Текст книги "Сказка о Снежной Королеве"
Автор книги: Алина Дворецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
Она вновь металась между реальностью и сном, то проваливаясь в какой-то мутноватый кошмар, то просыпаясь и чувствуя, как холодный пот стекает по спине на простыни. Час ночи. Полвторого. Два часа. Когда она просыпалась, ей казалось, что уже утро, но всякий раз оказывалось, что она спала не более двадцати минут.
Ромка появился очень шумно, как будто нарочно стараясь разбудить ее. Из чувства противоречия Кате немедленно захотелось изобразить спящую.
– Ты бы мог хотя бы потише, если приходишь так поздно? – спросила она наконец, когда портфель мужа с грохотом рухнул в прихожей.
– А сколько времени? – живо отозвался Ромка.
– Вообще-то третий час ночи, – сказала Катя как можно более спокойно. – Где ты был?
– Тебя это волнует? – спросил Ромка как будто даже обрадованно.
– А ты как думаешь?
– Думаю, не очень, – сообщил муж. – Что-то я поесть хочу. У нас есть что-нибудь?
Катя нарочито медленно запахнула халат, радуясь, что наложила вечером косметику.
– Там, где ты был, не кормят? – спросила она, появляясь в коридоре.
– Я ездил по делам, – ответил Рома уже более холодно. – Спасибо, что спросила. Так что можно съесть?
Катя судорожно перебрала в уме содержимое холодильника.
– Если хочешь, я приготовлю яичницу.
– Естественно, хочу, – ответил Ромка жизнерадостно. – А что, кроме яичницы, ничего нет?
– Пельмени «Довгань», – сообщила Катя.
Ромка скривился:
– Нет уж, лучше яичницу. А ты не могла что-нибудь посущественнее приготовить?
«Начинается», – подумала Катя.
– Я не привыкла, что ты ешь по ночам. Утром приготовлю что-нибудь.
По Ромкиным глазам Катя видела, что ему просто лень ругаться – почему-то он казался безмерно счастливым. Пока Катя жарила яичницу, он сидел за столом и улыбался каким-то своим мыслям. Чему-то, что ее, Кати, совсем не касалось.
– Что у тебя за дела были сегодня? – спросила она как бы между прочим.
– Слушай, отстань! – отмахнулся он. – Жарь яичницу! Интересно, почему, например, Оксана Савельева на полторы тысячи рублей в месяц готовит всякие вкусные вещи?
Оксана Савельева была женой Ромкиного однокурсника. Юра Савельев, в отличие от Ромки, в бизнес не пошел – честно служил положенное в рядах Российской Армии.
– Ты мне жена или просто так? – продолжал Ромка. – Чем ты вообще занимаешься?
– Я работаю, деньги, между прочим, зарабатываю, – напомнила Катя.
– Ты меня постоянно попрекаешь этим.
Ромка поерзал на стуле. Лицо его приобрело значительное выражение.
– Я придумал тебе дело, – сказал он. – С сентября пойдешь учиться.
– Учиться? – удивилась Катя.
– Да, – Ромка был очень доволен своей идеей. – На психолога. Мне нужна жена с высшим образованием.
Катя не знала, как реагировать на его предложение. Ей нужно было обдумать это в одиночестве.
– А ты уверен, что я поступлю?
– Пойдешь в платное.
– А деньги? Деньги будут?
Катя не знала, есть ли у Ромки какие-то еще доходы, кроме тех денег, что он дает ей. И если есть, то сколько. Сколько и откуда.
– Наверно, если я говорю, что ты будешь учиться на платном, то я уже подумал о деньгах, – сказал Ромка. – Может, хоть на человека станешь похожа.
– А сейчас я на кого похожа? – ахнула Катя.
– Сидение дома развращает, – пояснил Ромка. – Ты совсем за собой не следишь. Вот что это? – он цапнул ее за полу махрового халатика.
– Халат, – ответила она осторожно и попыталась представить себя со стороны: да, слишком длинный и много раз уже стиранный-перестиранный, совсем ее не украшает. Ну, пусть купит ей другой, если так.
– Сейчас куда ни плюнь – у всех высшее образование, – сообщил Ромка.
– Ну, у женщин не у всех, – возразила Катя.
– Народ даже в банях работает, и то высшее образование имеет, – продолжал Ромка.
