Текст книги "Искатель. 1994. Выпуск №5"

Автор книги: Алистер Маклин

Соавторы: Кен Парди
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Мое внимание, не знаю почему, привлекло тело, лежавшее ко мне ближе других. Я наклонился и навел фонарик на то, что когда-то было правой рукой, а теперь напоминало оголенную когтистую лапу. На среднем пальце виднелось золотое кольцо, не расплавившееся, но сильно деформированное огнем. Я узнал это кольцо – мы покупали его вместе с моей невесткой.

Я не чувствовал ни горя, ни боли, ни отвращения, решив, что все это, должно быть, придет позже, когда пройдет первое потрясение. Эта жуткая масса обугленной плоти никак не вязалась в моем сознании с образом брата, которого я очень хорошо помнил, и мой оцепеневший рассудок отказывался воспринять эту связь как объективную реальность.

Пока я стоял, опустив глаза, мой интерес, как врача, привлекло странное положение, в котором лежало тело. Нагнувшись, я долго рассматривал труп. Наконец, медленно выпрямился и тут же услышал, как отворилась дверь. Это был лейтенант Хансен. Стащив маску и подняв очки, он посмотрел сначала на меня, потом на тело, что лежало у моих ног. Я увидел, как его лицо сделалось белее мела.

– Выходит, вам не повезло, док? – сквозь свист и завывание бури я с трудом расслышал его сиплый голос. – Боже, я так вам сочувствую.

– Что вы имеете в виду?

– Это же ваш брат?

– Вам рассказал капитан Свенсон?

– Да. Перед самым отходом. Поэтому мы здесь. – Он скользнул взглядом по полу, и лицо его стало серым, словно старый пергамент. – Погодите-ка минутку, док.

Хансен развернулся и выбежал за дверь.

Вернувшись, он выглядел не намного лучше.

– Капитан Свенсон объяснил, почему он позволил вам идти.

– Кто еще знает?

– Только капитан и я.

– Пусть это между нами и останется, хорошо?

– Как скажете, док. – Мелькнувшее было на лице Хансена удивление и любопытство уступили место выражению ужаса. – Боже мой! Вы когда-нибудь видели что-либо подобное?

– Идемте к остальным, – сказал я. – Нет смысла тут дольше оставаться.

Хансен молча кивнул.

Между тем, кроме доктора Джолли и Киннэрда, на ноги встали еще трое: капитан Фольсом, длинный и сухощавый, точно жердь, с сильно обгоревшим лицом и руками, заместитель начальника базы, Хьюсон, темноглазый и молчаливый водитель тягача и по совместительству механик, отвечавший за дизельные генераторы, и неунывающий кок йоркширец Нэсби. Джолли, открыв мою аптечку, накладывал свежие повязки на руки тем, кто еще лежал. Представив их нам, он снова вернулся к своей работе. Похоже, он не нуждался в моей помощи, по крайней мере сейчас. Я услышал, как Хансен спросил Забрински:

– Говорил с «Дельфином»?

– Да нет, – Забрински перестал передавать позывные и подвинулся, удобнее развернув сломанную ногу. – Я еще не совсем понял в чем дело, лейтенант, но, по-моему, эта старая шарманка накрылась.

– Так, – медленно проговорил Хансен. – Значит, вызвать их ты не можешь?

– Я их слышу, а они меня нет. – Забрински виновато пожал плечами. – Похоже, когда я упал, то сломал не только лодыжку.

– Сможешь починить?

– Вряд ли, лейтенант.

– Черт возьми, ты же радист.

– Да, – рассудительно согласился Забрински, – но не волшебник. Замерзшими, одеревеневшими руками, без инструментов, с этим устаревшим аппаратом без схемы и с надписями на японском пришлось бы повозиться даже самому Маркони.

– Но починить-то его можно? – не унимался Хансен.

– Он на транзисторах, а не на лампах, так что разбиться там нечему. Значит, думаю, можно. Но на это потребуется не один час, лейтенант, и сначала придется изготовить необходимые инструменты.

– Хорошо, действуй. Делай все, что хочешь, только запусти эту штуковину.

