Текст книги "Поведение — двойка"

Автор книги: Альфред Бётхер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

IV. Солнце над Берлином

В воскресенье вся семья была в сборе. Отец поливал из шланга яблоню. Мать, полулежа в шезлонге, читала иностранную газету. Рядом с ней стояла корзинка со штопкой, в которой лежали носки Андреаса. Андреас устроился в шезлонге отца. То и дело заглядывая в книгу «Макс и Мориц», он скреплял крест-накрест две веревочки и привязывал к их концам кусочки хлеба. Погода была как на картинке в детской книжке – солнце светило, яблони цвели изо всех сил. Скворчата высовывали свои клювы из скворечника и орали, требуя червяков. Их родители музыкально одаренные птицы, с трудом переносили этот крик. Они отлетали метров на сто от скворечника, но потом все-таки возвращались назад и, цепляясь за стенки своего домика, совали в раскрытые клювы корм.

– Когда же ты наконец начнешь? – спросила Андреаса мать.

– Что начну, мама?

Она перевернула газету другой стороной, еще немного почитала, а потом сказала:

– Если ты не польешь тюльпаны, их полью я. А тебе придется ходить в рваных носках.

– А они будут клевать, мама?

– Кто?

– Ну, куры?..

– Нет. Не мешай мне, пожалуйста, у меня очень трудный текст.

– А ты вообще-то понимаешь в курах?

– Да.

– Как так? У нас ведь нет кур!

Мать Андреаса и в самом деле не была куриным генералом, как фрау Кронлох. Она была переводчицей и сопровождала иностранных гостей во время их путешествий по городам и предприятиям ГДР. Были ли это советские граждане, англичане, французы, чехи, голландцы или итальянцы – она говорила с ними на их родном языке. На семи языках она рассказывала про пылесосы, веялки, химические составы для опрыскивания растений, про цементные заводы, счетные машины, птичьи фермы и всякие другие вещи. Ей надо было много читать, чтобы обновлять запас слов. Она читала про все, в том числе и про кур.

Андреас положил на траву свой веревочный крест и сказал:

– Если бы я был курицей, я бы клюнул. Ведь веревку в траве не видно.

Мать опять перевернула газету и ничего не ответила.

– Мам, ну почему они не будут клевать?

– Господи, да оставишь ты меня в покое со своими курами? Поезжай к бабушке и подложи эти свои шнурки ее курам, вот и увидишь, станут они клевать или нет!

Она отложила газету, взяла лейку и пошла к водопроводному крану.

Андреас побежал за ней, хватаясь за лейку и крича:

– Ведь, кажется, я должен поливать, если не ошибаюсь!

– Я тоже так считала, но теперь поливаю я. Отпусти, пожалуйста, лейку и иди играй со своими веревочками.

Андреас остановился. У него даже слеза выкатилась из одного глаза от обиды.

Но вдруг он вспомнил что-то очень важное.

Он подошел к матери, которая уже поливала тюльпаны, и сказал:

– Завтра нам надо принести с собой в школу по три марки [1]1
  Марки и пфенниги – денежные единицы ГДР.


[Закрыть]. Фрау Линден пойдет с нами в театр.

– Ладно, получишь.

– Я люблю ходить в театр. Знаешь почему?

– Примерно представляю.

– Потому что артисты такие красивые. Правда, они красивые?

– Правда, – ответила мать. – Ну, будешь поливать?

– Буду! – радостно крикнул Андреас и ухватился за лейку.

На другое утро в начале восьмого родители Андреаса вышли из дому. Андреас проводил их до калитки. День был такой же, как вчера: тепло и воздух душистый.

– Не забудь надеть цельте носки, – сказала мама. – Завтра к обеду я вернусь.

– До свиданья! Не забудь мешок с тренировочным костюмом, – сказал отец и, нагнувшись, поцеловал Андреаса.

– Не забудь три марки, – сказала мама. И тоже поцеловала Андреаса. – До свиданья!

– До свиданья! – ответил Андреас. – Три марки я уже положил в пенал.

– Когда отходит трамвай? – спросила мама, прибавив шагу. Она уже была за калиткой.

– Тридцать две минуты. Если он пришел без опоздания, – ответил отец, догоняя ее. – До свиданья, сынок! Не забудь запереть дверь!

