355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Аманда Хемингуэй » Заклинатель драконов » Текст книги (страница 19)
Заклинатель драконов
  • Текст добавлен: 12 апреля 2020, 07:01

Текст книги "Заклинатель драконов"


Автор книги: Аманда Хемингуэй



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Я принес тибе кл'чи, – раздался рядом голос. Возник Брэйдачин, волоча не только ключи, но и древнюю пику, весившую раза в два больше, чем он сам. Он остановил взгляд на голове.

А это для чего? – спросила Ферн.

Я думал, это может понад'биться.

Все спят?

Ага. Я спел им п'рочку к'лыбельных, к'торые они любят. Если ты сама не будишь ш'меть, они д'лгонько поспят.

Молодец, – поблагодарила Ферн. – Спасибо. Мог бы ты сказать Рэггинбоуну, куда я поехала? Скажи ему, что прошу у него прощения. Я должна была бы оставить ему записку, но у меня нет времени.

Я думаю, он и так все х'рошо знает. А что это здеся у тибя? Связалась нешто с диавольским к'лдавством? Не должно тебе з'ниматься некроман–сией…

Я знаю, что делаю, – сказала Ферн. – Так я думаю. – Она подняла голову и осторожно положила ее в новую сумку, на этот раз уже не вздрагивая, хотя, может быть, лишь потому, что за ней следил Брэйдачин. – Если я не вернусь, скажи им… ох, не обращай внимания. Не хочу их волновать.

Ты д'лжна сама им поведать, – сказал Брэйдачин, – а я пойду с т'бой.

Ты не можешь этого сделать, – опешив, сказала Ферн. – Ты – домашний гоблин.

–Я тебе п'надоблюсь. Ты как с'бираешься п'рникнуть в м'зей п'среди ночи? Там есть стражи. А ты не мастер взламывать з'мки, хоть у тибя и ест Дар.

А ты можешь войти, не будучи приглашенным?

Это жа не дом. Там не р'ботаит закон. Не боись, дет'чка. Я пойду с т'бой. Я не стр'шуся неприятностей. У миня есть пика. Это военная пика Мак–Краке–нов. Когда сын его сына пил м'локо или пр'нимал ежедневную в'нну, я д'ржал эту пику. Ни один ч'ло–век не устоит пред этой пикой.

Пика казалась слишком тяжелой и слишком длинной для гоблина, но Ферн воздержалась от комментариев.

А это? – сказала она, коснувшись мешка, висевшего у нее на боку.

Ага, – сказал, помолчав, Брэйдачин. – Я боюся этой главы. Я в'бще боюся всего ч'рного. Но…

Но?

Я пойду с т'бой.

Ферн больше не возражала. Они потихоньку спустились в холл, там она зажгла настольную лампочку, чтобы посмотреть телефонную книгу, нашла там два адреса и вышла к машине. Брэйдачин и его древнее оружие исчезли где–то за спиной. Ферн поискала карту, Робин, хорошо выученный дочерью, всегда ездил по карте.

–Я не очень хорошо знаю эти места, – сказала Ферн Брэйдачину. – Сможешь показывать дорогу? – Ей ответило хрюканье. Она повернула ключ зажигания, и машина вернулась к жизни. Когда они выехали на прямую дорогу, Ферн добавила скорости, – и они помчались на юго–восток.

