Текст книги "Роковой рейд полярной «Зебры»"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Алистер Маклин.
Роковой рейд полярной «Зебры»

I

Капитан третьего ранга американского военно-морского флота Джеймс Д. Свенсон был низкого роста и полный, возраст его неумолимо приближался к сорока. Блестящие, черные как смоль волосы, розовое личико херувима, глубокие складки – следы неизменной улыбки, расходящиеся лучиками от глаз и обрамляющие рот – одним словом, точная копия беспечного весельчака, души общества, члены которого оставляют на вешалке в прихожей зачастую не только пальто и шляпу, но и голову. Во всяком случае, такое впечатление произвел на меня капитан Свенсон с первого взгляда. Однако, малость поразмыслив, я решил, что человек, назначенный командиром новой, самой мощной подводной лодки, должен обладать хоть какими-нибудь достоинствами. И, присмотревшись к нему, я увидел то, что в серых, промозглых сумерках и тумане, окутавших устье Клайда, разглядеть поначалу было трудно. Его глаза. Как бы то ни было, глаза эти не могли принадлежать балагуру, привыкшему срывать аплодисменты после каждой своей остроты.

То были самые холодные, самые серые глаза из всех, что я когда-либо видел; они запросто могли бы заменить зубному врачу бур, хирургу – скальпель, а ученому – электронный микроскоп. Они глядели оценивающе. Сначала смерили меня, потом остановились на бумагах, которые он держал в руке, но результаты столь пристального осмотра в них никак не отразились.

– К сожалению, доктор Карпентер, – тихо и учтиво, но без тени сожаления прозвучал голос капитана, когда он, вложив телеграмму обратно в конверт, вернул его мне, – эта телеграмма ничего не значит, и я не могу принять вас на борт в качестве пассажира. – Никаких личных оснований, как вы сами понимаете, у меня нет, но есть приказ.

– Ничего не значит? – я достал телеграмму и указал на подпись:

– А это кто, по-вашему, подписал, мойщик стекол в Адмиралтействе?

Это было не смешно – взглянув на капитана при угасающем свете дня, я уж было подумал – не переоценил ли я глубину смешных складок на его лице.

Капитан Свенсон четко проговорил:

– Адмирал Хьюсон командует восточным отделом НАТО. Во время натовских учений я подчиняюсь ему целиком и полностью. Остальное же время я выполняю приказы только Вашингтона. Как сейчас. Так что прошу меня извинить. К тому же, должен вам заметить, доктор Карпентер, вы могли уговорить кого угодно в Лондоне послать эту телеграмму. Она даже составлена не по форме, принятой на флоте.

Он все разглядел – в этом ему не откажешь, однако подозрительность его была совершенно неоправданной. И я сказал:

– Вы можете связаться с ним по радиотелефону, капитан.

– Конечно, могу, – согласился он. – Но это ни к чему. Только американский гражданин с особыми полномочиями имеет доступ на борт моего корабля, а такие полномочия выдаются в Вашингтоне.

– Начальником отдела подводного оружия и командующим подводными силами Атлантического флота?

Он кивнул, медленно, как бы в раздумье, а я между тем продолжал:

– Прошу вас, позвоните им и попросите связаться с адмиралом Хьюсоном. Время не ждет, капитан.

Я хотел было добавить – тем паче, что повалил снег, и с каждой минутой становится все холоднее, однако воздержался.

Задумавшись на мгновение, Свенсон кивнул, развернулся и направился к портативному телефону, стоявшему на причале в нескольких футах от нас, к которому из чрева длинной черной громадины, лежавшей прямо у наших ног, тянулся витой провод. Отдав тихим голосом короткую команду, капитан повесил трубку. Не успел он подойти ко мне, как на откидных сходнях показались трое в байковых куртках с капюшонами; подбежав к нам, они замерли на месте. Самый рослый из троих детин, сухощавый крепкий парень с пшеничного цвета волосами, похожий на ковбоя, привыкшего чувствовать под собой лошадь, остановился чуть впереди остальных двоих. Капитан Свенсон указал на них рукой.