– Не забудь сверток с завтраком, он около портфеля, – крикнула мама уже с другой стороны улицы.

– Не забудь купить хлеб к обеду! – крикнул отец.

– До свиданья, папа! До свиданья, мама! Мама, а когда ты приедешь? – крикнул Андреас им вдогонку. Они были уже совсем далеко.

– Завтра к обеду! До свиданья!

Андреас бежал за ними к остановке и махал:

– До свиданья!

– До свиданья! Не забудь запереть дверь!

– До свиданья!

Они свернули за угол и исчезли из виду.

Андреас бросился бегом назад, сел в кухне за стол и стал жевать хлеб, читая «Макса и Морица». Вдруг он решил сегодня же вернуть книгу. Он открыл портфель и стал запихивать ее между тренировочным костюмом и учебниками. Но она не влезала. Портфель был битком набит. Пришлось все вынимать и укладывать заново, потому что книга была больше, чем хрестоматия.

Когда укладываешь книги в портфель, надо быть в хорошем настроении – ведь это дело не легкое. И Андреас пел песню, которую он слышал от Детлева Тана:

 
Моника моя родная,
Я другой такой не знаю…
 

Так. Тетрадь для диктантов с подписью родителей (Андреас опять получил пятерку). Теперь учебники, дневник, шесть тетрадей, папка с вырезками, пенал и мешок с тренировочным костюмом. Так. Теперь девяносто пфеннигов на хлеб, сверток с завтраком, ложка и вилка в чехле и огромная книга – «Вильгельм Буш. Альбом». Жаль, конечно, что из всех «сочинений» он успел прочитать только «Макса и Морица».

Андреас укладывал и перекладывал, вытаскивал то одно, то другое, запихивал обратно и пел:

 
Моника моя родная…
Где линейка?.. Я не знаю!..
 

Распевая, он высыпал все из портфеля на стол – может, и линейка высыплется… Красота – сколько места в портфеле! Сколько в нем может всего уместиться, когда он пустой! Надо только изловчиться, Моника! Распевая, Андреас начал складывать портфель в третий раз.

Часы показывали уже половину восьмого.

Прошло еще пять минут – пора выходить. Теперь только начинается настоящий день. Вот это день! Погода – красота! Дорога в школу – красота! Андреас в последний раз взглянул на набитый портфель и увидел, что мешок с тренировочным костюмом все равно не впихнешь. Что делать? Тридцать семь минут восьмого. Андреас отер кулаком пот со лба. Он еще никогда не опаздывал. Вот будет позор, если придется просить разрешения войти, когда урок уже начался! Куда деваться с этим мешком? В руке его не потащишь. По дороге в школу руки должны быть свободны – мало ли что бывает!

Он решил оставить «Альбом» дома.

В дверь позвонили.

Вот здорово! Это мог быть только Ули. Значит, еще только полвосьмого. Времени вагон…

Андреас открыл дверь.

– Да ты что, еще не собрался? – крикнул Ульрих Кронлох. – Уже без двадцати!

– Врешь! Ты ведь всегда приходишь в половине!

– Ничего я не вру! Ты что, еще без носков?

Андреас заметался. Где же носки? Чистые, заштопанные.

– Ты деньги на театр взял? – спросил Ульрих Кронлох. – Ух, я рад! Что там будет в театре, как ты думаешь?

Андреас подтолкнул его к двери:

– Ты что такой зареванный? Опять она тебя вздула?

– Ясное дело. Кровать я криво застелил, ну, она и сдернула покрывало… Твой отец тоже сдергивает?

– Нет.

– А что же он тогда делает?

– Он говорит: «Не забудь застелить постель».

– А если забудешь?

– А я всегда забываю. Кроме воскресенья. Все равно ему некогда проверять. Она тебя палкой?

– Ясное дело. А когда я перестелил, так еще хуже получилось. Стоит над душой – разве застелишь?

Андреас запер дверь и повесил ключ на шею.

Они помчались по переулку Майских Жуков – рядом, не отставая друг от друга. Забавная пара – словно щенок с теленком.

Они уже пробежали мимо телефонной будки, и тут Ульрих Кронлох опять заговорил про театр:

– Я больше всего люблю «Белоснежку», а ты?

– Я – разбойников, привидения и «Макса и Морица».