В полночь они были уже в пригороде Йорка. Тусклое свечение городских огней отражалось в низких облаках. В деревне облака имеют форму и глубину, подсвечены луной или плывут, прикрывая звезды, разорванными лентами с просветами. Но здесь они были бесформенными, громадными и мрачными. С помощью карты нашли нужную улицу. Ферн очень аккуратно поставила машину, что было непросто, потому что она не привыкла к таким большим автомобилям. Брэйдачин исчез с заднего сиденья, не отворяя двери, Ферн вышла более обычным способом. В этой части города стояла странная, удушающая тишина, будто бы низкие облака прижали воздух к земле, заглушив все шумы. Стук шагов, всплеск смеха, внезапный крик доносились с таким звуком, будто все это происходило в огромной длинной комнате, а не на улице. Музей был таким же старым домом, как и окружающие дома, чтобы отличить его, на дверь повесили табличку. Здание было безобразно тяжеловесной безобразностью поздневикторианских сооружений, в стены его глубоко въелась грязь, окна не были занавешены, выглядели весьма неприветливо. В высокой стене обнаружились ворота, над которыми нависали какие–то темные кусты. Ферн легко открыла замок и вошла в запущенный сад, окутанный тенями растений. Пахло сыростью, прелыми прошлогодними листьями, не убранными с дорожки, новой порослью вперемешку с многолетниками. Это напомнило ей о Древе, и при этом воспоминании в ней что–то изменилось, хотя и не испугало. Она вошла сюда, как самый обычный человек, который старается не шуметь, но внезапно все ее тело стало более гибким, осторожным, как тело дикого животного; все чувства обострились, глаза улавливали каждый атом света. Она видела все сломанные веточки, все трещинки в покрытии дорожки. Обойдя здание сзади, она подошла к окну и влезла в него, попав в пустой офис. Там открыла дверь и выглянула в коридор. Она почувствовала, что Брэйдачин. материализовался рядом с ней.

Полагаю, здесь никого нет.

Ни души. Я никого не н'шел, т'лько книги, много книг и п'ргаменты и р'кописи. Они все под стр'жей. Лучи света п'ресекаются коло них, будто эти кн'жицы такие д'рогие, наподобие золота. Я мог бы тибе их д'стать, но только погодя.

У нас на это нет времени, – сказала Ферн, – да это и не нужно. – Она обернулась к саду, почувствовав, как по спине пробежали мурашки. Там в кустах было что–то дикое, какой–то черный клубок, это была не просто густая тень, у нее не было определенной формы, она была неподвижна, но Ферн на мгновение увидела глаза: узкие глаза без белков. Что–то следило за ней из–за камня.

Ты видел это ?

Ага, – ответил Брэйдачин, и она услышала в его голосе нотку, какой прежде не бывало, что–то близкое к страху.

Что это ?

Не знаю т'чно… Если это то, что я д'маю, то его здесь быть не должно. Он з'брался сл'шком д'леко от дома. Пагуиджи – не из нашего мира.

Что это такое, – пагуиджи? – переспросила Ферн.

Да тибе и знать эт'го не над'бно. Они приходят от Эзмодела.

Ферн вспомнила создания, которых она видела в огне заклинаний. Они крались по скалам, чтобы напасть на Рьювиндру Лая. Озноб пробежал по коже.

–Нам здесь больше нечего делать. Обратно, в машину! – скомандовала она.

Они выехали из города в ночь, темную, как преисподня.

Глава тринадцатая

Лугэрри сидела на заднем сиденье машины, напряженно ожидая зова, которого все не было. Из–за угла дома вышел человек с бледным лицом и глазами, утонувшими в тенях маски. Он подошел к машине и даже заглянул внутрь, но волчица сползла на пол, и в темноте он ее не заметил. Когда человек ушел, Лугэрри возобновила свое дежурство. День перешел в мрачный вечер, накатились облака тумана, как остатки прошедшей зимы, затемнившей долгожданную весну. Несколько птиц пролетели к своим гнездам, но ни звука не раздавалось из Дрэйкмайр Холла.

– Здесь есть что–то злое, чего опасаются птицы, – подумала Лугэрри и, прижав уши, стала еще пристальнее всматриваться в темноту. Все живые существа естественно сосуществуют с оборотнями и с колдовством, в их мире не выносятся моральные приговоры. Должно появиться что–то ужасное, чтобы грачи и галки шарахались от шелохнувшегося дерева. Должно произойти какое–то аномальное волнение магнитного поля Земли в том месте, где мир теней слишком далеко выбрался в мир реальности. Или присутствие хищника, столь смертоносного, что ни птица, ни зверь не рискуют оказаться с ним по соседству.

