Текст книги "Роковой рейд полярной «Зебры»"
Автор книги: Алистер Маклин
Жанр:
Морские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
– Рад с вами познакомиться, доктор Карпентер. Извините за… гм… не слишком радушный прием, но у капитана Свенсона имелись на это полные основания. Его люди следили за вами?
– Они позволили мне угостить их чашечкой кофе в столовой.
Адмирал улыбнулся:
– Ох уж эти «атомщики», никому не доверяют! Сдается мне, репутация американцев как гостеприимных хозяев изрядно подмочена. Хотите виски, доктор Карпентер?
– Я думал, американские военные корабли содержатся всегда сухими, сэр.
– Так оно и есть, дорогой мой, так оно и есть. Если не считать самой малой дозы спирта – для медицинских целей, разумеется, из моих личных запасов. – Он достал флягу, размерами напоминавшую армейскую, и обычный стаканчик, похожий на тот, в который кладут зубные протезы перед сном. – Прежде чем отважиться на путешествие к далекой цитадели, каковой является горная Шотландия, предусмотрительный человек обязан принять кое-какие меры предосторожности. Я хочу попросить у вас прощения, доктор Карпентер. Прошлой ночью в Лондоне я виделся с вашим адмиралом Хьюсоном и собирался прибыть сюда еще утром, чтобы уговорить капитана Свенсона взять вас на борт. И вот не успел.
– Уговорить, сэр?
– Вот именно, – адмирал вздохнул. – Капитаны наших атомных подводных лодок – народ чувствительный и несговорчивый. К своим кораблям они относятся как хозяева – словно им принадлежит контрольный пакет акций компании «Электрик боут», где строится большая часть этих лодок. – Он поднял стакан. – За успех, ваш и капитана. Надеюсь, вы отыщете этих бедняг. Хотя лично я за это не поставлю и одного против тысячи.
– Я думаю, мы их найдем, сэр. Вернее, это сделает капитан Свенсон.
– Вы уверены? – медленно проговорил адмирал. – Или просто думаете?
– Может, и так.
Адмирал поставил стакан, и огонек в его глазах потух.
– Адмирал Хьюсон, должен заметить, говорил о вас весьма уклончиво. Кто вы, Карпентер? Что за птица?
– Так он, верно, и сам вам сказал, адмирал. Я всего лишь врач, приписанный к военно-морскому флоту, и…
– Военно-морской врач?
– Ну, не совсем.
– Гражданский, значит.
Я кивнул, а адмирал и Свенсон обменялись взглядами, которые даже не сочли нужным от меня скрывать. Если их и обрадовала перспектива принять на борт засекреченной новейшей американской подводной лодки иностранца, и к тому же штатского, значит, они просто не показали виду. Адмирал Гарви сказал:
– Ну-ну, продолжайте.
– Это все. Я изучаю влияние окружающей среды на здоровье человека по заданию различных служб. Состояние человеческого организма в экстремальных условиях – в Арктике или в тропиках, в невесомости – при моделировании условий космических полетов – или под большим давлением – когда человек вынужден покинуть подводную лодку. В общем…
– Подводными лодками, – поймал меня на слове адмирал Гарви. – Вы когда-нибудь выходили в море на подводной лодке, доктор Карпентер? Я имею в виду настоящее плавание?
– Приходилось. Мы выяснили, что условия, созданные в искусственных спасательных камерах, весьма далеки от реальных.
Адмирал и капитан Свенсон сделались мрачнее тучи. Иностранец – уже из ряда вон. Иностранец, да к тому же штатский, и того хуже. Но чтобы штатский иностранец разбирался в подводных лодках – тут уж вообще нет слов. Мне не нужно было ломать голову, чтобы понять, о чем они думают. На их месте я бы тоже пришел в изумление.
– Но почему вас интересует именно дрейфующая полярная станция «Зебра», доктор Карпентер? – спросил прямо в лоб адмирал Гарви.
– Меня туда направило Адмиралтейство, сэр.
– Так-то оно так, – устало проговорил адмирал. – Адмирал Хьюсон мне говорил, но почему именно вас?
