Текст книги "Сказка о Снежной Королеве"
Автор книги: Алина Дворецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Рома доверительно положил свою ладонь на ее колено, сдвинул вбок мягкий драп длинного пальто. Фотоальбом соскользнул на сиденье, раскрылся криво.
– Если бы у меня не было к ней претензий, я бы не познакомился с тобой, – возразил он.
– Рома, вопрос в одном, – Анжелика осторожно постучала указательным пальцем по его напряженной руке. – Ты хочешь быть продавцом в автомагазине, как эти твои якобы друзья? Ты хочешь быть мальчиком на побегушках, который выполняет поручения шефа и втихую от него что-то там делает для себя на компьютере?
– Но это не так! – воскликнул Рома.
– Не обманывай себя, – сказала Анжелика. – Ты хочешь быть консультантом на две штуки рублей в месяц, который зарабатывает тем, что таскает запчасти из своей фирмы и навар от продажи берет себе?
– Подожди, но это же не так! – сказал Рома с некоторым отчаянием в голосе.
– Может быть, я утрирую, – сжалилась Анжелика. – Но я недалека от истины, ведь так?
Она видела внутреннюю борьбу в его глазах. Он прекрасно знал, что она права. В своих мечтах он был чем-то другим, высоким и далеким, с легкостью делающим деньги на какой-то ерунде. Лишь в мечтах, или Анжелика не понимала чего-то.
– Ну, может быть, – отступил Рома.
– Отчасти.
– Так вот, – Анжелика протащила перед внутренним взором цепочку знакомых ей Роминых друзей.
– У Бориса, и у Гошки, и у многих других, с кем ты общаешься, нет претензий к жизни. Их устраивает их сегодняшнее положение. Они ничего больше не хотят от судьбы. Если ты такой, как они – ради Бога.
– Я всегда считал, что отличаюсь от них, – с достоинством сказал Рома. Все, что она говорила ему, бросая, как упрек, в лицо, все было правдой. Магазинчик запчастей, в котором работал Рома, его торопливые поездки по городу с коробками товара в поисках двух процентов прибыли – она видела все это.
– Понимаешь, Рома, я привыкла общаться с другими людьми, – сказала Анжелика.
– Ну да, я понимаю, – хмуро кивнул Рома. – Друзья твоего мужа… Куда мне до них. Какая у твоего мужа машина?
– Сейчас? «Линкольн Таункар» и «Мерседес».
– Какой «Мерседес»? – настаивал он.
– Шестисотый, черт возьми! – с вызовом ответила Анжелика. Информация про «Линкольн» как-то проскочила мимо Роминых ушей, или он просто не знал, о какой машине идет речь
.– Мне еще далеко до него, – сказал Рома. – Но я добьюсь того, чего хочу. Ты можешь мне не верить…Далеко. Ему было далеко даже не в том, не в денежном смысле. Анжелика вздохнула. Ему недоставало Сашкиной легкости. Чутье подсказывало Анжелике, что Рома на всю жизнь останется «разнорабочим» мелким предпринимателем, а чутье ее никогда не обманывало. Да, он старается, он хочет выглядеть богатым, обеспеченным, он готов зубами по-волчьи рвать все вокруг себя…
– Может быть, я в чем-то ошибаюсь, – сказала Анжелика осторожно, – но мне показалось, что ты многого хочешь в жизни. Может быть, я ошиблась в тебе.
– Ты права, – Рома выдержал паузу и вдруг сообщил негромко, со значением:
– Я хочу стать президентом.
– Президентом чего? – не поняла Анжелика.
– России, – пояснил Рома серьезно.
Резануло по ушам. Резануло своей фальшью, мерзким, неприличным дежавю.
– Черт возьми, – выругалась Анжелика. – Твою мать!
– Что ты ругаешься? – обиделся Рома.
– У меня такое ощущение, – сказала она как можно грубее, – что все окружающие меня мужики просто помешались. Смешно, но это была Сашина мечта. Он еще в двадцать четыре баллотировался в Думу. Не прошел, конечно. Занялся инвестициями, бизнес сжирал все время. Оказалось, бизнес был лишь фундаментом для будущих политических интриг. В феврале Саша сообщил Анжелике, гордо надувая щеки, что вновь выдвинет свою кандидатуру на ближайших выборах. В апреле его избрали генеральным в Северореченске. Оттуда он вернулся лишь в мае. Побыл дома недельку и уехал вновь. Похудел, осунулся, глаза блестели, когда говорил о своих планах. Привез кучу серых местечковых газет со своими портретами. Через две недели после его отъезда в дверь их с Анжеликой квартиры позвонила высокая худенькая блондинка лет восемнадцати, красивая, эффектная, но неисправимо провинциальная. Окая и гэкая, она поинтересовалась, когда Анжелика собирается разводиться с Сашей: «Я так люблю его! Он сказал, вы давно не живете вместе. А это его ботинки? А это ваша общая квартира?» Через пару дней после своего визита в Питер блондинка исчезла из Сашиной жизни, но даже если бы он сказал, что она исчезла из этой Вселенной, исправлять что-либо было поздно. «Хватит», – сказала Анжелика.
Хватит. Пусть он становится президентом. Мессией. Папой Рим-ским. Кем угодно. С нее – хватит. Сейчас она грустно смотрела на Рому, не веря собственным ушам. Этот коренастенький милый парнишка с жутким шрамом на подбородке и руками землекопа? Вряд ли. Очень вряд ли.
Рома и в бассейне продолжал развивать начатую тему. Не давала она ему покоя. Он умно подплывал к бортику, у которого отдыхала Анжелика, веер холодных брызг накрывал ее с головой.
– А я вот уверен, что я стану президентом, а не твой Саша. У меня еще все впереди. Сколько лет твоему Саше?
– Тридцать, – недоумевая, ответила Анжелика.
– Сколько? – Рома побледнел даже, и его плечевые мышцы напряглись. – Я думал, сорок. К сорока.
– Тридцать ровно, – сказала Анжелика. Она все поняла. Она увидела, как меняется Ромино лицо. Похоже, он представлял Анжеликиного мужа толстым и лысым. Пожилым и богатым. То, что обладатель «шестисотого» может быть почти его ровесником, Роме в голову не приходило. Что ж, сегодня они оба узнали какую-то правду о семейной жизни друг друга.
– Тогда он многого добился, – бесцветно сказал Рома.
Анжелика пожала плечами, развернулась и поплыла к противоположному бортику; Рома обогнал ее посредине пути и ждал, пока она подплывет.
– А из Питера он уехал из-за тебя?
– Его выбрали генеральным директором одного завода в Северореченске, – ответила Анжелика коротко. – Есть такой город, знаешь? Туда-то он и поехал.
– Зачем? – тупо спросил Рома.
– Он баллотируется в Думу по Северореченскому округу. Думаешь, в Питере мало идиотов, которые рвутся к власти? А в Северореченске он один такой.
– Почему один? – Потому что с той поры, как его избрали директором в апреле, он выдал людям зарплату за два года. Понятно? Резко взмахнув руками, она поплыла назад; на этот раз Рома держался рядом.
– И все равно, вот увидишь, я буду президентом, а не твой Саша. Если ты останешься с ним, я все равно стану президентом. Анжелика недоуменно покосилась на своего возбужденного собеседника. Он что-то хотел доказать ей. Прямо сейчас. Прямо сейчас Анжелике хотелось просто поплавать. Она нарочно приотстала, плыла медленно, наслаждаясь упругим сопротивлением водяной толщи, чтобы не сталкиваться с Ромой у края бассейна. Он терпеливо ждал.
– А почему ты считаешь, что моя жена безнадежна? – Рома, не смеши меня, – сказала Анжелика недовольно.
– Если ты хочешь стать президентом, тебе нужна совсем другая жена. Ты видел президентских жен?
– Ну, можно же нанять человеку стилиста, научить ее двигаться, говорить… Ты же сама сказала, что Саша многому тебя научил…У Анжелики кровь закипела в жилах. Он еще сравнивает ее со своим маленьким убожищем? Может быть, он и разницы-то не видит?
– Рома, для того, чтобы лепить, нужен материал, – ответила она зло. – Там лепить – не из чего. Прилагая почти нечеловеческие усилия, Анжелика оторвалась от своего преследователя, и Роман догнал ее только у бортика.
– Почему? – тяжело дыша, спросил он.
Анжелика долго молчала, переводя дыхание, стряхивая блестящие капли с плеч.
