Текст книги "Заклинатель драконов"

Автор книги: Аманда Хемингуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

–Лежи так, чтобы тебя не было видно, – сказал собаке Уилл. – Мы оставим окно открытым. Приди, если позовем.

Он припарковал машину у стены, где, как гигантская сверкающая щука в мрачном озере, стоял серебряный «мерседес». Перед домом кто–то пытался разбить цветник, но его попытки из–за плохой почвы и дурного климата не увенчались успехом. Ветер закрутил верхушки кустов в странные, бесформенные массы, несколько жалких кустиков и хилые сорняки проросли на клумбе. Два или три дерева, будто искривленные артритом, ища зашиты от непогоды, скрючились около дома. Среди этого невыразительного окружения и стоял сам Дрэйкмайр Холл. Он был угрожающе велик, мрачно–солиден, являл собою некий бастион, защищенный от долгих зим и резких потеплений весны. Вправо и влево от главного дома раскинулись неравные крылья, увенчанные островерхими крышами. Входная дверь была открыта, за ней светилось неожиданно теплое и приветливое пространство. Уилл взял Гэйнор за руку, и они переступили порог.

Дверь, качнувшись, закрылась, за ней стоял коротенький, похожий на гнома человек с шишковатой головой, на лице его, будто вылепленном из теста, резко выделялись тесно сжатые губы и глубоко посаженные глаза. У него были большие растопыренные уши. Но костюм был безукоризнен, а манеры выдавали безупречного дворецкого.

–Я доложил доктору Лэю о вашем прибытии, – сообщил он. – Боюсь, что он не сможет сразу же выйти к вам, потому что говорит по телефону с человеком в Куала–Лумпуре. Там на рынке появился манускрипт, который он давно разыскивает. Однако если вы последуете за мной…

Он провел их по коридору в левом крыле дома в большую гостиную. По контрасту с фасадом внутри дом выглядел особенно роскошным и уютным. Стены комнаты до половины были отделаны каким–то приятным на вид деревом, на котором поблескивало, отражаясь, пламя камина – настоящего или искусственного, трудно сказать. Комнату обогревало центральное отопление. Пол покрывали восточные ковры, заглушавшие шаги. Уилл и Гэйнор утонули в мягком современном диване, как в топи болота. Мебель по большей части была антикварная: тяжелый неполированный дубовый буфет, выставляющий напоказ свое происхождение, элегантные маленькие столики на тоненьких ножках, небольшое пианино и другой инструмент, который, как подумала Гэйнор, мог бы быть спинетом. Уилл разглядывал картины, заметив что–то, что могло принадлежать кисти Пауля Клее, и псевдомифическую жанровую картину, которую мог нарисовать Пуссен, наглотавшийся ЛСД.

Драконы, видно, приносят хороший доход, – прошептал он на ухо Гэйнор.

Я принесу вам чаю, – сказал дворецкий. – Китайский или индийский?

Китайский, – ответила Гэйнор.

«Эрл Грэй», – сказал Уилл.

Предпочтение отдается даме, – объявил дворецкий и удалился так бесшумно, как умеют это делать лишь дворецкие или гномы.

Он похож на Геббельса, – передернула плечами Гэйнор. – И вообще, все это не то, что я…

И я. Интересно, настоящий ли это Пауль Клее ?

А мне интересно, то ли сейчас время, чтобы звонить в Куала–Лумпур. – Она замолчала, накручивая на палец прядь волос, а потом вовсе заплела ее в косичку. – Уилл, а что мы на самом деле разыскиваем?

Не знаю, – сказал Уилл. – Сказку о драконе – расколотый наконечник копья – кусок камня. Я должен попытаться все обследовать, пока наш хозяин занят своими делами. Когда дворецкий вернется, я скажу, что хочу в туалет. Следуя туда, я смогу увидеть хоть что–то в этом огромном доме.

Ты хочешь оставить меня одну?

Не надолго. – Его встревожила нотка испуга в ее голосе.

Это ужасно затасканный приемчик, – заметила Гэйнор, стараясь избавиться от охватившего ее страха. – Ты думаешь, он тебе поверит? Я имею в виду дворецкого.

