Текст книги "Шанс дается раз (СИ)"
Автор книги: Алиса Чернышова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
– Ненавижу, – призналась я, – А ты?
– Расскажу, когда вернёшься.
Отворачиваясь, я глупо улыбалась, чувствуя, как обжигают кожу противоборствующие амулеты.
Такой стимул был мне определённо по душе.
Маршрут, который Джиада повторила для меня раз семь, по меньшей мере, ровной гладью ложился под ноги. Я покинула Павильон Цветов через одну из тайных лазеек, ведомых только Свахе, и миновала таким образом евнухов, стоявших на охране. Выход из узкого хода, скрытого от посторонних глаз густой растительностью Павильона, располагался в одной из ниш дворцовых коридоров, аккурат за статуей, изображавшей Эцила Бесчестного, коего сложно было с кем-то перепутать из-за внушительного горба, уродовавшего фигуру. Этот Император, чрезвычайно умный и жестокий человек с садистскими причудами, правил Ишшаррой почти полвека и обожал представления цирков уродов, бои людей с дикими животными, девственниц лет тринадцати и просторные, развевающиеся одежды. Последнее обстоятельство, надо сказать, было мне весьма на руку.
Надёжно скрытая от посторонних очей складками каменного одеяния, я, стараясь не высовываться, осторожно осмотрелась по сторонам.
Высокий коридор-веранда, одну из стен которого занимали раздвижные окна, был отделан в разных оттенках синего, жёлтого и золотистого цветов. Каждая отдельная деталь роскошного интерьера по праву могла бы считаться изысканнейшим произведением искусства, но возможности насладиться его созерцанием у меня не было: треклятая боль, парализовавшая руку, все усиливалась. Рискнув разжать пальцы, я увидела безобразное алое пятно, расползающееся по ладони. Кровь, правда, не текла: защитная магия стала в этом моим союзником, прижигая рану.
Отчаянно хотелось перебросить кольцо в другую руку, как пресловутый «горящий орех» в знаменитой детской игре, но я обуздала неуместный порыв: сделать это можно было только перед постом охраны, ведь стражи, увидев обожженную рану на коже пэри, не могли не заподозрить подвох.
Безумно хотелось бросить кольцо либо спрятать в карман, но вместо этого я только сильнее сжала кулак: если разорвать контакт магии с голой кожей, защитный амулет на шее может ослабнуть и дать сбой. Подобное окончилось бы для меня весьма плачевно.
Опустив голову, я пошла в нужном направлении так быстро, как того позволяла роль. На счастье, коридоры Дворца ночью были пустынны, тем более что находилась я не в жилой, а в административной части здания. Несмотря на это, несколько служащих, кажется, секретарь и двое уборщиков, все же встретились мне на пути. Скопировав горделивую осанку пэров, я спокойно миновала их, не оборачиваясь и не ускоряя шага.
Как и рассказывала Джиада, последний поворот вывел меня к относительно широкой каменной лестнице, винтом уходящей вниз. Не останавливаясь, я двинулась по ней, осторожно придерживаясь ладонью за холодную стену.
Отсчитав сорок ступеней, я переложила кольцо в другую руку, не разрывая контакта с кожей, и едва не расплакалась от облегчения: боль в обожженной ладони стала невыносимой. Должна признаться, мысль о том, что проклятый артефакт скоро снова придётся вернуть в израненную руку, едва не заставила меня захныкать: к мученикам, способным наслаждаться болью во имя великой идеи, вашу покорную слугу явно сложно было отнести.
Словно в ответ на мои молитвы, передо мною выросла неприметная серая дверь с довольно большим зарешеченным окошком на уровне глаз. Коротко, резко постучав, я показала круглолицему мужчине с чуть оплывшим лицом, выглянувшему на звук, кольцо.
Лицо его резко приобрело зеленоватый оттенок: круг женщин, которым Медный Лис мог дать это украшение, был чрезвычайно узок. По сути, сводился он к единственной особе – небезызвестной Императрице Эшису, матери Старших принцев. Каждый во Дворце понимал: никакой другой женщине, кем бы она ни была, склонный к паранойе Экис ни за что не дал бы Перстень Доверенного.
