Текст книги "Роковой рейд полярной «Зебры»"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Обезболивающее, – сказал я, – чтобы можно было работать и левой рукой.

Бросив взгляд на Роулингса, который вроде бы уже оклемался, я спросил:

– Как самочувствие?

– Лучше не бывает. – Он встал со стула и стал натягивать на себя комбинезон. – Будьте спокойны, док. Торпедист первого класса Роулингс с вами.

Он широко улыбнулся, и лицо его тут же скрылось под маской. Через пару минут мы вдвоем уже были в турбинном отсеке.

Здесь было настоящее пекло. А дыма скопилось столько, что даже при свете мощных фонарей ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Но мой кислородный аппарат работал нормально, и особых неудобств я не испытывал. Поначалу.

Роулингс взял меня за руку и повел к трапу, спускавшемуся в машинное отделение. Перегнувшись через трап, я услышал внизу яростное шипение огнетушителя.

Человек с огнетушителем – это был Рэберн – заметил нас. Мы быстро спустились в машинное отделение, и Рэберн повел меня по лабиринту, облепленному трубами и проводами, туда, где находился Рингмен. Тот неподвижно лежал на спине, но был в сознании. Нагнувшись к нему, я крикнул:

– Что, нога?

Рингмен кивнул.

– Левая?

Он снова кивнул. Я открыл аптечку, достал ножницы и распорол комбинезон у него на плече. Потом сделал укол. Спустя две минуты Рингмен уже спал. Следом за тем с помощью Роулингса я наложил ему на сломанную ногу шину и накрепко перетянул бинтом. Вскоре подоспели два человека из пожарной команды, они помогли нам поднять Рингмена по трапу в турбинный отсек, а дальше мы понесли его уже вдвоем с Роулингсом. К тому времени дыхание у меня сбилось окончательно, ноги тряслись, а тело взмокло от пота.

Когда мы наконец добрались до центрального поста, я, не успев сорвать с себя кислородную маску, зашелся от кашля, из глаз у меня ручьями потекли слезы. За время нашего отсутствия дыма здесь изрядно прибавилось.

Свенсон сказал:

– Благодарю вас, док. Ну, как там, в машинном?

– Довольно паршиво. Не то, чтоб уж очень… Пожарные группы надо бы менять каждые десять минут.

– Людей у нас сколько угодно. Согласен, пусть работают по десять минут.

Два дюжих матроса подняли Рингмена и понесли в лазарет. Роулингс отправился отдыхать в столовую команды, но прежде он решил заглянуть вместе со мной в лазарет. Посмотрев на мою забинтованную руку, он заметил:

– Три руки все равно лучше, чем одна, даже если две из них принадлежат такому бестолковому малому, как я.

Бенсон лежал на койке, время от времени вздрагивал и бормотал что-то невнятное. Он все еще был без сознания. Капитан Фольсом спал крепким, безмятежным сном, что меня премного удивило, поскольку кругом царил страшный переполох; однако Роулингс объяснил, что лазарет – единственное место на корабле, где нет репродуктора селекторной связи, и что дверь и стены здесь не пропускают ни единого звука.

Мы уложили Рингмена на стол для обследования, и Роулингс, вооружившись хирургическими ножницами, разрезал ему штанину на левой ноге. Все оказалось не так уж безнадежно: у Рингмена был ярко выраженный перелом большой берцовой кости.

Мы с Роулингсом едва успели обработать и закрепить ногу Рингмена в удобном положении, как вдруг зазвонил телефон. Роулингс, в мгновение ока, пока не проснулся Фольсом, схватил трубку, послушал, что-то бросил в ответ и дал отбой.

– Центральный пост, – сказал он. – Его лицо обрело серьезное выражение, и я понял, что сейчас он сообщит мне какую-то дурную весть. – Специально для вас. Болтон, один из тех двоих, которых мы вчера перенесли с «Зебры» и положили в дозиметрическую лабораторию… Так вот, он умер. Пару минут назад. – Роулингс отчаянно замотал головой. – Боже мой: еще одна смерть.

– Нет, – возразил я. – Еще одно убийство.