Нет ничего более успешного, чем старые, опробованные приемчики, – с оптимизмом заявил Уилл. – А почему бы ему и не поверить? Я могу, если потребуется, убедить его.

Но Гэйнор даже не улыбнулась.

–Дело в том, – продолжала она, – что на самом деле мы приехали сюда не для того, чтобы разгадать загадку: найти давно вымершего дракона или волшебный наконечник копья. Мы приехали… потому что это ловушка, как ты и говорил, и ты хочешь понять, кто ее устроил и зачем, а единственная возможность разобраться в этом – это попасть в ту самую ловушку. Но…

–Каковы бы ни были причины, – сказал Уилл, – мы теперь здесь и обязаны справиться со своей задачей.

И тут появился дворецкий с подносом, уставленным фаянсовой посудой и чайником, от которого поднимался аромат «Лапсанг Суучонг». Гэйнор безуспешно пыталась подняться с дивана, когда к ней был придвинут столик с подносом. Уилл с трудом выбрался из топи дивана, потребовав указать ему путь в туалет.

Разумеется, – сказал дворецкий, – я покажу вам дорогу.

Я на минутку, – сказал извиняющимся тоном Уилл и последовал за гномом.

Он прошел по коридору мимо множества дверей, после чего ему была указана нужная комната.

–Я сам найду дорогу обратно, – заверил Уилл своего сопровождающего и был оставлен в одиночестве.

Рядом находились маленькая гостиная, затем кухня и кладовая, все комнаты были безлюдны. В конце коридора Уилл подошел к закрытой двери, прислушался, прежде чем повернуть ручку, и слегка приоткрыл дверь, приготовив в качестве извинения: «Боюсь, я заблудился…» Однако оказалось, что он попал на склад половых щеток. Вторая дверь открыла перед ним небольшую пустую комнату, на первый взгляд ничем не примечательную. Там Уилл споткнулся о скамеечку для ног, которой, он был почти уверен, за мгновение до этого не было на том месте. И тут же Уилл был поражен появившейся перед ним очень неприятной картиной: болезненные формы цветовых пятен, казалось, почти выпрыгивали с холста на зрителя. Уилл попятился, пытаясь избавиться от того, что ему привиделось, и с волнением открыл следующую дверь. Она вела в галерею со стеклянными шкафами–витринами, стоящими вдоль стен, и с витриной–столом, таким же, как в музее. Забыв о Гэйнор, Уилл закрыл за собой дверь, он не мог оторвать взгляда от того, что наполняло эту комнату.

В комнате было собрано оружие. Там были пики, алебарды, стрелы, старинные палаши, широкие мечи, чьи лезвия были в зазубринах и вмятинах, копья длиной в десять футов, казавшиеся слишком тяжелыми, чтобы их мог поднять нормальный мужчина. На задней стене комнаты висело потрепанное знамя с изображением дракона, стоящего на задних ногах. В шкафах были выставлены шлемы, латы, одежда – все это побитое, исцарапанное, порванное, разодранное, будто по всем этим предметам прошлись огромные когти. Там был также огромный меч, с выгравированными на нем словами, которых Уилл не понял, в рукоятке меча блестел рубин. При виде этого меча по спине Уилла прошла дрожь. Он подумал: «Эти камни могут стоить целое состояние», но его притягивали слова на мече, хотя смысл их был ему пока неясен, он все смотрел и смотрел на них„ а когда очнулся, то понял, что совсем потерял чувство времени. Комната одновременно и увеличилась, и сжалась, ее пропорции исказились, знамя с драконом затрепетало, будто живое, и Уилл уставился на щит, висящий на стене, который, как ему показалось, он давным–давно уже видел во сне.

«Это оружие для тех, кто убивал драконов», – наконец догадался Уилл – и в тот же миг ощутил запах огня и по стенам комнаты потекла кровь. Комната задрожала.

