Текст книги "Пятая Сила (СИ)"

Автор книги: Алина Чинючина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Несколько раз князь ездил в Инатту, в Гильдию. С одним из магов, пожилым и опытным Верреном, Тирайн регулярно переписывался – и, видно, немало ценных советов содержалось в этих письмах.

Из одной своей поездки – малышу Литу было тогда полтора года – Тирайн вернулся задумчивым и возбужденным. Талан не стала расспрашивать мужа; захочет – расскажет. После той поездки маленький многогранник переселился из потайного ящичка на стол.

– Я уж думала, ты забыл про него, – сказала Тала.

– Нет, – коротко ответил князь. – Времени не было. Да и нужды тоже.

– А теперь есть? – она внимательно взглянула на мужа.

– Теперь – есть, – так же коротко ответил тот.

После этого разговора он стал пропадать в башне все вечера, прихватывая и часть ночи. Тала не спрашивала его ни о чем.

В те, первые, годы они часто разговаривали по вечерам, сидя на ступеньках крыльца, или стоя у реки на пристани, или уходя в степь – было у них двоих любимое место недалеко от города. Излучина реки давала какое-то подобие прохлады, росшие у воды три чахлых деревца – подобие уединения. Князь и княгиня уходили из города вдвоем, без охраны; прогулки эти были ценны еще и тем, что давали возможность поговорить с глазу на глаз. Да и кого им было бояться – здесь, в стране, где князя любили и уважали? А разбойники, мародеры, лихие люди за годы княжения Тирайна повывелись.

Часто вспоминали Кервина. Тело было привезено в Инатту, похоронили его с почестями, как героя. Как не хватало его, прежде самого незаметного! Как не хватало его молчания, озорных проделок, доброго, понимающего взгляда. Как часто жалел Тирайн, что нет друга рядом – как помог бы он, как они… как продолжали бы они вместе работать.

Вспоминали и Саадана, но – молча. Каждый сам про себя. Тирайн не хотел тревожить жену – а она наглухо замкнула в себе эту память, понимая, что прошлого не вернешь, и боялась потревожить мужа. Та любовь, то узкое серебряное кольцо стало замком, на который оба закрыли память, чтобы сберечь покой друг друга.

К тому же, оба долго не могли поверить, что Саадан погиб. А когда, наконец, поверили, приняли в себе это, вспоминать открыто было уже слишком тяжело.

* * *

Со времени их свадьбы минуло пять с лишним лет. Маленькому Литу было уже больше года, и Тирайн с облегчением наблюдал, как со времени рождения сына прежнее ледяное спокойствие и молчаливое равнодушие Талы постепенно сменялись жизнью. Смехом, лаской, порой слезами, но – жизнью. Зеленые глаза ее так часто становились теплыми, яркими, живыми, обращаясь на сына.

Внешне Тала почти не изменилась. Фигура ее не расплылась от родов и кормлений, осталась все такой же тонкой и гибкой, косы – такими же пышными и густыми. Правда, от уголков глаз к вискам разбегалась тоненькая сеточка морщин и седая прядь в волосах была хорошо заметна, но это – если приглядываться. Только улыбалась она теперь реже, намного реже.

А маленький княжич был похож и на мать, и на отца одновременно. Яркие зеленые глаза он несомненно взял от Талы, русые прямые волосы – от него, Тирайна. Крепенькая, неторопливая его фигурка очень напоминала фигуру деда, старого князя, а легкий смех похож был на смех Талы в прежние счастливые времена. Но вот от кого он получил упрямый характер, оставалось загадкой – ни в отце, ни в матери не было, кажется, такогоупрямства. Няньки ворчали, Тала улыбалась: выровняется. И потом, кто сказал, что упрямство – это плохо? Уж это-то она знала на себе.

– Как ты думаешь, – спросил однажды Тирайн у жены, – кем он станет? Он будет магом?

Тала задумчиво пожала плечами.

– Все может быть.

– Мне бы этого хотелось. Мы отправим его учиться в Инатту, а потом он сможет остаться там, в Гильдии…

Княгиня промолчала. Хотела ли она для сына судьбы мага? Сама не знала.

– Если он будет магом, – улыбаясь, добавил Тирайн, – пусть он станет Огненным.

– Зачем? – искоса взглянула на мужа Тала.