– А я, когда привидения… у меня прямо волосы дыбом. А у тебя?

Ульрих Кронлох так никогда и не услыхал ответа на свой вопрос, потому что в эту минуту из телефонной будки выскочила его мать, стала посреди тротуара и, уперев руки в бока, заорала:

– Этого еще недоставало!

Она схватила Ульриха за рукав и потащила его назад – туда, откуда они только что прибежали. Она ругалась так громко, что было, наверно, слышно во всех домах, даже сквозь запертые окна:

– Сколько раз я тебе говорила – не смей заходить за Гопе! Не можешь найти себе товарища получше, чем этот дерзкий мальчишка? Иди, иди! Поторапливайся! Вот я тебе сейчас помогу!..

Она толкала Ульриха в спину. Вид у него был виноватый – он знал, что нарушил запрет.

Окна открывались одно за другим. Бабушки, которые не ходили на работу, высовывали головы и прислушивались, вдыхая запах весны.

– Так много хороших, милых детей, от которых ты мог бы набраться ума! Нет! Он выбирает этого нахала! Ну, погоди! Увижу тебя еще раз с ним, ты у меня получишь! Я тебе уши надеру!

– Смотрите, как бы вам не надрали!

Кто же это крикнул?

Фрау Кронлох оборачивается и видит Андреаса, который глядит на нее в упор сердитыми глазами.

– Это ты так дерзишь? – спрашивает она. – Нет, это просто невероятно!

– Я! А кто же еще! Я! Я! – кричит Андреас.

Он чувствует, как по щекам его текут слезы. Бежать отсюда! Скорее! Только бы она не увидела, что он плачет!

Он отвернулся и побежал…

Солнце светило не только над головой Андреаса. Оно светило и над головой его учительницы фрау Линден, хотя жила она совсем в другом месте. Она жила в большом новом доме на берегу реки Шпрее. Из ее окон была видна эта река – мутная вода, над которой стелется дым, темные баржи с разноцветными трубами.

Но, несмотря на серую воду и дым, река сегодня казалась залитой светом.

Дети фрау Линден то и дело смотрели в окно.

Их было двое. Два мальчика. Им надо было поскорее одеваться и завтракать. Но они не слишком торопились. Они глядели вслед загадочным пароходам с яркими трубами.

– Папа, а отчего он идет? – спросил Бодо, который еще ходил в детский сад.

– Не болтай так много, поди-ка сюда! Ты еще даже не причесан! – одернула его мать.

Уве, который уже учился во втором классе, тоже не сводил глаз с окна. Тем временем ногу он, не глядя, старался просунуть в штанину. Но никак не попадал. А когда попал, то оказалось, что не в ту. Тут он крикнул:

– Папа, гляди! Голубая труба! Это польский!

– Тебе колбасу или сыр? – спросил его отец. Он стоял у стола и готовил для всех бутерброды.

Уве задумался, что ответить – «колбасу» или «сыр»?

– Уве! Да наденешь ты наконец штаны? – окликнула его фрау Линден.

– Они кусаются, – сказал Уве. – Я надену короткие.

– Да не кусаются они, ведь это старые! – сказала фрау Линден, взглянув на часы.

– Нет, кусаются, потому что я в трусах!

Тут вмешался отец:

– Я вот тебе сейчас покажу – «кусаются»! Если ты сию же минуту не наденешь штаны… Колбасу или сыр?

– Тогда уж лучше штаны, папа!

Отец и оба сына рассмеялись. И фрау Линден тоже чуть не рассмеялась. Но она сделала вид, что не слышала шутки. Разве сейчас время смеяться? Так она рассуждала и в школе.

Она торопила Уве:

– Мне ведь еще надо перевести тебя через улицу. Поторопись, пожалуйста, я опаздываю.

Когда ребята принялись за бутерброды, фрау Линден смогла наконец подумать о своих собственных делах. Тяжелый портфель уложен со вчерашнего вечера. Но есть еще немало вещей, о которых нельзя забывать: деньги на завтраки для Уве; письмо к его учительнице насчет замечания в дневнике; открытка к матери Клавдии Геренклевер с просьбой заменить фрау Линден на пионерском сборе…

– Мама, а ты в мою ручку чернил набрала?

