Текст книги "Шанс дается раз (СИ)"
Автор книги: Алиса Чернышова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Глава 23. Дыхание прошлого и путь в будущее
Легче всего обмануть самого себя.
Демосфен
Я встала ранним утром и прокралась тихим призраком по коридорам, не желая кого-либо разбудить или потревожить. Все слова прощания были сказаны, все драматические паузы выдержаны, и не было ни малейших причин травить душу. Что скрывать – по-своему я успела привязаться к этому дому, и, пожалуй, даже не отказалась бы провести в нём побольше времени. Неделя? Две? Три? Не суть важно; у меня не было такого права.
Я вернусь, и тогда погощу подольше.
Отчего-то эта мысль не успокоила; к горлу подкатил страх, и предательски задрожали руки.
У каждого человека где-то есть предел. В тот туманный предрассветный час я подошла к своей грани очень близко. Небрежно бросив на землю тяжелые сумки, я упала на мокрую от росы траву и горько разрыдалась, почувствовав себя так, словно внезапно весь мир упал мне на плечи. В мутном молоке тумана, прячущем все звуки, ежась от холода, я дрожала от страха и сомнения.
Может, все могло бы быть иначе?
– Омали?
Я вздрогнула и подняла глаза. Госпожа Жикили, одетая, причесанная и подпоясанная, стояла на крыльце с корзинкой в руках. Несмотря на плохую видимость, слёз моих она не могла не заметить. Меня буквально затошнило от осознания того, что она это видела. Я стремительно отвернулась, пряча лицо.
Я больше никогда не буду слабой.
– Омали, милая, я встала пораньше, чтобы приготовить тебе завтрак, – мягкий, переливчатый голос купчихи за моей спиной заглушал её тихие шаги, – Тебе предстоит дальняя дорога, и я собрала тебе с собой еды.
Я прикрыла глаза. Этот мягкий голос, полный заботы и сострадания, был мне странным и чуждым. Как-то само собой становилось понятно, что для той женщины все люди моего возраста – просто дети, такие же, как и её собственные.
– Омали, – она присела рядом и осторожно приподняла моё лицо. Мгновение мы просто смотрели друг на друга, после чего она подалась вперёд и прижала меня к себе.
Она пахла… уютом. Кухней, пряностями, чаем и выпечкой. Некстати мне подумалось, что наверняка именно она учила Мари печь пирожки.
– Куда тебе нужно ехать? – спросила она тихо.
– В Шердонию, – не стала я скрывать. Женщина вздохнула и тихо спросила:
– Где твои родители?
– Далеко, – пожала я плечами.
– Навести их. Тебе станет легче.
Я улыбнулась этой счастливице, убеждённой, что родители могут принести хоть сколько-нибудь успокоения, и отозвалась:
– Непременно.
За воротами меня, очевидно, давно уже ждали те несчастные, коим выпала сомнительная честь сопровождать меня в этой дикой авантюре. Это были, если судить по их фигурам, довольно сильные молодые мужчины, но сказать наверняка было сложно: лица их скрывались за капюшонами. Трое моих сопровождающих восседали на невысоких серых лошадках, коротконогих и явно привыкших к длительным походам; такие же лошади, но каурой масти, были запряжены в старую, ободранную дорожную карету, на козлах которой восседал четвертый мой спутник. Также к нашему маленькому отряду принадлежал вьючный мул, выглядевший подозрительно нездорово, и Диран, все же решившийся меня провожать.
Держась поодаль от основной группы, юный навигатор явно рассчитывал на моё повышенное внимание. Но я поздоровалась с ним так же равнодушно, как с безликими фигурами в плащах, и направилась в сторону кареты, в которой, очевидно, мне надлежало продолжить путь. Диран, восседавший на крепкой, хоть и непородистой, лошади, навигатор спешился и помог мне донести вещи.
Желая поскорее оказаться в тепле, я юркнула в услужливо распахнутую дверцу. Внутри меня, впрочем, ожидал весьма неожиданный сюрприз.
