Текст книги "Мой дом - пустыня (сборник)"

Автор книги: Аллаберды Хаидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Аллаверды Хаидов
Мой дом – пустыня
(сборник рассказов и повестей)

ИСКАТЕЛИ КЛАДА
(повесть)

1

Эти горы очень высоки. Они видны с самых дальних пастбищ, как видны луна, звезды и пролетающие в вышине самолеты.

Холодные облака отдыхают на их хребте. Иногда облака опускаются до середины гор. Тогда освобожденные вершины сверкают под солнцем. И случись человеку добраться до высочайшей вершины, их, удивительная картина открылась бы перед ним: над головой его – близкое синее небо и пронзительное солнце, а под ногами клубятся серые тучи.

У подножия этих гор широко раскинулось село Серчемен.

Из горного ущелья выбивается холодный родник. Словно спасаясь от назойливых птиц, все время снующих над ним, он торопливо бежит через село. А люди бережно выводят его на поля с арбузами и дынями, с пшеницей и ячменем и делят воду между полями, как делят конфеты между детьми. Сухо, очень сухо в наших краях. Ведь после первого мая вплоть до самого октября дождя не бывает. Разве что брызнет будто по ошибке на иссушенную землю, и снова – голубое небо.

А земля горячая, как печь. Если не напоить ее, то сгорят в ней все посевы вместе с корнями. И поля сольются с равниной Серчемен, что расстилается за ними и тянется на север до самых Каракумов. Осень – пора дождей. В эту пору из влажной, размягченной земли начинают пробиваться слабые ростки травы. Всю зиму равнина, словно щетинкой, покрыта этой маленькой травкой. В первые же весенние, теплые, солнечные дни трава набирает силу. И тогда чабаны пригоняют на равнину овечьи отары. Но солнце припекает с каждым днем сильнее. И не успеет наступить лето, а зазеленевшая трава желтеет. Овцы жуют высохшую траву, а когда и она кончится, чабаны угонят своих овец в горы, а на равнине останутся следы их копытец да еще долго будет держаться терпкий овечий запах. По ночам маленькие степные лисички бегут на этот запах. Они носятся до самого рассвета, надеясь набрести на труп павшей овцы. Но то – по ночам. А днем равнина кажется вымершей. Даже суслики забиваются от солнца в свои темные норы. Трудно сказать, какого она цвета, наша равнина Серчемен. Не желтая и не серая, она не синеет в дымке, а мертво белеет. Горячий ветер налетает из пустыни Каракумы, проносится по равнине, поднимая белую пыль. Со злостью рвет он шары перекати-поля и гонит их неведомо куда, поднимая в воздух, чтоб снова швырнуть на землю. Несется он над равниной до самых высоких гор и, словно бы споткнувшись об их крутые склоны, возвращается в песчаные барханы Каракумов. Так почти круглый год равнину выжигает солнце и подметает ветер.

На этой белой равнине возвышался небольшой холм – все, что осталось от крепости, когда-то стоявшей здесь. Неистовые ветры за сотни лет засыпали песком караванные пути, замели русла арыков, только самую крепость не смогли сровнять с землей: остались основания стен и башен, занесенные белым песком.

Когда через равнину Серчемен пролегло русло Каракумского канала, все жители села Серчемен вышли встречать воду стремительной Амударьи, пробежавшей через пустыню восемьсот километров, чтоб напоить их иссохшую землю.

И тогда гул тракторов нарушил тишину равнины, а экскаваторщик добрался до того одинокого холма. И тут, под разрушенными стенами древней крепости, ковш экскаватора зацепил железный сундук. Его осторожно открыли. В сундуке среди старинных рукописей на персидском, арабском и тюркском языках оказалась деревянная шкатулка. А в той шкатулке лежала записка, написанная по-арабски:

«От равнины Серчемен ступай к горе Дегирмен. Дойди до источника Якут, текущего с горы Дегирмен. Там, где источник бьет из-под земли, умой лицо и руки, выпей воды. Тогда к силам твоим прибавится сила, к разуму – разум. Отдохни и иди вверх. Остановись против Красной скалы. Ищи и найдешь там клад».

