Текст книги "Роковой рейд полярной «Зебры»"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

– Так кто же все-таки убийца? – едва слышно спросил Джереми. – Скажите, ради Бога. Нас здесь девять человек, и вы наверняка знаете, кто он.

– Да, знаю. Но подозрение падает только на шестерых из вас. Тех, кто после того, как случился пожар, имел доступ к радиопередатчику. Капитана Фольсома и братьев Харрингтонов придется сразу же исключить, они вообще не могли передвигаться, и каждый из вас может это подтвердить. Таким образом, Джереми, круг подозреваемых сужается до вас, Киннэрда, доктора Джолли, Хассарда, Нэсби и Хьюсона…

Итак, налицо четыре убийства и государственная измена. И приговор здесь может быть только один. Судебное разбирательство завершится очень скоро – через три недели для вас все будет кончено. Вы очень умный человек, дружище. Более того, вы на редкость изобретательны. Но, боюсь, финал разыгранного вами спектакля близок, дорогой доктор Джолли.

Никто из присутствующих не проронил ни звука. Все были просто ошеломлены. И лишь через несколько секунд эти люди, подобно марионеткам, повинующимся движению руки кукловода, разом повернули головы и безмолвно воззрились на доктора Джолли. Тот же, медленно поднявшись со стула, с широко раскрытыми глазами, сделал два шага в мою сторону. На лице у него читалось негодование, губы тряслись.

– Я?! – Голос его прозвучал низко, хрипло, неуверенно. – Я?! Да вы что… совсем рехнулись, доктор Карпентер! И как, черт возьми, такое могло прийти вам в голову, старина…

Я ударил его. Не знаю, зачем я это сделал, – глаза мне затуманила розовая пелена. И прежде чем, я успел сообразить, что произошло, Джолли покачнулся и рухнул на пол, прикрывая обеими руками разбитые губы и нос. Думаю, будь у меня в ту минуту нож или пистолет, я непременно убил бы его как собаку, гнусную тварь – без капли жалости и сострадания. Постепенно пелена, застилавшая мне глаза, рассеялась. Никто из присутствующих не шелохнулся. Джолли с трудом встал на четвереньки, затем медленно поднялся на ноги и тяжело упал в стоящее рядом кресло. В руках у него был пропитавшийся кровью носовой платок. В кают-компании воцарилась мертвая тишина.

– Это вы, Джолли, повинны в смерти моего брата и тех, кто навсегда остался на «Зебре», – проговорил я. – Знаете, на что я надеюсь? На то, что у палача оборвется веревка, и умирать вы будете долго и мучительно.

Джолли отнял платок ото рта.

– Вы безумец, – пролепетал он разбитыми и уже начавшими опухать губами, издав при этом звук, скорее, похожий на шипение. – Вы не понимаете, какую чушь несете.

– Присяжным в Оулд Бейли будет виднее. Я шел за вами по пятам, Джолли, почти шестьдесят часов.

– Что вы сказали? – воскликнул Свенсон. – Вы все знали еще шестьдесят часов назад?

– Я понимал, что рано или поздно услышу от вас гневный упрек, капитан, – устало ответил я. – Но если бы вы узнали имя убийцы раньше, вы тотчас надели бы на него наручники. А мне хотелось выяснить, куда дальше ведут его следы, выявить его связи и сообщников. Потом, однако, я понял, что следы его обрываются здесь. Но сначала, прошу вас, выслушайте меня.

Скажите, неужели никому из вас не показалось странным, что Джолли, выскочив из горящего домика, тут же упал в обморок и долго пролежал без сознания? Сам он объяснил это тем, что якобы задохнулся. Но почему, интересно знать, он не задохнулся еще в домике, где было полно дыма? Странное дело! Особенно, если учесть, что удушье у него наступило на свежем воздухе. Впрочем, ничего странного тут нет. Джолли специально разыграл эту комедию. Он хотел, чтобы всем стало ясно, что он не в силах бороться с огнем и вообще не способен на активные действия.

