Текст книги "Мой дом - пустыня (сборник)"
Автор книги: Аллаберды Хаидов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
2
В кабинете председателя колхоза сидел Бяшим, младший сын Юсупа-ага. Он старался не выказывать раздражения и досады, но лицо у него было такое кислое, что угадать его настроение не составляло труда.
– Вам; наверное, скучно? – спросил Нуретдин. – Хотите посмотреть наш гранатовый сад? Видели вы когда-нибудь гранатовый сад?
– Нет, не видел.
– О, тогда посмотреть стоит! Это просто чудо. Особенно сейчас. Урожай хорош. Плоды крупные, величиной в кулак, даже в два кулака. Непонятно, как выдерживают их тоненькие веточки.
– Ну, гранаты-то я видел. Я ведь горожанин, а садоводы лучшие свои плоды вывозят на городские рынки. Так что вам не стоит беспокоиться.
– Да, горожанина в вас сразу угадаешь, – согласился Нуретдин. – Только горожане могут себе позволить в будний день носить белые сорочки. – У Бяшима удивленно вздернулись брови. – В городе они сохраняют белизну, а у нас тут пыль, – не без лукавства заключил председатель. – Да... А какова ваша профессия, уважаемый Бяшим?
Младший сын Юсупа показал на окно и, так как собеседник не понял жеста, пояснил:
– Я стекловар. Работаю на стекольном комбинате.
– Хорошая профессия, нужная.
– Да. Стекло, бетон и асфальт делают города современными. Однако когда же появится мой отец?
– Вчера я еще раз велел передать на Центральный пункт, что Юсупа-агу здесь ждут. Просил разыскать его и отправить в село. Но как это сделать, если сам яшули не желает покидать пустыню? А сейчас он прощается с людьми.
– Сколько можно прощаться? Уж неделю целую...
– Если вы очень торопитесь, уважаемый Бяшим, возвращайтесь в Ашхабад. Отец сам к вам приедет. Мы дадим ему провожатого...
– Простите, но я сильно опасаюсь, что говорите вы одно, а сделаете другое. Сначала вы не хотели отпускать отца на пенсию. Теперь прельщаете его домиком и приусадебным участком, чтобы он остался в селе. Знаю, чем это кончится: не пройдет и двух месяцев, как отец снова окажется в песках. И снова будет бедный дряхлый старик, кряхтя и кашляя, бродить за овцами в зной и в стужу. Нет уж, довольно. В колхозе он отработал свое сполна. Пусть теперь отдохнет, поживет со мной в городе, пользуясь всеми благами цивилизации.
Эту сердитую тираду председатель Нуретдин оставил без ответа. Сказал только:
– Думаю, что завтра Юсуп-ага появится.
– Я тоже думаю, что рано или поздно он появится. Но пока зря теряю дни. Неделя бессмысленного ожидания. А я привык расписывать свое время по часам и даже по минутам, чтобы ни одна не пропала даром.
– О, вы понимаете толк в жизни!
– Надеюсь. Но сейчас все мои планы нарушены... Знаете, товарищ председатель, я, пожалуй, пойду. Думаю, что развлекать меня беседой не входит в ваши планы. Прошу еще раз передать в пески: пусть отец скорее приезжает.
Подойдя к дому брата, Бяшим совершенно неожиданно для себя увидел отца в окружении весело гомонивших внуков и правнуков. Настроение у него мигом улучшилось. После приветствий и взаимных расспросов он сказал:
– Отец, поедем в город.
Предупрежденный Новрузом, старик схитрил:
– На сколько дней?
– Насовсем. Ты останешься жить со мной. Одна из комнат моей квартиры – твоя.
– Но почему, Бяшим-джан, я непременно должен жить в твоем доме? А если я буду жить в своем? Или здесь, у Берды?