– Ишири?! – ахнула я изумленно, – Что ты здесь делаешь?
Компаньонка, расположившаяся на противоположном сидении, серьёзно посмотрела мне в глаза:
– Мне, как и остальным нашим спутникам, было приказано сопровождать Вас и охранять до последнего вздоха. Император сказал, что, если мы служили Вам в Павильоне, то должны следовать за Вами и далее.
– А кто ещё сопровождает меня? – вопросила я, справившись с первым изумлением.
– Капитан Дамил и трое его ребят, – подтвердила Ишири худшие мои опасения. Я едва не застонала в голос – за что?! Почему именно этих людей, молодых и умных, он отправил на верную смерть?!
Впрочем, положа руку на сердце, я понимала причины такого поступка и осознавала, что он был единственно верным. Я отметила, что Ишири одета весьма неприятно, да и весь внешний вид нашей группы не привлекает лишнего внимания. По всему выходило, что змей, по своему обыкновению, постарался предусмотреть все.
Вздохнув, я попросила:
– Что же, расскажи мне о наших планах.
Девушка кивнула, словно ждала подобного вопроса, и бойко отрапортовала:
– Пять дней спустя мы отплываем из порта Шитка, что на границе Тальской провинции и земель дома Козы, на торговом корабле-утке «Ики». Он следует в Ситаль, торговый город в семи днях пути от Рами, столицы Шердонии. Если мы не сильно выбьемся из графика, то прибудем в Рами за две недели до начала Королевского Совета.
Порт Шитка… признаться, сначала я просто не поверила в услышанное, а после поняла, что, видимо, это судьба.
– Ишири, скажи, мы проезжаем болота Онов?.. – уточнила я осторожно.
– Да, на второй день.
– Как ты считаешь, мы можем на пару часов заглянуть в одну из деревень?
Компаньонка глянула на меня остро, словно походя я подтвердила какие-то её выводы.
– Да, Госпожа, – ответила она медленно, – Император предупреждал, что, возможно, Вы захотите там задержаться.
Я покачала головой, с горечью осознав, что, кажется, стала весьма предсказуемой особой.
– Что же, он был прав. Как всегда, – резюмировала я. Ишири тихо хмыкнула, и, словно вторя её голосу, карета плавно двинулась с места под дробный перестук лошадиных копыт.
Моё путешествие началось.
Откинувшись на мягкое сидение кареты, оказавшейся внутри куда более презентабельной, нежели снаружи, я задумалась над нашим маршрутом. Мы должны были отплыть из крупного портового города, образовавшегося неподалёку от Рудников Альмовой Жилы. Было наиболее вероятно, что корабль, на котором мы поплывем, является торговым судном, перевозящим альмий – жидкий минерал, необходимый для поддержания некоторых видов магического пламени. Обычно суда такого рода качеством не отличались, поскольку жадные пэры из рода козы упорно не желали обновлять свой флот. Так что нам, по большему счету, следовало уповать только на попутный ветер – и благосклонность богов.
Карета вздрогнула, вырывая меня из размышлений. Беглый взгляд в окно показал, что мы покинули столицу и направляемся по одной из широких камянистых дорог, ведущих от столицы прочь. Бросив последний взгляд на залив, окрашенный восходящим солнцем в розоватый цвет, я с тоской поглядела туда, где виднелись крыши Золотого Дворца…
И решительно задёрнула штору, заставив себя снова вернуться к обдумыванию маршрута.
– Ты никуда не пойдёшь одна, – заявил Диран патетично. Я прикрыла глаза, чувствуя клекочущее в душе раздражение: за последние двое суток юный навигатор успел мне порядком надоесть. Всеми правдами и неправдами парень пытался завоевать моё внимание, но получалось у него, говоря откровенно, скверно. Остальные наши спутники не спешили общаться с нами, перебрасываясь зачастую только общими фразами: подопечные капитана Дамила, как ни крути, учились на Серых Крыс, куда просто не берут излишне болтливых. Ишири же, будучи умной девочкой, заговаривала со мною только тогда, когда мне этого хотелось, в остальное время молча глядя в окно кареты. Меня такое положение вещей вполне устраивало, но Дирану упорно казалось, что мне одиноко, и он лез ко мне с разговорами, заодно излишне опекая.