Он посмотрел на нее очень серьезно и ответил:

– Чтобы закончить работу. Чтобы пробудить четвертый Камень.

Тирайн любил сына, хотя внешне старался не показывать этого. Он был строгим отцом. Впрочем, Лит был еще слишком мал и не слишком нуждался в мужском воспитании. И все-таки невыразимой радостью было для князя таскать его вечерами на плечах; смеяться, когда смеется он; внимательно слушать, как малыш бормочет что-то на своем никому не понятном детском языке. Больше радовался он, лишь уходя в лабораторию...

Но нет, здесь«радовался» – не то слово. Магия… для Тирайна это было как глоток воды в жаркий день. Только тот, кто несколько лет был лишен возможности заниматься любимым делом, поймет его. Одно дело – применять свои опыт и знания на практике, и другое – прикоснуться к тайнам науки. Да, здесь он лишен был почти всех инструментов; здесь он с тоской вспоминал о библиотеках Гильдии в Инатте, но даже те крохи, что успевал уделять магии – и это было хорошо.

Тирайн не таился от жены; от Талы у него вообще не было секретов. Она нечасто приходила к нему в лабораторию, но это был ее выбор. Но в этот день, именно в этот он не мог не позвать ее. Это было их счастье – прежнее, на четверых.

…Они уехали на полторы мили от Руты и остановились у начала холмов. Была середина марта, солнце еще не пекло, как в июле, сезон дождей закончился. Невероятно хороша степь весной; ковер из ярко-алых тюльпанов, перемежающийся зеленью травы – вот что она такое. И небо, небо, неоглядно-высокое, и пересвист птиц в синеве, и ровный ветер, приносящий запах еще сырой земли и весны. Они стреножили коней, отошли от дороги, поднялись на один из холмов.

Это неправда, что Тирайну нужен был именно день – Земной маг не был привязан к времени суток. Но отчего-то именно в середине дня Сила его была ровнее и больше. Именно в это время он чувствовал себя плотью от плоти этой земли, ее сыном, ее частичкой. Тирайн глубоко вздохнул и поднял голову. В весенней синеве не было ни облачка.

Он обвел взглядом землю, эту еще не успевшую стать выжженной холмистую степь, и протянул руку. На раскрытой ладони лежал Камень, тускло мерцал агат в глубине. Серебряные грани поблескивали на солнце. Тирайн глубоко вздохнул и закрыл глаза…

Он стал этой землей, ее песками и ручьями, ее дорогами, ее пылью. Он стал ковром тюльпанов, стал жаворонком, что парит сейчас в вышине, мышью, копошащейся в норке. Он стал корявым деревцем, выросшим в оазисе, стадом овец, табуном лошадей, пасущихся неподалеку, глиной у берега ручья. Он ощутил запах конского помета, свежих стружек, скрип песка на зубах, его глаза запорошила песчаная буря. Он был черным, как земля, желтым, как песок, серым, как камни, красным, как цветы. Он стал этой землей, а она стала – его… Она и была – его.

Невыносимая тишина царила вокруг, когда он произносил давно выученную формулу – ту самую, что произносил когда-то Кервин, что должны были говорить они четверо, каждый для себя. Негромок был его голос, но Стихия слышала его – и отвечала своему магу. Камень на ладони стал тяжелым, едва удержать.

И все было совсем не так грозно и величественно, как было когда-то у Кервина. Не было страха. Просто огромная нежность, хлынувшая в сердце. Просто понимание: это мой путь. Просто радость от того, что и он принадлежит теперь Силе, той Силе, которой служил и будет служить, пока хватит сил. Он никогда не сомневался в том, какую дорогу выбрал, но теперь… Песчаный вихорек скрутился на дороге, взмыл вверх и полоснул по раскрытой ладони. Маленький суслик подбежал и уселся рядом, блестя крошечными глазками. Спикировал из вышины орел. Шевельнулись, скрытые глубоко под землей, рудные и золотые жилы. Тюльпаны склонили к нему гордые головы. Лишь на миг дрогнула земля под ногами – и все стихло.

Это – Сила. Камень на раскрытой ладони замерцал и налился ровным, матовым черным свечением. Это – его Сила. Тепло и покой, разлившиеся внутри, были подобны клочку твердой земли под ногами утопающего.

…Стоя поодаль, Тала смотрела на мужа, и по щекам ее мелкими капельками ползли слезы.

* * *

В один из весенних дней, когда солнце уже успело раскалить землю, а от весны осталось одно название, Тирайн получил письмо. В тот день он собирался уехать на несколько дней – говорили, на юго-востоке идет саранча. Для мага – два дня работы, а для скота – беда. Он был в лаборатории, укладывал в седельную суму то, что пригодится для работы. Стихии ведают, что там за саранча, значит, надо брать с запасом.

Окно было распахнуто, легкий ветерок, колыхавший занавеси, облегчал жару. Гомонили и перекликались во дворе слуги, где-то смеялся Лит – на днях ему минуло полтора года. Малыш уже уверенно ходил и бегал, и любимым его развлечением теперь стало добежать до высокой травы, растущей у ограды замка, и спрятаться, затаиться в ней. Переполох и сердечный приступ нянькам обеспечен. Правда, с пятого раза слуги сообразили, куда прячется непоседливый княжич, и, хоть и без особенной радости, подыгрывали – а Лит смеялся колокольчиком, то и дело выныривая из травы. «Ему и жара нипочем», – с легкой завистью подумал Тирайн, выглянув из окна. Русая макушка малыша отлично была видна сверху. Конечно, так и есть – вон, прячется почти у самых ворот.

Письмо… ах да, письмо! Сначала князь с удивлением вглядывался в незнакомый и словно смутно знакомый почерк. Кто это мог быть, от Веррена весточка пришла на прошлой неделе. Но потом… потом он вспомнил, кому принадлежали прежде эти летящие строчки. И подумал, что, наверное, это жара играет с ним скверные шутки.

Молча упал он на стул, благословляя Стихии за то, что рядом нет жены. И только спустя несколько минут, задернув легкую штору, дрожащими пальцами вскрыл конверт.

Через час ему удалось взять себя в руки. Тирайн спокойно вышел, кликнул слуг, приказал приготовить лошадь – он уезжает вечером, и не на юг, а в Инатту. Саранча подождет. Сам собирал вещи и с тайной радостью думал, что руки уже не дрожат и голос не срывается, значит, все хорошо. Сумел так же спокойно поцеловать жену, чуть удивленную внезапной переменой поездки, и объяснить: Веррен просит приехать, почему такая срочность – неясно, а впрочем, вряд ли его не будет долго. И только отъехав от города на несколько миль, остановился, спешился… и долго стоял, глядя на закат, пересыпал в пальцах песок. Силы великие, неужели это правда?

Он скакал без отдыха, зная, конечно, что не увидит того, кого надеялся увидеть. И боялся этой встречи – не меньше, чем ждал ее. Встречный ветер трепал волосы, холодил разгоряченное лицо. Кого он встретит, кого? Явно не прежнего веселого мальчика, с которым они вместе смеялись, работали, спорили, любили… одну девушку на двоих. Да уж, смешнее и нелепее не придумаешь. Познакомьтесь, это моя жена. А должна быть ваша жена. Если Саадан захочет дать ему в морду, он будет иметь на это право. И никакие отговорки вроде «мы не знали, что ты жив» не будут иметь силы.

Северную границу он пересек быстро и без проволочек – князь все-таки. Инатта, родная, тоже родная страна. Сразу стало прохладнее, и было видно, что здесь весна в разгаре, но все-таки не лето. Ему не нужно было заезжать вглубь страны, путь его лежал в маленький пограничный город. Почему Саадан назначил встречу здесь? Не хотел привлекать внимания? Не хотел утруждать друга долгой дорогой? С него станется. Но, Силы, как, почему, почему стала возможной эта встреча?! Неужели они все-таки ошиблись? Страшно, невозможно ошиблись…

Маленькая гостиница в центре маленького города была дешевой и скромной. Отчего именно здесь – Саадан беден? Но хозяин, у которого Тирайн осведомился, в какой комнате остановился маг Воздуха, поклонился ему так почтительно и так любезно проводил его до комнаты постояльца, что сомнений не оставалось – плата за это убогое обиталище была непомерно высокой, и расчет произведен с небрежностью, показывавшей – этот человек достоин лучшего. Иначе с чего бы так стелиться перед проезжим иностранцем хозяину пусть небогатой, но единственной в городе гостиницы?