– Я немного знаю Арктику, сэр. Меня считают неплохим специалистом по лечению обморожений и гангрены. Я могу спасти жизнь людям, у которых наверняка поражены легкие, а ваш судовой врач этого не может.
– Дайте мне два-три часа, и я соберу здесь дюжину таких специалистов, – бесстрастно заметил Гарви. – Причем из кадровых офицеров американского военно-морского флота. И это еще не все, Карпентер.
Разговаривать становилось все труднее. Я снова попытался объяснить все как есть и сказал:
– Я знаю дрейфующую полярную станцию «Зебра». Я помогал выбирать для нее место. Ставить лагерь. Ее начальник майор Холлиуэлл – мой давний и близкий друг. – Последние мои слова были правдой лишь наполовину, но сейчас было не время и не место выяснять, что правда, а что ложь.
– Ну-ну, – задумчиво проговорил Гарви. – И после этого вы еще утверждаете, что вы обыкновенный врач?
– Многофункциональный, сэр.
– Похоже на то. В таком случае, Карпентер, коли вы всего-навсего простой эскулап, как вы объясните вот это? – Он взял со стола бланк радиограммы и подал мне:
– Она только что получена из Вашингтона в ответ на запрос капитана Свенсона касательно вас.
Я взглянул на радиограмму. В ней говорилось: «Репутация доктора Нила Карпентера не подлежит сомнению. Вы можете доверять ему полностью. Повторяю – полностью. Необходимо оказывать ему всяческое содействие в условиях, ставящих под угрозу безопасность подводной лодки и жизнь экипажа». Радиограмму подписал начальник оперативного управления флотом.
– Признаться, слишком как-то по-граждански выразился начальник оперативного управления флотом, – вернул я радиограмму. – Тем более не понимаю, как можно сомневаться после такой рекомендации. Она удовлетворит любого.
– Только не меня, – серьезно сказал Гарви. – Главная ответственность за безопасность «Дельфина» лежит на мне. Эта бумага дает вам более или менее полную свободу действий и право требовать от капитана Свенсона того, что, быть может, будет противоречить его намерениям… Этого я допустить не могу.
– Какое имеет значение можете вы это допустить или нет? У вас есть приказ. С какой стати вы нарушаете его?
Адмирала не взорвала моя непочтительность. Он даже бровью не повел. Его совершенно не задело то, что он даже не знал причину моего таинственного появления на базе; его, видно, беспокоило только одно – безопасность подводной лодки. Адмирал сказал:
– Если бы я считал, что главная задача «Дельфина» – оставаться в постоянной боевой готовности, а не пускаться в Бог весть какую авантюру в Арктике или, если бы я думал, что ваше присутствие на борту подводной лодки представляет опасность, я отменил бы приказ вышестоящего начальства. Здесь я главнокомандующий. И со многим я просто не могу согласиться.
Положение сложилось – не позавидуешь. Адмирал был не из тех, кто бросает слова на ветер. Я обвел обоих медленным оценивающим взглядом, думая о том, чем же их можно пронять. Пораскинув недолго мозгами, я заметно понизил голос и спросил:
– Эта дверь звуконепроницаема?
– Более или менее, – ответил Свенсон. Как бы осознав необходимость такой реакции, он тоже понизил голос:
– Я не собираюсь пудрить вам мозги, требуя поклясться в сохранении некой тайны, – бесстрастно начал я. – Но прошу запомнить: вы сами вынудили меня рассказать то, что сейчас услышите, в противном случае адмирал Гарви попросту отправит меня на берег.
– Говорите, об этом никто не узнает, – сказал Гарви.
– Вы уверены? Впрочем, дело не в этом. Итак, джентльмены, прошу внимания. Дрейфующая полярная станция «Зебра» официально значится как метеорологическая станция министерства авиации. Она действительно принадлежит оному, правда, из всего ее персонала к метеорологии имеют отношение, дай Бог, два человека.
Адмирал Гарви вновь наполнил стаканчик и передал мне молча, как ни в чем не бывало. Старик умел скрываться за личиной хладнокровия.
