Текст книги "Личная ведьма для инквизитора (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Мама, – вмешался я, делая шаг вперед и вставая рядом с бабушкой Гертруды. – Во-первых, не смей называть мою невесту мерзкой девкой – Гертруда ничем не заслужила такого к себе отношения. Во-вторых, я женюсь на ней вне зависимости от того, хочешь ты этого или нет. Я уже давно вырос из возраста, когда каждый свой шаг должен согласовывать с тобой.

– Вот как! – вскинулась моя мать. – Это ты так отвечаешь благодарностью за всю заботу, за то, что я тебя растила! Ты был бы никем, если б не моя помощь!

Не был бы инквизитором, если б не совокупные старания моих родителей, точнее.

– Я рассчитывала на то, – не унималась моя мать, – что смогу жить рядом с тобой на старости лет…

– Ты ещё молода, – отметил я.

– Что смогу поселиться в этом доме… – продолжала она.

Я едва не поперхнулся. Только этого ещё не хватало! Я, конечно, любил свою маму, но не настолько, чтобы жить с нею под одной крышей! Это ведь от неё можно ждать и визита в спальню во время первой брачной ночи. С неё станется встать у нас над головой и давать советы Гере, как лучше лечь, "чтобы её мальчику было удобнее".

Я не питал совершенно никаких иллюзий относительно собственной матери. По крайней мере, не собирался вести себя, как наивный дурак, доказывающий любимой жене, что "мамочка нам совершенно никак не помешает, наоборот, поможет по хозяйству".

Нет уж. Со своим хозяйством мы с Герой как-то сами разберемся.

– Если ты хотела поселиться в нашем с Герой доме, – мрачно произнес я, – ты могла хотя бы посоветоваться с нами для начала.

– Это теперь не имеет никакого значения, – фыркнула она. – Потому что это семейство надо бы проклясть, чтобы они и колдовать-то не смогли! Не отдам я им своего единственного сына, этого только не хватало!

Гера рванулась вперед, кажется, собираясь защищать честь рода Аденауэр до последнего, но я осторожно обнял её за плечи, останавливая девушку.

– Не надо, – тихо прошептал я Гертруде на ухо. – Я сам, ладно?

Гера напряженно кивнула.

– Я ещё потерплю немного, – прошипела она. – Но ещё одно оскорбление, и, извини уж, твоя мать вылетит из моего дома.

Надо же. Гертруда даже мне не напоминала о том, что пока что это исключительно её жилплощадь. Конечно, станет ничья, если вдруг мы не поженимся, но о такой перспективе развития событий мы пока что старались не задумываться.

– Мама, – я повернулся к женщине и постарался говорить спокойно. – Ты находишься не у себя дома. И это по меньшей мере непорядочно – оскорблять мою невесту и её родственников. Я понимаю, что у вас может быть какая-то личная неприязнь, – на этих словах фрау Маргрет фыркнула, явно с трудом сдерживаясь, чтобы не высказать свое личное мнение по поводу всего происходящего, – но мы можем выяснить всё спокойно.

– Никогда! – женщина упрямо топнула ногой. – Будь моя воля, я бы их прокляла, да так, чтобы у них даже шанса больше рядом с тобой оказаться не было!

Ну это уже слишком!

– Да за что ты их так ненавидишь?! – возмутился я. – Что тебе могли сделать фрау Аденауэр и её внучка, что ты устраиваешь такие представления!

– Это я, – вскинулась неожиданно моя мать, – я должна была стать её лучшей ученицей! Именно мне она обещала передать весь свой дар! Она видела, что её дочь ни на что не способна и была уверена, что все её дети родятся пустыми, как вот эта свора, которая гоняет сейчас по коридорам. Они же толком не способны колдовать! Она обещала мне, что всё будет в лучшем виде… Я приезжала к ней, оставляла своего маленького ребенка с отцом, жертвовала всем, чем могла, чтобы стать наследницей дара, а потом её дочь, эта бесполезная дрянь, которая только и может, что менять мужиков, как перчатки, взяла и принесла дитя в подоле! И доченька оказалась высокоодаренной. Конечно же, фрау Маргрет! – она повернулась к женщине. – Конечно же, вы вмиг всё бросили! Зачем вам посторонняя, если можно отдать всё своей внучке! Вы отдали дар ей, а меня оставили ни с чем.

