Текст книги "Искатель. 1994. Выпуск №5"

Автор книги: Алистер Маклин

Соавторы: Кен Парди
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Молодой офицер, у которого на лице подергивался мускул, а на шее пульсировала вена, вдруг начал тихонько причитать:

– О Боже. Боже мой…

Он повторял свои заклинания без удержу – сначала чуть слышно, а потом все громче и громче. Казалось, он уже был ютов забиться в истерике, но тут к нему подошел капитан Свенсон, слегка хлопнул его по плечу и строго проговорил:

– Эй, малыш, ты мешаешь мне думать.

– А какова предельно допустимая глубина погружения у нашей лодки? – спросил я, стараясь говорить ровно и спокойно. Однако звуки, которые я издавал, скорее, напоминали кваканье лягушки.

– Боюсь, никто из нас этого не знает, – как ни в чем не бывало ответил Свенсон. – Сейчас мы на глубине тысяча футов и, если верить глубомеру, «Дельфин» уже давно преодолел теоретический предел прочности своего корпуса. По идее, нас должно было расплющить на девятистах пятидесяти футах. А сейчас на нас давит столб воды весом миллион тонн.

Невозмутимый ответ Свенсона попросту ошеломил меня.

– Погружение замедляется, – проговорил Хансен.

– Погружение замедляется, – вторил ему Свенсон.

Опять ожил телефон – звонили из дизельного отсека.

Чей-то умоляющий, полный отчаяния голос, кричал:

– Капитан, необходимо сбавить обороты! Распределительные шестерни накалились докрасна.

– Погодите, пока они раскалятся добела, тогда и жалуйтесь, – отрезал Свенсон и повесил трубку.

Покуда двигатели работали, надо было делать все возможное, чтобы спасти «Дельфин».

Раздался еще один звонок.

– Мы остановились, остановились! – эти три слова прозвучали как заклинание.

Прошли еще полторы минуты. Девяносто секунд. Казалось, они длились целую вечность. Мы ждали, с замирающим от ужаса сердцем, когда море раздавит нас и навеки примет в свое лоно, как вдруг офицер за пультом погружения и всплытия начал докладывать:

– Поднялись на десять футов!

– Точно? – спросил Свенсон.

– Готов поспорить на свое годовое жалованье.

– Еще не время биться об заклад, – мягко заметил Свенсон. – Корпус того и гляди треснет. Диву даюсь, как этого до сих пор не случилось. Вот поднимемся футов на сто, где давление меньше тонны на квадратный фут, тогда поглядим. Может, нам и впрямь повезет. С каждым футом подъема надежды будет все больше. К тому же воздух в торпедном отсеке будет расширяться и выталкивать воду наружу, и «Дельфин» станет намного легче.

– Продолжаем подниматься, – доложил командир поста погружения и всплытия. – Скорость растет.

Свенсон подошел к пульту и стал следить за показаниями глубомера.

– Сколько осталось пресной воды? – вдруг спросил он.

– Процентов тридцать, – последовал ответ.

– Прекратить продувку цистерны с пресной водой! – приказал капитан. – Сбавить обороты на треть!

– Продолжаем подниматься. Продолжаем подниматься.

Свенсон достал из кармана шелковый носовой платок, вытер лицо и шею и, как бы ни к кому не обращаясь, проговорил:

– Да уж, пришлось поволноваться. И еще как!

Протянув руку к телефону, он снял трубку – и я услышал, как по всему кораблю разнесся его громкий, раскатистый голос:

– Говорит капитан. Все в порядке, ребята, можете перевести дух. Ситуация под контролем, мы потихоньку всплываем. Если вас интересует, мы погрузились на триста футов ниже, чем любая другая подводная лодка, а это – мировой рекорд! Джон, ты просто не представляешь, что ты для нас сделал, – продолжал Свенсон. – Я имею в виду эту самую дверь. Ведь это ж было чертовски тяжело.

– Не так, чтоб уж очень, – возразил Хансен. – Скажите спасибо нашему общему другу. Это он ее закрыл, а не я. Но если б мы ее не закрыли…

– Или если бы я разрешил вам зарядить торпеды вчера, – мрачно заметил Свенсон, – или когда мы маячили на поверхности и все люки были открыты настежь. Тогда мы были бы сейчас еще на восемь тысяч футов ниже, где нас раздавило бы в лепешку.