– В каких банях? – удивилась Катя. – Кто работает?
Ромка только махнул рукой – что, мол, с тобой, с темной, разговаривать.
– Ну, что с яичницей?
Катя, поджав губы, поставила перед ним сковороду. Бани еще какие-то.
– Слушай, а можно на тарелку? – спросил Ромка.
Катя молча принесла тарелку – и, пока перекладывала яичницу, желтки расползлись желейными лужицами.
– Какого черта? – возмутился Ромка. – Ты можешь хотя бы яичницу пожарить, чтобы яйца не растекались?
– Ты же сказал – на тарелку, – виновато пролепетала Катя.
– Уйди отсюда! – гаркнул Ромка.
Она обиженно развернулась и пошла к двери – демонстративно медленно, но Ромка догнал ее, отрепетированным уже движением оттянул воротник халата и, вывалив за шиворот Кате горячую еще яичницу, ладонью придавил ее к Катиной спине.
– Ты что? – закричала Катя.
Плакать было бесполезно, это было бы просто смешно. Если бы не столь позднее Ромкино возвращение, Катя могла бы даже посмеяться. Но то, с каким остервенением Ромка проделал это! За что он так злится на нее?
– Урод, – сказала Катя спокойно, выходя из ванной.
– Я знаю, что урод, – согласился Ромка, и Катя невольно вздрогнула, увидев, как темнеют и сужаются его серые глаза. – Я имею право нормально питаться дома? Я тебе мало денег даю? Я спрашиваю!
– Нет, – ответила Катя.
– Тогда какого… Задолбало! Задолбало все! Яичницы твои задолбали! Пельмени!
– Не кричи, ребенок проснется, – сказала Катя тихо. Она вдруг почувствовала, как устала от всего этого. От этих бессмысленных разборок. Господи, когда все это закончится? И, главное, как?
– Да задолбала ты своим ребенком!
– Своим? – обалдела Катя. – Он тебе не нужен?
– Мама! – позвал из своей комнаты Шурка.
– Ты не спишь? – спросил Ромка совсем другим голосом.
Шурка появился в дверях комнаты, заспанный, щурясь от света, в старенькой пижамке, из которой торчали тоненькие щиколотки и запястья.
– Почему ты так кричишь на маму? – спросил Шурка у отца басом.
– А ты… Ах, черт! – Рома схватился за голову. – Почему ты не спишь?
– Потому что ты на маму кричишь, – объяснил малыш.
– Это наши взрослые разговоры, они тебя не касаются! Понял? Спи иди давай!
* * *
В воображении Романа Аня была чем-то средним между ангелом и демоном, но существом неоспоримо божественным, волшебным, неземным; ее яркая итальянская внешность восхищала и пугала одновременно. Подобное впечатление произвела на Романа то ли юная Софи Лорен, то ли молодая Джина Лоллобриджида – когда-то в позднем детстве, став первым ярким сексуальным возбудителем. В Ане была Италия – в темно-каштановых, почти черных упругих локонах, своенравно рассыпавшихся по плечам; в ярко-зеленых раскосых глазах, странных, неземных; в упрямом рисунке пухлого рта, волевого и улыбчивого одновременно. На свидание с Романом она пришла в светлом костюме, брюки цвета слоновой кости так плотно обтягивали бедра, что у Романа закружилась голова. Она сидела рядом с ним на переднем сиденье, и длинная темно-красная роза, подаренная Романом, лепестками своими касалась «молнии» безумных этих штанов… А потом, когда они поднимались по длинной лестнице в «Голливудских ночах», он видел очертания ее трусиков сквозь тонкую ткань. Она была так красива! И когда Роман позвал ее танцевать, когда она доверчиво положила свои ладони ему на плечи, он чувствовал каждое движение ее мышц под одеждой – как будто она была голой. Сразу вслед за этим несколько быстрых танцев, один за другим… Аня танцевала божественно, двигаясь резко и грациозно, и Роману так нравилось, что она на полголовы выше его.
– Боже, как кайфово! – сказал Роман, когда они вернулись за свой столик.
– Да, здорово, – согласилась Аня, вытирая бумажной салфеткой вспотевшее лицо.
– Не знаю, может быть, из-за этого у нас все разладилось с Катей. С женой.
– Из-за чего? – удивилась Аня.