Записку эту переправили в город. Из города прибыла экспедиция. Несколько дней провела она в торах, и, ничего не обнаружив, отбыла. Люди села Серчемен тоже пытались искать клад, но возвращались ни с чем. Но на этом разговоры о кладе не кончились. О кладе заговорил школьник Халык. Сидит Халык на подоконнике в пустом классе. Деревья дремлют, словно неспавшие всю ночь люди. Все живое укрылось в тень. Вокруг – ни души. Не верится, что придет ночная прохлада. В этой тишине особенно резко звучит чириканье одинокого воробья, что устроился на ветвях старого черного карагача, нависшего над школой.

Как все хорошо, когда принимаешь решение быть первым в классе, получать всегда, по всем предметам только пятерки. Ты тверд в своем решении и добросовестно учишь все, что задают. Учителя ставят тебя в пример, родители тобой гордятся. Жизнь кажется прекрасной.

А сегодня на последнем уроке по географии он не смог назвать возраст самых старых гор и вершину самых высоких гор в Туркменистане. Учитель долго не решался вывести ему оценку. Задавал наводящие вопросы, пытался «вытянуть», но Халык молчал. Ему хотелось провалиться сквозь землю – таким жалким и беспомощным он себе казался. Как получилось, что он не знал этого?

Сейчас он смотрит на горы, величаво темнеющие на фоне голубого неба, и думает о том, что вот они, рядом, эти горы, а он о них ничего не мог рассказать.

К воробью, чирикающему рядом на ветке карагача, подлетел приятель, потом еще два, и они весело защебетали, перебивая друг друга, вероятно, что-то очень занятное. И вдруг треск рвущейся листвы, мгновение – все как ветром сдуло, только один камешком кувыркнулся вниз. На серую землю из клюва выкатилась капелька крови, как бусинка. Мальчишка, стрелявший из рогатки, оглянувшись, поднял птицу, сунул в карман и шагнул было обратно, в кусты. И тут Халык грозно окликнул его:

– Эй, ты, стой!

Охотник вздрогнул и поднял голову. Халык узнал в нем одноклассника.

– Зачем ты убил птицу?

– Тебе-то что?

– Нельзя уничтожать птиц!

– Да тебе-то что за дело? Сам больно хороший! Ха! Чем людей учить, лучше географию пойди поучи,– и, даже не взглянув в сторону Халыка, он не спеша удалился.

Халык не помнит дня, когда бы ему так не хотелось идти домой, как сегодня. Долго-долго шел он до дома. И, стараясь скрыть, как скверно у него на душе, сразу обратился к матери:

– Давай я помогу тебе.

– Нет, сынок, помогать не надо.

– Я напою овец?

– Уже напоила.

– Может, нарвать травы?

– Спадет жара – наберешь. Ступай-ка принеси с бахчи дыню. На краю самой дальней грядки созрела одна замча. Поищи-ка.

Халык побрел на бахчу. Среди начавших созревать дынь он быстро нашел ту, о которой говорила мать. Он охватил обеими руками желтую ароматную замчу и притащил ее на веранду.

– Сынок, вот кислое молоко. Накроши туда побольше чурека. Сытого человека ни холод, ни жара не проймет, – сказала мать, ставя перед Халыком керамическое блюдо с густым кислым молоком.

Когда Халык пообедал, пришел отец. Он с головы до ног был в пыли, от этого смуглое лицо его казалось еще темнее.

– Ну, Халык, сынок, какими вестями порадуешь? Закончил учебу?

– Закончил.

– Получил последнюю пятерку?

– С пятеркой не получилось, папа... вышла тройка.

– Та-а-к... тройка, значит.

– Тройка.

Отец молча вымылся, ни слова не говоря, облокотился о подушку и стал пить чай. Почувствовав приятный запах, обернулся, посмотрел на лежащую в углу дыню, но ничего не сказал.

Мальчик, наблюдавший за отцом, ждал, когда тот заговорит. Выпив две пиалы и приступая к третьей, отец обратился к сыну:

– Что же дальше, сынок?

– Не поправишь.

– Я спрашиваю о том, что ты думаешь делать летом. Мне нужен помощник. За одно лето ты научишься обрабатывать хлопчатник на тракторе.

– Нет, папа. У меня есть другой план. Только сперва объясните мне, кем нам доводится Ленгер-ага?

– Ну, это тебе лучше мама растолкует.