– И это, – вскипела женщина, – ты смеешь говорить мне после того, как донесла на мою семью, и нас едва не сожгли на костре? Это после того, как ты сама толкнула меня в объятия инквизиции, ты смеешь рассказывать о том, что я тебя предала?! Да нам пришлось бежать – мне, моей дочери, моей внучке, – бежать, бросив всё, чтобы только остаться в живых! И после этого ты расскажешь, что мечтала получить дар? Что я не по заслугам лишила тебя права унаследовать его?!

Мы с Герой, под напором ссоры отступившие в сторону, удивленно переглянулись. Да и моя мать, кажется, была шокирована подобным обвинением.

Все прекрасно знали: если одна ведьма предает другую, то совсем скоро она тоже попадет в лапы инквизиторов. Те беспощадны. Они запоминают тех, кто рассказывает о своих сестрах и братьях по дару. И когда информационный канал иссякает и перестает быть полезным, приходят к ним…

По сути, стать самим инквизитором куда удобнее, чем идти по пути бесконечных жалоб. Сдал одного – вынужден будешь сдать и второго, пятого, десятого, а потом дойдешь и до собственных детей. Однажды по такому пути пошел маркграф фон Ройсс, и мы с Герой прекрасно знали, чем для него это закончилось.

– Что? – прошептала Лина. – Марго, так ты уехала, потому что за вами охотились инквизиторы?

– А ты думаешь, – бабушка Гертруды прищурила глаза, как будто пыталась определить, как именно ей будет удобнее уничтожить своего врага, – что мы бы покинули насиженное место только потому, что я дар тебе передать не хотела? Знаний пожадничала? Да моя внучка и так родилась одаренной, зачем ей нужны были мои подарки?!

Фрау Маргрет выглядела воистину грозная. Сейчас вокруг неё сгрудились все её внуки, и я наконец-то смог их сосчитать. Двенадцать! И это ещё без Гертруды.

Тринадцать детей, рожденных одной женщиной. И по большей мере от разных мужчин. Какой всё-таки кошмар…

Но я не сомневался в том, что Гера пошла не в мать – в бабушку. По крайней мере, когда Гертруду что-то не устраивало, выглядела она примерно так же. Куда-то исчезал облик ведьмы-бытовички, которая отлично умеет готовить да по щелчку пальцев может убраться в доме. Появилась сильная, могущественная боевая ведьма, которая могла взмахом руки не пироги напечь, а размазать своего врага по стене.

Дети, жавшиеся к своей бабушке, выглядели как-то совсем жалко. Я не чувствовал их магию; по большей мере они были практически пустые, способные на не слишком серьезное колдовство. А вот сама фрау Аденауэр с трудом сдерживала клокочущую внутри её тела силу. Она была могущественна, даже больше чем могущественна, и, что самое главное, отлично умела управлять собственным даром.

Да, мама не зря у неё училась. Эта женщина могла передать немало знаний.

Я понимал, что, возможно, следовало вмешаться, развести их по разным комнатам, встать между матерью и бабушкой своей невесты, но оставался стоять на месте. Как будто чувствовал, что, возможно, буду лишним в этой безмолвной беседе. Женщины как будто продолжали драться, вот так, взглядами. Они должны были выяснить ответы на все вопросы, определиться, что когда-то стало причиной трагедии.

Моя мать боялась инквизиции и ненавидела её. Я не верил в то, что она, тем более, из-за элементарной жадности, могла бы так просто кого-то предать. Тем более, новорожденного ребенка! Она сама была ведьмой, вышла замуж за колдуна, да и я пользовался чарами с самого рождения!

Нет, это была не мама…

– Я никогда, – прошептала Лина, – никогда бы не стала этого делать. Да когда я приехала, я увидела только пустой дом. Мне сказали, что ты уехала. Передала дар своей внучке, имя которой скрыла от всего мира, чтобы случайно на вас не вышли инквизиторы. Я пыталась вас найти, но только находила подтверждение того, что ты нарушила свой ведьминский долг и предала меня, свою ученицу! Инквизиция? Да ведь я желала своему сыну счастья, а не собиралась отдать его, когда у меня закончатся ведьмы, жизнь которых я смогу обменять на свою!