– Ну, понимаешь, мы очень давно нигде не были вместе. Ребенок… Она просто трясется над ним. И теща лишний раз с ним не хочет оставаться. Знаешь, мне просто хочется иногда вот так… сходить в клуб, еще куда-то… И дело, в принципе, не в ребенке. Я знаю, что даже если мы пойдем куда-то, вот такого не будет.
– Почему не будет? – спросила Аня, передвинув языком коктейльную соломинку во рту. Она пила «мартини энд сок», любимый Катин напиток… «При чем тут Катя?» – спросил себя Роман.
– Я не знаю, – ответил он. – Не будет. Она другая, понимаешь? Вот мы с ней все новые года проводим вместе. Раньше я как-то не задумывался, но вот последний Новый год… Мы были в большой компании… Она сковывает меня. Мне хочется потанцевать, подурачиться… я же сам еще ребенок.
– Я вижу, – засмеялась Аня.
– С тобой это можно, – сказал Роман. – А с ней не получается. Мне хочется чего-то… чего-то такого… А она сидит с таким видом… Ну никакого праздника!
– Твоя жена не умеет танцевать? – спросила Аня. Скорее всего, ей до лампочки были все эти разговоры о Кате и поддерживала беседу лишь из вежливости… Но Роман уже не мог остановиться. Как будто хотел оправдаться, объяснить Ане, почему он сейчас здесь с ней. Хотя объяснение было одно: безумная, непостижимая Анина красота.
– Умеет, – сказал Роман. – Она не умеет… В ней нет вот такого… веселья.
– Огня? – уточнила Аня, сощурившись.
Роман вздрогнул: это было то, что он хотел сказать, но не мог выразить словами.
– Да, огня, – согласился он.
Аня по-прежнему щурилась, глядя на Романа чуть исподлобья:
– Знаешь, мне один человек сказал одну вещь…
– Что за человек? – нечто вроде ревности шевельнулось в душе.
– Да неважно, – отмахнулась Аня. – Один клиент у нас в бане, если тебе это интересно. Прикольный такой москвич. Мы разговаривали вообще за жизнь, я рассказывала ему про свои отношения с мужем…
– Ты всем про них рассказываешь? – не выдержал Роман.
– Да нет, – она поморщилась. – Нет. Нет, конечно.
– Ну-ну, я слушаю, – сказал Роман. Да, конечно, ведь у нее была какая-то своя жизнь. Боже, ну почему, почему такая ревнивая боль к этой практически чужой женщине?
– И он сказал мне одну верную вещь, – Аня поерзала на своем высоком стуле, шумно допила коктейль. – Что очень часто брак умирает из-за женщины. Когда заканчивается игра. Что вначале женщина, чтобы заинтересовать, чтобы получить мужчину, играет во что-то, и мужчине с ней интересно. А когда женщина его уже получила, то она успокаивается и становится серьезной, нудной. Ко всему так серьезно относится, короче. А мужчины не любят этого. Им нужна игра, что-то такое… Всегда нужно.
– Да, это правда, – согласился Роман. – Вот у нас все это давно умерло. Моя жена слишком серьезна. Вот с тобой мне так хорошо! Ты играешь в это, да?
Аня сделала «страшные» глаза, потом улыбнулась лукаво.
– Да нет. Нет вроде. – Потом добавила задумчиво: – Странно…
– Что? – Знаешь, так прикольно: твою жену зовут Катя?
– Да. – А сына Саша. А у меня мужа зовут Саша, а дочь – Катя…
В машине около Аниного дома они целовались, безумно, страстно, и Роман в эти минуты пожертвовал бы чем угодно в своей жизни – чтобы только обладать сейчас этой женщиной.
– Я хочу тебя, – шептал он, расстегивая на Ане пиджак и стягивая с нее майку. – Боже, как я хочу тебя…
Сквер за домом был, безусловно, удачным местом: тополя склонялись над «Опелем», шумели на ветру… Когда все закончилось и взмокший Роман выбрался из машины, застегивая брюки, огромные серебряные звезды сияли на небе – светлом, не изжившем еще очарование белых ночей. Пошлый, банальный секс в автомобиле, удел дешевых придорожных шлюх, сегодня обернулся волшебством, и это огромное звездное небо падало, опрокидываясь, прямо на Романа, и звезды сияли в волосах его возлюбленной, восхитительной гибкой кошки, которая зевала сейчас и потягивалась на заднем сиденье «Опеля».