Дверь передо мной распахнулась практически мгновенно. Не удостоив караульных взглядом, но отметив про себя, что их двое, я направилась дальше, предварительно вернув треклятый артефакт в протестующее ноющую ладонь.
Оставалось только поражаться тому, насколько резко изменилась окружавшая меня обстановка. В этих каменных суровых стенах сложно было поверить, что в каких-то пятидесяти шагах отсюда всё дышит изяществом и роскошью. Не было ни декоративных украшений, ни вычурных элементов – все просто, строго и функционально. «По крайней мере, мне здесь нравится больше, чем в покоях Джиады» – промелькнула полуистеричная мысль.
Второй пост, состоявший, на сей раз, из четырёх человек, я миновала так же просто. С лёгкими поклонами они посторонились, позволяя спуститься на второй уровень подземелий Золотого Дворца.
Едва кивнув в ответ, я проговорила низким, тихим голосом:
– Дэр Сахрос, Смотритель Тальской Библиотеки. Проводите меня к нему.
Стражник, покосившись на мой перстень, попросил:
– Следуйте за мною, пэри.
Минуя кованые решётки, я смотрела перед собой, чувствуя, как гулко бьётся сердце о ребра. С каждым шагом страх удушливой волной поднимался в моей душе, отвлекая от боли в сожженной, как казалось, до кости руке, от нестерпимой вони, исходящей от стонущих за решетками преступников, и от промозглого холода, пробирающегося под плащ. Глупо отрицать – я боялась того, что увижу. До дрожи в коленках, до истерики, до желания забиться в угол и скулить, как раненый зверь… но поворачивать назад была не намерена. Да, была возможность приказать стражникам убить его и с чистой совестью уйти – но я должна, я обязана была убедиться. Мне не хотелось потом гадать, мёртв он или жив, и слышать «стук из-под земли», просыпаясь ночами в холодном поту. Коль уж хочешь уничтожить кого-то – имей достаточно разума и смелости, дабы сделать это быстро и лично убедиться в том, что приговор приведён в исполнение: такова первая заповедь любого политика или преступника. И тем, и другим не следует оставлять за собой неоконченных дел.
– Мы пришли, пэри, – ворвался в мои мысли негромкий голос стражника, от которого я сильно вздрогнула. Натянутые до предела нервы трепетали, когда медленно, словно через силу, я приблизилась к решётке.
Сахрос лежал на полу, на влажной даже на вид соломе, скрючившись на боку. Лицо его покрывали синяки, одно запястье распухло и посинело, вывернутое под невероятным углом, челюсть, кажется, также была сломана. Хриплое, с присвистом дыхание с трудом вырывалось из груди.
В горле у меня встал комок; медлить было нельзя, но не было сил заставить себя это сказать. Дрожь усилилась. «Он тебя вырастил, – прошептала часть моей души бабушкиным голосом, – Какими бы ни были его мотивы, он сделал тебя – тобой. Поверни назад, он ведь почти отец. Это неправильно – быть отцеубийцей…»
Выругавшись сквозь зубы, я стиснула кольцо в пальцах так, что от боли потемнело в глазах.
Хватит. Довольно. Я не тронула бы его, но он стоит на моём пути. Я не делаю хорошее или плохое. Я делаю то, что должна.
Я. Могу. Всё.
– Убейте его, – голос мой звучал ровно и равнодушно. Стражник, помедлив мгновение, начал звенеть ключами, намереваясь открыть крошечную камеру. Сахрос, разумеется, проснулся от этих звуков, вскинул глаза и уставился на меня.
«– Здравствуй, малышка, – сказал пожилой мужчина, обращаясь к маленькой муэти, стоящей на пороге Библиотеки, – Что ты тут делаешь?
– У меня есть к Вам дело, Господин, – серьёзно ответил ребёнок, – Меня к Вам прислали…»
Странно, тогда он смотрел на меня точно так же: с сомнением, непониманием и толикой растерянности. Прошло десять лет…
– Кто вы? – Дэр Сахрос, увидев, что тюремщик заходит в камеру, зашевелился и сел, баюкая покалеченную руку, – Что вам нужно?