– Лейтенант Хансен, старший помощник. Он присмотрит за вами, пока я не вернусь.

Капитан, разумеется, умел выбирать слова.

– За мной не нужно присматривать, – сказал я мягко. – Я уже взрослый и вряд ли буду скучать.

– Постараюсь долго вас не задерживать, доктор Карпентер, – заявил Свенсон и поспешил вниз по сходням, оставив меня задумчиво глядеть ему вслед.

Я тотчас выбросил из головы навязчивую мысль, что командующий подводными силами Атлантического флота назначает капитанов из числа завсегдатаев, безмятежно посиживающих на скамейках в нью-йоркском Центральном парке. Я пытался ступить на борт корабля, которым командовал Свенсон, без специального разрешения, однако капитан не пожелал отправить меня восвояси, не выяснив, почему мне его не выдали… Хансен и двое его подчиненных, похоже, были самыми рослыми моряками на корабле.

Корабль. Я смотрел на черную махину, лежавшую почти у самых моих ног. Я не впервые видел атомную подводную лодку. Но «Дельфин» не был похож ни на одну из тех, что мне случалось видеть до сих пор. Она была почти такой же, что и подводные лодки с большой дальностью плавания времен Второй мировой войны, но на этом все сходство заканчивалось. Диаметром она была, по крайней мере, вдвое больше обычной, дизельной подлодки. В отличие от своих предшественниц, смутно напоминавших обводами лодку, «Дельфин» имел правильную цилиндрическую форму; вместо обычной V-образного носа его носовая часть была совершенно круглой. Палубы как таковой не было: ровные обводы бортов и носовой части плавно поднимались до верхней точки корпуса, а затем так же плавно опускались с другой стороны, оставляя лишь коварное узкое рабочее пространство, тянувшееся от носа до кормы; оно было до того выпуклым и скользким, что во время стоянок на базе его отгораживали леерами. В сотне футов от носа над палубой возвышалась большая, но с виду легкая боевая рубка высотой чуть более двадцати футов, похожая на спинной плавник гигантской акулы; по бокам рубки, точно посередине, торчали под прямым углом короткие, словно обрубки, вспомогательные горизонтальные рули. Я попытался разглядеть корму, но из-за тумана и обильного снега, который приносило ветром с севера, со стороны озера Лонг-Лох, мне это не удалось. Во всяком случае, вскоре меня это уже совсем не интересовало. На мне поверх одежды был только тонкий плащ, и я начал ощущать, как от ледяных объятий зимнего ветра покрываюсь гусиной кожей.

– Никто ведь не говорил, что мы должны превратиться в ледышки, – обратился я к Хансену. – Тут есть столовая для моряков. Надеюсь, вы не поступитесь вашими принципами, согласившись принять чашечку кофе от доктора Карпентера, знаменитого шпиона?

Хансен усмехнулся и сказал:

– Насчет кофе, дружище, у меня нет никаких принципов. Особенно в такую ночь. Надо было предупреждать, что в Шотландии такие зимы.

Хансен не только выглядел, но и говорил, как ковбой, а уж этих-то парней я знал как облупленных – успел изучить, когда порой, сломленный усталостью, ленился встать и выключить телевизор.

– Роулингс, пойди доложи капитану, что мы идем в укрытие! – прибавил старпом.

Роулингс пошел к телефону на пристани, а Хансен зашагал к ближайшей, освещенной неоновыми огнями, закусочной. Пропустив меня у дверей вперед, он направился к стойке, а другой моряк, краснорожий увалень, точная копия белого медведя, слегка подтолкнул меня к скамейке, стоявшей у стены в углу комнаты. Им очень не хотелось меня упустить. Пришел Хансен и подсел ко мне с другой стороны, а когда возвратился Роулингс, он уселся за стол прямо напротив меня.

– Четкая работа – тут уж и впрямь никуда не денешься, – одобрительно заметил я. – Вы, как я погляжу, готовы любого подозревать во всех смертных грехах?