Уилл ужасно испугался, но он знал, что нужно здесь остаться, рассмотреть все наконечники копий, каждую деталь стрел и мечей. То, что он ищет, может оказаться именно здесь. Но все эти предметы были сделаны из металла, нигде не было видно осколка Лоудстоуна. На маленьком столе в дальнем конце комнаты Уилл увидел нож, который чем–то отличался от остальных предметов. Он был абсолютно черным, без царапин, без украшений и сверкал как новенький. Когда Уилл коснулся ножа, рукоятка удобно улеглась в его ладони. Будто бы этот нож был сделан специально для него и всегда принадлежал именно ему. Рядом лежал кожаный футляр. Уилл вдвинул нож в ножны и затем, оглянувшись, засунул его в карман джинсов, нисколько не задумываясь о последствиях. Ему ведь было необходимо какое–то оружие.

Наконец он осознал, что уже очень долго отсутствует, Гэйнор, должно быть, просто в ярости. Он поспешил к двери, открыл ее, вышел в коридор.

Его оглушил взрыв.

Гэйнор ждала. Она налила себе чаю, но не пила. «Он не должен был оставлять меня здесь одну, – говорила она сама себе. – Не должен был». Рядом тикали часы. И медленно, очень медленно начало меняться освещение. Пламя в камине угасло, блики от него уже не сверкали на деревянной обшивке стен, свет электрических ламп, казалось, потускнел. Серый дневной свет отступил за полузадернутые шторы, в комнате становилось все более уныло и мрачно. За мебелью начали собираться тени. Гэйнор ощутила странное чувство, что все это уже с ней происходило. И тут она вспомнила. Это мой сон… В комнате становилось все темнее, мрачнее, детали ее уже трудно было разглядеть, но точно, точно, все это было в том сне. Скоро она должна увидеть глаза… Она поднялась, и когда подошла к двери, то дверь открылась.

–Простите, что заставил вас ждать, – сказал, входя, доктор Лэй.

В жизни его серая кожа производила поразительное впечатление полной ненормальности. Внутренняя поверхность век осталась розовой, поэтому голубые глаза казались налитыми кровью. Когда он говорил, то зубы цвета желтой слоновой кости обнажались за бесцветными губами. Костюм его был так же безукоризнен, как и костюм его слуги, но Гэйнор не могла не вздрогнуть от предложенного рукопожатия, она с ужасом вспомнила о пальце. Однако голос его не был в точности тем, который подзывал ее две недели тому назад. Он был как–то легче, проще, более… человеческим.

–Вижу, что мой внешний вид тревожит вас, – сказал он. – Так реагируют многие люди. Это наследственный признак. Уверяю вас, что это не заразно. Пожалуйста, присядьте. Уверен, что Харбик сделал все, чтобы вам было удобно.

И Гэйнор снова плюхнулась на мягкий диван, пробормотав что–то нечленораздельное, в то время как доктор Лэй добавил с тонкой усмешкой:

–Я так ждал встречи с вами.

На какой–то момент у нее закружилась голова, она подумала, что он действительно намекает на кошмар с телевизором. Затем он добавил:

–У меня много знакомых среди ваших коллег, – и он назвал несколько имен, но она едва знала этих людей. – Я так понимаю, что вы интересуетесь драконами.

Она этого пока еще не говорила, но это мог по телефону сообщить ему смотритель музея. Как иначе он мог об этом знать?

–Уилл. Мой друг, – сказала она. – Он тот, кто… я хочу сказать, что следовало бы его дождаться…

Да, – сказала Гэйнор. – Да… Это было в одном из манускриптов музея.

Это я одолжил им тот манускрипт. С молодых лет я хотел выяснить правду, узнать истинную причину пигментации моей кожи, которую не мог объяснить ни один врач, специализирующийся на кожных болезнях. Что это – шутки генетики, редкое заболевание, знак Каина – или героя? Вы, уверен, должны понять мою одержимость.

Гэйнор кивнула. Несмотря на свое отвращение, она почувствовала некоторую симпатию к этому человеку, так обезображенному от рождения, помеченному чем–то непонятным. Он прорвал ее оборону, возбудив в ней и сострадание, и любопытство. Она поняла, что ей хочется поторопить его с дальнейшим рассказом.