Мать с удовольствием пустилась в объяснения.

– Понимаешь ли, малыш, отец Ленгер-аги и мой дед – двоюродные братья, а жена Ленгер-аги, будучи племянницей моей бабушки по материнской линии, приходится, таким образом, мне теткой...

Халык был поражен сложностью родственных связей. Во всяком случае, Ленгер-ага оказался не очень дальним родственником.

– Как ты думаешь, папа, согласится Ленгер-ага взять меня с собой в горы – искать клад?

– Сынок, клад, возможно, был выкопан на следующий же день после того, как его зарыли. Поэтому-то никто так и не смог отыскать его до сих пор.

– Как бы там ни было, папа, я пойду в горы. Я не смог ответить на вопрос учителя именно потому, что мало знаю наши горы.

– Умно говоришь, сынок.

– Нет, нет, и не говори, сынок. Слушать не хочу. Я не пущу тебя в горы. Оставь даже мысли об этом. Змеи, гепарды, скорпионы... – всполошилась мать.

– Мама, а наш родственник Ленгер-ага всю жизнь ходит в горы и никто его не трогает: ни гепарды, ни скорпионы...

2

У Ленгер-аги, сидящего под деревом унаби, хорошее настроение. Проснувшись после полуденного сна, он напился чаю. Прислушиваясь к шелесту листвы унаби, он лежит, опершись локтем о подушку, и взгляд его следит за облачком, похожим на старую белую кошму. Облачко напомнило старику о горе Дегирмен. Там, запутавшись в скалах, рвутся облака и лохмотьями вроде этого облачка плывут по ущельям. Ни завтра, ни послезавтра лесник не пойдет в горы. У него есть очень важное дело в пустыне. Несмотря на свои семьдесят лет, Ленгер-ага совсем здоров. Он вообще не болеет. Когда многие односельчане валятся от гриппа, он только навещает больных. Причину такого неистового здоровья Ленгер-ага видит в чудодейственном дереве, под которым сидит сейчас.

Давным-давно, когда он еще не был лесником, как-то, охотясь в горах и сильно устав, Ленгер-ага присел отдохнуть в тени какого-то дерева. Плоды на этом дереве напоминали плоды лоха, но листва была не серебристо-матовой, а блестящей и зеленой. От ходьбы по жаре у него разболелась голова, и, разморенный, он уснул в тени дерева. А когда проснулся, голова была чистой и чувствовал он себя удивительно бодрым. По дороге домой разговорился он с чабаном, знавшим кое-что об удивительных свойствах дерева унаби.

Весной, пока деревья еще не просыпались, Ленгер-ага пришел на то место, выкопал саженец и посадил его у себя во дворе. Через несколько лет возле дома Ленгер-аги уже росло большое дерево. Ленгер-ага поставил под ним топчан, днем отдыхал здесь, пил чай, обедал. А по ночам спал здесь же, укрывшись одеялом из верблюжьей шерсти. Каждый год Ленгер-ага оделял плодами унаби всех, страдающих головными болями. Почему-то это очень раздражало учителя физкультуры. Однажды, встретившись с Ленгер-агой, он напрямик заявил:

– Ленгер-ага, напрасно ты раздаешь людям плоды с этого своего дерева. Я лично не верю в его целебные свойства. Ну и что ж, что у тебя прошла головная боль. Это ни о чем не говорит. Я, например, всегда ложусь, когда у меня болит голова, а когда просыпаюсь, боль проходит. При головной боли лекарство не запах унаби, а сон. И не морочь людям голову!

– Если унаби ни при чем, ответь мне, почему я не болею гриппом. Все вы, большие и маленькие, делите между собой грипп, словно сладкое печенье. Один я здоров. А все потому, что зимой и летом я сплю под моим чудесным унаби! Вот что я тебе скажу.

– Хе-хе!

– Ты не смейся.

– Говорят, смешное обидится, коли над ним не смеяться. Ей-богу, комедия... Ты уже десять лет работаешь лесником. А что это значит? Это значит, что ты десять лет провел в горах, всегда на ногах, всегда на свежем воздухе. Движение на свежем воздухе – вот лекарство от всех болезней!