– Не чуди. Была бы жива наша мать, я не стал бы возражать против того, чтоб ты оставался в своем доме. Но один?.. А у Берды и без тебя тесно. Покоя уж точно не будет. И какие здесь удобства? Разве можно сравнить с городским благоустроенным жилищем? Нет, отец, я считаю, что ты в твоем возрасте заслужил и настоящий покой, и настоящий отдых. И поэтому настаиваю – поедем со мною в город.
Юсуп-ага с сомнением покачал головой.
– Помнишь Сапарджана, сына Анна Кейтыка?
– Который пальван, что ли?
– Он самый. Так вот, этот богатырь тоже в городе живет, потому что там и спортзалы, и тренеры гораздо лучше, чем в селе. Самые умные люди, самые лучшие вещи – в городе. Только в городе можно стать настоящим специалистом, настоящим ученым, по-настоящему знаменитым человеком...
В унылом раздумье Юсуп-ага покачал головой, упорно избегая требовательного взгляда Бяшима. А тот выложил свой гневный аргумент:
– Мне казалось, ты почитаешь обычаи. А что гласит наш обычай? Отец не может жить со старшим сыном, когда есть младший!
– Верно, верно... – Юсуп-ага вздохнул. – Недаром говорят: старый верблюд должен покорно плестись за своим верблюжонком...
Жалость кольнула вдруг сердце Бяшима. Он очень хотел, чтобы отец остаток дней своих провел в прекрасном городе Ашхабаде, но вовсе не желал, чтобы тот ехал по принуждению. И потому снова принялся вдохновенно расписывать всяческие городские блага и чудеса: гладкий асфальт городских улиц; бесчисленные фонари и неоновые лампы, от которых ночью светло, как днем; базар, где чего только не продают; горячую воду, обогревающую дома без копоти и дыма; большие зрительные залы, в которых с утра до ночи показывают замечательные фильмы; певцов и музыкантов, прибывающих со всех концов света; врачей, которые мертвого способны воскресить. И добился: в глазах отца вспыхнул огонек любопытства.
Старику захотелось поехать в город.
3
До райцентра добрались на грузовике, а там пересели в рейсовый междугородный автобус. Эти огромные, как дом, машины – автобусы – Юсуп-ага видел и раньше, а вот асфальт, покрывающий дорогу, – в первый раз. Накануне сын рассказывал о дорогах, гладких, как зеркало, и совершенно без пыли, – одном из городских чудес. Да, видно, город – это... Но решительно асфальт заслуживает восхищения! На очередной остановке Юсуп-ага вышел из автобуса и взад-вперед походил по дороге. Потом вынул нож и отковырнул кусочек асфальта. Долго нюхал, но так и не определил, что это за штука такая, положил в карман. Можно было бы расспросить сына, но в автобусе, впереди, сидел такой же старик, как сам Юсуп, только одетый по-городскому. Не хотелось перед ровесником показать себя полным невеждой.
– Навстречу нам попалось тридцать машин, – прошептал вдруг себе под нос Юсуп-ага.
Сын услышал.
– Ну и что?
– Интересно, куда их столько едет?
– Это большая дорога, отец, она связывает разные города и райцентры.
Юсупу-ага казалось, что какая-нибудь из машин, стремительно мчащихся навстречу, непременно столкнется с их автобусом. Что же тогда будет? Всякий раз, когда встречный автомобиль со свистом проносился мимо, он невольно сжимался, вбирая голову в плечи.
У самой кабины водителя, лицом к остальным, сидел пассажир, давно привлекший внимание Юсупа-ага.
Наверное, гость из какой-нибудь зарубежной страны, решил старик. Совсем молодой парень, почти подросток, невысокий, тонкий, гибкий, он был одет так причудливо, что Юсуп-ага не мог себя заставить отвести любопытный взор. Волосы до плеч, как у девушки, рубашка вся в цветочках, аж в глазах рябит. На шее шелковый платочек, тоже пестро-яркий, пальцы в перстнях, а глаза спрятаны за огромными темными очками. Да, конечно, юноша этот из-за границы, из какой-нибудь далекой и странной земли.