С одним из проявлений подобной заботы я столкнулась, когда, оставив ранним утром своих спутников, пешком отправилась вверх по дорожке, ведущей к родному селению. Увидев, что я, бросив Димилу пару фраз, куда-то ухожу, Диран увязался за мною и принялся читать мне нотации.
– Диран, мне необходимо навестить кое-кого. Останьтесь пока что на границе – это не займёт много времени, – увещевательным тоном сообщила я, надеясь утихомирить юношу.
На лице моего спутника отразилось сомнение:
– Но я могу пойти с тобой…
– Мы уже говорили об этом, – в голосе моём зазвенела сталь, – Это я должна сделать только сама, понятно? Оставь меня, Диран!
Он покривил губы в усмешке:
– Конечно. Я всегда – у ваших ног! – едкая ирония, звякнувшая в его голосе, заставила меня прикрыть глаза.
– Там и оставайся, – эти слова были жестоки, знаю. Но мои собственные демоны щелкали челюстями всё громче, и каждый шаг, сделанный по запыленной просёлочной дороге, приближал меня к ним. В этот миг, когда в груди разгорался жаркий, тугой ком, мне не хотелось видеть рядом никого, особенно Дирана: преданного, любящего, покорного… чуждого мне.
Мир вокруг был воистину прекрасен: солнце, едва вынырнувшее из-за горизонта, неуверенно освещало ярко-зелёные поля и благоухающие рощи, чуть пожелтевшие в преддверии сезона дождей, стрекотали бойкие чирки, подозрительно поглядывая на меня, дрожала утренняя роса на листьях, а на западе, сопротивляясь натиску света, клубился туман. Так я и шла по тонкой тропинке, лежащей между днём и ночью, светом и тенью, солнцем и туманом, а память упорно возвращала в те самые дни, когда маленькая муэти по имени Кирени ходила по этой самой дороге в школу, где её ждали вожделенные книги…
Я знала: если сейчас повернуть вот на этой развилке и обойти три деревца, увидишь ручеек – и ноги сами понесли в нужном направлении. Осторожно отогнув свисающие ветви плакучей саликси, присела у щебетливого источника. В лицо тут же пахнуло прохладой.
– Кирени… – тихий шепот вполне мог быть отголоском ветра или странной игрой звуков, но я вздрогнула и огляделась. Разумеется, никого поблизости не было, да и быть не могло. Вообще казалось, словно призрачный голос исходит от ручья… Нахмурив брови, осторожно шагнула вперёд и неуверенно заглянула в мерцающую поверхность.
Разумеется, там не нашлось ничего, кроме отражения. Какая женщина не любуется на себя? Склонив голову набок, я рассматривала её. Вот ты, Омали, во всей своей красе: неестественно бледная девушка с белоснежными волосами, узким лицом, надломленными бровями, едва заметными из-за своей белизны, и полными губами, покрытыми сеточками кровоточащих трещин. Твои розовые глаза смотрят пытливо и словно бы насторожено, будто ты – избитый, запуганный зверёк. Как его ни гладь, каких добрых слов ни говори, он всё равно укусит чужую руку…
Странно, но в тот момент я впервые словно смотрела на себя со стороны, и это вызывало странные эмоции: будто ты знакомишься заново с тем, кого знал и не знал всю жизнь…
Тонкий серебристый листок закружился в воздухе и упал на водную гладь. По поверхности её пошла рябь, но не это заставило меня вздрогнуть и отшатнуться: отражение изменилось.
Человек, читающий эти строки, ты думаешь, что я была безумна – наверняка, ты прав. Позднее, я пыталась объяснить себе произошедшее чем-либо, кроме безумия, но не могла. Увы!
