Текст книги "Искатель. 1994. Выпуск №5"

Автор книги: Алистер Маклин

Соавторы: Кен Парди
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Так держать! – скомандовал Свенсон и поглядел на экран. – Надеюсь, теперь-то уж вынырнем тютелька в тютельку, прямо в полынье.

– Я тоже, – сказал Хансен. – Между рубкой и этой мерзостью, должно быть, не больше двух футов.

– Тесновато, – согласился Свенсон. – Сандерс?

– Секундочку, сэр. Линия выглядит как-то чудно… Хотя нет, все чисто. – И, не в силах сдержать волнение, Сандерс воскликнул: – Тонкий лед!

Я взглянул на экран. Акустик был прав. Я разглядел отвесный край ледяной стены, медленно проплывавшей по экрану, потом показалась чистая вода.

– Теперь тихонько, совсем чуть-чуть, – сказал Свенсон. – Направьте камеру на эту ледяную стену сбоку… Так, теперь вверх… Разверните!

Загудели насосы. Ледяная стена, находившаяся от нас менее чем в десяти ярдах, медленно поползла назад и вниз.

– Семьдесят пять футов. – Насосы замерли, и в цистерны снова хлынула вода. – Семьдесят…

«Дельфин» почти остановился, зависнув на глубине, как пушинка в воздухе. Камера повернулась вверх, и мы увидели крайний угол ограждения мостика: он был четко различим на фоне бугристого ледяного потолка, который становился все ближе. В цистернах снова забурлила вода, рубка устремилась навстречу льду, легкий удар – и «Дельфин» замер.

– Отлично сработано, – поблагодарил Свенсон офицера, управлявшего всплытием. – Попробуем слегка надавить. Что, поворачиваемся?

– Нет, зависли без движения.

– Пока что хватит, – сказал он, обращаясь к офицеру на посту погружения и всплытия. – Если пойдем напролом прямо сейчас, тут же взлетим на воздух – сила давления будет слишком велика. Лед здесь даже толще, чем мы думали. Двумя-тремя толчками, как мы уже пробовали, тут ничего не сделаешь. Нужен один мощный удар. Идем на погружение – футов на восемьдесят, но только медленно; потом резко продуваем балластные цистерны – и на полных оборотах вверх.

Мы уставились на экран. По мере того как вода заполняла цистерны, было видно, что расстояние между рубкой и льдом постепенно увеличивается. Заработали насосы. Как было видно на экране, по мере погружения конусообразный луч света, отбрасываемый прожектором на нижнюю поверхность льда, становился все слабее, а его диаметр все шире; затем световой луч как бы застыл на месте – его диаметр не возрастал и не уменьшался. Погружение прекратилось.

– Теперь, пока нас не отнесло течением… – начал было Свенсон.

Вдруг раздался оглушительный рев: под огромным давлением струи сжатого воздуха со свистом ворвались в балластные цистерны. «Дельфин» начал медленно всплывать, а мы, как завороженные, следили за конусообразным лучом света: фут за футом он становился уже и ярче.

– Поддайте воздуха! – скомандовал Свенсон.

Мы пошли быстрее – по-моему, даже слишком быстро. Пятнадцать футов… двенадцать… десять.

– Поддайте еще! – приказал Свенсон.

Собравшись с духом, я схватился одной рукой за стол, другой – за поручень на переборке. На экране было видно, как лед стремительно несется нам навстречу. Внезапно изображение заколебалось. «Дельфин» гулко содрогнулся всем корпусом, большинство огней погасло, потом на экране снова появилось изображение: рубка все еще была подо льдом. «Дельфин» еще раз содрогнулся и дал резкий крен – наши ноги вдавило в палубу, словно мы поднимались на скоростном лифте. Рубка на экране исчезла – на ее месте возникло нечто прозрачное, белое. Командир поста погружения и всплытия, чей голос от неослабного напряжения звучал пронзительно, воскликнул:

– Сорок футов, сорок футов! Мы пробились!

– Ну вот, – мягко проговорил Свенсон; – Все, что нам было нужно, – немного упорства.

Усмирив свою гордыню, я достал из кармана носовой платок, вытер лицо и спросил Свенсона:

– И так всегда при всплытии?