XI

«Дельфин» превратился в холодную, точно лед, гробницу. Как корабль он перестал существовать: все звуки, свидетельствующие о нормальной жизнедеятельности лодки, о том, что сердце ее бьется, разом стихли. В наступившей тишине слышалось лишь хриплое прерывистое дыхание людей, борющихся за воздух, а стало быть, – за жизнь. Главная угроза их жизни заключалась в том, что в большинстве отсеков стал скапливаться смертоносный угарный газ, без цвета и запаха.

А еще было ужасно холодно. Как и предвидел капитан Свенсон, отключение электричества, а следовательно, и всех обогревательных систем привело к резкому падению температуры на борту.

За исключением травмированных, меня и Хансена, а также тяжелораненых полярников, все члены команды «Дельфина» спускались по очереди в турбинный отсек и машинное отделение и вели жестокую схватку с готовым всех нас сожрать огненным демоном.

В ту роковую ночь я непрестанно думал о докторе Джолли. Как ни странно, он довольно быстро пришел в себя после того, что с ним случилось в турбинном отсеке. Едва я закончил перевязывать Рингмену ногу и вернулся на центральный пост, как следом за мной там появился и Джолли. Весть о смерти Болтона, как мне показалось, потрясла его до глубины души, однако он ни словом, ни взглядом не дал понять ни мне, ни Свенсону, что усматривает в этом и нашу вину, потому как именно мы настояли на том, чтобы Болтона перенесли на борт и, таким образом, поставили его жизнь под угрозу. Думаю, Свенсон был благодарен ему и за это и наверняка принес бы свои извинения, если бы в ту минуту на центральный пост не примчался матрос из пожарной команды, который доложил, что кто-то из его товарищей поскользнулся в машинном отделении и то ли вывихнул, то ли сломал лодыжку. Джолли, не долго думая, схватил лежавший поблизости кислородный аппарат и, прежде чем мы успели его остановить, скрылся за дверью, что вела в турбинный отсек.

За эту страшную ночь Джолли совершил по меньшей мере пятнадцать вылазок в зону пожара и постоянно оказывал помощь морякам, пострадавшим от ожогов, даже после того, как сам получил травму, крепко ударившись головой. Часов около семи утра на центральный пост буквально на четвереньках вполз старший торпедист Паттерсон. Он весь трясся от холода и дышал с большим трудом.

– Надо срочно что-то делать, капитан, – прохрипел он. – Двенадцать моих людей в носовом торпедном отсеке лежат без сознания. Там совершенно нечем дышать.

Захватив с собой единственный оставшийся кислородный аппарат, я отправился вместе с Паттерсоном в носовую часть корабля. Я надевал маску лежавшим без сознания матросам по очереди, чтобы они могли подышать, хотя бы с минуту. Но проку в том было мало: через некоторое время после того, как с них снимали маску, они опять падали в обморок. Удивляюсь, как я сам еще держался.

Я кинулся опять на центральный пост. Свенсон сидел на прежнем месте, прислонясь спиной к штурманскому столу. Когда я опустился в кресло рядом с ним, он вымученно улыбнулся.

– Ну, как они, доктор? – с трудом проговорил он.

– Почти у всех глубокий обморок, – сказал я. – Не пройдет и часа, как они погибнут от удушья – большинство отсеков заполнены угарным газом.

– Неужели у нас в запасе остался только час? – удивленно спросил капитан, но в голосе его слышалось, скорее, тревога, нежели удивление. – Джон, – обратился он к Хансену, который сидел тут же, неподалеку, – где командир группы главных двигателей? Пришло его время.

– Пойду поищу, – сказал Хансен и начал с трудом подниматься, точно дряхлый, обессилевший старик, как вдруг открылась дверь, ведущая в турбинный отсек, и перед нами предстали несколько человек в перепачканных копотью комбинезонах.

Свенсон обратился к одному из них:

– Это ты, Уилл?

– Да, сэр. – Лейтенант Рэберн, штурман, сорвал с головы маску и тут же мучительно закашлялся.