Когда ночь стала такой черной, как тьма в закрытой могиле, Лугэрри проскользнула в окно. Она почувствовала неладное, как только ее лапы коснулись земли. Там, в глубине, ощущалась вибрация, невидимые волны расходились от Холла и от холма, на котором он стоит, от полета ночной бабочки. Шерсть ее вздыбилась. В обычную темноту деревенской ночи, казалось, вторглось что–то гораздо более глубокое и древнее. Тьма, которая была в мире еще до первого рассвета. Сама земля передавала биение гигантского сердца, жестокость какого–то подземного зверя, голодного и отчаявшегося, запертого в клетку против его желания. Лугэрри всегда ступала очень легко, но сейчас ее шаги были еще более осторожными, будто волчица шла по битому стеклу.

Она обошла дом – нигде ни огонька, и все окна закрыты. Она нашла заднюю дверь, и ее нос сказал ей, что дверь ведет на кухню, но она заперта, и ее невозможно открыть. Рядом был бункер для угля, сейчас пустой, но с желобом, который, как она подумала, может куда–то привести. Она продолжала свои обследования, пока интуиция не подсказала, что за ней следят. Она обернулась.

Среди темных теней в кустах и деревьях была тень, которой там не должно было быть. Эта тень была очень неопределенной, но видны были длинные уши и руки невероятной длины… Лугэрри напряглась, определила запах существа и окаменела. Запах, долетевший до нее, ни одно животное ни с чем не спутает. Мертвец…

С невероятной скоростью существо отпрыгнуло в сторону и исчезло за утлом дома, Лугэрри по нюху преследовала его. Не будучи обыкновенным животным, оборотень не ест трупов, пока они гниют, и верхняя губа волчицы поднялась в гримасе отвращения. Но добыча убегала, и рефлекс заставлял волчицу преследовать ее, поймать, если удастся, убить, если понадобится. Лугэрри видела, как мертвец бежал перед ней по дорожке сада, затем исчез в сети теней и снова появился, в несколько измененном виде. Уши стали короче, ноги длиннее, ступни более плоскими, он очень быстро мчался прямо на нее. Запах смерти ударил ей в ноздри, перескочив запахи цветочной клумбы под согнувшимися ветками кустов, перебежал с дорожки на дорожку. И вот оно здесь, наконец отчетливо видимое, подпрыгивающее на месте, будто насмехающееся над Лугэрри. Только теперь у него огромная голова жабы, жаба с жабрами, задние ноги – с перепонками, а передние лапы – это лапы гоблина. Собрав все свои силы, Лугэрри кинулась по слизи полусгнивших листьев прямо на мертвеца. Она не увидела спрятанного в тени капкана. Она не увидела его, пока железные челюсти не сжали с хрустом ее переднюю лапу.

Она не завизжала, не завыла. Оборотни всегда молчаливы. Перед ней никого не было, но остался запах, пропитавший землю и воздух вокруг. Она языком обследовала рану и поняла, что кость сломана. Человеческая часть ее разума злилась на собственную глупость, но волк уже оглядывал темноту, чтобы оценить ситуацию. Она сразу же поняла, что не сможет открыть капкан, для этого механизма нужны были ловкие проворные пальцы, и челюсти капкана сжимали ногу слишком сильно, чтобы можно было ее оттуда выдернуть. От шока нога пока что не чувствовала боли, но Лугэрри знала, что скоро боль возникнет, заберет энергию, притупит ощущения. И тот – те – где–то рядом, перебегают из тени в тень, кружат… Скоро они подползут ближе. Малорослые, размером с гоблина, но с другим запахом, с запахом смерти…

Из глубины сознания всплыло воспоминание: теплый южный вечер, Кэирекандал идет вдоль скал и описывает одну встречу с Эзмоделом. В его речи тепло, взятое у вечера, улыбка, взятая у луны. Он тогда рассказал ей о ядовитых испарениях над радужными озерами, о фавнах и сильфидах, танцующих в Саду Потерянного Разума, о криках жертв в храмах. И о других существах, которые пребывали там, – не людях, но и не животных, одержимых самыми низкими стихиями, бессмысленных и вечно голодных.