–Я провел свою жизнь в исследованиях. Нигде, ни в земле, ни во льду, ни в болотах, не осталось их костей. Только письменные свидетельства, да и то не из первых рук. Я стал коллекционером, ученым с установившейся репутацией. Однако чем больше я изучал, тем меньше я знал. Мои сны говорили мне больше, чем какие бы то ни было документы, – сны об огне и битвах. Я был драконом, рассекающим небо в полете. Я управлял его мыслями, обладал его силой. Поскольку манускрипт, который вы читали, рассказал мне – ушло тридцать лет, прежде чем я достал его, – что мои предки были не убийцами драконов, а их Укротителями, Заклинателями драконов, чей наследуемый талант возвышал их над лордами и королями, связывая с бессмертными. Цвет моей кожи, так часто вызывающий отвращение, – это не недостаток, а Дар. – При этих словах глаза Гэйнор расширились. – Однако похоже, что драконов нет и мне некого укро щать. Мои поиски обречены на то, чтобы так и остаться незавершенными.

Он остановился, будто ждал комментариев или сочувствия, но минутная симпатия Гэйнор уже улетучилась. За высокопарными фразами она ощутила эгоизм и страсть к обретению могущества. Стараясь выглядеть максимально прагматичной, она сказала:

Если когда–нибудь и были какие–то драконы, то теперь их точно нет.

Вот так же думаю и я. – Он облизал губы. – Боюсь, что так. Однако мне часто снятся сны, в которых я вижу дракона, вылупившегося из яйца в каком–то удаленном месте, среди людей слишком простых и глупых, способных лишь восхищаться им, но руки у этих людей – черные. Я знаю, что все это происходило очень давно, однако мое сердце наполняется надеждой. В снах я видел, как дракон растет в потаенной долине, вдалеке от цивилизации. Я видел, как он танцует в воздухе над зеленым и алым озерами. Мне снилось, что он одинок, этот последний дракон. И он жив до тех пор, пока я живу, но он недостижим для меня… И я просыпаюсь. И вот передо мной мое пустое существование. Иллюзии рассеиваются. – Он снова остановился, но в этот раз Гэйнор ничего не сказала. – И однажды в моем доме появился гость. Он пришел ночью, около года назад. Он сказал, что я звал его. Он был… не такой, как мы. – Неожиданно Лэй высунул язык и облизал им серые губы. – Не хотелось бы вам увидеться с ним?..

Нет! – Тут она увидела, что за окнами совсем темно. Вздрогнув от внезапного ужаса, она закричала: – Уилл! Где Уилл? Что вы с ним сделали?

Лицо доктора Лэя изменилось, глаза засверкали фосфоресцирующим блеском, голос стал глубже, холоднее и более знакомым.

Мы снова встретились, Гэйнор Мобберли.

Нет… нет… нет… – несколько раз повторила она, но голос ее понизился до шепота. Она попыталась встать, но ее удержала трясина диванных подушек.

Ты не похожа на свою подругу, – продолжал голос. – Фернанда наделена Даром, она сильная, а ты беспомощная, слабая и трусливая. Однако ты пришла ко мне. Я позвал, и ты пришла. – «Это я сама решила прийти», – подумала Гэйнор, но у нее не было в этом уверенности. – И Фернанда придет за тобой. За тобой и своим братом. Она наконец–то придет ко мне.

Она не с–с–может, – пыталась выговорить Гэйнор трясущимися губами. – Она в коме, в клинике. Ее душа потерялась…

Глупости! Неужели я не знаю ее? Я ее знаю лучше, чем ты, чем этот бродяга, который потерял и свой Дар, и разум. Она – сильная. Сильная и ловкая. Она найдет дорогу назад, каким бы опасным и далеким ни было это путешествие. Опасность лишь подстегнет ее. Сила – выведет ее. Она не нуждается в вашей жалкой помощи, и помощь бродяги, который хотел быть ее учителем, тоже ей не нужна. Я, как никто, понимаю ее мысли – ее душу. Я бросил гадальные кости – и увидел ее. Она придет и покорится мне. Или умрет, зная, что вы оба погибнете вместе с ней. Потерять все или все выиграть, другого выбора нет. Любовь предаст ее, но с моей помощью она никогда уже не будет любить.

Гэйнор хотела издать крик неповиновения – крикнуть: «Она будет сражаться с тобой!» – но связки не слушались ее. К ней протянулась серая рука, она выросла до неимоверной длины, пальцы, серые как пыль, сжали ее горло. Ужас наполнил ее, парализовал страхом. В руке этой была неестественная сила, и в одну секунду комната потемнела и исчезла.