Из водной глади на меня смотрела семилетняя Кирени Оновьем, которая впервые набрела на это тихое местечко. Легко было рассмотреть и серое ученическое платье, и коротко остриженные матерью волосы, и восторг в детских глазах… помню, я сидела на берегу почти весь день, так же глядя на воду…
Миг – и видение исчезло, оставив после себя странное послевкусие. Я не знала, сколько прошло времени – это пугало. Резко вскочив, метнулась прочь, накидывая капюшон: солнце начало припекать.
Теперь, пряча лицо от солнца, шла стремительно: во взрослой жизни время летит безумно быстро, и день на берегу ручья был непозволительной роскошью.
Моё родное селение возникло перед моим взором мгновенно; очертания плоских крыш, сделанных из стеблей аттику, резко проступили сквозь белую пелену тумана.
Звуки и запахи, почти забытые, но такие родные, обрушились на меня водопадом, заставляя сжаться и неровно забиться сердце в груди. Медленно ступая по протоптанной глиняной дороге, настороженно, словно она могла в любой момент превратиться в пылающую лаву, я полной грудью вдыхала холодный воздух. Демоны, запертые до лучших времён в моей душе, скалили длинные клыки, прогрызая дорогу на свободу. Презрительные взгляды ровесников, тихие шепотки за спиной, обжигающе-холодный голос отца, слёзы матери – все это волнами проносилось перед моим мысленным взором, вызывая отчаянье и тошноту. Хотелось повернуть назад и бежать отсюда со всех ног… но, будто змея, ведомая звуками дудки чаровника, я все быстрее шла вперёд и уже не способна была остановиться.
Несмотря на ранний час, в селении уже кипела жизнь: как гласила любимая пословица отца, тот, кто хочет благосклонности духов земли, должен вставать с петухами. И те, кто полностью зависел от своих урожаев, свято следовали этому правилу, зная, что природа – неверный и порою жестокий союзник.
Чёрная блестящая ткань плаща прятала моё лицо от чужих любопытных глаз, но встречные, безошибочно прикинув стоимость одежды и приметив вышитый на ней герб Торгового Альянса, почтительно склонялись передо мною. Это вызвало некое новое, волнительное чувство, очень сильно замешанное на совершенно противоречивых эмоциях.
Наверное, каждый ребёнок, сбежавший некогда из дому, мечтает вернуться туда, дабы доказать теням прошлого, что он победил, смог и – больше никогда не будет жертвой. В своих сладких грёзах наивные глупцы ступают на порог дома с триумфом, с золотом, звенящим в кармане, и в роскошном мерцающем наряде. Они заранее смакуют то торжество, которое испытают, доказав… что? Кому? Так или иначе, мало кто из них может хоть сколько-нибудь осознать, какую цену за такой шанс им доведётся заплатить.
Наверное, тебе, который читает моё Сказание, кажутся глупостью мои слова. Если же, не приведи боги, ты понимаешь их, значит, ты прошёл этот путь так же, как и я некогда, и не случайно сидишь сейчас в Императорской Библиотеке. И знай, до сих пор мне так и не удалось решить, поздравлять ли мне тебя или сочувствовать тебе.
Я была одной из очень-очень немногих, кому действительно удалось не сгинуть на улицах портового города, не осесть навсегда в одном из борделей, не всплыть с перерезанным горлом в заливе; в тот час, вспоминая свой безумный побег, я осознавала, насколько милостива была ко мне Тани-ти, позволив вернуться домой победительницей… пусть пока только в их глазах.
Но эта гордость, это мелочное торжество соседствовало с горькой насмешкой. Наблюдая, как поклонилась в пояс женщина, некогда обзывавшая меня уродиной, я вдруг осознала: ей всё равно, кто прячется сейчас под капюшоном. Так же, как мне, она выказала бы почтение и демонице из преисподней, будь она только одета в соответствующий наряд. Стало мерзко от того, как почтительно сейчас эти люди обращались с Омали, убийцей и клятвопреступницей; не они ли презирали Кирени, которая была лучше и чище, просто – другой?