– Боже, я совсем забыл, – вдруг воскликнул Хансен. – Джордж Миллз, наш торпедист. Его, видно, здорово зашибло. Осмотрите сначала его, док. Вы или доктор Бенсон.

– Теперь спешить незачем ни мне, ни доктору Бенсону, – проговорил я. – Так что займемся-ка пока вашими пальцами. А Миллзу наша помощь не нужна.

– Боже правый, да что же вы такое говорите! – с искренним негодованием воскликнул Хансен. – Когда он очухается…

– Он уже никогда не очухается, – прервал его я. – Лейтенант Миллз мертв.

– Что?! – изумился Свенсон и до боли стиснул мне руку. – Вы сказали – мертв?

– Струя воды из трубы четвертого торпедного аппарата сбила его с ног с такой силой, на какую способен разве что мчащийся на всех парах поезд, – устало сказал я. – Его отшвырнуло на заднюю переборку, и он разбил себе затылок – череп треснул, как яичная скорлупа. В таких случаях смерть наступает мгновенно.

– Несчастный Джордж Миллз, – пробормотал Свенсон, и лицо его сделалось белым как мел. – Бедняга! Это было его первое плавание на «Дельфине». Надо же, мертв…

– Убит, – поправил его я.

– Что?! – капитан Свенсон так сильно стиснул мою руку, что она посинела. – Что вы сказали?

– То, что сказал: он убит, – ответил я.

Свенсон долго сверлил меня взглядом, потом резко повернулся, подошел к командиру поста погружения и всплытия, перекинулся с ним несколькими словами и снова вернулся ко мне.

– Пойдемте-ка отсюда, – коротко сказал он. – Раненой рукой Хансена вы можете заняться и у меня в каюте.

VII

– Да вы хоть понимаете, что говорите? – спросил Свенсон. – Ваше обвинение очень серьезно…

– Да будет вам, – отрезал я. – Мы не на суде, и я никого не обвиняю. Его убили – вот и все, что я хотел сказать. В смерти лейтенанта Миллза повинен тот, кто оставил открытой переднюю крышку торпедного аппарата.

– Что значит – оставил крышку открытой? Кто вам это сказал? Она могла открыться сама собой, чисто случайно. Но даже если и так – хотя я и не пойму, как это могло случиться, – все равно вы не вправе обвинять кого-либо в убийстве из-за халатности, забывчивости или…

– Капитан Свенсон, – сказал я, – не сомневаюсь, вы первоклассный моряк. Но это вовсе не значит, что во всем остальном вы такой же непревзойденный. В вашем образовании, капитан, имеются серьезные пробелы – это совершенно очевидно: вы даже не в состоянии определить, умышленно ли это было сделано. Вы говорите – крышка могла открыться сама собой, чисто случайно. Но как?

– Нас несколько раз ударило о лед, – задумчиво начал Свенсон. – Крышка могла открыться от сильного удара. А может, это случилось вчера, когда мы продирались под ледяным панцирем и наткнулись на остроконечную ледяную глыбу, нечто вроде гигантского сталактита.

– Но ведь все торпедные аппараты размещены в специальных нишах, не так ли? Значит, по-вашему, этот самый гигантский сталактит при столкновении ушел вниз, потом развернулся под прямым углом и ударил в крышку аппарата?.. Но даже в этом случае он просто закрыл бы ее плотнее.

– Перед выходом в море крышки торпедных аппаратов всегда проверяются, – настаивал на своем капитан Свенсон. – Кроме того, мы открываем их, когда проводим пробную дифферентовку лодки на поверхности в доке. В любом порту полно всяких отбросов, обрывков тросов и разного плавучего хлама – из-за этого и могло заклинить крышку.

– Но, судя по контрольным лампочкам, все крышки были наглухо задраены.

– Достаточно узкого зазора – и лампочка не сработает.

– Зазора! Как же, по-вашему, погиб Миллз? Если б вам хоть раз довелось видеть, с какой силой бьет вода из-под лопасти турбины гидроэлектростанции, вы бы знали, какой мощности струя обрушилась на него. Зазор? Боже мой! Как открываются и закрываются крышки?

– Двумя способами. С помощью кнопки дистанционного управления гидравлическим приводом. Кроме того, в самом торпедном отсеке имеются специальные рычаги.

Я повернулся к сидевшему рядом на койке Хансену, которому только что наложил на сломанные пальцы шину, и спросил:

– Ведь все рычаги были в закрытом положении, верно?

– Да. Мы проверяем это в первую очередь.

– Кому-то вы явно не нравитесь, – обратился я к Свенсону. – Вы или «Дельфин». А может, кто-то узнал, что «Дельфин» отправляется спасать людей с «Зебры». И ему это также не понравилось. Помните, вы даже удивились, когда обнаружилось, что не нужно корректировать дифферент лодки? Вы собирались медленно погрузиться и провести дифферентовку под водой, полагая, будто угол дифферента может быть нарушен из-за того, что в носовом торпедном отсеке не хватает торпед. И тут на тебе! Дифферентовка оказалась ни к чему.

– Продолжайте, – невозмутимо произнес Свенсон. Наконец-то он понял меня. Он всегда меня понимал. Услыхав, как вода снова хлынула в балластные цистерны, он вскинул брови. Стрелка глубомера, судя по всему, достигла отметки двести футов. Свенсон приказал командиру поста погружения и всплытия остановиться на этой глубине. Носовой крен «Дельфина» по-прежнему составлял двадцать пять градусов.

– А корректировать дифферент лодки, – продолжил я, – не было надобности потому, что все торпедные аппараты были заполнены водой. Все, кроме одного, третьего, мы проверили его – с ним все было в порядке. Наш ушлый приятель открыл передние крышки, отключил рычаги управления, оставив их в закрытом положении, в то время как на самом деле они были открыты, и поменял местами провода в соединительной коробке, так что, когда крышки были открыты, горели зеленые лампочки, а когда закрыты – красные. Профессионал мог бы это проделать за несколько минут. Если же их было двое, им потребовалось бы еще меньше времени. Готов спорить на что угодно, что рычаги ручного управления отсоединены, провода перепутаны, а выпускные отверстия пробных кранов заклеены сургучом, быстро сохнущей краской или обыкновенной жевательной резинкой. Так что даже если бы сами краны были открыты, вы бы все равно не определили, есть ли в торпедных аппаратах вода или нет.

– Да, но ведь из крана четвертого аппарата вытекло немного воды, – возразил Хансен.

– Значит, жевательная резинка оказалась некачественной.

– Гнусный подонок, – бесстрастно проговорил Свенсон. Его сдержанность произвела на меня куда большее впечатление, чем слова, которые он произнес. – Если бы не господь Бог и не кораблестроители с Гротонской судоверфи, он бы всех нас погубил.

– Он вовсе не хотел никого убивать, – возразил я. – У него и в мыслях этого не было. Помните, в тот вечер, перед отходом из Холи-Лох, вы говорили мне, что собираетесь совершить медленное погружение, чтобы проверить дифферент лодки. Может, накануне вы сообщили о своих намерениях команде или издали соответствующий приказ.

– Я сделал и то, и другое.

– Ну вот. Наш приятель все знал. Знал он и то, что дифферентовать лодку вы будете либо на поверхности, либо на малой глубине. Если бы следом за тем вы взялись проверять торпедные аппараты, вы обнаружили бы в них воду, но не так уж много – давление воды было бы незначительным, и вы без усилий могли бы закрыть задние крышки аппаратов и задраить дверь в передней таранной переборке, а после начали бы действовать по обстановке. Что было бы потом? Да ничего страшного. В худшем случае мы легли бы на дно на небольшой глубине, где «Дельфину» ничего бы не угрожало. Хотя лет десять назад это кончилось бы трагически: мы погибли бы от удушья. Так что наш таинственный незнакомец (или незнакомцы) вовсе не собирался никого убивать. Он просто хотел задержать нас. Даже если бы нам удалось всплыть без посторонней помощи, ваше начальство все равно настояло бы на том, чтобы вы вернулись в док для устранения неполадок, а на это ушло бы как минимум два дня.

