Текст книги "Доктор для следователя (СИ)"

Автор книги: Алиса Север

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Алиса Север
Доктор для следователя

Глава 1

Первым пришло обоняние. Проклятый, едкий дым, вперемешку с ароматом кислых щей и безоговорочно подгоревшей похлебки. Я мысленно поморщилась. Отличные духи для реанимации. Хотя… пахло скорее как в столовой районной поликлиники – той, что в подвале и куда отправляют самых безнадежных пациентов.

Второй стала боль. Не острая, режущая, а тупая, разлитая по всему телу, словно меня прокатили в бетономешалке, а потом для вержности еще и потоптались. Стандартный набор после ДТП. Память короткой вспышкой вернула мне последнее: визг тормозов, свет фонарей, слишком близко, ослепительно…

Я застонала, пытаясь приоткрыть веки. На них будто гири повесили.

Ладно, Погребенкина, собирайся, – пронеслось в голове мое собственное, привычно-саркастичное мысленное бормотание. Сознание ясное. Болевой синдром – есть. Аносмии нет, к сожалению. Дышишь – уже хорошо. Щупай конечности.

С горем пополам я разлепила глаза. И тут же захотела закрыть их снова.

Никакой стерильной белизны, блеска хрома и мониторов вокруг не было. Я лежала на чем-то жестком, прикрытая дерюгой, грубой на ощупь. Над головой вместо потолка темнели закопченные матицы низкого сруба. Тусклый свет лился от лучины, воткнутой в щель на столе, и едва разгонял мрак по углам.

Что за черт? – панически дернулась я. Это что, такой костюмированный стационар? Или я все же померла и попала в историческую реконструкцию ада?

Я попыталась приподняться на локтях, и по телу пронесся новый шквал боли. Но не это было самым шокирующим. Мои руки… они были другими. Худыми, слишком молодыми, с тонкими запястьями и незнакомой линией суставов. Я сжала пальцы – они послушно сомкнулись.

– Марья-то наша очнулась? – раздался у входа хриплый женский голос.

В дверном проеме, завешенном потертой тряпицей, стояла дородная баба в выцветшем сарафане и платке. Лицо у нее было знакомое до боли – типичная Фекла Ивановна, мой вечный пациент из женской консультации, только одетая по музейной моде.

Я открыла рот, чтобы спросить «где я?» и «кто вы?», но вместо моего уверенного, с легкой хрипотцой, консультантского тенора из горла вырвался тонкий, слабый голос, который я слышала впервые в жизни.

– Что… что происходит?

Баба подошла ближе, качнув головой.

– А то ты не знаешь? Три дня как в беспамятстве лежишь, с той поры как Степана-то схоронили. Упала у могилы, голова о камень. Ясное дело, не до себя было, все по мужу убивалась. А он тебе изменял безбожно. Ну, да Бог с ним, с покойником.

Она говорила, а я чувствовала, как у меня подкашиваются ноги, даже лежа. Степан? Могила? Трактир? Какая-то Марья… вдова…

Обрывки чужих воспоминаний, как кинопленка с браком, замелькали у меня в голове. Деревня. Бегство из обеспеченной семьи, молодой и красивый Степан, замужество. Его внезапная смерть. Моя новая, двадцатиоднолетняя жизнь, полная неизвестности и страха.

Я, Мария Погребенкина, врач-гинеколог с десятилетним стажем, разведенная, бесплодная, циничная и уверенная в себе, лежала на жесткой лавке в теле какой-то юной вдовы Марьи. В теле, которое, как с ужасом я начала понимать, было абсолютно здоровым, молодым и… фертильным. Ирония судьбы достигала космических масштабов.

Баба, представившаяся Акулиной, сунула мне в руки деревянную кружку с мутной жидкостью.

– Пей, оклемаешься. Трактир-то твой теперь, хозяйка. С завтрашнего дня вставать надо, дела решать. А то мужики тут все разнесут, ораву свою поить некому.

Она ушла, оставив меня наедине с дымом лучины, ноющей болью в затылке и чудовищной реальностью происходящего.

Я отставила кружку. Пахло брагой. Отвратительно.

Медленно, превозмогая протестующие мышцы, я поднялась и, держась за стену, доплелась до темного оконца, затянутого пузырем. В слабом отражении угадывались черты – большие, испуганные глаза на бледном, совсем юном лице, обрамленном темными, выбившимися из-под платка прядями.

Это было не мое лицо. Но теперь оно было моим.

– Ну что ж, Марья, – прошептала я этому незнакомому отражению своим новым, чужим голосом. – Похоже, у нас смена специализации. Была гинекологом, стала трактирщицей. Посмотрим, что из этого выйдет.

Глава 2

Я стояла, держась за подоконник, и смотрела в свое новое отражение. Испуганная девочка с большими глазами. «Марья». Имени более несчастного и забитого я не слышала даже в своих гинекологических кабинетах, куда приходили жены алкоголиков и вечные жертвы.

Нет, милая, так дело не пойдет, – холодно констатировал мой внутренний голос, тот самый, что за десять лет работы научился не дрогнуть перед самыми душераздирающими историями. Паника – роскошь, которую мы не можем себе позволить. Включай голову, Погребенкина. Ситуация – клинический случай, только неизвестной этиологии. Нужна диагностика.

Я глубоко вдохнула. Пахло дымом, немытым телом и тоской. От этого запаха становилось душно.

«Трактир твой теперь, хозяйка», – сказала Акулина.

Значит, это не просто комната. Это – актив. И, судя по всему, единственный источник выживания в этом, с позволения сказать, теле.

Сделав еще одно усилие, я оттолкнулась от стены и медленно, как старуха, сделала первый шаг. Ноги подкашивались, но держали. Тело было слабым, но целым. Сотрясение, вероятно. Посттравматическая астения. Лечение: покой и полноценное питание. Оба пункта в текущих условиях выглядели как издевательство.

Я осмотрела помещение. Низкая бревенчатая горница, наспех прибранная. В углу – деревянная кровать с грубой постелью, на которой я и лежала. Стол, пара табуретов. На полках – немного посуды. Ничего лишнего. Никаких признаков «хозяйки». Ни сундука с добром, ни даже смены белья. Бедность, прошибающая до костей.

Дверь скрипнула. Я инстинктивно выпрямила спину, пытаясь придать лицу хоть какое-то подобие уверенности. Вошла Акулина, неся миску с чем-то дымящимся.

– Вот, хлебай, – протянула она. – Щи. С постным маслом. Больше пока не на что.

Я взяла миску. Еда пахла скудно, но для пустого желудка – как нектар. Пока я ела, Акулина уселась на табурет и принялась меня разглядывать.

– И что ж ты теперь будешь делать-то, сирота? – спросила она, и в ее голосе я уловила не столько сочувствие, сколько любопытство. Деревенское телевидение в действии.

Я отложила пустую миску. Голод утолила, но сил не прибавилось.

– Что положено хозяйке трактира, – ответила я, стараясь, чтобы мой новый, противно-тонкий голос звучал тверже. – Вести дела.

Акулина фыркнула.

– Какие уж там дела. Степан-то кое-как держался, а ты… Ты и говорить-то с мужиками боялась. Они тебя в два счета съедят. Уж кто-кто, а я знаю. Лучше бы замуж поскорее, пока молоденькая. Вон, Фрол-кузнец вдовец, присматривается.

Меня передернуло. Замуж. Снова. В двадцать один год, едва успев избавиться от первого «счастья». Ирония была настолько густой, что ею можно было подавиться.

– Спасибо за совет, Акулина, – сказала я, и в голосе невольно прозвучали мои старые, отточенные на хамоватых пациентах, нотки. – Но своим умом как-нибудь.

Баба удивленно подняла брови, но спорить не стала. Видимо, решила, что удар головой мне все же не пошел на пользу.

Оставшись одна, я снова заставила себя встать. Нужно было увидеть «дело» своими глазами.

Я вышла в сени, а оттуда – в следующее помещение. Оно было побольше. Несколько грубых столов, лавки. Пусто. В углу – прилавок, за ним – полки, на которых стояло несколько полупустых бочек и горшков. Воздух был пропитан кислым запахом забродившего хлеба, дешевого кваса и чего-то еще, отдаленно напоминающего пиво. «Трактир». Больше похоже на заброшенную избу, где иногда собираются выпить.

Я подошла к прилавку. Под слоем пыли и жирных пятен лежала потрепанная тетрадь. Я открыла ее. Кривые, неуверенные палочки. Цифры. Приход-расход. Долги. Степан, судя по всему, был неважным бухгалтером и еще худшим хозяином.

Я закрыла тетрадь. В голове, поверх чужого страха и растерянности, медленно, но верно начинала работать привычная логика. Анализ. Постановка диагноза.

Диагноз: полная финансовая и социальная несостоятельность. Прогноз: без немедленного вмешательства – летальный. Или замужество за кузнеца Фрола, что, вероятно, одно и то же.

Я подошла к бочке с надписью «Пиво» и зачерпнула немного кружкой. Попробовала. Скривилась. Бурда была откровенно скверной. Кислая, мутная, с явным признаком болезни сусла.

И тут во мне что-то щелкнуло. Не как в отчаявшейся вдове, а как в профессионале, который видит проблему и уже начинает прокручивать пути ее решения.

Я – не Марья. Я – Мария Погребенкина. Я десять лет решала проблемы куда сложнее, чем прокисшее пиво и долги по лапшевой. Я ставила на ноги женщин, от которых отворачивались все. Я боролась с системами, с предрассудками, с глупостью.

Эта лачуга, это тело – просто новые условия задачи. Особо сложный клинический случай.

Я поставила кружку на прилавок. Звук получился более громким и решительным, чем я ожидала.

– Ладно, – тихо сказала я пустому залу. – Принимаю вызов. Посмотрим, что можно сделать с этим… медицинским наследием.

Глава 3

Диагноз: острое социальное и финансовое истощение на фоне хронического идиотизма.

Я стояла посреди зала своего нового «трактира» – «У Степана», если верить кривой вывеске за окном, – и мысленно ставила диагноз. Не себе, а всему этому предприятию. Помещение было мрачным, пропахшим старым пивом, луком и тоской. Пыль лежала пушистым саваном на столах, а из щелей в полу доносилось сердитое шипение местных тараканов, размером с мой мизинец.

Пару дней ушло на то, чтобы просто прийти в себя и освоиться. Освоиться в этом хилом, двадцатиоднолетнем теле, в этом мире, где за окном периодически проезжали громоздкие самодвижущиеся повозки на громоздящих артефактах, издавая тихое магическое гудение, а по улице бегали дети, пугая друг друга зубастой местной лошадью с рогами, привязанной у соседнего забора.

Мариэлла Труннодини. Имя отскакивало от зубов, как чужое. Обрывки ее памяти были яркими, но бесполезными, как шикарное платье в деревенской грязи: балы в сияющих хрусталем залах фамильного особняка аль Морсов, побег с красивым, но бедным Степаном, обещавшим ей свободу и счастье… а в итоге получившим этот убогий трактир на отшибе и скоропостижную смерть от пьяной чахотки. Мариэлла же, наивная дурочка, только и умела, что рыдать над его могилой и мечтать о прошлом. Ни готовить, ни вести счета, ни тем более управляться с магическими артефактами – всем этим занимался Степан. Теперь некому.

Я подошла к небольшому устройству, похожему на массивную каменную плиту с медными жилами – «холодильному камню». Он был потухшим, заряд артефакта, питавшего его, иссяк. В бочке с пивом плавала мертвая мышь. В кладовой – мешок подгнившей картошки и лука. Касса представляла собой железную шкатулку с тремя медяками.

Великолепно. Наследство просто шикарное.

Внезапно дверь трактира с скрипом распахнулась, впустив солнечный свет и двух посетителей. Это были типичные местные грузчики с соседнего артефактного депо – в промасленных комбинезонах, с закопченными лицами.

– Эй, Марька, две порции твоего бурдала! И похлебку! – крикнул один из них, грузно усаживаясь на лавку.

Марька. От этого обращения меня передернуло. Я медленно повернулась, скрестив руки на груди. Мое новое, юное лицо, должно быть, выражало не испуг вдовушки, а холодную насмешку, которую я оттачивала годами на бестолковых интернах.

– «Бурдала» у меня закончилось, – заявила я своим тонким, но уже твердым голосом. – Как и похлебки.

– Как закончилось? – недовольно буркнул второй. – Мы смену отработали, пить хотим!

– Воду из колодца пить не запрещено, – парировала я. – А здесь сейчас идет инвентаризация. И ремонт.

Мужики переглянулись. Они привыкли видеть здесь забитую, вечно плачущую девчонку, а не эту… ядовитую бабенку, смотрящую на них свысока.

– Инвентаризация? – усмехнулся первый. – Да тут и инвентаризировать-то нечего. Ладно, не задерживай. Когда открываться будешь?

– Когда будет что подавать, кроме мышиного супа и уксуса под видом пива, – отрезала я. – А сейчас – свободны.

Я указала на дверь. Вид у меня был настолько не допускающим возражений, что они, понурившись, вышли, что-то недовольно бормоча.

Дверь закрылась. Тишина снова поглотила зал. Но теперь она была другой. Не безнадежной, а сосредоточенной.

Я подошла к столу, где лежала та самая потрепанная тетрадь. Я открыла ее. Кривые цифры, долги поставщикам, список неисправных артефактов – холодильный камень, очиститель воды, даже самовар, который должен был сам кипятить воду.

И тут во мне проснулся не просто врач, а кабинетный крыс, годами выбивавший финансирование на новое оборудование, умевший считать деньги и видеть потенциал там, где другие видели только проблемы.

«Мариэлла Труннодини, – подумала я, глядя на свои худые, незнакомые руки. – Ты сбежала от богатства и власти в нищету и бесправие. Ирония просто божественная. Но та Мариэлла умерла вместе со своим Степаном. Теперь здесь я. И у меня есть два актива: твое знатное происхождение, о котором здесь, наверное, никто не знает…»

Я обвела взглядом грязный, убогий зал.

«…и мой собственный, десятилетиями отточенный ум».

Я взяла перо. Оно было кривым и неудобным. Я его отложила. Нашла в ящике прилавка обломок графитового стержня. Он лег в руку куда привычнее.

На чистом листе я вывела: «ПЛАН РЕАБИЛИТАЦИИ ТРАКТИРА “У СТЕПАНА”».

Пункт первый: Финансы. Нужны деньги. Начальный капитал. Продать что-то? У Мариэллы не было ничего ценного. Кроме… одного.

Я подошла к маленькому зеркалу в своей каморке. Висящее на тонкой серебряной цепочке изящное кольцо с небольшим, но чистым сапфиром – единственное, что она сохранила из прошлой жизни. Подарок матери. Память о доме, который отрекся от нее.

Жалко? Нет. Для меня это не память, а билет. Ломбард. Или продажа.

Пункт второй: Ресурсы. Нужно наладить поставки. Еда. Напитки. Нужен работающий холодильный камень и очиститель воды. Значит, нужно найти артефактчика, который починит или перезарядит их. За деньги.

Пункт третий: Ассортимент. Никакого больше «бурдала». Я вспомнила химию и биологию. Процессы брожения. Я могу рассчитать рецепт нормального пива, кваса. Найти травы для вкуса. Мои руки, привыкшие к точным хирургическим движениям, смогут научиться варить и готовить.

Я опустила руки. План был абсурден, как и вся эта ситуация. Дворянская дочка, врач-гинеколог из другого мира, собирается поднимать захудалый трактир в техно-магической глуши.

Но иного выхода не было. Сидеть и ждать, пока меня выдадут замуж за кузнеца Фрола или я просто умру с голоду, не входило в мои планы.

Я взглянула на свое отражение. Большие глаза уже не казались такими испуганными. В них появился знакомый мне огонек – жесткий, ироничный, готовый к борьбе.

– Ну что ж, Мариэлла, – прошептала я. – Ты хотела приключений и свободы от семьи? Поздравляю, ты их получила. С того самого момента, как я в тебя вселилась. Теперь держись.

Глава 4

План – это хорошо. Но за него, как и за хороший скальпель, нужно платить. Мой начальный капитал висел у меня на шее – изящное серебряное кольцо с сапфиром, холодное и чужое, как воспоминания Мариэллы.

Ломбард. Или ювелирная лавка. Второе сулило больше выгоды, но требовало умения торговаться и хотя бы базового понимания местных цен. У меня не было ни того, ни другого.

Я вышла на улицу, впервые за несколько дней покинув затхлую атмосферу трактира. Поселок, носивший громкое название «Каменный Перевал», встретил меня грохотом самодвижущейся повозки, груженной бочками. Она пронеслась по главной – и единственной – мощёной улице, оставив за собой шлейф паленой магии и пыли. Воздух пах озоном, углем и дымом из труб местной артефактной мастерской.

Меня узнавали. Из окон соседних домов на меня косились. Из-за угла доносился шепот: «Смотри-ка, Труннодини-вдова. Выглядит-то как… не своя». Я шла, выпрямив спину, игнорируя взгляды. Внутри все сжималось от непривычного внимания, но я гнала слабость прочь. Терпение, Погребенкина. Ты на обходе в чужом отделении. Соберись.

Ювелирная лавка оказалась небольшой, но солидной. На вывеске красовалось: «Аргент и Камни. Купля-продажа. Зарядка фамильных артефактов».

Колокольчик звякнул, когда я вошла. За прилавком стоял сухопарый мужчина в очках, с руками, испачканными какой-то металлической пудрой. Он оценивающе посмотрел на меня, на мою скромную, поношенную одежду.

– Чем могу служить, девушка?

Я сняла кольцо с шеи и положила его на бархатную подушечку на прилавке.

– Хочу оценить и продать.

Он взял кольцо, достал лупу, повертел в руках. Его лицо оставалось невозмутимым, но я, привыкшая читать микровыражения пациентов, уловила легкий интерес.

– Камень чистый, огранка неплохая, хоть и простая. Серебро… обычное. Фамильный герб? – Он ткнул пальцем в едва заметную гравировку внутри кольца – стилизованный ястреб, держащий молнию. Герб дома аль Морсов.

– Семейная реликвия, – уклончиво сказала я. – Тяжелые времена.

– Понимаю, – он кивнул, отложив лупу. – Даю три короны.

Я не знала, много это или мало. Но его взгляд, быстрый и жадный, выдавал его. Он понимал, что кольцо стоит дороже.

Торг уместен, – пронеслось в голове. Я сделала вид, что забираю кольцо.

– Жаль. В «Серебряном Ручье» на центральной обещали пять. Но идти далеко.

Это был чистый блеф. Я не знала, есть ли в этом поселке еще один ювелир. Но его лицо дрогнуло.

– Четыре, – быстро сказал он. – И ни медяком больше. Дорогая работа, камень хоть и хорош, но мелковат.

Четыре короны. Сердце екнуло. Я не знала точной стоимости, но чувствовала – это больше, чем он хотел дать изначально.

– Идет, – кивнула я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Он отсчитал четыре тяжелые, звенящие монеты из желтого металла. Я сунула их в потайной кармашек платья, ощущая их прохладную тяжесть. Капитал. Первая кровь.

Следующей точкой стала артефактная мастерская. Помещение было забито хламом: разобранные механизмы, мерцающие кристаллы, ящики с непонятными деталями. Воздух гудел от магии и пах озоном еще сильнее. Хозяин, дородный мужчина с окладистой бородой и в кожаном фартуке, копался в недрах какого-то устройства, испускавшего искры.

– Чего? – буркнул он, не поднимая головы.

– Мне нужно починить и перезарядить артефакты для трактира. Холодильный камень, очиститель воды, самовар.

Он наконец посмотрел на меня. В его взгляде читалось удивление.

– Труннодини? Степаниха? Ты ж за этим всегда мужа слала. Он хоть что-то в этом понимал.

– Муж умер, – холодно констатировала я. – Теперь разбираюсь я. Можете помочь или нет?

Он усмехнулся, вытирая руки о фартук.

– Могу, хозяйка. Но это недешево. За осмотр, мелкий ремонт и зарядку всех трех штук… с тебя две короны.

Две короны! Половина моего капитала. Но без работающих артефактов трактир был мертв. Хранить продукты, очищать воду – без этого никуда.

– Осмотр и диагностика – десять медяков, – парировала я. – После скажете точную цену за ремонт. И я решу, стоит ли он того.

Бородач снова удивленно поднял брови. Видимо, он привык иметь дело с плачущей Мариэллой, а не с этой… расчетливой версией.

– Ладно, ладно, – проворчал он. – Присылай свои железяки, посмотрим.

Я кивнула и вышла, оставив его ворчать себе под нос. Две короны оставались в кармане. На еду, на первичные закупки. Это было каплей в море, но эта капля была моей. И я была полна решимости превратить ее в поток.

Глава 5

Звон монет в моем потайном кармашке был приятнее любой музыки. Четыре короны. Не богатство, но дыхание. Пока артефактчик копался с моим «железным хламом», я отправилась на рынок.

Это был не просто базар. Это был хаос звуков, запахов и магии. Торговцы с самодвижущихся повозок, запряженные рогатыми лошадьми, выкрикивали цены. В воздухе витал запах специй, жареного мяса и озона от малых артефактов, охлаждавших еду. Я шла, сжимая в кулаке монеты, чувствуя себя голым нервом. Каждая трата должна быть оправдана.

Я купила самое необходимое: муку, соль, дрожжи, ячмень и хмель. Без работающего холодильного камня брать скоропортящиеся продукты было безумием. Пока что мой «трактир» сможет предлагать лишь хлеб и, если повезет, собственное пиво. Рассчитывая рецептуру в уме, я ловила на себе странные взгляды. Девушка, сама несущая тяжелые мешки, – здесь это было не в порядке вещей.

По пути назад я увидела его. Фрол-кузнец. Могучий, с руками размером с мою голову, он стоял у своей кузни, опираясь на косяк, и смотрел на меня оценивающим, хозяйским взглядом. Взглядом, который говорил: «Скоро ты будешь моей проблемой».

Наш взгляд встретился. Я не опустила глаза. Не ускорила шаг. Я шла ровно, с прямой спиной, неся свою ношу. Его удивление было почти осязаемым. Он привык видеть испуганную мышку, а перед ним шла… кто-то другой. Я чувствовала его взгляд на своей спине, пока не свернула к своему трактиру.

Вернувшись, я снова ощутила гнетущую атмосферу запустения. Пахло тоской и безнадежностью. Это нужно было менять. Немедленно.

Я скинула платок, закатала рукава и нашла в подсобке самое жалкое подобие метлы. Я не была приучена к тяжелому физическому труду, но десять лет хирургических дежурств и ношений пациентов дали свою выносливость. Я вымела пыль и паутину, отдрала столы до древесной фактуры, выбросила весь хлам. Потом принялась за бочки. Ту, где плавала мышь, я без сожалений выкатила во двор. Остальные отмыла с песком и щелоком.

Это был не ремонт. Это была санация. Обеззараживание территории.

К вечеру я сидела за чистым столом, пахнущая потом и щелоком, и считала оставшиеся монеты. Две с половиной короны. Завтра артефактчик озвучит свой ценник. Сердце сжималось от тревоги, но руки были твердыми.

Я взяла графитовый стержень и на обратной стороне своего «Плана реабилитации» вывела новый заголовок:

«РЕЦЕПТ №1. СВЕТЛОЕ ПИВО. ОСНОВНОЕ».

Я писала не интуитивно, как любая деревенская варщица, а с точностью химика. Процентное соотношение ячменного солода и воды, температура затирания, время осахаривания, количество хмеля для горечи и аромата… Я рассчитывала все, исходя из скудного оборудования, что у меня было. Это была не кулинария. Это была биохимия. Та самая, что когда-то помогала мне понимать процессы в организме пациенток.

Внезапно в дверь постучали. Резко, нетерпеливо. Я вздрогнула. Было уже темно. Я подошла к двери, не открывая.

– Кто там?

– Открывай, хозяйка, с повинной головой!

Голос был пьяным и наглым. Я приоткрыла дверь на цепочку – ее пришлось вкрутить одной из первых. На пороге стоял один из тех грузчиков, что приходили днем. Он шатался.

– Марька! Пивка! Протрезвляться надо! – он попытался просунуть в щель руку.

Холодная ярость поднялась во мне. Это было именно то, с чем мирилась прежняя Мариэлла. С тем, что ее заведение – место, куда можно вломиться среди ночи и требовать обслуживания.

– Закрыто, – сказала я ледяным тоном. – Утром.

– Да ты что, стерва?! – он рванул дверь. Цепочка натянулась, но выдержала. Его пьяное лицо исказилось злобой. – Я тебя щас…

Я не стала его слушать. Я отошла от двери, взяла тяжелый чугунный котелок, висевший у печки, и вернулась.

– Уходи, – сказала я спокойно. – Пока цел.

Он что-то прокричал, снова дернул дверь. В этот момент я резко распахнула ее на цепочке, и его рука, просунутая в щель, оказалась в ловушке. Он взревел от неожиданности и боли. Я подняла котелок.

– Я не буду тебя предупреждать, – мой голос прозвучал тихо, но так, что его было слышно даже сквозь его пьяный рев. – Следующий удар – по пальцам. Хочешь остаться калекой?

Он замер, уставившись на меня выпученными глазами. В них был не только алкоголь, но и животный страх. Он увидел не истеричную вдову, а холодную, решительную женщину с железом в руках. Он что-то пробормотал, я ослабила нажим, он выдернул руку и, спотыкаясь, побежал прочь в темноту.

Я закрыла дверь, повернула ключ и прислонилась к косяку. Сердце колотилось. Руки дрожали. Но не от страха. От адреналина. От ярости.

Я посмотрела на чугунный котелок в своей руке. Он был тяжелым и надежным. Как и моя решимость.

Заведение «У Степана» с этой ночи закрылось. Скоро здесь откроется что-то другое. И его хозяйкой буду я.