– Едва ли подобное поведение доказывает его виновность, – перебил меня Свенсон.

– Я не пытаюсь ничего доказать, – возразил я, – а лишь привожу факты. Итак, факт номер два. Вы, Нэсби, корили себя за то, что не добудились Фландерса и Брайса, и из-за этого они, мол, погибли. Но вы могли будить их сколько угодно, они бы все равно не проснулись. Потому что Джолли усыпил их – эфиром или хлороформом: ведь только он один имел доступ к лекарствам, в том числе, и к снотворным препаратам. К тому же, как вы сами признались, у вас с Хьюсоном было такое ощущение, будто вас чем-то одурманили. Но тут нет ничего удивительного – вы тоже оказались под воздействием паров эфира или хлороформа, правда, в значительно меньшей степени.

Факт номер три. Сегодня утром я спросил у капитана Фольсома, кто распорядился перенести трупы в лабораторию. Фольсом сказал, что это было сделано по его распоряжению, после того как он послушался совета Джолли.

Факт номер четыре. Именно Джолли заявил, что теперь не имеет никакого значения то обстоятельство, как начался пожар. С его стороны, это была грубая попытка перевести разговор на другую тему. Ведь он так же, как и все мы, прекрасно понимал – установление истинных причин пожара имеет первостепенное значение. Кстати, Джолли, это вы умышленно забили льдом почти все огнетушители перед тем, как поджечь станцию.

– Это какой-то кошмар, – слабым голосом выговорил Джолли. – Клянусь Богом, я даже не пойму, о чем вы говорите.

– Факт номер пять, – неумолимо продолжал я. – Джолли нужно было во что бы то ни стало задержать возвращение «Дельфина» в Шотландию. Он мог этого добиться, убедив нас, что Болтон и Браунелл, находившиеся в крайне тяжелом состоянии, не выдержат транспортировку на борт. Однако на «Дельфине» было еще двое врачей: Бенсон и я, – и мы могли нарушить все его планы, если бы пришли к выводу, что Болтон с Браунеллом вполне транспортабельны. И тогда Джолли попытался устранить нас обоих.

Начнем с Бенсона. В тот день стояла почти кромешная темень. Но Джолли, тем не менее, разглядел в луче прожектора Бенсона, который поднимался перед ним и уже достиг ограждения мостика. Джолли резко рванул на себя веревку – и Бенсон, поскользнувшись на обледенелом борту, тут же потерял равновесие. Всем показалось, будто он рухнул на Джолли. На самом деле все обстояло по-другому. Через секунду после того, как Бенсон упал, послышался хруст – несчастный доктор, и правда, ударился головой, но не об лед, а о сапог Джолли.

– Вы рехнулись, – чисто машинально возразил он. – Это сущий вздор. Вы все равно ничего не докажете.

– Поглядим. Джолли утверждал, будто Бенсон свалился ему прямо на голову. А для вящей убедительности он и сам кинулся головой об лед. Но сознания он не терял – просто притворялся: не успели мы принести его в лазарет, как он пришел в себя. Я нащупал у него на голове всего-навсего маленькую шишку, хотя, если удар и впрямь оказался бы сильным, он разбил бы себе голову в кровь.

Потом Джолли напал на меня. Прямых тому доказательств у меня, конечно, нет. Однако Джолли был рядом, когда я спросил у вас, капитан, где находится кладовая медицинского имущества. Он прошмыгнул следом за мной и Генри и ослабил запор на крышке люка. Но со мной ему повезло меньше, чем с Бенсоном. Тем не менее, даже после того, когда мы на следующее утро отправились на станцию, Джолли все равно пытался воспрепятствовать тому, чтобы Болтона и Браунелла перенесли на борт, уверяя, будто состояние Болтона по-прежнему крайне тяжелое. Но вы, капитан, тогда настояли на своем.

– Что касается Болтона, тут я был совершенно прав, – неестественно спокойным голосом сказал Джолли. – Болтон умер.

