Текст книги "Линкор «Шарнхорст»"
Автор книги: Альф Якобсен
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
Через полтора часа, и 14.08, впередсмотрящие подводной лодки вдруг заметили эсминец, до него было всего 500 метров. Прозвучал сигнал тревоги, и U-601 пошла на срочное погружение. Еще через полчаса, в 14.36, Хансен вновь всплыл, шторм бушевал с прежней силой. Однако море было пустынным: конвой исчез, уйдя на восток.
В нескольких милях от U-601 рвалась в бой с врагом недавно введенная в строй подводная лодка U-716. Как и Отто Хансен, ее капитан обер-лейтенант цур зее Ганс Дюнкельберг, родом из Мюльхайма, что в Рурском бассейне, был молод – ему было всего двадцать пять. Он принял лодку в апреле и после пяти месяцев тренировочных плаваний в Балтийском море, в середине декабря, оказался в Бергене. Через несколько дней ему было приказано присоединиться к остальным лодкам «Железной бороды» и нести дежурство у острова Медвежий. Сейчас же он со своим экипажем был готов от злости произвести первый выстрел.
Радист U-716 Педер Юнкер вспоминал:
«Погода была ужасная. Однако Дюнкельберг был хорошим капитаном. Хладнокровный и твердый, как скала, он пользовался большим уважением матросов. На верфи в Гамбурге лодку ремонтировали после ожесточенной бомбежки в конце июля – начале августа. Мы очень тяжело переживали это. Видя такие ужасные разрушения, трудно было поверить, что войну еще удастся выиграть».
Лодка занимала позицию к югу от U-601; утром рождественского дня, примерно в 10.00, ею была перехвачена радиограмма, в которой Отто Хансен сообщал об обнаружении конвоя. Пока радист пытался взять пеленг, Дюнкельберг развернулся к северу, так что ветер и дождь обрушивались на него теперь с кормы. После тяжелого пятичасового плавания в штормовом море наблюдатели в 14.58 заметили впереди, на некотором удалении от лодки, темную тень эсминца эскорта. Дюнкельберг немедленно объявил боевую тревогу и развернул лодку. С дистанции в 3000 метров он произвел первый боевой выстрел в качестве командира корабля. В сторону эсминца была выпущена самонаводящаяся торпеда T5 Gnat. Это был первый залп сражения у Нордкапа. Кратко доложив по радио о проведенной атаке, он сразу погрузился на большую глубину, а акустик, вслушиваясь в гидрофоны, ждал звука взрыва. Но взрыва не последовало. Дюнкельберг просчитался. При высоте волн от 8 до 10 метров практически невозможно попасть в эсминец, к тому же идущий встречным курсом.
В дневнике Дюнкельберг писал:
«Меня преследует эсминец. Нет ничего удивительного в том, что мы промахнулись, учитывая сильный шторм. Сейчас шум двигателей и турбин слышится с разных дистанций. Шум постепенно затихает в восточном направлении».
Около пяти вечера генерал-адмиралу Шнивинду принесли копию радиограммы, и он с удовлетворением отметил:
«Лодка № 2 вошла в контакт с конвоем. Указанная позиция соответствует сигналу с U-601».
Вскоре Дюнкельберг опять всплыл, но ничего, кроме бушующего океана, не увидел. К тому же вышел из строя чувствительный сонар (Gruppenhorchgerät, F255Dt – GHG), из-за чего теперь будет крайне трудно улавливать шумы в погруженном состоянии.
В это время лодка Отто Хансена U-601 вновь нагнала конвой. В 16.30 ее чуть не протаранил корвет, неожиданно возникший на расстоянии всего 300 метров. Опять пришлось совершить срочное погружение. Матросы замерли, ожидая взрывов глубинных бомб, но было тихо. Из-за сильного ветра и темноты корвет их не заметил.
У третьей лодки группы «Железная борода», занявшей позицию к северу от U-601, были неприятности. Ею командовал капитан-лейтенант Гильдебрандт: его день рождения пришелся на сочельник, и накануне он отметил свое тридцатидвухлетие в точке, расположенной к юго-западу от острова Медвежий. Следуя традициям ветеранов Арктики, он предпочитал прослушивать шумы врага в погруженном состоянии, потому что всплывать было очень опасно. В дневнике он писал:
«Опыт свидетельствует, что более разумно нести дежурство в погруженном состоянии, потому что: 1) видимость все равно плохая из-за „тяжелого моря“, 2) шум можно уловить с дистанции 8–10 миль, что вдвое дальше дистанции прямой видимости, 3) меньшая вероятность атаки кораблями эскорта, неожиданно появляющимися из темноты». Это были резонные доводы, но они приводили в ярость командующего капитана цур зее Петерса в Нарвике. «Погружение дает преимущество, если условия прослушивания благоприятны, – писал он, – [но] не в штормовом море. Все равно ничего не слышно. Погружаться на большую глубину имеет смысл, только если существует опасность атаки. Под водой капитаны утрачивают желание Слушать! Наблюдать! Атаковать!»
Это был чувствительный укус. Было ясно, что Петерс недолюбливает Гильдебрандта, хотя за плечами последнего был достаточно большой срок службы, а кроме того, на его счету было два успешных потопления в Арктике. Теперь же, в полдень рождественского дня, он погрузился и пытался услышать шум конвоя. Когда же вновь всплыл через полчаса, то услышал четкий и сильный сигнал Отто Хансена, передающего данные пеленгации.
«Судя по силе сигнала, мы находимся недалеко друг от друга»,
– записал Гильдебрандт. А вскоре произошла катастрофа. Лодка меняла курс, вдруг накатилась огромная волна, которая захлестнула боевую рубку. Тонны ледяной воды хлынули в открытый люк и залили воздухозаборник дизельного двигателя. Лодка резко накренилась, двигатель заглох, а из аккумуляторов поползло облако хлора. Через несколько минут потерявшая управление подводная лодка беспомощно качалась на волнах. Спустя какое-то время двигатель вновь удалось запустить, и Гильдебрандт развернул лодку по ветру. И в самый раз. Лодка зачерпнула 15 тонн воды, а матросам от распространяющегося по отсекам хлора становилось все хуже. В 14.50 Гильдебрандт передал в Нарвик радиограмму:
«ВНУТРИ ЛОДКИ МНОГО ХЛОРА, ОНА УПРАВЛЯЕТСЯ С ТРУДОМ. ОТБОЙ.
ХАММЕРФЕСТ»
В течение трех часов Гильдебрандт, включив вентиляцию, проветривал лодку, затем вновь приказал погрузиться. Не успели цистерны полностью заполниться балластной водой, как все услышали характерный шум надводных кораблей. Это был конвой, который прошел прямо над лодкой. Только в 22.00, когда запах оставшегося газа был уже просто невыносим, Гильдебрандт решился всплыть и отправить следующую радиограмму:
«В 18.00–19.20 В КВАДРАТЕ АВ6496 НАДО МНОЙ ПРОШЛО ВОСЕМЬ ТРАНСПОРТНЫХ СУДОВ И ТРИ КОРАБЛЯ ЭСКОРТА. КУРС НА ВОСТОК. 70 ОБ/МИН. КОНТАКТА НЕТ. СЛЫШИМОСТЬ ПЛОХАЯ. ВИДИМОСТЬ 800 МЕТРОВ».
Подтверждения получения радиограммы не последовало, а повторно ее не передали, хотя для надежности это следовало сделать. Поэтому сообщение не было получено ни Боевой группой, ни капитаном цур зее Петерсом в Нарвике, который со все большей тревогой следил за разворачивающимися событиями. Петерс знал, что некоторые из подводных лодок, находящихся в районе острова Медвежий, идут по пятам конвоя. Однако за несколько утренних часов необычно быстро сформировался циклон. Ледяной ветер превратил море в своеобразный кипящий котел, и подводные лодки бросало, как пробки. Цели для атаки превратились в едва различимые силуэты, ненадолго возникавшие среди нагромождения волн, так что точно направить на них торпедные аппараты было практически невозможно. Затем стал известен прогноз погоды на день св. Стефана – ничего хорошего он не предвещал. Ожидалось возрастание силы ветра до 9 баллов, «тяжелое море», а с юго-запада – приближение снежной пурги. Около 16.00 Люфтваффе уже отозвали последние из самолетов, следивших за конвоем, из-за опасности обледенения. На рассвете следующего утра, 26 декабря, планировалось организовать шесть вылетов, но если шторм не утихнет, то разведывательные полеты будут отменены, так что обнаружить притаившийся вражеский эскорт уже не удастся. А это, в свою очередь, означало, что предпосылок, определявших успех атаки «Шарнхорста», уже не будет.
Настроение Петерса за последние несколько дней постоянно менялось – то у него появлялась надежда, то опять возникало отчаяние – он испытывал противоречивые чувства: долга и трезвой оценки ситуации, желание атаковать и страх перед очередным поражением; аналогичные настроения были и у других немецких адмиралов. Высшие офицеры знали лучше, чем кто-либо, что уровень боеспособности Кригсмарине существенно понизился. Однако, будучи профессионалами, они должны были вести борьбу с врагом, используя любую возможность. С другой стороны, они не имели никакого права обрекать корабли и их экипажи на верное поражение. Атака могла быть успешной только при максимальном учете факторов обстановки, но в случае подавляющего перевеса сил противника от атаки следовало уклониться. На Петерсе, которому пришлось выступать в роли командующего не только подводными лодками, но и надводными кораблями, лежала огромная ответственность. Незадолго до Рождества ему уже пришлось вмешаться в действия Бея, который начал было колебаться; он считал своим долгом вмешаться еще раз, пока не поздно. Судя по записи, которую он внес вечером рождественского дня 1943 года, его оценка сложившейся ситуации сомнений не вызывает:
«Авиаразведку флангов нужно исключить. Никто не знает, где находятся силы прикрытия врага, если они вообще существуют. Погода портится быстрее, чем по прогнозу, из-за чего сильно упадет скорость и уменьшится точность стрельбы. Подводные лодки отстают от конвоя, и поэтому нельзя будет навести Боевую группу точно на цель. Фактор внезапности будет утерян. Поэтому следует предположить, что „Шарнхорст“ и эсминцы сопровождения будут вынуждены вести бой с превосходящими силами прикрытия, а не с более слабым эскортом конвоя».
Вывод Петерса носит драматичный характер: операцию следует отменить. Однако, желая избежать неприятных последствий, он решил политически обезопасить себя, сделав приписку:
«Я, разумеется, не могу исключить того, что общая ситуация требует проведения именно такой операции».
Около восьми часов вечера Петерс решил позвонить Шнивинду в Киль.
«Эсминцы бессильны при такой погоде. Флигерфюрер (Fliegerführer) Лофотенских островов сообщает, что завтра улучшения погоды не ожидается. Силы противника заблаговременно обнаружить не удастся. Предлагаю операцию „Остфронт“ отменить».
Хотя и с неохотой, но Шнивинд был вынужден согласиться с этими доводами. Он позвонил в Берлин, а в 20.46 отправил сообщение по телетайпу (примерно в это же время «Шарнхорст» и эсминцы 4-й флотилии приняли на себя первые удары шторма в Стьернсунне):
«ОБСТАНОВКА КРАЙНЕ НЕБЛАГОПРИЯТНА. НА СУЩЕСТВЕННЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ РАССЧИТЫВАТЬ НЕ ПРИХОДИТСЯ. В СВЯЗИ С ЭТИМ ПРЕДЛАГАЮ ОПЕРАЦИЮ ОТМЕНИТЬ».
Спустя полчаса, в 21.16, дал о себе знать и Бей. Находясь на мостике «Шарнхорста», он, решив нарушить режим радиомолчания, сообщал:
«В ЗОНЕ ОПЕРАЦИИ ПРОГНОЗИРУЕТСЯ ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ВЕТЕР ОТ 6 ДО 9 БАЛЛОВ. СПОСОБНОСТЬ ЭСМИНЦЕВ ВЕСТИ ПРИЦЕЛЬНУЮ СТРЕЛЬБУ СИЛЬНО ПОНИЖЕНА. СКОРОСТЬ СБРОСИЛИ».
В этот момент по левому борту «Шарнхорста» и пяти эсминцев эскорта был мыс Сильдмилинген, а по правому – горы острова Сере и Сёрёсунн, в проливе уже вовсю разгулялся шторм. Впереди был Лоппхавет, коварный участок моря, прославившийся штормами небывалой ярости. Здесь у немецких кораблей никакой защиты не было: с юго-западных просторов океана на них, завывая, набросился ветер, который мог тут хозяйничать совершенно беспрепятственно. Ветер и волны, сильное течение сталкивались друг с другом, превращая и без того беспокойное море в кипящий котел. И, по-видимому, именно тогда, когда он оказался в разъяренных водах Северного Ледовитого океана, до адмирала Бея, наконец, со всей ясностью дошло, что операция «Остфронт» – опасная затея, имеющая крайне мало шансов на успех. Таким образом, радиограмму, отправленную им из Сёрёсунна, можно было воспринимать как просьбу о помощи.
Адмиралы в Киле и Берлине тоже уже поняли, что при таком сочетании штормовой погоды и полярной темноты боеспособность линкора значительно снижается. А когда выяснилось, что и эсминцы обречены на неудачу, вывод стал очевиден: операцию нужно отменять.
Однако условия для радиосвязи были исключительно неблагоприятны. Поэтому радиограмма Бея дошла до Берлина лишь на следующее утро, в 3.56, а к этому времени он уже почти добрался до зоны операции. Кроме того, в Берлине уже сложилось твердое мнение. Дёниц не был готов отозвать Боевую группу. Он лично обещал Гитлеру результат, поставив всю свою репутацию на то, чтобы сохранить крупные надводные корабли. Теперь Бею оставалось только действовать – решительно и энергично.
На борту линкора «Дюк оф Йорк», пробивавшегося к острову Медвежий со скоростью 19 узлов, атмосфера была более спокойная. Пока Шнивинд, Петерс и Бей ждали окончательного решения Дёница, Фрейзер получил новую дешифровку «Ультра». Из нее следовало, что примерно в полдень Бей пытался связаться с минным тральщиком R-121, который направлялся из Тромсё в Каа-фьорд, имея на борту несколько лоцманов. В радиограмме содержался приказ, адресованный R-121, – идти в Ланг-фьорд и ждать там дальнейших распоряжений.
У Фрейзера до сих пор не было уверенности, что линкор вышел из своего уютного фьорда, однако степень вероятности того, что это так, уже была выше, чем ранее.
Глава 20
«Я ВЕРЮ В ВАШУ РЕШИМОСТЬ СРАЖАТЬСЯ»
БАРЕНЦЕВО МОРЕ, ВОСКРЕСЕНЬЕ, 26 ДЕКАБРЯ 1943 ГОДА.
Точка «Люси» представляла собой опорную навигационную точку на секретных немецких картах; она была расположена примерно в 15 милях к юго-западу от Фуглена – крутого, обрывистого мыса на той стороне острова Сёрё, которая обращена к морю. Эта точка отмечала границу между немецкими минными полями и открытым морем. Именно в этом месте «Шарнхорст» и его эскорт в последний раз видели землю – гряду зубчатых, покрытых снегом гор, едва различимых на горизонте. Пройдя мимо этой важной точки в 23.03, эскадра пошла курсом 10 градусов на север со скоростью 25 узлов. Ветер и волны были с кормы, и стало несколько легче. Тем не менее из-за тяжелых 60-тонных носовых двухорудийных башен эсминцы все время сильно зарывались в воду, но все-таки бак и переднюю надстройку заливало меньше, так что идти стало полегче.
В полночь пришел ответ гросс-адмирала Дёница. Он был зашифрован при помощи сложного ключа M-Offizier, и поэтому начальник связи лишь через час доставил расшифровку в каюту контр-адмирала Бея. Бей рассчитывал не на такой ответ:
«Конвой должен доставить русским военные материалы и боеприпасы, что нанесет еще больший ущерб нашей героической армии, сражающейся на Восточном фронте. Мы обязаны помочь ей.
„Шарнхорст“ и эсминцы должны атаковать конвой.
Используйте тактическую обстановку разумно и смело. Не прекращайте бой, не доведя дело до конца. Используйте любую возможность. [Ваше] преимущество – превосходство артиллерии „Шарнхорста“. Это может иметь решающее значение. Используйте эсминцы, как считаете нужным.
Прекращайте бой, если того потребует обстановка. Немедленно уходите при появлении крупных сил [врага].
Постарайтесь нужным образом настроить экипаж. Я верю в вашу решимость сражаться.
Хайль Гитлер.
Дёниц, гросс-адмирал».
Единственное послабление, на которое было готово пойти верховное командование флотом, было изложено во второй радиограмме, отправленной в 3.00. В ней говорилось, что если эсминцы окажутся небоеспособными в условиях сильного штормового ветра, «Шарнхорст» должен идти в атаку один. Решение оставалось за Беем: он был на месте, и вся ответственность лежала на нем.
Итак, Берлин свое слово сказал. Теперь пути назад не было. Однако эскадра вышла в море в спешке, с сильным опозданием. Бей даже не успел провести совещание со своими капитанами. Находясь на продуваемом ветром мостике Z-29, командующий флотилией капитан цур зее Рольф Иоханесон следил за радиообменом между флагманом и штабом флота в Германии со все большей тревогой. В своем оперативном приказе Бей совершенно недвусмысленно писал, что конвой должен быть уничтожен за счет объединения усилий всей Боевой группы. При этом следовало учитывать возможность присутствия «любых типов британских и американских линкоров, авианосцев и крейсеров». Несмотря на это, операция не должна быть отменена, если даже скоординированная атака окажется невозможной. В этом случае Боевой группе было приказано отойти и повторить атаку на следующее утро, если обстановка окажется более благоприятной. Все это с трудом поддавалось пониманию. Единственный шанс «Шарнхорста» заключался в молниеносной атаке; именно на этом был основан весь оперативный план. Но как мог Бей рассчитывать продержаться еще день у острова Медвежий, если он сам считал, что вблизи от конвоя находились линкоры и авианосцы союзников?
Всего за два часа после полуночи барометр на борту Z-29 упал с 997 до 991 миллибар (с 750 до 745 мм. рт. ст.). Боевая группа приближалась к центру шторма, многие матросы страдали от морской болезни. С «Шарнхорста», шедшего впереди строго по курсу, замигал сигнальный фонарь: Бея интересовало мнение Иоханесона о погоде. Командир эсминца решил ответить в оптимистическом тоне:
«ПРИ ВОЛНАХ И ВЕТРЕ С КОРМЫ ЗАТРУДНЕНИЙ ПОКА НЕ БЫЛО… НАДЕЮСЬ НА УЛУЧШЕНИЕ ПОГОДЫ».
Впоследствии Иоханесон писал:
«Я не хотел, чтобы у Бея появился предлог для возвращения нас на базу, поскольку британские эсминцы с погодой вполне справлялись».
В этот момент «Шарнхорст» и пять эсминцев сопровождения находились примерно посредине между Нордкапом и островом Медвежий.
«Линкор полностью затемнен, матросы на своих боевых постах; качка бортовая и килевая, корабль идет курсом на север, юго-западный ветер дует со стороны левой раковины…[27]27
Раковина — верхний участок кормовых обводов корпуса судна; в настоящее время используется для обозначения направления объекта, видимого приблизительно на четыре румба (45°) позади траверза (направление под прямым углом к курсу судна).
[Закрыть] Небо совершенно черное, как и само море, не видно ни одной звезды. Видимость снижается из-за снежной пурги, так что эсминцы различать довольно трудно. Иногда впереди возникает волна особой силы, одну-две секунды держится завеса из брызг, а потом морская вода заливает бак, и он скрывается в ее стремительных потоках… Ночь холодная, как лед, и так же холодна пена, которая долетает до мостика, срываясь с носовой трехорудийной башни, когда о нее разбивается очередная волна».
Никто не знает, о чем говорили контр-адмирал Бей, капитан цур зее Хинтце и их ближайшие соратники. Из состава штаба Кумметца на борту почти никого не осталось. Начальник оперативной части, очень опытный капитан цур зее Ганс-Юрген Рейнике, и его заместитель капитан цур зее Фриц-Гюнтер Болдман вернулись в Германию вместе с Кумметцом, а замены им не прислали. Бей привел с собой своего флаг-лейтенанта Куно Латторфа и несколько офицеров из штаба эсминцев. Остальные члены штаба были переведены с «Тирпица», в том числе и молодой писарь Генрих Мюльх.
Долгие дни ожидания и последующих бесконечных споров очень изматывали всех, но теперь жребий был брошен. И значение могло иметь только будущее сражение. Все участники событий испытывали такое же чувство облегчения, как и Иоханесон, который, находясь на Z-29, записывал:
«Наконец, ход событий ясен. Мы знаем, что нас ждет впереди».
В 3.45, как раз перед сменой вахты, ожила хрипловатая система внутренней связи «Шарнхорста». Говорил капитан Хинтце, который был намерен ознакомить матросов с напутствием гросс-адмирала:
Примерно в это же время, в 2.17, находясь в Лондоне, лейтенант-коммандер Деннинг отправил из Адмиралтейства первое прямое предупреждение Соединениям 1 и 2 о том, что «Шарнхорст» вышел в море:
«СРОЧНО. ПО НЕКОТОРЫМ ДАННЫМ, „ШАРНХОРСТ“ ВЫШЕЛ ОКОЛО 6 ВЕЧЕРА. 25 ДЕКАБРЯ».
Дешифровщикам в Блетчли-Парк потребовалось почти семь часов на то, чтобы расшифровать радиограмму, отправленную контр-адмиралу Бею —
«ОСТФРОНТ 1700/25/12».
Спустя минуту Деннинг отправил еще одну радиограмму, в которой сообщат, что «Шарнхорст» предупредил сторожевой катер у входа в Ланг-фьорд о том, что буи нужно отвести вскоре после 18.00.
Заключительный предупреждающий сигнал был направлен кораблям союзников, находившимся в районе между островом Медвежий и Нордкапом, через час, в 3.39:
«АДМИРАЛТЕЙСТВО ПОЛАГАЕТ, ЧТО „ШАРНХОРСТ“ ВЫШЕЛ В МОРЕ».
Девятнадцать судов, составлявших конвой JW-55B, шли на восток, преодолевая сильную качку; они находились в 50 милях к югу от острова Медвежий. «Дюк оф Йорк» и остальные корабли Соединения-2 шли западнее конвоя, на удалении 200 миль от него. Для Фрейзера обстановка была далеко не идеальной. Он приказал своим кораблям увеличить скорость до 24 узлов, собираясь в дальнейшем идти еще быстрее. Однако еще оставалось целых десять или двенадцать часов до точки перехвата «Шарнхорста», если он пойдет в атаку на конвой. Для страховки он приказал конвою JW-55B отвернуть на север, чтобы выманить немецкий линкор как можно дальше от берега; с востока с каждым часом все ближе подходило Соединение-1 Барнетта. Ловушка была готова захлопнуться.
На рассвете, который в Арктике выглядит как быстротечные сумерки, экипажам кораблей были разъяснены их задачи. Коммандер Нильс Оурен, старший артиллерист норвежского эсминца «Сторд», описывал напряженную атмосферу на борту:
«На „Сторде“ мы следим за радиообменом и перестроениями с большим интересом. События развиваются все быстрее! И все мы участвуем в них. Мы чувствуем, что на этот раз что-то произойдет… Ветер все усиливается, волнение моря и наше – тоже. Сильная килевая качка, и волны все время захлестывают палубу „Сторда“. И в таких чудовищных погодных условиях нам приказано увеличить скорость – сначала до 25 узлов, а потом и до 27. Каждый оборот винта приближает нас к врагу».
Лейтенант Брайс Рамсден находился на борту крейсера «Ямайка», занимавшего позицию к северу от «Сторда», и помнит, как узнал о выходе «Шарнхорста». Эта новость была передана по внутренней связи, когда происходила смена вахты, а остальные матросы завтракали:
«„Слушать всем. Говорит капитан. Только что получена радиограмма от главнокомандующего. „Шарнхорст“ вышел в море. Всем занять боевые посты через пять минут. Все“.
На секунду сердце у меня замерло, я вдумывался в только что услышанное. „Шарнхорст“ вышел в море. „Шарнхорст“ вышел в море. Итак, это, наконец, случилось. Сообщение, в общем, было воспринято спокойно, если не считать нескольких восклицаний. Это было огромное событие – неожиданный итог многих недель и месяцев, в течение которых нужно было все время прикрывать конвои, а крейсера пробивались в штормовом море у берегов Норвегии и острова Медвежий. Из России в Исландию, из Исландии в Россию, часы терпеливого дежурства в ужасную погоду и в замерзающем море и постоянное опасение именно того, что фактически происходило сейчас. И вдруг неожиданно, в середине очередного такого дежурства, нам сообщают такую новость… Чувство необратимости происходящего охватило меня. Я как бы оказался деталью гигантской машины, пришедшей в движение и имеющей четкую задачу. Должно было произойти что-то очень важное».
Немецким подводным лодкам выпал тяжелый день после того, как утром рождественского дня экипаж U-601 услышал шум конвоя, шедшего прямо над лодкой. На борту лодки U-636 последствия от выброса хлора при затоплении аккумуляторов оказались настолько серьезными, что пришлось вернуться в Хаммерфест и встать рядом с «Блэк Уотч»; лодку нужно было как следует просушить, выкачав остатки воды, и отремонтировать. U-354 потеряла волнолом, в результате чего волны со страшной силой накатывались на боевую рубку и вполне могли смыть за борт впередсмотрящих. Палубные дельные вещи были повреждены, антенны сломаны, многие лодки принимали на борт много воды через люк боевой рубки. Из-за плотных туч трудно было определиться, и поэтому капитаны подводных лодок зачастую просто не знали, где они находятся. Капитан-лейтенант Хербшлеб, командовавший U-354, попытался определить глубину к юго-востоку от острова Медвежий, она оказалась равной 140 метрам. Это означало, что он сбился с курса на 20 миль. U-277 никак не могла установить контакт с другими лодками группы, и ее капитану не удалось передать оставшиеся у него радарные установки. Некоторым капитанам удавалось лишь на мгновение увидеть торговые суда, оказавшись на гребне волны, другие чудом избежали столкновений с сильно вооруженными корветами и эсминцами. Они были вблизи от конвоя, но не удавалось выйти на дистанцию торпедной атаки. Была выпущена всего одна торпеда, да и та не попала в цель. После того как Отто Хансен со своей U-601 был вынужден пойти на погружение в рождественский день, в 16.36, лишь одной из подводных лодок удалось установить контакт с конвоем. Это была лодка U-636 Ганса Гильдебрандта. Однако сообщение Гильдебрандта до Нарвика не дошло, и поэтому его данные не были нанесены на карты.
«Причина [этих проблем] – несомненно, плохая видимость и ужасная погода, из-за чего подводные лодки лишаются кругового обзора и не могут воспользоваться своим оружием»,
– отметил Рудольф Петерс, FdU Norwegen. Петерс полагал, что конвой будет следовать северным маршрутом, и поэтому приказал подводным лодкам занять новую позицию – к востоку от острова Медвежий.
«При движении конвоя курсом строго на восток его будет сносить к северу, с чем тяжело груженным судам будет трудно справиться. Поэтому я полагаю, [что конвой отвернет] на север, поскольку это даст ему определенное преимущество… Чем дальше к северу выйдут наши корабли для организации атаки, тем больше времени будет у предполагаемой группировки врага для того, чтобы отрезать им пути отхода».
Согласно расчетам, подводные лодки должны были занять позицию в 6.00 26 декабря. Им было запрещено открывать огонь во время атаки конвоя Боевой группой, но они должны были следить за ходом боя и направлять эскадру, используя радиосредства целеуказания.
Эсминцы, беспокойно кружившие около конвоя, перехватывали радиосообщения, но командир эскорта пока решил выжидать. Капитан Маккой, находившийся на борту знаменитого эсминца «Онслоу», давно почувствовал, что надвигаются серьезные события, и поэтому готовил суда эскорта к отражению основной атаки немцев, которую, как он считал, они проведут к юго-востоку от острова Медвежий.
«Главнокомандующий радиограммой 24132A подтвердил предчувствие, возникшее у меня дней десять назад, в том смысле, что „Шарнхорст“ попытается восстановить утерянный немцами престиж. Все мои последующие действия были основаны на уверенности в том, что это случится, и именно к юго-востоку от острова Медвежий»,
– писал Маккой в своем отчете.
Итак, к зоне предстоящего сражения с разных сторон приближались эскадры различных кораблей, а их командиры проигрывали в уме своеобразную шахматную партию. Важно было предугадать очередной ход противника. Маккой предположил, что немецкие адмиралы для перехвата конвоя скорее всего изберут курс на север. Однако первоначальный план предусматривал нечто прямо противоположное. В ночь 25/26 декабря курс конвоя должен был быть изменен на 90 градусов к востоку, и в этом случае он шел прямо в руки немецкой Боевой группы. Однако контр-адмирал Мэйтленд Баучер, находившийся на борту «Форт Каллиспелл», опасался, что в этом случае его суда и их груз получат такой удар, что его последствия даже трудно представить. Баучер докладывал:
«В полдень Рождества начал формироваться (по правому траверзу) сильный юго-юго-восточный ветер, который вызвал сильное волнение и качку судов… (На самом корабле коммодора одну крупную спасательную шлюпку смыло, другую разбило в щепки, а по палубе „ездил“ танк „Шерман“). Эту обстановку можно было расценить как вмешательство провидения, потому что если бы той ночью курс был изменен на 25° вправо (до 90°), как это планировалось, то мы бы оказались еще ближе к точкам, в которых произошли оба боя вскоре после 11.00 в День подарков (26 декабря)».
«Шарнхорсту» тоже приходилось нелегко. Многие матросы еще не бывали в «тяжелом море» при плохой погоде и поэтому ужасно страдали от морской болезни; лишь немногие смогли ненадолго заснуть. Вахта правого борта обеспечила выход корабля, а вахте левого борта выпало чистить палубы и убирать в трюм 50 тонн только что принятого картофеля. Гельмут Бакхаус рассказывает:
«Мы давно не получали посылок из дома. Кто-то сказал, что четыре или пять судов, которые их везли, были потоплены. На завтрак, обед и ужин у нас была только рыба, однако перед Рождеством пароход доставил нам огромное количество картошки. Чтобы ее как-то разместить, пришлось снять подвесные койки. Картошка была буквально везде».
Вахта правого борта сменилась в полночь, так что вахте левого борта пришлось занимать свои посты при сильном морозе и волнении моря. Очередная смена вахты произошла в 4.00. Матросы едва успели подвесить койки и только начали оттаивать, как раздался сигнал тревоги. В 6.00 вахта левого борта приступила к завтраку. Через час прозвучал сигнал «По местам стоять!», а в 8.00 обе вахты были на своих боевых постах.
Находясь на мостике, контр-адмирал Бей обдумывал окончательный план атаки. В 7.00, по его предположениям, он находился впереди конвоя JW-55B, примерно в 30 милях от него. План заключался в том, что его пять эсминцев должны изменить курс и идти на север, затем выстроиться фронтом и сближаться с конвоем на скорости 12 узлов. «Шарнхорст», в свою очередь, будет идти за эсминцами, на дистанции 10 миль, будучи готовым нейтрализовать эскорт и уничтожить конвой, обстреляв его из своих 11-дюймовых орудий.
У плана был один изъян. Он базировался на сообщении молодого капитана U-716 Ганса Дюнкельберга, полученного в 1.30:
«КВАДРАТ АВ6642. ЭСКОРТ ВЫНУДИЛ ПОГРУЗИТЬСЯ. ВЕТЕР ЮЖНЫЙ 7. ШТОРМ 6–7. ВИДИМОСТЬ 1500 МЕТРОВ».
Эта радиограмма была получена на борту Z-29 в 3.27, в результате чего у Рольфа Иоханесона несколько поднялось настроение:
«Согласно этому сообщению, позиция врага на 30 миль дальше к западу, чем предполагалось (курс 60 градусов, скорость 9 узлов). Это хорошая новость. Курс конвоя подтвержден. И это отрадно, потому что мы идем с задержкой во времени».
И в то же время этот сигнал кажется странным. Из записей в дневнике следует, что Дюнкельберг полным ходом шел на восток. В тот момент, когда была якобы подана радиограмма, передатчик был выключен; на борту U-716 соответствующей записи не было. Сигнал не слышали ни подводные лодки, ни бдительный штаб командующего в Нарвике. А может быть, Боевой группе умышленно дали ложный сигнал? Не был ли сигнал фальшивкой, рассчитанной на то, чтобы дезориентировать противника? В таком случае цель определенно была достигнута. В 4.01, через полчаса после того, как якобы посланная Дюнкельбергом радиограмма вызвала радость на борту Z-29, в игру вступил адмирал Брюс Фрейзер. Он приказал конвою изменить курс и идти к северу. Позднее, в 7.00, Бей отвернул к западу. Если бы придерживались первоначального плана и позиция, указанная Дюнкельбергом, соответствовала действительности, то около 9.00 Боевая группа оказалась бы прямо в центре скопления кораблей эскорта союзников и торговых судов. Никто из них не смог бы противостоять тяжелым орудиям линкора. Уже через несколько минут от судов конвоя остались бы только пылающие развалины. В этом случае результат атаки Бея можно было бы считать самой громкой победой Кригсмарине. Проводку конвоев пришлось бы во второй раз прервать, что имело бы очень серьезные последствия. Корабли союзников были бы прикованы к северному сектору, а боевые действия продолжались. Бей же мог преподнести Дёницу подарок в виде триумфальной победы, обещанной Гитлеру.
