Текст книги "48 часов"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Он был высокий, седой и тощий, лет за шестьдесят. Не брился он по крайней мере неделю, а рубашку, впрочем, без воротничка, не менял, наверное, с месяц. В руках он держал двустволку, может, не слишком современную, зато старую надежную модель калибра двенадцать. По сути – даже лучше кольта, если надо снести кому-нибудь голову с такого, как в данном случае, небольшого расстояния. Левый ствол был направлен прямиком в мой правый глаз. Когда старик заговорил, я понял, что он не читал ни одной из тех многочисленных книг, в которых живописалось знаменитое шотландское гостеприимство.

– Откуда вы взялись, черт вас побери?! – рявкнул он.

– Меня зовут Джонсон. Опустите, пожалуйста, ружье. Я…

– Что вы тут делаете, черт побери?!

– Вы необычайно вежливы, – добродушно заметил я.

– Э, человече, я не буду повторять вопрос!

– Спасательная служба. Мы ищем судно, которое где-то в этом районе терпит бедствие.

– Я не видел здесь никакого судна. А вы убирайтесь отсюда!

Он опустил ствол, целясь теперь в мой желудок. Наверное, он не хотел пачкать рук, если бы возникла необходимость хоронить меня.

– Угрожая мне, вы рискуете угодить в тюрьму.

– Может быть… А может, и нет. Но одно я знаю точно – этот остров принадлежит мне, Дональду Макишерну, а охранять свою собственность я умею.

– Должен признаться, что вы действительно делаете это превосходно, – сказал я, и ружье снова стало подниматься, так что я быстро добавил: – Убираюсь, убираюсь, и не трудитесь говорить мне «до встречи», я сюда никогда не вернусь.

Когда мы стартовали наконец, Уильямс спросил:

– У него что, действительно в руках было ружье?

– Да. Он наверняка не является поклонником политики протянутой руки, о которой столько говорится в описаниях Шотландии.

– Кто этот тип?

– Скорее всего, тайный агент Министерства туризма Шотландии, проходящий тут стажировку перед отъездом за границу с пропагандистской миссией. В любом случае он не имеет ничего общего с теми, кого я ищу. Но он явно чем-то обеспокоен, даже испуган.

– Почему вы не заглянули внутрь ангара? Я готов спорить, что вы нашли бы там катер. Правда, кто-нибудь, укрытый за камнями, мог держать на прицеле и спину этого психа, и вход в ангар.

– Именно это и было причиной моего отступления. Если бы я не подумал именно об этом, я мог бы очень быстро разоружить старика.

– Но это было бы очень рискованно. Он мог бы успеть развалить вам голову.

– Оружие – это моя специальность. Двустволка не была даже снята с предохранителя.

– Прошу прощения, – на лице Уильямса можно было прочесть великое смущение. Он не умел скрывать свои чувства, как я. – Что делаем дальше? – спросил он.

– Остров номер два, на западе, – я глянул в карту, – Крэйджмор.

– Там вы только зря потеряете время. Я знаю его. Однажды пришлось забирать оттуда раненого.

– Раненого? Каким образом?

– Порезался ножом для потрошения рыбы. Очень глубокая была рана, к тому же инфицированная.

– Для потрошения каких рыб – китов?

– Нет, акул. Тех, которых называют пилигримами. Их здесь почти так же много, как макрели. Их ловят из-за печени. Из печени большой акулы можно добыть около тонны рыбьего жира… – он показал на карте маленький пунктик. – Вот тут поселок Крэйджмор. Он покинут жителями после первой мировой войны. Мы сейчас к нему приближаемся. А кстати, зачем это люди селятся в таких забытых Богом местах?

Он был прав. Не было никаких сомнений, что это именно Богом забытое место. Если бы я оказался перед выбором – поселиться на Северном полюсе или в Крэйджморе, – я не знаю, что бы я выбрал. Четыре старых дома на крохотном мысу, несколько рифов, служащих волнорезом, узкий опасный проход между рифами и рыбацкие суда, танцующие на волнах в крохотном порту, – вот и все. Ворота первого дома, расположенного метрах в восьми от берега, были открыты. Я заметил несколько акул на камнях между морем и домом. Люди, стоящие на берегу, махали руками – приветствовали нас.

– Вы можете меня тут высадить?

– Что вы собираетесь тут делать?

– Еще не знаю. Вы можете сесть хоть на крышу. Вы что, раненого втягивали канатом?

– В том-то и дело. Здесь негде сесть, а на крышу опасно. Я не хотел бы спускать вас на канате при таком ветре и не имея еще одного помощника. Вам обязательно садиться?

– Нет, если вы поручитесь за этих людей.

– Совершенно спокойно. Я хорошо знаю их шефа, австралийца Тима Хатчинсона. Большинство рыбаков побережья поручилось бы за него без колебаний.

– Прекрасно. В таком случае летим на следующий – Бэллар.

Мы пролетели над островом один раз, этого было достаточно, чтобы понять: даже муха не могла бы жить на Бэлларе.

Пролетая над проливом между Бэлларом и Дюб Сджэйром, мы увидели «Глотку мертвеца», представшую во всем своем величии, способном отпугнуть даже самых отважных рыб. Пять минут в этих водах в скафандре подводника или даже в лодке, и – я убежден – никто уже никогда не услышал бы обо мне. Ветер дул против течения, делая из поверхности моря ведьмин котел. Волны нельзя было даже различить. Водная масса пенилась, кипела и бурлила, постоянно меняя цвет от белой до иссиня-черной. Короче, это не было тем местом, куда можно пригласить тетушку Глэдис прогуляться вечерком в лодке.

И все-таки возле острова Дюб Сджэйр можно было найти место для спокойной прогулки с тетушкой. Это нередко случается, когда приливы и отливы, борясь друг с другом в узких проливах между островками, создают любопытное, малоизученное явление: спокойная поверхность воды на крохотном пространстве бурного моря. Именно это мы наблюдали здесь – между южным и восточным оконечностями острова, на пространстве приблизительно в полторы тысячи метров длиной и триста шириной, море было идеально спокойно, а воды его черны. Эзе производило невероятное впечатление.

– Вы на самом деле хотите тут приземлиться? – спросил Уильямс.

– А это очень рискованно?

– Нет. Я, правда, тут никогда не садился, но вообще вертолеты приземляются тут часто. Только я убежден, что примут вас тут, как на Эйлен Оране. Хозяева нескольких десятков частных островков в этом районе крайне не любят, когда к ним являются без приглашения, А о хозяевах Дюб Сджэйра можно сказать, что они просто не выносят этого.

– Слухи о гостеприимстве этих горцев все больше кажутся мне преувеличенными. Что, в Шотландии царит закон – «мой дом – моя крепость»?

– Вы правы, определение «крепость» тут более чем кстати. Именно здесь находится старый замок клана Далвинни.

– Далвинни – это название города, а не клана.

– Возможно, но что-то вроде этого – язык можно сломать. Как бы там ни было, в замке живет глава этого клана лорд Кирксайд, бывший губернатор провинции. Важная шишка, но сейчас он отошел от политики. Он покидает пределы своего острова только во время Игр Шотландии, а кроме того, раз в неделю отправляется в Палату лордов, чтобы облаять там архиепископа Кентерберийского.

– Да, я слышал об этом оригинале. Презирает Палату представителей и каждые два дня произносит на эту тему длиннющие речи.

– Точно. Но в последнее время он немного утих. После того, как в авиационной катастрофе потерял старшего сына и жениха дочери. Это произошло несколько месяцев назад. Лорда это совершенно сломило. Кстати, его очень уважают местные жители.

Мы пролетели над южным мысом острова, и неожиданно нашим глазам предстал замок. Несмотря на свою остроконечную крышу с бойницами и круглые башни, замок, конечно, не мог равняться с Виндзорским или там Балморалем. Это был скорее карманный экземпляр, но зато прекрасно расположенный. Замок лорда Кирксайда стоял на самой вершине пятидесятиметровой отвесной скалы. Острые зубцы скал у подножия замка делали совершенно ненужным предварительное убийство человека, от которого захотел бы избавиться хозяин, его достаточно было бы просто выбросить из окна.

Направо от замка тысячелетняя эрозия камня сотворила небольшой пляж шириной около тридцати метров. Наверное, великого труда стоило сооружение здесь маленькой гавани, охраняемой двумя рядами волнорезов с проходом между ними не больше семи метров шириной. Находящийся в глубине искусственной гавани ангар мог вместить только весельную лодку или небольшой катер.

Уильямс поднялся повыше, чтобы мы могли пролететь над замком. Его строения стояли буквой П, открытой в сторону суши. Главный фасад, обращенный к морю, венчался двумя башнями с бойницами. На одной из них была укреплена семиметровая мачта с флагом, на другой – еще выше – телевизионная антенна. Как ни странно, остров был не так уж неплодороден, за замком виднелась широкая аллея, покрытая травой, которая вела к самому северному окончанию острова. На такой траве наверняка было бы трудно играть в гольф, для этого она была слишком густа и слишком высока. Уильямс пытался сесть именно на эту аллею, но ветер отнес нас, и мы приземлились у стены, почти у края пропасти.

Я вылез из вертолета и, косясь на пасшихся здесь коз, попытался обойти замок с северной стороны, но совершенно неожиданно в буквальном смысле столкнулся с какой-то девушкой.

Сталкиваясь с девушкой на далеком шотландском острове, можно ожидать, что она будет в национальной шотландской юбочке. Без этой юбки девушку на Гебридах просто трудно себе вообразить. Так же как и без свитера из шотландской шерсти и коричневых башмаков. К тому же она должна быть черноволосой красоткой с дикими, таинственными зелеными глазами. И зваться она должна обязательно Дирдре. Но та, которую увидел я, была совсем не такой. За исключением, может быть, глаз, которые, правда, не были ни зелеными, ни таинственными, зато дикими – наверняка. Ее светлые волосы были весьма модно подстрижены, челка падала на лоб, закрывая его до бровей, и можно было догадаться, что даже при самом слабом ветре волосы закрывали все ее лицо. На ней была матросская блуза в поперечные сине-белые полоски и выгоревшие джинсы, которые, похоже, были сшиты прямо на ней с помощью специальной машинки, так как влезть в них было просто невозможно. В довершение всего на загорелых ногах вообще не было никакой обуви. Приятно было сознавать, что цивилизующее влияние телевидения проникло даже в самые отдаленные уголки.

– Добрый день, мисс… – начал я.

– У вас что, испортилась машина?.

– Собственно говоря, нет…

– Что-нибудь случилось? Нет? В таком случае хочу обратить ваше внимание на то, что это частные владения, и я требую, чтобы вы продолжили свой полет. Незамедлительно.

По моей части тут, похоже, ничего не было. Вот если бы она протянула мне руку с приветственной улыбкой, тогда она наверняка оказалась бы в моем черном списке. Но тут меня встречали так, как и принято на этих островах. Усталого путника здесь не принято встречать у ворот с протянутой навстречу рукой, ему просто суют под нос кулак. И хотя в руках у нее не было страшного дробовика, как у Макишерна, и фигурка у нее была поизящнее, она, тем не менее, имела с ним много общего. Я немного наклонился, чтобы получше разглядеть ее. У нее был такой вид, словно она провела большую часть ночи и все утро в мрачных подземельях замка. Бледное лицо, бескровные губы, темные круги под глазами… И такой красоты серо-голубые глаза, каких я никогда в жизни не встречал.

– Так что же, черт побери, вы тут делаете?

– Ничего… Вы даже говорите не так, как местные девушки, поскольку ни одна местная девушка не обратилась бы ко мне подобным образом. Что ж, жаль. Сон о Дирдре кончился. А где ваш старик?

– Мой кто? – единственный ее глаз, который я мог лицезреть, казалось, сейчас испепелит меня. – Вы, видимо, хотели сказать – мой отец?

– Именно так, извините меня. Лорд Кирксайд.

Не нужно было быть великим психологом, чтобы понять, что передо мной дочь хозяина замка. Прислуга, как правило, не имеет таких манер.

– Лорд Кирксайд – это я.

Я обернулся, чтобы увидеть обладателя столь важного голоса. Это оказался высокий мужчина за пятьдесят, с орлиным носом и густыми бровями. На нем был серый твидовый костюм, серая охотничья шляпа, в руках – трость.

– Что тут делается, Сью?

Сью. Значит – Сьюзен.

– Моя фамилия Джонсон, – сказал я. – Из воздушно-морской спасательной службы. Нам сообщили о терпящем бедствие судне «Морэй Роз», где-то на юге от Скай. Мы решили, что, если оно еще держится, ветер мог отнести его в этот район. Мне очень…

– А Сью уже была готова сбросить вас в пропасть, прежде чем вы успели открыть рот? – он нежно улыбнулся дочери. – Да, такова уж моя Сью. Боюсь, что она терпеть не может репортеров.

– Такое бывает, – ответил я. – Только при чем здесь я? С журналистикой меня ничто не связывает.

– Когда вам, мистер Джонсон, было двадцать, вы умели отличать репортеров от нормальных людей? Лично я – нет. Сейчас-то я способен распознать журналиста за километр, впрочем, так же как и вертолет спасательной службы. Кстати, Сью, дорогая, ты тоже могла бы это сделать. К сожалению, мистер Джонсон, мы вряд ли сможем вам помочь. Я с моими людьми провел последнюю ночь на вершине скалы, пытаясь увидеть какой-нибудь знак – огни, ракету или что-нибудь подобное. Мне очень прискорбно это говорить, но мы не увидели ничего.

– Я весьма признателен вам, сэр. Очень жаль, но мы далеко не всюду встречаем такое стремление к сотрудничеству.

С того места, где я стоял, можно было разглядеть раскачивающуюся мачту суденышка биологов из Оксфорда. Само судно и палатки были скрыты за горным хребтом.

– А почему вы опасаетесь журналистов, сэр? – спросил я хозяина замка. – Попасть на Дюб Сджэйр гораздо труднее, чем в Вестминстер или Палату лордов.

– Наверняка, мистер Джонсон, – ответил лорд Кирксайд с улыбкой, и его холодные глаза потеплели. – Но может, вы слышали о постигшем нас горе? Мой старший сын Дягонатан и Джон Роллинсон, жених Сью…

Я подумал о темных кругах под серо-голубыми глазами Сьюзен и о том, что все-таки очень трудно поверить в их связь с трагедией, случившейся несколько месяцев назад. Неужели она так его любила?

– Я не репортер, сэр, и, поверьте мне, не люблю совать нос в чужие дела.

Это было правдой: терпеть не могу совать нос в чужие дела. Но так сложилось, что это было моей профессией, которая, кстати, неплохо меня кормила. Но вслух я этого говорить не стал – это было бы крайне неуместно в таких обстоятельствах.

– У нас произошла катастрофа, – сказал лорд, показывая на длинную аллею, бегущую к скалам, – у Джонатана был свой самолет, маленький «бичкрафт». Здесь самолет поднялся в воздух… Журналисты очень хотели сделать репортаж прямо отсюда. Они прибыли на катере, на вертолете… Отвратительно! Естественно, мы очень радушно их встретили… Может, вы и ваш пилот выпьете по глотку виски?

Что бы ни говорил Уильямс, все-таки лорд Кирксайд был сделай из другого теста, чем его дочь и Макишери. В любом случае, и в этом уже убедился архиепископ Кентерберийский, он был противником намного более опасным, чем Сью и Дональд.

– Благодарю вас, сэр. Вы очень любезны, – ответил я. – Но у нас совсем мало времени, уже приближается ночь.

– Я вас понимаю, мистер Джонсон, хотя… Мне кажется, что шансов найти судно у вас немного.

– Боюсь, сэр, что вы правы, но долг есть долг.

– Мы ценим людей, которые верны своему долгу до конца. Всего вам хорошего, мистер Джонсон, и желаю вам успеха.

Он пожал мне руку и пошел. Его дочь, с минуту поколебавшись, наконец тоже подала мне кончики пальцев и улыбнулась. Порыв ветра открыл ее лоб, и я подумал, что мечта о Дирдре с Гебридских островов не так уж призрачна. Сью была обворожительна. Я вернулся к вертолету.

– У нас осталось мало времени и кончается бензин, – приветствовал меня Уильямс. – Через час у яге будет совсем темно. Куда летим?

– На север. Вдоль этого травянистого побережья, которое мы видели. Насколько я понимаю, оно служило стартовой полосой для небольших туристических самолетов. А потом дальше, через скалы. Только не будем спешить.

Уильямс выполнил то, о чем я его просил. Летели мы низко, никто на островах не мог нас заметить. Потом мы направились на запад, далее – на юг и наконец – на восток, по направлению к тому месту, откуда мы стартовали.

Солнце было уже на горизонте, и внизу под нами была уже, скорее, ночь, когда мы добрались наконец до песчаной бухты Торбэй. Я уже с трудом различал черные контуры островка, покрытого лесом, слабый блеск серебрящегося песка и верхушки рифов, отделяющих бухту от открытого моря. Сближение с землей казалось мне в таких условиях очень опасным, но Уильямс выказывал такую уверенность в себе, что показался мне похожим на гордую мать, которой на конкурсе младенцев удалось сунуть председателю жюри пятифунтовый банкнот.

Я тоже был спокоен. Хотя я и не разбирался в вертолетах, зато умел почувствовать первоклассного пилота, особенно если сидел с ним рядом. Нервировала меня только неизбежность еще одной мучительной прогулки в одиночестве по ночному лесу, хотя в этот раз я мог ее проделать без спешки.

Уильямс вытянул руку, чтобы включить прожектора, но свет возник за секунду до того, как он дотронулся до выключателя. Ослепляюще яркий свет ударил с земли, скорее всего, из прожектора, размещенного где-то на самом берегу. Мгновение луч шарил по небу и наконец задержался на нашей кабине, осветив ее полуденным солнцем. Уильямс закрыл глаза рукой и стал крениться вперед, уже мертвый, в то время как его белая полотняная рубашка постепенно окрашивалась алой кровью. Его грудная клетка была буквально разнесена. Я бросился за спинку кресла в поисках иллюзорного спасения от пулеметных очередей, крошащих стекла. Вертолет падал, медленно вращаясь вокруг своей оси. Я попробовал ухватиться за штурвал, на котором еще были стиснуты руки пилота, но в это мгновение пули стали осыпать вертолет под другим углом. Может, стрелок сменил цель, а может, внезапное падение машины дезориентировало его, только пули били теперь по мотору вертолета, и металлический звук их ударов о кожух мотора смешивался со звуками взрывов и отголосками рикошетов. Неожиданно мотор заглох, как если бы вдруг отключили питание. Вертолет безжизненно повис в воздухе, но только на мгновение, а я ничего не мог сделать. Я только напряг мышцы в ожидании страшного удара, но удар не был страшным, скорее, невероятно громким. Вертолет упал не в воду, а зацепился за внешнюю сторону скалы, выступающей из моря.

Я попробовал добраться до дверей, но это оказалось невозможным. Они нависали высоко надо мной, поскольку падали мы носом вниз, и я оказался брошенным на приборную доску. Я был слишком слаб и контужен ударом, чтобы быстро что-то предпринять. Ледяная вода стала медленно заполнять кабину сквозь разбитые стекла. Наступила гробовая тишина, но продолжалась она недолго – снова заработал пулемет. Пули прошили верхнюю часть обшивки, а потом разнесли стекло прямо над моей головой. Мне казалось, что стреляют в меня, и я пытался как можно глубже втянуть голову в воду. А потом, видимо вследствие смещения центра тяжести под давлением воды и ударами пулеметных очередей, вертолет внезапно наклонился вперед, с минуту продержался в таком положении, а потом соскользнул со скалы и рухнул в море.

Среда: от начала сумерек – до 20 ч. 40 мин

Одна из самых глупых побасенок, полный идиотизм, распространяемый людьми, которые не знают, о чем говорят, это утверждение, что смерть в воде – спокойная, легкая и безболезненная штука. Абсолютная ложь! Смерть в воде – один из самых кошмарнейших видов смерти. Я очень хорошо с этим знаком, потому что испытал на собственной шкуре, и, можете мне поверить, меня это в восторг отнюдь не привело. Голова у меня разрывалась, будто в нее накачали сжатый воздух, глаза и уши заложило страшной болью, нос, рот и желудок были полны соленой воды, а мои клокочущие легкие распирали пары бензина, который, казалось, только и ждал, чтобы кто-нибудь чиркнул спичкой. Вот если бы я открыл рот, чтобы погасить пожар, сжиравший мои легкие, если бы я сделал хоть один вдох, который, скорее всего, стал бы последним в моей жизни, тогда, возможно, я бы и обрел покой… после смерти. Но в этот момент мучительной борьбы за жизнь мне было очень трудно поверить в это.

Проклятую дверь заклинило. Впрочем, чему тут было удивляться, после того как корпус вертолета ударился сперва о скалу, а потом о дно моря. Я толкал ее плечом, тянул на себя, бил в нее кулаками, но она не поддавалась. Кровь бушевала в моих ушах, легкие разрывали ребра, выдавливая из меня жизнь. Я уперся обеими ногами в приборную доску, ухватился за ручку двери и начал трясти ее изо всех сил с энергией человека, смотрящего в лицо смерти. Дверь не поддалась, зато ручка осталась в моих руках, а сам я, как выброшенный из катапульты, полетел в другой конец кабины. Я понял, что мои легкие больше не выдержат, и решил предпочесть смерть этой страшной агонии. Я выпустил из себя воздух и приготовился глубоко вдохнуть морскую воду, один глоток которой должен был стать для меня последним.

Я сделал шаг вперед и набрал полные легкие воздуха. Воздуха сжатого, полного паров бензина и масел, но – воздуха.

За время моей карьеры у дядюшки Артура мне приходилось дышать воздухом Атлантики, тяжелым ароматом виноградников Эгейского моря, резким запахом норвежских сосен и упоительным, как шампанское, воздухом Альп. Но ни один из них не шел ни в какое сравнение с фантастической мешаниной кислорода, азота, бензина и масел в этой воздушной подушке, образовавшейся в хвостовой части моего вертолета. И был этот воздух таким, каким и должен был быть.

Вода доходила мне до шеи, но я не обращал на это внимания и жадно вдыхал воздух, гася пожиравший меня изнутри пожар. Только после этого я предпринял попытку отодвинуться как можно дальше в глубину хвостовой части машины. Теперь вода доставала мне до груди. Я сделал несколько движений рукой, чтобы сориентироваться, на сколько мне еще хватит воздуха. В абсолютной темноте это не было легким делом, однако я прикинул, что смогу продержаться минут десять – пятнадцать, учитывая еще и плотность воздуха.

Осторожно перебравшись влево, я вдохнул побольше воздуха, погрузился в воду и поплыл к дверям для пассажиров, находящимся за креслом пилота. Я надеялся, что мне удастся их открыть. Двери не было. Было место, где она должна была находиться. Удар вертолета о скалу и дно моря, заблокировавший правые двери, вырвал левые. Убедившись в этом, я вернулся в мою воздушную подушку, чтобы немного отдышаться. К сожалению, воздух в ней был теперь гораздо менее приятным.

Но теперь, зная, что могу выбраться в любую минуту, я не спешил. Я был убежден, что на поверхности меня дожидаются очень крутые ребята с оружием в руках, Весь мой опыт свидетельствовал, что главными достоинствами этих людей были последовательность и добросовестность в работе. По их мнению, работа, сделанная наполовину, была невыполненной работой. Сюда они могли попасть только на каком-то судне, и судно это наверняка находилось в данный момент точнехонько над затонувшим вертолетом. Они, конечно, уже праздновали успех, но одновременно не забывали следить за поверхностью моря, не покажется ли там случайно чья-либо голова.

Я размышлял о том, что скажу дядюшке Артуру, если, конечно, доберусь до «Файркрэста» и если вообще смогу когда-нибудь с ним связаться. Я потерял «Нантсвилл», я послал на смерть Бейкера и Дельмонта, я позволил неизвестному врагу раскрыть себя, а после визита таможенников к нам на борт у меня не было в этом сомнений. Наконец, я послужил причиной смерти Скотта Уильямса и гибели вертолета, принадлежавшего военно-морским силам. А кроме того, из сорока восьми часов у меня осталось только двенадцать, которые, впрочем, дядюшка Артур вполне мог, выслушав мой рапорт, превратить в ноль. Итак, моя карьера тайного агента закопчена, поскольку те рекомендации, которые мне, возможно, даст дядюшка Артур, не позволят мне наняться даже сторожем в последнюю лавчонку. Все это так. И о при чем здесь дядюшка Артур? Это были мои. счета, и только я мог по ним платить, как бы низко ни оценивались мои шансы на успех. Боюсь, что в эту минуту я во всем мире не нашел бы букмекера, который поставил бы на мой успех иначе, как один к тысяче, Только сумасшедший мог еще довериться мне.

Я задал себе вопрос, как долго эти парни будут торчать там наверху. Эта мысль тут же разбудила во мне другую, от которой мой рот сразу наполнился горечью бензиновых паров. Главным был вопрос – как долго я могу ждать. Или я уже переступил черту? Меня охватила паника. В горле застрял комок, и мне пришлось сделать над собой известное усилие, чтобы глотнуть тяжелеющий воздух и проглотить этот комок.

Я попытался вспомнить все, что связано с подводными работами, которыми мне пришлось в свое время заниматься. Как долго я уже был под водой? На какой глубине? Сколько продолжалось погружение вертолета на дно моря?

В таких обстоятельствах человек совершенно теряет ощущение времени. Вода накрыла меня с головой приблизительно на полпути ко дну, секунд через двадцать. Попытки открыть эту проклятую дверь продолжались минуту или немного больше. Потом больше минуты приходил в себя, оказавшись в этой воздушной подушке. Чтобы найти вторую дверь, я потратил еще секунд тридцать. Но сколько времени я потерял с тех пор? Шесть минут, семь? По крайней мере семь. Итого, около десяти минут. Страх снова стиснул мне горло.

На какой глубине я находился? Собственно, это был вопрос жизни и смерти. Судя по давлению, можно было предположить, что вертолет находится глубоко. Однако в скольких метрах от поверхности моря? В двадцати? Тридцати? Сорока? Я попробовал припомнить морскую карту. Канал Торбэй – а он проходил довольно близко от восточного побережья острова – достигал глубины ста пятидесяти метров. Я, однако, находился у самого берега, но это могло означать, что надо мной пятьдесят метров воды, если не больше. Если это действительно так, я погиб! Что говорят предписания по снижению глубинного давления? «Человек, находящийся десять минут на глубине более пятидесяти метров, должен регулярно задерживаться при подъеме на поверхность, в сумме не менее восемнадцати минут». Когда человек дышит сжатым воздухом, в его тканях осаждается азот, а когда он всплывает, кровь переносит азот в легкие, которые выделяют его в процессе дыхания. Если подниматься на поверхность слишком быстро, легкие не успевают выделять азот, в результате чего в крови образуются пузырьки азота, что приводит к крайне мучительной, парализующей человека кессонной болезни. С глубины в тридцать шесть метров и то надо подниматься не меньше шести минут. У меня же не было никаких возможностей задерживаться при подъеме, а каждая дополнительная секунда пребывания в вертолете делала мое возвращение на поверхность все более опасным и болезненным. От всех этих мыслей мысль о тех, кто ждет меня во всеоружии наверху, как-то потеряла остроту. Я пару раз вздохнул как только мог глубже, чтобы заполнить все клеточки легких кислородом, прошел под водой к вырванной ударом двери и поплыл вверх, стараясь не слишком торопиться.

Падая на дно морское, я совершенно потерял представление о времени. То же самое произошло со мной и теперь, при подъеме. Я плыл медленно, чтобы максимально использовать запас кислорода в легких. Каждые десять секунд я выпускал изо рта немного воздуха, чтобы отрегулировать давление в легких. Вода надо мной была такая темная, как будто я находился на глубине не менее ста метров. Я не видел никакого просвета. И вдруг неожиданно, за мгновение до того, как у меня кончился запас воздуха в легких, я заметил, что вода как-то светлеет, и тут же ударился обо что-то головой. Я схватился за это «что-то», подтянулся и начал жадно хватать воздух, ожидая появления декомпрессионных судорог.

Их не было, а это значило, что я был на глубине не более двадцати – двадцати пяти метров.

На протяжении последних десяти минут моему рассудку досталось не меньше, чем телу, и даже, как оказалось, больше, иначе не могло случиться, чтобы я сразу не распознал то, за что держался. Это был руль небольшого катера, и если бы это требовало еще каких-либо доказательств, то их бы мне представили два медленно вращавшихся сантиметрах в шестидесяти от меня винта. Я вынырнул как раз под ожидавшим меня катером. Это уже был пресловутый рок. С тем же успехом я мог вынырнуть прямо под лопастями винта и быть оскальпирован. Впрочем, это могло произойти в любую минуту, стоило только тому, кто был у руля, несколько подать назад. К счастью, я был слишком занят опасностями, грозившими мне в эту минуту, чтобы еще беспокоиться о том, что только могло произойти.

На расстоянии тридцати – сорока метров от правого борта я увидел скалы. По отношению к катеру они были неподвижны, это говорило о том, что катер стоит на месте, а его винты вращаются только для того, чтобы нивелировать силу ветра и течения. Время от времени яркий сноп света обшаривал воду вокруг. Я не сомневался, что команда внимательно наблюдает за поверхностью моря и их оружие снято с предохранителей, хотя мне никого не было видно. Не видел я также и самого судна, хотя мне обязательно надо было его запомнить. Я вытащил из ножен кинжал и вырезал большое U на нижней тыльной стороне руля.

И тут я услышал голоса, их было четыре. Я узнал их сразу. Если бы даже мне пришлось жить вечно, я все равно никогда не забыл бы ни один из них.

– С твоей стороны ничего, Квинн?

Это был Имри, человек, организовавший на меня охоту на палубе «Нантсвилла».

– Все спокойно, сэр.

Я почувствовал, как у меня поднимаются волосы на голове. Квинн, он же Дюрран, – липовый таможенник. Человек, который чуть не задушил меня.

– А с твоей стороны, Жак?

– Ничего. Они уже пятнадцать минут как скрылись под водой. Надо иметь стальные легкие, чтобы еще быть в живых.

– Все. Смываемся, – подвел итог Имри. – Все получат премию за ночную работу. Крамер?

– Слушаю, капитан Имри, – голос был такой же хриплый, как и у Имри.

– Полный вперед! Идем к проливу.

Я изо всех сил оттолкнулся ногами от руля и постарался нырнуть как можно глубже. Вода за мной вскипела и засветилась фосфорическим блеском. Я плыл на глубине двух-трех метров в сторону рифов. Как долго? Не знаю. Скорее всего, не больше минуты. Мои легкие уже не очень слушались меня. Когда я вынырнул, море было пусто. Только вдали я увидел слегка фосфоресцирующий силуэт удаляющегося судна. Прожекторы были уже выключены. Капитан Имри свое задание выполнил. Суденышко плыло в полной темноте, не светились даже позиционные и бортовые огни.

Я не спеша доплыл до скалы и, ухватившись за нее, застыл в воде, чтобы дать моим измученным мышцам, да и всему организму, снова обрести силы. На это у меня ушло не меньше пяти минут. Мне никогда не пришло бы в голову, что силы могут полностью покинуть человека за каких-нибудь пятнадцать минут. Я с удовольствием провалялся бы на этой скале несколько часов, даже целый день, но спустя пять минут я снова погрузился в воду и поплыл к берегу. Время работало против меня.