Подождав, когда он придет в себя, Свенсон спросил:

– Как дела там внизу, Уилл?

– Огонь сбили, капитан. – Рэберн утер взмокшее от пота лицо, покачнулся и опустился на пол там же, где стоял. – Пожар, похоже, ликвидирован. Обшивка турбины больше не дымится.

– Сколько нужно времени чтобы снять с турбины все, что от обшивки осталось?

– Бог его знает. В нормальных условиях на это ушло бы минут десять. А так – час, если не больше.

– Спасибо за все, ребята, – едва заметно улыбнувшись, поблагодарил подчиненных Свенсон и, увидев, как из заполненного черным дымом коридора возникли Хансен и Картрайт, прибавил: – А вот и командир группы главных двигателей. Можно запустить турбогенератор прямо сейчас?

– Не знаю, капитан. Надо поглядеть.

С этими словами Картрайт снова скрылся в черном от дыма коридоре.

Свенсон тяжело встал – за все время он ни разу так и не воспользовался кислородной маской, – попросил включить трансляционную сеть, взял в руки микрофон и, стараясь, чтобы голос звучал ясно, твердо и спокойно, произнес:

– Говорит капитан. Пожар в турбинном отсеке ликвидирован. В настоящее время ведется подготовка к запуску энергоустановки и турбогенераторов. Приказываю открыть во всех отсеках водонепроницаемые двери и ждать дальнейших указаний. Благодарю всех за работу. – Повесив микрофон, он повернулся к Хансену и сказал: – Худшее позади, Джон, – если, конечно, нам удастся запустить главные двигатели.

– Да нет, – возразил я. – Худшее еще впереди. На запуск турбогенераторов уйдет по меньшей мере час. А сколько времени нужно на то, чтобы нейтрализовать угарный газ?

– Полчаса, как минимум. А может, больше.

– Вот видите. Выходит, на все про все – полтора часа. Нет, это только начало. Через полтора часа, капитан, «Дельфин» превратится в плавучий гроб – каждый четвертый из нас будет труп.

Свенсон улыбнулся – о Боже, он, наверное, совсем тронулся рассудком, подумал я, – и невозмутимо сказал:

– Не волнуйтесь, доктор. Мы останемся целы и невредимы. Во всяком случае, смерть от удушья нам не грозит. Через четверть часа на корабле будет свежий воздух.

Мы с Хансеном недоуменно переглянулись. Капитан, похоже, впрямь тронулся умом. Уловив наше недоумение, Свенсон было разразился смехом, но тут же закашлялся.

– Поделом мне, – спустя время, все еще задыхаясь, проговорил он. – Доктор, на вас лица нет. Как вы думаете, зачем я приказал открыть везде водонепроницаемые двери?

– Понятия не имею.

– А вы, Джон?

Вместо ответа Хансен покачал головой. Свенсон посмотрел на него с нескрываемой усмешкой и сказал:

– Позвоните в машинное отделение. Пусть запускают дизель.

– Слушаюсь, сэр, – без малейшего удивления в голосе ответил старпом. Однако сам так и не двинулся с места.

– Лейтенант Хансен, судя по всему, размышляет, сходить ли ему за смирительной рубашкой для меня или нет, – объяснил нерешительность старпома капитан Свенсон. – Ведь лейтенант Хансен знает – запустить дизель было бы чистым безумием, поскольку в этом случае он поглотит воздух не только из машинного отделения, но и из других отсеков. Что, собственно, мне и нужно. Мы начнем нагнетать чистый воздух в носовую часть корабля. Затем запустим дизель – на корме. Он всосет весь грязный воздух, в том числе и угарный газ, в результате давление в кормовых отсеках понизится. Таким образом, мы создадим разность давлений – ее-то и восполнит чистый воздух. Еще какой-нибудь час назад это было бы равносильно самоубийству: подать чистый воздух означало бы подлить масла в огонь. Но сейчас, когда пожар ликвидирован, это вполне возможно. Мы запустим дизель всего лишь на несколько минут – этого времени нам хватит с лихвой, чтобы отдышаться. Ну, что теперь скажете, лейтенант Хансен?