– Ошибаетесь, – обиделся Хансен. – Просто мы втроем дружно исполняем приказы. Это капитан Свенсон всегда подозревает Бог весть что. – Правда, Роулингс?

– Так точно, лейтенант, – безрадостно ответил Роулингс. – У капитана только одно на уме: как бы чего не вышло.

– Может, я вас стесняю? – продолжал я. – Просто я подумал – сейчас на корабле, должно быть, каждый человек на счету, раз вы снимаетесь с якоря через два часа, если не раньше.

– Говорите, говорите, док, – ободряюще сказал Хансен хотя ничего ободряющего в его голубых, холодных, как арктический снег, глазах не было. – Я хорошо умею слушать

– Предвкушаете плавание во льдах? – усмехнулся я.

Они втроем были настроены на одну волну – вот и отлично. Им даже не нужно было смотреть друг на друга. Дружно, точно по команде, они незаметно придвинулись ко мне на два дюйма. Хансен, беспечно улыбаясь, подождал, пока официантка расставила на столе четыре дымящиеся чашки кофе, и все так же ободряюще продолжал:

– Ну же, дружище, валяйте дальше. Мы обожаем сидеть вот так, в столовой, и слушать, как какой-то чудак выбалтывает направо и налево сверхсекретные сведения. Откуда, черт возьми, вы узнали, куда мы держим курс?

– Подняв руку, я собрался сунуть ее за отворот плаща, но не смог – Хансен схватил меня правой рукой за запястье.

– Мы ни в чем таком вас не подозреваем, – как бы извиняясь, сказал он. – Просто мы, подводники, народ нервный – такая у нас жизнь. К тому же на «Дельфине» имеется отличная фильмотека, так что, когда герой какой-нибудь картины сует руку за пазуху, мы знаем, он это проделывает с одной и той же целью, а вовсе не для того, чтобы проверить, на месте ли его бумажник.

Свободной рукой я взял Хансена за запястье, оторвал его руку от моей и прижал ее к столу. Не скажу, что мне это удалось легко – американских подводников, как видно, и впрямь держат на диете с повышенным содержанием белков, но я все же справился, и кровеносные сосуды у меня от этого не полопались. Затем я достал из плаща сложенную газету и положил на стол.

– Вас интересовало, откуда, черт возьми, я узнал, куда вы держите курс? – спросил я. – Просто я умею читать, вот и весь секрет. Это глазговская вечерняя газета, я купил ее в аэропорту Ренфрю полчаса назад.

Хансен задумчиво отер запястье и, ухмыльнувшись, сказал:

– За что вам присудили ученую степень, док? За успехи в поднятии тяжестей? Газета, говорите? Как же вы успели купить ее в Ренфрю полчаса назад?

– Сюда я прилетел. На вертолете.

– Ах вот оно что? Я слыхал – сел тут один несколько минут назад, но это наш вертолет.

– Вот именно, он был сплошь исписан огромными буквами «ВМФ США», – уступил я. – А пилот все время жевал резинку и молился, чтобы скорее вернуться в Калифорнию.

– А вы нашему командиру об этом сказали? – спросил Хансен.

– Он мне не дал возможности и слова-то вставить.

– У него много забот, за всем не углядишь, – объяснил Хансен. Он раскрыл газету и остановил взгляд на первой странице. Ему даже не пришлось искать то, что он хотел найти, – крупный заголовок, набранный двухдюймовым шрифтом и растянувшийся на семь колонок.

– Да вы только поглядите! – не скрывая раздражения и досады, воскликнул лейтенант Хансен. – Скачешь тут на цыпочках, в этой Богом забытой дыре, рот на замке, клянешься – никому-де не слова ни о задании, ни о маршруте, и что же? Открываешь какую-то паршивую английскую газетенку, и тут на тебе – все сверхсекретные сведения черным по белому на целую страницу.

– Вы шутите, лейтенант? – сказал краснорожий, точная копия белого медведя, голосом, который, казалось, исходил из самых башмаков.