Презрительная усмешка все сильней кривила мои сухие губы, а горячая, сжигающая все ненависть демоном поднималась наружу. Зачем я пришла туда? Для чего? Сейчас, спустя годы, я могу ответить на этот вопрос, хотя до сих пор правда отзывается болью в моей душе.
Я безумно желала увидеть родителей, хотела заслужить их любовь и признание; мне казалось – о, как я была наивна! – что деньги сделают меня не безликим призраком прошлого, а желанной гостьей. Мне думалось, что причина их давних конфликтов была во мне; ребёнок-урод никого не сближает. И, безжалостно пачкая ботти в размокшую глину, я спешила увидеть их вместе, свободных от необходимости волноваться обо мне, и показать, что теперь своим ребёнком они могут гордиться.
Очередной поворот вывел меня к знакомой ферме; впрочем, вернее было сказать, что то были её развалины, ничуть не сохранившие былой уютной красоты. Ошеломленная, задыхающаяся, я отодвинула в сторону мерзко скрипнувшую калитку, в коей не хватало нескольких досок, и замерла, оглядывая открывшуюся передо мною картину.
Деревья, за которыми некогда с такой тщательностью ухаживала моя мать, потеряли форму и заболели. Мне, выросшей в этом саду, было очевидно, что уже несколько лет никто не обрезал отмерших веток, не подпирал ветви, гнущиеся от тяжести спелых плодов, не обмазывал шершавую кору болотной глиной, убивающей мерзопакостных жуков… но почему?
Медленно я двинулась по извилистой дорожке, поросшей сорной травой, борясь с желанием подойти к любимой яблоне и очистить её от сухих побегов – это было глупо и недостойно взрослой, разумной женщины.
Картины, увиденные мною далее, подобного удручающего впечатления не произвели: к тому моменту мне было уже понятно, к чему следует готовиться. Ни разоренные, полуразрушенные сараи, ни заболоченный прудик, пахнущий гнилой водой, ни заросший огород не поколебали моего спокойствия. Было очевидно, что ферма пребывает в запустении; мои родители никогда бы не позволили такому произойти. Вывод, который напрашивался, наполнил душу волной противоречивых эмоций: они были мертвы.
Постояв некоторое время бездумно, я упрямо двинулась по направлению к дому. Звон цепи подсказал, что именно в тот момент некто вытаскивал воду из колодца; это, по меньшей мере, значило, что кто-то из бедняков поселился на опустевшей ферме, которую по неясным мне пока что причинам Старшины провинции не прикарманили в качестве государственной собственности и не подарили кому-то из угодных властям людей. Как бы там ни было, мне не было нужды вдаваться в эти подробности и пугать новых хозяев; единственное, что мне было от них нужно – правдивый рассказ о том, что произошло с семьёй Оновьем.
С моей семьей.
Обогнув коровник, нестерпимо пахнущий гниющим тростником, я чуть брезгливо переступила через дурман-траву, которую никто не потрудился даже прополоть, и остановилась, глядя на женщину с вёдрами в руках.
Даже сейчас, вспоминая ту сцену, я с трудом могу подавить чуть нервный смех: не знаю, которая из нас была больше шокирована, увидев другую. Несколько безмерно долгих мгновений мы просто замерли, ошеломленно глядя друг на друга.
Госпожа Тасири первой пришла в себя. Сдавленно икнув, она рухнула передо мною на колени и завопила:
– Госпожа, мы всё уплатим, я клянусь Вам! Я помню, что мы задержались с пошлиной, но жизнь ныне сложна, ой, сложна! У дочки, почитай, детей нечем кормить, семь ртов, помогаем, как можем, а муж мой болеет! Не губи, Госпожа, пожалей убогих!
– Встаньте, – выдавила я, изо всех сил стараясь не скатиться в истерику. И это неопрятное, остро пахнущее выпивкой и дурман-травой чучело некогда говорило мне все те слова!