Харбик! – Голос вернулся к своему обычному тембру, но лицо доктора Лэя было искажено, будто бы только что ему было очень больно, и дыхание его было прерывистым и частым. Вошел слуга, увидел скрючившуюся на диване девушку.

Что ты сделал с тем, другим?

Он в подвале, хозяин.

Разумно ли это? Он может оказаться слишком любопытным.

Тогда ему не повезет. – Лицо гнома непроизвольно дернулось. – Как бы то ни было, но подвал – место надежное. Вы хотели уложить девушку в особой комнате. Можно поместить их вместе…

Врозь. Если они будут вместе, то поддержат друг друга. Если же они будут врозь, им ничего не останется – только бояться. К тому времени, когда прибудет ведьма, он захочет – я захочу, – чтобы они были очень испуганы. Я хочу, чтобы они умоляли ее о милости. Она не сможет им отказать. Рискнем с подвалом. Я думал, что эта приедет одна. Парня никто не звал.

Я мог бы дать ему еще одну дозу снотворного. Чем дольше он будет спать, тем меньше неприятностей доставит нам.

Хорошо бы… И девушке дай тоже.

Нужно покормить вашего маленького зверька?

–Сегодня вечером не нужно. Завтра можешь поохотиться, может понадобиться свежее мясо. Ведьма появится после полуночи. Он видел ее. Если она покорится, он будет голоден. Если нет…

Дворецкий улыбнулся зловещей улыбкой.

Джерролд Лэй показал на фигуру, лежащую без сознания:

–Убери ее отсюда. Ты знаешь, что с ней делать. За ней надо следить.

Харбик без всяких усилий поднял Гэйнор и понес ее из комнаты. В глазах доктора Лэя мелькнул злобный огонек, чужой голос прозвучал сквозь сжатые губы:

–Теперь ты моя, Фернанда. Можешь выбирать – медленные муки постепенного порабощения или быстрая жестокая боль смерти. Так или иначе, но ты не можешь вырваться от меня. Ты будешь мне принадлежать, или я тебя уничтожу. Я – мститель, и кому, кроме меня, могут поклоняться люди?..

Глава одиннадцатая

– Для смертных эта дорога лежит во тьме, – говорил Кэл. – Она темна и смертельно опасна. Ты уверена, что готова рисковать?

Ведь ты говорил, что она заброшена, – отвечала Ферн.

Боги давно ушли оттуда. Но там осталось несколько духов. Это неподвижные призраки, безымянные и бесформенные, страстно вожделеющие того, кто напомнит им о жизни, которую они потеряли. Если оглянешься назад, они схватят тебя.

Я не буду оглядываться.

–Это труднее, чем ты думаешь. Ведьмы могут броситься в погоню за тобой. Моргас так легко тебя не отпустит, да и Сисселоур, несмотря на все свои колкости, постоянно рядом с ней. Жирная женщина со своей худой тенью. Ты должна перейти реку, прежде чем повернешься к ним лицом.

Если их не разбудить, – рассуждала Ферн, – они не погонятся за мной. – И она пальцами крошила бледные поганки, вдыхая их запах. Они пахнут лунным светом в теплую ночь. Серебряная пудра сеется в грязно–зеленое варево, которое Сисселоур всегда оставляет кипящим у огня заклинаний.

Это – яд? – В голосе Кэла звучало сомнение.

Нет. Это – снотворное, от него не умирают, а лишь крепко спят. Я без нужды не убиваю.

Они тебя заподозрят, если ты сама не выпьешь это, – предостерег Кэл.

Я никогда этого не пью, – ответила Ферн. – Как раз Моргас что–нибудь и заподозрит, если я выпью. Это отвратительное питье, я всегда ворочу от него нос.

Жидкость начинает пузыриться, впитывая пудру, острый запах трав убивает аромат лунных лучей.

Это быстро действует?

Медленно. Сон – самый обычный, только более глубокий. Они говорят, что если устал, то после этого снятся такие сладкие сны…

–Осторожно, – предупреждает Кэл. – Моя мать не доверяет сладким снам. Во всяком случае, гора ее плоти вряд ли быстро отреагирует на любой наркотик. Ты уверена, что это подействует?