– Да нет, не шучу Забрински, – холодно ответил Хансен, – и ты в этом сейчас убедишься, если, конечно, умеешь читать. «Атомная подводная лодка спешит на помощь», – сказано здесь. – Волнующий бросок к Северному полюсу. – Боже правый – к Северному полюсу. И фото «Дельфина». Вот – командир… Господи, так это же я.

Роулингс протянул волосатую лапу и повернул газету, чтобы получше разглядеть расплывчатую, измятую фотографию товарища, сидящего перед ним.

– Ну и ну! А портретик-то так себе, а лейтенант? Хотя, глядите, в этом что-то есть. Главное фотограф все же уловил.

– Да ты ни хрена не смыслишь в фотографии, – вознегодовал Хансен. – Вы только послушайте это: «Сегодня, незадолго до полудня (по Гринвичу), одновременно в Лондоне и Вашингтоне было опубликовано следующее совместное заявление:

«Ввиду того, что на дрейфующей полярной станции «Зебра» возникла прямая угроза жизни людей, и все попытки установить с ними связь с помощью обычных средств потерпели неудачу, командование военно-морских сил США приняло безотлагательное решение направить в район бедствия атомную подводную лодку «Дельфин», которой надлежит установить связь с оставшимися в живых полярниками.

Сегодня рано утром «Дельфин» возвратился на свою базу Холи-Лох, Шотландия, после продолжительных учений в составе военно-морских сил НАТО. Есть основания полагать, что сегодня, около семи часов вечера (по Гринвичу), «Дельфин» под командованием капитана третьего ранга Джеймса В. Свенсона, снялся с якоря.

В настоящем коротком сообщении объявляется о начале отчаянной и опасной спасательной операции, примеров которой не знает ни морская история, ни история освоения Арктики. Шестьдесят часов минуло…»

– Вы сказали – отчаянной, лейтенант? – угрюмо проговорил Роулингс. – Опасной? Капитану нужны добровольцы?

– Не нужны. Я доложил капитану, что опросил весь экипаж – восемьдесят восемь человек, все согласны.

– А меня вы спросили?

– Тебя я, должно быть, пропустил. А теперь, когда говорит старпом, будь-ка любезен заткнуться.

«…Шестьдесят часов минуло с тех пор, как мир потрясла весть о бедствии, постигшем дрейфующую полярную станцию «Зебра», единственную британскую метеорологическую станцию в Арктике. Слабый сигнал бедствия с «крыши мира» принял радиолюбитель из норвежского города Бодо, знающий английский.

Из другого сообщения, которое меньше суток назад принял в Баренцевом море английский траулер «Морнинг стар», явствует, что в результате пожара, случившегося на складе горючего рано утром во вторник и уничтожившего почти целиком всю станцию, уцелевшие люди оказались в крайне отчаянном положении. Запасы горючего и провизии полностью выгорели, и есть все основания полагать, что оставшиеся в живых полярники не смогут долго продержаться при температуре ниже двадцати градусов – минус пятьдесят по Фаренгейту, – которая, судя по свежим метеосводкам, установилась в этом районе в последнее время.

Сведений о том, остались ли целы сборные домики, в которых жили участники дрейфа, не поступило.

Полярная станция «Зебра» начала действовать недавно – в конце лета прошлого года; в настоящее время она, вероятно, находится на 85 градусе 40 минуте северной широты и 21 градусе 30 минуте восточной долготы. То есть в каких-нибудь трехстах милях от Северного полюса. Полярные льды непрерывно дрейфуют по часовой стрелке, и точные координаты станции определить трудно.

В течение последних тридцати часов дальние сверхзвуковые бомбардировщики американских, британских и русских ВВС вели поиск затерявшейся во льдах станции с воздуха. Но, поскольку точное местонахождение «Зебры» неизвестно, а в Арктике в это время года – полярная ночь и крайне неблагоприятные погодные условия, обнаружить станцию самолетам не удалось, и они были вынуждены вернуться».

