Текст книги "Шанс дается раз (СИ)"

Автор книги: Алиса Чернышова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– О чём вы задумались, моя прекрасная госпожа? – равнодушный голос выдернул меня из раздумий. Я быстро отвернулась, сообразив, что позволила себе лишнее.

– О глупых поступках и их последствиях, Ваше Высочество, – отозвалась я безмятежно, осторожно извлекая из корзины многострадальный виноград. За спиной раздалось негромкое хмыканье:

– И к каким же выводам ты пришла, позволь узнать?

– Ну, помимо всего прочего, я полностью солидарна с вашим дальним предком, Эриотом Необычным: «Нет в мире занятия более неблагодарного и глупого, чем…»

– «…спасать дураков. Они все равно никогда не оценят». Насколько я помню, именно эта фраза в его «Дневниках власти» стоит эпиграфом к разделу, посвященному жестоко подавленному восстанию простолюдинов. Я прав?

Ого! На Наследника я взглянула со смесью уважения и удивления:

– Вы правы, Ваше Высочество. Воздам должное вашим наставникам, но речь, увы, не о том. Могу я узнать, зачем вы покинули отведённую вам комнату?

По тонким губам Эйтана змеёй скользнула усмешка:

– Мне было скучно.

Я снова отвернулась, чтобы не выдать своих чувств. Скучно ему, конечно же! Да он мне не доверяет и решил разведать обстановку! В душе вспыхнула иррациональная злость.

– Что же, мой Император, берусь развеять вашу скуку. Не желаете чаю? Коль уж вам так не хочется сидеть в подвале, побудьте здесь, со мною. Скорее всего, никто не придет.

– Благодарю, с удовольствием, – отозвался мой странный гость, принимая вызов.

– Рада, что вы всё же приняли моё предложение, – голос мой звучал спокойно и ровно, – Проходите, Ваше Высочество. Присядьте, что же вы стоите в дверях?

Эйтан спокойно вошёл и вольготно устроился на одном из пуфов. Тут же возникло ощущение, что на просторной, в общем-то, кухне стало совсем мало места. Принц казался совершенно инородным элементом, чуждым такому уютному, такому привычному мне миру. Здесь, где тихо трещало магическое пламя в малых рунных кругах, где в фарфоровых вазочках со стилизованными изображениями морских котиков стояли любовно рассортированные мною пряные травы, где плавали под потолком подаренные Смотрителем декоративные светильники, где темно-синие ставни были декорированы изображениями звезд, планет и цветущих вишен, Эйтан был лишним. Это как-то явственно, остро ощутили мы оба.

Стараясь скрыть столь несвоевременные и странные эмоции, я принялась быстро смешивать в стальном чайничке с фарфоровой ручкой заварные травы. Сегодня мне хотелось настоя горького, как полынь, и терпкого, с примесью корицы и као, вязкой горечью оседающего на языке и обостряющего человеческие чувства, словно клинок, приставленный к горлу. Вытащив из дальнего ящика баночку заветного порошка, я ото всей души насыпала его в чайник. Сколько бы некоторые поборники справедливости ни старались запретить као, уповая на его откровенную неполезность и наркотические свойства, оно оставалось обожаемым напитком и всегда было в цене. Провинции Коня и Обезьяны зарабатывали ежегодно на волшебных зёрнах немалую сумму, львиная доля которой уходила в столицу в качестве налога. Потому-то правительственный запрет на производство этого порошка был своего рода миражом, упорно маячившим на горизонте, но никому, в общем-то, не мешающим.

Поставив чайник на огонь, я молча присела напротив Эйтана. Нервы мои были натянуты, словно струны. О том, что будет, если кто-то войдёт, мне не хотелось и думать: по позвоночнику, казалось, проводили холодным пером, вызывая невольную дрожь. Утешало одно: принц тоже чувствовал себя не слишком спокойно и рассматривал морских котиков на фарфоре так внимательно, что, будь они живыми, наверняка бы покраснели.

Бредовая ситуация.

Я встала, разлила чай по пиалам и опустила туда сладкие палочки.