– Но с какой стати кому-то понадобилось нас задерживать? – спросил Свенсон.

– Господи, да откуда мне знать?! – вспылил я в ответ.

– И то правда, откуда… Скажите, доктор Карпентер, может, вы подозреваете кого-либо из команды «Дельфина»?

– Вы действительно хотите это знать?

– В общем-то нет, – вздохнул он. – Уйти на дно Северного Ледовитого океана – не самый лучший способ покончить жизнь самоубийством. Если бы это чудовищное преступление замыслил кто-то из команды, узнав, что я не собираюсь проверять дифферент лодки на мелководье, а хочу сделать это потом, он тут же попытался бы все исправить. Значит, злоумышленника надо искать среди шотландских докеров, людей сугубо гражданских. Но ведь их всех проверяли на благонадежность раз сто, не меньше.

– Ну, это как раз ни о чем не говорит. В московских особняках, равно как в английских и американских тюрьмах, полно людей, которые в свое время также были проверены на благонадежность… Так что вы теперь собираетесь делать, капитан? Я говорю о корабле.

– Я уже думал об этом. В обычных условиях сначала следовало бы закрыть переднюю крышку четвертого торпедного аппарата и выкачать из торпедного отсека воду, затем проникнуть туда и закрыть заднюю крышку. Но загвоздка в том, что переднюю крышку закрыть нельзя. Когда Джон доложил, что четвертый аппарат открыт со стороны моря, командир поста погружения и всплытия тут же нажал на кнопку дистанционного управления гидравлическим приводом, с помощью которого закрываются передние крышки торпедных аппаратов. Но, как вы сами видели, это не сработало – система дистанционного управления, должно быть, вышла из строя.

– Вышла из строя! – воскликнул я. – Да тут впору было орудовать кувалдой, а не на кнопки нажимать.

– Я могу повернуть назад, к разводью, где мы недавно торчали, всплыть на поверхность и послать водолаза под лед, чтобы он все посмотрел и доложил, что нужно делать. Однако я не могу рисковать жизнью своих людей. Я могу вернуться в открытое море, всплыть и произвести необходимый ремонт, и дело вовсе не в том, что плыть с таким креном на нос не очень большое удовольствие, а в другом: чтобы снова сюда добраться, понадобится несколько дней. А как же люди на «Зебре»? Боюсь, мы придем к ним на выручку слишком поздно.

– Вот и прекрасно! – сказал я. – У вас есть доброволец, капитан. Помните, при нашем первом знакомстве я говорил, что занимаюсь исследованиями в области охраны окружающей среды, а также изучаю состояние человеческого организма при перегрузках, в частности в условиях чрезмерного давления, которые непременно возникают во время спасательных работ на подводных лодках. Капитан, мне не раз доводилось участвовать в подобных работах. Я знаю, что такое избыточное давление, как к нему приспособиться и как реагирует на него мой организм.

– Ну и как же он у вас реагирует, доктор Карпентер?

– Нормально. Особых неудобств я при этом не испытываю.

– Что же вы собираетесь делать?

– Вы и сами прекрасно знаете, – ответил я, теряя последнее терпение. – Просверлю отверстие в двери задней таранной переборки, ввинчу шланг высоконапорного насоса, открою дверь, перейду в пространство между таранными переборками и буду откачивать воду до тех пор, пока давление между таранными переборками не сравняется с давлением в торпедном отсеке. Дверь в передней таранной переборке держится на честном слове. Когда давление с обеих сторон будет одинаковым, достаточно подтолкнуть ее плечом – и она откроется. Потом я зайду в торпедный отсек, закрою заднюю крышку четвертого аппарата и уберусь восвояси. Да вы бы и сами так поступили, верно?

– Ну, в общем, да, – согласился он. – Только вам я заниматься этим не позволю. Эту работу может выполнить любой член команды. Каждый из них на своей шкуре испытал воздействие высокого давления. К тому же мои люди значительно моложе вас.