– Люди, которых вам предстоит найти, – продолжал я, – первоклассные специалисты в области радиолокации, ведения поиска с помощью системы инфракрасного излучения и электронной компьютерной техники, они работают с новейшими приборами, какие еще никто никогда не использовал. Мы вычислили – не имеет значения как – систему сигналов отсчета времени, которую используют русские при подготовке своих ракет к пуску. На «Зебре» имеется большая параболическая антенна, с ее помощью можно засечь и усилить эти сигналы за считанные секунды после их подачи. Антенны радиолокационной станции дальнего действия и тепловой системы самонаведения определяют пеленг ракеты, и в течение трех минут после ее пуска можно рассчитать ее вес, скорость полета и точный курс с ничтожной погрешностью. Все расчеты, конечно, делаются на компьютерах. Спустя еще минуту полученные данные поступают на станции наведения противоракет, рассредоточенные между Аляской и Гренландией, а еще через минуту в воздух поднимается противоракета с двигателем на твердом топливе, оснащенная системой самонаведения по тепловому излучению; вслед за тем ракета противника перехватывается и самым безопасным образом уничтожается в воздушном пространстве Арктики. Если вы взглянете на карту, то увидите – сейчас «Зебра» находится в непосредственной близости от места расположения пусковых шахт русских и всего лишь в нескольких сотнях миль от линии «дью» линии РЛС раннего обнаружения. А линия «дью» в настоящее время отчего-то полностью бедствует.
– В таких делах я ни черта не смыслю, – невозмутимо проговорил Гарви. – Мне и раньше-то никогда не приходилось об этом слышать.
Признание адмирала меня ничуть не удивило. Лично я тоже не слыхал ничего подобного, покуда сам не придумал. Представляю себе, что скажет капитан Свенсон, случись нам рано или поздно добраться до станции. Но, если нам это все же удастся, уж с капитаном-то я как-нибудь разберусь. Главным же сейчас для меня было отправиться на ее поиски.
– Сомневаюсь, – продолжал я, – чтобы во всем мире нашлась хотя бы дюжина человек, догадывающихся о том, что происходит на «Зебре». Зато вы теперь знаете. И, думаю, понимаете, как важно для свободного мира, чтобы станция продолжала работать. И если там случилось что-то серьезное, это надо выяснить как можно быстрее.
– Да уж, вы еще тот врач, – усмехнулся Гарви. – Капитан Свенсон, как скоро вы рассчитываете выйти в море?
– Закончим погрузку торпед, дойдем до Ханли, примем на борт последнюю партию провизии, заберем теплую одежду – и полный вперед, сэр.
– Вот как? А вы говорили, что собираетесь совершить пробное погружение – проверить горизонтальные рули и отдифферентовать лодку в подводном положении, поскольку из-за недокомплекта торпед, как вы сказали, могут возникнуть кое-какие трудности.
– Я сказал это до того, как послушал доктора Карпентера. Теперь же я готов мчаться на всех парах, сэр, как он того хочет. Я погляжу, так уж ли необходимо проверять дифферент лодки прямо сейчас. Если нет – мы сделаем это в море.
– Это ваша лодка, – подтвердил Гарви. – А где, к слову, вы думаете разместить доктора Карпентера?
– В каюте старпома и стармеха найдется место еще для одной койки, – улыбнулся мне капитан, – я уже распорядился отнести туда ваш чемодан.
– Наверно, здорово намучились с замком? – полюбопытствовал я.
Капитан, ради приличия, покраснел:
– Первый раз видел такой хитроумный замок на чемодане, – признался он. – Он-то, пожалуй, больше, чем все остальное, навел нас с адмиралом на подозрения, тем паче, что нам так и не удалось его открыть. Мне нужно еще кое о чем переговорить с адмиралом, так что давайте-ка я прямо сейчас вас и провожу в отведенное вам помещение. Обед ровно в восемь.
– Благодарю, но я обойдусь без обеда.
– На «Дельфине» еще никто не страдал от морской болезни, уверяю вас, – улыбнулся Свенсон.