– К счастью, наверное, нет, – улыбнулся в ответ капитан и, обращаясь к офицеру за пультом, сказал: – Пришвартовались, кажется, надежно. Надо бы проверить.

Воздух продолжал нагнетаться в цистерны еще в течение нескольких секунд, затем офицер, управлявший всплытием, сказал:

– Теперь-то уж не сдвинется ни на дюйм, капитан.

– Поднять перископ!

Длинная блестящая трубка со свистом поползла из колодца вверх. Свенсон даже не потрудился опустить ручки у перископа. Быстро взглянув в окуляр, он снова выпрямился.

– Опустить перископ!

– Наверху небось чертовски холодно? – спросил Хансен.

Свенсон кивнул:

– Даже линзы заморозило. Ни черта не видно. – Повернувшись к офицеру за пультом, он спросил: – По-прежнему на сорока?

– Так точно. И запаса плавучести больше чем достаточно.

– Вот и чудесно, – откликнулся Свенсон и, взглянув на старшину, проходившего мимо в плотной куртке из овчины, спросил: – Как насчет глотка свежего воздуха, Эллис?

IV

Мы с Роулингсом простояли битых полчаса на мостике, мало-помалу превращаясь в ледышки. И только я один был виноват в том, что наши зубы стучали, как отбивавшие шальной ритм кастаньеты. Через полчаса после того, как наши радисты вышли в эфир на волне дрейфующей полярной станции «Зебра» и в ответ не донеслось ни одного даже слабого сигнала, подтверждающего прием, я высказал капитану Свенсону предположение, что, вполне возможно, «Зебра» нас слышит, но ответить не может, потому как у ее передатчика не хватает мощности, и полярники наверняка попробуют подтвердить прием наших сигналов каким-то другим способом. Я сказал, что для таких целей на дрейфующих станциях обычно используют ракеты и радиозонды или высотно-зондирующие ракеты. Согласившись со мной, Свенсон кликнул добровольцев на первую вахту – в сложившихся обстоятельствах выбирать мне не пришлось. А Роулингс вызвался вторым.

Открывшийся нашему взору пейзаж – если так можно назвать эту бескрайнюю суровую белую пустыню, – казалось, возник из другого, древнего, таинственного, страшного, неведомого и чуждого нам мира. На небе не было ни облаков, ни звезд, чего я никак не мог понять. На юге, у самой линии горизонта, молочно-белая луна проливала таинственный свет на темнеющую и безжизненную поверхность полярной ледяной шапки. Темную, а не белую. При лунном свете лед, казалось бы, должен искриться мириадами огоньков, как огромная хрустальная люстра, но не тут-то было! Луна висела в небе так низко, что ледовое поле было покрыто множеством длинных теней, которые отбрасывали торосы самых разных причудливых форм.

Мы с Роулингсом топали ногами, колотили себя руками, но дрожь не унималась – от пронизывающего до костей ветра не помогало даже брезентовое укрытие, из-за которого мы, то и дело протирая снегозащитные очки, пристально вглядывались в горизонт.

Мы так ничего и не заметили, ровным счетом ничего. Перед нами простирались одни безжизненные льды.

Когда пришла смена, мы с Роулингсом помчались вниз с быстротой, на какую были только способны наши закоченевшие ноги. Капитан Свенсон сидел на раскладном брезентовом стуле у входа в радиорубку. Я скинул с себя верхнюю одежду, снегозащитную маску, очки и тут же припал к кружке дымящегося кофе.

– Где это вы так порезались? – участливо спросил Свенсон. – У вас на лбу полоса крови полдюйма шириной.

– Ледяные заряды – не самая приятная штука, – ответил я, превозмогая усталость и боль. – Мы понапрасну тратим время на передачи. Если людям на «Зебре» негде укрыться, понятно, почему они молчат. Без еды и надежною укрытия больше двух-трех часов снаружи не продержаться. Мы с Роулингсом не маменькины сынки, но, проведя там, наверху, всего полчаса, ощутили это на собственной шкуре.

– А как же Амундсен? Скотт? Пири? Они пытались добраться до обоих полюсов пешком.

– Они были другой закалки, капитан. Да и потом, путь им освещало солнце. Во всяком случае, одно я знаю наверняка: пятнадцати минут хватит вполне кому угодно.