«Ты посмотри на себя, девочка… Кожа и кости, демоново отродье… Ты же не способна даже ведро поднять, куда тебе засматриваться на мужчин?… Что такая, как ты, может дать мужу… Слабая, неумелая, некрасивая, одно достоинство – мозги, но кого они волнуют?…Жаль мне Кимата, такую дочь до старости на горбу волочь…»
Я смотрела на Тасири, и ненависть, некогда жившая в моей душе, вдруг растворилась. Осталась брезгливая жалость к этой женщине, любовнице отца, которой он, видимо, оставил ферму. А ещё мне хотелось долго смеяться над самой собой: и мнение вот этого существа, которое недостойно сейчас даже внимательного взгляда, некогда было для меня важным?
– Нет, Тасири, – совладав с голосом, мягко произнесла я, – Я не пришла за долгами.
Не за теми долгами – хотелось добавить мне, но я сдержала неуместный порыв – шок и так исказил черты женщины.
– Вы знаете моё имя? – севшим голосом вопросила она.
– Да, – так же спокойно и мягко проговорила я, – Но это не то, что я желаю обсуждать на улице. Возможно, Вы пригласите меня внутрь?
– Конечно-конечно, – тут же защебетала Тасири услужливо, – Только не обессудьте, у нас не слишком чисто. Муж мой…
– Да, болеет. Я помню, – сухо прервала я её, поскольку чуть визгливый голос этой особы неимоверным гулом отзывался в моей голове. Хотелось поскорее покончить с этим разговором и уйти.
В доме мало что изменилось с того дня, когда я покинула его: та же обстановка, те же занавеси на окнах, та же громадная печь – но вязкое дыхание запустение коснулось некогда уютного жилища. Истаяли, словно призрак, запахи выпечки и специй, запылились вбитые в стену полочки, исчезли с холодного пола ковры, и промозглая сырость расползлась вокруг, оседая, казалось, даже на одежде.
Сердце моё забилось чуть быстрее, когда изучающий взгляд мой натолкнулся на знакомую мужскую фигуру.
Это всегда было его любимое кресло.
Вот и сейчас Кимат Оновьем, мой отец, сидел в нём, ссутулившись, и потягивал что-то из щербатой глиняной кружки.
Годы не были милостивы к нему: запали щеки, опустились плечи, седина посеребрила волосы, но самая большая метаморфоза произошла с глазами. Его очи помутнели и заплыли, а блуждающий, неспособный ни на чём сконцентрироваться взгляд внушал серьёзные опасения.
Когда ему удалось все же сфокусироваться на мне, черты лица его тронул страх; я ясно приметила его в расширившихся глазах и подрагивающих ноздрях. Однако, как это часто бывает со склонными к выпивке мужчинами, подобострастие сменилось в нём напускной бравадой.
– Это ещё кто такая? – зло уточнил он, обращаясь исключительно к Тасири, – Сказано же, отдадим долги! Чего шастаете?
– Кимат, – прошипела Тасири, – Сейчас же умолкни!
В тот момент мне подумалось, что моя мать никогда бы не позволила себе так разговаривать с мужем. И это было, видимо, одной из её ошибок…
– Госпожа, – вырвал меня из раздумий неуверенный голос Тасири, – Вы…
Вздохнув, я быстрым движением сбросила с головы капюшон. Моё пристрастие к театральности и в этот раз возымело немалый эффект: их лица стоили того, чтобы на них полюбоваться. Ошеломленно и неверяще они смотрели на меня, застыв. В наступившей тишине я отчетливо услышала, как судорожно сглотнула Тасири: от неё просто исходили волны страха.
– Успокойтесь, – поморщившись, посоветовала я ей, – Я не принесу вам никаких неприятностей.
– Кирени? – вопросил отец хрипло.
– Можно и так сказать, – кивнула я задумчиво, вновь перенося внимание на него. Кимат прищурился и прошипел:
– Ну, здравствуй, дочка. Решила удостоить отца своим присутствием? Что же раньше не заглянула? Или думаешь, что можешь приходить и уходить, когда пожелаешь?