– Высматривать их было совсем необязательно, – возразил Роулингс. – Я имею в виду визуальный поиск. С аппаратурой, которой нашпигованы современные бомбардировщики, можно обнаружить даже летящую птицу за сотни миль. Радисту станции достаточно было просто постоянно посылать сигналы в эфир – для летчиков это было бы все равно как радиомаяк.

– Может, радист, погиб, – тягостно выдавил Хансен. – А может, у него рация полетела. Или не было горючего – запустить рацию: ведь оно сгорело. Все зависит от источника питания, каким он пользовался.

– Дизель-электрическим генератором, – сказал я. – У него были запасные батареи на никелевых элементах. Может, он бережет их на случай крайней необходимости. К тому же у них есть и ручной генератор, правда, не такой мощный.

– Откуда вы знаете про источник энергии? – бесстрастно спросил Хансен.

– Наверное, вычитал где-то.

– Ну-ну, вычитал… – он бросил на меня невозмутимый взгляд, затем вернулся к газете:

«В сообщении из Москвы, – продолжил он, – говорится, что около двадцати часов назад из Мурманска вышел атомный ледокол «Двина», самый мощный в мире, и сейчас он идет на большой скорости прямым курсом к полярным льдам. Однако специалисты не надеются на успех, поскольку в это время года отдельные массы плавучего льда уже спрессовались в сплошное ледовое поле, непреодолимое даже для такого ледокола, как «Двина».

Единственная слабая надежда на спасение для оставшихся в живых – подводная лодка «Дельфин». Но, судя по всему, шансы на успешный результат у спасательной экспедиции явно невелики. Маловероятно, что «Дельфину» удастся пройти несколько сот миль под сплошным ледовым полем, равно, как и то, что он сможет пробить лед в нужном месте, даже если будет установлено точное место нахождения оставшихся в живых людей. Тем не менее, вполне очевидно, что единственное в мире судно, способное пробиться в заданный район, – это «Дельфин», гордость американского атомного подводного флота».

Хансен прервался и некоторое время читал про себя. Затем он сказал:

– Вот и все. Дальше идет подробное описание «Дельфина» – это мы и сами знаем. И куча всякой забавной дребедени, типа того, что команда «Дельфина» – цвет элиты американского военно-морского флота.

Роулингс, похоже, остался недоволен Забрински, белый медведь с красной мордой осклабился, ловко извлек из кармана пачку сигарет пустил по кругу. Потом, посерьезнев, он сказал:

– Да, собственно, а чего эти чокнутые забыли на «макушке мира»?

– Они же метеорологи, болван, – растолковал ему Роулингс, – или ты пропустил слова лейтенанта мимо ушей? Ты на этом словечке, конечно, язык сломаешь, – снисходительно прибавил он. – Зато лейтенант прожевал его лихо. Запоминай, Забрински, это станция, где изучают погоду.

– Вот я и говорю – чокнутые, – проворчал Забрински. – Какого черта их туда занесло, лейтенант?

– А ты спроси доктора Карпентера, – сухо отрезал Хансен, уставившись в заиндевевшее окно, за которым в сгустившемся мраке кружил серый снег, как будто его холодные глаза узрели где-то далеко-далеко обреченных людей, дрейфующих навстречу гибели в бескрайнем суровом ледовом плену. И потом прибавил: – Я думаю, он знает гораздо больше меня.

– Мне мало что известно, – признался я. – И в том, что я знаю, нет ничего таинственного или ужасного. Для метеорологов Арктика и Антарктика – две крупнейшие области, где формируется климат нашей планеты, именно они влияют на погоду в других районах земного шара. Об Антарктике нам уже все известно, а вот об Арктике мы не знаем практически ничего. Поэтому мы выбираем подходящую плавучую льдину, ставим домики, переправляем туда ученых с оборудованием, и те с полгода или около того знай себе дрейфуют вокруг «крыши мира». У вас, американцев, уже действуют две или три такие станции. У русских, насколько я знаю, с десяток, большей частью они дрейфуют в Восточно-Сибирском море.

– А как они устанавливают эти станции, док? – спросил Роулингс.