– Вот именно, – согласился я. – А умер он потому, что вы его убили. И уже только за одно это убийство вас следует вздернуть. Не знаю почему, но Джолли нужно было непременно остановить корабль. Или, по крайней мере, задержать. Вот он и устроил пожар, чтобы вы, капитан, отдали приказ выключить реактор. Турбинный отсек – лучшего места для поджога на корабле не сыскать. В лазарете он смастерил хитроумное устройство замедленного действия вроде дымовой шашки с бикфордовым шнуром. Но Джолли надо было найти веский повод, чтобы проникнуть в турбинный отсек, когда там никого не будет. Это можно было сделать только глубокой ночью.

И вот поздно вечером, накануне пожара, наш неутомимый доктор отправился осматривать своих пациентов. Я пошел вместе с ним. Болтон лежал в дозиметрической лаборатории, куда можно попасть только через турбинный отсек. В лаборатории за ранеными присматривал вахтенный матрос, и Джолли предупредил, чтобы он немедленно сообщил ему, если состояние Болтона ухудшится. Что тот и сделал. После пожара я опросил механиков и мотористов. В ту роковую ночь, около половины второго, один из них, тот, что нес вахту, видел, как Джолли проходил через турбинный отсек в дозиметрическую лабораторию, куда его срочно вызвал дежурный матрос. Минуя турбинный отсек, Джолли незаметно подбросил дымовую шашку, не забыв предварительно поджечь бикфордов шнур. Однако он никак не предполагал, что шашка закатится под турбину с насквозь промасленной обивкой, которая могла вспыхнуть даже от небольшого количества тепла…

Что же касается Болтона, то Джолли действительно его убил. И доказательство тому – лист фольги, сплошь покрытой отпечатками его пальцев. Именно эту фольгу Джолли положил той ночью Болтону на обожженное предплечье сразу же после того, как сделал ему обезболивающий укол: ведь Болтон сильно страдал. Однако, перед тем, как нанести на фольгу мазь, он насыпал на нее поваренной соли. Джолли знал, что обезболивающее начнет действовать через три-четыре часа и что вместе с мазью в рану Болтону попадет и соль. Болтон кричал от дикой боли. И вскоре умер от шока. По милости Джолли.

– Что ж, Джолли, – это Джолли. Кстати, доблесть и героизм, проявленные им при тушении пожара, – не более чем показуха. Когда Джолли в первый раз попал в задымленный турбинный отсек, там было настоящее пекло, ему это пришлось не по душе, и он симулировал обморок, чтобы его скорее вынесли на более или менее свежий воздух. Потом…

– Но ведь с него чуть было не слетела маска, – возразил Свенсон.

– Он сам ее сдвинул. Любой из нас сможет задержать дыхание на десять-пятнадцать секунд. Что, собственно, Джолли и сделал. Потом он буквально не вылезал из турбинного отсека. Но только потом, когда пожар уже почти потушили. К тому же на нем постоянно была кислородная маска. Так что чистым воздухом он надышался больше, чем любой из нас. Верно, Джолли?

Тот не ответил.

– Где пленки, Джолли?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – хладнокровно сказал доктор. – Клянусь Господом, руки у меня чисты.

– В таком случае, как объяснить, что на фольге с вашими отпечатками пальцев остались следы соли?

– Ни один врач не застрахован от ошибки.

– Ошибки! Бросьте изворачиваться, Джолли. Где пленки?

– Ради Бога, оставьте меня в покое, – устало попросил он.

– Ну, как знаете. – Я взглянул на Свенсона. – На «Дельфине» ведь найдется надежное место для нашего приятеля?

– Найдется, – сурово ответил Свенсон. – И я лично препровожу его туда.

– Никто из вас не сдвинется с места! – вдруг рявкнул Киннэрд. Он буравил меня жестким взглядом, в руках у него был «люгер», нацеленный мне прямо между глаз.

XIII

– Ох уж мне эта контрразведка! А вы, Карпентер, я погляжу, тоже не лыком шиты! – изменившимся, слащавым голосом проговорил Джолли.