Хансен, похоже, был целиком согласен с капитаном, однако виду не показал. Следом за тем он покинул центральный пост.

Спустя три минуты дизель как будто ожил заново. А еще через пять минут он уже рокотал вовсю, высасывая из чрева| лодки ядовитый воздух вперемешку с дымом и угарным газом, и на смену ему мало-помалу начал поступать чистый.

Все это время Свенсон, не отрываясь, следил за показаниями манометров, контролируя изменение давления на борту. Постепенно давление понизилось до пятнадцатая футов и продолжало падать дальше. Свенсон приказал увеличить напор сжатого воздуха; когда же давление достигло, нормы, он велел остановить дизель и перекрыть все воздушные клапаны.

– Капитан, – обратился я к Свенсону. – Если вам когда-нибудь вздумается стать адмиралом, обращайтесь ко мне за рекомендациями в любое время.

– Благодарю, – улыбнулся капитан. – Нам необычайно повезло. Все, кому выпало счастье плавать со Свенсоном, видно, и впрямь родились в рубашке.

Вскоре мы услышали, как заработали электродвигатели – Картрайт приступил к запуску ядерной установки. В восемь часов утра командир группы главных двигателей доложил по телефону, что турбина снова работает, и «Дельфин» может следовать намеченным курсом. То была самая счастливая весть из всех, что мне когда-нибудь доводилось слышать.

В течение трех часов, пока воздухоочистительные системы работали на полную катушку, мы шли самым малым вперед. Потом Свенсон дал команду постепенно увеличить скорость, рассчитывая, что к четырем часам следующего утра мы выйдем в открытое море.

Сейчас же, после долгих часов тушения пожара и ликвидации его страшных последствий, вся команда «Дельфина», за исключением вахтенных матросов и офицеров, пребывала во власти глубокого сна.

А я не спал. Я не мог спать – слишком многое мне предстояло обдумать. В том числе и то, что в постигшей нас беде была значительная доля и моей вины. И о том, что из-за моих ошибок, просчетов и просто упрямства «Дельфин» и его команда оказались в столь отчаянном положении. А также о том, что скажет капитан Свенсон, когда узнает, сколь много я от него утаил и сколь мало рассказал…

Роулингс – вот кто сейчас был мне нужен. Только с ним я мог поделиться своими мыслями. Только на его помощь мог я рассчитывать предстоящей ночью – при условии, конечно, что он согласится пожертвовать ради меня несколькими часами сна. И Роулингс, как всегда, не обманул моих ожиданий.

Вечером мне еще предстояло осмотреть раненых полярников и членов экипажа «Дельфина». На помощь Джолли рассчитывать не приходилось: после изнурительной работы, что выпала на его долю прошлой, трагической ночью, он спал как убитый, да и потом, Свенсон попросил, чтобы я, по возможности, его не беспокоил. Впрочем, помощь Джолли была мне не нужна.

Все раненые спали безмятежным сном, за исключением одного – доктора Бенсона, который поздно вечером неожиданно пришел в сознание. Ему стало явно лучше, вот только голова, как он мне сам признался, гудела у него как колокол. Я дал Бенсону болеутоляющее, на этом мой визит к нему закончился. Однако, перед тем как покинуть лазарет, я спросил Бенсона, припоминает ли он, что произошло в тот самый момент, когда он упал с мостика, но ничего вразумительного сказать в ответ мой коллега не мог.

Оставив Роулингса дежурить в лазарете, я отправился к себе в каюту с намерением хоть немного поспать. Проспал же я целых девять часов, что по отношению к Роулингсу было чистым предательством, поскольку по моей милости он полночи не сомкнул глаз.

Проснувшись часов в семь утра, а может, чуть позже, я умылся, побрился и оделся. Затем с аппетитом позавтракал в кают-компании и около девяти часов отправился на центральный пост, где нес вахту Хансен. Я подошел к нему и тихо, чтобы нас никто не слышал, спросил:

– Где капитан Свенсон?

– У себя в каюте.

– Мне не бы хотелось поговорить с вами обоими. Но только с глазу на глаз.