–Нет. – Ферн и сама сомневается.

Она знает, что Моргас видит ее насквозь, читает ее мысли. Чтобы ввести Моргас в заблуждение, надо не только следить за своим лицом, но и за каждой мелочью в выражении своих эмоций. Моргас не должна заметить ни малейшего возбуждения своей ученицы, ни намека на какое–то утаивание. Ферн создает в своем сознании образ черного фрукта, но не такой, каким он стал сейчас, а – незрелого, с не оформившимися еще чертами лица и прикрытыми глазами – образ чего–то недавно обнаруженного, загадочного, висящего высоко в листве. Она старается отвлечь внимание Моргас. И прежде всего, она не должна думать об осах.

Когда начинает смеркаться, они сидят у огня заклинаний, пока кристалл не раскалывается на холодные брызги голубых искр, и Ферн, против обыкновения, принимает травяное питье Сисселоур, не желая от него отказываться, и улавливает брошенный искоса взгляд Моргас, когда незаметно выливает питье. Жидкость разливается по земле, поблескивая предательским блеском пудры из поганок. Ферн охватывает внезапная паника, но она заставляет себя не думать об этой лужице, считая, что если она этого не замечает, то не заметит и Моргас. К счастью, внимание ведьмы отвлечено приходом Кэла. После обмена колкостями он уходит в какой–то угол спать. Он выглядит более диким, чем обычно, гораздо менее похожим на человека. Он принес с собой ощущение первобытной темноты, красный запах крови, черный запах полуночи. Его безобразность увеличивается в игре теней, превращая его в чудовище, в котором не видно его глубоко спрятанной тоски и нет следа от клятвы верности. Когда он уходит, Ферн уже зевает на своем тюфяке и следит за тем, как Моргас, что–то нашептывая Сисселоур, играет с огнем заклинаний. Огонь затухает, последние его отблески пробегают по стенам пещеры. Тени поглощают шепот. Ведьмы слились в одну фигуру, огромную, бесформенную, о двух головах, которые вдруг соединяются для тайного разговора. Наконец аморфная груда разделяется на тонкую и толстую, и они движутся к своим кроватям. И тут же, как клокотание вулкана, раздается храп Моргас.

Ферн долго выжидает, прежде чем решается подняться.

Как всегда, она спит в нижнем белье, поэтому ей нужно лишь несколько секунд, чтобы одеться. Узкие джинсы, обтягивающий свитер – одежда, которую она носила так давно. Такая одежда столь же привычна для Ферн, как и ее тело, и на границе миров она легко материализуется. Голова ее покоилась на результатах ее шитья. Теперь она выбрасывает оттуда траву и сухие листья и вешает мешок на веревке через плечо. Она оглядывает пещеру в поисках какого–нибудь оружия, о чем прежде не подумала, но выбирать особенно ее из чего. Ножи, которыми они пользуются при еде, острые, но маленькие. Их лезвие не длиннее пальца, на Моргас такой ножик подействовал бы как легкий укол, ее жизненно важные органы лежат намного глубже. Ферн все–таки берет один нож, для других целей, опускает его в мешок и, вспомнив обещание, которое дала Рьювиндре, сгребает кучку огненных кристаллов и прячет их в левый карман. Затем пробирается к выходу, проходя близко от Сисселоур, которая стонет, когда ее лица касается тень Ферн. Девушка испуганно задерживает дыхание, у нее напряжены все мускулы, затем страх оставляет ее, и, ощупью пробираясь между корней, она доходит до выхода, где по легкому дуновению холодного воздуха понимает, что вышла наконец наружу.

Там совершенно темно. Ферн еще никогда не выходила в такое темное время, когда само Древо спит. Головы молчат, птицы спят в гнездах и на насестах, кажется, будто замер даже рост растений. При помощи заклинания она подвешивает у себя над головой крошечный сгусток света, чье тусклое мерцание освещает то, что ее окружает. Она осторожно движется вперед, все еще остерегаясь столкнуться с каким–нибудь препятствием. Земля под ногами поднимается и опускается, цепляется за ступни и подставляет им свои неровности. В круг света часто попадают низко свисающие ветви с головами, у которых закрыты глаза и плотно сжаты губы. Какой–то развевающийся клок волос касается ее лица, будто паук пробежал. Ферн начинает чувствовать себя узником – сверху давит листва, внизу корежится земля. Темнота все уплотняется и выталкивает из этого узкого пространства воздух.