А юноша подавил зевок, нахмурился и произнес на чистейшем туркменском языке:
– Этот автобус ползет, как черепаха!
Юсуп-ага и рот приоткрыл: неужто туркмен? Бай-бов! Не выдержал, легонько толкнул сына:
– Что?
Глазами указал на паренька впереди. Бяшим оглядел того без всякого удивления и снова спросил:
– Что ты, отец?
Опасаясь, что их услышит диковинно разубранный паренек, Юсуп-ага буркнул:
– Так, ничего.
В это время автобус замедлил ход, а потом и вовсе остановился.
– Что случилось?
– Почему остановились?
Водитель, не отвечая, вылез из кабины и открыл капот.
Один за другим выбрались наружу пассажиры и окружили водителя. Тот копался в моторе как-то неуверенно. Видно было – не знает, где искать неисправность. Зрители его явно раздражали.
Юсупа-ага среди зрителей не было. Он прохаживался по асфальту, с удовольствием разминая онемевшие от долгого сидения ноги. Пепельно-бледное во время езды лицо его снова обрело свои естественные краски.
Еще один пассажир не заглядывал в мотор через плечо водителя – тот самый одетый по-городскому старик, ровесник. Он тоже ходил по дороге. Вскоре они оказались рядом.
– Вот и обрела душа моя покой, – сказал Юсуп-ага, вызывая ровесника на разговор.
– Что, ноги отсидели? Я тоже.
– Не в ногах дело. Дело в том, что я до этой поры ни разу в такой штуке не ездил.
– Неужто ни разу в машину не садились?
– Нет, на колхозных грузовиках ездил. Много раз. Но наши дороги пролегают через равнины, даже если с них съедешь, ничего не случится. А тут по обе стороны вырыты глубокие ямы. Посмотрите – будто нарочно. Чтоб машины туда падали. А встречные? Мчатся, как бешеные. И словно не видят наш автобус, того и гляди столкнутся.
Одетый по-городскому старик весело рассмеялся. Потом сказал:
– Давайте познакомимся. Меня зовут Орун Ору-нович. Вы можете называть просто Оруном...
Пестро одетый юноша в это время принимал солнечную ванну. Он снял с себя рубашку в цветочках, снял майку и, уперев руки в бедра, подставлял солнцу свой бледный узкий торс. Юсуп-ага не удержался:
– Взгляните-ка на этого вертопраха, Орун. Ну что за выходки?
– Он правильно делает, – ответил новый знакомый и поверг своим ответом Юсупа-ага в изумление. – Сейчас его тело интенсивно впитывает ультрафиолетовые лучи, которые повышают процент гемоглобина в крови.
Ну, а это уж и вовсе невразумительно. Заметив выражение растерянности и недоумения на лице собеседника, Орун Орунович поспешил как можно проще и понятнее рассказать о пользе солнечных лучей для человеческого организма.
Но на этот предмет у Юсупа-ага была своя точка зрения. И никто не мог ее изменить.
– Человек должен защищать себя от солнца, – убежденно изрек он.
Пареньку тем временем прискучило загорать, он подошел к водителю, который уже взмок, копаясь в моторе.
– Ни дать ни взять сорная трава, – пробормотал Юсуп-ага. – Вылезет там, где совсем не нужна. Ну зачем он к нему подошел? Мешать только? Человек и без того замучился. Что за волосы у него? И очки какието черные нацепил. Гог-Магог, наверное, так же выглядит.
– Зря вы его браните, ровесник мой. Славный парнишка.
– Отдать бы этого славного парнишку нашему Нуретдину хотя бы месяца на три. Он бы сделал из него человека. Ну скажи, разве эти ручонки способны кетмень удержать? О том, чтобы кетменем работать, я уж не говорю.
– Да, мускулатура у него развита слабо. Паренек, уже несколько минут наблюдавший за действиями водителя, сказал:
– Ну-ка, разрешите мне, – и, отстранив незадачливого механика, занялся мотором.
– Если старый чабан не знает, то откуда же молодому... – Юсуп-ага махнул рукой и отвернулся в досаде.
Но мотор скоро заработал. Обрадованные пассажиры поспешили занять свои места, и автобус ринулся наверстывать упущенное.
– Через два часа будем на месте,– сказал, обернувшись, Орун Орунович и увидел, что лицо ровесника покрыла испарина, а вены на шее и висках вздулись.– Что с вами? Вам плохо?
– Мутит как-то. Очень быстро едет этот...
Орун Орунович пробрался к кабине водителя и попросил ехать помедленней, так как одному из пассажиров плохо, он, видимо, нездоров.
Шофер, не поворачивая головы, ответил, что он и так на целый час выбился из графика и если еще ехать на малой скорости, то опоздание будет – ой-ой-ой...
– Премии я уже лишился. Хотите, чтобы мне выговор влепили?
А Юсупу-ага казалось, что пришел его последний час.
– Остановите машину, – пролепетал он.
Автобус остановился. Бяшим и Орун Орунович вывели старика. Едва он ступил на твердую землю, как его вырвало. Заметив растерянность в глазах Бяшима, Орун Орунович сказал:
– Не волнуйтесь, все будет в порядке. Состояние вашего отца – естественная реакция на непривычно быструю и длительную езду. Я врач-геронтолог.
Он вернулся в автобус, взял свой чемоданчик, водителю сказал:
– Можете ехать на предельной скорости. Мы остаемся.
Автобус умчался, а Юсуп-ага со своим спутником продолжил путешествие в такси, водителю которого запретили превышать скорость тридцать километров в час.
В город они прибыли поздно вечером. Начались обещанные сыном чудеса. Ночь, а светло, как днем, и свет какой-то диковинный. Желтый, как пламя костра, – понятно; белый, как звезды, – понятно; голубой, как пламя газовой плиты, – тоже понятно, но зеленый, красный, фиолетовый... Глазам невмоготу. Дома огромные, высокие, выше самых больших барханов, стоят вдоль улиц впритирку, а сами улицы широкие и гладкие. И, конечно, машины – мчатся и мчатся и тоже слепят фарами. А сколько здесь людей... бай-бов!
Но воспринимал все это Юсуп-ага как-то краем глаза и краем сознания. Ему все еще было плохо...
Утром Бяшим проснулся раньше обычного. Первая мысль – об отце. Подошел к двери его, прислушался, легонько стукнул. В ответ раздалось покашливание. Бяшим вошел и поздоровался.
– Это ты, сынок? Входи, когда надо, зачем стучишься?
– Так этика требует.
– Кто такой этика?
Подавив невольный смешок, Бяшим ответил:
– Этика не человек, а свод правил – как надо себя вести, как друг с другом обращаться.
– Вот оно что...
– Выспался, отец?
– Ох, какое там...
– Почему? Тебе было плохо? Неудобно здесь?
– Только задремал – на меня хотел наехать огромный черный автобус. И я с криком проснулся. Заснул снова – показалось, что меня на огне жарят. Будто я попал в город, где все из огня – улицы, дома, деревья – и я сам в огненном кольце, печет со всех сторон, а огонь разного цвета. Где уж тут спать... К тому же под окном всю ночь машины гудят, шумят...
– Это потому, что ты впервые попал в город. Привыкнешь – все пройдет. Умывайся, и будем чай пить.
Хорошо, что на свете есть чай. Очень кстати сейчас чайник хорошего, горячего зеленого чая. Юсуп-ага намеревался чаевничать, сидя на кошме, но, увидев аккуратно накрытый стол, отказался от этого намерения. Если все будут сидеть за столом, а ты один усядешься внизу, скрестив ноги, – неприлично же.
За столом он оказался рядом с внучкой. Та немедленно принялась ухаживать за дедом. Вытащила из миски дымящиеся сосиски и положила ему на тарелку. Намазала маслом хлеб, а сверху водрузила кусок брынзы – готов бутерброд. Ко всей этой снеди старик не притронулся.