Их спор слышали люди. Некоторые согласились с учителем физкультуры, и Ленгер-ага перестал раздавать плоды унаби. Однако Ленгер-ага взял ветку унаби и горсть плодов. Все это он сдал туда, где покупают у населения лекарственные травы. Через три месяца в газете появилась статья о том, что людям, больным гипертонией, полезны плоды дерева унаби.

Ленгер-ага подарил газету на память учителю физкультуры.

Когда Халык, отворив маленькую калитку, вошел во двор и поздоровался, Ленгер-ага отвел взгляд от растрепанного белого облачка, похожего на кошму.

– Заходи, верблюжонок. Как поживаешь, здоровы ли папа и мама?

Ленгер-ага указал Халыку место возле себя.

– По какому делу пришел, верблюжонок? Папа послал за унаби?

– Нет, Ленгер-ага, папе ничего не нужно.

– О, тогда ты пришел послушать мои рассказы! Надо почаще навещать своего дядюшку. Уж такое наше дело стариковское – рассказывать о том, что видели и слышали. Кое-чему у нас можно научиться. А то ведь некоторые из вас ничего не признают, кроме школы да телевизора.

Старик говорил именно то, что так хотелось услышать Халыку, и он с радостью подхватил:

– Ленгер-ага, больше всего мне хочется пойти с вами в горы.

Охотник улыбнулся.

– Чему вы улыбаетесь? – обиделся Халык.

– Боюсь, как бы тебя ночью не утащили шакалы.

– Шакалы крадут девчонок... А мне не дает покоя этот клад.

– Что ж ты хочешь делать?

– Хочу искать его... с вами.

– Нет там клада, верблюжонок. Экспедиция ничего не нашла. И те, кто не поверил экспедиции, тоже ничего не нашли. Да и твой дядюшка Ленгер, знакомый с каждым камнем в горах, тоже ничего не нашел. Кто же из них поверит, что клад нашел ученик шестого класса – Халык?

– Как бы там ни было, я хочу идти с вами.

– Ладно уж, возьму тебя в горы. Только придется тебе потерпеть недельку. Есть у меня важное дело в пустыне. Кажется мне, какой-то негодяй гоняется на машине за джейранами. Как-то ночью почудился мне выстрел. Чабаны рассказывали мне о том, что в пустыне появляется какая-то грузовая машина, которая всегда объезжает их стороной. Я не я буду, если не поймаю его. А в горы мы с тобой пойдем. Ты пока собирайся. Приготовь кеды – обувь должна быть удобной. Приготовь спальный мешок. Скажи маме, чтобы чурек для тебя испекла на молоке и сливочном масле. Как вернусь, поднимемся в горы.

– Понятно, Ленгер-ага, – серьезно, как взрослый, ответил Халык.

– Клад мы наверняка не найдем. Зато поздороваемся с гепардом, джейранами, куропатками.

Повстречаться с дикими животными – для лесника значит «поздороваться» с ним.

– Взберемся туда, где тучи в клочья рвутся о скалы и уплывают в сторону пустыни. Ты, верблюжонок, и не представляешь себе всех чудес этих гор. То, что случилось со мною, в этих горах, поинтереснее сказок «Тысячи и одной ночи». Ты читал эту книгу? Обязательно прочти. А сейчас послушай, как я охотился на джейранов.

Ленгер-ага подложил под локоть подушку. Он пристально всматривался в горы, словно пытаясь разглядеть то, о чем собирался рассказывать.