– Пятнадцать минут, – повторил он, подняв на меня глаза, лишенные всякого выражения. – Стало быть, у вас не осталось никакой надежды?

– Если у них нет надежного укрытия – никакой.

– Вы же говорили, что у них есть аварийный блок питания на никелево-железистых элементах для передатчика, – возразил он. – И что эти батареи не разряжаются годами, независимо от погодных условий, в которых хранятся. Они, верно, использовали их несколько дней назад, когда послали первый сигнал бедствия. Но даже в этом случае батареи не могли разрядиться.

Точка зрения капитана была предельно ясна, и я ничего не сказал ему в ответ. Батареи, конечно, не могли истощиться, а как насчет людей?

– Я согласен с вами, – бесстрастно продолжал он. – Мы действительно тратим время понапрасну. Наверное, нам следует поворачивать назад. Если не удастся поймать их сигнал, дальнейшие поиски бесполезны.

– А может, и нет. Вы, должно быть, забыли инструкции Вашингтона, капитан.

– Что вы имеете в виду?

– Помните? Вы обязаны оказывать мне всяческую помощь в действиях, не угрожающих безопасности подводной лодки и жизни экипажа. Как видите, сейчас ни лодке, ни команде ничего не угрожает. Раз мы не можем поймать их сигнал, я готов прочесать пешком ледовое поле в радиусе двадцати миль отсюда, чтобы еще раз попытаться обнаружить их. Если и это ничего не даст, мы поищем другую полынью и предпримем еще одну вылазку. Район поиска не так уж велик, и у нас есть верный шанс, один-единственный, что когда-нибудь мы все-таки обнаружим станцию. Я готов остаться здесь и на зимовку.

– И вы полагаете, что это не будет угрожать жизни моих людей? О каких поисках во льдах в самый разгар зимы, тем более пешком, да еще в таком радиусе, может идти речь?

– Жизни ваших людей ничто не будет угрожать.

– Вы что, собираетесь идти в одиночку? – Свенсон потупился и покачал головой. – Даже не знаю, что и сказать. То ли вы совсем рехнулись, то ли я наконец начинаю понимать, кто и зачем вас сюда послал, доктор Карпентер. – Взглянув на меня задумчиво, капитан вздохнул и прибавил: – То вы говорите – нет никакой надежды, то вдруг собираетесь провести здесь всю зиму. Не обижайтесь, доктор, но то, что вы предлагаете, – чистое безумие.

– В вас говорит упрямство и тщеславие, – сказал я. – Но мне бы не хотелось бросать дело, не начав его. Не знаю, как в американском военно-морском флоте принято относиться к таким вещам.

Свенсон воззрился на меня как бы изучающе, и я понял, что он верит мне так же, как муха пауку, который сидит в центре паутины и зазывает ее провести ночь в тиши и покое. Улыбнувшись, капитан наконец сказал:

– В американском военно-морском флоте не принято обижаться на такие вещи, доктор Карпентер. Я думаю, вам не мешало бы соснуть часа два… перед прогулкой к Северному полюсу.

– А вы, по-моему, за весь день тоже не сомкнули глаз.

– Я немного обожду. – Он кивнул на дверь радиорубки. – Вдруг что-нибудь прояснится.

– Что за сигналы они посылают? Обычные позывные?

– Запрашивают их координаты, а еще просят запустить ракету, если у них осталась хоть одна. Если что-нибудь прояснится, я немедленно дам вам знать.

Я тяжело встал и поплелся к каюте Хансена.

Утром, не успел старший вестовой Генри принести горячий кофейник, как из коридора послышался топот ног – в кают-компанию сломя голову влетел старшина. Он не снес дверь с петель только потому, что компания «Электрик боут» устанавливает на дверях своих подводных лодок очень крепкие петли.

– Поймали, – заорал старшина, но тут же, вспомнив правила поведения членов команды в офицерской кают-компании, уже более спокойно продолжил. – Мы засекли их, капитан, засекли!

– Что? – Свенсон рванулся с места с такой прытью, какую при его комплекции даже трудно било предположить.

– Мы установили радиосвязь с дрейфующей полярной станцией «Зебра», сэр, – доложил по форме Эллис.