– Нельзя лепить из пустоты. У нее пусто внутри. Там нет огня. Там ничего нет. Ноль!
– Ну, она начала сейчас учиться, – неуверенно сказал Рома. – Может быть, что-то изменится.
«Он сам напросился», – задавила в себе остатки жалости Анжелика.
– Да загляни ей в глаза! Там только страх – и больше ничего! Ты сам-то веришь тому, что говоришь?
Анжелика увидела, как медленно гаснут Ромины глаза, как никнут плечи.
– Если честно, то нет, – тихо ответил он.
* * *
Ромкин сейф теперь как магнитом притягивал Катю. Почти каждый день она улучала минутку, чтобы открыть тайник и окинуть быстрым взором сложенные стопкой бумажки – не появилось ли чего новенького. День за днем все оставалось без изменений, пока, наконец, выдвинув привычным движением ящик, Катя не вздрогнула от неожиданности: прямо на нее с фотографии смотрела безумно красивая женщина. Руки у Кати дрожали, когда она вынимала глянцевый лист, а под ним был еще один, и еще. На первый взгляд, на снимках были запечатлены три разных человека, но стоило Кате чуть приглядеться – и она поняла, что это одно и то же лицо. Катя бессмысленно перебирала фотографии, перекладывала их со стола в ящик и обратно, не в силах оправиться от шока. Прошло, наверно, минут пятнадцать, прежде чем она смогла трезво оценить снимки. На том, который она увидела первым, прекрасная незнакомка с темными, гладко зачесанными назад волосами была снята в мехах и золотом колье, на полных губах играла надменная улыбка, и чуть раскосые зеленые глаза были вызывающе прищурены. На втором снимке роскошные волосы девушки были распущены, подсвечены сзади цветными лампами, и она придерживала их небрежным движением вскинутых рук, приподнимая, взлохмачивая. Длинная черная майка оставляла целиком открытыми голые ноги – бесконечные ноги фотомодели. Вульгарно накрашенные глаза и губы делали героиню снимка абсолютно непохожей на ту, первую. Последняя фотография представляла собой ту же самую красотку, только в обличии девочки-подростка. Лицо без тени косметики, смешная прическа, приоткрытый пухлый рот, наивный взгляд… Анжелика-Аня (а Катя не сомневалась, что это была она) стояла на коленях перед деревянным мольбертом, в коротенькой расклешенной юбочке, в разноцветной жилетке, оставлявшей открытым живот, и пальцы босых ног смешно топорщились, как у Шурки, когда он спал. Снимки были сделаны явно фотографом-профессионалом, героиня их как будто сошла с обложки модного журнала, и была она (хамелеон!) везде разной, но везде удручающе красивой, и тайное удовольствие от собственной власти над мужиками таилось в уголках губ. Это был крах, крах для Кати. Даже в самых страшных снах не могла она предположить, что ее соперница ТАК красива.
Катя вновь и вновь перебирала фото, пытаясь найти хоть какие-то изъяны в облике этой «психологини». Напрасно. Возможно, фотограф постарался, возможно, визажист… Казалось невероятным, что вот эта кукла – не знаменитая фотомодель, а какой-то там заумный психолог (если Ромка не врет), казалось невозможным, что это безупречное чудо могло заинтересоваться Катиным мужем. «У нее пустые глаза, – отметила Катя (нужно же было найти хоть какой-то минус!), – пустые, холодные и зеленые, как у кошки. Пустые глаза и злой излом губ. Она…» Сама не понимая, что делает, Катя вытащила альбом с летними фотографиями и, содрогаясь от собственного кощунства, к каждой Анжелико-Аниной фотографии приложила фотографию мужа. Нет, это было абсолютно нереально – они не смотрелись вместе. Просто люди из разных миров. С разных планет. Ничего общего. Вот она, Катя, она так уютно и по-домашнему глядится рядом с мужем, они так подходят друг другу… А эта – чужая…Чужая и блестящая. Катя вдруг почувствовала бешеную зависть к этой женщине, к ее красоте. За что? За что и почему? Холодная, надменная Снежная Королева – почему она так красива?