Хансен пристально посмотрел на меня, кивнул, передал вахту штурману, и мы вдвоем направились к капитанской каюте. Постучав, мы вошли и плотно закрыли за собой дверь. Без лишних предисловий я начал так:

– Мне известно, кто убийца. Пока я не располагаю убедительными доказательствами, но скоро, думаю, они у меня будут. Мне понадобится ваша помощь. Если, конечно, у вас найдется время.

Не высказав ни малейшего возражения, Свенсон лишь: задумчиво взглянул на Хансена, поднялся из-за стола, сложил карту, которую перед этим изучал, и сухо ответил:

– У нас есть время, доктор Карпентер. Никогда в жизни не приходилось встречаться с убийцей. Что ж, знакомство со злодеем, на чьей совести восемь смертей, – испытание не из приятных.

– Нам еще крупно повезло, что смертей только восемь, – заметил я. – Вчера утром их могло быть куда больше.

– Что вы хотите этим сказать? – удивленно спросил Свенсон.

– Наш таинственный приятель, кроме пистолета, носит с собой коробок спичек, который он вчера рано утром и пустил в ход, скрытно проникнув в турбинный отсек.

– Значит, по-вашему, кто-то умышленно поджег корабль? – Хансен воззрился на меня с явным недоумением. – Да я ни в жизнь в это не поверю, док.

– А я в это верю, – возразил Свенсон. – Как и во все, что говорит доктор Карпентер. Мы имеем дело с сумасшедшим, доктор. Только безумец мог поставить на карту свою собственную жизнь ради того, чтобы лишить жизни сотню других людей.

– Он попросту просчитался, – мягко заметил я. – Идемте со мной.

Я заблаговременно позаботился о том, чтобы они ждали нас в кают-компании, – все одиннадцать человек: Роулингс, Забрински, капитан Фольсом, доктор Джолли, близнецы Харрингтоны, которым едва хватило сил, чтобы прийти, Нэсби, Хьюсон, Хассард, Киннэрд и Джереми. Когда мы вошли, некоторые из них попытались встать, но Свенсон жестом их остановил. Они молча уселись на свои места, и тогда наступившую тишину нарушил доктор Джолли, заговорив веселой скороговоркой:

– Доброе утро, капитан. Мы все тут, можно сказать, сгораем от нетерпения. Любопытно узнать, зачем вы нас вызвали?

Я откашлялся и ответил за Свенсона:

– Простите меня за эту маленькую хитрость, но это я, а не капитан, хотел вас видеть.

– Вы? – Джолли сжал губы и пристально посмотрел в мою сторону. – Никак не возьму в толк, с чего это вдруг?

– Кроме того, я, наконец, должен признаться вот в чем. Я никакой не снабженец, а агент британского правительства. Офицер службы Ми-6. Контрразведка.

Что ж, я, безусловно, произвел на присутствующих желаемое впечатление. Они сидели, разинув рты, с широко раскрытыми глазами, не в состоянии вымолвить ни слова. Первым из них пришел в себя Джолли.

– Контрразведка, ну и ну! Вот тебе раз! Шпионы, погони, плащи и шпаги, красавицы блондинки, прячущиеся в платяных шкафах… Или, может, в кают-компаниях… Но как… Каким ветром вас занесло в Арктику? И зачем вы хотели… вернее, зачем мы вам понадобились?

– В связи с делом об убийствах.

– Убийствах? – впервые за все время пребывания на борту «Дельфина» заговорил капитан Фольсом. Возглас, сорвавшийся с его обожженных губ, скорее походил на карканье. – Убийствах?

– Два человека, что остались лежать в лаборатории на «Зебре», были мертвы еще до того, как на станции вспыхнул пожар. Их убили выстрелами в голову. А третьего прирезали. Я называю это убийствами, а вы как полагаете?

Джолли оперся руками на крышку стола, но тут же буквально рухнул на стул.

– Наверное, было бы излишне добавлять, – спокойно сказал я, – что убийца находится здесь, в этой кают-компании.