– За много столетий до моего рождения существовал колдун по имени Морлох, который считал себя величайшим волшебником своего времени. Так или иначе, но он был в этом уверен. Считаю, что он был предком Моргас, которой владели те же заблуждения, – очевидно, характерная семейная черта. Морлох стал обладателем Котла Возрождения – Котла Ада, как позже стало известно. Котел в доисторические времена своровали из древнего Подземного Мира, им злоупотребляли и в конечном счете сломали. Легенды гласили, что если тела или части тел, погибших в битвах, поместить в этот Котел и подогреть там, разумеется с правильными заклинаниями, то части тел соединятся и тела появятся снова, обретя ужасное сходство с живыми. Но они будут одержимы демонами, бессловесными, жестокими убийцами. Морлох, без сомнения, надеялся, что Котел сделает его Создателем, отцом целой армии. Он провел полжизни, собирая кусочки разбитого Котла, и складывал их, чтобы оживить ужасный тигель. Затем повелел слугам принести для опыта скелеты зверей, людей, гоблинов, кого угодно. Можно представить, что, очевидно, он относился к первым своим заклинаниям просто как к испытанию Котла. Морлох зажег огонь под Котлом, произнес нужные слова, но Котел взорвался и разлетелся на мелкие кусочки, и то, что в нем было, разбежалось в виде всегда жадно раскрытых ртов. Говорили, что если бы они не начали есть, то не узнали бы, что такое голод, но, однажды попробовав крови, они ели и ели, пока их не разрывало. Предполагали, что они проглотили самого Морлоха, он не смог с ними справиться. Старые Духи должны были уничтожить их, ужаснувшись этим чудовищам, но их прибрал Старейший и поместил у Эзмодела, заставив служить только ему. Он и до сих пор ими пользуется. У них нет имен, они без роду, без племени, но иногда их называют по имени их создателя…

Морлохи.

Они пахли трупами, из которых и были сделаны. Каким–то образом обитатели Прекрасной Долины оказались здесь, в этом уголке реального мира, стали частью того ужасного, что наполняет Дрэйкмайр Холл. Теперь Лугэрри была уверена, что Уилл и Гэйнор находятся здесь в заточении, а может быть, уже и убиты. Ее обнаженные клыки и когти пока удерживали морлохов на расстоянии – пока, – но помощи ждать неоткуда, потому что она сама и должна была быть помощью.

Она слизала кровь, текущую из раны, чтобы до них не доносился ее запах. Нога уже начала болеть. Она свернулась клубком, но ее горящие глаза следили за малейшим движением вокруг. Она решила, что они дорого ей заплатят за свой праздник.

Ночь тянулась медленно. Лугэрри заметила, что они стали передвигаться. Сначала она думала, что их трое или четверо, потом – их стало шестеро, потом десять, потом дюжина. Они начали кидать в нее камешки, обломки веток – заставляя ее вертеться из стороны в сторону в бесполезных попытках схватить своих мучителей. Естественно, один подобрался слишком близко. Это был круглый клубок паутины, он катился быстро, но она была быстрее и прокусила его. Она ела его, хотя ее желудок противился этой пище, но это была единственная еда, на которую она могла рассчитывать. Ей очень хотелось пить, ведь она потеряла много крови, а существо содержало в себе много влаги. Остальные наблюдали за тем, как она ест, теперь они стали более осторожными. Но они знали, что скоро волчица ослабеет.

Бледный ветреный рассвет разгорался на востоке, ветер погнал по дорожке листья. Никто не вышел из дома, чтобы позлорадствовать или руководить последним ударом. Морлохи не могут обмениваться мнениями, они не говорят, у них есть только аппетит и инстинкт. Чем сильнее разгорался день, тем дальше морлохи, сжавшись, прятались в кусты и за деревья. Волчица могла бы даже подумать, что они совсем ушли, если бы ее нюх не был столь сильным. Боль накатывала волнами, пронизывая спазмами ногу, сотрясая все ее туловище. Вернулась предательская жажда, и те, кто за ней наблюдал, могли увидеть свесившийся из приоткрытой пасти язык, могли видеть, как у нее дрожит голова, как постепенно закрываются глаза. Парочка наблюдателей подползла совсем близко. День был тусклым, солнце сияло где–то далеко, не давая здесь, в Дрэйкмайр Холле, теней. Однако Лугэрри, сохраняя ясный, холодный рассудок, спиной почувствовала прикосновение другого солнца и увидела вместо заброшенного сада Райские кущи, с невероятными фонтанами, с гротами и легкими зелеными тенями. Она услышала оглушительное чириканье птиц и перезвон струн. «Это Йоркшир, – сказала она себе. – Это весна – это зябкий, серый день, который в Англии бывает только ранней весной. И нет никакой музыки, никаких фонтанов…» Волки не обладают воображением, они ничего не видят за пределами реальности. Фантазия отступила. Сужающиеся глаза Лугэрри измеряли расстояние до ближайшего морлоха. Это был тот, с головой жабы, его высунутый язык уже ощущал ее вкус. Более безрассудный, чем его собратья, он подползал все ближе и ближе. Лугэрри позволила глазам закрыться. Запах переместился. Когда он совсем приблизился, она прыгнула. Челюсти вмиг прогрызли тонкую шкуру, источавшую кислый мускусный запах, но ей было все равно. Она быстро ела, стараясь не подавиться, глаза ее снова загорелись желтым огнем. Предупреждая. Бросая вызов.