«Последний раз посмотрю – и все, спрячу», – сказала себе Катя и закрыла глаза. Потом открыла их вновь – и неприятный холодок пополз по спине. Она – чужая, блестящая, и если Ромку поставить рядом с ней… если вообразить, что они стоят рядом, то блеск этот, свет этот падает и на Ромку и озаряет его своим холодным величием. «Рядом с ней он смотрится гораздо лучше, чем со мной, надо признать, – как во сне, подумала Катя, холодея от одной этой мысли, и повторила вслух, не веря самой себе: – лучше, чем со мной».
* * *
И все-таки Анжелика привыкла. Все уютнее Рома вписывался в ее жизнь. Заполняя собой все выемки, все пустые места. Постоянными своими звонками, мальчишеским голосом в телефонной трубке уплотняя временные промежутки. Жизнь становилась гладкой, накатанной, без необъясни-мых провалов. Звонил, назначал встречи, смотрел влюбленными глазами, водил по клубам-ресторанам. Времени думать не оставалось. Даже малышка Катенька иногда надувала губки: «Мама, ты со мной реже стала бывать». Да, занимал собой уже и выходные частично, стремился втиснуться во все ниши. Более того, Анжелика начала замечать печальную тенденцию: она все чаще отказывалась от других развлечений и встреч, чтобы пообщаться с Ромой. С подругами стала редко видеться, с работы порой убегала в самый ответственный момент… Не из-за любви. И не то чтобы по страсти, хотя какое-то такое животное притяжение существовало, тяга взбесившихся молекул, чувственный каприз. «Я могу позволить себе эту слабость», – говорила Анжелика самой себе.
Но пока еще она была сильной. Ее подкачанное, твердое тело, закаленное в сексуальных боях с вполне достойными соперниками, оставалось жестким и гибким, и таким же жестким и гибким пока оставался ее ум.
Но кое-что в их романе продолжало смутно раздражать ее. Она старалась не думать о подобных вещах: это же все ненадолго, это же все не навсегда, это временно, это чтобы Сашу забыть… нужен же кто-то личный для души и тела. Кто-то собственный. Впрочем, Рома не был ее собственностью, ведь существовала же Катерина.
* * *
К приходу Романа Катя приготовила роскошный ужин. Паровые котлеты с тушеными овощами и сливочный десерт (общее время готовки двух блюд – четыре с половиной часа) должны были свидетельствовать о ее особой любви к мужу. Она даже купила, впервые за два с лишним года, молотый кофе и разыскала на дальней полке запылившуюся и потускневшую от длительного неиспользования турку – дабы сварить настоящий кофе. Однако, появившись дома в половине первого ночи, Ромка от еды отказался.
– Жара такая на улице. Не хочется есть, – мотивировал он свой отказ. Катя готова была разрыдаться.
– Ну котлеты же, – сказала она, демонстрируя мужу содержимое утятницы. – И десерт. Я так старалась.
Однако даже сногсшибательный аромат, исходящий от съестного, не пробудил в Ромке никаких признаков аппетита.
Катя послонялась из угла в угол, глотая слезы пополам с обидой. Муж уселся за компьютер, и весь его внешний вид говорил о том, что он полностью отключился от мира и готов провести за мерцающим экраном всю ночь. Тогда Катя осторожно подкралась к нему сзади.
– Рома, я хотела серьезно поговорить с тобой, – сообщила она.
Муж не соизволил даже обернуться.
– О чем? – спросил он холодно.
– Ты не догадываешься?
– Послушай, я устал, – он резко встал из-за компьютера и произнес фразу, начисто противоположную его предыдущим действиям:
– Я хочу спать.
– С кем? – спросила Катя, содрогнувшись от собственных слов.
– Что? – удивился Ромка.
– С кем ты хочешь спать? – повторила она. – И с кем ты спишь?
– Слушай, о чем ты? – дернулся Ромка.
– Ты прекрасно знаешь, о чем, – Катин голос сорвался на крик. – прекрати обманывать меня! Я все прекрасно понимаю, не надо делать из меня дурочку!
– Даже не пытаюсь, – сказала Ромка.
– Ты можешь, прямо, честно глядя мне в глаза, сказать, что ты мне не изменяешь?
Ромка счел нужным промолчать.
– Я все вижу, – продолжала Катя. – Ты стал другим. Я для тебя больше не существую.
– В этом ты права, – неуверенно произнес Ромка.