Забрински молча протянул Хансену наушники. Послушав некоторое время, Хансен снял наушники и, возвращая их радисту, сказал:

– С починкой рации можно, пожалуй, и не спешить.

– Вы имеете в виду, – поправил его Забрински, – что спешка здесь ни к чему.

– Что значит ни к чему? – спросил я.

– Похоже, – мрачно пояснил Хансен, – в очереди на спасение мы стоим следующими. Они передают одно и то же: «Полынья быстро смерзается, немедленно возвращайтесь».

– Я с самого начала был против – это же чистое безумие! – подал голос Роулингс. Он сидел над котелком, в котором оттаивал ледяной комок консервированного супа, и уныло помешивал его вилкой. – Попытка, друзья мои, конечно, благородная, но однозначно обреченная на неудачу.

– Держи свои грязные пальцы подальше от супа и прикуси язык! – сердито велел ему Хансен. – А где ваша радиостанция? – спросил он Киннэрда. – Ну да. Мы запустим ваш генератор и тогда…

– Мне очень жаль, – грустно улыбнулся Киннэрд. – Ручной генератор сгорел, мы пользовались аккумулятором, а он сел.

– Аккумулятором, говорите? – с удивлением переспросил Забрински. – Тогда почему во время ваших передач происходили колебания мощности?

– Наши никелево-кадмиевые батарейки изрядно подсели, к тому же у нас их было всего пятнадцать штук, остальные сгорели, и мы их то и дело переставляли. Вот почему мощность постоянно менялась. Даже никелево-железистые элементы оказались не вечны – в конце концов и они сели. Сейчас их не хватит и на то, чтобы зажечь фонарик.

Забрински молчал, как и все остальные. Когда стало ясно, что молчание слишком затянулось, я сказал Хансену;

– Что ж, раз ни одна из радиостанций не действует, кому-то из нас придется отправиться на «Дельфин», причем немедленно. Предлагаю послать меня.

– Нет! – воскликнул лейтенант. Потом, немного успокоившись, продолжал: – Простите, дружище! Но добро на самоубийство капитан никому из нас не давал. Вы останетесь здесь.

– Хорошо, остаюсь, – сдался я. Сейчас не было времени объяснять ему, что я не нуждаюсь ни в чьем разрешении, и в доказательство размахивать манлихером у него перед носом. – Значит, мы все останемся. И подохнем, тихо-мирно, без борьбы, без лишней суеты – просто ляжем и сдохнем, прямо здесь. Думаю, вы прекрасно понимаете, что значит быть настоящим командиром. Амундсен, несомненно, согласился бы с вами.

Мои слова, конечно, прозвучали как оскорбление, но в ту минуту я был просто вне себя.

– Никто отсюда не уйдет, – сказал Хансен. – Я не собираюсь никем командовать, док, но будь я проклят, если позволю вам совершить самоубийство. Ни вы, да и никто из нас не сможет вернуться на «Дельфин» после всего, что мы пережили. Это – во-первых. Во-вторых, у нас не работает радиопередатчик, а без точного пеленга нам ни в жизнь не найти «Дельфин». А в-третьих, они там не станут дожидаться, пока смерзнется полынья – погрузятся еще до того, как мы одолеем хотя бы половину обратного пути. Наконец, что, если мы доберемся до той полыньи, а «Дельфина» там не окажется? Тогда мы уже не сможем вернуться на «Зебру».

– Да уж, шансов у нас, скажем прямо, кот наплакал, – согласился я. – А каковы, по-вашему, шансы, что им удастся починить эхоледомер?

Хансен покачал головой. Роулингс снова принялся помешивать в котелке, сосредоточенно рассматривая его содержимое. Но ему все же пришлось поднять глаза, когда капитан Фольсом вдруг сделал несколько нетвердых шагов в нашу сторону. Даже без всякого стетоскопа я мог определить, что он очень плох.

– Боюсь, мы не поняли ни слова. – Капитан говорил тихо и невнятно: распухшие, перекошенные от боли губы на его сплошь покрытом ожогами лице едва шевелились. – Не могли бы вы пояснить, в чем трудность?