– Я сейчас буду чай пить, Дженнет-джан, – сказал он и придвинул к себе чайник.
Потягивая ароматный напиток, разговорился с невесткой и внучкой.
Любопытство Дженнет не так-то просто было утолить. Она хотела сразу выяснить все о пустыне, о жизни в песках, причем не знала многое такое, без чего Юсуп-ага не мыслил существования человека. Например: как выглядит колодец? А как его копают? А кто? А разве овец и ночью пасут? Когда же они спят? А пастухи когда. Ну, и прочее в том же роде.
Опорожнив чайник, Юсуп-ага встал из-за стола.
– Дедушка, а почему ты ничего не ел?
– По утрам я только чай пью.
Дженнет округлила глаза. Предвидя новые вопросы, Бяшим счел за лучшее вмешаться.
– Сегодня воскресенье, – сказал он.
– Знаю, – ответил Юсуп-ага.
– Воскресный день следует провести интересно и весело.
– Сначала сходи на работу, сынок, а потом подумаем о развлечениях.
– Но ведь сегодня воскресенье, выходной день.
– Да-да, я и запамятовал, что городские в воскресенье не работают.
– В субботу тоже, – вставила Дженнет.
– Мы с Майсой, с твоей невесткой все уже обдумали, – заявил Бяшим. – Сегодня поедем в горы.
– А что там, в горах?
– Там? Свежий воздух, родники, скалы...
– Скалы – это интересно. Я не видел, но знаю, что интересно.
– Сегодня я покажу тебе необыкновенную скалу,– пообещала Дженнет. – Большая, как наш дом, даже больше. Отвесная, как стена. И по ней все время вода стекает.
– Все время, дитя мое?
– Да. Мама говорит – скала плачет. Правда, ты так говорила, да, мама?
– Правда, доченька. Юсуп-ага подумал и сказал:
– Поезжайте в горы без меня, дети мои. Туда, наверно, на машине надо ехать, а у меня от этих машин голова кружится.
– Раз дедушка не хочет, я тоже не поеду.
Горы придется отложить. Бяшим принялся спешно составлять новый план. Во-первых, сходить в кино. Посещение кинотеатра займет два часа. А что делать потом? Поводить старика по городу? Тут Дженнет напомнила, что еще до приезда дедушки она выговорила право показать ему город.
4
Вместе с внучкой спустился Юсуп-ага с третьего этажа. Оказавшись на тротуаре, облегченно вздохнул:
– Слава богу!
– Почему ты говоришь «слава богу», дедушка? Мама говорит «слава богу», когда я выздоравливаю после болезни. А ты сейчас почему сказал?
– Как на землю спустился, будто груз с плеч сняли. Наверху птицам жить хорошо, а я человек.
Они дошли до скамейки под навесом, и Дженнет остановила деда:
– Здесь мы сядем на троллейбус.
– А нельзя ли не садиться в эту твою штуку, дитя мое?
– Нам далеко. Пешком идти – целый час.
Старику хотелось сказать: «Я не устаю, даже если хожу целый день», но он не знал, как внучка, – вдруг устанет, ребенок ведь. И промолчал.
В троллейбусе Дженнет увидела подружку, подошла к ней и зашептала на ухо:
– Оглянись-ка незаметно. Видишь старика в тельпеке? Это мой родной дедушка. Настоящий кочевник. Первый раз в жизни сел в троллейбус. Вчера первый раз в жизни ехал в автобусе. Он ничего не ест, только пьет чай. Когда поднимается на третий этаж, ему кажется, что на плечах у него целый пуд груза.
Подружка слушала, исподтишка поглядывая на Юсупа-ага, и не знала, верить ли тому, что говорит Дженнет.