Все то, что Катя хотела сказать мужу, плескалось в ней, переливаясь через край, и она уже не могла сдерживаться.
– Ты смотришь вроде бы на меня, но на самом деле мимо меня, – говорила она, задыхаясь. – Ты о чем-то говоришь со мной, ты спишь рядом, ты оставляешь деньги на продукты – но тебя нет со мной. Рома, где ты?
– Я здесь, – сказал он все с той же неуверенной интонацией.
– Нет! – Катя театрально протянула руки к мужу, ей начинало казаться, что она играет какую-то дурную пьесу. – Тебя нет. Ты вспомни, когда мы с тобой в последний раз… были вместе?
– Ну…
– А вот я помню: это было две недели назад. Ночью. Ты был чуть нетрезв. И что самое ужасное – ты назвал меня другим именем.
Ромка покраснел:
– Серьезно? Каким же?
– А что, могут быть варианты? – с издевкой спросила Катя. – Есть несколько женщин, чьими именами ты бы мог меня назвать в постели?
– Нет, – сказал он. – Это твой психолог, верно ведь?
– О чем ты? – спросил Ромка осторожно.
Катя понимала, что своими словами она не оставляет мужу ни малейшей возможности соврать, солгать ей же во благо…
– Ты сказал «Анечка» или еще что-то в этом роде. Некое уменьшительно-ласкательное имя, начинающееся с «Ан».
– Извини, – Ромка развел руками.
– Что «извини»? – опешила Катя.
– Извини. Это случайно.
– Ты спишь с ней, – Катя чувствовала, что проваливается в омут и спасения ложью уже не будет. «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю».
– Да, я сплю с ней, – сказал Ромка просто. – Тебе стало легче? Что-то изменилось от того, что я это сказал?
Катя стояла молча, пытаясь изобразить болевой шок – высочайшую степень изумления, разочарования, презрения и ужаса одновременно. Ромка внимательно изучал ее лицо.
– Я давно знала это, – Катя удивилась, как обыденно звучит ее голос. Как будто они обсуждали кино какое-нибудь или затраты на продукты. – Самое страшное не это. Самое страшное, что тебя уже нет рядом. Я могла бы смириться с твоей изменой, если бы чувствовала, что ты мой. Хоть на сколько-то.
– Да я же живу с тобой! – воскликнул Ромка.
– Твое тело здесь, но мысленно ты с ней. У тебя в глазах – ее отражение.
– И какая же она?
– Она – злая, – сказала Катя убежденно.
– Что? – спросил Ромка с какой-то даже угрозой.
– Она – Снежная Королева, – пояснила Катя, воссоздавая перед глазами великолепно-ледяное лицо. – Она – тот холод, который пробрался в твое сердце.
– Красиво, – усмехнулся муж. – Но ты не права. Ты же не знаешь ее. Это очень милое, чувствительное существо, которое плачет над мелодрамами и читает Набокова.
Катя не знала, кто такой Набоков. И не хотела знать.
– Мне плевать, кого она читает! – закричала она. – Я хочу быть с тобой!
– Так будь, – сказал Ромка.
– Ты не видишь меня! – по Катиным щекам катились слезы. – Сейчас я все делаю для тебя! Я живу для тебя! Ты даже не замечаешь, как я меняюсь! Я учусь в этом чертовом вузе ради тебя! Ты сказал, что тебе не нравится моя губная помада – я купила другую! На сэкономленные деньги, между прочим! Я вот уже две недели каждый вечер готовлю для тебя!
– Спасибо, я это оценил, – сказал Ромка. – Очень вкусно.
– Рома, посмотри на меня! – в отчаянии кричала Катя. – Обрати на меня внимание! Это же я!
– Я вижу.
– Я знаю, что во многом была не права! Но я хочу измениться! Я уже меняюсь! Ты не видишь этого!
В глазах мужа появилось какое-то подобие сострадания.
– Катя, – сказал он виноватым тоном, – помимо того, о чем мы сейчас говорили, у меня есть работа. И на самом деле, вопреки тому, о чем ты думаешь, работа занимает основные мои мысли.
Заливаясь слезами, Катя обхватила плечи мужа. Ее буквально трясло от рыданий.
– Я знаю, – всхлипывала она. – Работа. Аня. Друзья. У тебя есть столько всего, а у меня – только ты. И я даже не знаю, как просить тебя. Рома, может быть, в твоем сердце найдется хотя бы маленький уголок для меня? Мне многого не надо. Маленькое-маленькое местечко для твоей жены?
* * *
Теперь Катя в буквальном смысле слова затаскивала мужа в постель. Иногда преодолевая его сопротивление – не слишком сильное, впрочем. Она догадывалась, на что намекал Ромка в своих упреках к ней – на ее холодность в постели. Она догадывалась об этом и раньше, но теперь… Эта Аня-Анжелика… Глядя на ее фотографии, Катя очень точно представляла себе, чем именно та покорила Ромку. Кате нужно было стать такой же – роковой соблазнительницей. И она начала делать первые успехи. Нет, в ней не проснулся интерес к сексу. Катя никогда не получала удовольствия от физической любви. Ей нравились поцелуи, прикосновения – просто потому, что в этот момент она ощущала, как ЕЕ ЛЮБЯТ – но не более того. И искусственно приобретенная фраза «я хочу тебя» давалась Кате с небывалым трудом. Она повторяла ее перед зеркалом, победив стыд перед самой собой, но всякий раз, произнося эти идиотские три слова для мужа, вся сжималась внутри, повторяя про себя: «Вот черт! Вот черт!», и кривила рот, брезгуя сказанным, если в этот момент, обнимая, Роман не видел ее лица. Катя начала смотреть тайком порнокассеты мужа, желая вызвать у себя некое подобие физического влечения. Она пыталась делать это и раньше, но после первых же десяти минут просмотра врожденная стыдливость побеждала. Теперь же Катя заставила себя смотреть подпольные шедевры из небогатой Ромкиной коллекции и – странное дело – вдруг поняла, что нечто вроде описываемого в любовных романах возбуждения, непонятно-неконтролируемая тяжесть внизу живота начинает посещать ее. Ей было противно и приятно смотреть – но щекочущая новизна никогда не появлялась во время непосредственных контактов с мужем. Катя вызывала у себя перед глазами зрительные образы с порнокассет – бесполезно. Она зажималась, испуг и отвращение сковывали все ее члены. Нет уж, проще было по привычке – просто глядя в потолок, бездумно отдаваться Ромке. Однако теперь Катя освоила новую науку – она стонала, извивалась и кричала, как героини порнофильмов, стискивала мужа в объятиях и царапала ему спину. Ромка был немало удивлен – ведь его женушка впервые начала демонстрировать подобное.
– Что это вдруг в тебе проснулось? – спросил он однажды, отдыхая в полном удовлетворении после удачного секса с Катей. – Раньше ты не любила это.
Катя ответила не сразу. Первой ее мыслью было рассказать о своих киносеансах и сослаться на возбуждение от порно, но она быстро сообразила, что такой ответ может не понравиться Ромке. Ведь это значило, что в значительно возросшем Катином влечении виноват не он лично, а безвестные труженики порноэкрана… И потом, эти кассеты были его маленькой тайной, о которой Катя не должна была знать. Пришлось бы врать про то, что она нашла их случайно, и все равно, вероятнее всего, муж остался бы недоволен.
– Не знаю, – сказала Катя наконец, довольно неподдельно изобразив смущение. – Я вдруг как-то по-другому увидела тебя. Когда я поняла, что могу потерять тебя… – она искоса посмотрела на мужа – верит ли он ее словам? – Когда я поняла это… Ты, наверно, сейчас очень обидишься, но действительно, я уже так привыкла, что ты есть… И тут вдруг увидела, какой ты на самом деле… Такой сильный… У тебя такие мышцы…
Это была неприкрытая лесть. Катя отчетливо сознавала всю тяжесть своего вранья. На самом деле еще никогда Ромка не был для Кати таким чужим. Чужим, мускулистым, похотливым мужиком, который непонятно почему оказался с ней в одной постели. Но именно этого мужика ей обязательно надо было удержать… И единственная надежда была – врать, врать и врать.
* * *
Рома позвонил, когда Анжелика была у Макса. Она расслабленно валялась поперек Максовой постели, потягивая горьковатый скотч со льдом, когда затренькал сотовый. Анжелика лениво выбросила руку к телефону и, убедившись, что это Рома, пошла разговаривать на кухню, перешагивая через разбросанные в большой комнате детские игрушки.
Рома звал ее в Выборг. Прямо сейчас. Стараясь говорить тише, Анжелика отнекивалась: «Я на работе… Я сегодня не могу…»
– Хорошо, – сказал Рома. – Но мне очень хотелось съездить туда с тобой. Давай тогда поедем завтра. Я на завтра отложу поездку.
– Давай, – охотно согласилась Анжелика. – Во сколько?
Входя в большую комнату, она увидела через широко распахнутые двойные двери в спальню фигурку Макса на постели. Он натянул уже свои расклешенные черные кожаные штаны и сидел на смятой простыне, обнаженный по пояс, нервно затягиваясь длинной женской сигареткой. Темные выпуклые соски отчетливо выделялись на бледной груди. У Анжелики засосало под ложечкой, она споткнулась о желтого плюшевого мишку и, едва не упав, опустилась на кровать рядом с Максом.
– Чего грустишь? – преувеличенно весело спросила она.
Макс пожал плечами, коротко улыбнулся, подвинул к ней запотевший бокальчик с золотистой жидкостью:
– Будешь?
Он все слышал. Анжелика, слегка смущенная, отхлебнула виски, перегнувшись через широко раздвинутые колени Макса, потянулась к тарелке с виноградом. Двусмысленная ситуация. С Максом все было давно решено, все разложено по полочкам. Когда-то рвалось, нервы натянутые трещали по швам, молнии и фейерверки всплескивали… Но у Анжелики уже был Саша, а у Макса была пусть нелюбимая, но жена, дети были… И постепенно все улеглось, все стало спокойно и нежно, все свелось к красивому и страстному сексу раз в две-три недели. Все свелось к сексуальному ритуалу, и это устраивало их обоих, и это была почти любовь… Любовь, уложенная в рамки реальной жизни. Макс, нежный и красивый, с прозрачной белой кожей, с угольно-черными волосами и удлиненными, раскосо-восточными глазами, совершенно сложенный, мягкий, гибкий Макс давно был частью ее жизни. Когда Анжелика рассталась с Сашей… да, первой мыслью ее было броситься к Максу на шею, сказать: «Давай будем жить вместе», но это было бы так непорядочно с ее стороны, глупо и нелепо… «На тебе, Боже, что нам негоже», – говаривала в таких случаях давно умершая Анжеликина бабушка. Все страсти улеглись и успокоились так давно, и страшно было что-то менять… Пока старший Максов ребенок у бабки с дедом, пока жена с младшим лежит в больнице… вот она здесь, на квартире у Макса. Она даже знала, что не станет забирать тюбик ярко-красной помады, случайно выскользнувший из нетрезвых рук и закатившийся под кровать… Потом, когда-нибудь, Максова жена найдет этот тюбик, она ведь не красится так ярко, и Макс даже не обидится на Анжелику…В последнее время Анжелика все сравнивала Рому и Макса. Макс, несомненно, красивее; несомненно, роднее; но в душе она уже отдавала предпочтение Роме… Ведь это было так необычно и наверняка так ненадолго… А Макс – это как часть тебя, это навсегда… Это крепче, чем все мужья и любовники…Она осторожно дотронулась до его бедра, затянутого в черную кожу. Макс вздрогнул.
– Что с тобой?
– Ничего, – Макс вздохнул, преувеличенно внимательно рассматривая тонкое колечко на левом мизинце.
– Будем пить?
И осторожно, легко, одним касанием поцеловал ее в губы.