– Были годы войны. Я заведовал хозяйством интерната. Я должен был заботиться об одежде детей, учебниках и тетрадях, о продуктах. В те годы трудно было. Война. А я охотник. «Дай, думаю, накормлю-ка я моих детей мясом вдоволь». Поручил я нашему возчику, чтоб он с арбою ждал меня внизу, в овраге, а сам, прихватив двустволку, отправился за джейранами. Должен тебе сказать, что тогда охота на джейранов не была запрещена как сейчас. Так вот... Под вечер остановился я на склоне высоченной горы и стал в бинокль осматривать окрестность. Но как я ни вглядывался, пытаясь высмотреть горного барана, ничего не видел. Я тебе вот что скажу, верблюжонок: настоящий охотник сразу чувствует добычу, как... как называется эта штука, которая чувствует приближение самолета?.. Ха, локатор? Так вот, охотник, как локатор, всем существом своим чувствует добычу. Вдруг я почувствовал, что надо мною есть джейраны, и начал карабкаться вверх. Гора эта была для животных ловушкой. С трех сторон она обрывалась отвесно, и лишь, на одном склоне был узкий проход. Я взобрался на вершину, и передо мной открылась площадка, поросшая инжирными деревьями. А под ними – стадо джейранов! Они стояли на задних ногах, упершись передними в стволы деревьев, и тянулись мордами к зрелым ягодам. Их было одиннадцать. Я со своей двустволкой мог бы подстрелить одного или двух. Только разгорелась во мне жадность, и решил я заполучить всех. Как я тебе говорил, с трех сторон – обрыв, значит, они бросятся сюда. Долго я просидел за камнем, ожидая их. «Если они пойдут поодиночке мимо меня, я буду хватать их по одному и сбрасывать вниз»,– думал я. Наконец, решившись, я поднялся и крикнул. Джейраны, видимо, хорошо знали, что это за место, потому что кинулись в мою сторону. Но не то что схватить, я даже увидеть-то их толком не смог. Как пули пролетели они мимо меня. Я опомниться не успел, как они уже мягкими мячиками понеслись вниз, в ущелье. В это время где-то внизу дважды разнеслось рычание тигра. Охотник чует дичь, как дичь чует охотника. Я понял, что зверь ищет меня. Подобрав с земли двустволку, я стал подумывать, куда бы мне скрыться, если зверь пожалует сюда. Вокруг ничего, кроме деревьев инжира. Я взобрался на самое высокое из них. Уселся на ветке метрах в трех-четырех над землей. Вскоре на узенькой тропинке показался огромный тигр. Он тихо зарычал, и на голове у меня зашевелились волосы, руки и ноги ослабли, ружье выскользнуло из рук, не знаю, как я сам не свалился. Ни жив ни мертв я сидел на ветке, обхватив ствол дерева. А зверь направился прямо ко мне, посмотрел на меня и снова зарычал, обнажив клыки. При этом нижние листья на инжире зашуршали, словно от ветра. А клыки у него как кривые ножи. «Этим белым ножам и дерево нипочем», – в ужасе думал я. Мне с каждой минутой становилось все страшнее. И тут во мне заговорил разум: «Ведь этак я просто свалюсь ему в пасть, как кролик. Нельзя человеку так бояться этой кошки. Ведь взобраться на дерево он не может, допрыгнуть до меня – тоже. Так чего ж я так трушу?» Хищник тем временем обнюхал мою двустволку, поморщился и улегся под инжиром, положив голову на передние лапы. Ну совсем как кошка. Сколько этот негодяй пролежит здесь? Тигр может по четыре-пять дней вообще ничего не есть. «Ай, пусть лежит сколько хочет», – подумал я и, усевшись поудобнее, стал есть инжир. Зверь уставился на меня глазами, красными, как помидоры. Я бросил в него одну ягоду. Он заворчал. Я бросил еще. Он тихо зарычал. Когда я бросил третью ягоду и попал ему в морду, он рассвирепел и взревел. Похоже было, что он требовал, чтоб его оставили в покое. «Глупый зверь, если не хочешь, чтоб тебя беспокоили, для чего сторожишь меня, охотника?» Сидя на дереве, я вспоминал все, что слышал когда-нибудь о тиграх. Здесь в наших краях он самый сильный зверь. Если он сталкивается с барсом, тот уступает ему дорогу. Медведи с белыми когтями, живущие в арчевых лесах на вершинах Копетдага, бегут, учуяв его запах. Возможно, лев не уступил бы тигру, но в этих краях львы давно были истреблены. Последний лев был убит в низовьях Мургаба лет двести назад. А место, где он жил, до сих пор называется «Елбарслы», что звучит «Львиное». Да, верблюжонок, эта кошка по праву считает себя хозяином гор. И глаза у нее острее нашего бинокля. Ты не замечаешь тигра, а он тебя видит. Вероятно, он видел всю мою неудачную охоту на его джейранов. То, что джейраны были его стадом, я понял тогда-же. Уж ты поверь мне: как чабан пасет свой скот, так тигр оберегает горных джейранов. Он не показывается им на глаза, а ходит вокруг них. И появляется, как только кто-то покушается на его стадо. Если б он хотел убить, а не напугать меня, он подошел бы сзади так, что ни один камешек бы не шелохнулся. Если его не задевать, он никогда не подойдет к человеку. За километр, учуяв запах человека, он сворачивает с его пути.