– Все очень просто, – стал объяснять я. – На «Дельфине» есть эхоледомер, он предназначен для измерения толщины льда. С помощью этой штуки капитан Свенсон, командир «Дельфина», даже без нашей наводки уже через два часа смог бы подвести подлодку прямо к порогу вашего домика. Координаты станции он знает, и единственное, что ему оставалось бы сделать, – это погрузиться, подойти сюда и обследовать лед с помощью эхоледомера. Но вся загвоздка в том, что эхоледомер сломался, и, если они его не починят, им ни за что не найти разводья. Вот я и хочу пойти к ним. Прямо сейчас. Пока полынья не смерзлась и Свенсон не ушел на глубину.

– Не понимаю, старина, – проговорил Джолли, – чем это поможет? Как вы наведете их на это самое разводье?

– А этого и не потребуется. Капитан Свенсон знает расстояние до «Зебры» с точностью до сотни ярдов, и мне лишь нужно ему сказать, чтобы за четверть мили до подхода к станции он выпустил торпеду. Она-то…

– Торпеду? – переспросил Джолли. – Как торпеду? Чтобы взломать лед и всплыть?

– Совершенно верно. Правда, раньше к такому способу никто не прибегал, но я думаю – это дело верное.

– Док, за нами пришлют самолеты, – тихо проговорил Забрински. – Мы начнем передавать наши координаты сразу же, как только починим радиостанцию. Тогда все узнают, что дрейфующая полярная станция «Зебра» найдена и где она находится. Скоро сюда прилетят большие бомбардировщики.

– Чтобы без толку кружить во тьме у нас над головой? – возразил я. – Даже если им будет точно известно, где мы находимся, в темноте и в ледяной шторм они все равно не смогут разглядеть то, что осталось от станции. А если они обнаружат нас с помощью радара, хоть это и маловероятно, – что тогда? Бросят нам припасы? Возможно. Но сбрасывать их прямо на нас они не осмелятся – вдруг кого-нибудь прибьют, а на удалении даже в четверть мили мы их не найдем. Что касается посадки, то даже в идеальных погодных условиях нет такого самолета, который смог бы сюда долететь, не говоря уже о том, чтобы сесть на лед. И вы это прекрасно знаете!

– Док, – с грустной иронией спросил Роулингс, – а ваше второе имя случайно не Иеремия?

– Если мы будем сидеть сложа руки, – продолжал я, – а эхоледомер не починят, всем нам конец. Нас шестнадцать человек. Если я доберусь до «Дельфина» – мы спасены. Если нет, а эхоледомер все же починят – погибнет только один из нас.

Я стал натягивать перчатки.

– Один меньше, чем шестнадцать.

– Два – тоже, – вздохнул Хансен, надевая рукавицы.

И я ничуть не удивился, когда он сказал сначала – «вы», а закончил – «мы» – чтобы понять произошедшую в нем резкую перемену, вовсе не требовалось быть тонким психологом. Хансен был не из тех, кто привык перекладывать тяжесть общей беды на плечи ближнего.

Я закрыл за собой дверь и двинулся следом за Хансеном в кромешную ночь.

VI

Мы были на грани полного физического и морального истощения, однако, несмотря ни на что, продолжали идти, точно два призрака, сквозь тьму и ревущий ураган, оставляя позади себя ледяную пустыню, которая в редких проблесках лунного света казалась особенно зловещей.

– Ну, вы как? – выдавил я из себя.

– Просто с ног валюсь, док, – выдохнул, а вернее, прохрипел Хансен. – Но пока жив. Как, по-вашему, далеко еще?

– Мили три или около того, – ответил я.

Следующие двадцать минут мы раз пять взбирались на торосы, потом спускались вниз, и с каждым разом горечь очередной неудачи ощущалась все сильнее. Теперь я двигался, точно в беспробудном, полном муки и отчаяния кошмаре, а на Хансена вообще было больно смотреть: его шатало из стороны в сторону, словно побитого или пьяного. Как врач, я хорошо знал, что перед лицом крайней опасности даже у вконец измотанного человека вдруг открывается второе дыхание. Но мне было также известно и то, что эти скрытые возможности отнюдь не безграничны и что сейчас мы оба находимся на грани полного измождения, когда и второе дыхание должно вот-вот оборваться.

Повернувшись на запад, мы смотрели вдаль, пока не заболели глаза. Однако разглядеть хоть что-нибудь обнадеживающее нам не удалось.

– Взгляните-ка вон туда! – крикнул я. – На северо-восток. От нас четверть или полмили. Что-нибудь видите?

Хансен несколько минут всматривался в указанном направлении. Потом, покачав головой, сказал:

– Ничего. А что, по-вашему, там может быть видно?

– Черт его знает. Не могу сказать точно, но мне показалось – на верхней границе ледяного шторма что-то сверкнуло. Во всяком случае, снег там, по-моему, светлее, чем везде.

Прикрыв глаза руками от ветра, Хансен с полминуты всматривался в даль. Наконец он сказал:

– Ни черта не видать. Я уже целых полчаса напрягаю глаза. И все напрасно..

Вдруг в каких-нибудь четырехстах ярдах от нашего тороса, в том самом месте, где я только что видел призрачное свечение, сквозь толщу бурного снежно-ледяного потока в небо взметнулась сигнальная ракета. Оставляя за собой рассыпающийся шлейф из красных переливающихся искр, она взмыла на пять, а то и на шесть сотен футов.

Спустя десять минут мы были на борту «Дельфина».

Вот уже двадцать минут мы находились в тепле и уюте – недавнее напряжение как рукой сняло. Мы в двух словах поведали о своих приключениях, все были рады, что они закончились благополучно, и через какое-то время жизнь на подводной лодке снова вошла в свое привычное, размеренное русло.

– Вам крупно повезло, – улыбнулся Свенсон. – Ракета, которую вы заметили, была третьей и последней. Так что считайте, что родились заново и теперь у вас есть полное право праздновать свой день рождения два раза в году. Кстати, а как там Роулингс, Забрински и те, с «Зебры»?

– Два дня они наверняка продержатся, – ответил Хансен. – Пока с ними все в порядке. Хотя холод там стоит собачий и доброй половине из них необходимо лечение.

– Прекрасно. Все хорошо, что хорошо кончается. Наша полынья перестала смерзаться полчаса назад. Теперь мы можем спокойно погружаться. Правда, не сию минуту: мы установили причину поломки эхоледомера и предстоит чертовски сложная и тонкая работа, часа на два, на три. Отремонтируем – двинемся дальше. С исправленным эхоледомером мы тщательно сможем обследовать лед в окрестностях «Зебры», найти место, где он тоньше, выпустить торпеду и спокойно всплыть. Если толщина льда будет четыре-пять футов, сделать это несложно.

– Да, это уж точно, – согласился Хансен. Он уже допил свое снадобье – крепчайший «бурбон», – тяжело встал и потянулся. – Итак, снова за работу.

– Как вы считаете, мы должны… взять тела погибших с собой, в Англию?

– Плесните мне еще каплю «бурбона», капитан. Единственное, чего, признаться, мне недоставало последние несколько часов, так, это вашего чудесного лекарства.

Я подождал, пока он наполнит мой стакан, после чего продолжал:

– Думаю, нам не придется везти их с собой в Англию. Они не просто мертвецы – это груда трупов, обезображенных до неузнаваемости. Пусть лучше останутся здесь.

У капитана словно гора свалилась с плеч. Выждав немного, он сказал:

– А как со всеми этими системами обнаружения русских ракет? Они тоже сгорели?

– Понятия не имею – не проверял, – только и ответил я.

Скоро он сам убедится, что ничего подобного на «Зебре» отродясь не было. Я даже не мог себе представить, что скажет капитан, когда узнает, что вся эта история – сказка, которую я сочинил в Холи-Лохе, чтобы обвести вокруг пальца не только его, но и адмирала Гарви. Но теперь мне было решительно все равно. Я вдруг почувствовал себя смертельно уставшим, но заставил подняться на отяжелевшие ноги и, пожелав капитану доброй ночи, оставил его.

Когда я вошел в каюту Хансена, тот уже спал без задних ног, бросив где попало одежду. Я разделся, повесил амуницию на вешалку, а манлихер спрятал в чемодан. Потом забрался в койку и попробовал уснуть. Однако сон не шел. Слишком много тяжких мыслей кружилось в моей бедной голове. Я встал, надел рубашку, штаны и в таком виде направился на центральный пост. Я провел там весь остаток ночи, расхаживая из угла в угол и наблюдая, как два техника разбирали и собирали хитроумные механизмы эхоледомера, затем принялся читать поздравительные радиограммы, продолжавшие поступать из разных концов света, потом мы разговаривали с вахтенным офицером о том о сем и пили кофе – кружку за кружкой, – который варили тут же, на месте. Так пролетела ночь, а когда наступило утро, я ощутил себя свежим и бодрым, несмотря на то, что не сомкнул глаз ни на минуту.

За завтраком в кают-компании настроение у всех было приподнятое. Офицеры знали, что команда потрудилась на славу и весь мир по достоинству оценил мужество и отвагу американских подводников.

– Сегодня мы обойдемся без добавки кофе, – объявил Свенсон. – Люди на «Зебре» ждут нашей помощи, и мы не можем терять ни минуты. Уверен, мы спасем всех, однако сейчас их положение критическое – главным образом из-за жестокого холода. Эхоледомер починят через час – во всяком случае, я на это очень надеюсь. Так что скоро пойдем на погружение, а эхоледомер проверим на глубине. Потом заряжаем торпедные аппараты – двух торпед, думаю, будет достаточно. И берем прямой курс на «Зебру».

Через двадцать минут «Дельфин» уже был там, где ему и следовало быть, – на семидесятифутовой глубине ниже уровня моря, а точнее, ледяной шапки. А еще через десять минут, наскоро проверив исправность навигационных систем и сверив положение по штурманской карте, мы наконец легли на заданный курс. Эхоледомер снова был в полном порядке – он, как и прежде, со скрупулезной точностью вычерчивал изогнутые линии хребтов и долин на донной поверхности ледяной шапки. Капитан Свенсон удовлетворенно качал головой.

– Так, пора заряжать, – кивнул он Хансену и Миллзу, командиру торпедного расчета. – Не желаете ли составить им компанию, доктор Карпентер? Или, может быть, вы знаете, как заряжаются торпедные аппараты?

– Признаться, я никогда раньше этого не видел, – ответил я. – И мне было бы очень интересно взглянуть.

Молча оценив внимание капитана по отношению ко мне, я отправился следом за Хансеном и Миллзом. Лейтенант Миллз был чем-то похож на штурмана Рэберна: их обоих скорее можно было принять за выпускников колледжа, нежели за видавших виды офицеров-подводников.

Хансен остановился у какого-то пульта с лампочками и стал их внимательно изучать. Он всю ночь проспал как убитый, и сон явно пошел ему на пользу: глаза его глядели весело и бодро, и только порезы на щеках и подбородке напоминали о наших недавних приключениях. Удостоверившись, что все в полном порядке, старпом подозвал меня к пульту и принялся объяснять что к чему:

– Это контрольные лампочки, док, они показывают, в каком состоянии находятся торпедные аппараты. Если лампочки зеленые, значит, щиты наружных крышек аппаратов задраены наглухо. Шесть крышек открываются со стороны моря – это передние крышки и шесть открываются вовнутрь – это задние крышки, они служат для заряжания торпедных аппаратов. Всего у нас двенадцать лампочек, и мы внимательно следим, чтобы они всегда были зелеными. Если хоть одна будет красной – значит, соответствующая передняя крышка открыта. Короче, это значит, что дело дрянь, понятно?

Затем мы двинулись по проходу дальше, миновали кают-компанию и по широкому трапу спустились в столовую команды. Оттуда наконец попали в отсек запасных торпед. Когда я был здесь последний раз, на следующее утро после того, как мы вышли из Клайда, я видел тут девять или десять матросов – они лежали на койках и мирно спали. Теперь же койки были пусты. Нас ждали пять человек: четверо матросов и старшина по фамилии Боуэн, которого Хансен в нарушение устава называл просто Чарли.

– Сейчас вы поймете, – обратился ко мне Хансен, – почему офицерам у нас платят больше, чем матросам, и, кстати, правильно делают. Пока Чарли со своими молодцами будет отсиживаться за двойной таранной переборкой, нам придется лезть в торпедный отсек и проверять, все ли торпедные аппараты в порядке. Так велит устав. Выдержка, хладнокровие и стойкость офицеров – залог безопасности матросов.

Боуэн усмехнулся и открыл дверь в первой переборке. Мы перешагнули через порог восемнадцатидюймовой высоты, подождали, пока матросы задраят за нами дверь, после чего Хансен открыл дверь в передней переборке, и мы очутились в носовом торпедном отсеке. Оставив дверь широко открытой, Хансен закрепил ее с помощью тяжелой вертикальной задвижки.

– Действую точно по уставу, – сказал Хансен. – Обе двери могут быть открыты одновременно, только когда производится непосредственное заряжание торпедных аппаратов, чем мы вскорости и займемся.

Проверив положение металлических рукояток на задних крышках торпедных аппаратов, Хансен потянулся вверх, достал микрофон на шнуре и, щелкнув выключателем, доложил:

– К проверке аппаратов готовы. Все рычаги управления в исходном положении. Как там лампочки – зеленые?

– Все зеленые, – ответил громкоговоритель дребезжащим, металлическим голосом.

– Так вы же их уже проверяли, – мягко напомнил я.

– Повторение – мать учения. Об этом в уставе черным по белому. – осклабился Хансен. – Мой дед, кстати сказать, отдал концы, когда ему стукнуло девяносто семь, а я намерен побить его рекорд долгожительства. Какие будем проверять, Джордж?

– Третий и четвертый, – ответил Миллз.

На круглых крышках торпедных аппаратов я успел разглядеть медные таблички с номерами: 2, 4 и 6 – по левому борту и 1, 3 и 5 – по правому. Таким образом, лейтенант Миллз указал на центральные аппараты с каждой стороны.

Миллз снял фонарь с крючка на переборке и подошел к аппарату номер три.

Хансен сказал, обращаясь ко мне:

– Приходится все время глядеть в оба. Сначала Джордж открывает пробный кран на задней крышке, чтобы убедиться, что внутри аппарата нет воды. Вообще-то ее быть не должно, хотя иной раз она все же затекает – через переднюю крышку. Если пробный кран показывает, что все в норме, Джордж откроет заднюю крышку, осветит фонарем переднюю и проверит, нет ли повреждений в трубе торпедного аппарата. Ну, как там, Джордж?

– Третий в норме. Можно открывать. – Миллз налег на здоровенный рычаг, и тяжелая круглая крышка открылась. Затем он осветил фонарем трубу торпедного аппарата изнутри, выпрямился и доложил: – Чисто, как в аптеке.

– А ведь докладывать он должен совсем по-другому, – с досадой вздохнул Хансен. – Ну и молодежь пошла! Ладно, Джордж, теперь давай четвертый.

Миллз улыбнулся, наглухо задраил крышку третьего аппарата и перешел к четвертому. Подняв рукоятку пробного крана, он проговорил: – Ух ты! Вода.

– Много? Давай-ка поглядим.

– Да так, лужица..

– Дело плохо? – поинтересовался я.

– Бывает, – коротко ответил Хансен. – Он дернул рукоятку вверх-вниз, из крана вытекло немного воды, не больше столовой ложки. Потом сказал: – Если передняя крышка задраена неплотно, на большой глубине под сильным давлением вода, конечно, может попасть внутрь аппарата. Сейчас, похоже, так оно и случилось. А вот если бы крышка была открыта совсем, дружище, на такой глубине струя воды выстрелила бы вон из того отверстия, точно пуля. Так что давайте не будем рисковать.

– Центральный! – проговорил Хансен в микрофон. – Проверьте на всякий случай показания дифферентомера по вахтенному журналу.

После короткого молчания динамик проскрежетал:

– Говорит капитан. По записям в журнале, дифферент в норме, во всех аппаратах – «сухо». Подписано лейтенантом Хансеном и старшим механиком.

– Благодарю, сэр, – Хансен выключил микрофон и улыбнулся. – Ручательства лейтенанта Хансена мне вполне достаточно. Как там дела, Джордж?

– Течь прекратилась.

– Открой-ка крышку.

Миллз надавил на тяжелый рычаг. Тот опустился на дюйм-два – и застопорился.

– Странное дело, – проговорил Миллз.

– Что, твоим матросам никогда не приходилось слышать про смазочное масло? – спросил Хансен. – Сильнее нажимай.

Миллз навалился на рычаг всем телом. Тот опустился еще на пять дюймов. Миллз приготовился налечь на рычаг со всей силой, но тут Хансен закричал:

– Нет, стой, ради, Бога, постой!

Было уже поздно. Рычаг ушел вниз, какая-то чудовищная сила, ударив изнутри, резко открыла тяжеленную заднюю крышку, и из торпедного аппарата в отсек с ревом хлынула вода. Напор был такой сильный, что, казалось, бьет гигантский брандспойт. Шальной поток, обрушившись на Миллза, подхватил его, протащил через весь отсек, и со всей мощью швырнул о заднюю переборку. На какой-то миг лейтенант замер, будто его пригвоздили к стене, потом, когда сила потока ослабла, медленно осел на палубу.

– Продуйте весь главный балласт! – крикнул Хансен в микрофон, держась за заднюю крышку соседнего аппарата, чтобы избежать участи, постигшей Миллза. – У нас авария! Продуйте весь главный балласт! Четвертый аппарат открыт со стороны моря. Продуйте весь главный балласт!

Затем, опустив крышку и стараясь удержать равновесие, Хансен сделал несколько неуверенных шагов ко мне и воскликнул:

– Ради всего святого, скорее выбирайтесь отсюда!

Даже в таком критическом положении Хансен не терял присутствия духа. Я схватил Миллза под мышки и попробовал оттащить к выходу, но не тут-то было. Дифферентовочная система подводной лодки штука довольно чувствительная, и теперь, когда в носовую часть «Дельфина» залилась несколько тонн воды, корабль дал большой крен на нос. Сохранять равновесие в таком положении и одновременно тащить Миллза в ревущем потоке, доходившем уже до колен оказалось выше моих сил. Тогда Хансен, подскочив к нам, схватил Миллза за ногу, желая, как видно, мне помочь. Почувствовав облегчение, я тут же потерял равновесие и, споткнувшись о высокий порог двери торпедного отсека, упал в пространство между торпедными переборками, увлекая за собой Миллза.

Хансен остался по ту сторону переборки. Я слышал, как он ругался на чем свет стоит, тщетно пытаясь открыть вертикальную задвижку и освободить тяжелую дверь, но из-за сильного крена ему это никак не удавалось. Тогда, бросив Миллза, я кинулся на помощь, Хансену, и вскоре совместными усилиями мы освободили дверь. Она тут же отбросила нас под ледяную струю морской воды, бившую из трубы четвёртого торпедного аппарата. Отплевываясь и отфыркиваясь, мы все же добрались до выхода, перелезли через порог и попытались закрыть за собой дверь. Наши усилия оказались напрасными, поскольку носовой крен все увеличивался. Вода прибывала на глазах – вскоре она уже кипела на уровне порога. Крен «Дельфина» увеличивался с каждой секундой, и мы уже едва могли устоять на ногах.

Вскоре вода хлынула через порог и растеклась по палубе между таранными переборками. Повернувшись ко мне, Хансен улыбнулся. «Слава Богу, у него еще хватает сил улыбаться», – подумал я, глядя на стиснутые зубы старпома. Стараясь перекричать рев бурлящего потока, он воскликнул:

– Ну же, еще разок! Или сейчас, или никогда!

С ним трудно было не согласиться. Что правда, то правда: или сейчас, или никогда. По команде Хансена мы вдвоем с большим трудом протиснулись в дверной проем.

– Сможете удержать ее хоть немного? – прокричал я.

Хансен кивнул. Опустившись на пол, я вцепился обеими руками в левую нижнюю ручку, уперся ногами в порог и изо всех сил начал тянуть дверь на себя. Хансен сделал то же самое. И дверь наконец стала на место. Мы с Хансеном одновременно повернули две ручки, и дверь оказалась задраена наглухо. Теперь можно было и дух перевести.

Оставив Хансена закрывать остальные ручки, я бросился открывать дверь в задней таранной переборке. Не успел я дотронуться до первой ручки, как она и все остальные повернулись сами по себе – старшина Боуэн и его парни спешили нам на выручку. Меньше чем через минуту вторая дверь была открыта, и тут я услышал, как сжатый воздух со свистом ворвался в цистерны, которые еще час назад были заполнены балластом. Я приподнял Миллза за плечи, чьи-то сильные руки тотчас подхватили его, увлекая за вторую переборку, а через две минуты там же оказались и мы с Хансеном.

– Слава Богу! Что случилось? – обратился Боуэн к Хансену.

– Передняя крышка четвертого аппарата открыта.

– О Господи!

– Задрайте эту дверь. Только как следует! – приказал Хансен и бросился вверх по наклонной палубе из отсека запасных торпед. Взглянув на лейтенанта Миллза, я не спеша двинулся вслед за Хансеном.

Корабль дрожал от рева сжатого воздуха, быстро заполнявшего балластные цистерны, но «Дельфин» неумолимо продолжал погружаться в мрачные глубины Ледовитого океана. И, судя по скорости погружения, было ясно, что он не остановится даже тогда, когда воздух заполнит все балластные цистерны до отказа. Я шел по коридору, цепляясь за поручни, и чувствовал, как сотрясается корпус лодки. Причину вибрации понять было нетрудно: пытаясь любым способом остановить наше падение в черную бездну, капитан Свенсон приказал увеличить обороты двигателя до максимума, и теперь гигантские бронзовые винты с огромной скоростью вращались в обратном направлении.

А еще я чувствовал запах страха. Особенно на центральном посту, куда вскоре добрался. На меня здесь никто не обратил ни малейшего внимания – напряженные взгляды офицеров были прикованы к стрелке глубомера, которая уже перевалила за отметку шестьсот футов.

Шестьсот пятьдесят футов. Я представил, какое огромное давление сжимает корпус «Дельфина» снаружи, и мне сделалось не по себе. Но не только мне. Я увидел молодого офицера, стоящего рядом с креслом командира поста погружения и всплытия: тот с такой силой сжимал кулаки, что побелели суставы пальцев, а на шее пульсировала вена. Всем своим видом он напоминал человека, глядящего в лицо смерти.

Семьсот футов. Семьсот пятьдесят. Восемьсот. Что правда, то правда – никогда прежде я не слышал, чтобы подводная лодка могла опуститься на столь чудовищную глубину и уцелеть. Капитану Свенсону, очевидно, тоже не приходилось слышать ничего подобного.

– Ребята, мы установили новый рекорд погружения, – сказал капитан бесстрастным голосом, который в обстановке крайней напряженности прозвучал довольно странно. Разумеется, Свенсон отдавал себе отчет в серьезности создавшегося положения и ему было страшно, как и любому, из нас, однако с виду он был совершенно спокоен. – Какова скорость погружения?

– Все та же.

– Ничего, скоро изменится. Торпедный отсек, судя по всему, залило под завязку, кроме небольшого пространства под потолком – там образовалась воздушная пробка и… – Свенсон замолчал и стал наблюдать за шкалой глубомера, с едва уловимым волнением постукивая по зубам ногтем большого пальца. – Продуть цистерны с топливом и пресной водой, – все тем же невозмутимым голосом вдруг скомандовал он, однако, несмотря на внешнее спокойствие капитана, всем стало ясно, что наступила решающая минута и другого выхода у нас нет. Главное, что обеспечивает жизнь самой лодки и ее экипажа во время плавания за тысячи миль от родных берегов, – это топливо и пресная вода. И, лишаясь либо одного, либо другого, экипаж обрекает себя на верную гибель. Но в ту минуту Свенсон принял единственно правильное решение: прежде всего следовало остановить погружение, а для этого нужно, было облегчить лодку, оставив за бортом все лишнее.

– Цистерны главного балласта пусты, – хриплым, напряженным голосом доложил командир поста погружения.

Свенсон безмолвно кивнул. Шум сжатого воздуха заметно стих, и наступила относительная тишина, зловещая, пугающая, – казалось, «Дельфин» уже перестал бороться за выживание. Чтобы еще больше облегчить лодку, оставалось сбросить все запасы топлива и пресной воды. Но мне не верилось, что это поможет – «Дельфин» погружался все глубже.