– Уж лучше я посплю. Почти трое суток не смыкал глаз – последние пятьдесят пять часов провел в дороге. Я просто устал, вот и все.
– Да уж, сюда вы добирались долго, – снова улыбнулся Свенсон. Казалось, улыбка никогда не сходит с его лица, а ведь кто-то думает, что она еще что-то означает. – И где же вы были пятьдесят пять часов назад, доктор?
– В Антарктике.
Адмирал Гарви уставился на меня, но смолчал.
II
Проснулся я совершенно разбитый, как будто проспал целую вечность. Часы показывали половину десятого, понятное дело – следующего утра, а не прошлого вечера; стало быть, проспал я пятнадцать часов кряду.
В каюте было темно. Я встал, отыскал на ощупь выключатель, включил свет и огляделся. Ни Хансена, ни старшего механика не было: они, верно, зашли уже после того, как я уснул, а ушли до того, как я проснулся. И вдруг понял, что нахожусь в царстве тишины и покоя: крутом ни звука, ни малейшего шороха. Как будто я оказался в собственной спальне. Что случилось? Отчего мы все еще стоим? Почему, черт возьми, не плывем? Я был готов поклясться, что прошлой ночью капитан Свенсон согласился со мной – надо было спешить.
Я быстро умылся в раскладном, как в спальном вагоне, умывальнике, смирившись с отсутствием мыла, надел рубашку, брюки, ботинки и вышел из каюты. В коридоре, по правому борту, в нескольких футах я заметил открытую дверь. Приблизившись к ней, я заглянул внутрь. Без сомнения, это была офицерская кают-компания: один из офицеров еще завтракал, не спеша расправляясь с бифштексом, яичницей и жареным картофелем и умиротворенно почитывая иллюстрированный журнальчик, – одним словом, срывал цветы удовольствия. Он был примерно моего возраста, крупный и явно склонный к полноте – обычное дело, должен заметить, для тех членов экипажа, кто любит вдосталь покушать и не любит двигаться, – с коротко стриженными черными волосами, подернутыми на висках сединой, и веселым, умным лицом. Заметив меня, он поднялся и протянул руку.
– Вы, как я понимаю, доктор Карпентер. Добро пожаловать в кают-компанию. Меня зовут Бенсон. Садитесь, садитесь.
Я выпалил что-то вроде приветствия и тут же спросил:
– Что случилось? Задержка? Почему стоим?
– В этом-то и есть беда нашего времени, – безрадостно проговорил Бенсон. – Все куда-то спешат. А к чему приводит спешка? Сейчас скажу…
– Простите, мне нужен капитан. – Я повернулся, чтобы уйти, но Бенсон положил мне руку на плечо.
– Успокойтесь, доктор Карпентер. Мы в море. Садитесь.
– В море? Под водой? Я ничего не чувствую.
– Что можно почувствовать на глубине триста футов. А то и четыреста. Впрочем, я и сам в таких пустяковых делах ни черта не смыслю, – признался он. – Пусть ими занимаются механики.
– Механики?
– Капитан, старший механик и им подобные. – Он взмахнул рукой, изображая прямую линию, как бы давая мне понять, насколько широко значение слова «механики». Есть хотите?
– Мы вышли из Клайда?
– Если Клайд не простирается дальше на север – за пределы Шотландии, тогда да.
– Что-что? Бенсон усмехнулся:
– Последнее контрольное погружение-всплытие мы делали в Норвежском море, на широте Бергена.
– Значит, сегодня только утро вторника, – предположил я, ощущая, что выгляжу полным дураком.
– Только утро вторника, – рассмеялся Бенсон. – И если вы сумеете вычислить, с какой скоростью мы шли последние пятнадцать часов, то сможете определить наше точное местонахождение, однако, я буду вам весьма признателен, если свои вычисления вы оставите при себе. – Он откинулся в кресле и громко крикнул: – Генри!
Из закутка – судя по всему там был буфет – возник старший вестовой в белой куртке. Это был высокий худощавый малый со смуглым и печально вытянутым лицом, похожим на морду спаниеля, только что сожравшего какую-то гадость. Взглянув на Бенсона, он многозначительно спросил:
– Еще картошки, док?