Я надеялся, что к вечеру тигр простит меня и уберется отсюда. Солнце зашло. Из ущелья донесся вой шакалов. А тигр все лежал. Прошла половина ночи. С горных хребтов, где лежит вечный снег, опустился холод. Осенью с вершин не ветер веет, а наплывает холодный воздух. Бесшумно, так, что даже листья не шелестят, холодные волны плывут и плывут, и кажется, ты утонешь в них, как в ледяной воде. Я боялся, задремав, свалиться на тигра. Тогда я угодил бы прямо ему на спину. Начало светать, а тигр лежал неподвижно. «Да жив ли он? – подумал я и бросил в него ягоду. Он поднял голову и заворчал. – С добрым утром; чтоб ты провалился!» Вот уже солнечный луч упал на вершину. Теперь с моего дерева была видна узкая тропинка, вившаяся по ущелью. И вдруг я увидел на ней двух всадников! Тигру они были не видны, но он почуял их сразу же и насторожился. «По-моги-и-ите!» – завопил я. Всадники остановили коней и огляделись. Среди густой листвы увидеть меня было мудрено. Я пытался объяснить им, что сижу на дереве и меня стережет тигр. Они ничего не поняли. Тогда я закричал что было сил: «Тигр! Тигр!» Один из них поднял ружье и выстрелил. Выстрел громом разнесся по ущелью, эхом прокатился в горах. Тигр поднялся и ушел не оглядываясь. Я слез с дерева. Выяснив, кто я такой, пограничники отправились дальше. Вот так закончилось мое первое знакомство с тигром. Человек не должен ссориться с ним. Если тигр не приходит в село, не трогает твоих овец, не трогай и ты его джейранов. Вот так, малыш.

Халык смотрел на Ленгер-агу смеющимися глазами. Эту историю он слышал от односельчан. Люди часто пересказывали забавные случаи из жизни Ленгер-аги.

– Похоже, что ты не веришь мне, – с неудовольствием заметил Ленгер-ага.

– Ленгер-ага, я бы поверил этому правдивому рассказу до конца, если б дерево было не инжирное, а чинар, например...

– Что же, по-твоему, не бывает таких деревьев?

– Ай, откуда мне знать?

– Пойдем.

Старик повел Халыка в свой сад. Они подошли к огромному инжирному дереву возле забора. Мощный ствол, высотой не меньше шести метров, был увенчан широкой кроной. На ветвях такого дерева могли бы поместиться не один, а пять человек. Халыку ничего не оставалось, как поверить всей этой истории.

Сейчас солнечные лучи похожи на угасающий костер. Солнце, которое два часа назад палило так, как будто хотелось выжечь село Серчемен дотла, сейчас, уходя, ласково касается всего своими лучами. Облачко, спустившееся с гор, поплыло под пустыней и вдруг стало таять и исчезло на глазах. Посреди улицы с грохотом проехала машина и вдруг остановилась возле дома Ленгер-аги. Хозяин вышел принимать гостей. Приехал инспектор по охране леса. На топчан, под чудесное дерево унаби, усадили инспектора и шофера. Жена Ленгер-аги поставила казанок с горячим пловом. После обычных расспросов о здоровье инспектор приступил к делу, по которому приехал.

– Ленгер-ага, мы затеяли большое дело. Наши торгующие организации хотят обеспечить столичные рестораны куропатками. У нас много стрелков, которые будут охотиться, но нам надо выяснить прежде, где куропаток больше, где меньше. На вашу долю выпала гора Дегирмен. Кстати, сколько ущелий у этой горы?

– Да с десяток.

– А оврагов?

– Много.

– Так вот, Ленгер-ага. Мы должны знать приблизительно, разумеется, сколько по ущельям, лощинам и оврагам водится куропаток.

Ленгер-ага внимательно посмотрел на инспектора.

– Ты это серьезно говоришь, парень хороший?

– Я говорю от имени руководителя организации.

– Не выйдет.

– Что не выйдет?