Возьми меня за руку, – раздается вдруг рядом с ней голос, и в круге света появляется рука Кэла – рука оборотня, с толстыми жилами, покрытая волосами, – и она вкладывает в нее свою руку, осторожно пожимая ее. С помощью Кэла она идет быстрее, глаза начинают различать полуночные тени, замечая разницу между темным и совсем темным. Он, отбросив свои шуточки, говорит только то, что помогает ей выбрать правильное место для шага.

Вот это место, – наконец произносит он. – Я не могу увидеть углубление, ты должна снять заклинание. – И добавляет в своей прежней манере: – Не сомневаюсь, в полночь твоя слива зреет быстрее.

Как только заклинание снято, воздух начинает сверкать. Ферн спускается в углубление и вынимает из мешка нож:. Голова спит. Ферн прикасается к ней, но глаза открываются еще до того, как Ферн коснулась головы, несколько раз моргнув, глаза прямо смотрят на Ферн.

–Пришло время, – говорит она и обрезает стебель. Он легко поддается, в руках оказывается голова, она очень легкая. Ферн осторожно укладывает ее в мешок, сверху прикрывая клапаном из мешковины. Затем Ферн поворачивается, чтобы выбраться из низины. Сзади раздается легкий шум – шуршание опавших листьев, сопение. Для нее неожиданно то, что она видит.

Свинья. Свинья, стоящая на краю низинки, которая смотрит не на Ферн, а на мешок. Пища. Фрукт, которым питаются только свиньи. При неверном свете свинья кажется огромной, больше, чем бывают свиньи. Она покрыта бородавками, мордастая, космы волос по хребту толстые, как шипы. Ферн видит пару клыков, торчащих из пасти, и круглые, налитые кровью глазки. Они горят яростью – гневом на вора и гневом на сам фрукт. Этот бессмысленный гнев заливает безумием сознание свиньи. Свинья хрипит и бьет по земле копытом размером с тарелку. Кэл исчез. Шок превращает Ферн в камень. Она неподвижна, беспомощна. Мозги не работают. Отупела. Свинья атакует.

Но в тот же миг сверху протягиваются руки, хватают ее под мышки, вытягивают из ямы. Свинья пролетает вниз, ее щетина задевает Ферн. Но Ферн уже на ветке. Кэл устраивает ее поудобнее, она теперь сидит в развилке двух толстых ветвей, а ноги свешиваются вниз и все еще дрожат от пережитого страха. Кэл разместился рядом, видно, что на ветвях он себя чувствует лучше, чем на земле. Здесь это – ловкая и могучая гигантская обезьяна. Внизу свинья носится в ярости взад–вперед, роя копытами землю, она достаточно разумна, чтобы понять, что ее планы сорваны. Она задирает морду, глядя на их насест, и Ферн ощущает уколы ее красных глазок. Кэл ругается и говорит:

Она не уйдет. Она чует голову и будет ждать, пока мы не спустимся вниз. Ты должна бросить свою добычу.

Нет. – У Ферн крепкие нервы. Она старается привести в порядок мысли и ощутить свою силу.

Твое мастерство здесь не поможет. Теперь нам уже не спрятаться, даже если бы это было возможно, и на свинью колдовство не подействует. Заклинания для нее – то же, что орешек для слона. Бросай свой фрукт.

Нет.

Кэл слышит в ее голосе решительность и перестает уговаривать. Они ждут. Свинья хрюкает и сопит, роет землю, втягивает носом воздух.

Мы определенно не можем здесь оставаться, – говорит Ферн и представляет себе Моргас, вздымающуюся на своей соломенной кровати. – Может, нам спрыгнуть и побежать?..