– Ты же прекрасно знаешь – больше одной порции твоего подгоревшего дерьма мне в жизни не одолеть, – с достоинством отрезал Бенсон. – По крайней мере, за завтраком. Познакомься, Генри, – доктор Карпентер.
– Здрасьте, – слащавым голосом произнес Генри.
– Завтрак, Генри! – скомандовал Бенсон. – И учти, доктор Карпентер – англичанин. И мне бы не хотелось, чтобы он ушел, проклиная жратву, которую скармливают морякам американского военно-морского флота.
– Если кому-то не по душе наши разносолы, – мрачно выдавил Генри, – пускай тот оставит свои вкусы при себе. Эй, там! Еще один завтрак! Да поживей!
– Ради Бога, не стоит себя утруждать, – сказал я. – Есть такие вещи, которые мы, привередливые англичане, просто на дух не переносим, особенно по утрам. И одна из них – жареный картофель.
Генри сочувственно кивнул и удалился. Я сказал:
– Так вы, как я полагаю, и есть доктор Бенсон?
– Штатный судовой врач на «Дельфине», и к тому же офицер, ни больше, ни меньше, – признался он. – Единственный, чья профессиональная пригодность была взята под сомнение, иначе зачем вы здесь?
– Уверяю, я вас ни в чем не стесню.
– Знаю-знаю… – скороговоркой проговорил Бенсон. Причем я не смог не сообразить, что без участия Свенсона тут не обошлось: наверняка капитан строго-настрого запретил офицерам докучать Карпентеру своими расспросами. И я снова подумал: интересно, что скажет Свенсон, когда мы прибудем на полярную станцию – если мы до нее доберемся – и поймет, как ловко я их обвел вокруг пальца.
Между тем Бенсон, улыбнувшись, продолжал:
– Здесь, на этой лодке, и одному-то врачу нечего делать, не говоря уже о двоих.
– Значит, работой вы не особенно перегружены?
Судя по тому, что завтракал он не торопясь, именно так оно и было.
– Перегружен! Да я сижу в лазарете, как приклеенный, каждый божий день – хоть бы одна живая душа заглянула. Заходят только, когда мы возвращаемся после долгого плавания, да и то – снять паршивую головную боль. Так что главная моя работа и специальность – следить за уровнем радиации и загрязнения воздуха. В былые времена, на первых подлодках, воздух становился грязным через несколько часов после погружения. Не то, что теперь: сейчас мы можем месяцами торчать на глубине, – он осклабился. – В общем, работенка у меня не пыльная. У каждого на борту есть пленочный дозиметр, и мое дело – время от времени проверять его показания: уровень радиации здесь обычно меньше, чем где-нибудь на пляже, не в самое пекло, конечно.
С воздухом и того проще. Заботу доставляют только окись и двуокись углерода. Правда, у нас имеется воздухоочиститель, он поглощает выдыхаемую двуокись углерода и откачивает ее за борт. Что касается окиси углерода – а ее было бы гораздо меньше, будь курение на борту запрещено, вот только бунт на корабле нам совершенно ни к чему, тем более на трехсотфутовой глубине, – то она сгорает в специальной топке, после чего, как и двуокись, откачивается за борт. Но даже ко всему этому я не имею практически никакого отношения, потому как у меня есть толковый механик, он содержит очистительные машины в отличном состоянии. – Бенсон вздохнул. – Есть тут у меня и операционная, она вам очень понравится, доктор Карпентер. Хирургический стол, зубоврачебное кресло и еще много всего… И самое страшное, с чем мне довелось иметь дело, – это ожог: во время лекции наш кок заснул с сигаретой в руке и опалил себе пальцы.
– Лекции?
– Надо же мне хоть чем-нибудь заниматься, чтобы не свихнуться. Два часа в день я трачу на то, чтобы прочитать последние публикации из области медицины, но какой в этом толк, если у меня нет возможности практиковать? Вот я и читаю лекции. Рассказываю о тех местах, где нам предстоит побывать – и всем интересно. Меня слушают даже тогда, когда я говорю о здоровье и гигиене. Когда же речь заходит о пагубных последствиях переедания и слабой физической подготовке, тут уж они отключаются. Да и сам я не думаю о том, что говорю. Как раз на одной такой лекции наш кок и погорел. Вот почему дружище Генри, старший вестовой, критически и свысока судит о вкусах тех, кому, как он считает, недостает чувства меры. Сам он лопает за двоих, однако в силу того, что с его пищеварительным трактом творится что-то неладное, он всегда остается худым и плоским, как щепка. Хотя клянется, что это, мол, от недоедания.
– В общем, жизнь у вас – сплошная малина, не то, что у обычного практикующего врача.
– Что верно, то верно. – Он просиял. – Но есть у меня одна работенка, вернее, любимое занятие, – которой нет ни у одного практикующего врача. «Ледовая машина». Я на ней собаку съел.
– А что думает об этом Генри?
– Что? Генри? – Бенсон рассмеялся. – Это совсем не то, что вы думаете. Я вам потом покажу.
Генри принес завтрак. Как бы мне хотелось, чтобы здесь сейчас оказался метрдотель из какого-нибудь лондонского пятизвездочного отеля – он увидел бы тогда, каким должен быть настоящий завтрак!
Когда я покончил с едой, Бенсон сказал:
– Командир Свенсон предупредил, что вы можете осмотреть корабль. Я в вашем полном распоряжении.
– Очень мило, с вашей стороны. Но сначала я хотел бы побриться, одеться и поговорить с капитаном.
– Брейтесь на здоровье, никто вам не мешает. Что касается одежды, то самая удобная одежда на борту – рубашка и брюки. И еще капитан просил передать, что он непременно растолкует вам все, что может вызвать ваш интерес.
После того, как я побрился, Бенсон повел меня осматривать этот плавучий подводный город; должен признаться, «Дельфин» мог дать сто очков вперед всем британским подлодкам, которые я видел: по сравнению с ним они казались настоящими реликтами ледникового периода.
С самого начала нужно сказать, что размеры лодки были просто потрясающие. Внутри огромного корпуса помещались мощный ядерный реактор, равный по мощности реакторам, что стоят на трехтысячетонных надводных кораблях, и три нижние палубы вместо одной, как на обычной подлодке. Благодаря удачному сочетанию крупных размеров корпуса и мягких тонов, в которые были выкрашены все внутренние помещения, рабочие отсеки и проходы, создавалось удивительное впечатление легкости, воздушности и, кроме того, простора.
Первым делом Бенсон, конечно же, повел меня в лазарет. Это была одновременно самая маленькая и наиболее оснащенная операционная из всех, что я когда-либо видел: любой врач, который пожелал бы провести серьезную операцию или просто запломбировать зуб, мог бы найти здесь все необходимое. Однако в отличие от традиционных, утилитарных плакатов, которые обычно развешивают на стенах врачебных кабинетов, Бенсон украсил единственную, свободную от хирургического и прочего медицинского оборудования переборку лазарета красочными портретами всех мультипликационных персонажей, каких я знал – от Попая до Пиноккио; и как бы в довершение всего там висело двухфутовое изображение Мишки-Йога в безупречно чистом галстуке, усердно отпиливающего дощечку на указательном столбе, в том месте, где было первое слово объявления, гласившего: «Не кормите медведей!» Картинки висели во всю переборку – от пола до потолка.
– Совсем не похожи на обычные плакаты, с красотками, – заметил я.
– Этого добра у меня тоже хватает, – печально вздохнул Бенсон. – Я одолжил их у заведующего фильмотекой, понимаете? Но вывешивать на всеобщее обозрение такое нельзя – разлагает дисциплину. И все же. Они хоть как-то скрашивают затхлую обстановку, а то тут, как в морге, не так ли? Да и потом, я думаю, радует глаз редких больных – отвлекает внимание, пока я роюсь в старом учебнике в поисках злосчастной 217-й страницы, чтобы выяснить, какая хворь их одолела.