– Делайте, что хотите, – сказал я. – Мой возраст здесь ни при чем. Знавал я одного парня, здорового, крепкого, хоть куда. Так вот, оказавшись в похожих условиях, он быстро сломался и едва не сошел с ума, пытаясь выбраться из замкнутого пространства. В данном случае благоприятное сочетание физиологических и психологических факторов играет далеко не последнюю роль.

– А мне кажется, – задумчиво проговорил Свенсон, – что в данном случае я окажусь в чрезвычайно щекотливом положении. Что бы, по-вашему, сказал главнокомандующий Атлантическим подводным флотом, если бы он узнал, что я послал на такое дело не своих людей, а какого-то штатского?

– Если вы меня не пошлете, я знаю, что он скажет. А скажет он вот что: «Капитана Свенсона следует разжаловать в лейтенанты за то, что из-за своего упрямства он отказался использовать первоклассного специалиста, который был на борту «Дельфина», и тем самым поставил под угрозу жизнь команды и безопасность корабля.

Взглянув на Хансена, Свенсон спросил:

– Что скажете?

– Я повидал дилетантов и похлеще, чем, доктор Карпентер, – произнес Хансен. – Но раз ему хочется быть затычкой в прохудившейся бочке…

– Доктор Карпентер умеет делать такое, что простому врачу и не снилось, – согласился Свенсон. – Я с радостью принимаю ваше предложение, доктор. Но с вами пойдет мой человек. Это в ваших же интересах, как, впрочем, и в моих.

Что ни говори, а это был шанс, пусть небольшой, но все-таки шанс. В итоге все произошло именно так, как и должно было произойти. Свенсон всплыл с филигранной точностью – так, что корма «Дельфина» зависла всего в каких-нибудь четырех футах подо льдом, в результате чего давление в торпедном отсеке снизилось до минимума, однако в таком положении передние крышки торпедных аппаратов оставались на стофутовой глубине.

Следом за тем мы просверлили отверстие в двери задней таранной переборки и закрепили в нем панцирный шланг высоконапорного насоса. Потом, облачившись в пористые резиновые костюмы, с аквалангами за плечами, мы с Мерфи, молодым торпедистом, зашли в узкий отсек между двумя таранными переборками, куда под сильным давлением стал нагнетаться воздух. Давление медленно возрастало: двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят фунтов на квадратный дюйм. Вскоре мы оба начали испытывать те самые психофизические перегрузки, выдержать которые мог далеко не каждый. Впрочем, если Мерфи и было страшно, то свои душевные муки, как и физические, он тщательно скрывал. Свенсон, должно быть, выбрал самого лучшего из команды, и мне было приятно чувствовать рядом плечо такого парня.

Мы ослабили винтовые задрайки на двери в передней таранной переборке и аккуратно сняли их, когда давление в разных частях лодки сделалось одинаковым. Вода в торпедном отсеке стояла фута на два выше порога – стоило нам приоткрыть дверь, как она тут же хлынула в отсек между таранными переборками. Сжатый воздух устремился из таранного отсека в торпедный, где воздушное давление было гораздо ниже. Секунд десять мы изо всех сил поддерживали дверь, покуда вода и воздух вели жестокую борьбу, прежде чем пришли к примирению. Наконец дверь широко открылась. Теперь уровень воды достигал примерно тридцати дюймов – от таранной переборки до передней подволоки торпедного отсека. Мы перешагнули через порог, включили водонепроницаемые фонари и вошли в воду.

Температура воды была около 28 градусов по Фаренгейту, что составляло четыре градуса ниже точки замерзания. Хотя на нас были гидрокостюмы, специально предназначенные для погружения в ледяную купель, я едва не задохнулся от спазма, вызванного резким перепадом температур. Мы старались действовать быстро, чтобы потом поскорее пройти декомпрессию. Наконец где на четвереньках, где вплавь мы добрались до носовой части торпедного отсека, нащупали заднюю крышку четвертого торпедного аппарата и закрыли ее, но прежде я проверил кран, регулирующий давление. Сама крышка, похоже, не пострадала: тело бедняги Миллза сдержало страшный удар водяной струи, от которого ее попросту сорвало бы с петель. Закрепив крышку в закрытом положении, мы наглухо задраили ее с помощью блокирующего рычага, после чего вернулись в таранный отсек.