– Прошу.

– Благодарю.

Цирк! Сделав пару глотков, я со стуком поставила свой напиток на стол.

– Ваше высочество, хватит. Мне кажется, нам нужно поговорить.

Он насмешливо вздёрнул бровь:

– Решила опоить меня као и вызвать на откровенность?

Я покачала головой:

– Нет, ваше высочество. Мне не нужна ваша откровенность, хотя бы потому, что я пока не имею на неё право, да и жить ещё хочу. Но есть нечто, о чём я должна заявить сейчас, во избежание проблем: я – не ваш враг, Эйтан!

На кухне стало тихо. Глаза моего собеседника опасно потемнели, и я поняла: сейчас он встанет и уйдёт. Нечто чёрное, неприятное ворочалось в глубине его души, и любой нормальный человек на моём месте испугался бы и отступил. Однако, я продолжала, неотрывно глядя принцу в глаза:

– Я понимаю, что такие, как вы, никому и никогда не доверяют полностью. Это логично, и это оправдано. Но, Эйтан, поймите: я не предам. Я не выдала вас чиновникам Судебного Ведомства, я ни единой душе не сказала, где вы находитесь, я лгала ради вас друзьям и, боюсь, почти потеряла их. Доверяйте мне… хоть немного, иначе – будем обречены мы оба.

– Высказалась? Полегчало? – в голосе принца звенело раздражение, – Займись тем, что тебе положено: готовкой, уборкой и стиркой! Меня, девочка, оставь в покое и не надейся на мою откровенность: думаешь, я не понимаю, почему старый ублюдок приставил ко мне именно тебя? Я не попадусь на это!

Вот оно!

– Может, просветите и меня? Вы понимаете всё, я же блуждаю в темноте, как слепой котёнок. Почему Сахрос «приставил», как вы выразились, меня к вам? Как вообще так вышло, что его дочь стала невестой Императора?

Ноздри Наследника хищно раздулись, на скулах заходили желваки, а усмешка, искривившая его губы, заставила меня вздрогнуть:

– Не верю, милая. Но, даже если предположить, что ты действительно не знаешь… Я не обязан ничего тебе объяснять. Хочешь быть игрушкой Сахроса – твоё дело, нет – ищи сама ответы не вопросы. Вот тогда и поговорим с тобой, когда тебе будет, что сказать!

Наследник поднялся и направился к выходу. Недопитый чай остался сиротливо стоять на столе. Когда Змей достиг выхода, я окликнула:

– Эйтан!

Принц замер, не оборачиваясь. Я негромко заговорила:

– На улицах намечаются серьёзные волнения. Люди в панике, ходят упорные слухи о предстоящей войне с шэрдами. На моих глазах до смерти забили императорского сборщика податей, а курсанты, патрулирующие город, конечно же, ничего не могут сделать. Торговцы упорно шепчутся о неком старом проповеднике, который хулит Императоров и пророчит их ветви скорое падение. Нижняя Талья горит. На верхних ярусах города обстановка поспокойней, но чересчур безлюдно. Многие высокопоставленные чиновники покинули город. Это всё, что вам пока следует знать.

– Советую почитать об Ордене Тай-лир. Это всё, что тебе пока следует знать.

Серебристый Змей растворился в темноте коридора. Я задумчиво проследила за ним взглядом, повертела в руках чашку и с размаху запустила её в стену. Холодная ярость, бушевавшая в душе, слегка поутихла, сменившись относительным спокойствием. Нет, я отлично понимаю Эйтана и его упорное нежелание доверять мне, он и так только что сделал громадный шаг мне навстречу, но…

Прошипев сквозь стиснутые зубы парочку нелицеприятных слов, я решила заняться уборкой. В конечном итоге, после обыска почти вся жилая часть Библиотеки напоминает зону военных действий, а привести её в порядок, кроме меня, некому. К тому же, не будет ничего предосудительного в том, что я ненароком загляну в закрытую секцию архива и поищу там сведения об Ордене Тай-лир. Раньше о такой организации слышать мне не доводилось…

Глава 6. Та, что любит Солнце

Нет пути к свободе, потому что свобода и есть путь.

И. Ганди

На то, чтобы откопать какие-то сведения об Ордене Тай-лир, у меня ушел весь вечер и половина ночи. Правда, мне попались только невнятные легенды о некой всемогущей организации, владеющей якобы тайными знаниями и принимающей в свои ряды исключительно выдающихся людей. Экзальтированные авторы подобных опусов утверждали, что представители Тай-лир есть во всех правительствах и учебных заведениях мира, а магия их овевает весь наш мир. К подобной информации я отнеслась весьма скептически, но вынесла для себя из прочитанного один непреложный факт: корни этого явления следует искать на материке.

Тут я просто обязана кое-что вам разъяснить. Ишшарра – большой остров, лежащий к северо-востоку от Панагиры, самого большого из известных материков. В ишшаррских летописях этот континент именовали не иначе как «большой землёй», и к обитателям его жители острова относились с большим недоверием. В своём роде это было оправданно: давно и прочно политики материка истекали слюной, глядя на природные богатства проклятого острова и громадные территории. Им, погрязшим в бессмысленных дрязгах мелких и слабых княжеств, Ишшарра и её сосед, полуостров Шэрдония, казались лакомым кусочком. В вечный водевиль не вмешивались только Атлита и Страна Трёх Рек – этим государствам и так за глаза хватало и земель, и богатств.

В таких сложных условиях Ишшарра существовала уже много веков, переживая череды взлётов и падений, но неизменно оставаясь одним из сильнейших государств мира. Причин тому было несколько, но в основном страну спасала изоляция, богатое море, плодородная земля и неповторимые флора и фауна, позволяющие крайне выгодно торговать с другими странами. Больше четырёх тысячелетий Ишшарра была крупнейшим поставщиком жемчуга, кораллов, различных артефактов и конечно, кристаллов магического огня, одного из самых дорогих топлив. Не стоит забывать также про лекарства, чай, яды и, конечно же, наркотики. Лэдэн и гэш широко использовались в храмовых обрядах бога Адада, культ коего махровым цветом цвел в большинстве государств Панагиры. Выращивать лэдэн, в силу особенностей климата, могли Ишшарра, Страна Трёх Рек и Атлита. С гэшем дело обстояло примерно так же, только последняя страна исключалась из списка в силу отсутствия плодородных низин, необходимых для выращивания «райского растения».

Таким образом, неудивительно, что правящая верхушка Ишшарры привыкла к роскошной жизни, полной излишеств и абсурдных капризов. Само строительство столицы было одним большим политическим актом. Вот, смотрите! То, что невозможно для вас, мы – легко сделаем!

Точно так же обстояли дела и со строительством Дозорной Башни. Многие на континенте перешёптывались о том, что возведение такого сооружения – дерзкий вызов богам, и Императоры заплатят за свою глупость карами небесными.

Время шло, кары небесные не спешили падать на головы нерадивых строителей, и слухи поутихли, а вот уважение к Империи возросло многократно. И другие страны, как стервятники, следили за каждым телодвижением Ишшарры горящими глазами маньяков, готовые в любой момент нанести удар.

Как вы уже поняли, Ишшарра – страна достаточно изолированная. Нас стараются воспитывать в духе патриотизма и любви исключительно к собственному государству. Культ Императора цветёт махровым цветом, правящую семью обожествляют и приписывают её представителям всевозможные достоинства, порою откровенно преувеличенные. Как закономерный итог, информацию о других странах отыскать весьма тяжело, особенно достоверную. Да что уж там говорить, если многие простолюдины не представляют толком, как выглядит карта мира…

Теперь, я думаю, вы понимаете, насколько сложно отыскать что-то по-настоящему важное о политике государств Панагиры? Не исключаю, что в Дворцовой Библиотеке полно подобных книг, но и допускаются туда исключительно потомки Императоров и их доверенные лица! Но сдаваться я была не намерена, потому взяла громадную стопку различных дневников путешественников, имевшихся в относительно свободном доступе, и принялась тщательно их изучать.

За пару часов до рассвета, когда терпение моё уже подходило к концу, Танни-ти изволила повернуть к своей никчемной слуге свой светлый лик. В записках одного из купцов мне довелось встретить такую фразу:

«… в Сакийском порту мы заплатили громадный налог за ввоз лэдэна. Брат настаивал на том, чтобы мы продали товар некоему лорду Стауту, но я отказался: этот покупатель не имел на пальце перстня с треугольным камнем, он не был тай-лир и мы не имели права сбывать ему лэдэн. Мой брат не знал, что за ослушание пришлось бы заплатить собственной жизнью, но, по счастью, поверил мне. Мы продали товар по замечательной цене и тем же вечером славно погуляли в портовом кабаке. Сакийское пиво – лучшее пиво в мире, и я готов поклясться в том собственной душою…»

Я скрупулезно перечитала описания всех напитков и разносолов, испробованных развесёлыми братьями, а также пространные размышления на тему плюсов и минусов сакийских женщин, но ничего полезного больше не нашла. Однако даже то, что имелось, полностью меняло картину: Орден Тай-лир, ранее представавший каким-то сборищем сверхлюдей, владеющих миром, обрёл вполне реальные очертания и определённую сферу деятельности. Очевидно, таинственные члены ордена расхаживали в кольцах с треугольными камушками и поставляли на материк лэдэн. Это, по меньшей мере, говорило об их связи со священнослужителями, поклоняющимися богу Ададу, объясняло их власть и осведомлённость, а также «нереальную магическую мощь». Как известно, внушить что-то фанатикам, под завязку накачанным лэдэном, чрезвычайно просто…

Глаза слипались, и я спрятала заветный текст под подушку, пообещав себе утром узнать всё о том, как и когда данный дневник, небрежным почерком написанный, оказался в Тальской Городской Библиотеке.

Меня разбудил раскат грома.

Он был такой силы, что по всему зданию старой Библиотеки, казалось, пронёсся надрывный рокот. Зябко кутаясь в тонкое одеяло, я медленно поднялась и распахнула ставни. За окном бесновалась гроза, ветер, как собака, трепал старые деревья библиотечной аллеи, а струи воды, как плети, жестко хлестали жалобно подрагивающее оконное стекло. Беглый взгляд на часы показал, что сегодня я в кои-то веки исхитрилась проспать больше четырёх часов. Рекорд, однако!

На душе было муторно. Стоя в одиночестве и глядя на беснующуюся стихию, я отчего-то впала в странную меланхолию. Перед глазами словно воочию предстали полузабытые видения о девочке Кирени, в подобную погоду ушедшую из дому без малого десять лет назад…

История эта началась в маленькой деревеньке, в семи днях пути от Тальи, столицы Ишшарры. Кимат и Мирими Оновьем, владеющие небольшой, но не убыточной фермой, слыли людьми законопослушными и религиозными. Как и многие обыватели, они были не слишком образованы, что их, впрочем, абсолютно не тяготило. Вопросы политики, философии и устройства мира всегда занимали их куда меньше, чем урожай зерновых или новая корова, купленная соседкой.

У этой пары долго не получалось завести ребёнка: как объяснил заезжий жрец, их крови не сочетались. Что это значит, никто в деревне понятия не имел, потому списали на проклятие богов. Опровергать такое объяснение служитель бога не стал, просто нарисовал в воздухе перед женщиной несколько знаков и сообщил: «Теперь молитесь Солнцу, чтобы оно сочло вас достойными. Если родится ребёнок, посвятите его этому светилу». За это благословение приезжий содрал втридорога, но счастливые родители отдали бы и больше. Как известно, люди с большим удовольствием платят тем, кто дает им призрачную надежду.

Никто из семьи Оновьем и помыслить не мог, что жрец, навестив ещё несколько деревенек и заработав на благословениях немалую сумму, выбросил золотистое одеяние в сточную канаву и ушёл, насвистывая, придумывать очередную авантюру. Спустя три года мнимого жреца казнили, обвинив в обмане, мошенничестве и хуле на Императора. Наверное, он бы очень удивился, узнав, что ему возносили благодарственный молебен: Мирими сумела забеременеть.

Впрочем, счастье родителей было преждевременным. Их ужасу не было предела, когда крошечная девочка, родившаяся раньше срока, посмотрела на мир розовыми глазами.

Появление у пышущих жизнью, здоровых родителей ребёнка-муэти стало настоящим шоком, и отец девочки даже начал подозревать жену в измене. Однако свекрови, обожавшей свою внучку, удалось унять недовольство сына и помирить детей. Помня завет жреца, девочку назвали Кирени, что значило «та, что любит солнце».

Чем взрослее Кирени становилась, тем очевидней прорисовывался крайне неприятный факт: для работы в поле, да и вообще сколько-нибудь сложной физической нагрузки, девчонка совершенно непригодна. Болезненная, худощавая, с громадными розоватыми глазами, девочка быстро утомлялась, не переносила солнечных лучей и сторонилась сверстников. Когда Кирени исполнилось пять лет, сельские кумушки уже успели записать её в старые девы. По их меркам это было логично: кто в здравом уме на такой женится?

Когда Кири была маленькой, она не осознавала своей инакости. Ей хотелось лазать по деревьям, как другие дети, пасти на лугу коров и кататься верхом на лошадках. Маленькая муэти отчаянно желала общения, но между нею и другими всегда пролегала пропасть. Девочка не могла играть со сверстниками, а они не хотели сидеть в тёмном доме, когда луг, речку и лес озаряло благословенное солнце.

Таким образом, в самом юном возрасте Кирени узнала, что такое одиночество. Единственной отрадой маленькой муэти стала бабушка, мать отца, обучавшая девочку письму, чтению и счёту. Именно эта старая женщина первой отметила живой и цепкий ум девочки, развитый не по годам. Вердикт бабушки был однозначен: девочку нужно отдать в школу.

Реакция остальных членов семьи была предсказуемой. Грамотность среди простолюдинов не слишком приветствовалась в славной Империи Ишшарра, и обучение стоило недёшево. Опять же, школа была только в соседнем селе, находившемся в двух часах ходьбы. Вердикт отца был категоричен: «Нет!»

Именно в тот день впервые проявился характер девочки. В обычных случаях тихая, как овечка, она превратилась в настоящую фурию и упрямо стояла на своем, невзирая на ругань, угрозы и даже побои. Холодно глядя родителям в глаза, она твердила:

– Я буду учиться!

Бабушка поддержала обожаемую внучку, и отец, скрипя зубами, дал девочке шанс. «Ты сама попросишь тебя оттуда забрать!»

Кимат Оновьем слишком плохо знал свою дочь. Она вставала затемно, чтобы не угодить под солнечные лучи, и до вечера задерживалась в школе, листая пыльные учебники. В свои шесть по оценкам она опережала тех, кто был почти вдвое старше, и неимоверно гордилась этим. Ей пророчили чудное будущее учительницы, но девочку оно не прельщало. Листая учебники по истории, рассказывающие о доброте, уме и благородстве пэров, Кири мечтала быть к этим чудным людям поближе. Ей думалось, что, сблизившись с благородными, она обретёт любовь и уважение других людей.

Кирени не была эмоциональна, более того, все поражались её холодности и равнодушию. Мало кто мог заподозрить, что всеми помыслами маленькой муэти владело глубокое чувство, тень которого омрачила всю её жизнь.

Она ненавидела солнце. Всей душой.

Как позднее скажет Снежная Пэри в одной из своих знаменитых речей, жизни простолюдина и пэра по сути мало отличаются друг от друга. От себя Кирени могла бы добавить, что основное сходство таково: и тот, и другой напрямую зависят от воли случая. Это непреложное правило девочке довелось узнать очень рано, когда в один год повальный мор скосил почти весь скот в их деревне, лишив большинство селян источника дохода. Семье Оновьем удавалось кое-как сводить концы с концами, однако для этого пришлось продать виноградник и отказаться от услуг троих наёмных рабочих.

Отношения в семье, и так весьма и весьма непростые, начали осложняться. Кимат и Мирими старели и слабели, а ферма, пусть и небольшая, требовала рабочих рук. Кирени же, при всём своем желании, в роли помощника выступать никак не могла. Лучшая ученица в своей школе, она целыми днями пропадала там, взахлёб читая книги и общаясь с одноклассниками, которые не сторонились её.

Кимат, худощавый жилистый человек с узким лицом и уныло опущенными уголками губ, с каждым днём становился всё жестче и раздражительней. Вложив в свою ферму здоровье, силы и время, он надеялся прожить спокойную жизнь и со временем передать свое достояние детям или даже внукам. Однако Кирени мало подходила на роль наследника, а деревенские кумушки настойчиво утверждали, что девочка – не жилец, оттого ждать внуков Кимату не стоит.

Как и многие мужчины, попавшие в подобную ситуацию, фермер снова начал винить во всем жену, доводя несчастную придирками до истерик. Деревенские вдовушки, надеясь заполучить для себя непьющего и небедного мужчину, вились за Киматом ужами, наперебой угощая хмельными настоями и нахваливая трудолюбие собственных детей. Закрутившись в этом водовороте, отец Кирени всё реже стал появляться дома, исчезая порой и на несколько суток.

Мирими Оновьем за тот грустный год постарела, пожалуй, больше, чем за прошедшую пятилетку. На плечи этой невысокой, большеглазой женщины неожиданно легла забота и о доме, и о саде, и о ферме. Последним тяжким камнем на её шею повисло предательство мужа, которое окончательно стёрло с тонких губ весёлую улыбку. Неудивительно, что здоровье женщины стало ещё больше ухудшаться, а во взгляде, которым она приветствовала дочь, с каждым днём становилось все меньше тепла. Кирени, разумеется, чувствовала напряжение, витавшее в доме, и старалась оставаться там как можно реже. Тогда девочка искренне считала именно себя причиной ссор родителей и ненавидела себя за это.

Очередным ударом стала смерть любимой бабушки, матери Кимата, которая всегда была главным союзником Кири. На погребении, глядя, как ярко полыхает костёр, маленькая муэти была спокойна и собрана, за что молва мгновенно осудила её и освистала. За Кирени стараниями вдовушек закрепилась слава жестокой и неблагодарной особы. Никому из них, лицемерно плакавших и кричавших, и в голову бы не пришло, сколько горя плещется в глубине её души.

Тучи над домом Кирени все больше и больше сгущались, потому никого из сплетников не удивило, что в конце года гром грянул. Повод был прост: пришло время оплачивать обучение девочки в школе. Кимат обычно просто недовольно морщился, когда нужно было тратить деньги на столь «бесполезное» занятие, однако на этот раз молчаливым недовольством он не ограничился. Явившись домой не слишком трезвым, мужчина кричал, топал ногами и проклинал «демоново отродье и его глупые увлечения». В тот вечер было сказано много жестоких и несправедливых слов. Такова природа многих взрослых людей: они умеют говорить гадости и подлости только лишь для того, чтобы на следующий день все забыть и снова жить, не чувствуя, как осадок от сказанного вонючими помоями плещется в глубинах их душонок. К сожалению, дети устроены совсем иначе, и любые слова, сказанные в горячечном запале, они принимают за чистую монету.

Не исключено, что, отоспавшись и протрезвев, Кимат всё же отдал бы необходимую сумму «бесполезной неблагодарной уродине» – все же, в глубине души он прекрасно понимал, что это его дочь и она ни в чём не виновата. Возможно, Мирими, превозмогая боль в синяках, приготовила бы на следующий день обожаемые девочкой пироги с вишней, чтобы заглушить совесть и успокоить чувство вины. Всё может быть, но Кирени, из-за сезона дождей пришедшая домой раньше обычного, уяснила для себя из разговора родителей только одно: именно она виновата в том, что отец пьёт, поздно возвращается и бьёт маму.

Это открытие стало для десятилетней девочки ужасным ударом. Невзирая на дождь, стеной застилавший всё вокруг, Кирени пулей вылетела из прихожей, и, оскальзываясь на лужах, стремительно побежала прочь. В её душе ворочались, как грозовые тучи, тысячи чувств, подталкивая к самому важному и сложному выбору в её жизни.

Когда промокшая насквозь, обессилевшая девочка устало присела на доски школьного крыльца, спрятавшись под козырёк, на улице окончательно стемнело. Ветер доносил гулкие раскаты грома, дождь слегка поутих и моросил, заставляя рябить громадные лужи – типичная погода для сезона дождей.

Там, вздрагивая от промозглого холода, Кирени окончательно всё решила. Странно, но в тот момент на душу её упало какое-то непонятное умиротворение. С трудом поднявшись на ноги, она направилась в сторону деревни, туда, где жил её единственный в мире друг.

Желтоглазый светловолосый Кайил был на два года старше её самой. В своей школе они были лучшими учениками, и с самых первых дней между ними установилась жестокая конкуренция. Омали, хотя и была младше, быстрее усваивала информацию, вела себя исключительно скромно и пользовалась большой любовью у мадам Ширили, заведующей школой. Девочка с упоением читала жития Императоров, восхищалась пэрами и втайне мечтала быть к этим господам поближе. С какой стороны ни глянь, скромная калека, умная и благонадёжная, подходила под требования сельской школы. Не понимая причин этого, Кири, тем не менее, интуитивно ощущала, как следует себя вести: не задавала лишних вопросов, писала длинные произведения о величии Ишшарры, низко кланялась госпоже Ширили и никому никогда не рассказывала о своих мечтах.

Кайил был полной противоположностью маленькой муэти: загорелый, сильный физически, шумный, громкий и озорной, он был центром всех компаний. Кирени казалось, что этот мальчишка, куда бы он ни пошёл, излучает тепло, энергию и свет. У него обо всём было свое собственное мнение, зачастую совершенно не соответствующее школьному уставу. На уроках истории Кайил постоянно задавал вопросы, порой неприятные, презрительно фыркал, когда заходила речь о величии пэров, и морщился, едва завидев госпожу Ширили. Ко всему прочему, он происходил из неблагонадежного рода: по слухам, его отца с позором изгнали из столицы, а мать с дедом казнили за – страшно сказать! – прилюдную хулу на Императора.

Отец Кайила был высоким широкоплечим мужчиной с постоянно подрагивающей правой бровью и пальцами левой руки, не работающими от многочисленных переломов, неправильно сросшихся. Этот несчастный исправно ходил в храм, восхвалял направо и налево Императора, однако людская молва всюду следовала за ним, обличая предателем.

В какой момент соперничество столь противоположных детей перешло в дружбу, сказать сложно. Пожалуй, произошло это в тот день, когда Кирени спрятала от учительницы нарисованную Кайилом карикатуру. По крайней мере, после того случая Кайил стал смотреть на беловолосую тихоню иначе, порой откровенно защищая от других учеников.

Именно к этому человеку постучалась в дверь девочка, надеясь на помощь. Он не отказал.

На следующее же утро двое детей, затемно пробравшихся на торговый обоз, идущий в столицу, спрятались там. Под плотным вонючим тентом, свернувшись клубочками среди тюков с различными товарами, отправилась в первое своё путешествие девочка, которой в будущем было суждено навсегда изменить Ишшарру.

Много лет спустя, глядя, как дождь заливает оконное стекло, Снежная Пэри запишет в одной из последних глав своего «Сказания»: «Если задуматься об этом, Кайил с самого начала был обречён на ту судьбу, которую избрал. Будучи от природы личностью весьма незаурядной, огненной и непримиримой, он был противоположен мне, воплощавшей воду и луну. Он был истинным сыном солнца, болезненно ярким, обжигающим, и за годы, им прожитые, он так и не научился мириться с тем, что неизбежно. Его жизнь вечно была бунтом и протестом: против покорности отца, смерти матери, презрения других людей… Но того, что он сделал для меня тогда, много лет назад, я не забуду никогда: он был первым, кто действительно в меня поверил»