– По-разному. Ваши предпочитают ставить их зимой, когда льды замерзают настолько, чтобы мог сесть самолет. Американцы обычно вылетают с мыса Барроу на Аляске и кружат над ледовым полем до тех пор, пока не отыщут плавучую льдину подходящих размеров – даже если льды спрессовались и смерзлись, опытный специалист может сказать, какая из них останется целой и невредимой в оттепель, когда начнется вскрытие ледяного покрова. Потом прилетает самолет с лыжными шасси, выгружает домики, аппаратуру, имущество, припасы, высаживает людей, и те начинают оборудовать станцию.

Русские предпочитают летнее время и корабли. Как правило, в таких операциях участвует атомный ледокол «Ленин». Он просто пробивает тонкий летний лед, оставляет грузы и людей за бортом и дает тягу, пока льды снова не смерзлись. Таким же образом мы поступили и с «Зеброй» – это наша единственная дрейфующая полярная станция. Русские посадили наших полярников на борт «Ленина», потому как сотрудничество в области метеорологии на руку всем странам – и высадили их во льдах к северу от Земли Франца-Иосифа. «Зебра» уже значительно удалилась от своей начальной позиции: полярные льды, сплошь покрывающие Северный Ледовитый океан на полюсе, не поспевают за вращением Земли, которая кружится вокруг своей оси с запада на восток, то есть они как бы смещаются на запад по отношению к общему вращению земной коры. Значит, в настоящее время станция находится где-то в четырехстах милях севернее Шпицбергена.

– Они и впрямь рехнулись, – сказал Забрински. Немного помолчав, он поглядел на меня с любопытством и прибавил:

– Выходит, вы служите в британском флоте, док?

– Извините грубияна Забрински, доктор Карпентер, – холодно сказал Роулингс. – В отличие от нас, остальных, он был лишен преимуществ хорошего воспитания. Оно и понятно: родился-то он в Бронксе.

– А чего такого я сказал? – невозмутимо проговорил Забрински. – Я же имел в виду Королевский флот. Правда, док?

– Можно сказать, я приписан к нему.

– Разумеется, внештатно, – кивнул Роулингс. – А с чего это вдруг вас потянуло в Арктику, док? Если в отпуск, то там мне жарко, доложу я вам.

– Людям на «Зебре» понадобится срочная медицинская помощь. Если, конечно, они еще живы.

– У нас на борту есть свой врач, и он, как я слыхал от тех, кого он пользовал, довольно ловко управляется со стетоскопом. Большой спец.

– Доктор, ваше стремление просто неразумно, – строго заметил Забрински.

– Именно это я и имел в виду, – как бы извиняясь, пояснил Роулингс. – Мне нечасто случается общаться с таким же образованным человеком, как я сам, так что поневоле станешь походить на остальных. Дело в том, что «Дельфин» битком набит лекарствами.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся я. – Да, но оставшиеся в живых люди, которых нам предстоит найти, могут страдать от переохлаждения, обморожения и даже гангрены. А я в таких делах действительно кое-что смыслю.

– Неужели? – Роулингс углубился в изучение того, что осталось на дне его чашки. – Интересно, как можно стать таким специалистом?

Хансен, очнувшись, оторвал взгляд от окна, за которым царил снежный мрак.

– Доктор Карпентер не в суде, – мягко сказал он. – И совещание обвинителей на этом прекращается.

Допрос прекратился. Подобную фамильярность в общении между офицером и подчиненными, эдакое лихое панибратство и снисходительно-пренебрежительное обращение друг к другу, обогащенное обманчивыми оттенками, присущими дешевой комедии, – все это я уже видел раньше, хоть и нечасто. Нечто похожее я наблюдал в общении между членами экипажа одного новейшего бомбардировщика британских военно-воздушных сил: такие дружеские взаимоотношения возможны только в тесно сплоченной группе знатоков своего дела, где каждый сознает свою полную зависимость от остальных членов группы. Невольная бесцеремонность и фамильярность в отношениях вовсе не свидетельствует об отсутствии дисциплины, как раз напротив: это есть доказательство высочайшего уровня самодисциплины, когда один специалист ценит в другом не только его профессиональное мастерство, но и чисто человеческие достоинства. Ясно было и то, что в своем поведении моряки руководствуются определенным неписаным сводом правил. В кажущемся бесцеремонно-непочтительном отношении Роулингса и Забрински к лейтенанту Хансену угадывалась некая незримая черта, за которую ни один из них никогда бы не переступил; что же до Хансена, то он всячески старался не показывать своего превосходства над подчиненными, когда бросал в их адрес колкие замечания. Хотя при этом ни у кого из них не возникало ни тени сомнения насчет того, кто здесь начальник.

Покончив с расспросами, Роулингс и Забрински принялись на чем свет стоит костерить Шотландию и, в частности, базу Холи-Лох, как совершенно непригодную для подводных лодок, как вдруг мимо окна столовой пронесся джип – в свете его фар снежная круговерть казалась еще гуще и темнее. Прервавшись на полуслове, Роулингс вскочил на ноги, потом медленно и задумчиво опустился на стул.

– Это заговор! – объявил он. – Теперь держись!

– Видал, кто к нам пожаловал? – спросил Хансен.

– Еще бы! Сам Кривоногий Энди.

– Я этого не слышал, Роулингс, – холодно бросил Хансен.

– Вице-адмирал американского военно-морского флота Джон Гарви, сэр.

– Кривоногий Энди, ишь ты! – задумчиво проговорил Хансен и подмигнул мне. – Адмирал Гарви, командующий нашими военно-морскими силами в НАТО. Интересные дела. И чего он здесь позабыл?

– Никак разразилась третья мировая война, – объявил Роулингс. – Так что адмиралу самое время пропустить первый стаканчик мартини – и полный порядок…

– Часом не с вами ли он прилетел вечером из Ренфрю на той вертушке, – сурово прервал его Хансен.

– Нет.

– А вы с ним случаем не знакомы?

– Никогда даже не слышал о нем раньше.

– Интересно, интересно, – проговорил Хансен.

Несколько минут прошло в бессвязной болтовне: Хансен и двое подчиненных, забыв, очевидно, обо всем на свете, думали и гадали, кой черт принес сюда адмирала Гарви – и вдруг в столовую ворвался порыв ветра со снегом; в распахнутой настежь двери появился моряк в синей штормовке. Войдя внутрь, он направился к нашему столу.

– Привет от капитана, лейтенант. Будьте любезны проводить доктора Карпентера в его каюту.

Хансен кивнул, поднялся и повел нас на выход. Снег валил уже не так сильно, кругом царила кромешная мгла, с севера по-прежнему дул ледяной, пронизывающий ветер. Хансен двинулся к ближайшим сходням, подойдя к ним, остановился в свете прожектора и, увидев, как моряки и рабочие верфи, словно призраки, окутанные белым саваном, осторожно опускают в носовой люк застропленную торпеду, повернулся и направился к кормовым сходням. Когда мы оказались внизу, на палубе, Хансен предупредил:

– Глядите под ноги, док. Здесь немного скользко.

Он не ошибся, и я, памятуя о ледяной купели бухты Холи-Л ох, ожидавшей меня в случае одного неверного шага, все время был начеку. Проникнув под брезентовый навес, которым был обтянут кормовой люк, мы буквально свалились по железному трапу в теплый, тщательно выдраенный, сверкающий чистотой дизельный отсек, заставленный сложнейшими механизмами, выкрашенными в серый цвет, и контрольно-измерительными щитами; в каждом горели яркие немигающие флуоресцентные лампы.

– И вы не станете завязывать мне глаза, лейтенант? – спросил я.

– А зачем? – усмехнулся тот. – Вы, наверное, итак все знаете. А если нет, все равно никому не расскажете – в противном случае можете считать, что небо в клетку на несколько лет вперед вам обеспечено.

Я прекрасно понял, что он имел в виду. И последовал за ним, мягко ступая по черному резиновому покрытию палубы, мимо крышек двух огромных машин, в которых без труда можно было угадать электрические турбогенераторы. Дальше стояли установки куда более внушительных размеров, за ними была дверь, а за дверью тянулся довольно узкий проход длиной футов тридцать. Пока мы шли, я всю дорогу ощущал под ногами сильную вибрацию и гул. Где-то рядом, похоже, находился ядерный реактор. Он действительно был рядом, прямо под нами. Вдоль прохода прямо в палубу были вмонтированы люки, задраенные круглыми крышками, которые, вероятно, закрывали плотно освинцованные смотровые окошки – единственный ближайший доступ к ядерному горнилу «Дельфина», скрытому в глубине его чрева.

В конце прохода виднелась другая наглухо задраенная дверь – миновав ее, мы попали в отсек, где, очевидно, размещался центральный пост «Дельфина». Слева – отгороженная переборкой радиорубка, справа – целая батарея механизмов и загадочных цифровых досок, а прямо впереди – большой штурманский стол. Чуть дальше, посреди рубки, стояла система выдвижных устройств, за ними, в глубине, располагалась перископная площадка со спаренными перископами. В общем, этот центральный пост был вдвое больше тех, что я видел на дизельных подводных лодках, при том, что здесь едва ли не каждый квадратный дюйм пространства был занят тем или иным хитроумным устройством или прибором, а за переплетенными в гирлянды проводами, кабелями и трубами самых разных видов и размеров даже трудно было различить проход на носовую палубу.

Передняя часть центрального поста была точной копией многоместной кабины экипажа многодвигательного реактивного самолета. Здесь, прямо напротив приборов с зачехленными градуированными шкалами различались два отдельных роговидных штурвала, похожих на авиационные, и ручки управления. Позади штурвалов стояли два кожаных кресла, на каждом, как я успел заметить, имелись пристяжные ремни, предназначенные для рулевого. Интересно, какие трюки мог проделывать «Дельфин», если рулевому, чтобы не вылететь из кресла, приходилось пристегиваться ремнями безопасности!

Напротив поста управления, на выходе из центрального поста, в глубине прохода находился другой отгороженный переборками отсек. Никаких табличек на его двери не было, а спросить, что это за помещение, я не успел. Хансен спешно увлек меня дальше по проходу; остановившись у первой двери слева, он постучал. Дверь отворилась. На пороге стоял капитан Свенсон.

– А, вот и вы. Извините, что заставил вас ждать, доктор Карпентер. Отходим в шесть тридцать. Джон, – это Хансену, – вы управитесь в срок?

– Все зависит от того, как скоро погрузят торпеды, капитан.

– Мы берем только шесть.

Хансен вскинул бровь, но смолчал. А потом сказал:

– Загружаем прямо в аппараты?

– Да, они должны быть наготове.

– Без запчастей?

– Без.

Хансен кивнул и ушел. Свенсон пригласил меня в свою каюту и закрыл дверь.

Каюта капитана Свенсона, признаться, была чуть больше телефонной будки, но не настолько, чтобы это сразу бросалось в глаза. Встроенная койка, раздвижной умывальник, маленький письменный стол и стул, складной табурет, рундук, несколько ретрансляторов с градуированной шкалой прямо над койкой, и все. Тот, кто отважился бы станцевать здесь твист, наверняка ударился бы раз десять обо все, что угодно – даже оставаясь посреди каюты.

– Доктор Карпентер, – сказал Свенсон, – позвольте представить вам адмирала Гарви, командующего американскими военно-морскими силами в НАТО.

Адмирал Гарви поставил стакан, который держал в руке, поднялся с единственного стула и протянул мне руку. Как только он встал, соединив ноги вместе, я, заметив более чем зримое расстояние между его коленями, без труда догадался, чем он был обязан первой частью своего прозвища – Кривоногий Энди: на шаткой палубе корабля адмирал, подобно Хансену, чувствовал себя как дома. Это был высокий, краснолицый, убеленный сединами мужчина с белесыми бровями и горящими голубыми глазами; в нем ощущалось нечто такое, что присуще всем без исключения высшим флотским чинам, независимо от цвета кожи или национальности.