* * *
Гладиолусы были огромные, ярко-красные, с прозрачными слезами влаги на восковых листьях. «Спасибо, – сказала Анжелика. – Подожди, я отнесу их домой».
Рома повез ее на Елагин остров. Стуча высокими каблуками тяжелых малиновых туфель, Анжелика прошла с ним под руку по деревянному мостику и поежилась от вечерней прохлады, когда они спустились в парк. Рома снял пиджак, накинул Анжелике на плечи – поверх ее пушистого полосатого пиджачка.
– Вот сюда я бегал по утрам, когда учился в Можайке, – сказал он. – Делал зарядку.
– И зимой? – спросила Анжелика.
– Да, и зимой. Пока не женился. Потом женился, стал жить с женой… Лень стало бегать. Лень утром вылезать из теплой постели. Я и женился-то, наверно, из-за удобства. Чтобы жить не в училище, а с женщиной. Женатым разрешалось жить дома. Это казалось гораздо более удобным, чем целоваться где-то по подъездам.
– Очень странная причина для женитьбы, – заметила Анжелика.
– Наверно, – вздохнул Рома. – Тогда мне казалось, что все это правильно.
Они шагали по зеленым аллеям, деревья отчаянно шумели над головами. Рома крепко держал Анжелику под руку, но голова у него была забита чем-то своим. Анжелика, похоже, нужна была ему как слушатель – не более. Забавно.
Зазвонил мобильник Ромы; он отпустил Анжеликину руку, нажимая зеленую кнопку.
– Да. Привет. Я буду поздно… Дела… Ну не знаю, часов в двенадцать… Пока.
Чертик какой-то озорной шевельнулся внутри Анжелики. В двенадцать? Как бы не так. Может быть, это ее больное самолюбие выпустило свои стальные коготки?
– Вот видишь, волнуются дома, – похвалился Рома.
– Конечно, – улыбнулась Анжелика.
– Знаешь, до сих пор у меня почти не было романов с женщинами, которые… – вкрадчиво начал Рома, вновь беря Анжелику под локоть. – В общем, до сих пор я в основном с проститутками встречался. Мне казалось, это честнее. Не нужно обманывать человека, что-то плести. Что ты не женат или что у тебя с женой все плохо… Я очень не люблю обманывать.
– Но мне же ты говоришь правду? – резко повернулась к нему Анжелика.
– Да. Так получилось. С тобой как-то удивительно легко.
Ей тоже было легко с ним. Ощущение легкости было разлито в воздухе, прозрачное, невесомое.
– Да что ты говоришь?! – переспросила Анжелика весело. – С ума сойти!
Ей почему-то хотелось сделать нечто: подпрыгнуть, побежать по аллее… возможно, даже взлететь. Сегодня Анжелика чувствовала, что ей удается все. Ей абсолютно не нужен этот мальчик, совсем не нужен, это просто игра, и именно поэтому все получается… Смешно.
– Правда, – доверительно сообщил Рома. – Я даже не успел понять, как это все произошло. Мне даже немного страшно.
– Не надо меня бояться, – сказала Анжелика.
Нежные, невесомые тени: это тоже я. Это я, я, я с тобой. Сегодня.
– Не знаю, – покачал головой Роман. – Понимаешь, я привык платить женщине и чувствовать свою безопасность. Это легко. Я уже заплатил. Я могу быть уверен, что она не придет ко мне и не скажет, что любит, не скажет, что беременна, не устроит скандала по поводу того, что я живу с женой, не позвонит мне ночью.
«Ты думаешь, я сделаю это?» – внутренне усмехнулась Анжелика.
– Если я вдруг когда-то позвоню тебе в неурочное время… ну, скажи типа что-нибудь, «а, Андрей Владимирович, это вы, здрасьте, здрасьте».
– Что, серьезно? – спросил Рома.
– Конечно.
– У тебя все так просто, – вздохнул он.
– А зачем усложнять себе жизнь?
– Не знаю. Ты права, я иногда все очень усложняю.
Они повернули обратно; Рома ежился под пронизывающим ветром, но виду не подавал. Анжелике было тепло и уютно в его пиджаке; по идее, воротник пиджака должен был пропитаться запахом ее духов
.– А расскажи, какой у тебя был серьезный роман, – попросила Анжелика.
– Да на самом деле ничего серьезного, – смутился Рома, – но тогда мне казалось, что я ужасно влюблен… Я вел себя, как дурак. Тратил кучу денег, возил ее везде, домой возвращался под утро.
– А потом понял, что все это ерунда, – догадалась Анжелика.
– Да, – обрадовался Рома. – Знаешь, у нее оказались такие запросы… Она все время говорила, что ее мечта – желтый «Форд-Мустанг».
– Понятно.
– Да нет, даже не в этом дело! Наверно, тогда у меня все и закончилось с женой. Моя ей верность. Это было два года назад. Она забеременела… вернее, сказала, что беременна, а потом оказалось, что нет. И представь состояние моей жены. Я возвращаюсь домой за полночь, весь издерганный… Там все было так устроено, эта девочка очень умно меня раскручивала. У нее была неделя задержки, и каждый день был для меня кошмаром. Я тогда не мог представить, что у меня будет ребенок на стороне, а она заявила, что ей нельзя делать аборт, что она будет рожать несмотря ни на что. Она очень хорошо поняла, на какие струнки во мне надо давить. Ну и разыграла все по нотам, там потом ее родители подключились. И вот я прихожу домой и у жены спрашиваю, спросить же, дураку, не у кого: сколько дней может быть задержка? А жена сразу: это от тебя кто-то забеременел? Я тогда свою жену совсем с другой стороны увидел. Мне казалось, она у меня такая совсем девочка беззащитная, ничего не понимает, ничего сказать не может… А она говорит: «Дай мне ее телефон, я ей позвоню и все скажу». Я, конечно, не дал, и она меня выставлять начала. «Уходи», – говорит. Я покидал в сумку кое-что – и к дверям. И вдруг такой окрик: «Стоять!» А потом говорит: «Купи мне пистолет». Я спрашиваю: «Зачем?» А она говорит: «Чтобы твоих шлюх отстреливать». Я ее обнимаю и смеюсь: «Дурочка, тогда лучше меня убей, их-то зачем?» Действительно, меня же не переделаешь.
– Так полгорода перестрелять можно, – ввернула Анжелика.
– Действительно. Я после этого как бы заново влюбился в свою жену. Понял, что ближе ее у меня никого нет. А на следующий день отправились с той подругой в консультацию, и врач сказал: никакой беременности. Так, просто задержка.
После прогулки поехали в «Морган». В затемненном зале ресторана Анжелика расслабилась, вытянула усталые ноги под столом. На сцене расплывчато, дымчато возвышался средневековый замок, освещенный красным и синим, лампы в форме подсвечников слабо мерцали на стенах. Невысокая девушка в соломенной шляпке, в кружевном фартучке поднесла корзину с цветами.
– Букет девушке?
– Не надо, – сказал Рома. – У нас это уже было.
От него веяло упрямым каким-то практицизмом, и на минуту Анжелика почувствовала себя неловко. Ее спутник наверняка из тех, кто не бросает монетки нищим старушкам; Анжелика же, морщась от внутренней боли, выгребала несчастным отнюдь не самые маленькие кругляшки. Ей не нужны были эти цветы. И дело было не в цветах. Просто Рома казался слишком чужим. Чужим и провинциальным.
Ощущение его провинциальности несколько сгладила игра в бильярд, которую они затеяли после ужина. Рома купил час игры, и Анжелика отметила с удовлетворением, что час этот истекает уже после двенадцати. Мягкий свет из опрокинутых светильников нежно поливал травянисто-зеленое поле, разноцветные шары упруго раскатились в стороны от первого удара.
– Ты неплохо играешь, – немедленно восхитился Рома.
Анжелика усмехнулась весело – то ли еще будет! – и эффектно перегнулась через стол, отставив зад, обтянутый замшей малинового цвета. Забив очередной шар, чувственно провела пальцами по сопротивляющейся бархатистости зеленого сукна. Она прекрасно знала, с каким упоением и с каким вожделением Рома смотрит сзади на ее длинную узкую юбку, на стройные ноги, приоткрытые высокой шлицей. Нет, молодой человек, сегодня секса в машине не будет… просто потому, что длинную узкую юбку неудобно снимать в машине.
У подъезда Анжеликиного дома, когда они прощались далеко за полночь, Ромин сотовый опять зазвонил; Анжелика с трудом сдержала победоносную улыбку. Она уже чувствовала странную, восхитительную власть над этим человеком.
* * *
Теперь по утрам Катя частенько просыпалась вместе с Ромкой. Каждый раз, когда муж покидал ее утром, ей казалось, что она может больше не увидеть его. Она вздрагивала, просыпаясь от скрипа матраса, оставляемого Ромкой ей одной. Она наблюдала за ним сквозь полуприкрытые ресницы, за тем, как он потягивался, играя мышцами, как, накинув халат, идет к двери. Если бы Ромка застал ее за этим подглядыванием, понял, что она не спит, Катя, наверно, умерла бы со стыда. Она лежала без сна, пока он мылся и завтракал на кухне, открывала и вновь закрывала глаза, тоскливо разглядывала цветочки на обоях и старалась дышать ровно – чтобы муж ничего не заподозрил. Потом он возвращался в комнату, чтобы одеться – шел к шкафу, даже не взглянув на нее, натягивал рубашку, брюки, приглаживал волосы перед зеркалом… Кате так хотелось, чтобы он просто подошел и поцеловал ее, но она истекала потом от страха, что вдруг он спросит просто: «Не спишь?»
Сегодня, одевшись, он встал на цыпочки и пошарил по верху шкафа, подтянул к себе белую картонную коробку. В этой коробке вот уже несколько месяцев валялся второй Ромкин телефон – GSMовский. Одно время Катя ходила с дельтовской трубкой, а у Ромки был вот этот GSM. Но ей все равно никто не звонил, кроме мужа, и после прошлогоднего осеннего кризиса Ромка забрал себе «Дельту» (ее обслуживание стоило значительно дешевле), а свою трубу засунул в коробку на шкаф.
Ромка покопался в коробке и, закинув ее обратно, причесался, поправил пиджак и вышел в коридор. Катя подождала, пока скрипнет ключ в двери, и кинулась к шкафу. Трубки на месте не было. «Может быть, он решил продать ее, чтобы заплатить за мою учебу, – подумала Катя. – Но тогда почему ничего не сказал мне?» Что-то все это совсем не было похоже на приятный сюрприз. Зачем ему сейчас вторая трубка? Все его друзья давно забыли этот номер…
Катя стояла босиком посреди комнаты, и в груди у нее копилось какое-то странное чувство. Нечто вроде предчувствия – мрачного и неотвратимого. Вторая трубка…
Да, когда-то она носила в своей сумочке маленький дельтовский мобильничек. Просто так, для шика. Иногда Ромка звонил, и, если она была вне дома и успевала услышать негромкий мелодичный звонок, – вынимала телефон, преисполненная гордости, высокомерно посматривая на окружающих. Можно еще было где-нибудь в магазине сделать вид, что набираешь номер, и потом говорить в трубу какие-нибудь пустые фразы. Разговаривать с самой собой, на зависть всем прочим. Это была мечта о другой жизни. Она чувствовала себя бизнес-вумен, и мобильник этот значил для образа леди больше, чем самая дорогая одежда и украшения. Впрочем, ни того, ни другого у нее никогда не было. Может быть, в этом причина того, что Ромка так пялится на чужих женщин. Она же прекрасно знает, что именно ему нравится в них, какие женщины ему нравятся. Уверенные в себе, самостоятельные, одетые с иголочки, глядящие на всю эту жизнь чуть свысока. Да, но ведь всю одежду ей покупает муж, и если он хочет видеть ее другой…
* * *
Эта странная женщина жила совсем другой жизнью, недоступной пониманию Романа. Он пытался вычленить из происходящих с Аней событий (тех, о которых он знал) нечто знакомое, родное; но та жизнь, о которой Аня рассказывала, была пугающе странной и одновременно сладкой, манящей; впрочем, большинство ее привычек были вполне разумны, более разумны даже, чем привычки его собственные или привычки Екатерины. Два раза в неделю Аня ходила на тренажеры и два раза в бассейн, это не считая парикмахера и всяких там маникюрных салонов. Ее холеность, несомненно, была следствием подобного образа жизни; пару раз Роман задумывался о том, как выглядела бы его маленькая, смешная жена, живи она так же. Из всех женских радостей доступной для Кати была только парикмахерская: раз в месяц она подстригалась и подкрашивала волосы до красноватого оттенка, носившего название «бургундский»; пушистая мальчиковая стрижка «паж» и цвет волос при этом оставались неизменными. Ноготки на маленьких своих ручках Катя подстригала сама; раньше Романа до слез трогала их миниатюрность, но период восхищения, увы, закончился слишком давно.
Роман начал посещать бассейн вместе с Аней; мокрые плавки и полотенце он подсушивал потом на работе, чтобы не нести домой. Сколь бы важные встречи ни намечались на утро, он откладывал их без сожаления ради визита в бассейн: внезапно проснувшаяся ревность не давала ему возможности позволить Ане поплавать одной хотя бы раз. Бассейн гостиницы «Москва», лишенный какого бы то ни было намека на дорожки, по утрам кишел сомнительного вида молодыми людьми в узеньких плавках; в глазах Романа любой из них был потенциальным посягателем на Анины прелести. Роман обычно выходил из раздевалки раньше и поджидал свою подругу у бортика; когда Аня шла ему навстречу в голубом купальнике, высоченная, подтянутая, расслабленно вихляя бедрами, казалось, все пловцы мужского пола поворачивали головы в ее сторону.
После одного из таких визитов в бассейн они заехали в его офис, чтобы оформить доверенность на мобильник: Роман решил отдать Ане свою трубку. Это означало, что теперь он сможет связаться с ней в любой момент. Тут его поджидала крупная неожиданность. Под диктовку Романа Аня изрисовала лист бумаги ровными, круглыми буквами, и когда он взял этот лист, чтобы прочитать, в глаза ему бросились фамилия, имя, отчество – Гальченкова Анжелика Владимировна.
– Анжелика Владимировна? – оторопел Роман.
– Да, – кивнула она.
– Аня? – переспросил он глупо; в его-то представлении Аня могла быть только Анной; что-то здесь было не так.
– Ну да, – подтвердила «Анжелика Владимировна», теперь ему надо было привыкать к этому имени. – Проще всего так сократить.
Бросив беглый взгляд в ее паспорт, Роман обнаружил, что, помимо всего прочего, Анжелика Владимировна старше его на целых три года; он-то был уверен, что они, по крайней мере, ровесники. Ему не приходило в голову спросить о ее возрасте, ведь она выглядела моложе его жены, и теперь Роман сидел, пытаясь уложить в голове эту информацию. Положение спас коллега Романа, Борис, появившийся как раз в тот момент, когда Роман силился изобразить на своем лице равнодушную улыбку.
– Ром, ты что, теперь телефонами торгуешь? – спросил Борис весело. – Дистрибьютором заделался?
Представляя свою подружку, Роман опять запнулся:
– Это… Аня, – имя «Анжелика» никак не выговаривалось.
При виде Ани общительный обычно Борис просто потерял дар речи.
Позднее Роман затеял-таки разговор об имени; Аня-Анжелика держалась абсолютно естественно, ничуть не смущаясь. Она сказала, что на работе ее все знают как Аню. «Это другое имя для другой жизни, понимаешь? Я еще надеялась вначале вернуть все то мое с мужем. Я не хотела быть Анжеликой там. Я начала отдельную какую-то жизнь. Как будто я другая. Как будто заново все. Чтобы иметь возможность вернуться в ту Анжелику. Понимаешь?» Он понимал. Понимал, но чтобы переварить все это новое, всплывшее, в общем-то, случайно, ему нужно было время.
* * *
Роман позвонил ей после обеда. Сбиваясь и покашливая в трубку, сказал наконец (Анжелика слышала смущение в его голосе): «Мне тут бутылку вина подарили. Я бы хотел ее выпить с тобой». Анжелика обрадовалась непонятно чему и долго сидела, замерев, в кресле у телефона, бессмысленно думая, что в сравнении с ее бывшим Рома – полное ничтожество.
Они поехали в «Матисов домик» – Анжелика и гостиницы-то такой не знала, хотя относительно расположения городских гостиниц имела представление. Ромин «Опель» долго кружил по Пряжке, в районе психбольницы; Анжелика тихо хихикала, Рома глупо улыбался. Наконец подъехали к высокой решетке забора, за которой красовался хорошенький белый особняк; в вазонах цвело что-то желтое и розовое, небольшой фонтанчик извергался на белые камни.
После коротких переговоров по домофону ладный охранник отворил ворота и Рома припарковал «Опель» рядом с фонтанчиком, между вазонами. Когда он брал ключи на ресепшне, пришла пора Анжелике смущаться – она еще никогда не останавливалась в гостинице с чужим мужчиной. Из всех более или менее приличных ситуаций на ум пришла только одна: американские подростки, снимающие на ночь комнату в мотеле. Анжелика так привыкла жить, играя во что-то, что легко вообразила себя в подобной обстановке – и сразу успокоилась.
Номер был очень уютный и действительно напоминал скорее небольшие европейские отели (в Америке Анжелика не была), чем наши, российские гостиницы. Довольно удачное продолжение секса в автомобиле – тоже не очень-то русского. Рома сам нарезал колбасу, наломал на куски еще теплую курицу-гриль, выложил на тарелки салаты. Бутылка вина возвышалась во главе стола рядом с коробкой дорогих конфет. Нарушая торжественность минуты, Анжелика с первого же глотка отпила полбокала, смачно впилась зубами в курицу. Тут зазвонил Ромин сотовый.
– Твой телефон, – с набитым ртом произнесла Анжелика.
Рома поморщился: звонок пришелся некстати.
– Да?.. Я же сказал тебе, что буду поздно!.. Ну, не знаю… Поздно. Часа в три. Почему ты не спишь? Ложись спать… Я приеду в три… Все, давай.
«Приеду в три» почему-то огорчило Анжелику. Стрелки часов близились к двенадцати, и это означало, что они приехали только ради секса. Покормить девушку – и трахнуть. Анжелика представила, как в три ночи они будут возвращать ключи консьержке, и опять испытала чувство неловкости.
– Это очень неприлично, что она тебе звонит, – сказала Анжелика.
– Да, – согласился Рома. – Я знаю.
Отставив в сторону заляпанный жирными пальцами бокал, Анжелика засунула в рот одну за другой сразу три шоколадных конфеты.
– Конфеты очень вкусные, – мрачно сообщила она.
– Я очень хотел провести этот вечер с тобой, – виновато сказал Рома. – Когда мне подарили эту бутылку, я понял, что хотел бы выпить ее только с тобой.
– Надеюсь, нас больше не будут отвлекать, – сказала Анжелика снисходительно и приготовилась целиком посвятить себя трапезе, но тут запиликал ее телефон.
– Извини, – сказала она, высоко вскидывая брови и молясь внутренне, чтобы это был кто-то из знакомых мужского пола – она уже всем сообщила свой номер.
– Можно Рому? – спросил мужской голос в трубке.
– Вы не туда попали, – медовым голоском пропела Анжелика и подмигнула Роме:
– Тебя хотели.
– Часто звонят для меня? – поинтересовался Рома.
– Нет, пару раз только. И еще раз звонили и молчали. Удивились, наверно, услышав мой голос.
Вновь зазвонила Ромина труба. Анжелика коротко рассмеялась.
– Черт! – стукнул себя по лбу Рома. – Але?.. А, привет!.. Да, я ту трубку отдал… А дома меня нет… Одной приятельнице… Да, очень приятный голос. Она сейчас сидит рядом со мной… В смысле – «развожусь»?.. Нет, с чего ты взял? У нас все хорошо. Просто я отдыхаю… Нет, не забыл. Катерина завтра работает. Я подъеду с Сашкой пораньше, а она потом приедет с работы… Да нет, мы не в ссоре… Что? Очень красивая… Ну, давай.
Надменно улыбаясь, Анжелика подлила себе еще вина.
– Друг напоминает, что мы с женой завтра приглашены к нему на день рождения, – объяснил Рома. – Это он сейчас звонил тебе на трубку.
– Я думала, это опять твоя жена, – издевательски вставила Анжелика. Ей действительно хотелось быть американским подростком. Чтобы самой максимальной проблемой были прыщи на носу, чтобы ее мальчик имел машину и ездил драться с ребятами из соседнего квартала… где-то так она это себе представляла. Ну и, конечно, чтобы этот мальчик был симпатичный… как Мэтт Диллон в «Бойцовой Рыбке» Копполы, или как молодой Том Круз в «Изгоях».