Все менялось. Постепенно, неумолимо ее волчьи рефлексы притуплялись болью, а раненая нога пылала огнем, силы были на исходе. Уши, которые могли бы услышать, как муравей ползет в траве, теперь слышали только удары ее собственного сердца, глаза, которые могли видеть ночной ветер, заволокло мглой. Она чувствовала лучи безжалостного солнца, улавливала ускользающие звуки музыки гоблинов. Только ее нюх не сдавался и не обманывал, рассказывая ей, что морлохи становятся все более смелыми. Они пробирались от куста к кусту, из тени листвы в тень камней, совершая быстрые перебежки по направлению к ней, проверяя ее способность к защите. Их стало еще больше, она была в этом уверена, она видела витые рога, лапы, готовые схватить, когти, копыта. И – пасти, разверстые как глубокие красные раны, с поломанными зубами и дрожащими языками. Ей хотелось убивать и убивать, прежде чем она умрет, но она чувствовала, что они выжидают, пока ее энергия и способность к сопротивлению совсем иссякнут. Им хотелось легкой добычи. Им недолго осталось ждать.

Уилл медленно просыпался, он обнаружил, что лежит на холодном каменном полу, что щеки его исцарапаны. Череп раскалывался от боли, и нёбо пересохло. Когда он попытался пошевельнуться, на него накатила волна тошноты, и он некоторое время старался не двигаться, не открывать глаза, чтобы не видеть того, что его окружало. Он не понимал, где он и как сюда попал. Отрывками выплывали воспоминания. Гэйнор… Он слишком надолго оставил ее. Слишком… Она, должно быть, решила, что он ее бросил. Уилл попытался произнести имя девушки, но смог лишь что–то прохрипеть. Ему показалось, что он, завернутый в саван, лежит в могиле. Но над ним был потолок, где раскачивалась одинокая лампочка, тени вокруг вытягивались и сжимались, вытягивались и сжимались, отчего его снова тошнило. От камней ему передавалось безмолвное дрожание, но он это воспринимал как галлюцинацию, вызванную его состоянием. Он стал вспоминать еще что–то: меч с рукояткой, усыпанной драгоценными камнями, старое знамя, пустой коридор. А затем – ничего. И вдруг его будто ударило. Он был беззаботен, легкомыслен и глуп, а теперь он – узник, а Гэйнор?.. Бог знает, что случилось с Гэйнор. Он попытался сесть, и его тут же вырвало, потом он дополз до ближайшей стены и прислонился к ней спиной. Он увидел, что находится в большом подвале, разделенном на отдельные помещения каменными арками, высоко вверху виднелись окна, и лестница в несколько ступеней заканчивалась у крепкой двери, такой массивной, что она казалась выходом из башни замка. Прежде подвалы представлялись ему местом, где хранятся бутылки с вином, ящики пива, корнеплоды, чтобы дольше оставались свежими, но здесь ничего этого не было, валялись лишь пустые упаковочные ящики, и был виден старинный колодец, прикрытый каменной плитой. Его тюремщики не оставили ни еды, ни питья, а ему очень хотелось пить. Когда он смог наконец встать, то потащился в дальний угол подвала, чтобы справить естественные надобности. Расстегивая джинсы, Уилл обнаружил нож, все еще плотно прижатый к его бедру. Стало полегче, но сейчас пользы от ножа не было никакой. Шатаясь, он поднялся по ступенькам, чтобы исследовать дверь.