XII

– Однако, прежде чем назвать его, – продолжал я, – мне хотелось бы рассказать вам кое-что об оптических системах, используемых, например, в фотокамерах. Если вы спросите меня, какая, черт возьми, тут может быть связь с совершенными убийствами, я вам отвечу – самая прямая. И вы в этом скоро убедитесь.

Итак, в конце пятидесятых годов одна американская фирма выпустила высокочастотную спутниковую телекамеру слежения системы Перкина-Элмера Роти, во много раз превосходящую прежнюю, изобретенную еще во время второй мировой войны, с фокусным расстоянием пятьсот дюймов, с помощью которой можно было заснять кубик сахара с десятимильной высоты. Преимущество новой камеры заключается в том, что ее можно установить на самом маленьком спутнике. Три года кропотливой работы по у совершенствованию новой оптической системы слежения не замедлили принести свои плоды. Мы не знаем точного фокусного расстояния последней модели камеры Роти – эти сведения, в числе прочих, хранятся в строжайшем секрете. Зато мы знаем, что при нормальных атмосферных условиях эта камера может отснять любой светлый объект на темной поверхности с трехсотмильной высоты, то есть из космоса.

Новую телекамеру Перкина-Элмера Роти, заряженную высокочувствительной пленкой, американцы предполагали установить на сверхмалом разведывательном спутнике Самос-III, вес которого составляет всего-навсего две тонны. Но не успели. Уникальную камеру у американцев похитили, как говорится, среди бела дня, прямо из-под носа. Позднее выяснилось, что ее в разобранном виде переправили из Нью-Йорка в Гавану на польском самолете.

А четыре месяца назад русские установили эту самую камеру на своем спутнике, который следом за тем успешно вывели на полярную орбиту. Советский спутник пролетал над территорией американского Среднего Запада семь раз на дню. И за три дня русские получили то, что им было нужно: фотографии всех американских баз, расположенных к западу от Миссисипи. Всякий раз, когда главная камера снимала сверхмалый объект на территории Соединенных Штатов, другая камера, поменьше, направленная вверх, фиксировала положение звезд. Так что русским оставалось только сверить координаты и с филигранной точностью навести свои межконтинентальные баллистические ракеты на пусковые шахты американцев. Но прежде надо было получить пленки.

Русские разработали два варианта. По первому предполагалось посадить спутник на землю, по второму, спутник должен был отстрелить капсулы с пленками. Русские, в конце концов, остановили свой выбор на первом варианте, решив приземлить спутник в двухстах милях к востоку от Каспийского моря. Но у них что-то сорвалось – наверное, не сработала тормозная система.

– И спутник перешел на другую орбиту? – неуверенно предположил Джереми.

– Совершенно верно. Его новая, причем совершенно нестабильная орбита проходила над Аляской и Тихим океаном, пересекала Землю Грэма в Антарктиде, потом южную оконечность Южной Америки, затем шла вверх через Африку и Западную Европу, после чего огибала Северный полюс, уклоняясь от него лишь на двести миль в сторону. Таким образом, русским ничего не оставалось, как прибегнуть ко второму варианту – отстрелить капсулу с пленкой и посадить ее в наиболее безопасном, хотя и труднодоступном, месте – во льдах Арктики или Антарктики. В конечном счете они предпочли Арктику, ведь она, что называется, у них под боком.

– Неужели в районе дрейфующей полярной станции «Зебра»? – тихо спросил Джолли, даже забыв назвать меня «стариной» – как видно, от волнения.

– «Зебру» еще только предполагали ввести в эксплуатацию, когда советский спутник отчего-то начал «капризничать», – продолжал я, – хотя все приготовления к тому времени уже были завершены.

Мы договорились, что для переброски в Арктику необходимого оборудования, Канада предоставит нам ледокол «Святой Лаврентий». Однако русские в порыве доброй воли предложили ледокол «Ленин», самый мощный в мире. Они, вероятно, хотели убедиться, что станция действительно будет открыта в срок.

– Выходит, вы уже тогда знали, что у русских на уме? – спросил Хансен.

– Мы-то знали, а вот русские, судя по всему, об этом не догадывались. Они, к примеру, понятия не имели, что среди прочего оборудования, доставленного на «Зебру», находилось контрольное устройство, отслеживающее движение спутников, с помощью которого майор Холлиуэлл должен был засечь радиосигнал русских для отстреливания капсулы. – Я медленно обвел взглядом присутствующих. – Готов спорить, что никто из вас об этом не знал, кроме майора Холлиуэлла и еще трех человек, живших в его домике.

Единственно, что нам не было известно, так это, кто из вас конкретно работает на русских. Перед тем, как внедрить на «Зебру» своего агента, русские снабдили его портативным электронным устройством, с помощью которого тот должен был передать на спутник специальный радиосигнал для отстреливания капсулы. Однако льды – далеко не самое удобное место посадки, даже если капсула, как и предполагалось, приземлилась бы в радиусе мили от заданного места, тем более в условиях полярной ночи. Но электронное устройство позволяло нашему приятелю определить точное местонахождение капсулы, которая после приземления продолжала подавать сигналы еще как минимум в течение суток. Так что в один прекрасный день наш таинственный незнакомец, прихватив с собой это устройство, отправился на поиски пленок. Обнаружив капсулу, он освободил ее от тормозного парашюта и принес на станцию.

Как я уже говорил, майор Холлиуэлл и трое его помощников знали о том, что был произведен отстрел капсулы: ведь они вели круглосуточное слежение за спутником. И, конечно, понимали, что в самое ближайшее время кто-то из полярников отправится ее искать. Но кто именно – они пока не догадывались. И тогда майор Холлиуэлл поставил одного из своих людей наблюдать за подходами к станции.

В ту ночь было ужасно холодно, только что улегся ледяной шторм, однако, несмотря ни на что, человек Холлиуэлла следил за подходами к «Зебре» в оба. Вскоре он то ли столкнулся лоб в лоб с нашим таинственным приятелем, возвращавшимся на станцию с капсулой, то ли – что скорее всего, – заметив в одном из домиков свет, подошел к окну взглянуть, в чем дело, и увидел, как наш приятель извлекает из капсулы пленку. Однако вместо того, чтобы потихоньку уйти и доложить обо всем майору Холлиуэллу, он вошел в домик и потребовал объяснений у того, кто находился внутри. Если все действительно так и было, человек Холлиуэлла допустил роковую ошибку, последнюю в своей жизни. Нож вошел ему аккурат между ребер. – Я по очереди посмотрел в глаза каждому из присутствующих. – Интересно, кто из вас это сделал? Во всяком случае, действовал он непрофессионально: пронзив грудь жертвы, лезвие обломилось. Там-то, в груди убитого, я его и обнаружил. – Я взглянул на Свенсона, но тот и бровью не повел. Хотя он прекрасно знал, что никакого лезвия, тем более в груди обгоревшего донельзя трупа, я не находил, а только лишь извлек из топливного бака тягача рукоятку ножа.

Итак, время шло, а дозорный не возвращался, и майор Холлиуэлл, очевидно, начал проявлять беспокойство. Наш приятель, в руках которого осталась рукоятка ножа без лезвия, решил вести себя более осмотрительно, смекнув, что кто-то наступает ему на пятки, к чему он, собственно, не был готов, потому как пребывал в твердой уверенности, что за ним никто не следит. Когда же на пути у него возник другой человек Холлиуэлла, он убил и его, поскольку тот, нагрянув к нему в домик, увидел там труп своего товарища. Кроме ножа, у нашего приятеля имелся и пистолет, им-то он на сей раз и воспользовался.

Оба убитых жили в домике Холлиуэлла, из чего убийца заключил, что их подослал майор, который непременно забьет тревогу, не вернись его помощники вовремя. Тогда убийца, не теряя времени понапрасну, – ведь все мосты уже были сожжены – взял пистолет, явился к Холилуэллу и застрелил майора и еще одного его человека, которые, судя по всему, спали. А установил я это по совершенно идентичному расположению пулевых отверстий у обоих трупов: пули вошли несчастным в голову спереди снизу и вышли в области затылка… И сейчас, я полагаю, самое время назвать вам мою настоящую фамилию. Я вовсе не Карпентер. А Холлиуэлл. И майор Холлиуэлл был моим старшим братом.