А Юсуп-ага не боялся уже встречных машин. Наоборот, опасался, как бы троллейбус – этакая махина! – не раздавил какую-нибудь из них. С интересом разглядывал он дома вдоль улицы. Сегодня они казались еще больше, еще выше, еще красивей, чем вчера. Домики колхозного поселка рядом с ними просто игрушечные.
– Дедушка, нам выходить!
Голос Дженнет так неожиданно прозвучал над ухом, что старик вздрогнул. Покорно дал вывести себя из троллейбуса. По улице пошел как-то медленно, неуверенно, даже споткнулся раза два.
– Почему ты спотыкаешься на ровном месте? Ничто не ускользнет от этого ребенка.
– Голова что-то кружится.
– Я знаю, почему у тебя голова кружится.
– Почему?
– Ты голодный. Когда человек голодный, у него кружится голова и он спотыкается на ровном месте.
– Откуда тебе известно про это?
– Я видела такой фильм. Ты вчера вечером ничего не ел, только чай пил, сегодня утром опять только чай. Конечно, голова будет кружиться. А вон шашлык продают! Купим шашлыку, дедушка?
– Ты очень интересно рассказываешь, но про меня не угадала. Я не хочу есть, а голова у меня гудит от шума. Слишком много шума в городе. Все машины жужжат разом, людей полным-полно, и все они говорят одновременно. К тому же все мелькает перед глазами, все спешат, торопятся куда-то.
Лицо старика раскраснелось, покрылось испариной. Дженнет, преисполненная сострадания, предложила:
– Вызвать «скорую»?
– Кто это – скорая»?
– Врачи. Они скоро оказывают помощь.
– Не нужно. Давай зайдем вон в тот садик.
Под деревьями было прохладно, воздух чище, и Юсуп-ага почувствовал себя лучше. Сели на скамейку, опоясавшую толстенный карагач. Средь его листвы весело чирикали воробьи (совсем как на старой шелковице Центрального пункта), женщина катила мимо них коляску с ребеночком.
Сидели примерно полчаса. Дженнет, неотступно наблюдавшая за дедом, сказала:
– Ты перестал потеть. Значит, и голова твоя перестала кружиться. Теперь ты не будешь спотыкаться. Пошли?
– Давай еще немножко посидим, дитя мое. Шум машин и людской говор даже сюда доносятся, а там...
Дженнет прислушалась.
– В самом деле. А почему тебе не нравится городской шум? Мне нравится. Грохот заводов, рев «МАЗов» – знаешь, что это такое?
– Что?
– Это мощь Родины!
– А блеяние овец разве не мощь Родины?
– Конечно, нет.
– Почему же?
– Овцы блеют, когда хотят есть или пить. Если их оставить без воды и без корма, они будут худеть, болеть и приплода не дадут.
– Откуда ты знаешь об этом, дитя мое?
– Прочла в книжке.
– В каком классе ты учишься?
– В четверЧом... Дедушка, посиди один, я сейчас!
И умчалась. Юсуп-ага даже не успел спросить – куда.
Вернулась скоро. Принесла бутылку лимонада и пакетик с чем-то.
– Попей и поешь, – сказала она деду. – Сразу сил прибавится. А то, если не прибавится, мы с тобой не сможем обойти весь зоопарк.
В пакетике был соленый горох, который обычно продают возле пивных баров. Дженнет как-то попробовала и нашла его превосходным. Сейчас она хотела
угостить деда тем, что нравилось ей самой. Юсуп-ага от лимонада отказался, а гороху поел, и они отправились наконец в зоопарк.
Зоопарк произвел на старого чабана сильное и противоречивое впечатление. С одной стороны, он рад был встретить старых знакомцев, известных ему животных и птиц. С другой – вид плененных, лишенных воли живых существ подействовал на него удручающе. Он долго стоял у клетки льва.
– Бедный, бедный царь зверей... Лежишь за решеткой, как преступник... – прошептал себе в бороду Юсуп-ага.
– Что ты сказал, дедушка?
– Я говорю, что лев – царь зверей.
– Ты и раньше видел львов?
– Нет, только сказки про них слышал.
– А почему лев – царь?
– Он самый могущий из хищников. Посмотри, голова, как котел.
– Котел не такой, дедушка.
– Ты не видела котла, о котором я говорю, дитя мое. Он огромный, из чугуна. Его устанавливают на очаг, вырытый в земле, и готовят похлебку для больших тоев.
– А-а...
– Но этот бедняга мало похож на царя. Голова, как котел, а грива такого же цвета, как верблюжья шерсть. И смирен, как верблюд. Лежит покорно и слезы источает. Просит пощады. Хочет, чтобы его отпустили назад в те места, где поймали. Поохотиться хочет, побегать на воле, полежать в тени деревьев... А его заперли в клетку.
– Ошибаешься, дедушка. Этого льва нигде не ловили. Он родился тут, в зоопарке. Его мать звали Гунной, а его зовут Ширджик. И ничего он, кроме зоопарка, не видел.
– Все равно он знает про волю и просторы, дитя мое. Я сейчас расскажу тебе один случай, а ты сама решишь, прав я или нет.
Дженнет приготовилась слушать.
– Однажды наш ветеринар дал мне три маленьких яичка, стрепетиных, и попросил положить их под клушку. Курица вывела цыплят, из трех маленьких яичек тоже вылупились птенчики. Они всюду бегали за клушкой и вели себя точно так же, как остальные цыплята. Мы радовались: разведем домашних стрепетов, будут наши дети есть стрепетиные яйца. Но ветеринар говорил, что ручные стрепеты улетят вместе с дикими, когда придет время. И точно. Настала осень, птенчики стрепеты стали взрослыми птицами и все чаще поглядывали на небо и прислушивались к чему-то. Наконец в одну из лунных ночей они 'поднялись и улетели. Ветеринар сказал – зимовать в Африку. Он предвидел это и на ножку каждого из трех надел железное колечко.
Пришла весна. Травы было много, овцы мои быстро наедались и часто ложились отдыхать. И вот однажды в низинке неподалеку от отары увидел я стайку стрепетов. Птицы тоже заметили меня и упорхнули. А три остались на месте. Я пригляделся и увидел на ножке каждой железное колечко. Это были наши стрепеты, которых высидела курица. Я протянул руку ладонью кверху и стал звать «Тюй-тюй-тюй».... Как ты думаешь, подошли они ко мне?
– Подошли, да?
– Да. Садились мне на ладонь, щипали клювиками. Раньше я их часто кормил с рук, и они этого не забыли. Все лето жили возле меня, вели себя как ручные, а осенью снова улетели с дикими птицами. Вот теперь скажи: кто научил стрепетов, выведенных вместе с домашними курами, глядеть в небо и улетать осенью в жаркие страны? Если хочешь знать, дитя мое, каждому живому существу, и зверю, и птице снятся те места, где появились на свет их предки, даже если сами они никогда там не бывали. Знают все дороги и тропиночки, ручейки и реки, леса и степи. Как им удается, не могу тебе объяснить, но это именно так.
Обдумав рассказанное дедом, Дженнет, согласилась, что льву Ширджику сейчас, наверное, снится Африка, в которой родилась его мать Гунна.
Дольше всего Юсуп-ага простоял у загончика с овцами. Нельзя сказать, чтоб они ему понравились, скорее наоборот, – худые, облезлые. Но что же поделаешь, если других в городе нет.
Когда внучка с дедом вернулись домой, Майса, встревоженная их долгим отсутствием, спросила у дочери:
– Где вы были столько времени?
– В зоопарке.
– Весь день в зоопарке?
– Да. Дедушка никак не хотел уходить от овец. Он был похож на человека, который после долгой разлуки встретил родного брата.
– Дитя мое, откуда ты знаешь, как ведет себя человек; встретивший родного брата? – спросил Юсуп-ага.
– Я видела по телевизору спектакль про такого человека.