– Так значит, это сделала не ты…

Маргрет казалась шокированной.

Женщины смотрели друг на друга, как будто впервые видели.

– Конечно, не я! – подтвердила моя мать, мигом растеряв всю серьёзность, всю жестокость. От ненависти, плескавшейся в её взгляде, не осталось и следа.

– Но кто тогда? – прошептала Маргрет. – Ведь я никому никогда не рассказывала о своем даре. Клиенты никогда не видели меня, они приходили в другое место. Я умела хранить свой секрет!

Гера резко помрачнела.

– Мама…

– Твоя мать, конечно, спала и спит с кем попало, – недовольно ответила фрау Аденауэр, – но она не настолько дура, чтобы подвести саму себя к инквизиторскому костру!

– Нет, – покачала головой Гера. – Она не настолько глупа. Но ведь все её любовники знали о том, что она одарена! Вспомни, сколько раз мы переезжали из-за того, что она со скандалом ссорилась с очередным своим мужчиной…

Гертруда даже не боялась того, что это слушал бесконечный выводок её братьев и сестер. Впрочем, судя по тому, как они с пониманием смотрели то на сестру, то на бабушку, им было прекрасно известно, как дети появляются на свет и почему с их мамой не всё в порядке.

– Может быть, – подала голос Гера, – когда она была с маркграфом, что-то пошло не так? Кто-то узнал? Тут ведь были слуги… Я не знаю…

– Зато я знаю, – прервал её я.

К сожалению, маркграф фон Ройсс уже успел однажды разочаровать меня. Слишком сильно разочаровать, чтобы я теперь хоть с минимальным позитивом смотрел на его безвременно почившую личность.

– Я знаю, – нехотя произнес я ещё раз, – кто случайно ляпнул инквизиторам о вашей семье. Это был твой отец, Гера. Маркграф фон Ройсс.

Глава двадцать третья. Гертруда

– И пирог! – радостно провозгласила бабушка, щелчком пальцев отправляя огромное блюдо ровно на середину стола.

Мои братья и сестры, явно не особенно балуемые выпечкой в любых других условиях, радостно загалдели и потянулись вилками к пирогу. Бабушка хмыкнула, довольная тем, что её произведение кулинарного искусства пользуется таким успехом, и сделала какой-то невероятно закрученный пасс рукой, означавший, что сейчас пирог сам разрежется на порционные кусочки, и они приземлятся на тарелку каждому из нас.

Я впервые за долгое время чувствовала себя настолько в семье. Мы с Людвигом всё ещё сидели по разные стороны стола, оставив место во главе для покойного маркграфа фон Ройсса, но его кресло, совершенно пристыженное и, кажется, осознающее свои ошибки, это место занимать не спешило.

Или, может быть, папеньку не слишком радовала перспектива сидеть за одним столом с другими детьми своей любовницы, теми, которых она родила уже не от него.

Я не собиралась интересоваться его мнением по этому поводу. В конце концов, кресло никогда не было разговорчивым, а теперь, хмурясь, то и дело ходило из угла в угол и даже покидало обеденный зал через дверь. Вот и сейчас, в очередной раз возмутившись шумом, производимым гостившими уже третий день в доме детьми, оно недовольно проковыляло мимо стола.

Какова была реакция? Не могу сказать, что кто-то горел особенным желанием остановить кресло или хотя бы окликнул его. Возможно, это попытался сделать пятилетний Марк, но швыряться яблоком – это точно не лучшая идея и способ уговаривания какого-нибудь маркграфа остаться. По крайней мере, кресло издало недовольное фырканье и уверенно заковыляло прочь, ещё быстрее перебирая ногами.

– Иди-иди! – крикнула ему вслед бабушка. – Мерзопакостный предатель! Чтоб тебе твою обивку покорежило где-нибудь по дороге!

Лина в ответ расхохоталась. Сейчас, когда она больше не собиралась проклинать весь мой род и не испытывала особой ненависти к бабушке – точнее, вообще не испытывала её, – женщина в один миг избавилась от маски стервы и вела себя, как обыкновенная любящая мать. По крайней мере, наблюдать за её общением с Людвигом было очень приятно. То, как он помогал матери сесть, то, как она поправляла ему воротник рубашки, будто мальчишке, и гладила по щеке…

Это не отменяло того факта, что Людвиг обещал отправить маму домой сразу же после свадьбы. Вообще-то, женщина собиралась погостить сначала у моей бабушки, восстановить процесс обучения, а потом уже ехать к себе, но меня мало интересовали подробности. На самом деле, я так предвкушала эти несколько дней наедине друг с другом, которые обязательно будут у нас после свадьбы, что даже не вникала, о чём там болтали родственники.

– А вот с браслетом, – бабушка ни с того ни с сего поймала меня за запястье, – ваш священнослужитель верно придумал! В древние времена именно так всех и венчали! Это сейчас взяли дурацкую моду задавать четырнадцать никому не нужных вопросов, а когда-то надо было действительно любить друг друга, чтобы преодолеть все преграды!

– Да, – подхватила Лина. – Уж мы-то с моим мужем-эгоистом точно не прошли бы эти испытания. Он бы сдался ещё на платье от фрау Эдвины!

– Да? Ну что ж, хорошо, что твой сын совершенно не похож на твоего мужа, – расхохоталась бабушка. – По крайней мере, моя внучка будет завтра блистать в самом лучшем платье во всей округе! И эти её подружки, которые пытались посягнуть на её счастье, просто языки проглотят от зависти!

– Ну ба! – возмутилась я. – Ты что, хочешь, чтобы у меня была не свадьба, а день катастроф? Сгорит на папе-кресле обивка, Барбара и Иоганна языки проглотят… Какие ещё бедствия ты хочешь предсказать?

– Ай! – отмахнулась Маргрет. – Ничего ты не понимаешь, Гера! У вас осталось всего одно испытание! Какая разница, кто и что проглотит на свадьбе, если жених и невеста доказали, что любят друг друга!

– А какая красивая традиция, – протянула Лина, – что последняя бусина не побелеет, пока оба не дойдут до алтаря!

– Да? – удивилась я. – Никогда даже не знала о таком…

– И я не слышал, – кивнул Людвиг, посматривая на свой браслет.

– Да что вы, молодежь! Последний день, он ведь обычно самый трудный! Покачала головой женщина. – Так что… Смотрите, не убегите друг от друга!

– Не убежим, – мы с Людвигом переглянулись. – Каков смысл?

Смысла и вправду не было. Я чувствовала себя самой счастливой и самой влюбленной девушкой на свете, которая по праву была без ума от собственного жениха. Нас с ним столько всего связало за эти четырнадцать дней, что просто не перечесть даже!

– Эх, – вздохнула Маргрет. – Я знала, я была просто уверена в том, что моя внученька обязательно найдет себе достойного мужчину. Её мать все шансы на неудачу уже перебрала, теперь на десять поколений вперед должно хватить! Да и я тоже постаралась со своим суженым-ряженым!

Мы рассмеялись в один голос. Лина только закатила глаза, должно быть, помня моего дедушку куда лучше, чем помнила его я, видевшая в последний раз в далеком младенчестве и, логично, совершенно не помнившая, каким он на самом деле был.

Портреты – они не слишком информативны…

– О чём задумалась, невеста?

Я вздрогнула и подняла взгляд на бабушку.

– Да так, – улыбнулась ей, – думаю, что фрау Эдвина, наверное, уже привезла платье… Она обещала в преддверии свадьбы доставить.

– Ну так беги посмотри, – пожала плечами бабушка. – Что ж мешает?

Я кивнула. На самом деле, я даже не ожидала от себя, что и вправду буду интересоваться тем, каким окажется мое свадебное платье. Это ведь просто вещь! Я никогда особенно не задумывалась об одежде, но на свадьбе мне хотелось быть самой красивой невестой. Чтобы Людвиг смотрел на меня и глаз отвести не мог…

Он, правда, нагло шутил, что не сможет отвести глаз, когда я наконец-то сниму это свадебное платье, но, кажется, тоже был искренне рад тому, что я наслаждалась процессом подготовки к свадьбе, хотела этого праздника, как будто в самом деле всю жизнь мечтала о свадьбе.