Капитан Свенсон примчался в радиорубку первым. Вахту несли два радиста, они оба склонились над передатчиком – один почти уперся в него лбом, другой прильнул к нему сбоку щекой, как будто это помогало усилить сигналы, поступавшие к ним в наушники. Один из радистов автоматически заносил в блокнот какие-то каракули. DSY… DSY… DSY… – писал он снова и снова. Ответные позывные дрейфующей станции «Зебра».

– Мы поймали их, капитан, точно. Сигнал очень слабый, прерывистый, но…

– Бог с ним, с сигналом! – нарушив субординацию, взволнованно прервал его Рэберн: – Пеленг! Пеленг-то взяли? Вот что главное.

Второй радист развернулся на крутящемся стуле – и я узнал Забрински, тот еще недавно выступал в роли моего бдительного стража. Бросив на Рэберна полный укора и жалости взгляд, Забрински сказал:

– Конечно, взяли, лейтенант. Первым делом. Ноль-сорок пять, с поправкой на малую погрешность. Северо-восток.

– Спасибо, Забрински, – сухо поблагодарил Свенсон. – Ноль-сорок пять, северо-восток. А то бы мы со штурманом этого никогда не узнали. Местонахождение?

Забрински пожал плечами и повернулся к своему напарнику, краснорожему парню с бычьей шеей и лоснящейся лысиной:

– Что скажешь, Керли?

– Ничего. Ничего конкретного. – Керли посмотрел на Свенсона. – Двадцать раз я просил их сообщить свое положение. И ни звука. Только одни позывные. Я думаю, они нас слышат, просто не знают, что мы их тоже слышим, вот и посылают одни позывные. А может, радист не переключился на «прием»?

– Это невозможно, – проговорил Свенсоп.

– Возможно, – возразил Забрински, – сначала мы с Керли думали, это сигнал такой слабый, потом, что радист слаб из-за болезни, а после поняли – это не радист, а любитель-неумеха.

– Это вы так решили? – спросил Свенсоп.

– Как я понял, – сказал Керли как бы между прочим, – этот парень сообщил, что они и сами не знают, где находятся.

Никто не проронил ни слова. Похоже, было не так уж и важно, что он не может дать нам свои координаты, главное – установили прямую связь. Рэберн побежал на центральный пост. Я услышал, как он быстро заговорил по телефону с мостиком. Свенсон повернулся ко мне и спросил:

– Те баллоны, на «Зебре», свободные или привязные?

– Есть всякие.

– Как действуют привязные?

– Свободно вращающаяся лебедка, нейлоновый трос с отметками сотен и тысяч футов.

– Мы попросим их запустить привязной баллон на пять тысяч футов, – решил Свенсон. – с огнями. Если они от нас в тридцати-сорока милях, мы увидим его… Что там, Браун? – бросил он парню, которого Забрински называл Керли.

– Опять передают, – сказал тот. – Большие разрушения и потери. Поторопитесь, ради Бога. Снова то же самое: поторопитесь, ради Бога.

– Передайте следующее, – сказал Свенсон и продиктовал сообщение с просьбой запустить баллоны. – Передавайте медленно. – Браун кивнул и начал передавать. Рэберн так же бегом вернулся в радиорубку.

– Луна еще не зашла, – сказал он быстро Свенсону. – Один или два градуса над горизонтом. Я возьму секстант на мостик и рассчитаю координаты по луне. Попросите их сделать то же самое. Это даст нам разницу широты, а зная их пеленг – ноль-сорок пять – мы вычислим местонахождение с точностью до мили.

– Давай попробуем, – сказал Свенсон и продиктовал Брауну другое сообщение.

Мы стали ждать ответа.

Браун снова начал записывать, но писал он недолго. Потом заговорил – опять как бы между прочим, только на этот раз голос его был совсем потухший.

– Он сообщил: «Все баллоны сгорели. Луны не видно».

– Как не видно! – воскликнул Рэберн, не в силах сдержать горькое отчаяние. – Проклятье! Наверное, у них там небо заволокло. Или – сильная буря.