– Нет, я бывала тут и раньше, – мило улыбнулась я в ответ, – Просто, увидев ферму издали, я решила, что вы умерли, и не стала входить. Только сегодня вот решила выяснить, почему землю за столько лет никому не продали, и встретила Тасири.
– Как ты можешь обвинять меня в том, что ферма заброшена?! Я – болен! – возмущенно рыкнул Кимат, сверкая заплывшими глазками.
– Я вижу, – голос мой был спокоен и безмятежен.
– Кимат, прекрати! – Тасири вновь вмешалась, явно злясь на выходку мужа, и слащаво обратилась ко мне:
– Кири, девочка, как же ты похорошела! Наверное, у тебя есть богатый покровитель? Вон, какие красивые заколки у тебя в волосах! Неужто камни настоящие? И герб одного из Альянсов… тебя взяли туда работать? Ну, ты всегда была умницей…
– Как же, волнует там их её ум, – буркнул Кимат, – ноги раздвинула, для кого надо, и подарки выклянчила!
– Кимат! – рыкнула Тасири, но я только рассмеялась в ответ:
– Да, вы оба правы. И ноги раздвигала, и головой пользовалась.
– Чего ещё ждать, зная твою мамочку, – фыркнул Кимат, – Хамка и шлюха.
Я только пожала плечами, ничуть не обидевшись; мнение этой пародии на человека ничего для меня не значило более, но был один вопрос, который хотелось ещё прояснить:
– Кстати, про мамочку. Не подскажешь, где она сейчас?
– Как не подсказать, – оскаблился любимый родитель, – На кладбище.
– Давно? – уточнила я равнодушно.
– Да лет девять. Когда ты из-за неё сбежала, я выкинул эту дуру из дому. Кто за ребёнком должен был присматривать, я или она?
– Резонно, – кивнула я, борясь с тошнотой, – Спасибо, что уделили мне время.
Коротко поклонившись, я направилась к дверям, удерживая обоих в поле зрения: иллюзии о родительской любви меня более не посещали. Перехватив мой взгляд, более разумная Тасири связываться побоялась, справедливо опасаясь последствий. Но Кимат, никогда не отличавшийся сдержанностью, метнулся вперёд и ухватил меня за плечо, резко разворачивая к себе.
– Ну-ка стой, мерзавка! Я…
Договорить я ему не дала. Тонкий стилет, подаренный Эйтаном, вынырнул из моего рукава и прочертил на руке этого дурака алый след. Яд рыбы ши тут же подействовал, парализуя Кимата. Он заскулил, как обиженная собака, и рухнул на пол. Тасири ахнула.
– Очнётся, – пообещала я ей, – Завтра.
И покинула этот дом, хлопнув дверью. Чувство вины, некогда терзавшее меня, растворилось в предрассветном тумане, позволив осознать простую истину: в том, что стояло между родителями, не было моей вины. Тот, кто хочет уйти, уйдёт, будь его дети больны или здоровы; тот, кто хочет бить жену, будет её бить, какой бы мастерицей и умелицей она ни была. Шагая по запущенному саду, я с поразительной ясностью осознавала, что моё «уродство» было просто поводом, и не более того. Истинная причина крылась куда глубже и была куда проще: человек скатывался в пропасть, и, неспособный сладить со свалившимися на него неприятностями, искал виновных.
Странно, но осознание этого принесло моей душе мир. Впервые за столько лет я оставила прошлое за спиной и смело шагнула в туманное будущее.
Судя по всему, меня ожидала схватка, из которой будет сложно выбраться живой, но это меня не пугало. Я знала точно: что угодно будет лучше, чем та жизнь, что ждала бы меня здесь.
Отряд, как и было условлено, дожидался меня у Тальского перевала. Расположившись так, чтобы за холмами их не было видно с основного тракта, мужчины отпустили коней, утомленных бешеной ночной скачкой. Моё приближение они почувствовали, очевидно, ещё до того, как я объявилась в поле их зрения. Впрочем, чего ещё можно ожидать от Серых Крыс…
Сдержанно улыбнувшись спутникам, я устало опустилась на мягкое сидение кареты, дверцу которой услужливо распахнули передо мной.