На короткий стук в дверь изнутри раздалось негромкое:

– Открыто.

Коротко выдохнув, Тирайн шагнул через порог.

Он поднялся ему навстречу из-за стола и встал спиной против света, этот высокий светловолосый человек в темной одежде. Поэтому Тирайн не смог сразу разглядеть его – солнце било в запыленное окно. И он остановился посреди комнаты, растерявшись – потому что не знал, ни что сказать, ни как сказать.

А человек шагнул к нему. И негромко и просто проговорил:

– Здравствуй…

Они обнялись и какую-то долю секунды стояли так, не разжимая объятий. А когда Саадан отстранился и так же негромко выдохнул «Тир…», у Тирайна вырвалось:

– Прежний…

– Нет, Тир, – усмехнулся Саадан. И добавил, помедлив: – А ты… почти прежний.

Они расцепили сжатые ладони и какое-то время молча смотрели друг на друга. Потом Саадан кивнул на придвинутые к столу простые стулья с деревянными спинками:

– Садись уже…

Это был сон, это не могло быть правдой. В окно снаружи било солнце, гвалтливо орали на улице воробьи. Это сон. Они не верили, не верили, не верили – в то, что мертв тот, кто не мог быть мертвым, не должен был погибнуть! А вот теперь он вернулся – и в это опять не верится. Совсем.

Потому что тот, кто сидел перед ним, прежним Сааданом быть не мог никогда.

И дело даже не в том, что он изменился внешне, дело в том, какон изменился. Светлое, улыбчивое прежде лицо стало жестким и спокойным, и таким же спокойным и холодным стал взгляд серых – как сталь, а прежде они были серебряными – глаз. И улыбка стала скупой, и волосы выцвели, словно их пеплом присыпали. Только в улыбке этой порой мелькало что-то прежнее.

– Ты позвал меня, – сказал Тирайн. – Я приехал.

– Спасибо.

– Я не мог не приехать.

Опять молчание. Их разговор изобиловал паузами, отчуждением, молчанием… таким непривычным, не нужным прежде молчанием.

– Вина? – Саадан поднялся – так же легко и стремительно, как раньше, поставил на стол два бокала. Вино было золотисто-медовым, тягучим… и легким, словно глоток солнца. Того, прежнего, солнца. И это оставалось единственным, что связывало их – теперь.

– Как Тала? – спросил Саадан спокойно, пригубив из бокала.

И Тирайн увидел, что спокойствие это не показное, не внешнее. Все прошло. Сгорело, развеялось золой по ветру. И можно говорить без утайки. И так же спокойно он ответил:

– С ней все в порядке.

– Вы поженились?

– Да, – только на одно мгновение запнулся он, а потом договорил: – Мы думали, что ты погиб.

– Я знаю, – кивнул Саадан.

– У нас сын, – и легкое ласковое облачко скользнуло по его лицу.

– Большой уже?

– Полтора года…

– Молодцы. Поздравляю.

– Спасибо.

– А Кервин? Он… точно погиб?

– Да. Он похоронен в Ледене.

Падали, падали эти ничего не значащие, скупые слова, но что же еще им можно было сказать друг другу?

– Тир, я не за тем позвал тебя, чтобы вспоминать прошлое, – сказал, наконец, Саадан. – Я предпочел бы вообще никогда не возникать в вашей жизни, чтобы не… – теперь уже он запнулся на миг, – чтобы не тревожить вас. Но у меня дело к тебе, Тир. Серьезное дело.

– Говори.

«Зачем мы так, Саа, зачем? Встретились – и словно чужие. Я виноват перед тобой, но, Силы Великие, эта вина останется со мной до конца жизни…»

– Тир, – Саадан переплел и сжал длинные пальцы, чуть вздохнул. – У меня просьба.

– Говори.

Пауза.

– Тир. Отдай мне свой Камень.

– Зачем?! – изумился Тирайн.

– Он нужен мне. Очень нужен, поверь. Я не могу сказать сейчас, это долго объяснять, но… просто поверь. Потом я все расскажу.

– Саа… – Тирайн – растерянный, ошеломленный – пытался подобрать слова и не мог. – Ты что? Ты… понимаешь, о чем просишь?