– Нет, – сказал я. – Не думаю, чтоб здесь, на ледяной шапке, была столь значительная разница в погоде. На пятидесяти тысячах квадратных миль условия везде одинаковые. Луна села. Это для них она села. Просто мы очень неточно определили их последнее местоположение. Они по меньшей мере на сотню миль севернее и восточнее, чем мы думали.

– Запросите, есть ли у них ракеты, – велел Свенсон Брауну.

– Сейчас попробуем, – сказал тот. – Только все это зря. Если они действительно так далеко, мы все равно не заметим ракеты. Даже если они поднимутся высоко над горизонтом.

– И все же стоит попробовать.

– Связь уходит, – доложил Браун. – Говорят что-то насчет еды, но очень плохо слышно.

– Передайте, если у них есть ракеты, пусть немедленно запускают, – приказал Свенсон. – Скорее же, пока не потеряли их совсем.

Браун не меньше четырех раз передал сообщение, прежде чем наконец услыхал ответ.

– Они говорят – «две минуты». Или у этого парня мозги сели, или у передатчика батареи. Все, конец. Он только и успел сказать «две минуты».

Свенсон молча кивнул и вышел из рубки. Я последовал за ним. Мы надели штормовки, взяли бинокли и поднялись на мостик. После теплой и уютной атмосферы центрального поста холод снаружи казался собачьим, а летающие льдинки как никогда острыми. Свенсон снял крышку с гирокомпаса, установил ее на пеленг ноль-сорок пять и велел двум вахтенным следить в оба.

Зазвенел телефон. Свенсон опустил бинокль – вокруг глаз образовались два кровоточащих круга, но он, кажется, не придал этому никакого значения – боль обычно ощущается позже – и снял трубку. Что-то выслушал и повесил.

– Это из радиорубки, – сказал он. – Давайте все вниз. Все кончено. Они запустили ракеты три минуты назад.

Мы пошли вниз. Увидев свое отражение в стеклышке манометра, Свенсон покачал головой.

– У них должно быть хоть какое-то убежище, – бесстрастно проговорил он. – Должно. Хоть какой-нибудь домик. Иначе они бы уже давным-давно отдали концы.

Войдя в радиорубку, он спросил:

– Есть связь?

– Да, – произнес Забрински. – С переменным успехом. Занятная штука. Если слабый сигнал затухает, он пропадает раз и навсегда и уже больше не прослушивается. А я этого парня слышу постоянно. Занятно.

– Может, у них еще не до конца сели батарейки, – предположил я. – Или работает только ручной генератор. Возможно, среди них остался только один человек, у кого еще есть силы крутить ручку, да и то не больше нескольких секунд подряд.

– Может быть, – согласился Забрински. – Передай капитану их последнее сообщение, Керли.

«…олго не …держим…», – зачитал Браун. – Я думаю, они передают – «долго не продержимся».

Свенсон сказал Брауну:

– Дайте им контроль времени. Пускай выходят на связь каждые пять минут в течение часа. И еще передайте, что мы снова свяжемся с ними самое большее через шесть часов, а может, через четыре. Забрински, как точно вы взяли пеленг?

– Точнее не бывает, капитан. Я перепроверял раз десять. Ноль-сорок пять.

Свенсон направился на центральный Пост.

– С дрейфующей станции «Зебра» не видно луны. Если верить доктору Карпентеру, погодные условия здесь везде одинаковые, и луна висит ниже их горизонта. Зная высоту луны и их пеленг, как мы определим расстояние до «Зебры» по минимуму?

– Сто миль, как и говорил доктор Карпентер, – подтвердил Рэберн после того, как быстро произвел соответствующие вычисления. – По крайней мере.

– Итак, снимаемся и ложимся на курс ноль-сорок пять. Будем придерживаться их направления и постоянно уточнять крюйс-пеленг. А когда пройдем ровно сто миль, попробуем найти другую полынью. Вызвать старшего помощника и приготовиться к погружению. – Капитан улыбнулся мне, – Взяв два крюйс-пеленга и четко вычислив линию положения, мы выйдем на них с точностью до ста ярдов.

Через пять минут после того, как были убраны радиоантенны в люки, «Дельфин» погрузился в полынью и двинулся подо льдом в заданном направлении.

Около полудня Свенсон приказал сбавить ход до экономической скорости.

– Ну, что там? – спросил капитан Бенсона.

– Просто ужас. Сплошь тяжелый лед.

– Так-так, впрочем, мы и не рассчитывали, что полынья разверзнется у нас над головой там, где нужно, – заключил Свенсон. – Мы почти у цели. Начнём поиск относительно норда картографической сетки. Пять миль на восток, пять – на запад, четверть мили дальше на север – режим непрерывный.

Поиск начался. Прошел час, другой, третий. Рэберн с помощником почти не отрывали головы от штурманского стола, тщательно отмечая на карте малейшее перемещение «Дельфина», следовавшего под водой. Четыре часа пополудни. На центральном посту воцарилась мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая безнадежными причитаниями Бенсона: «Тяжелый лед, по-прежнему тяжелый лед», – от которых молчание становилось еще более тягостным.

Пять часов пополудни. Мы даже перестали смотреть друг на друга, куда уж там разговаривать. Тяжелый лед, по-прежнему тяжелый лед. И тягостная атмосфера поражения.

В половине шестого капитан Свенсон подошел к эхоледомеру и, заглянув Бенсону через плечо, сказал:

– Какова средняя толщина этой махины над нами?

– Футов двенадцать-пятнадцать, – глухим, уставшим голосом ответил Бенсон.

Свенсон снял телефонную трубку:

– Лейтенант Миллз? Говорит капитан. В каком состоянии торпеды?.. Четыре?.. Готовы?.. Прекрасно. Заряжайте! Продолжаем поиск еще полчаса – дальше дело за вами… Да-да, вот именно. Попробуем пробить лед.

Хансен задуйчиво произнес:

– Пятнадцать футов – чертовски много. Произойдет эффект обратного действия, и энергия взрыва будет направлена вниз. Да и потом, капитан, неужели вы считаете; что удастся пробить лед толщиной пятнадцать футов?

– Не знаю, – признался Свенсон. – Попробуем – узнаем..

– Но ведь такого еще никто не делал? – спросил я.

– Никто. Во всяком случае, в американском военно-морском флоте. Может, русские пробовали – не знаю. Впрочем, – сухо прибавил он, – они нам не докладывали.

– А «Дельфин» не пострадает от подводной ударной волны? – поинтересовался я, хотя теперь мне это было все равно.

– Если пострадает, «Электрик боут» получит длиннющую жалобу. С помощью электронной системы мы взорвем торпеду на расстоянии тысячи ярдов от корабля – можно будет отойти по крайней мере на восемьсот ярдов, прежде чем в боевом зарядном отделении сработает автоматический электронный взрыватель. Мы встанем носом к взрывной волне – так, чтобы ее действие было наименее ощутимо.

– Тонкий лед! – не крикнул, а скорее проревел Бенсон. – Тонкий лед. Да нет. Боже мой, чистая вода! Чистая вода! Совершенно чистая!

Моей первой мыслью было: заклинило либо эхоледомер, либо мозги у Бенсона. Зато у офицера за пультом управления погружением и всплытием первая мысль была совсем другая, потому как мне тут же пришлось за что-то ухватиться, и я повис в воздухе: «Дельфин» круто завалился на левый борт и, начав рыскать носом на замедленном ходу, сделал поворот, чтобы вернуться к тому месту, где закричал Бенсон. Взглянув на отмеченный на карте курс, Свенсон невозмутимым голосом отдал команду, и большие бронзовые винты закрутились в обратную сторону, взбивая воду, – «Дельфин» остановился.

– Как там, док? – окликнул Бенсона капитан.

– Чистая вода, – с благоговейным трепетом проговорил тот. – Картинка лучше не придумаешь. Хоть и узковато, но на нас хватит вполне. Длинная полынья с резким изломом влево. Так что придется малость отклониться от первоначального курса – сорок пять.

Загудели помпы. «Дельфин» начал плавно всплывать, подобно дирижаблю, медленно отрывающемуся от земли.

Вода снова устремилась в цистерны. «Дельфин» завис без движения.

– Поднять перископ! – скомандовал Свенсон.

Быстро взглянув в окуляры, капитан подозвал меня.

– Полюбуйтесь-ка, – лучась улыбкой, сказал он. – Прекрасное зрелище – такое вы вряд ли еще увидите.