Выйдя из операционной, мы миновали кают-компанию, офицерские каюты и спустились на палубу ниже, где находились жилые помещения команды. Бенсон показал мне отдраенные до блеска, выложенные кафелем душевые, сверкающий чистотой кубрик, а затем провел в столовую команды.
– А вот и сердце корабля, – объявил он. – Оно не в ядерном реакторе, как полагают непосвященные, а здесь. Вы только взгляните: высококачественная система воспроизведения звука, музыкальный автомат, проигрыватель, кофейный автомат, машина, делающая мороженое, кинозал, библиотека, игорная комната. Разве можно сравнивать какой-то там ядерный реактор с эдаким чудом? Подводники былых времен перевернулись бы в гробах, знай они, как мы тут живем: по сравнению с ними мы – как сыры в масле. Может, оно действительно так и есть, а может нет, тем парням никогда не приходилось сидеть под водой месяцами… Кстати, именно тут я на сон грядущий читаю лекции о вреде переедания. – Бенсон нарочито повысил голос, как бы в укор семи или восьми матросам, которые сидели за столами, пили кофе, курили и читали. – И результат моих лекций о пользе диеты, доктор Карпентер, как вы сами можете убедиться, налицо. Вы когда-нибудь видали подобную компанию откормленных донельзя молокососов.
Матросы весело загоготали. Они, видно, уже привыкли к тому, что Бенсон любил перегнуть палку, и относились к его шуткам без всякой обиды. Они производили впечатление молодцов, которые не ударят в грязь лицом, окажись у них в руках нож с вилкой, и каждый из них с виду был весьма далек от идеала, который старался вылепить из них Бенсон. Матросы, высокие и маленькие, все, как один, имели любопытное сходство, объединявшее, как я успел заметить, Забрински и Роулингса, – это взгляд, спокойный, уверенный и жизнерадостный взгляд знатоков своего дела, отличавший их от обычных людей.
Бенсон добросовестно представил мне матросов и подробно рассказал, чем каждый из них занимается. А команде, в свою очередь, он объяснил, что я, дескать, врач британского военно-морского флота и в плавание на подлодку, мол, отправился, чтобы проверить себя в новых условиях. Свенсон, должно быть, велел ему говорить именно это, что, в сущности, было истинной правдой, дабы избежать ненужных кривотолков по поводу моего присутствия на лодке.
Бенсон заглянул в крохотное помещение, расположенное сразу же при выходе из столовой.
– Воздухоочистительный отсек, – сказал он. – А это – Харрисон, механик. Как ведет себя наш проказник, Харрисон?
– Отлично, док, нет слов. На углекислотном датчике по-прежнему тридцать миллионных единиц. – Он раскрыл вахтенный журнал с колонками цифр. Бенсон изобразил там какую-то закорючку, они обменялись еще двумя-тремя словами, и мы вышли.
– Полдня я занимаюсь только тем, что хожу с ручкой в руке и подмахиваю разные бумажки, – признался Бенсон. – Вы, я думаю, не горите желанием осмотреть мешки с мукой, говяжьи туши, тюки с картошкой и всякие консервы – их у нас около ста видов.
– Не очень. Зачем?
– Добрая половина носовой части, прямо под нами, занята под кладовую, там всякой снеди хоть пруд пруди. На мой взгляд, это и впрямь выше головы. Но, как ни крути, такой запас рассчитан на сто человек, как раз на три месяца – минимум столько времени мы можем оставаться под водой в случае необходимости. Черт с ней, с кладовой, от одного только вида всех этих запасов меня прямо с души воротит. Я сразу же ощущаю свое полное бессилие в борьбе за правильное питание. Тогда уж лучше пойдем поглядим, где все эти разносолы готовятся.
И Бенсон повел меня прямо на камбуз – маленькое квадратное помещение, сплошь выложенное кафелем и заставленное предметами из сверкающей нержавеющей стали. При нашем появлении кок, дюжий малый во всем белом, повернулся и, осклабившись, обратился к Бенсону:
– Пришли снять пробу, док?
– Вовсе нет, – холодно ответил Бенсон. – Доктор Карпентер, это Сэм Макгир, главный кок и первый мой враг. Ты лучше скажи, какую прорву калорий и в каком виде ты намерен запихнуть в глотки команды сегодня?