Она была старой, тяжелой, сделанной из дуба, возможно, трех–четырех дюймов толщиной. Даже если бы у него были силы, он не смог бы сломать такую дверь, чтобы пробиться наружу. Он нажал плечом на полотно двери так сильно, как только смог, но дверь даже не дрогнула. Замок был новым, образцом современного производства. Уилл некоторое время внимательно изучал его и понял, что открыть замок не удастся. Уилл сполз вниз по ступеням и, дрожа, улегся на пол. Поскольку он не мог немедленно начать действовать, то, прислонившись головой к стене, начал размышлять. Часы подсказали, что теперь половина седьмого, но он не знал – утра или вечера. Уилл с испугом подумал, что уже наступило утро, полагая, что довольно долгое время пробыл без сознания. У него болела рука, закатав рукав, он обнаружил на ней синяки и следы от уколов. Рука воспалилась. Это открытие и взволновало, и испугало его. Если ему вкололи снотворное, то он мог проспать не день, а несколько дней, за это время Гэйнор могла бы облететь полмира, а Ферн еще глубже погрузиться в свою болезнь.

Уилл пытался все понять, непроизвольно притрагиваясь к ножу. И необъяснимым образом к нему пришло убеждение, что нож не украден у врагов, а подарен ему неизвестным союзником. Возможно, он был оружием Заклинателя драконов, наделенным особой силой. Он не мог себе представить, что это оружие может быть использовано против дракона. Уилл снова достал нож: и прикоснулся к лезвию пальцем. На коже появилась тоненькая красная полоска, и он почти с удовольствием лизнул ее, почувствовав какое–то возбуждение. Этот нож – оружие героя, быть может, закаленное в огне, извергаемом драконом, к ножу прикоснулась магия. С этим ножом он не одинок и не беспомощен. И он оглядел подвал уже иным взглядом, выискивая в нем какие–то слабые места.

Но стены были могучими, окна недоступны. Дверь с ее поблескивающим замком – непреодолима. Сознание Уилла прояснилось, головная боль отступила, теперь его удивило, что в дверь вставлен такой хитрый замок, когда в подвале, собственно, нечего охранять, кроме мусора. Вряд ли это было сделано в его честь, но также вряд ли у доктора Лэя был обычай держать в подвале арестантов. Однако замок был новым, он был вставлен с какой–то целью, сюда не должны были проникнуть люди. И непроизвольно его глаза наткнулись на колодец. Он знал, что часто в подвалах старых жилых домов устраивали колодцы. И если вам надо было выкопать углубление в земле, то начинать следовало на самом нижнем уровне дома. Странно, что это надо было так хорошо охранять, но больше тут не было абсолютно ничего ценного. Уилл поднялся, ноги все еще были очень слабыми, но он решил получше рассмотреть колодец.

Каменная плита была очень плотно прижата к скобе, и он не сразу, но нашел в ней трещину, чтобы можно было просунуть палец и ухватиться за нее. Плита была такой тяжелой, что не с его силами было ее поднять, он лишь приподнял ее не больше чем на дюйм, а затем она тут же упала и прижала его руку. Звук удара раскатился по подвалу, эхом вернулся к Уиллу, заставил задрожать пол. «Воображение разыгралось», – сказал он мысленно, ругая себя за неосторожность.

Он решил попробовать сдвинуть плиту в сторону. Хотя на это пришлось затратить значительные усилия, но ему удалось наконец приоткрыть небольшое пространство. Он нагнулся и заглянул в абсолютную темноту. Ему представлялось, что сейчас он увидит нечто очень таинственное: окаменевший труп или древний скелет, но там не блеснули кости, не было и запаха гниения. Изнутри шло тепло, сильное тепло с запахом серы, с оттенком горения в этом запахе. Трудно было предположить глубину этой ямы, Уилл достал монетку из кармана и бросил ее вниз, вслушиваясь в звуки рикошета от стен, в далекое эхо приземления. И постепенно, вглядываясь во тьму, Уилл начал различать далеко внизу мрачный красный диск. «Эта яма куда–то ведет», – подумал он с внезапным приливом оптимизма. Может быть, в пещеру… Придерживая край плиты, он глубже засунул голову, чтобы получше все рассмотреть. Красный круг внизу стал ярче, жарче становился воздух. Чуть запоздало мозги Уилла начали связывать воедино все детали.