Там мы вставили в дверь заранее приготовленные заглушки и тут же услыхали размеренный рокот мотора – заработала автоматическая помпа, откачивающая воду из торпедного отсека за борт. Уровень воды мало-помалу спадал, а вместе с ним падало и давление воздуха. Градус за градусом «Дельфин» ложился на ровный киль. Когда же уровень воды опустился ниже порога двери в торпедный отсек, по нашему сигналу был включен высоконапорный насос, который начал медленно откачивать сжатый воздух.

Через несколько минут, когда с меня сняли резиновый костюм, Свенсон спросил:

– Туго пришлось?

– Да нет, Мерфи оказался отличным помощником.

– Еще бы, он ведь один из лучших. Не знаю, как вас благодарить, доктор. – Потом, понизив голос, капитан спросил: – Ну как, выяснили, в чем дело?

– А вы поразительно догадливы, капитан. Конечно, выяснил. Это не сургуч, не жевательная резинка и не краска. Обычный клей, капитан Свенсон. Выпускное отверстие пробного крана было замазано обыкновенным клеем. Старый, проверенный способ: незаметно нажимаете на тюбик – и дело сделано.

– Все понятно, – проговорил капитан и вышел.

Ровно в полночь я перелез через ограждение мостика и заскользил вниз по длинной веревке вдоль громадной искореженной, стоявшей вертикально льдины, верхний край которой доходил почти до самого мостика. Небо было задернуто серой облачностью и казалось особенно мрачным. Однако в общем погода улучшилась.

Нас было одиннадцать человек: капитан Свенсон, доктор Бенсон, восемь членов экипажа и я. Четверо несли носилки.

Даже семьсот фунтов сверхмощной взрывчатки едва хватило, чтобы взорвать лед в том месте, где когда-то зияло широкое разводье. На площади примерно семьдесят квадратных ярдов ледовое поле раскололось на множество льдин самых причудливых форм и размеров, которые так плотно прилегали друг к другу, что в зиявшие между ними трещины невозможно было просунуть руку. Многие трещины затягивались льдом прямо на глазах.

Пройдя вдоль восточной кромки разводья, мы взобрались на самый высокий торос и, оглянувшись, увидели непоколебимый белый луч прожектора с мостика «Дельфина». Нельзя было терять ни минуты. Ветер стих, а вместе с ним улегся ледяной шторм, и сигнальный огонь можно было заметить за многие мили.

Однако долго искать нам не пришлось – полярную станцию «Зебра» мы увидели буквально в нескольких шагах от кромки разводья: три уцелевших домика, один – сильно обгоревший, и еще пять почерневших остовов. Безрадостное зрелище!

– Вот она, – крикнул Свенсон мне в ухо. – Вернее, то, что от нее осталось. Как же долго я сюда добирался!

– Да уж, дольше некуда! – ответил я. – А могли вообще никогда ее не увидеть.

Свенсон задумчиво, кивнул, и мы двинулись, дальше. До станции было уже рукой подать. Подойдя к ближайшему домику, я открыл дверь и вошел. Внутри пахло гарью, карболкой, йодом, морфием и еще каким-то отвратительным варевом из овощей с мясом, которое Роулингс старательно помешивал в котелке на маленькой печурке.

– А, вот и вы, – бойко проговорил Роулингс. – Явились как раз к обеду. Не желаете ли отведать мэрилендского цыпленка, капитан?

– Благодарю, только не сейчас, – вежливо отказался Свенсон. – Искренне вам сочувствую, Забрински. Как ваша лодыжка?

– Прекрасно, капитан, прекрасно. Плотно заклеена пластырем. – С видимым усилием он вытянул вперед ногу. – У нас здесь есть врач, доктор Джолли, он поработал на славу. А вы-то сами как? – Этот вопрос он задал уже мне.

– Прошлой ночью доктору Карпентеру пришлось несладко, – ответил за меня Свенсон. – И мы многое поняли, но об этом потом. Внесите носилки. Вы – первый, Забрински. Что касается вас, Роулингс, не надо изображать из себя великомученика. «Дельфин» в каких-нибудь двухстах ярдах отсюда. Мы доставим вас всех на борт за полчаса.