Я посмотрел в перископ. С обеих сторон – сплошная чернота и лишь чуть заметная узенькая полоска цвета мрачно-зеленых джунглей, тянущаяся прямо над нами от кормы до носа «Дельфина».

Через три минуты мы были на поверхности Северного Ледовитого океана, всего в каких-нибудь двухстах пятидесяти милях от полюса.

Слившись в причудливые формы, гигантские глыбы пакового льда вздымались изогнутым, пятидесятифутовой высоты хребтом, возвышаясь на двадцать футов над мостиком, – так близко, что достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться ближайшей ледяной стены. Три или четыре такой же фантастической формы ледяных холма были видны и далеко на западе, но вот прожектор погас – и все разом исчезло. Наступила кромешная тьма.

На восток мы не глядели вообще. Смотреть в том направлении во все глаза означало ослепить себя за несколько секунд на всю оставшуюся жизнь: даже снегозащитные очки индевели и покрывались трещинками после короткого взгляда, брошенного на восток. Наклонившись над самым бортом и прищурив глаза, за какую-то микронную долю секунды можно было разглядеть мерцавшую черную воду, которая постепенно замерзала, – но эту картину рисовало скорее воображение, глаза же не видели ничего.

Ветер с пронзительным воем проносился через мостик, завихряясь вокруг поднятых антенн; судя по анемометру, скорость его достигала 60 миль в час. Ледяной шторм уже не был похож на шальную мглистую круговерть – теперь он напоминал сплошную стену остро отточенных ножей, грозных ледяных стрел, способных пронзить даже самый плотный картон или в один миг разбить стакан, окажись он у вас в руке. Заупокойному завыванию ветра почти непрерывно вторили скрежет, грохот и гул, будто исполинские уродливые громады торосов, терзаемые бурей Бог знает в скольких сотнях миль отсюда, под неимоверной силы давлением вздымались, корежились и раскалывались на огромные глыбы, в считанные мгновения вырастая в следующий изогнутый хребет, в то время как отдельные льдины, те, что поменьше, уступая вновь возникшему исполину, отлетали прочь со страшным воем и треском, тут же растворявшимися в неописуемой какофонии, под которую образовывалось новое разводье – черная, подернутая зыбью вода, тотчас же затягивавшаяся льдом.

– Неужели мы оба рехнулись? Пошли вниз! – Свенсону пришлось сложить руки рупором и кричать мне прямо в ухо, однако в этом кошмарном сонме звуков я его практически не слышал.

– Да уж, погода – хуже не придумаешь, – согласился я, спустившись вниз. – Нам здесь ничто не угрожает?

– Кто его знает, – Свенсон пожал плечами. – Ураганом нас прибило к западному краю полыньи, а по правому борту – разводье не шире полусотни ярдов. Пока мы в безопасности. Но вы же видели и слышали, что пак наступает; и довольно быстро. Узкая полынья, где мы, сейчас стоим, образовалась меньше часа назад. Сколько она еще продержится открытой? Все зависит от рельефа льда, но обычно такие полыньи затягиваются довольно быстро. Корпус «Дельфина», конечно, выдержит, но против миллионов тонн льда ему не устоять. Может, мы продержимся здесь несколько часов, а может, несколько минут, но, что бы там ни было, как только ледяная стена на восточном краю полыньи окажется в десяти футах от правого борта, мы начнем погружение. Вы, верно, знаете, что ожидает корабль, застрявший во льдах.

– Эй! – послышалось из радиорубки. – Эй, сюда!

– Как мне кажется, я срочно понадобился Забрински. – Свенсон направился, как обычно, обманчиво-спокойным шагом в радиорубку; я пошел следом за ним.

Забрински, с улыбкой до ушей, сидел вполоборота к нам на крутящемся стуле и в вытянутой левой руке держал наушники. Свенсон взял их, немного послушал и кивнул.

– DSY, – чуть слышно проговорил он. – DSY, доктор Карпентер. Мы их поймали. Взяли пеленг? Так, – повернувшись к двери, он обратился к рулевому: – Эллис, сходи за штурманом, да поживее.

– Теперь-то уж мы их не потеряем, капитан, – весело сказал Забрински. – Эти парни, похоже, настоящие кремни.

– Самые что ни на есть настоящие, Забрински, – рассеянно проговорил Свенсон. – Связь двусторонняя?

Забрински покачал головой и отвернулся – улыбку с его лица как рукой сняло. Рэберн принес лист бумаги и снова отправился на свой пост – к штурманскому столу. Мы пошли за ним. Через две минуты штурман поглядел вверх и сказал:

– Если кому-то угодно совершить вечерний воскресный моцион – сейчас самое время.

– Неужели они так близко? – спросил Свенсон.

– Рукой подать. Две мили на восток, с точностью до полумили. А мы неплохие ищейки, верно?

– Нам просто повезло, – бросил Свенсон и, вернувшись в радиорубку, спросил: – Держите связь?

– Потеряли.

– Совсем?

– Держали их всего минуту, капитан, не больше. Потом они пропали – сигнал стих. Думаю, доктор Карпентер прав: у них ручной генератор.

Свенсон поглядел на меня и, так ничего и не сказав, отвернулся. Я последовал за ним к пульту управления погружением и всплытием, за которым не было никого. Из люка, ведущего на мостик, доносились завывания ураганного ветра и грохот ломающегося льда – от всего этого в ушах стоял оглушительный шум.

– Забрински здорово поработал, – сказал Свенсон. – Интересно, когда закончится эта чертова буря?

– Судя по всему, еще не скоро. У меня в каюте есть аптечка первой помощи, фляга спирта, унций пятьдесят, и теплая одежда. Вы можете мне дать тридцатифунтовый мешок с аварийным запасом продовольствия, высококалорийные концентраты – Бенсон должен знать, что я имею в виду.

– Я полагаю, вы имеете в виду то, что имеете? – медленно проговорил Свенсон. – Или я совсем рехнулся?

– Кто это там совсем рехнулся? – Хансен вошел через дверь, ведущую в носовой коридор. – Мозги набекрень – дело нешуточное. Придется мне взять командование на себя, а на вас, капитан, надеть наручники. В уставе, смею заметить, так прямо и сказано.

– Доктор Карпентер предлагает, чтоб мы взвалили ему на спину мешок с провизией и отправили пешком на «Зебру».

– Вы снова их поймали? – На какой-то миг Хансен, похоже, забыл про меня. – В самом деле? А крюйс-пеленг?

– Только что взяли. Они почти у нас под носом, в пяти милях, как сказал наш молодец Рэберн.

– Боже мой! Пять миль. Всего-то! – Вдруг его голос в лицо разом омрачились, как будто у него внутри щелкнул переключатель. – В такую погоду это все равно что пятьсот. Даже старина Амундсен не прошел бы сейчас и десяти ярдов.

– Доктор Карпентер, очевидно, решил заткнуть Амундсена за пояс, – сухо заметил Свенсон. – Он собирается немного прогуляться.

Окинув меня долгим изучающим взглядом, Хансен снова обратился к Свенсону:

– А может, наручники сгодятся доктору Карпентеру?

– Все может быть, – ответил Свенсон.

– Послушайте, – сказал я, – на «Зебре» остались люди. Может, немного, но кто-то же остался. Хотя бы один человек. Больной. Умирающий. А умирающему надо совсем мало, чтобы ощутить разницу между жизнью и смертью. Я – врач. Я знаю. Совсем мало. Унцию спирта, несколько унций съестного, горячее питье, кое-какие лекарства. Тогда он выживет. А без этих пустяков он, безусловно, умрет. И люди на «Зебре» вправе рассчитывать даже на самую малую помощь, а я вправе рисковать ради того, чтобы хоть чем-то им помочь. Я никого не прошу идти со мной, все, о чем я прошу – выполнить условия, оговоренные в приказе, который вы получили из Вашингтона: оказывать мне поддержку, если мои действия не несут угрозы «Дельфину» и его экипажу. А вы пытаетесь меня остановить – какая же это поддержка! Я же не требую от вас невозможного.

Свенсон уставился в пол. Хотел бы я знать, о чем он думал: о том, как меня удержать или как не нарушить приказ из Вашингтона? А может, он думал о том, что он единственный, кому известно, что начальник «Зебры» – мой брат? Но он, однако, не проронил ни слова.