– Бог ты мой, – прошептал доктор Джолли. – Боже правый!

– Теперь, – не обратив внимания на слова доктора, продолжал я, – убийце надо было во что бы то ни стало скрыть следы преступлений, и чем скорее, тем лучше. Единственный подходящий для этого способ – сжечь тела, чтобы от них, по возможности, ничего не осталось. Тогда он притащил со склада пару канистр с горючим, облил им стены домика майора – к тому времени он уже перенес туда трупы из своего домика – и устроил пожар. А для пущей убедительности он поджег и склад горючего…

Затем, капитан Фольсом, кто-то убедил вас перенести тела майора и его товарищей в лабораторию – якобы из санитарных и чисто гуманных соображений. Однако на самом деле, тот, кто это предложил, руководствовался совершенно иными соображениями: просто ему не хотелось, чтобы посторонние лишний раз заходили в лабораторию. Я был там и под полом обнаружил много интересного: четыре десятка новеньких никелево-железистых батареек, запасы всевозможной провизии, рассчитанные не на один день, шар-зонд и к нему баллон с водородом. Увидев батарейки, я, честно признаться, не удивился – Киннэрд говорил, что они хранились в нескольких местах. А вот на остальное я наткнуться никак не рассчитывал. Но именно это и прояснило мне картину.

Убийце не повезло дважды: во-первых, его вычислили, а, во-вторых, подкачала погода. Он рассчитывал прикрепить капсулу с пленками к зонду и при благоприятных погодных условиях запустить шар в небо, где его подобрал бы русский самолет. А новые батарейки наш приятель использовал, чтобы поддерживать постоянную радиосвязь с русскими: он должен был сообщать им о состоянии погоды и о точном времени запуска зонда. С этой целью он пользовался специальным кодом: когда же дело было сделано, он сжег бумажку с кодом. Сгоревшие обрывки этой бумажки я обнаружил на стене одного из домиков – их принесло ветром от радиостанции, где наш приятель развеивал пепел, и они примерзли к стене.

Кроме того, убийца постоянно следил, чтобы радиопередатчик «Зебры», посылавший в эфир сигнал бедствия и обрывочные сообщения, которые время от времени перехватывал «Дельфин», работал на подсевших батарейках. Ему нужно было выиграть время – дождаться, когда улучшится погода, и запустить зонд.

Когда были получены первые сигналы SOS, в район бедствия вылетели русские, английские и американские самолеты. Но цель полетов была у них разная: англичане с американцами искали «Зебру», а русские – шар-зонд. Ту же цель преследовал и ледокол «Двина» – он тоже пробивался к «Зебре», только через льды. Скоро, однако, советские самолеты перестали кружить в небе Арктики: наш приятель радировал русским, что улучшения погоды в ближайшее время не предвидится, что «Дельфин» первым добрался до станции, что ему, агенту, придется взять с собой пленки на подводную лодку.

– Минуточку, доктор Карпентер, – осторожно прервал меня Свенсон. – Неужели вы хотите сказать, что сейчас эти пленки находятся у нас на борту?

– Я был бы крайне удивлен, если бы их здесь не оказалось, капитан… Кстати, нас пытались задержать всеми возможными способами – например, ударив непосредственно по «Дельфину». Когда стало известно, что ваша лодка отправляется на поиски «Зебры», по секретным каналам в Шотландии был отдан приказ вывести ее из строя. На клайдской судоверфи, как и на любой другой в Великобритании, работает немало коммунистов, тщательно скрывающих свои политические убеждения. Однако русские вовсе не собирались отправить «Дельфин» на дно вместе с экипажем, когда приказали своим людям на клайдской судоверфи устроить небольшую диверсию, открыв переднюю крышку одного из торпедных аппаратов, – в мирное время при ведении международного шпионажа все страны стараются избегать неоправданного насилия. Просто русские рассчитывали, что, обнаружив неполадку еще в доке, вы отсрочите выход в море, только и всего.