– Понимаю, Тир. Если б не понимал – не стал бы просить. Но прошу. Отдай. Он очень нужен мне.

– Зачем? – повторил Тирайн.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

– Зачем? – спросил Тирайн снова, тихо, но твердо.

– Для работы. Мне нужно закончить работу.

– Для работы у тебя есть твой.

– Мне нужен еще один. Очень нужен.

– А Камень Кервина? Он ведь у тебя?

– Да, но мне нужен именно твой. Как раз для того, чтобы… – Саадан споткнулся на мгновение, – чтобы подчинить Стихию.

– Почему – подчинить, Саа? – непонимающе и удивленно спросил Тирайн. – Не подчинить, ты же помнишь, что…

– Вот именно, – усмехнулся Саадан. – Ты даже не понимаешь, что я хочу сказать. Тир… послушай. Ты никогда не сможешь добиться того, что смогу сделать я. Я сумел подчинить свой Камень, Сила Воздуха – моя теперь. Водный, который отдал Кервин, почти… – он чуть заметно споткнулся, – тоже почти подчинился. И именно для этого мне нужен третий – твой. Я… у меня больше знаний, больше сил, чем у тебя. Больше возможностей. Даже если ты овладеешь Земным, ты все равно не сможешь сделать то, что смогу я. Пожалуйста, не думай, что насовсем. Я объясню. Я отдам его тебе – потом. И все-все расскажу, что знаю… все, что узнал. Мы закончим работу вместе. Но сейчас – прошу. Отдай. Так будет лучше для дела. Для нашего дела!

Саадан выдохнул. Взглянул… если б это был прежний Саадан, Тирайн сказал бы, что он взглянул умоляюще. Еще секунда – и он бы дрогнул…

Но… радость летящей навстречу родной земли, песок холмов, золотые жилы и речная пойма. Это – отдать?

– Нет, – ответил он.

Лицо Саадана дрогнуло – и затвердело.

– Почему?

– Нет, – тихо повторил Тирайн. – Ты не имеешь на него права.

Воздух между ними накалился и едва ли не звенел от напряжения.

– Имею, – бледнея, так же тихо ответил Саадан. – Это была моя идея.

– Нет. Вспомни!

– Я все помню. Я имею на него больше прав, чем ты. Я знаю больше и больше могу. Я сумею овладеть твоей Стихией. Я принесу больше пользы, владея им.

Тирайн медленно покачал головой и встал.

– Прости, Саа, но – нет, – проговорил он очень устало. – Я не могу.

Поднялся и Саадан. Серые глаза его незнакомо, жестко блестели на худом, напряженном лице.

– Пока я только прошу, Тирайн, – негромко сказал он. – Пока. Жаль, что ты не понимаешь этого. Подумай.

Тирайн обернулся было к нему – и словно споткнулся. Взглянул – изумленно, непонимающе, ошарашенно.

Секунды тянулись, словно смола. Солнечные лучи в окне померкли.

– Я все понял, – ответил, наконец, Тирайн почти весело. – Это все, зачем я тебе был нужен?

Не дожидаясь ответа, он вышел, аккуратно притворив дверь. Шаги по деревянным скрипучим ступеням мучительно гулко отзывались в сердце.

* * *

За десять лет, минувшие с последней войны, в княжестве родились и подросли новые дети. Их было, пожалуй, больше, чем в довоенное время – хутора и города звенели от детских голосов. Каждый год, в праздник Середины Лета Тирайн устраивал для ребятни карнавал, и попасть на него старались жители даже самых дальних деревень, готовились загодя, чуть ли не с зимы, вышивая и собирая по ниточкам наряды. Малыш Лит веселился вровень с крестьянскими мальчишками, с детьми ремесленников, и это был, пожалуй, единственный день, когда Мира не ворчала на маленького княжича за неподобающее поведение.

Три дня, с раннего утра до позднего вечера, в настежь распахнутые ворота столицы стекались толпы народу. На площади возле ратуши кувыркались циркачи, плясали над пологами куклы, пели менестрели, танцевали актеры. Вся эта буйная братия съезжалась, сходилась, стекалась в Руту заранее, за несколько дней, а то и недель до праздника, и везли они с собой все самое лучшее, что было. Трактиры и гостиница бывали переполнены, музыка и смех, летящие из открытых окон в жаркую летнюю ночь, не смолкали до рассвета. Ленты и бусы, цветы, медные монеты горстями сыпались к ногам актеров на брусчатку мостовой.

Огородники выставляли на продажу лучшие овощи с грядок – огромные, пузатые, важно подбоченившиеся помидоры, носатую морковь, яблоки – такие, что пахли цветами; как умудрялось вырастать все это в жарком, засушливом климате? Цветочники, разодетые и тщательно причесанные, торговали сумасшедше красивыми букетами – все, что только может рождать южная их земля, все буйство красок и радости словно лучилось: смотрите, это жизнь, что может быть ее краше?

Заканчивался праздник большим карнавалом. Арлекины и Пьеро, рыцари и Прекрасные Дамы, пастушки и принцы, смеясь, большой колонной в сумерках проходили от дворца князя до городских ворот. Малыши таращили с рук родителей уже совсем сонные глазенки; ребятня постарше вставали в самую середину колонны, и актеры совали им леденцы и пряники. Потом молодежь – те, кто хотел, – до утра танцевали на площади…

Они как раз готовились к празднику, когда на взмыленной лошади, задыхаясь, примчался с южной заставы гонец. Войско князя Реута подошло к границе…

– Все это немного странно, – задумчиво проговорил Тирайн. – Или я чего-то не знаю? Ну, не совсем же глупый Реут, не может же он не понимать…

Тирайн стоял у окна и, задумчиво глядя в вечереющее небо, вертел в руках изящный ножичек для разрезания бумаги. Тала с вышивкой в руках удобно устроилась в глубоком кресле возле книжных полок.

– Ведь не может же он не понимать, – продолжал Тирайн, – что силы его и наши несоизмеримы. Да, собственно, он же потому и не трогал нас до сих пор.

Это была правда.

– Откуда он взялся? – спросила Тала, не поднимая головы от вышивки. – Кто он такой, ты знаешь?

Он вынырнул словно ниоткуда, из темноты, из мутной воды, из грязи, поднятой на поверхность развалом Криштской империи. В сущности, каждое из образовавшихся тогда лоскутных государств вряд ли долго могло бы в одиночку противостоять набегам друг друга. Не оттого ли шесть лет назад пришла в голову князю Реуту идея собрать княжества – снова в единый кулак? Впрочем, не будь это Реут, на его месте мог бы оказаться – спустя несколько лет – еще кто-нибудь такой же догадливый.

Нищий, наглый и вечно голодный – так отзывались о Реуте соседи, признавая при этом его военный талант. За шесть лет он сумел подчинить себе пять княжеств, окружив Таннаду полукольцом. Кого только не было в его пестрой армии, на каких только наречиях не говорили они – хищные, верткие, словно ласка, наездники, могущие на полном скаку снимать стрелой орех с верхушки дерева. Они не признавали силы ничьей, кроме своей, и не ведали жалости.

В стычке с именно его войсками погиб князь Раудан, старший брат Тирайна, и хвала Силам, что Таннада быстро получила нового князя, не просто князя – мага. Реут быстро отошел и больше не тревожил Таннаду набегами – до поры. В сущности, не так уж велик был численный перевес, наоборот – армия Реута уже превосходила числом и умением дружину и ополчение Тирайна. Но связываться с магом, да еще боевым, Реут пока не рисковал. Это давало Таннаде какое-никакое, а преимущество и уверенность в завтрашнем дне, пусть и шаткое.

И вот – пожалуйста…

– Кого ж он себе на службу поставил? – размышлял вслух Тирайн, вертя в руках ножичек для разрезания бумаги. – Воинов несть числа?

Тала опустила вышивку на колени и взглянула на мужа.

– Толку-то гадать теперь…

– Да, – согласился князь. – Впрочем, особенно сильно я не тревожусь. Вряд ли он решится напасть – не настолько же глуп. Ну, а если даже… отобьемся. Стены у города крепкие, не в первый раз, выстоят.

* * *

Следующим вечером Тала долго не могла уложить сына. Маленький Лит (не так давно ему исполнилось три) все порывался достать из шкафа игрушечный меч – он ведь тоже хочет воевать. Он поедет с отцом, он уже умеет сидеть верхом, и без него в войске князя ну никак не обойдутся. После долгих уверений, что без Лита войско, конечно же, никуда не уйдет, и папа обязательно возьмет его с собой – но только утром, Тале удалось, наконец, успокоить сына.

Когда мальчик уснул, хмуря светлые бровки и сосредоточенно сопя, Тала осторожно укрыла его одеялом и долго стояла у кровати, глядя на маленькое суровое лицо и воинственно сжатые кулачки. Малыш, малыш… счастье, что ты еще мал, но ведь это не навсегда. Что станет с тобой, когда ты вырастешь? Зачем вообще рожать сыновей, если рано или поздно их отберут у тебя и отправят воевать – туда, где нет смысла, в войне вообще нет смысла, и если бы только была ее воля… Если бы женщины всей земли встали против своих мужчин и не пустили бы их туда, где свистят стрелы и встают на дыбы кони… хватило бы у них власти удержать этот огромный маховик? Если бы все женщины мира отказались рожать сыновей, если только их отцы не прекратят это бессмысленное убийство друг друга… убийство ради лишнего клочка земли, ради лишних монет, лишних почестей. Зачем, почему? Что им не сидится дома, рядом с теми, кто любит и ждет?

Нет ответа…

Завтра ее муж тоже уйдет. А она останется. И всей ее силы не хватит, чтобы удержать. А впрочем, у нее и силы-то не осталось… Странно, шесть лет назад она сама была такой, любившей и жар схватки, и боевую ярость; тогда – о, тогда она встала бы рядом с Тирайном. Какая же она была счастливая. Какая она была глупая…

Но даже если маленький Лит захотел бы встать на пути отца, вскинул бы к темному небу гроздья ярких искр – не уходи! – смог бы он…

Да ничего он не смог бы. И не станет. Еще десять лет, и он тоже уйдет…

Тала накинула на плечи пуховый платок и, зябко ежась, поднялась в комнату князя.

По лестнице навстречу ей устало сходил по ступеням изможденный, покрытый пылью и грязью человек. Гонец, поняла она. Он поклонился ей, но, кажется, не понял сам, кому кланяется – так был измучен. Сесть и уснуть. Тала помнила это состояние, ей и самой приходилось…

Что ж… если будет нужно, она тоже сядет в седло и возьмет в руки лук. Вот только боец из нее теперь…

Княгиня горько усмехнулась и решительно отворила дверь в комнату мужа.

В кабинете ярко горели свечи, было очень душно. Тирайн стоял вполоборота к окну, и в позе его и осанке было что-то, заставившее Талу вздрогнуть – и рвануться навстречу ему.

– Тир! Что?

Он молчал, не шевелясь, глядя в никуда остановившимися глазами.

– Тир! – она тронула его за плечо – осторожно, бережно, ласково. – Что?

Князь резко вздрогнул, словно просыпаясь, оглянулся. Лицо его осталось напряженным, но ответил он ровно и спокойно:

– Ничего страшного, Тала…

Она знала, что слова эти – ложь, и отошла, села на диван, кутаясь в шаль. И молчала.

Прошло еще несколько томительных минут, и тогда Тирайн заговорил.

– Я получил новые вести с юга. Застава разбита… войско Реута будет здесь через двое суток.

– Мы ведь ждали этого, правда? – тихо проговорила Тала.

– Да, но… Тала… ты не все знаешь.

– Пока что я знаю лишь то, что нам предстоит война, и война тяжелая. Это ты не стал бы скрывать?

– Да…

– Значит, что-то еще страшнее?

Тир помолчал мгновение, потом глубоко вздохнул.

– Может, да… а может быть, и нет. Тала, я тебя очень прошу!

– О чем?

Уходи. Бери сына и уезжай. Уезжайте на север… в Инатту. В Ледене у тебя есть дом, вы еще успеете… уезжайте. Я готов отдать все на свете, чтобы только вы двое очутились в безопасности.

Тир… – она подошла неслышно, успокаивающе коснулась его руки. – Ну, что ты? Ты же сам говорил: мы выстоим, войско нам не страшно… ты маг, мы сможем…

Он с отчаянием тряхнул головой.

– Уезжай, Тала! Прошу тебя! Мне будет легче сражаться, – полушепотом вымолвил князь, – если я буду знать, что вы оба живы – и в безопасности.

Негромкий стук в дверь прервал их. Тирайн обернулся. Тала отошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу.

Князь… – голос нового гонца был глухим и прерывистым. – Войско князя Реута остановилось на расстоянии дневного перехода от города. Завтра они будут здесь.

Дорога на север охраняется? – спросил Тирайн спокойно.

Нет, – гонец опустил голову. – Часть их воинов обошла нас с флангов. Путь к Инатте отрезан.

Тала обернулась и – почти весело – взглянула на мужа.

Ну, вот и все, – сказала она, улыбаясь. Легко подошла к нему, коснулась губами щеки мужа. – Может, и лучше, что мы не уехали – по крайней мере, Лит будет под защитой городских стен.

Тирайн обернулся к гонцу.

Благодарю. Вы свободны. Выспитесь… можете остаться здесь. Скоро здесь всем хватит работы.

Поклонившись, тот вышел.

Тир… – она погладила его по плечу. – Я не стану тебе говорить, что все обойдется. Но... мы победим, ты же знаешь.

Тирайн слабо улыбнулся, взял руку жены и поцеловал тонкие, холодные пальцы.

– Ты можешь сказать мне, что еще случилось? – спросила княгиня, пристально глядя на мужа. – Я ведь вижу. Войну мы ждали уже давно, и это не заботило тебя – так. Что-то случилось за тот час, что я была с Литом. Ты скажешь мне?

Тирайн помолчал.

– Тала… С войском Реута идет маг огромной силы. Вот почему… теперь он уверен в победе. Нам не выстоять.

– Но…

– Подожди. Этот маг… – он коротко вздохнул, – это Саадан.

– Что? – переспросила она, еще не понимая и не вслушиваясь.

А потом – замерла, уронив руки. И не сводила с мужа огромных глаз, ставших враз темными и неподвижными. Стена. Стена враз выросла между ними, темная, сплошная. Прошлое. Прошлое, ставшее настоящим.

– Это Саадан, Тала, – повторил Тирайн, глядя на нее.

– Ты знаешь точно? – спросила женщина. Пальцы ее шарили по груди, стягивая, стягивая у горла пуховый платок, точно пытаясь защититься от чего-то; лицо стало очень бледным и строгим.

– Да…

– Значит… он жив?

– Да… – слова Тирайна падали, как сухие листья – вразнобой. – И я… был бы очень рад, если бы… Не понимаю, как это могло случиться, как и почему Саадан стал служить этому… Реуту. Но теперь это уже неважно, и боюсь, что правды мы никогда не узнаем.

– Он жив, – повторила она, поправляя медную прядь у виска, и пристально взглянула на мужа. – И ты это знал.

– Да, – тихо ответил князь, не отводя взгляда.

– Как давно?

– Полтора года, – он помолчал. – Помнишь, я уезжал в Инатту прошлой весной? Он прислал мне письмо, просил о встрече. Я приехал, – князь говорил спокойно и ровно. – Мы встретились. Он просил меня отдать ему Камень.

– Зачем?

– Сейчас это не важно, Тала…

– Ты отказался?

– Я отказался.

Тала всхлипнула сухо, без слез, уронила руки.

– Почему?! Почему ты не сказал мне, что он жив? Почему? Как ты мог… как же ты мог молчать, Тир!

Тирайн шагнул к ней – женщина отшатнулась.

– Тала… Если бы я рассказал тебе, это… ничего не изменило бы. Но ты мучилась бы все это время… и мучила и меня, и… и его. Прости.

Между ними повисло молчание – как темная вода, заливающая омут стылой осенью.

– И что же теперь?

– Теперь он снова просит… нет, теперь уже требует. Если мы отдадим ему Камень, он уйдет. А без него Реуту никогда не взять город.

Громко пробили часы. Полночь.

– Тир… Если без Камня – ты удержишь? Ты сможешь?

Тирайн долго молчал. Потом ответил тихо и честно:

– Не знаю.

Снова повисла тишина.

Наконец, Тала заговорила; очень спокойным был ее голос.

– Что же, пусть. Тир… это ведь ничего не меняет, верно?

Князь не ответил. Взгляд его был устремлен в темное окно; что-то он старался разглядеть там, в сплетении ветвей и ветра.