Я услышал за спиной шаркающий звук. Доктор Джолли уже был на ногах и помогал встать капитану Фольсому. Тот выглядел много хуже, чем вчера.

– Капитан Фольсом, – представил его я. – Доктор Джолли. А это – капитан Свенсон, командир «Дельфина». Доктор Бенсон.

– Вы сказали, доктор Бенсон, старина? – спросил Джолли, подняв бровь. – Честное слово, если уж здесь, у черта на рогах, столкнулись лоб в лоб трое врачей, значит, дело, и впрямь табак. Ну да ладно, капитан. Ей-богу, ребята, мы так рады вас видеть!

Свенсон взглянул на пол, где вповалку лежали люди, отличавшиеся от мертвецов только тем, что изо рта у них чуть заметно шел пар. В них еще теплилась жизнь. Обращаясь к капитану Фольсому, он сказал:

– Мне просто не хватает слов передать, как я вам сочувствую. Все это ужасно!

Фольсом пошевелился и что-то пробормотал. Но мы не разобрали что. Его сильно обожженное лицо было почти полностью забинтовано, он жестоко страдал от боли, не прекращавшейся ни на мгновение. Фольсом являл собой жалкое зрелище.

Я обратился к Джолли:

– У вас остался морфий?

– Нет ни одной ампулы, – устало проговорил Джолли. – Я уже израсходовал упаковку, целую упаковку.

– Доктор Джолли работал не покладая рук всю ночь, – слабым голосом заметил Забрински. – Восемь часов кряду. Вместе с Роулингсом и Киннэрдом. Они ни разу не присели.

Бенсон полез в свою аптечку. Заметив его движение, Джолли вымученно улыбнулся – мне показалось, что он выглядит много хуже, чем вчера, когда я видел его в последний раз. Тогда он был исполнен силы и энергии. И вот, проработав восемь часов без передышки – за это время он даже умудрился наложить гипс на лодыжку Забрински, в этих-то условиях! – Джолли и сам едва держался на ногах. Он оказался отличным доктором – честным, верным клятве Гиппократа и теперь имел полное право на отдых.

Джолли медленно нагнулся, чтобы поудобнее усадить Фольсома. Я взялся ему помочь. Он вдруг припал спиной к стене, весь обмяк и сполз на пол.

– Простите, – выдавил он. Его обмороженное лицо искривилось в жалком подобии улыбки. – Бедный хозяин…

– Бросьте, доктор Джолли, предоставьте теперь действовать нам, – спокойно остановил его Свенсон. – Скажите только, все ли пострадавшие транспортабельны?

– Не знаю. – Джолли протер рукой налитые кровью слезящиеся от копоти глаза. – Правда, не знаю. Один или двое из них так и не приходили в сознание с прошлой ночи. Здесь такой холод, что они, похоже, схватили воспаление легких. Холод и на здорового человека действует убийственно, не говоря о тяжелораненых. Девяносто процентов своей энергии человек тратит не на борьбу с болезнью или инфекцией, а на то, чтобы выработать тепло.

– Успокойтесь, – сказал Свенсон. – Значит, перенести всех за борт за полчаса нам не удастся. Кого нужно забрать в первую очередь, Бенсон?

Странно, почему он обратился с этим вопросом к Бенсону, а не к нам обоим? Ну да Бог с ним, в конце концов, Бенсон судовой врач, а не я. Голос Свенсона прозвучал довольно холодно – капитан будто забыл о моем существовании, но я прекрасно понимал, отчего его отношение ко мне резко изменилось.

– Забрински, доктора Джолли, капитана Фольсома и вот этого, – посоветовал Бенсон.

– Я – Киннэрд, радист, – представился тот. – А мы уж грешным делом думали – ты не дойдешь, приятель! – обратился он уже ко мне. – С трудом поднявшись на ноги и зашатавшись, Киннэрд прибавил: – Вот видите, я и сам могу идти.