– Такое и запихивать не придется, – самодовольно признался Макгир. – Супчик, что надо, отличный говяжий филей, жареная картошка и яблочный пирог – сколько влезет. Пальчики оближете, и к тому же питательно.
Бенсона передернуло. Он пулей выскочил из камбуза, потом резко остановился и указал на здоровенную бронзовую трубу с толщиной стенок десять дюймов и высотой фута четыре. Сверху труба была накрыта тяжелой крышкой на петлях с зажимом.
– Любопытная штуковина, доктор Карпентер. Угадайте, Что это такое?
– Скороварка?
– Верно, похоже? Это установка для удалений отходов. В прежние времена, когда подводникам приходилось всплывать чуть ли не каждые три часа, никаких проблем с отходами у них не было – они попросту выбрасывали все за борт. Но теперь, когда по меньшей мере неделю торчишь на трехсотфутовой глубине, волей-неволей не можешь выйти на палубу, чтобы выбросить мусор, удаление отбросов представляет значительные трудности. Труба идет прямо к большому водонепроницаемому люку в днище «Дельфина»; на нижнем конце трубы имеется герметичная крышка, она соединяется непосредственно с люком при помощи блокировочной системы, не позволяющей крышкам трубы и донного люка открыться одновременно – иначе, пиши пропало. Сэм либо один из его верных помощников, не сходя с места, упаковывает отходы в нейлоновую сетку или полиэтиленовый мешок, догружает кирпичами и…
– Кирпичами, говорите?
– Вот именно. Сэм, сколько кирпичей у нас на борту?
– По последним подсчетам – больше тысячи штук, док.
– Настоящая стройплощадка, да? – усмехнулся Бенсон. – Благодаря кирпичам есть уверенность, что емкости с отходами уйдут прямиком на глубину, а не всплывут на поверхность: вот видите, даже в мирное время мы все наши секреты храним в глубокой тайне. Скопятся три-четыре мешка – открываем верхнюю крышку, и пакеты отправляются за борт. Потом донный люк снова наглухо задраивается. Все очень просто.
– Проще некуда.
Не знаю почему, но эта хитроумная штуковина меня просто очаровала. Позднее мне пришлось вспомнить мой необъяснимый интерес к ней, равно как и задаться наконец вопросом, не начинаю ли я с годами потихоньку сходить с ума.
– Не стоит уделять ей столько уж внимания, – добродушно заметил Бенсон. – Это всего лишь усовершенствованная модель обыкновенного мусоропровода. Пошли дальше – впереди у нас еще дальний путь.
Бенсон провел меня от камбуза к тяжелой стальной двери в поперечной переборке. После того, как были открыты восемь массивных замков и отодвинуты засовы, мы прошли дальше.
– Отсек запасных торпед, – проговорил Бенсон, понизив голос, поскольку, по крайней мере, половина из шестнадцати коек или около того, тянувшихся вдоль переборок и почти прилепившихся к стеллажам с торпедами, были заняты, и матросы, расположившиеся на них, судя по всему, спали. – Как видите, здесь только шесть торпед. Обычно их тут хранится двенадцать штук и еще шесть, те, что находятся в торпедных аппаратах.
Но сейчас у нас всего только шесть торпед. Вот они. В двух радиоуправляемых торпедах из последней партии, той, что оказалась практически неиспытанной, обнаружились неполадки – это случилось как раз во время недавних натовских учений, и адмирал Гарви приказал выгрузить большую часть из них для проверки, а тут пришлось возвращаться в Холи-Лох. «Ханли» – это наша главбаза – доставила сюда технарей, им предстояло разобраться, что к чему. Но они прибыли только вчера утром, когда операция «Полярная станция «Зебра» уже началась, и капитан Свенсон велел погрузить, хотя бы шесть торпед на борт. – Бенсон улыбнулся. – Больше всего в жизни командир подлодки ненавидит выходить в море без торпед. Без них он, как без рук – тогда уж лучше сидеть на берегу.