– Не могу я пересчитать куропаток в горах. Они не камни, не деревья, не овечьи отары. Разве только поручить это школьникам, может быть, они помогут?– При этих словах лесник посмотрел на Халыка.

Тот включился в разговор.

– А что? Мы же знаем, сколько черных ворон живут вокруг села. По одному счету их пятьдесят, по другому пятьдесят три.

– Молодец, братишка. Вот, Ленгер-ага, они почти точно знают, сколько здесь ворон. Как же вы их подсчитали?

– На ночь на карагаче, что за клубом, садятся пятнадцать. Десять ворон ночуют на тополе в школьном садике. Остальные – на священном тутовом дереве.

– Нет, братишка. К сожалению, куропаток придется пересчитывать другим способом.

Теперь инспектор говорил, обращаясь к Ленгер-аге:

– Надо идти по ущелью и запоминать, сколько попадается куропаток на каждом километре. Зная, сколько квадратных километров занимают ущелья и овраги горы Дегирмен, можно установить, сколько водится куропаток в округе.

– Счет будет неправильным. Халык, скажи-ка этому человеку, сколько раз ты ходил берегом ручья по грибы?

– Да мы часто ходим весной и осенью.

– Тогда скажи нашему гостю, сколько тебе каждый раз попадается куропаток?

– Иногда три, иногда десять – двадцать. А бывает, что ни одной.

– Вот видите... Все зависит от времени года и времени суток. Зимой куропатки спускаются вниз. В ущельях, где по весне нет ни одной, в зимние морозы они попадаются стаями. Летом же, по утрам и под вечер, они пасутся в ущельях, а в полдень укрываются в прохладных лощинках. Да что это я рассказываю... Инспектор не хуже меня все это знает. Ладно. Попробуем подсчитать, раз уж вам это надо. Я собирался поехать в пески, но теперь самое подходящее время пересчитать пташек. Поэтому завтра же мы отправимся с Халыком в горы. К утру чтоб ты был готов.

Поутру Ленгер-ага и Халык выехали из села. Они нагрузили на мотоцикл продукты – чуреки, немного жареной, крепко соленой баранины, арбузы н дыни, ружья и патроны, аптечку. Правда, аптечка состояла из одного йода. Никаких других лекарств Ленгер-ага не признавал.

По дороге, петляющей между холмами, кладоискатели направились в горы. Издали эти горы по утрам кажутся розовыми, в полдень – синими, а под вечер – черными. Но чем ближе к ним, тем больше они обретают свой истинный цвет – золотисто-коричневый.

Вскоре они въехали в овраг, по которому источник Якут выходит на равнину. Сухой, горячий воздух пустыни остался позади, и теперь они с наслаждением вдыхали чистый и прохладный, как родниковая вода, воздух гор. Дорога шла неровная, каменистая. Они потихоньку ехали на своем мотоцикле. Над ручьем, прячущимся от солнца в зарослях ежевики, щебетали синицы. Щебет птиц сливался с многоголосьем ручья. Это был оркестр природы. Он словно созывал к себе все живое: «Если хотите укрыться от палящих лучей, если хотите опьянеть от аромата трав и цветов, если хотите утолить жажду, идите сюда!» На одном из поворотов Ленгер-ага выключил мотор и загнал машину под иву, ветви которой касались земли.

– Здесь мы отдохнем, а к истоку родника отправимся под вечер, – решил Ленгер-ага.

– Ну-у... если мы так будем идти... Вы же сами сказали, что до того места осталось совсем немного,– недовольно проворчал Халык.

– Кажется, я начальник экспедиции. Если клад не нашли за двести лет, то как-нибудь он дождется нас с тобой. Кстати, ты заметил, сколько куропаток мы с тобой встретили?

– Две стаи. В первой было десять, а во второй тринадцать – пятнадцать штук.

– Молодец, – похвалил старик мальчика. – Когда ложишься спать на земле, обязательно стели, кошму или ковер, – учил Ленгер-ага, расстилая под ивой кошму.

– Почему?

– Потому что змея, скорпион и фаланга не могут ходить по шерстяному ворсу. Говорят, этой твари щекотно.

Путники вскипятили чай. За чаем Ленгер-ага между прочим сказал своему маленькому спутнику:

– Там, где мы въехали в овраг, я видел следы гепарда. Может быть, скоро увидим его самого.