Бежать по такой земле? – Он отодвигается, даже не ожидая ответа на свой вопрос, прыгая с ветки на ветку, сбивая этим массу листьев. Ферн глядит вниз, но свинья перестала беситься, просто сидит, уставившись на ветки Древа. Ферн бормочет заклинание, швыряя стрелы огня, которые опаляют щетину свиньи, но они не могут пробить толстую шкуру. Свинья корчится и брыкается, воет от боли, но не уходит.

Кэл возвращается как раз тогда, когда Ферн вспоминает об огненных кристаллах. Кэл принес еще одну большую голову с белыми волосами и массивными надбровными дугами над глубоко посаженными глазами. Когда–то это был кто–то сильный и злобный, теперь же – просто голова среди сотен таких же других, фрукт, который зреет только для того, чтобы сгнить. Как многие из голов, эта непрерывно, напыщенно и высокомерно что–то говорит, но Кэл игнорирует ее слова. Он прыгает на самую крепкую из нижних ветвей и, сидя на ней верхом, свешивает говорливую голову почти над свинячьей мордой. Свинья замечает ее и начинает с бешеной скоростью кругами носиться по низинке. Наконец, будто у нее закружилась голова, она останавливается, как вкопанная. Кэл начинает раскачивать голову взад–вперед, выбрав момент, с силой швыряет ее далеко в сторону. Голова летит, со свистом рассекая воздух. Свинья кидается вслед за ней. Голова где–то с гулким звуком стукается о землю, и раздается пронзительный крик.

–Ну вот. – Кэл снова рядом. – Теперь пошли. – Он спрыгивает с ветки и помогает Ферн спуститься. Они выбираются из низинки, и преодолевая сплетение корней, стараются двигаться вперед как можно быстрее. Крик головы и хрюканье свиньи постепенно затихают вдали. За узким лучом света темнота стоит непроницаемой стеной. Кэл ступает очень уверенно, а Ферн постоянно спотыкается. Они все еще идут рядом со стволом Древа. И Ферн начинают путать его размеры, ствол кажется бастионом какой–то крепости, башни которой исчезают в темноте. Кэл говорит, что они должны добраться до определенной точки, место это еще далеко, корни кажутся непроходимыми, ствол – бесконечно высокой колонной, вздымающейся до космоса.

Затем Кэл ступает куда–то в сторону, в глубокую расщелину между волокнами корней, в очень узкий проход, и ему приходится двигаться боком, как крабу. Ферн это дается легче, ведь она меньше. Но свет, созданный ею, постепенно угасает.

–Не создавай другого, – говорит Кэл, снова беря ее за руку. – Побереги свою силу. Она нам может понадобиться.

Этот узкий лаз, ступенька за ступенькой, ведет их вниз. Свободная рука Ферн скользит по стене, дотрагиваясь до холодящей поверхности камня, на которой рельеф образован постоянно бегущими струйками воды. Становится все холоднее, но Ферн это знает, а не ощущает, потому что ей передается тепло руки Кэла – полукровки, неловкого соединения человека со зверем, кому она доверяет только потому, что он ненавидит свою мать. Есть нечто, не поддающееся объяснению. Ей темнота кажется абсолютной, но Кэл ведет ее очень уверенно, и легкий звук его дыхания, сильный запах, исходящий от него, становятся единственной связью с существованием и с жизнью в этой мертвой черноте. Ферн цепляется за его руку, будто это некий талисман.

Туннель слегка расширяется, но уходит еще глубже. Ферн не может даже предположить, что сейчас над ними и где именно они находятся. Присутствия Древа больше не ощущается, они в том царстве, где нет ничего живого, даже временно замершего. Ей начинает представляться, что конец туннеля создан из растворившихся секунд, просочившихся вниз сквозь какую–то лазейку в реальности, существующей наверху. Голова ее наполнена молчаливыми каплями веков…

Перемена так незаметна, что Ферн сначала в ней сомневается. Быть может, только в ее сознании тьма уходит, но нет, уже можно различить косматую гору туловища Кэла, горб его плеч, завитки рогов. Она видит проблески света в расщелинах скалы и мерцание кристаллов кварца в породе. Внизу свет усиливается, все еще оставаясь лишь чуть более ярким, чем окружающая их тусклость, но уже сверкающим для глаз, привыкших к темноте. В конце туннеля внезапно открывается пещера.