– Однако, старина, фортуна – штука чрезвычайно капризная. И не вам этому удивляться. Вы, безусловно, еще тот ловкач. Но прошу вас – впредь без глупостей. Киннэрд – первоклассный стрелок, и вы все у него на мушке.

Джолли осторожно приложил платок к окровавленным губам, поднялся, подошел ко мне и свободной рукой ощупал мою одежду.

– Ну и ну, – изумился он, – вы даже не прихватили с собой пистолет. Как же вы допустили этакую промашку, а, Карпентер? Не откажите в любезности, повернитесь к Киннэрду спиной.

Я безропотно повиновался. И Джолли, самодовольно ухмыльнувшись, дважды со всего размаха ударил меня по лицу. Я пошатнулся, но на ногах устоял – и тут же ощутил во рту солоноватый привкус крови.

– Значит, как я и думал, Киннэрд с вами заодно, – медленно, с трудом выговорил я. – Выходит, это он так ловко орудовал пистолетом?

– Мне бы не хотелось приписывать себе все заслуги, дружище, – с нарочитой скромностью признался Киннэрд. – Мы их, скажем так, поделили пополам.

– Стало быть, именно вы отправились на поиски капсулы, – продолжал я. – Оттого-то, небось, и обморозили себе лицо?

– Просто на обратном пути я сбился с дороги, – подтвердил Киннэрд. – Думал, уже никогда не найду эту проклятую станцию.

– Джолли, Киннэрд… – с недоумением проговорил Джереми. – Вы же были нашими товарищами… Вы – грязные, мерзкие скоты…

– Полегче! – велел ему Джолли. – Киннэрд, не стоит утруждать себя ответами на глупые вопросы. В отличие от Карпентера, мне не доставляет никакого удовольствия обсасывать подробности и превозносить собственные заслуги. Как вы верно подметили, Карпентер, я – человек действия. Капитан Свенсон, подойдите-ка к телефону, вызовите центральный пост и прикажите всплыть – мы ложимся на обратный курс.

– А не сдается ли вам, Джолли, что вы перегибаете палку? – без тени волнения в голосе спросил Свенсон. – Похитить подводную лодку вам не удастся.

– Киннэрд, – обратился Джолли к сообщнику, – наведика-ка пистолет Хансену на грудь и, как только я досчитаю до пяти, нажмите на курок. Раз, два, три…

Признав свое поражение, Свенсон махнул рукой, прошел через всю кают-компанию к висевшему на переборке телефону и отдал соответствующий приказ. Потом он вернулся на свое место и посмотрел на меня с немым укором. Я окинул быстрым взглядом кают-компанию: Джолли, Хансен и Роулингс стояли, Забрински с каким-то журналом в руках сидел чуть поодаль. Остальные же располагались за столом. Киннэрд с пистолетом держался от всех на почтительном расстоянии.

– Похищение атомной подводной лодки – дело весьма увлекательное и притом довольно выгодное, капитан Свенсон, – сказал Джолли. – Однако я не собираюсь превышать свои полномочия. Нет, мы попросту оставим вас. Неподалеку отсюда курсирует советский корабль с вертолетом на юте. Через какое-то время, капитан, вы отправите радиограмму на частоте, которую я вам назову, сообщите наши точные координаты – и за нами прилетит вертолет.

– Куда вы спрятали пленки? – настойчиво спросил я.

– Они уже у русских, на корабле.

– Где-где?! – воскликнул Свенсон. – Но как, черт побери, они могли к ним попасть?

– Уж не обессудьте, старина. В отличие от Карпентера, я не привык попусту чесать языком. Настоящий профессионал, дорогой капитан, никогда не раскрывает своих секретов.

– Неужели вы надеетесь, что все это сойдет вам с рук? – мрачно спросил я, едва ворочая языком и с трудом шевеля распухшими губами.

– А вы, похоже, уверены в обратном? Но ведь вам, как никому другому, должно быть известно – преступление отнюдь не всегда приводит к наказанию.