Наутро, в машине с Ромой, Анжелика все вспоминала Макса, его мягкие нежные руки с длинными пальцами, его божественно-точеный профиль, тонко вырезанные ноздри, грустную усмешку… и невольно опять, опять сравнивала Рому с Максом. Здесь – приплюснутый грубый боксерский нос, мясистые яркие губы; там – нежный бледный рот, болезненно изогнутый, изломанный в странной улыбке. Здесь – мощные бицепсы, распирающие узкие плечи пиджака, сильные руки, курчавистая шерстка на широких запястьях; там – длинный узкий торс, заметно расширяющийся лишь к плечам, все ребра можно прощупать, и эта его мания сидеть, широко разведя колени, опершись локтем на правое колено, а в левой руке с надменным и прямым запястьем – тонкая сигарета… «Какая разница, – сказала Анжелика самой себе. – Макс там, а ты здесь. С Ромой». Они были изолированы от всего мира вдвоем в «Опеле», в этой маленькой комнате на колесах, и неслись упрямо вперед по шоссе, мимо желтеющего, зеленеющего, краснеющего пестро-ситцевого леса, мимо выцветшего льна полей и стальной шелковистости небольших водоемов, попадавшихся на их пути. Они были вдвоем сейчас. И в маленьком ресторанчике, увенчавшем карабкающуюся вверх, узкую, вы-стланную серым булыжником улочку, Анжелика наконец успокоилась. Здесь Заграница мешалась с Провинцией. Чужие, холодные, по-скандинавски каменно-скалистые улицы – и накрахмаленные белые скатерти с венчиками, тарелки с надписью «Общепит» и вафельные салфетки в стаканчиках. Тяжелые дубовые стулья, блестящие, начищенные ножи и вилки – и солянка с оливками и сосисками, которую подали на первое. Официантка привычным взглядом угадала в них столичных жителей: «Как там, в Питере?», почти без удивления оглядела расклешенные Анжеликины джинсы и мужскую темно-зеленую толстовку – наряд подчеркнуто непраздничный рядом с парадным костюмом Ромы.
«И пусть, и здорово», – вредно подумала Анжелика, отставляя далеко вбок ногу в тяжелейшем черном ботинке на восемнадцатисантиметровой рифленой подошве. Официантка, украшая тарелками стол, удивленно и грустно посмотрела на Анжеликин ботинок – и отвела взгляд.
Золото листьев под ногами, тихие шорохи, состояние покоя, незаметно перетекшее вместе с Анжеликой в машину. Расслабилась, расползаясь по сиденью, никакие ремни не давили. В отличие от Саши, Рома не настаивал, чтобы она пристегивалась. Ничего не значащие разговоры, расплывчатые, пустые фразы… Но не прошло и пятнадцати минут, как Рома вновь заговорил о своей семье.
– Знаешь, несколько дней назад я совсем было собрался уйти из дома. Собрал вещи. Уже даже знал, куда пойду ночевать и где буду жить, пока не сниму квартиру. И не смог уйти. Жена встала в дверях, глаза испуганные. Огромные. «Я тебя никуда не пущу» и все тут. Я совсем собрался уходить. Не то чтобы мы поссорились или еще что-то. Просто понял, что не могу больше. Проводил тебя, приехал домой и понял, что больше не могу. А она встала в дверях и все тут: «Куда ты собрался? Куда ты уходишь?» Понимаешь, прожить восемь лет с одним человеком… Невозможно вот так сразу уйти.
– Ты все равно уйдешь от нее, – сказала Анжелика. – Не сейчас, конечно.
– Почему?
Иногда он напоминал Анжелике маньяка – вцеплялся в каждую ее незначительную фразу, глаза огнем загорались, выспрашивал все, настаивал, вытягивал из нее какие-то мнения и суждения…
– А ты думаешь, что с ней всю жизнь проживешь? – поинтересовалась Анжелика.
– Я не знаю. Я не могу сейчас решить это. Наверно, мне нужно время. Но почему ты так уверена, что я уйду от нее?
– А ты думаешь, что ваш брак будет продолжаться вечно? Мы уже говорили с тобой на эту тему, – Анжелика вновь примерила на себя интонации работника психологической службы. – Ты будешь подниматься, добиваться чего-то… И ты хочешь, чтобы вот это существо было рядом с тобой, когда ты будешь что-то значить в этой жизни? Я понимаю, что ты ее любишь, но…
– Я ее совершенно не люблю! – запальчиво воскликнул Рома.
Анжелика прокрутила перед внутренним взором запомнившиеся ей глянцевые картинки – фотографии Роминой жены. Эти печальные лошадиные глазки по бокам деформированно-треугольного лица, этот бесформенный, пятном, кровавый рот на серовато-зеленом лице… Гоблин какой-то. Неужели Рома не видит, что внешне его жена – просто урод из циркового шоу? И каким же прекрасным должно быть внутреннее содержание человека, чтобы терпеть такую его внешность, не замечать явной дисгармонии?