Он отпрыгнул назад, ударившись о край плиты. Адреналин ударил в обезвоженные мускулы, плита скрипнула, из глаз Уилла посыпались искры. Тонкий язык пламени вырвался сквозь отверстие и с шипением взвился до самого потолка. Через минуту–другую пламя опало и вернулось назад в темноту ямы. Уилл увидел, что край каменной плиты почернел. Его затрясло, и все тело покрылось потом. Уилл долго сидел, ругая себя за слабость.

– По крайней мере, я знаю, зачем здесь поставлен замок, – сказал вслух Уилл, стараясь быть практичным, напуская на себя браваду и легкомыслие, хотя некому было его услышать. – И я должен всего лишь открыть его.

Поскольку не было иного пути наружу, он снова вскарабкался по ступеням к двери.

Однажды ему приходилось открывать перочинным ножом щеколду на окне. Он знал, что этот замок слишком мудреный для такого примитивного действия, но все–таки попытался вставить кончик лезвия в щель между дверью и наличником. К его удивлению, нож. легко туда вошел, и когда он вытаскивал нож обратно, то на верхнюю ступеньку упала щепка. Он целую минуту смотрел на нее и на трещину в наличнике, а затем, увидев, что щель стала на миллиметр шире, облегченно вздохнул. Теперь он всунул нож в щель выше замка. Твердое на вид дерево поддалось так, будто это был картон. Вдвигая и выдвигая нож, он все расширял щель. Из нее посыпалась древесная труха, и щель стала еще больше. Наконец Уилл решился и потянул дверь на себя. Дверь открылась. Поняв, что надо быть как можно более осторожным, он протиснулся в коридор.

Уилл рассчитывал на дневной свет, но в коридоре было абсолютно темно. На часах было около девяти, а он так и не знал, утра или вечера. Через полуоткрытую дверь он увидел кухню с грудой невымытой посуды в мойке. Горел свет, но было тихо. Его будто что–то подталкивало и тянуло вперед. Наконец он кинулся к водопроводному крану, схватил первую попавшуюся чашку и стал пить, пить, пить, пить. Он чувствовал, что вода, как весенний ручей, проникает в его мышцы, что она оживляет его. Он оглянулся в поисках еды, поднял крышку над тем, что должно было быть блюдом с сыром, и отрезал себе ломоть чеддера. Он протянул руку к вазе с фруктами за яблоком, но там было очень мало фруктов, и он понял, что отсутствие яблока может быть замечено. Нельзя снова проявлять непредусмотрительность. Он вернулся и закрыл дверь в подвал. Затем выпил еще воды и поставил чашку на место.

Еще одна дверь кухни могла вести либо в подвал для угля, либо в комнату для завтрака, либо в кладовую. Он вспомнил, что позади комнаты для завтрака тянется длинный коридор, который выходит прямо в центр дома. Прежде всего он должен был найти Гэйнор, но у него не было никакого желания наткнуться на дворецкого или на доктора Лэя, поэтому он вернулся в короткий коридор со стороны подвала. Оттуда шла лестница на верхний этаж, и там же была дверь в сад. Уилл колебался. Лестница была предпочтительнее, но снаружи стояла машина, где до сих пор, наверное, сидит Лугэрри. Она может оказать ему и поддержку, и помощь… «Хоть разок хорошенько поработай головой», – сказал он себе, открыл дверь и вышел в темноту ночи.

Было очень темно. Но ему были видны низкие облака, слышен вой ветра в каминных трубах. В доме было тепло (ничего удивительного, если вспомнить о подземном обогреве), но на улице – холодно, и Уилл сразу же задрожал. Обогнув дом, он увидел перед собой фигурную стрижку ближних кустов сада и главный въезд. В окнах нижнего этажа горел свет, возможно, это была гостиная, был свет и в зашторенных окнах комнаты верхнего этажа. Уилл уставился на эти окна, пытаясь установить их местоположение. Затем пошел к машине, стоявшей на том же месте. Но Лугэрри там не было.