– Не спорьте, – тут же остановил его Свенсон. – Роулингс, да бросьте вы ковыряться в своей баланде. Лучше поднимайтесь и идите вместе с ними. Сколько вам потребуется времени, чтобы протянуть с лодки кабель, установить здесь пару электрообогревателей и светильники?

– Мне одному?

– Можете взять себе в помощники кого хотите, дружище.

– Через четверть часа все будет в ажуре. Я даже могу провести сюда телефон, сэр.

– Вот и отлично. Действуйте.

Из восьмерых полярников, что остались лежать на полу, только четверо находились в сознании: водитель тягача Хьюсон, повар Нэсби и еще двое, представившиеся как Харрингтоны, братья-близнецы. Остальные четверо то ли спали, то ли были без сознания. Мы с Бенсоном начали их осматривать. Бенсон старался вовсю – каждому совал градусник и каждого прослушивал стетоскопом, не то что я. Хотя мне и без стетоскопа было ясно, что у всех восьмерых налицо явные признаки воспаления легких. А капитан Свенсон между тем задумчиво разглядывал внутреннее убранство домика, изредка бросая в мою сторону косые взгляды.

Первый человек, которого я осматривал, лежал на боку в крайнем правом углу. Глаза у него были чуть приоткрыты, зрачков почти не было видно, голова перевязана, из-под бинтов проглядывали только полузакрытые глаза, впалые виски и мертвенно-бледный лоб, холодный, как мраморное надгробие на заснеженном кладбище.

– Кто это? – спросил я.

– Грант, Джон Грант, – уныло ответил водитель Хьюсон. – Наш второй радист, напарник Киннэрда. А что с ним?

– Он мертв, причем давно.

– Мертв? – неожиданно спросил Свенсон. – Вы уверены?

Я окинул капитана высокомерным взглядом профессионала и ничего не ответил. Тогда тот обратился к Бенсону:

– Так сколько же нетранспортабельных?

– Думаю, вот эти двое, – ответил Бенсон, и, не обратив внимания на косые взгляды, которые бросал в мою сторону Свенсон, передал мне стетоскоп.

Через минуту я поднялся с колен и кивнул.

– У обоих ожоги третьей степени, – сообщил капитану Бенсон. – Очень высокая температура, слабый и неровный пульс, ну и, конечно, воспаление легких.

– Их надо срочно перенести на «Дельфин». Может, они и выживут, – сказал Свенсон.

– Тогда уж они точно умрут, – вмешался я. – Даже если мы укутаем их с головой и донесем до корабля, они вряд ли выдержат подъем на мостик и спуск через люки.

– Но не можем же мы торчать здесь до бесконечности! – воскликнул Свенсон. – Будем переносить их на борт – всю ответственность я беру на себя.

– Простите, капитан, – резко встряхнув головой, возразил Бенсон. – Но доктор Карпентер прав.

Свенсон пожал плечами и промолчал. Спустя время вернулись матросы с носилками, следом за ними подоспел Роулингс и еще трое – они несли кабель, обогреватели, светильники и телефон. Через несколько минут все было подключено. Роулингс отдал распоряжение по портативному телефону – в домике тут же загорелся свет и заработали обогреватели.

Матросы положили на носилки Хьюсона, Нэсби и братьев Харрингтонов. Когда они ушли, я снял со стены фонарь и сказал:

– Он вам уже не понадобится. Я скоро.

Я вышел наружу, повернул за угол домика, остановился, прислушался и услыхал, как внутри затрещал телефон. Голоса я не расслышал – до меня доносились лишь невнятные обрывки речи, и я не мог знать точно, о чем шел разговор, однако догадаться было нетрудно.

Затем я двинулся наискосок к единственному уцелевшему домику – он стоял на южной стороне. Никаких следов пожара или даже слабого возгорания на его стенах я не обнаружил. Склад горючего, должно быть, находился по соседству, на этой же стороне, но чуть западнее – в том направлении, куда дул ветер, вот почему, как я предположил, только один домик уцелел, а все остальные сгорели. Когда я более внимательно оглядел обуглившиеся, уродливо перекошенные балки строения, где некогда размещался склад горючего, мое предположение переросло в уверенность. Именно здесь, по всей видимости, и был очаг пожара.