Фрау Линден набрала чернил в ручку Уве. Она причесала ребят и помогла Уве надеть ранец. Потом нашла зонт и отдала его мужу. И еще дала ему справку из домоуправления. Затем она оделась и посмотрелась в зеркало, думая о ребятах из третьего «А». Потом взяла портфель, авоську, сумку для хлеба и, держа Уве за руку, вышла из дому в окружении всей семьи.

У подъезда они распрощались.

– Ну, до вечера, – сказал фрау Линден ее муж. – Если твои сорванцы будут тебя допекать, не выходи из себя.

– Попробую, – ответила фрау Линден и уже повернулась, чтобы идти, но тут же оглянулась, вспомнив еще что-то: – А ты записку про тапочки не забыл?

– Взял, взял! – крикнул на ходу ее муж, таща за руку Бодо в сторону детского сада. – До свиданья!

– До свиданья! – крикнула в ответ фрау Линден, поглядев на часы.

Она повела Уве через широкую улицу, по которой сновали взад и вперед машины и проезжал трамвай с очень большим номером. Она заметила солнечный зайчик на мостовой, но не успела обрадоваться – ей было жарко от быстрой ходьбы и от тяжелого портфеля. Когда они подошли к трамвайной остановке, она вдруг испуганно спросила:

– Уве, а ты мыл уши?

– Да, мама.

– А почему же они такие грязные?

– А потому что грязь изнутри выходит.

Фрау Линден вытащила из кармана носовой платок и протерла Уве ухо. В это время трамвай объехал круг и, звеня, остановился рядом с ними.

– Мне надо садиться, – с отчаянием воскликнула фрау Линден. – Как же ты теперь перейдешь через улицу?..

– А я бегом перебегу, – заявил Уве.

Но тут его взяла за руку одна женщина из родительского актива его класса. За другую руку она вела свою дочку.

– Давайте, давайте его мне, – сказала она фрау Линден. – Видите, одна рука у меня свободна.

– Большое спасибо! – обрадовалась фрау Линден. – Приструните его, если что.

– Не беспокойтесь, фрау Линден, – сказала женщина. – Он ведь мальчик хороший.

– До свиданья! – крикнул Уве. – А как же второе ухо?

Фрау Линден подбежала к трамваю и успела сесть самая последняя. Она протиснулась между пассажирами и ухватилась за поручень. Она стояла в тесноте, с портфелем в руках, и ей очень хотелось сесть. Она так устала, а день еще только начинался.

– Если бы эта дама не взяла у вас мальчика, трамвай успел бы отъехать, – сказала ей какая-то женщина.

– Да, – ответила фрау Линден. – Я ведь не отпустила бы его одного через улицу.

– Есть все-таки хорошие люди.

– Да, есть, – сказала фрау Линден, и на сердце у нее вдруг стало легко.

Она увидела, что вся улица залита солнцем, а на деревьях зеленые листочки. Она решила сегодня на уроке родного языка поговорить с ребятами о доброте и о том, как это хорошо, когда люди помогают друг другу.

– Я учительница, – сказала фрау Линден своей собеседнице. – И я расскажу ребятам про этот случай. Они обрадуются и будут знать, как им поступать.

– Это верно, – ответила та. – Какая у вас прекрасная профессия!

V. Черный понедельник

Урок физкультуры начался. Слева девочки, справа мальчики. Фрау Линден следила за мальчиками. Она переводила взгляд с одного на другого – они стояли в шеренге по росту: большие, потом средние, а за ними маленькие. Второй от конца – Андреас Гопе. Единственный во всей шеренге без тапочек.

– Опять ты без тапочек, – обратилась к нему фрау Линден.

– Я их забыл.

– Значит, получишь замечание. Запищу в журнал и сообщу родителям. У тебя вообще очень неаккуратный вид.

Андреас попробовал засунуть большой палец обратно в носок.

Карин Кайзер захихикала.

Фрау Линден сказала, покачав головой:

– И как только твоя мама отпускает тебя в таком виде! Дырка у тебя на носке все увеличивается.

– Она меня не отпускает в таком виде! – возразил Андреас.

– Как ты со мной разговариваешь! Ты что, сегодня не выспался?

Ребята засмеялись.

Фрау Линден начала урок.