Наверное, так чувствуют себя все невесты, когда они влюблены?

Выйдя из обеденного зала, я с удивлением осознала, что впервые за несколько дней осталась наедине. Мы в последнее время почти не расставались с Людвигом, даже ночи проводили в одной постели, потому что мне было куда приятнее и спокойнее дремать в его объятиях, чем думать о том, что какая-то Эдита фон Грасс шлет ему любовные письма и на ночь заглядывает в его комнату. Это потрясающее ощущение сладкого, как будто… Как будто последнего одиночества теперь не отпускало меня, и я знала, что ничто сейчас не способно стереть улыбку с моих губ.

– Фрейлейн Аденауэр?

Я вздрогнула и обернулась. За спиной стоял Казимир, всё такой же напомаженный, блондинистый и не менее противный, чем прежде. Последние несколько дней, с того самого момента, как мы с Людвигом подловили его на письме-хамелеоне, ведьмак-досмотрщик просто не показывался нам на глаза. Он сделал всё, чтобы ни Маргрет, ни Лина его не увидели, должно быть, чего-то опасался. Женского гнева?

Ох не зря.

Мне кажется, много кто не отказался бы пожать ему горло. Чтобы не мешал, гад такой, возлюбленным идти под венец!

Удивительно, но я уже и забыла о том, что он жил в нашем доме. Эти несколько дней спокойствия и семейной идиллии так расслабили меня, что я уже даже не волновалась об исходе дела. Ведь мы не просто так хотели пожениться, не ради наследства, а потому, что испытывали друг к другу чувства!

– Да? – я шагнула к мужчине. – Вы чего-то хотели?

– Я хотел поговорить с вами относительно предстоящей свадьбы. Она ведь завтра? – поинтересовался Казимир, хотя, и я в том даже не сомневалась, дата ему была прекрасно известна. – Я… Хотел предостеречь вас.

– Предостеречь? – изогнула брови я.

Звучало смешно. Он не был мне ни другом, ни товарищем, ни даже просто соседом. Он – враг, который пытается отобрать наше с Людвигом наследство, хочет нас разлучить из собственных корыстных целей и рассчитывает на то, что всё для него закончится удачно.

Разумеется, наши интересы противоположны. Этому мужчине не надо, чтобы мы с Людвигом хоть в чём-нибудь достигли успеха.

Напротив! Он желает, чтобы мы оставили все свои деньги государству и разбежались навсегда. Ведь наш брак подразумевает наследование всех денег маркграфа.

– Да, – кивнул Казимир. – По поводу истинной пары.

Я помрачнела. О том, что мы с Людвигом – истинная пара, я и думать забыла. Наслаждаться простыми человеческими отношениями было намного проще, чем думать о потребностях магии и о том, почему она решила связать между собой именно нас двоих.

Да, конечно, существовали какие-то причины. Возможно, мне не следовало даже задумываться о них. Ведь просто любить было настолько проще!

– И что же вы хотите рассказать мне?

– О, – Казимир извлек что-то из-за пазухи. – Посмотрите.

Это была небольшая, даже крохотная книжечка. Я видела такую у Людвига, но не спрашивала, о чём она, а мужчина старался оставлять её там, где она не попалась бы мне на глаза.

– Это книга вашего жениха, фрейлейн Гертруда, – промолвил Казимир. – Посмотрите, о чём она.

– Превратности истинной пары… Как расторгнуть связь, – шепотом прочла я название, золотистыми буквами вытисненное на корешке.

Умолкла.

Неужели Людвиг в самом деле собирался расторгнуть нашу связь?

– В этой книге доказано, что истинная пара – это всего лишь прочная магическая связь, – тихо произнес Хогберг. – Она создается для того, чтобы на свет появились одаренные дети, не более того. Потом, когда наследники родятся, её можно расторгнуть. Можно и до, если воспользоваться специальными магияескими средствами, и быть свободными, как ветер, обладателями наследства…

– Зачем это делать?

– Чтобы не поддаваться дурману истинной пары, – твердо произнес Казимир. – Чтобы не позволить себе утонуть в пучине страсти, ошибочно принятой за любовь. Ведь это так просто! Магия как будто сама подсказывает, как ею пользоваться, как себя вести, как поступать в том или ином случае… Силы упрямо подталкивают вас к принятию тех или иных решений. Вам ведь знакомо это ощущение, не так ли? Должно быть, вы даже считаете, что полюбили. Но это не так. Совсем скоро вы поймете, что быть истинной парой – это отвратительно. Что вы связаны друг с другом против воли. Возможно, Людвиг уже сейчас это осознает.

Я помрачнела.

– И что же вы предлагаете?

– Всё очень просто, – твердо произнес Хогберг. – Проще, чем могло показаться… Я приготовил зелье по рецепту из этой книги. Выпейте его, Гертруда, и вы будете совершенно свободны. Вам не придется страдать, не придется изводить себя. Больше не будет никакой истинной пары. Останетесь только настоящая вы. С настоящими чувствами к Людвигу фон Ройссу.

С ненавистью. С болью. С презрением.

Я ведь терпеть его не могла. Боялась его, презирала, мечтала его уничтожить. Вот какой спектр эмоций я испытывала по отношению к этому мужчине…

До того, как мы с ним стали нормально общаться.

До того, как я выяснила, что он – моя истинная пара, и позволила этим чувствам захлестнуть себя с головой.

– Вдумайтесь! – упрямо шептал мне на ухо Казимир. – Ведь вы молодая, красивая девушка. Вы можете быть счастливы без этого принуждения. Просто сделайте глоток зелья, и от истинной пары не останется ни следа. Словно и не было этих двух недель…

Он вложил крошечный пузырек в мою раскрытую ладонь, и я невольно сжала предмет в руке. Пузырек был холодным, словно зелье внутри него имело способность замораживать всё живое вокруг. Мне казалось, что моя рука сейчас и сама потеряет способность к движению.

Казимир же требовательно протянул руку, собираясь отобрать книжку, но я, из последних сил дернув рукой, прижала её к своей груди. Вместе с пузырьком.

– Спасибо за помощь, – промолвила я, стараясь говорить пусть тихо, но предельно уверенно, не дать голосу дрожать от осознания правдивости услышанного. – Но я хочу побыть наедине со своими мыслями и принять верное решение.

– Что тут думать! – воскликнул Казимир. – Надо выпить! Гертруда! Разрубите этот узел сами, не дайте Людвигу затащить вас в сети. Вы пострадаете от этого сильнее, чем он!

Хогберг подался вперед, крепко схватил меня за запястье и будто случайно коснулся браслета с белыми бусинами – и одной черной.

– Поймите. У вас, как у кровной наследницы, ещё есть шанс отвоевать это наследство. Ну зачем выходить замуж за человека, которого вы на самом деле не любите, а ненавидите?

Я сглотнула.

Звучало так… Странно.

Но я смотрела на бусины и понимала, что бабушка была права – это ещё одно испытание. Мне будет больно, мне будет тяжело даже просто дойти до алтаря. И если я не решу для себя, что в самом деле люблю Людвига, ведь я до самого последнего дня буду винить себя в том, что не попыталась…

– Мне надо подумать, – решительно заявила я. – Наедине!

Казимир пожал плечами, мол, хотел же как лучше, но произнес:

– Хорошо. Воля ваша. Я пойду, но, если что, воспользуйтесь моим предложением. Почему-то мне кажется, что вы не пожалеете.

Ему кажется! Ему кажется, а я вновь оказалась в пучине сомнений, столько времени терзавших меня. Опять стою на распутье и, если честно, даже примерно не знаю, куда я должна свернуть, что мне следует сделать, чтобы принять верное решение…

Я так и осталась стоять. Забыла и про платье, и про то, что собиралась ещё вернуться за обеденный стол. Мне вдруг опротивел шум, разговоры с родней, одна только перспектива сидеть напротив Людвига и постоянно смотреть на него.

Сейчас бы поговорить с бабушкой, но она постоянно с детьми. Или с Зигфридом, но тот так увлекся выяснением отношений с Бертой, что совершенно забыл обо мне, своей хозяйке.

Полагал, что я и так уже давно всё решила.

И я искренне не знала, что мне делать дальше. Просто застыла в неведенье.

– Дочка… – прострекотало совсем рядом.

Я вздрогнула и обернулась.

Рядом стояло кресло. Обивка на нём так и не обгорела, хотя одна ножка дымилась – видать, сработало-таки какое-то бабушкино проклятье.

– А, ты, – усмехнулась я. – Предатель…

– Дочка, я так долго заботился о своей шкуре, – прохрипел покойный маркграф, точнее, та частичка его души, которая ещё сохранилась в этом мире. – Но тут осталось лучшее, что было во мне. Позволь мне тебе помочь. Позволь всё рассказать. Объяснить. Присядь.

Я опасливо взглянула на сидение.

– Уверен? Не вышвырнешь меня, как Хогберга?

– О, эту паскуду, Казика, затоптать надо было! Сдать надо было, ещё когда инквизиция была! Не сброшу… Садись, дочка, – кажется, маркграф был искренен. – Я многое должен тебе рассказать. Возможно, после этого ты станешь меня презирать ещё сильнее. Но ты точно примешь правильное решение.

Я кивнула и села.

В этот момент, находясь на распутье, я была готова услышать всё, что угодно.

Глава двадцать четвертая. Людвиг

Мы с Гертрудой давно договаривались провести церемонию не где-нибудь в душных залах огромного поместья фон Ройссов, а на свежем воздухе. В саду всё цвело, благоухали деревья, усыпанные тысячами крохотных цветов, предвестников хорошего урожая, вокруг них вились пчелы. Сочная зеленая трава была куда красивее каменных и деревянных полов, и даже самые лучшие ковры и вазы с цветами не смогли бы заменить цветущие тюльпаны, нарциссы и мелкую россыпь фиалок, раскрывших свои фиолетовые лепестки и источавших великолепный аромат.

Весь этот сад дышал весной…

Было удивительно тепло. Ярко светило солнце, но деревья создавали легкую тень. У арки, под которой устроился священнослужитель, вообще царила приятная прохлада, хотя приглашенные гости, устроившиеся на вынесенных на улицу стульях, вынуждены были щуриться от солнца, а кто-то, одевшийся слишком тепло, даже смахивал пот со лба.

Время церемонии стремительно приближалось, и я почему-то то и дело тянулся к браслету. Последняя черная бусина казалась тяжелее всех своих предшественников, и я упорно вспоминал слова фрау Маргрет, которая говорила о последнем испытании – о самом сложном и одновременно самом простом. Самом понятном. Тут и надо-то всего лишь прийти на собственную свадьбу!

И ещё вчера я даже не сомневался в том, что Гера не заставит себя ждать.

Она попросила оставить её наедине вечером. Не показалась на глаза утром. Как будто сквозь землю провалилась! Ни Зигфрид, ни Берта, ни моя мать, ни даже её собственная бабушка и братья-сестры не видели, куда подевалась Гертруда, и только Казимир, будь он неладен, периодически усмехался, словно ему было известно чуть больше, чем всем остальным.

Только вот эта сволочь ни сказала ни слова. Даже если ему и было что-то известно, то что именно – я мог только предполагать.

– Церемония начнется через две минуты, – напомнил священнослужитель. – Где же невеста?

Хотел бы я знать, где невеста!

– Придет, – твердо произнес я, скользя взглядом по приглашенным.

Фрау Маргрет, напряженная, то и дело оглядывалась назад. Сегодня утром она с таким же упорством, как и я сам, искала свою внучку, но так и не нашла. Моя мать сидела прямая, словно проглотила палку, и тоже нервно оглядывалась.

Хмурая, как та грозовая туча, Барбара сидела, скрестив руки на груди, и то и дело стреляла в меня злыми взглядами. Иоганны не было, после казуса с письмом-хамелеоном всё-таки не рискнула показаться мне и Гертруде на глаза. Может быть, догадалась, что её в самом деле не будут не слишком рады видеть.

Впрочем, плевать на Иоганну! Единственная девушка, которую я в самом деле хотел сегодня увидеть – это Гертруда.

И будет очень печально, если она всё-таки решила уйти.

– Как-то не верится, – вновь напомнил о себе священнослужитель, глядя на меня снизу вверх, – что пара, которая так легко прошла все тринадцать испытаний, вдруг решила разойтись на последнем… Впервые в моей практике. Обычно те, кто заходил дальше седьмого, спокойно двигались вперед.

– Гертруда придет, – твердо ответил я, стараясь не вслушиваться в то, что говорил Антвас.

Может быть, это его задача – уговаривать меня уйти с собственной свадьбы? Испытание же. С этого старика станется…

Надо было просить четырнадцать простеньких вопросов и требовать немедленную свадьбу. Тогда было бы гораздо проще. Впрочем, если бы мы с Герой не прошли всё это вместе, смогли ли бы мы в самом деле полюбить друг друга? Очень сомневаюсь. Скорее всего, Гера так и не позволяла приблизиться к себе ближе, чем на метр, а досмотрщик наверняка подловил бы нас на какой-то ерунде, на которую я бы даже не обратил внимания, а потом просто отобрал бы все.

– Так когда нам ждать невесту? – дернул меня за рукав священнослужитель, в который раз привлекая к себе внимание. – Всё-таки, не могу слишком затягивать церемонию… Надо иметь уважение. Я уже старый человек…

Было видно, что Антвас с удовольствием спрятался бы где-нибудь в привычной ему грязной конуре, подальше от солнечного света. По тому, как он щурил свои водянистые глаза и потирал лысину, было видно, что при посторонних людях мужчина чувствует себя по меньшей мере некомфортно. Вероятно, он ожидал, что мы просто провалим эти четырнадцать испытаний, когда соглашался на проведение церемонии на улице.

Краем глаза я заметил, как поднялся со своего места Казимир, но притворился, будто даже не заметил его.

– Гертруда скоро будет, – твердо произнес я. – Надо немного подождать её. Несколько минут.

– Думаю, – вмешался Хогберг, – нам уже всем пора признать, что свадьба не состоится.

Он говорил нарочито громко, так, чтобы слышали все гости, и я видел, как побледнела фрау Маргрет.

– И почему же? – холодно поинтересовался я.

– Потому что я показал вашей невесте книгу, которую вы читали, герр Людвиг. О лживости истинных пар.

– Какую книгу? – недоуменно переспросил я.

– Которую вы читали. Где рассказывается о том, что истинная пара – это всего лишь влечение магии. И поддаваться ему означает навеки стать рабом собственного дара. Вероятно, Гертруде этого очень не хотелось, – он противно усмехнулся. – Потому девушка предпочла выпить зелье и уйти…

– Какое зелье? – ошеломленно переспросил я. – У меня не было такой книги. Весь мир понятия не имеет, что такое на самом деле истинная пара! Вы подсунули Гертруде фальшивку! И зелье, которое обязано просто убить её чувства!

– Я сделал добро, – улыбнулся Хогберг. – Я развеял дурман…

– Так что, – вновь вмешался священнослужитель. – Невеста не придет?!

– Придет, – донеслось тихое из другого конца сада.

Мы замерли, все трое, и медленно повернулись на её голос. Священнослужитель, кажется, закатил глаза от досады, Казимир застыл, не понимая, как такое вообще могло произойти, а я, не сдержавшись, расплылся в улыбке.

В самом конце сада, там, где следовало начинать путь невесте, стояла Гертруда. Она была воистину прекрасна, как я и ожидал, когда отдавал едва ли не все сбережения фрау Эдвине на платье. Нежно-голубой шелк подчеркивал тонкую талию и волнами струился книзу, расшитый крохотными драгоценными камешками верх сверкал на солнце, и Гертруда как будто вся была соткана из звезд. Её роскошные каштановые волосы при ярком естественном освещении вновь отливали алым, глаза – сверкали, лицо освещала радостная, искренняя улыбка.