Солдат, разумеется, не стал отвечать на поставленный вопрос: мало кто тратит время на разговоры с трупами. Он даже не стал вынимать меч из ножен – просто подошёл к беспомощному старику, прикованному к стене цепью, обхватил его голову руками и резко крутанул, ломая шейные позвонки.
– Готово, пэри, – возвестил тюремщик равнодушно.
Это было так… обыденно…
«– Господин, Вы знаете легенду о подкидышах?
– Знаю. Зачем тебе?
– Мне попалось о ней упоминание, и я хочу узнать. Пожалуйста!
– Что же… Если вкратце, то суть в том, что якобы демоны иногда ещё в утробе матери подменяют ребёнка, и рождается жуткое чудовище: внешне – человек, внутри – демон. Оно притворяется нормальным, сливается с окружающей обстановкой, но никогда не может перебороть свою природу и рано или поздно начинает вредить другим. Оно ищет любви, но несёт – смерть.
– Но почему так?
– Для маленьких демонов любовь, моя дорогая, всегда приобретает очень странные формы»
Глава 18. Колокол звонит вновь
Aut caesar aut nihil.
Чезаре Борджиа
То, как я возвращалась в Павильон Цветов, помнится мне весьма смутно: боль в обожженных руках стала невыносимой, и я несколько раз едва не выпустила кольцо, проваливаясь в мутное беспамятство. Опять же, разум мой пребывал в жутком раздрае: мир перед глазами туманился, конечности дрожали, а зубы выбивали дробь. Все силы уходили только на то, чтобы идти прямо и сохранять необходимую осанку.
Возле статуи, изображавшей Эцила Бесчестного я, правда, все же упала, ударившись головой о носок каменного сапога. Мир перед глазами закружился, к горлу подкатила волна тошноты, но, наплевав на это, я встала, придерживаясь рукой о холодный камень, и надавила на рычаг.
Часть стены послушно отъехала в сторону, обнажая проход.
Из узкого лаза я буквально вывалилась наружу, имея реальные шансы лишиться глаз в густых зарослях декоративных роз. Но этого, слава Тани-ти, не случилось: чьи-то руки ловко подхватили меня, удерживая от падения.
– Омали? Что с тобой, ты ранена? – голос Эйтана звучал взволнованно, и я едва не расплакалась от облегчения, услышав его. Сжав покрепче руку в кулак, я спрятала лицо в складках одежды Змея, ныряя в спасительную темноту. На то, чтобы проглотить ком в горле, ушло несколько секунд, по истечении которых я смогла, наконец-то, спокойно проговорить:
– Всё в порядке, просто устала. Отнеси меня к Экису – нужно вернуть кольцо.
Эйтан вздрогнул и замер на мгновение, после чего рявкнул:
– Дай его сюда! – и попытался отобрать у меня Перстень Доверенного. Разумеется, сделать этого ему никто не позволил.
Вздохнув, я отстранилась и проследила за взглядом Змея: он, изменившись в лице, взирал на жутковатого вида открытую рану, расползшуюся уже за пределы моей правой ладони.
– Твоя аура отпечатается на артефакте, – напомнила я ему, – Тебе нельзя его касаться. Просто отнеси меня к Экису, слышишь? Быстрей!
Последнее вырвавшееся слово, каюсь, было криком души – боль была уже просто невыносимой. Следует отдать Змею должное: воздержавшись от дальнейших вопросов и споров, он быстро пошёл по дорожке.
Почему-то последние шаги любой дистанции – самые сложные. Слабость накатывает с новой силой, усталость пригибает к земле, силы покидают и кажется, что терпения уже не хватит. Самое сложное – пережить это, перетерпеть, перебороть. Сцепив зубы, прикрыв глаза, чтобы вокруг была лишь темнота, я прижалась к Змею, слушая, как он дышит. Чтобы отвлечься от всего неприятного, принялась считать гулкие удары его сердца: раз, два, три, четыре, пять…
На сотом Змей быстро опустил меня на землю. Распахнув глаза, я увидела прямо перед собой ладонь Экиса с растопыренными пальцами: Эйтан держал её на весу.
– Одевай! – рявкнул он быстро, и я, дрожа, подчинилась. Треклятый перстень не желал возвращаться на руку хозяина, обжигая все сильнее. Я едва не разрыдалась, но прикрыла глаза, отрешаясь от боли, и снова медленно попробовала натянуть упрямое украшение на палец причмокивающего во сне принца. Мне удалось.
Пару мгновений, не веря, я просто смотрела на тускло поблескивающую печатку. Наконец мой мозг осознал произошедшее, и, радостно рассмеявшись, я прижалась к сидящему рядом Змею. Он стиснул меня в ответных объятиях.
– Омали? – позвал он негромко.
– Всё хорошо…
– Ох!
– Прости, – пробормотал Эйтан, отдёргивая руку. Желтоватый растительный сок, которым он промывал раны на моих ладонях, закапал на покрывало ещё сильнее.
– Ничего, – ответила я с улыбкой, чувствуя себя очень счастливой.
Мы расположились на громадной постели в отведённых нам покоях. Змей, взволнованный моим состоянием, хлопотал вокруг меня, словно наседка над птенцами. Было это, не скрою, безумно приятно, и даже плохое самочувствие отошло на второй план, сменяясь детским восторгом от чувства собственной нужности. Он укрыл меня, перевязал разбитую голову и сейчас, сидя рядом, мазал раны заживляющим составом. Я тихонечко млела, наслаждаясь моментом, и боялась даже пошевелиться, дабы не разбить чарующий миг. Чужая забота, с чьей бы стороны она ни была проявлена, всегда безумно мне нравилась.
Перевязав мои ладони, Змей осторожно лёг рядом, прижимая меня к себе.
– Эйтан, – позвала я негромко, отвлекая принца от вдумчивого изучения моих волос, – Ты обещал рассказать про такху.
Змей тихонько фыркнул:
– Ненавижу их, наверное, ещё больше, чем ты.
Это становилось любопытным:
– Почему?
На мгновение принц замолчал, словно взвешивал ответ, после чего сообщил:
– Последние годы я провел в одном захолустном монастыре – отец сослал меня с глаз долой. Жена Жреца, моя опекунша, которая всем там заправляла, обожала такху и заставляла меня читать ей вслух. С тех пор у меня к ним стойкое отвращение…
– Верю, – вздохнула я сочувственно, припомнив рассказ Ящерицы об особых отношениях Эйтана с его… хм… опекуншей. Оставалось только представлять, как Змей признавался ей в любви стихами. Стало любопытно, не писал ли он их сам?
Хотелось расспросить побольше, но что-то подсказало: на эту тему Эйтан откровенничать не станет. Подавив вздох, я решила задать другой вопрос:
– А за что ты так ненавидишь брата?
По тому, как напрягся Змей, я поняла: эта тема тоже не слишком подходит для постельных разговоров. Сдавать назад, однако, также было поздно, потому мне оставалось только терпеливо дожидаться ответа.
Выждав минутную паузу, принц негромко заговорил:
– Когда моя мать умерла, Императрица Эшису запретила выпускать кого-либо из Павильона Цветов, отослала всех учителей, навещавших нас, и приказала поставлять в Сад полные бочки игристого вина. Она надеялась, что все мы в итоге просто сопьемся, и правильно подобранные друзья впоследствии окончательно переломают тех, в ком ещё останутся силы сопротивляться. Я был маленьким, но понимал, что это – неправильно. Мы принцы, а не жалкие пленники, которым нельзя покидать Павильон! И я начал потихоньку пробираться из Павильона в административную часть Дворца, к архивам и библиотекам. Однажды я сбежал, чуть не попался страже и случайно вошёл в покои Лиса. Он был там, и не один – в его покоях собралось несколько молодых повес и пять продажных женщин. Что именно там происходило, тебе знать необязательно, но скажу, что зрелище было весьма неприятным. Я замер, глядя на происходящее, и не мог пошевелиться. Экис был в тот момент… занят, но заметил меня. Закончив, он отхлестал меня по щекам, а потом заставил пить вместе с ними, вдыхать наркотический дым и смотреть на их мерзкие увеселения. Под конец он жестоко избил меня и выпроводил, полуживого, из комнаты, сказав: «Помалкивай о случившемся, мальчик. Тебя все равно некому защитить».
– И ты…
– Нет. Защитить меня действительно было некому.
Я прикусила губу, обдумывая услышанное. То, что Эйтан сказал, пугало осознанием того, о чём он промолчал.
– Завтра Лис сдохнет, – сказала я единственные слова утешения, на которые была в тот момент способна. Эйтан тихонько хмыкнул и внезапно спросил:
– Ну, а ты?
– А что – я? – в голосе моём звучало искреннее недоумение, на которое Змей отреагировал тихим смехом:
– Не пытайся казаться глупее, чем ты есть на самом деле! С меня на сегодня достаточно; теперь – твоя очередь. Расскажи мне о себе, Омали. Откровенность за откровенность, разве нет?
Честно признаться, при этих словах я насторожилась. Не то чтобы мне действительно было, что скрывать, но откровенничать с принцем я тоже была морально не готова. С другой стороны, он имел полное право получить относительно правдивые ответы. Потому, легонько поцеловав Змея, я проговорила:
– Спрашивай. Что ты хотел бы знать?
Задумавшись на мгновение, Эйтан выдал:
– Многое! Например, почему ты назвалась Кирени? «Любящая солнце» – странный выбор для придуманного имени…
– Оно настоящее, – призналась я негромко.
– Что?! – Эйтан даже приподнялся на локте, чтобы заглянуть мне в глаза. Я усмехнулась:
– Позволь представиться: Кирени Оновьем.
Брови Змея поползли вверх:
– У твоих родителей было весьма… своеобразное чувство юмора, если не выразиться грубее. Оновьем… Онов – болота в трёх днях пути на северо-восток, ньема – корова… Фермеры?
– Чем дальше, тем больше поражаюсь разносторонности твоего образования, – пришлось мне признать, – Если у тебя даже не было учителей – откуда такие знания?
Эйтан только тряхнул головой, словно отогнал настойчивую муху, и резко велел:
– Не морочь мне голову. Рассказывай дальше! Как получилось, что в семье обычных селян родилась чистопородная муэти?
Я только дёрнула плечами в ответ:
– Не знаю, как тебе это объяснить, но дети иногда рождаются у мужчины и женщины, если они часто уединяются в тёмной спальне…
– Омали! – Эйтан умел шипеть ничуть не хуже своего звериного покровителя. Я, к сожалению, была не настроена пугаться: вопросом своим принц случайно затронул обнажённый и весьма болезненный нерв.
– Что – Омали? – голос мой звучал холодно и отчуждённо, – Муэти – такие же люди, просто – немного другие! Нас не приносят птицы чирки, не находят во ржи – мы рождаемся точно так же, как остальные! И вообще…
Мою возмущенную тираду Эйтан прервал поцелуем. Разумеется, я тут расслабилась, успокоилась, и раздражение сошло на нет, оставив в голове звенящую пустоту. Ушлый Змей, почуяв перемену в моём настроении, тут же отстранился, вызвав у меня тихий протестующий возглас, и продолжил расспросы:
– Какими были твои родители? – поинтересовался он, – Кто-то из них был муэти?
Я поняла, что от разговора уйти все же не удастся, и, сладко потянувшись, отозвалась:
– Нет, вполне себе обычные люди. Мать родом из столицы, дочь отставного военного. Выйдя замуж за отца, разорвала все связи с семьей – я понятия не имею, какими они были и что из себя представляли. Отец – единственный сын Камити Оновьем, почтенной вдовы фермера. В общем, абсолютно ничего примечательного. От кого из них я унаследовала свою… особенность, мне также неизвестно.
– Вот как… – Змей чуть нахмурился, внимательно рассматривая меня, – Должен признать, ты очень умна для девочки, все детство проведшей среди коровников и умиротворяющих сельский пейзажей!
От тепла, чувства безопасности, запаха лекарств и успокаивающего тембра его голоса меня начало нещадно клонить в сон. Зевнув, я повернулась набок и, прикрыв глаза, поведала:
– Объективно можно сказать, что детство я провела в библиотеке школы Шири. С пяти лет я уходила из дому до рассвета, возвращалась – после заката. К коровам меня, кстати, и не подпускали почти, я только однажды помогала роды у Ки принимать, когда они на ночь пришлись…
Закончив эту тираду, я снова зевнула. Усталость отупляла, навалившись тяжелой подушкой, руки противно ныли, а тепло лежащего рядом Змея приятно согревало. Хотелось окончательно провалиться в сон, но Эйтан не пожелал оставить меня в покое, поинтересовавшись:
– И что, твои родители спокойно относились к тому, что ты почти не бывала дома?
– А на кой я им нужна? – удивилась я искренне, приоткрыв глаза ради такого дела, – Помощи от меня никакой, сплошные хлопоты, ещё и соседи пальцами тычут: уродов, сам знаешь, в деревнях не жалуют. А так всем хорошо: родителям не мешаю, сельчанам на глаза не попадаюсь, ещё и при деле – идеальный расклад. Да и мне, скажу честно, в школе было намного лучше, чем дома. Только представь: большинство комнат там были тёмные, после обеда все разбредались, и здание оказывалось в полном моём распоряжении, – я мечтательно улыбнулась воспоминаниям, – Я, правда, больше всего любила чердак. Там было темно, тихо и абсолютно безлюдно. Туда можно было принести книги, еду и маленький магический фонарик – его света хватало, чтобы читать. Помню, Кайил потом обустроил там для меня настоящее лежбище: принёс невысокий диванчик из дому и большущий кованый фонарь, чтобы у меня не портилось зрение: сам знаешь, многие муэти слепнут к тридцати годам. За то время, что там проводила, я успела прочитать все книги, которые были в школьной библиотеке, и прослушать все музыкальные кристаллы. Я рисовала, читала, делала записи, общалась с Кайилом или помогала госпоже Ширили проверять работы – так или иначе, только там мне удавалось чувствовать себя счастливой. Доходило до того, что иногда, в непогоду, мы с Кайилом даже оставались вместе там ночевать – госпожа Ширили разрешала нам. Мы играли на улице, когда становилось темно, валялись в траве и мечтали о будущем: я стану пэри, он – поднимет восстание против Императора…
– Что, серьёзно? – в голосе Эйтана прозвучало неприкрытое любопытство, и я, моргнув, с опозданием сообразила, что и кому рассказываю.
– Эйтан, мы были детьми! – поспешила я воскликнуть, – Мне было семь, Кайи – двенадцать. В таком возрасте какие только глупости не приходят в голову! Любому понятно, что мне не стать пэри ни при каких обстоятельствах, а Кайил, наверное, уже и вовсе обзавелся ранней лысиной и парочкой детей!
Змей рассмеялся, но что-то в его глазах заставляло насторожиться.
– А за что твой брат так ненавидел Императора? – полюбопытствовал Змей меж тем.
– Какой брат? У меня нет братьев! Кайил был моим другом, – улыбнулась я.
Брови Эйтана поползли вверх.
– Ты хочешь сказать, что твои родители вот так запросто разрешали тебе ночевать с каким-то посторонним парнишкой, склонным к антиправительственным идеям? – с недоверием уточнил он.
Я даже фыркнула в ответ на праведное возмущение Змея:
– Эйтан, очнись, я же не пэри! Поверь, в простых семьях к девочкам относятся совершенно по-другому.
– Простолюдины, – в голосе Эйтана послышалось неприкрытое пренебрежение, – Они действительно не имеют представления о правильном воспитании!
Отвечать на его слова я ничего не стала – глупостей за тот вечер было сказано предостаточно. Но для себя я была твердо убеждена: пэри, с детства вынужденные жить взаперти, редко бывают намного счастливее простолюдинок. Лишенные образования, свободы общения, подчиненные единственной идее – выйти замуж и родить сына, эти женщины были зачастую всего лишь украшением особняков их мужей, и цена им была невысока. Порою им приходилось бороться даже за ночи, проводимые в постели супруга, и это, на мой взгляд, было ужасно. Впрочем, я, как ни старалась, так и не научилась воспринимать спокойно такое обращение к женщинам. Наверное, самой сложной для прочтения исторической хроникой оказался для меня дневник юной пэри Эжити из рода Журавлей, которая описывала свою жизнь в доме мужа. Была она сорок пятой по счёту младшей женой, которой престарелый сластолюбец обзавелся в дурном расположении духа. И, читая дневник несчастной, спустя три года забитой камнями за прелюбодеяние, я окончательно осознала, что не позволю никому обрести столько власти над собою.
Я – не вещь, которой можно владеть.
Выражение лица Змея недвусмысленно намекало, что у него есть ещё вопросы в запасе, но отвечать на них желания у меня не было.
– Эйтан, как мы будем действовать завтра? – задала я давно крутившийся на языке вопрос, походя меняя тему, – Нам нужно будет попасть на балкон пэров…
– Нет, – прервал меня Змей лениво, – Мне нужно будет попасть туда, а ты останешься с Джиадой.
Сонливое настроение с меня как ветром сдуло. Подскочив на постели, я воскликнула:
– Я пойду с тобой! Можно ведь не брать меня на балкон, я могу подождать снаружи…
– Нет, – повторил принц холодно, – Можешь падать на колени, молиться богам, применять шантаж, закатывать истерики – так и быть, потерплю. Но слово моё не изменится – нет, ты туда не пойдёшь.
Помолчав, я снова легла на подушки и тихо уточнила, глядя в потолок:
– Почему?
Принц провел рукой по моей коже и, вздохнув, спросил:
– Ты понимаешь, что со мной сделают, если в назначенный час я не предстану перед народом на балконе, облаченный в церемониальный наряд, с веером и регалией, сияющей на пальце?
– Понимаю, – отозвалась я тихо. Кивнув, принц продолжил свою мысль:
– А теперь такой вопрос: осознаешь ли ты, что в этом самом церемониальном наряде, с причёской и веером, мне придётся миновать практически все административное крыло Дворца?
– Да, – голос мой звучал хрипло, – Осознаю.
Эйтан невесело улыбнулся и сказал:
– Я придумал, как именно это можно осуществить, но риск все равно очень велик. Пока что сыновья Эшису – хозяева Золотого Дворца. Если я попадусь в руки их сторонникам – умру. Так или иначе, тебя я тащить за собой не хочу: ты сделала уже предостаточно с тех пор, как мой любимый дедушка втравил тебя в эти игры. И, в случае чего, мне будет тошно от мысли, что я сам привёл тебя на верную смерть.
Я молчала, склонив голову набок, и изумлённо смотрела на Наследника Ишшарры – вот уж от кого, сказать по правде, не ждала подобных речей. Он, между тем, поднялся и выдвинул один из ящичков комода, показывая мне его содержимое. Там лежал довольно большой мешочек, сквозь плотную ткань которого проглядывали острые рёбра монет, какое-то кольцо и два листа бумаги.
– Здесь пятьдесят сакийских динариев, мой Перстень Доверенного и договор на владение небольшим особняком в одном из западных графств Сакии. На этом вот листе подробно расписано, к кому тебе следует обратиться, дабы выбраться из страны. В случае, если завтрашний день кончится для меня печально – воспользуйся всем этим.
Говоря откровенно, упади он передо мною на колени и начни признаваться в большой и чистой любви, я изумилась бы меньше. В тот момент, глядя в серьёзные серые глаза, я чётко осознала, что пойду за этим человеком и в Бездну – если он того пожелает.
– Кирени, ты поняла меня?
Ни слова не говоря, я поднялась с кровати, подошла к нему, неловко обняла перебинтованными руками и впилась поцелуем в губы. Тем вечером нам больше нечего было сказать друг другу.
– Омали, проснись, – смутно знакомый женский голос прорывался сквозь сладкую дрёму, – Уже бьёт второй колокол.
– Да, Мари, иду, – пробормотала я сонно, силясь понять, о каких колоколах бредит подруга. Спустя несколько секунд, правда, способность воспринимать окружающую обстановку вернулась вместе с последними воспоминаниями. Подскочив на месте, я дико заозиралась по сторонам, не обращая внимания на боль в потревоженных ладонях.
Сваха стояла возле кровати и наблюдала за мной, прищурив свои светлые глаза. Эйтана рядом не было.
– Второй колокол? – переспросила я онемевшими губами. В голове не умещалась мысль, что я могла просто не услышать, как он ушёл, и спокойно спать, пока Змей, возможно…
Сцепив зубы, постаралась взять себя в руки. Если смотреть объективно, то моё присутствие действительно ничего бы не изменило, так что, по сути, выспалась – и хорошо. Всё равно лучше восстановить силы после вчерашнего утомительного рандеву, чем переживать попусту, не имея возможности повлиять на ситуацию.
Второй колокол означал, что до Церемонии Принятия оставалось всего четверть часа. Молниеносно подскочив, я, не стесняясь присутствия Матроны Джиады, заметалась по комнате, одеваясь.
– Ну, и как тебе снадобье? Сны не снились? – уточнила женщина, наблюдая за моими лихорадочными сборами, – С дозировкой ты, правда, переборщила: я тебя несколько минут разбудить не могла…
Замерев на мгновение, я выругалась сквозь зубы. Перед глазами проплыла, словно в дурмане, прошлая ночь.
… Я лежала на животе поперёк кровати, и, чуть приподняв голову, наблюдала, как Змей накидывает халат.
– Куда ты? – вопросила я рассеянно. Эйтан, затянув широкий пояс, отозвался:
– Принесу нам вина. Не откажешься?
– Не откажусь.
Я сладко потянулась и тут же поморщилась, в очередной раз за последний час потревожив руки – все же, некоторые физические упражнения заставляют на время забыть о сопутствующих обстоятельствах.
Змей нахмурился, заметив, что раны на моих ладонях снова начали кровоточить, и, казалось, о чём-то задумался. К сожалению, я не обратила на это внимания, качаясь на волнах сладкой истомы.
Исчез Змей надолго, я уже успела задремать, когда он вернулся с подносом.
– Пей! – бокал с золотистым напитком, недвусмысленно поднесённый к самому моему лицу, был большим искушением. Не сомневаясь, я сделала несколько больших глотков чудесного напитка – и упала на подушки, погружаясь в крепкий сон без сновидений…
Многое стало мне понятным.
– Он давно ушёл? – уточнила я у Матроны. Джиада передёрнула плечами:
– Два часа как.
– Ясно, – тон у меня был спокойным и отстранённым, внутри, однако, всё клекотало. «Только выживи, скотина! – промелькнула в голове крамольная мысль, – Уж я-то тебе все припомню! Только выживи…»
– Омали, время, – напомнила Джиада чуть раздражённо, – Все мои девочки уже на площади!
– Иду, – кивнула я, набросив на небрежно собранные волосы капюшон плаща. Матрона, неодобрительно покосилась на мой расхристанный вид, но, встретившись со мной глазами, от комментариев благополучно воздержалась.
Должна сказать, это было весьма мудро с её стороны.
Павильон Цветов был соединён с Площадью Суда отдельным изолированным коридором, в обычное время закрытым. Но с первым ударом колокола все менялось, и женщин, правда, под строгим надзором евнухов, выпускали из Сада, дабы они тоже смогли внять Императорской воле. Низко опустив голову, я присоединилась к внушительной толпе, состоящей из жён, наложниц и нескольких сыновей старого Императора, не достигших совершеннолетия. Должна признаться, грустно было осознавать, что вскоре эти ни в чём не повинные дети, скорей всего, будут убиты или сосланы – на усмотрение нового Императора. Однако, ещё печальнее было бы вырастить потенциальную угрозу у себя под носом – потому вынуждена признать, что сожаление моё было мимолётным.
К тому моменту, как я подошла, площадь наполнилась жителями Тальи под завязку. Казалось, что неспокойное людское море колышется, волнуется и стремится выплеснуться на Дворец приливной волной – недавние недовольства, пусть и подавленные властью, не прошли бесследно.
Следует пояснить, что Площадь Суда находилась намного ниже основных дворцовых построек. Посредине её пересекала, словно луч, Дорога Императора – возвышение, на котором проводились торжественные шествия; сейчас оно, как и крыши близлежащих дворцовых построек, было занято лучниками и магами, призванными, в случае осложнений, успокоить разбушевавшуюся толпу. Следует отметить, что власти подошли к задаче серьёзно: наконечники стрел поблескивали от силовых плетений, а артефакты недвусмысленно сияли, выдавая полную боевую готовность.