– На вашей совести восемь смертей, – изумленно рассуждал я. – А вы тут стоите и самодовольно похваляетесь…

– Самодовольно? – задумчиво переспросил Джолли. – Нет, лично я никакого самодовольства в этом не вижу. Я – профессионал, а профессионалы никогда не убивают без надобности. И уж если мне пришлось пойти на убийство, значит, это было необходимо. Только и всего.

– Вы уже трижды назвали себя профессионалом, – медленно проговорил я. – Допускаю я, видно, и впрямь совершил ошибку, недооценив вас как противника. Вас не просто внедрили в команду «Зебры». Судя по всему, вы давно в этой игре…

– Лет шестнадцать, старина, – невозмутимо уточнил Джолли. – Мы с Киннэрдом – лучшие агенты во всей Великобритании, и нашим… гм-м… исключительным талантам найдется применение в какой угодно области.

– Так вы признаетесь в том, что совершили восемь убийств?

Джолли пронзил меня колодным взглядом и, немного поразмыслив, произнес:

– Чертовски нелепый вопрос. Карпентер. Ну да, разумеется. Я ведь уже говорил. А почему это, собственно, вас интересует?

– А вы, Киннэрд?

Окинув меня мрачным, подозрительным взглядом, Киннэрд спросил:

– Зачем вам это знать?

– Если вы ответите на мой вопрос, я охотно отвечу на ваши. – Боковым зрением я уловил, что Джолли не сводит с меня глаз, сузившихся до щелок. Он, очевидно, смекнул, что в моих словах кроется подвох.

– Вы прекрасно знаете, приятель, я тоже приложил руку к этому делу, – холодно проговорил Киннэрд.

– Что, собственно, и требовалось услышать. Таким образом, только что в присутствии свидетелей вы оба признались в том, что совершили восемь убийств. А теперь, Киннэрд, я отвечу на ваш вопрос. Мне нужно было услышать ваше устное признание, поскольку, кроме фольги и еще кое-чего, о чем я вскоре упомяну, у нас не было сколько-нибудь существенного доказательства вашей вины. Зато теперь оно есть и, боюсь, вы уже никогда не сможете применить свои незаурядные таланты в какой бы то ни было области. И корабля с вертолетом вам не видать, как своих ушей. Очень скоро вы оба будете болтаться на виселице.

– Что за вздор! – презрительно усмехнулся Джолли. Однако в его усмешке я уловил оттенок беспокойства. – Вы, похоже, блефуете?

Оставив его вопрос без ответа я продолжал:

– О том, что у вас был сообщник, Джолли, я догадался пару дней назад. И мое подозрение пало именно на вас, Киннэрд. Вы жили с Джолли в одном домике и имели прямой доступ к радиопередатчику. Кстати, дверь в радиорубку вовсе не заклинило, когда Нэсби примчался к вам, чтобы предупредить о пожаре. Просто вы налегли на дверь изнутри всем весом и не впустили повара.

Далее. Грант был помощником радиста – вашим помощником. Киннэрд. Он, вероятно, видел, как вы убили кого-то из людей Холлиуэлла, и вы попытались убрать его, ударив по шее, сбоку, – на этом месте я обнаружил у него сильный кровоподтек. Вы оставили тело Гранта в горящем домике, надеясь, что тот сгорит заживо, но вы просчитались – капитан Фольсом бросился в охваченную пламенем радиорубку и вынес Гранта. Живого, но без сознания.

А это совсем не входило в ваши планы, верно, Джолли? Если бы Грант вдруг очнулся, он немедленно сообщил бы обо всем, что видел. Но добить его сразу вам не удалось – в главном жилом домике, куда вы все перебрались после пожара, постоянно кто-то находился. Когда же прибыли мы, вами овладело отчаяние. Но вы все же рискнули. Помните, я удивился, узнав, что вы израсходовали почти все запасы морфия? Тогда, признаться, я и впрямь был удивлен. Позже мне все стало ясно. Вы регулярно вводили Гранту морфий, чтобы он не пришел в себя. А потом вкололи ему последнюю шальную дозу, от которой он и умер. Или я не прав?

– А вы умнее, чем я думал, – невозмутимо сказал Джолли. – Я действительно недооценивал вас. Правда, теперь это уже не имеет никакого значения, старина.

– Джолли, – не обратив внимания на его слова, продолжал я, – как вы думаете, почему я, подозревая вас и Киннэрда, позволил вам обоим завладеть инициативой?

– Откуда вы могли знать, что Киннэрд вооружен? – спросил Джолли.

– Откуда? – Я перевел взгляд на Киннэрда. – А вы уверены, что ваш пистолет в полном порядке?

– На этой трухлявой мякине, приятель, меня не проведешь, – презрительно бросил Киннэрд.

– Я просто спросил, только и всего, – мягко ответил я. – Правда, при этом подумал, может, бензин, оставшийся в баке тягача, разъел в пистолете всю смазку?

Джолли приблизился ко мне почти вплотную, глаза его сверкали холодным блеском.

– Как вы узнали? Что вы еще удумали?

– Впрочем, на самом деле пистолет в топливном баке обнаружил капитан Свенсон, – сказал я. – Вы оставили его там потому, что знали – на борту вас могут подвергнуть досмотру. Но «профессионал» ни за что на свете не расстанется со своим оружием без серьезных причин, не так ли, Джолли? Я был уверен, вы воспользуетесь любой возможностью, чтобы вернуться на станцию и взять пистолет. Вот я и положил его обратно в бак.

– Черт бы вас побрал, Карпентер! – не выдержал Свенсон. – И вы ничего мне не сказали. Забыли, да?

– Я умышленно ничего не сказал. А пистолет я подложил в бак после того, как почти вычислил Джолли. Потом я понял, что у него есть сообщник и что скорее всего это – Киннэрд. Именно он извлек затем пистолет из бака, поскольку Джолли уже не мог вернуться на станцию. Это вызывало бы лишние подозрения. А теперь, Киннэрд, поднимите пистолет вверх.

– По-моему, ваш блеф слишком затянулся, приятель. – Оружие было направлено мне прямо в лицо.

– Это ваш последний шанс, Киннэрд. Делайте, что я говорю, иначе через двадцать секунд вам понадобится помощь врача.

Киннэрд грязно выругался, Тогда я коротко сказал:

– Действуйте, Роулингс.

Все разом посмотрели на Роулингса – тот, со скрещенными на груди руками, стоял, оперевшись спиной на переборку. Киннэрд тоже перевел взгляд на Роулингса, нацелив на него пистолет. В следующий миг раздался хорошо мне знакомый трескучий выстрел «манлихера». Киннэрд вскрикнул – «люгер» выпал из его простреленной руки. Забрински, держа в одной руке мой пистолет, а в другой – журнал с аккуратной черной дыркой посередине, с восхищением оценил свою работу и, повернувшись ко мне, спросил:

– Я ведь все сделал правильно, как вы и просили, док?

– Вы сделали все точно, Забрински. Отличная работа. Благодарю вас.

– Да уж, работа, что надо, – пробурчал Роулингс и, подобрав упавший «люгер», направил его на Джолли. – Как вы, наверное, успели заметить, с четырех футов, даже Забрински умудрился не промахнуться. – Порывшись у себя в кармане, Роулингс извлек упаковку бинта и, швырнув ее Джолли, прибавил: – Ведь доктор Карпентер предупреждал, что вашему дружку может понадобиться помощь врача. Вот видите, он оказался прав, так что вам и карты в руки.

– Нет уж, прошу покорно, – злобно огрызнулся Джолли.

Роулингс посмотрел на Свенсона и совершенно спокойно спросил:

– Сэр, разрешите шарахнуть доктора Джолли разок по башке. Вот этим старым добрым пистолетом. Может, тогда он будет делать то, что ему велят.

– Валяйте, – мрачно ответил Свенсон.

Разрешение капитана вмиг возымело должное действие – Джолли выругался и принялся сдирать с бинта упаковку.

С минуту-другую, пока все присутствующие безмолвно наблюдали за нервными неловкими движениями Джолли, бинтовавшего простреленную руку Киннэрда, в кают-компании царила мертвая тишина, которую наконец нарушил Свенсон.

– Единственное, чего я не могу понять, – сказал он, – как Джолли ухитрился избавиться от пленок.

– Да очень просто, – ответил я. – Они дождались, когда мы минуем водяной барьер, поместили пленки в водонепроницаемый контейнер, прицепили к нему сигнальный буек и выбросили его в море через желоб для отходов на камбузе. Сегодня утром Роулингс видел, как Киннэрд проник на камбуз, и в руках он держал какой-то контейнер и буек ядовито-желтого цвета.

Кстати, я не совсем точно выразился, когда сказал, что не знаю, почему Джолли хотел задержать возвращение «Дельфина» в Шотландию. Все очень просто. Он получил радиосообщение, что советский корабль не успеет достичь ледяного барьера к тому времени, когда туда с севера подойдет «Дельфин», русские попросили его сделать все, чтобы лодка оказалась в условленном месте как можно позже. У Джолли даже хватило наглости обсуждать со мной ходовые качества «Дельфина».

Джолли оторвал взгляд от руки Киннэрда и повернулся ко мне – лицо его было искажено от злобы и ненависти.

– Что ж, ваша взяла, Карпентер. Вы действительно одержали верх. Но лишь в одном. В главном же вы проиграли. Точные снимки мест дислокации основных американских ракетных баз уже в руках у русских. – Джолли осклабился в дикой ухмылке. – Так что по большому счету, Карпентер, вы проиграли.

– Что верно, то верно, русские получили пленки, – согласился я. – Но я отдал бы все на свете, чтобы взглянуть на лица ваших друзей, после того, как они их проявят. А теперь, любезный коллега, прошу внимания. Вы пытались убрать меня и Бенсона главным образом за тем, чтобы самому заняться лодыжкой Забрински, потому что пленки вы спрятали в гипсе, который наложили ему перед тем, как «Дельфин» прибыл на «Зебру». Ничего не скажешь, идеальный тайник. Однако, на беду вам и вашим русским друзьям, я снял с Забрински гипс еще до того, как сказал, что только собираюсь это сделать. Я извлек ваши пленки, заменил их другими и снова наложил ему гипс. И при этом получил еще один набор доказательств против вас. Отпечатки пальцев на пленках – ваши и Киннэрда. Так что проиграли вы, а не я. Нет, Джолли, вы далеко не профессионал, и русские в этом скоро убедятся.

С искаженным от ярости лицом, беззвучно шевеля раз битыми губами и как будто не замечая нацеленных на него двух пистолетов, Джолли бросился на меня. Но не успел он сделать и двух шагов, как пуля Роулингса его остановила. Джолли повалился на пол там, где стоял, словно ему на голову рухнул Бруклинский мост. Окинув его ледяным презрительным взглядом, Роулингс сказал:

– В жизни не получал большего удовольствия, чем от работы, которую поручил мне доктор Карпентер. Он попросил меня сделать несколько снимков и дал на время фотоаппарат доктора Бенсона. Эти негативы он потом и замуровал в гипс Забрински вместо настоящих пленок.

– Так что же вы снимали? – с любопытством спросил Свенсон.

Роулингс довольно усмехнулся:

– Да подряд все картинки, что висят у доктора Бенсона в лазарете: «Мишку-Йоги», «Дональда-Дака», «Пучеглазика», «Белоснежку в компании семи гномов». Там этого добра навалом. Каждый снимок – конфетка. А цвет – просто загляденье. – Лицо Роулингса расплылось в блаженной улыбке, и он прибавил: – Я, как и вы, док, отдал бы все на свете, лишь бы взглянуть на их лица, когда они проявят пленки.