Андреас делал упражнения без всякой радости. Он все думал: как же это получилось, что он опять оказался в этих носках, а заштопанные оставил на стуле?

Только когда прозвенел звонок и он, надев башмаки, побежал с ребятами в класс, он забыл про эту неприятность. Следующий урок – арифметика. Тут уж ничего плохого не случится.

Андреас любил уроки арифметики. В классе многие ребята хорошо считали, и всегда было весело соревноваться – кто всех быстрей и всех правильней решит задачу.

В начале урока опять назначали дежурных на неделю: кому следить за порядком на переменке, кому стирать с доски, кому убирать класс после урока труда. Андреас поднял руку. Но фрау Линден велела ему опустить.

– Пока ты не наведешь порядка в своих собственных делах, я не могу доверить тебе дежурство. Давай сюда дневник. Я запишу замечание.

Андреас понимал, что такого растяпу, как он, никогда не назначат дежурным. И он решил: «Конечно, не очень-то хорошо со мной получается, но это по справедливости». Он положил дневник на стол учительницы и стал смотреть, какое она напишет замечание – длинное или короткое. Но она отодвинула дневник в сторону и велела ему сесть на место.

Фрау Линден стала объяснять про уменьшаемое и вычитаемое. Ребята раньше никогда не слыхали таких слов, и теперь старались их запомнить.

В такие минуты фрау Линден как бы поднимала класс на новую ступеньку знаний. Она объясняла так весело и интересно, приводила такие примеры, что ребята не только все поняли, но и пришли в хорошее настроение. Андреаса она вызывала дважды. И оба раза сказала: «Правильно!» И каждый раз ему казалось, что она словно погладила его по голове.

На третьем уроке фрау Линден устроила проверку – всё ли ребята поняли. Она диктовала примеры, и каждый должен был подчеркнуть двумя чертами уменьшаемое и одной чертой – вычитаемое. Фрау Линден ходила от парты к парте, заглядывала в тетради и говорила:

– Правильно… Очень хорошо!..

Когда она подошла к парте Андреаса, он пододвинулся поближе к Клавдии Геренклевер – может, фрау Линден заглянет и в его тетрадь? Но она не нагнулась к нему, а только слегка кивнула – мол, у него все в порядке – и пошла дальше. И вдруг она остановилась:

– А где у тебя линейка?

– Забыл.

– Тебе ведь известно, что на уроке арифметики на парте должна лежать линейка? Или тебе это неизвестно?

– Известно.

– Ну что мне с тобой делать? Такой расхлябанности я никогда еще не встречала!

Андреас напряженно ждал, что же она теперь сделает. Он затаил дыхание.

– Что ты смотришь, открыв рот? – спросила она. – Опять я стою тут и разговариваю с тобой и теряю время… Все мы теряем время по твоей милости!

Она перечеркнула красным карандашом все, что написал Андреас и подписала: «Сделать работу еще раз с линейкой!» А потом сказала:

– Получишь отдельное задание на дом. И еще раз записываю в дневник. Если будет третья запись, вынесу тебе выговор.

Андреас почувствовал себя глубоко несчастным. Он заплакал и крикнул:

– Почему? У меня ведь все верно!

– Никто этого не отрицает. Садись.

– Но у меня ведь все верно! – снова крикнул Андреас.

Фрау Линден подошла к столу и сказала очень спокойно:

– Одно из двух – или ты возьмешь себя в руки, или выйдешь из класса.

Андреас сел.

– Я думаю, Андреас, – продолжала фрау Линден, – что ты и сам теперь понимаешь, как справедливо я поступила, не назначив тебя дежурным.

Она сама сказала это слово: «справедливо». Андреас всегда верил в ее справедливость. Он и дальше хотел в нее верить. Он поискал носовой платок и очень обрадовался, что нашел его в кармане. Потом, шмыгая носом, вытер лицо.

На перемене Андреас подошел к фрау Линден, когда она выходила из класса, и сказал дрожащим голосом, сдерживая слезы:

– Если вы хотите знать, почему я оставил дома… Почему я все забыл…

– Помилуй, Андреас, не могу же я выслушивать от каждого ученика, по какой причине он забыл то или это! Эти объяснения заняли бы целый урок. Ты мешаешь нам всем своей несобранностью. Можешь ты взять это в толк? Весь класс ты задерживаешь. Вечно мы из-за тебя теряем время.

– Линейку я положил под мешок с тренировочным костюмом и тетрадь для диктантов тоже…

– Какую тетрадь для диктантов?

– Ну, тетрадь для диктантов по родному языку, которую папа подписал.

– Это ты мне скажешь потом, на уроке. Мне придется подумать, какие принять меры. Дальше так продолжаться не может!

Следующий урок обещал быть очень интересным. Все это заметили с самого начала. Фрау Линден поглядела в окно – куда-то вдаль, через шоссе, по которому несся бесконечный поток машин, через Школьный пригорок, усыпанный одуванчиками, на залитые солнцем дома, сады, на всю залитую солнцем страну…

Потом она повернулась к притихшему классу и сказала:

– Я хочу рассказать вам случай, который произошел со мной сегодня утром. Это пример того, как должны относиться друг к другу люди. А еще я употреблю в моем рассказе некоторые слова, которые называются прилагательными. Про эти слова мы поговорим во второй половине урока.

Фрау Линден начала рассказывать про теплые солнечные лучи, про легкий весенний воздух, про живого, порывистого ребенка, который хотел перебежать дорогу перед большим зданием школы, и про добрую, приветливую женщину, которая перевела его через широкую мостовую.

Когда фрау Линден закончила свой рассказ, она поставила перед классом простые вопросы, на которые даже слабые ученики смогли ответить правильно.

– Теперь напишем на доске: «Легкий воздух», и подчеркнем имя прилагательное. Ульрих, иди к доске.

Ульрих Кронлох поднялся со своего места, словно мишка из берлоги, протопал к доске и написал: «Лехкий восдух». Он подчеркнул прилагательное и сел на место.

Всем не терпелось поправить его ошибки. Андреас поспешно поднял руку.

Фрау Линден хотела бы вызвать кого-нибудь, кто не так хорошо успевал по письму, но она вызвала Андреаса. Она решила его ободрить.

– Здесь три ошибки! – сказал Андреас.

– Три? – удивилась фрау Линден.

– «Легкий» пишется через «г», «воздух» пишется через «з». А еще – воздух тяжелый.

Фрау Линден на секунду застыла. Это выражение было из ее рассказа. Андреас набрался дерзости исправлять смысл написанного… Она не могла допустить, чтобы он подрывал ее авторитет перед классом.

– Нет, вы только послушайте! – сказала она, овладев собой. – Ну что ты плетешь? Всем известно, что воздух легкий. Но тебе обязательно нужно показать себя. Не знаю, каким воздух ты дышишь ты, что он тебе кажется тяжелым. Мы дышим легким воздухом. Ну, кто напишет на доске правильно?

Фрау Линден протянула мел Карин Кайзер.

Андреас почувствовал себя обиженным. Он не понимал, что сам обидел фрау Линден. Почему она над ним смеялась? Он думал, что надо исправить все ошибки, не только грамматические…

Он сидел на своей парте съежившись и все думал о том, почему фрау Линден говорит про вес воздуха совсем не так, как его отец. Кто же прав? Может, отец ошибся? Или это он, Андреас, сделал ошибку, повторив слова отца в школе? Отец ведь говорил, что вес воздуха не дает людям лопаться, как помидоры. Что же это за вес? Такой же… как вот, например, в магазине картошку вешают? Как можно взвесить воздух? И откуда папа знает, что человек лопнет, если на него не будет давить воздух? Разве кто-нибудь когда-нибудь лопнул?..

Пока Андреас размышлял над всеми этими вопросами, урок шел своим чередом. Вдруг фрау Линден оказалась возле его парты. Она отобрала у Андреаса красный карандаш, который он вертел в руках, и сказала:

– Я тебя вызвала! Встань!

Андреас поднялся. Вид у него был мрачный.

– Ну, начинай! Назови мне эти слова.

Фрау Линден отнесла красный карандаш в шкаф и заперла шкаф на ключ.

– Какие слова?..

Андреас ссутулился. Он хотел хоть что-нибудь ответить… Но что отвечать?..

Тогда фрау Линден сказала спокойным голосом, очень тихо:

– За последние полчаса ты ни разу не поднял руку. Ты все играл красным карандашом. Я не потребовала у класса тетради по диктанту с подписью родителей, потому что знала, что ты забыл тетрадь дома. Но тебе, кажется, вообще все равно, что происходит в классе! И ты думаешь, что тебе это сойдет? Ты очень заблуждаешься.

Андреас молчал. Он думал: «А все равно, раз папа сказал, что воздух тяжелый, значит, он тяжелый». И тут раздался звонок. Андреас первым вылетел из класса, чтобы поскорее все забыть.

Началась перемена, почти такая же длинная, как урок. Прямо не перемена, а просто «как будто не в школе».

Андреас бросился в буфет, чтобы занять очередь за горячим завтраком. На завтрак было овощное рагу с мясом. Андреас съел полтарелки и побежал за добавкой. Но добавки не получил. Доев свою порцию, он быстро вытер ложку, запихнул ее в карман и помчался во двор.

Мальчишки из третьего «А» играли сегодня вместе с девчонками.

Игра эта была старая-престарая.

Ее ввел Детлев Тан, увидев, как играют ребята из четвертого класса. Все собирались у забора, отделявшего школьный двор от заброшенного кладбища, где торчало несколько крестов – наверно, еще с прошлого века. Над забором раскинули свои ветви старые деревья – вязы, липы, каштаны. В них жужжали майские жуки. На ветках уже зеленели листочки.

В тени этих деревьев разбойники похищали девчонок и уводили их в «крепость». Когда подошел Андреас, игра была в самом разгаре. Почти все девочки были уже в плену, только Клавдию Геренклевер еще никому не удалось поймать. Она сидела на каменном столбике, и каждому, кто к ней подбегал, говорила:

– Ну, чего тебе? Я вообще не играю.

Когда подлетел Андреас, она вскочила и убежала.

Клавдии пришлось здорово побегать – Андреас несся с быстротой ракеты. Но Клавдия петляла и увертывалась – поймать ее было не так-то просто. Все ребята глядели на них и, когда Андреас нагонял Клавдию, кричали: «Поймал!» Но она опять убегала.

И вдруг она остановилась, повернулась к Андреасу лицом и, опустив руки, сказала:

– Ладно, я пойду, куда ты поведешь. Только, чур, не дотрагиваться!

Андреас доставил Клавдию в крепость. Все-таки ему это удалось! А больше никому из всего класса! Даже Детлеву не удалось!

В эту перемену фрау Линден сидела с фрау Кронлох в пустом классе и обсуждала с ней предстоящее посещение театра.

Фрау Кронлох с большим удовольствием работала в родительском активе. Она представляла на новогоднем утреннике Деда-Мороза и варила на весь класс какао в Международный день защиты детей. Она прекрасно переводила весь класс через улицу, потому что действовала очень решительно и в то же время обращалась с детьми по-матерински. Фрау Линден всегда была очень рада, когда фрау Кронлох вызывалась провожать класс в театр.

– Мы поедем из театра домой как раз в часы «пик». Сесть в трамвай будет почти невозможно. Без вас я вообще не решилась бы ехать, – сказала фрау Линден.

– На этот раз у меня, по правде сказать, нет особого желания сопровождать класс, – ответила фрау Кронлох. – Разве что если мы не возьмем с собой этого грубияна Гопе. Он сегодня утром так нахамил мне, так безобразно себя вел… Скажу вам честно, фрау Линден, если такое повторится, я его просто выдеру. Пусть даже мне придется отвечать перед родителями!

– Ну что вы, фрау Кронлох. Этого я и слышать от вас не хочу. А что мне тогда говорить? Я ежедневно провожу с ним пять часов – с ним и еще с другими, ему подобными. Так что же он натворил?

Фрау Кронлох рассказала, что случилось утром.

– Представьте себе, вот мы все едем в трамвае, а этот Гопе позволит себе такое перед всем народом, – заявила она. – Ну как я буду смотреть в глаза людям?

– Ужасно, – сказала фрау Линден, покачав головой.

Когда начался последний урок, ее решение уже созрело. Она вызвала Андреаса.

Андреас встал.

Фрау Линден перелистала его дневник и сказала:

– Я написала твоим родителям, что ты в последнее время ведешь себя совершенно нестерпимо. Ты получишь выговор за плохое поведение. Кроме того, ты получишь единицу за прилежание. К сожалению, я вынуждена лишить тебя посещения театра. Как я могу взять с собой такого невоспитанного мальчика? Это правда, что ты грозился избить фрау Кронлох?

– Нет, я только сказал: «Смотрите, как бы вам не надрали…»

Фрау Линден соображала, что же ей теперь делать с Андреасом. В классе царила полная тишина, слышно было только дыхание ребят. Наконец фрау Линден протянула Андреасу дневник:

– Возьми.

Андреас подошел к ее столу, взял дневник и повернулся, чтобы идти к своей парте.

– Подожди. – Она положила три марки на край стола. – И деньги возьми. Теперь садись. И не смей больше отрывать нас от работы.

Как только кончился урок, Андреас вскочил.

Он подбежал к фрау Линден, укладывавшей в портфель книжки и тетрадки, и громко сказал:

– Это не я был виноват, что я так сказал фрау Кронлох…

– Что сказал?

– Ну, про уши…

– Опять не ты виноват? Так ты никогда не исправишься! Боюсь, что еще немного – и ты начнешь снижать успеваемость.

Тут Андреас заплакал. Ему было обидно, что его не берут в театр, а главное, он не знал, как ему исправиться. Он пошел к своей парте и стал собирать портфель.

Почти все ребята уже вышли из класса.

Теперь вышла и фрау Линден.

В дверях она еще раз обернулась и сказала Андреасу:

– А возьмем ли мы тебя в следующий раз, это будет зависеть только от тебя самого. Тебе надо исправиться, Андреас. Ты ведь мальчик из интеллигентной семьи… Ты согласен?

Заплаканный Андреас кивнул.

Но хотя он все осознал, он был в полной растерянности.

У инженера Гопе тоже выдался трудный день. Когда у него два месяца назад взорвался «вокзал», ему недолго пришлось искать свою ошибку.

Как мы помним, вместо белой кашицы, которой все так ждали, там появился твердый зеленый ком. Кашица не образовалась потому, что не получился порошок. А порошок не получился потому, что один стеклянный аппарат не сработал. Он оказался испорченным. Находился он в пяти метрах от «вокзала» и был соединен со всем агрегатом, как один из вагончиков длинного-предлинного поезда.

Этот стеклянный аппарат был важнейшей частью всего агрегата – в нем происходило нечто удивительное. И инженер-химик Гопе, и его сотрудники называли этот аппарат «стеклянным дворцом».

Дело в том, что в жидкости, похожей на смолу, содержалось два различных вещества. А чтобы образовать порошок, они должны были соединиться. Но оба вещества ничуть к этому не стремились. Они ненавидели друг друга. Они отталкивались друг от друга и устраивали такие «драки», что даже ученому, химику Гопе становилось страшно.

Для того чтобы соединить эти химические вещества, и придумал инженер-химик Гопе свой стеклянный аппарат. Здесь через них пропускали электрический ток – с виду это было похоже на синюю молнию. Вещества на мгновение как бы теряли сознание, а вместе с ним и взаимную ненависть. В результате этого электрического удара они соединялись, а когда вновь приходили в себя, то оказывались единым веществом.

Это было бы просто чудо, если бы это чудо совершилось. Но тут-то и произошла осечка – чудо не совершилось.

В течение апреля «дворец» три раза возобновлял свою работу, но синие молнии почему-то превращались в потрескивающие искры, а потом и вовсе наступало молчание.

Стеклянный аппарат, который инженер Гопе три раза переделывал, оказался слишком слабым, чтобы много часов подряд соединять химические вещества. Починка аппарата стоила каждый раз очень дорого, а продукции все не было. Но хуже всего было то, что больные люди всё ждали и ждали нового лекарства.

Инженер-химик Гопе с горечью чувствовал себя за все это ответственным. Тогда его завод обратился к одной западногерманской фирме, которая прославилась на весь мир тем, что выпускала такие «стеклянные дворцы». Фирма эта послала на завод своего представителя. Дирекция завода и инженер Гопе шесть часов подряд вели с ним переговоры. В конце концов они заключили контракт: западногерманская фирма обязывается прислать заводу хорошо проверенный аппарат, а завод обязывается заплатить фирме четыре тысячи марок из денег, выделенных правительством на покупку заграничных аппаратов.