– Мы можем отправляться, – бросила я коротко. Капитан Дамил, кивнув, начал отдавать какие-то распоряжения, неприязненно покосившись на застывшего в стороне Дирана. Последний, неубедительно изображая вселенскую обиду, не удостоил меня даже взглядом.
Откинувшись на мягкое сидение, я невольно призадумалась: не наживу ли я в будущем себе проблему в лице этого мальчика? Но менять что-либо было уже безнадёжно поздно…
От абстрактных мыслей меня отвлёк негромкий голос моей спутницы, о существовании которой я в тумане раздумий успела позабыть. Ишири, будучи хорошо вышколенной компаньонкой, сидела тихо и не вмешивалась в ход моих мыслей. Однако, когда молчание неприлично затянулось, девушка негромко окликнула меня:
– Госпожа, прошу простить мою назойливость, но, пока Вас не было, нас навестил гонец. Без опознавательных знаков, – добавила она в ответ на немой вопрос в моих глазах. Это становилось весьма и весьма любопытным…
– И где же письмо? – осведомилась я спокойно. Девушка быстро передала мне запечатанный магией свиток.
Пряча невольную улыбку в уголках губ, я негромко попросила:
– Ишири, уточни, пожалуйста, когда мы будем отправляться.
Коротко кивнув, девушка ужом выскользнула из кареты. Её взгляд, вскользь брошенный в мою сторону, поведал красноречивей любых слов: она даст мне достаточно времени, дабы прочесть корреспонденцию и спрятать все эмоции, связанные с написанным.
Проследив за нею взглядом, я задалась вопросом: кому эта девочка служит? Мне предстояло выяснить это до возвращения, и, если ответ окажется неприятным, найти способ ненавязчиво избавиться от спутницы посредством, скажем, несчастного случая. Сама идея эта мне откровенно не нравилась – девушка вызывала уважение, – но в вопросах, где на кону стояла моя жизнь, я не собиралась проявлять беспечность.
Тряхнув головой, я отбросила от себя эти мысли до того часа, когда проблема станет более острой. Повертев в руках свиток, не имеющий опознавательных знаков, я озорно улыбнулась и прижала палец к плоской восковой печати. Магия мгновенно развеялась, и бумага развернулась передо мной, открывая несколько строк, написанных отлично знакомым мне почерком.
«Твоё выступление на Совете, дорогая моя, было на редкость убедительным – я даже на миг заподозрил тебя в искренности. Прими моё восхищение, Кирени, и позволь понадеяться, что визит к родственникам прошёл успешно. Однако, если ты ещё раз вздумаешь блуждать по темным улицам без сопровождения капитана, я верну тебя в Золотой Дворец в тот же день, чего бы мне это ни стоило»
Перечитав пару раз письмо, я отбросила бумагу на атласные подушки, разбросанные в карете. Как и следовало ожидать, послание заполыхало синим и в считанные секунды обратилось в пепел.
К тому моменту, как вернулась Ишири, я успела спрятать широкую усмешку, помимо воли набегавшую на губы последние несколько минут, и принять спокойную, расслабленную позу, способную скрыть дрожь возбуждения. Рассеянно кивнув в ответ на слова компаньонки, я отвернулась к окну, чувствуя, что карета пришла в движение. Воспоминания недельной давности захлестнули меня с головой, заставив прикрыть глаза. Восстал перед глазами трескучий огонь, пожирающий поленья в камине, и ласковый бриз, треплющий длинные занавески, и, словно наяву, зазвенел в воздухе голос Эйтана, надтреснутый и усталый. «Вчера ко мне явился представитель Сакии с предложением: они дадут Ишшарре в моем лице громадную ссуду, при условии, что я возьму в Старшие Жёны леди Камил, племянницу Верховного Жреца Адада Микора, и нареку её Императрицей Экили. Я согласился» – сказал Змей тогда.
С улыбкой я вспомнила непростой разговор, последовавший за этим признанием…