«Она ушла за подмогой», – подумал он. Вот так. Она и не должна была так долго ждать. (КАК долго?) С ней ничего не могло случиться. Он помнил, как она остановила мотоцикл с ведьмой и демоном. С Лугэрри ничего не могло случиться. Но не похоже, чтобы она побежала к Рэггинбоуну, вместо того чтобы искать Уилла и Гэйнор… Он начал звать Лугэрри, не будучи уверенным, что она услышит, тем более звал он ее скорее мысленно, чем вслух, привыкнув за многие годы, что оборотень является лишь при соприкосновении мысли с мыслью. И почти немедленно он услышал полный отчаяния отклик. Отклик был слабым и с каждой секундой становился все слабее: Беги!., беги… Слишком опасно… Эзмодел… это Эзмодел…

Где ты? – прошептал Уилл, но голос его прозвучал очень громко.

Не подходи… Не смотри… Беги…

Уилл был уверен, что Лугэрри близко, он чувствовал опасность в ее предостережениях, опасность была где–то совсем близко. Он вытащил черный нож, который в его руке выглядел осколком преисподней. Крепко сжал рукоятку, что, казалось, дало ему силы давно умершего хозяина ножа. Что–то наполнило Уилла безрассудной отвагой, острой и смертельной, как лезвие, которым он владел. Голос Лугэрри, раздающийся в мозгу, затих до шепота: беги… но он уже знал, откуда звучит этот голос, и быстро кинулся через газон.

Уилл, не обращая внимания на петляющую дорожку, перескакивая через клумбы, влетел в проход между кустами. При этом успел огорчиться, что сучья и шипы порвали джинсы, но мысли его занимало отчаяние Лугэрри. Все остальное не имело значения.

Дом остался позади, сад оказался больше, чем он думал. Это был обширный лабиринт, где все было искалечено, разрушено, разъедено, где не росло ничего, кроме могучих сорняков. Сначала он увидел мрачную колонну над солнечными часами. Затем ощутил движение, как раз перед собой – неясные тени окружали что–то неподвижное, – он увидел когти и поблескивающие под луной яростные глаза. Секунду – меньше чем секунду он соображал, что случилось. Затем пошел в атаку.

Черный нож, со свистом рассекая воздух, резал направо и налево. Уилл чувствовал ненависть к этим существам, которых даже и не видел, ощущал бешеную ярость, с которой кромсал их тела. Некоторые чудища пытались напасть на него – пинали его ногами, старались ухватить лапами, но его нож был быстрее, чем они. Несколько минут – и все они были мертвы, рассеченные туловища валялись на земле, кто–то исчез в ночи. А когда Уилл переступил через мертвые тела, перед ним оказалась раненая Лугэрри. Он встал на колени рядом с ней и взял ее голову в руки.

«Хороший нож», – беззвучно пронеслось у него в мозгу.

–Я его украл, – сказал Уилл вслух. – Ты сильно поранена?

Она указала на капкан. Он почистил лезвие о мох, вытер его и склонился, чтобы разглядеть механизм капкана. В темноте плохо было видно и капкан, и волчицу. Когда же он наконец освободил ее, то, проведя рукой по ее лапе, увидел свежую кровь.

– Я постараюсь дотащить тебя до машины, – сказал он. – У меня там есть тряпки, перевяжу тебе ногу. Потерпи. Мне нужно ненадолго тебя тут оставить. Я должен найти Гэйнор.

Лугэрри была тяжелой, но ему удалось ее перенести, он нес ее, обхватив руками под животом и крепко прижав к груди. Дойдя до машины, он положил ее на землю, отпер дверцу и устроил волчицу на заднем сиденье. Он ежеминутно оглядывался, боясь, что зажжется наружный свет. Не зажигая лампочек, нащупал тряпки, надеясь, что они не очень грязные.

–Прости меня, – говорил он, бинтуя ее ногу. – Это все, что я могу сейчас для тебя сделать. Думаю, что нога сломана.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю