Текст книги "Введение в христианское богословие"

Автор книги: Алистер МакГрат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 43 страниц)

Глава 11. Доктрина спасения во Христе

В двух предыдущих главах мы рассматривали вопросы, касающиеся Личности Иисуса Христа. Как было отмечено в ходе рассмотрения, центральный вопрос в определении личности Иисуса Христа касается Его функции. Существует органическая связь между следующими двумя вопросами:

Кто Такой Иисус Христос? Чего достиг Иисус Христос?

Личность и функции Иисуса Христа можно воспринимать как две стороны одной медали. В этой связи можно отметить близкую связь между функциональными и онтологическими христологическими системами (см. в разделе "Связь между христологией и сотериологией" в гл. 9).

Христианские подходы к спасению

Спасение – комплексное понятие. Оно не обязательно имеет специфически христианский оттенок. Этот термин можно использовать в совершенно светской манере. Например, советские авторы, особенно в конце 20–х гг., часто говорили о Ленине как о спасителе советских народов. Военные перевороты в африканских государствах, происходившие в 1980–е гг., часто приводили к образованию «советов спасения», целью которых было восстановление политической и экономической стабильности. Спасение может быть чисто светским понятием, связанным со стремлением к политическому освобождению или общечеловеческой свободе.

Даже на религиозном уровне спасение не является конкретно христианской идеей. Многие – хотя, следует подчеркнуть, не все – мировые религии имеют свои концепции спасения. Они сильно отличаются друг от друга в своем понимании того, как достигается спасение, и формы, которую оно принимает. Одной из наиболее сложных задач, стоявших в прошлом перед теми, кто, опираясь на традиции эпохи Просвещения, утверждал, что "все религии по сути своей одинаковы", являлось доказательством того, что, несмотря на очевидные различия в связи с этими двумя вопросами, между религиями существует основополагающее единство. Общепризнанно, что эти поиски закончились неудачей из‑за огромного разнообразия рассматриваемых явлений.

Таким образом, христианство ни в коем смысле не является уникальным, придавая такое значение идее о спасении. Особенность христианского подхода к спасению заключается в двух областях: во – первых, спасение считается основанным на жизни, смерти и воскресении Иисуса Христа; во – вторых, конкретная форма спасения в христианстве сама определяется Христом. Это – сложные идеи. Они требуют дальнейшего исследования прежде, чем мы сможем идти дальше.

Спасение связано с Иисусом Христом

Во – первых, спасение – как бы его впоследствии не определяли – считается связанным с жизнью, смертью и воскресением Иисуса Христа. Существование такой связи являлось характерной чертой христианского богословия в течение столетий. В не столь давнее время в богословской литературе активно обсуждался вопрос следует ли считать крест "устанавливающим" или "иллюстрирующим". В своей работе "Доктрина примирения" (1898) известный немецкий богослов Мартин Келер поставил следующий вопрос, касающийся теорий искупления: "Открыл ли Христос просто что‑то новое в неизменном порядке вещей; или Он учредил новый порядок вещей?" Этот вопрос подводит нас к главному аспекту сотериологии. Является ли крест Христов лишь иллюстрацией спасительной воли Божьей, придающей форму прежде расплывчатому понятию? Или он прежде всего делает это спасение возможным? Является ли он иллюстрирующим или устанавливающим?

Первый подход был характерен для работ, написанных под влиянием идей Просвещения, согласно которым крест – исторический символ вневременной истины. Джон Маккварри настойчиво отстаивает этот подход в своей работе "Принципы христианского богословия" (1977): "Дело не в том, что Бог в какой‑то момент прибавляет примирение к тому, что Он уже делает, или что мы можем установить время, когда эта примиряющая деятельность началась. Отнюдь нет. Дело в том, что в определенный момент времени было дано совершенно новое истолкование деятельности, которая происходила всегда, деятельности, которая началась одновременно с творением".

Аналогичный подход ассоциируется с оксфордским богословом Морисом Ф. Уайлзом, который в своей работе "Воссоздание христианской доктрины" (1974) утверждает, что пришествие Христа каким‑то образом иллюстрирует то, что истинно в рассуждениях о вечной природе Божьей. Это подразумевает, что Христос открывает спасительную волю Божью, а не учреждает эту спасительную волю впервые. Пришествие Иисуса Христа – это выражение и, одновременно, наглядная демонстрация спасительной воли Божьей.

Но спор еще далеко не закончен. В своей работе "Актуальность искупления" (1988) лондонский богослов Колин Гантон утверждает, что неконститутивные взгляды на искупление могут привести к экземпляристским и субъективным доктринам спасения. Он считает необходимым подчеркнуть, что Христос не просто открывает нам что‑то важное; Он дает нам нечто такое, без чего спасение было бы невозможно. Поднимая вопрос о том, "исцеляется ли зло мира онтологически в жизни, смерти и воскресении Иисуса", Гантон заявляет, что в определенном смысле Христос "заменил" Собою нас – Он сделал для нас то, что мы сами не смогли бы сделать. Отрицать это означает вернуться к некоей форме чисто субъективного понимания спасения.

Взгляд Гантона можно считать характерным для значительной части тех богословов, которые обсуждали вопрос об основах спасения, до начала эпохи Просвещения. Это отражает фундаментальное убеждение в том, что во Христе произошло что‑то новое, что делает возможным новый путь в жизни. Этот подход остается определяющим в современном понимании Евангелия и продолжает оказывать влияние на гимны и литургику христианской Церкви.

Иисус Христос определяет спасение

Христианство не только настаивает на том, что спасение связано с Иисусом Христом, но и утверждает, что Христос определяет его, то есть придает ему форму. Иными словами, Иисус Христос дает нам модель или парадигму искупленной жизни. Хотя к мысли о том, что слепое подражание Христу – залог христианской жизни или сама жизнь, христианство относится отрицательно, существует общее согласие, что в определенном смысле Христос эту жизнь определяет.

Идея о том, что простое внешнее подражание Христу порождает христианскую жизнь, обычно считается пелагианской. Большинство христиан склонно утверждать, что христианская жизнь становится возможной благодаря Христу, признавая в то же время два четко различных пути, по которым христианская жизнь Им "определяется".

1. Христианская жизнь принимает форму постоянного подражания Христу. Став христианином, верующий считает Христа примером идеальных отношений с Богом и другими людьми и пытается подражать этим отношениям. Вероятно, лучший пример такого взгляда – произведения некоторых позднесредневековых духовных писателей, особенно принадлежащих монашеству, такие как работа средневекового автора Фомы Кемпийского "О подражании Христу". В ней подчеркивается, что человек ответственен за приведение своей жизни в соответствие с примером, который дал Христос.

2. Христианская жизнь – это процесс "приспособления к Христу", в котором внешние аспекты жизни верующего приводятся в соответствие с внутренними отношениями с Христом, устанавливаемыми через веру. Этот подход характерен для таких авторов как Лютер и Кальвин и основывается на идее о приведении Богом верующего к подобию Христу через обновление и перерождение, проводимые Святым Духом.

Эсхатологический аспект спасения

Еще один вопрос, к которому нужно обратиться на этой ранней стадии, касается хронологии спасения. Следует ли понимать спасение как то, что уже произошло с верующим? Или это происходит с ним в настоящий момент? Или у него существует эсхатологический аспект – иными словами, то, что еще должно произойти? Единственный ответ на этот вопрос, который можно дать на основании Нового Завета заключается в том, что спасение имеет отношение и к прошлому, и к настоящему, и к будущему. Мы можем проиллюстрировать это, рассмотрев высказывания Павла об оправдании и других связанных с ним темах.

При рассмотрении высказываний Павла, есть искушение принять упрощенный подход к только что отмеченным хронологическим вопросам. Можно, например, следующим образом попытаться втиснуть оправдание, освящение и спасение в аккуратные рамки прошлого – настоящего – будущего:

1. оправдание: прошедшее событие, имеющее отношение к сегодняшнему дню (освящению);

2. освящение: настоящее событие, зависящее от прошлого события (оправдания) и имеющее отношение к будущему (спасению);

3. спасение: будущее событие, уже предвосхищенное и частично пережитое в прошлом событии оправдания и в настоящем событии освящения, и зависящее от них.

Но это явно не соответствует действительности. Оправдание связано не только с прошлым, но и с будущим (Рим.2:13;8:33; Гал.5:4–5), и, видимо, имеет отношение как к началу христианской жизни, так и к ее окончательному завершению. Так же и освящение может указывать на прошлое событие (1 Кор.6:11) или на будущее событие (1 Фес.5:23). Спасение – исключительно сложная идея, охватывающая не только будущее событие, но и нечто, произошедшее в прошлом (Рим.8:24; 1 Кор.15:2), или происходящее в настоящем времени (1 Кор.1:18).

Об оправдании Павел говорит, имея ввиду как начало жизни в вере, так и ее окончание. Это сложное и всеобъемлющее понятие, которое, заранее объявляя приговор об окончательном оправдании, предвосхищает исход последнего суда (Рим.8:30–34). Таким образом, нынешнее оправданное христианское существование верующего является предвосхищением и предварительным участием в избавлении от грядущего гнева, и уверением в настоящем об окончательном эсхатологическом приговоре оправдания (Рим.5:9-10).

Этот краткий обзор указывает на сложность затронутых вопросов. Христианское понимание спасения предполагает, что что‑то уже произошло, что‑то происходит в настоящее время, и что‑то еще произойдет с верующими.

Основания спасения: крест Христов

Термин «теория искупления» стал общим местом в англоязычном богословии как термин для обозначения «способа понимания трудов Христа». Особенно широко этот термин стал использоваться в XIX – начале XX в. Но, появляется все больше указаний на то, что с точки зрения многих современных христианских авторов, представляющих весь спектр богословских взглядов, это – неуклюжий и бесполезный термин. В виду этого, в данной работе он не используется. Термин «сотериология» (греч. «soteria» «спасение») получает все большее распространение для обозначения того, что ранее называлось «теориями искупления» или «трудами Христа». Сотериология охватывает 2 широкие области богословия: вопрос о том, как вообще спасение становится возможным и как оно связано с историей Иисуса Христа; и вопрос о том, как следует понимать само «спасение». Эти вопросы являются предметом широкого обсуждения в течение всей христианской истории, особенно в современный период.

Споры о значении креста и воскресения Христова лучше всего сгруппировать вокруг четырех основных тем или образов. Следует подчеркнуть, что они не исключают друг друга и вполне можно встретить авторов, которые придерживаются взглядов, сочетающих элементы нескольких групп. Действительно, можно утверждать, что взгляды большинства авторов на этот предмет не могут быть сведены к одной категории без серьезного нарушения их целостности.

Крест как жертва

Новый Завет, основываясь на ветхозаветных образах и ожиданиях, представляет смерть Христа на кресте как жертву. Этот взгляд, тесно связанный с Посланием к Евреям, представляет подвиг Христа как эффективную и совершенную жертву, которая смогла достичь того, на что жертвоприношения Ветхого Завета могли лишь намекать, а не достигать. В частности, использование Павлом греческого термина "hilasterion" (Рим.3:25) указывает на истолкование смерти Христа как жертвы.

Эта идея получила в христианстве дальнейшее развитие. Например, Августин Гиппонийский, разделяя ее, указывает, что Христос "на кресте страстей своих предложил Себя в жертву всесожжения за грех". Для того, чтобы человечество было восстановлено в Боге, посредник должен принести Себя в жертву; без такой жертвы это восстановление невозможно. В своем VII Праздничном послании Афанасий Великий рассматривает идею о жертве Христа в свете пасхальной жертвы агнца: "Ради нас Он воплотился, чтобы принести Себя Отцу вместо нас и через это жертвоприношение нас искупить… Это Его прообразом в прежние времена служило жертвоприношение агнца. Позднее Он Сам был принесен в жертву. Так как во Христе достигается пасха наша".

Благодаря своему блестящему и глубокому определению жертвоприношения в работе "Град Божий", Августин придал рассуждениям новую ясность: "Истинной жертвой является всякое действие, направленное на соединение нас с Богом в святом общении". Основываясь на этом определении Августин свободно говорит о смерти Христа как жертве: "Своей смертью, которая воистину была самой чистой жертвой, принесенной за нас, Он очистил, отменил и отплатил всякую вину, по которой начальства и силы законно требовали от нас уплаты". В Своем жертвоприношении Христос был одновременно и жертвой и священником; Он предлагал в жертву Самого Себя: "Он предложил жертву за наши грехи. И где же Он нашел эту жертву, чистую жертву, которую он должен был принести? Он предложил Себя, поскольку другой жертвы найти не смог".

Жертвоприношение Христа на кресте приобрело особую связь с одним аспектом "троякого служения Христа" (munus triplex Christi). Согласно этой схеме, уходящей корнями к середине шестнадцатого века, труды Христа можно свести к трем "служениям": пророческому (по которому Христос объявляет о воле Божьей); священническому (по которому Он приносит жертву за грехи); и царскому (по которому Он правит Своим народом). Общее признание этой классификации в протестантизме в конце шестнадцатого и семнадцатом веках привело к тому, что понимание смерти Христа как жертвы приобрело центральное значение в сотериологических взглядах протестантов. Так, в своей работе "Изложение символа веры" Джон Пирсон настаивает на необходимости жертвы Христа во искупление и связывает ее в первую очередь со священническим служением Христа: "Искупление или спасение, которое должен был принести Мессия, состоит в освобождении грешника из состояния греха и вечной смерти и приведение его в состояние праведности и вечной жизни. Свободы от греха нельзя было достичь без искупительной жертвы, что вызывало необходимость священника".

Однако, начиная со времен эпохи Просвещения, началось незаметное изменение значения этого термина. Метафорическому значению стали отдавать предпочтение перед первоначальным значением. В то время как первоначально термин обозначал характерно религиозный акт ритуального приношения убиваемого животного, он все больше стал обозначать героическое или благородное действие со стороны отдельного человека, особенно связанное с отдачей жизни, без каких‑либо оттенков трансцендентности или особых ожиданий.

Это можно проследить в работе Джона Локка "Разумность христианства" (1695). Локк утверждает, что единственным догматом веры, требуемым от христиан, является вера в мессианство Христа; идея о жертве за грех настойчиво отодвигается в сторону. "Требуется верить в то, что Иисус был Мессией, помазанником, обещанным Богом миру… Я не помню, чтобы Христос где‑либо принимал на Себя титул священника или упоминал о чем‑нибудь, связанном со Своим священством".

Деистический автор Томас Чабб (1679–1747) далее разработал эти доводы, в частности в своей работе "Оправдание истинного евангелия Иисуса Христа". Заявляя, что истинная религия разума – это религия соответствия вечному закону права, Чабб утверждает, что идея о смерти Христа как жертвоприношении вытекает из апологетических устремлений ранних христианских авторов, которые заставили их гармонизировать эту религию разума с культом евреев: "Так как евреи имели свой храм, свой жертвенник, своего первосвященника, свои жертвы и тому подобное, то и Апостолы, чтобы придать христианству сходство с иудаизмом, выискивали в нем те или иные вещи, которые они, используя речевые фигуры, обозначали этими названиями". Чабб, как и зарождающееся Просвещение, отвергал такую практику как ложную. "Божественное предрасположение проявить милость… полностью вытекает из присущей Ему благости или милости, а не из чего‑либо внешнего по отношению к Нему, будь то страдания или смерть Иисуса Христа или что‑либо иное".

Из‑за сильного рационалистического духа того времени, даже знаменитый критик деизма Джозеф Батлер, стремясь утвердить в своей работе "Аналогия религии" (1736) понятие о жертве, столкнулся с серьезными трудностями. Поддерживая понимание смерти Христа как жертвы, он вынужден был пойти на значительно большие уступки, чем он того хотел: "Никогда не было недостатка в людях, пытающихся объяснить, как и каким конкретно путем [смерть Христа] достигнут подобный эффект; но, я не нахожу, чтобы это объяснялось в самом Священном Писании. Мы, видимо, многого не знаем о том, как древние понимали искупление, то есть прощение, достигаемое жертвоприношением".

Работа Горация Бушнела "Замещающая жертва" (1866) иллюстрирует эту же тенденцию в англо – американском богословии того периода, но в более конструктивной манере. Своими страданиями Христос пробуждает в нас чувство вины. Его замещающая жертва свидетельствует о том, что Бог страдает из‑за зла. Может показаться, что, говоря о "нежном призыве жертвы", Бушнел четко встает на сторону экземпляристского понимания смерти Христа; но Бушнел непреклонен в том, что у искупления есть объективные элементы. Смерть Христа затрагивает Бога и выражает Бога. Идеи Бушнела предвосхищают позднейшие богословские системы страдающего Бога: "Что бы мы ни говорили или думали о замещающей жертве Христа, это же следует отнести и к Богу. В ней присутствует все Божество, присутствует от вечности. В Боге существовал крест еще до того, как на холме было воздвигнуто деревянное орудие смерти. Как будто во тьме веков невидимый крест уже стоял на скрытом холме".

После 1945 г. использование образов жертвы стало встречаться значительно реже, особенно у немецких богословов. Представляется вполне вероятным, что это напрямую связано с риторическим обесцениванием этого термина из‑за его частого употребления в светской литературе, особенно при описании национальных бедствий. Широко считается, что мирское использование образа жертвы, которое часто вырождалось в немногим более чем словоблудие, запятнало и скомпрометировало как слово, так и идею. В Великобритании в период первой мировой войны очень часто использовали фразу, как "он пожертвовал жизнью за короля и страну". Адольф Гитлер также часто прибегал к образу жертвы для оправдания экономических трудностей и потери гражданских свобод как цены за национальное немецкое возрождение в конце 1930–х гг. Из‑за этих негативных ассоциаций этот термин стал практически неприемлем в христианском образовании и проповеди. Тем не менее, эта идея по – прежнему играет важную роль в римско – католическом богословии таинств, которое продолжает считать евхаристию жертвой и находит в этом понятии богатый источник богословских образов.

Крест как победа

Новый Завет и ранняя Церковь придавали большую важность победе, одержанной Христом над грехом, смертью и сатаной через Свой крест и воскресение. Тема победы, часто литургически связанная с пасхальными праздниками, имела огромное значение для западного христианского богословия вплоть до эпохи Просвещения. Тема "Христа победителя" (Christus victor) свела воедино целый ряд тем, в центре которых находилась мысль о решительной победе над силами зла и угнетения.

Образ смерти Христа в качестве выкупа приобрел центральное значение для греческих отцов Церкви, таких как Ириней Лионский. Выше, в ходе рассмотрения богословской роли аналогий, мы уже отмечали, что Новый Завет говорит о том, что Иисус принес Свою жизнь во искупление грешников (Мр.10:45; 1 Тим.2:6). Слово "выкуп" наводит на мысль о трех связанных идеях:

1. Освобождение. Выкуп является – то, что дает освобождение человеку, находящемуся в заточении.

2. Плата. Выкуп – это сумма денег, уплачиваемая для того, чтобы кого‑то освободить.

3. Получатель выкупа. Выкуп выплачивают тому, кто держит пленника, или его представителю.

Таким образом, когда говорится о смерти Иисуса "во искупление" грешников, похоже, подразумеваются эти три идеи. Во всяком случае, к такому выводу пришел Ориген, наиболее созерцательный из ранних отцов Церкви. Если смерть Христа была выкупом, утверждал Ориген, то этот выкуп должно было кому‑то уплатить. Кому же? Его не надо было выплачивать Богу, поскольку Бог не держал грешников в плену. Поэтому, его нужно было уплатить диаволу.

Григорий Великий развил эту идею дальше. Диавол получил над падшим человечеством власть, которую Бог должен был уважать. Единственным способом освобождения человечества от этой сатанинской власти и угнетения было заставить диавола превысить свою власть, что вынудило бы его отказаться от своих прав. Как можно было этого достичь? Григорий Великий полагает, что этого можно было достичь, если бы в мир вошел безгрешный человек, но под видом обычного грешного человека. Диавол не заметит этого, пока не станет слишком поздно. Претендуя на власть над безгрешным человеком, диавол превысит свою власть и вынужден будет отказаться от своих прав.

Григорий Великий предлагает образ крючка с наживкой. Человеческий облик Христа – наживка, Его божественность – крючок. Диавол, как огромное морское чудовище, хватает наживку, а затем обнаруживает крючок, однако, уже слишком поздно. "Наживка искушает, чтобы крючок мог поранить. Поэтому наш Господь, приходя в мир, стал как бы крючком на смерть диаволу. Другие авторы предлагали другие образы для этой же идеи – идеи ловушки для диавола. Смерть Христа была как сеть для ловли птиц, как мышеловка. Именно эта сторона данного подхода к значению креста вызвала впоследствии наибольшие споры. Казалось, что Бог виновен в обмане.

Образ победы над диаволом оказался чрезвычайно популярным. Свидетельством этому является средневековая идея об "опустошении ада". Согласно этой идее, после смерти на кресте Христос сошел в ад, разрушил его врата, чтобы освободить заключенные в нем души. Эта идея основывалась (следует, однако, отметить, что достаточно произвольно) на 1 Пет.3:18–22, где говорится о том, что Он "находящимся в темнице духам, сойдя, проповедовал". Гимн "Вы, хоры Нового Иерусалима", написанный Фулбертом из Шартра выражает эту тему в двух стихах, в которых развивается тема Христа как "Льва Иуды" (Откр.5:5), побеждающего Сатану, змия (Быт.3:15):

Могучий Лев оковы крушит,

Долину смерти криком грозным оглашая,

И Змия главу о камни дробит,

Плененные души высвобождая.

И, внемля Ему, бездонный ад

Добычу свою отдает;

Искупленных сонмы к свету спешат

Туда, где Отец их ждет.

Аналогичную идею можно найти в английской мистической пьесе XIV в., в которой "опустошение ада" описывается следующим образом: "Когда Христос был мертв, Его дух спешно отправился в ад. И вскоре Он разрушил его крепкие врата, которые неправедно заперты от Него… Он крепко связал сатану вечными узами, чтобы он оставался связанным вплоть до судного дня. Он взял с Собой Адама и Еву и других, которые Ему дороги… всех их Он вывел из ада и поместил в раю".

Однако, с наступлением эпохи Просвещения идея о "Christus victor" стала все меньше пользоваться благосклонностью богословов. Все большее их число стали считать ее устаревшей и упрощенной. Какой бы популярностью ни пользовалась идея об "опустошении ада" у средневековых крестьян, по более утонченным стандартам эпохи Просвещения ее признали совершенно примитивной. Представляется, что этому способствовали следующие факторы.

1. Рационалистическая критика веры в воскресение Иисуса Христа возбудила сомнения относительно того, можно ли вообще говорить о чьей‑то "победе" над смертью.

2. Образы, традиционно связанные с этим подходом к кресту – например, существование личностного диавола в виде сатаны и господство деспотических или сатанинских сил греха и зла над человеком – были отброшены как примитивные суеверия.

Оживление этого подхода в наше время обычно относят к 1931 г., когда появилась работа Густафа Аулена "Christus victor". Эта небольшая книга, которая первоначально вышла на немецком языке в виде статьи в журнале "Zeitschrift fur systematische Theologie" (1930), оказала большое влияние на взгляды англоязычных богословов на этот предмет. Аулен утверждал, что классическое христианское понимание трудов Христа сводится к вере в то, что воскресший Христос своей победой над силами зла принес человечеству новую жизнь. В кратком и очень сжатом обзоре истории теорий искупления, Аулен утверждал, что эта крайне драматичная "классическая" теория искупления преобладала в христианстве вплоть до средних веков, когда стали пользоваться поддержкой более абстрактные законнические теории. Возобновление интереса к нравственной стороне искупления привело к тому, что большим вниманием стали пользоваться теории искупления, основанные на правосудии, а интерес к теории "Christus victor", как к нравственно проблематичной стал пропадать. Радикальные изменения в ситуацию внес Лютер, который возродил тему "Christus victor", возможно в качестве противодействия духовной сухости схоластических теорий искупления. Однако Аулен утверждает, что схоластическая направленность ортодоксального протестантизма вновь оттеснила ее на задний план. Он заявляет, что настало время обратить этот процесс вспять и возродить эту теорию, которая в наши дни заслуживает должного внимания.

Историческая достоверность утверждений Аулена была вскоре поставлена под сомнение. Претензии этой теории искупления на "классичность" оказались преувеличенными. Идея о том, что Христос – победитель смерти, действительно была важной частью общих взглядов отцов Церкви на природу спасения; но это был лишь один подход или образ из многих. Аулен преувеличил значение, которое ему они предавали. Его критики указывали, что лишь одна теория может справедливо претендовать на звание "классической теории искупления" – понятие об искуплении через единство с Христом.

Тем не менее, взгляды Аулена встретили понимание. Это частично отражает растущее разочарование в мировоззрении эпохи Просвещения в целом; в более фундаментальном смысле это, возможно, представляет растущее осознание реальности зла в мире, чему способствовали ужасы первой мировой войны. Взгляды Фрейда, который обратил внимание на то, как взрослые люди могут находиться в духовном плену своего подсознания, породили серьезные сомнения во взглядах Просвещения о полную рациональность человеческой природы и придали достоверность идее о том, что люди находятся в плену неизвестных и скрытых сил. Подход Аулена был созвучен растущему осознанию темной стороны человеческой природы. Говорить о "силах зла" стало интеллектуально респектабельно.

Подход Аулена предлагал также и третью возможность, промежуточную между двумя крайностями либерального протестантизма основного течения – обе они все больше стали считаться ущербными. Классическая правовая теория ставила сложные богословские вопросы, не последним из которых был вопрос о нравственной стороне искупления. Субъективный же подход, который считал смерть Христа немногим более чем попыткой возбудить человеческие чувства, представлялся серьезной религиозной ошибкой. Аулен предлагал подход к значению смерти Христа, который обходил сложности законнического подхода, но настойчиво отстаивал объективную природу искупления. И все же, работа Аулена "Christus victor" вызвала серьезные вопросы. Она не давала рационального объяснения тому, как силы зла были побеждены крестом Христа. Почему крестом, а не иным способом?

С тех пор образ победы получил дальнейшее развитие в работах, посвященных кресту. Рудольф Бультман распространил свое стремление к демифологизации на новозаветную тему победы, истолковывая ее как победу над ложной экзистенцией и неверием. Пауль Тиллих переработал теорию Аулена, истолковывая победу Христа на кресте как победу над экзистенциальными силами, которые угрожали лишить нас подлинной экзистенции. Принимая эти экзистенциальные подходы, Бультман и Тиллих преобразовали теорию искупления, которая первоначально была глубоко объективной, в субъективную победу в сознании человека.

В своей работе "Прошлое событие и настоящее спасение" (1989) оксфордский богослов Пол Фиддес подчеркнул, что понятие "победы" сохраняет видное место в христианском мышлении о кресте. Смерть Христа не просто дает нам новые знания или по новому выражает старые идеи. Она делает возможной новый способ существования: "Победа Христа создает победу в нас… Поступок Христа является одним из тех моментов в человеческой истории, которые "открывают новые возможности существования". После того, как новая возможность открыта, другие люди могут сделать ее своей собственной, повторяя и переживая этот опыт".

Крест и прощение

3–й взгляд исходит из мысли том, что смерть Христа служит основанием, позволяющим Богу простить грех. Это понятие обычно связывают с Ансельмом Кентерберийским, который на этой основе разработал положений о необходимости воплощения. В период господства ортодоксальности это положение вошло в классическую протестантскую догматику и отразилось во многих гимнах XVIII‑XIX вв. Частично, это положение Ансельма отражает глубокую неудовлетворенность подходом "Christus victor", который, казалось, основывался на ряде весьма сомнительных посылок о "правах диавола" (ius diabolt) и подразумевал, что, искупая человечество, Бог действовал не совсем честно.

Ансельм не мог понять, почему диавол имеет какие‑то "права" на падшее человечество, не говоря уже о том, почему Бог должен эти "права" уважать. В лучшем случае можно признать, что диавол имеет над человечеством какую‑то власть de facto – власть, которая существует фактически, хотя и является незаконной и неоправданной. Однако, нельзя сказать, что это власть de jure – то есть, власть, основанная на каком‑то юридическом или нравственном принципе. "Я не вижу, какую силу это имеет", – комментирует он, отбрасывая эту идею. Точно так же, Ансельм отвергает любое понятие о том, что Бог в процессе искупления обманывает диавола. Весь процесс искупления основывается на праведности Божьей и отражает ее.

Акцент Ансельма Кентерберийского полностью падает на праведность Божью. Бог искупает человечество в полном соответствии со своей божественной праведностью. Работа Ансельма "Cur Deus homo?" ("Почему Бог стал человеком"), построенная в форме диалога, представляет собой подробное рассмотрение вопроса о возможности искупления человека. В ходе своего анализа он доказывает – хотя убедительность доказательства спорна – как необходимость воплощения, так и спасительный потенциал смерти и воскресения Христа. Доказательство является достаточно сложным, и его можно свести к следующему: