Текст книги "Скандерия (СИ)"

Автор книги: Алёна Моденская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Даниил Юрьевич, пора. – Секретарша, только открыла дверь Профессорской, и тут же скрылась в коридоре.

Истомину приказали дать письменное объяснение случившегося – ему пришлось написать, как и почему он оказался на вечеринке (его туда пригласили студенты), что там происходило (только сухие факты плюс минимум имён и описаний) и чем всё закончилось (стало скучно, и он ушёл). Специалисты Управления изучили документ и дали предварительное заключение. Странно, что на этот раз всё шло так быстро, ведь обычно расследования занимали уйму времени.

В кабинете директора, где проводилась беседа, присутствовали Петровская, Третьякова, Жюстина МакГрайв, психолог из управления (лысеющий мужчина в очках с толстыми линзами), Агнесса Русакова, которой тоже пришлось дать письменное объяснение, и Глеб Русаков.

В центре кабинета стояли два кресла, в одном из которых, сложив руки на коленях, сидела Агнесса. Остальные участники расположились вдоль стен, место за столом занимала Петровская. Истомину предложено было соседнее с Агнессой кресло.

Когда Истомин вошёл, Агнесса даже не повернула головы, и бросила на него равнодушный косой взгляд, только когда он сел рядом.

После обычных формальных вопросов Петровская сказала:

– Из-за спешки, в которой мы вынуждены проводить наше расследование, очная ставка состоится прямо сейчас. По мнению психолога, – она кивнула на дядечку в очках, – детям лишний стресс ни к чему. Поэтому чем быстрее мы во всём разберёмся, тем лучше.

Очевидно, Родительский комитет решил, что не стоит затягивать с формальностями. Ведь впереди экзамены и выпускные, а летом творческие личности должны отправиться за новыми впечатлениями, так зачем же ещё больше омрачать и так не слишком радужную картину.

– Итак, – произнесла Петровская официальным тоном. – Вчера вы, Даниил Юрьевич, посетили некое мероприятие, состоявшееся по адресу: посёлок «Тополя», вторая линия, дом номер одиннадцать литера «Г». Всё верно?

– Верно, – сказал Истомин. Краем глаза он наблюдал за Агнессой, которая безмятежно смотрела в пространство.

– Кто именно вас туда пригласил?

– Приглашение подбросили в мой почтовый ящик, – соврал Истомин. То же самое он написал в объяснительной.

– Оно ещё у вас?

– Я его сжёг.

– Как и все остальные, – недовольно пробормотала Петровская. – Хорошо. Кого вы видели на вечеринке?

– Не стану доносить.

– Это не донос, что вы, – примирительно сказала Петровская. – Мы просто устанавливаем все обстоятельства.

– Так говорят, когда речь идёт о преступлении, – сказал Истомин. – Студенческая попойка разве является преступлением?

– Ну, один крайне неприятный инцидент имел место. Однако о нём речь пойдёт чуть позже.

Русаков, сидевший рядом с мадам МакГрайв и время от времени поглядывающий на часы, кашлянул. Жюстина Викторовна, бросив на него быстрый взгляд, тоже зашевелилась, как бы намекая, что хорошо бы разобраться в деле побыстрее.

– Вы, вероятно, знаете студента по имени Викент Левиафан? – спросила Петровская, сдерживая сквозившее в её интонациях раздражение.

– Знаю, – коротко ответил Истомин.

– Вы в курсе, что с ним произошло на вечеринке?

– Он, кажется, получил травму, – сказал Истомин. К своему удивлению, он даже не нервничал.

– Верно, – медленно проговорила Петровская. – Вы что-нибудь можете рассказать о том, как именно он получил травму?

– Нет, – твёрдо ответил Истомин.

– Хорошо. Другие участники мероприятия, – на этом слове МакГрайв тихо фыркнула, а Русаков чуть улыбнулся, – рассказали, что видели вас рядом с Агнессой Русаковой.

– А какое отношение это имеет к Левиафану? – спросил Истомин.

– Видите ли, – Петровская покосилась на Русакова, – свидетели утверждают, что сначала Агнесса общалась с Левиафаном. А потом, – Петровская кашлянула и снова бросила взгляд на Русакова, который смотрел в окно, барабаня пальцами по колену. – Потом вас видели в спальне с Агнессой Русаковой.

Психолог, который до этого ни разу не поднял головы, наконец отвлёкся от своих записей. Глеб Русаков смотрел на Истомина, не мигая. Очевидно, чёрный цвет глаз Агнесса унаследовала именно от отца.

– И что же мы делали в спальне? – подала голос Агнесса, всё также безмятежно глядя в пространство.

Петровская замялась, Русаков перевёл мрачный взгляд на дочь.

– Мы действительно общались с Левиафаном, потом он куда-то ушёл, – Агнесса говорила монотонно, не давая себя перебить. – Мне стало нехорошо, я пошла в спальню, чтобы прилечь. По дороге встретила Даниила… как вас там? – Она повернулась к Истомину и вопросительно глянула не него. – Впрочем, неважно. Он принёс воды, и мне стало лучше. Потом я поняла, что больше не хочу оставаться на вечеринке, и спросила Даниила… э… Истомина, не собирается ли он уходить. Он сказал, что собирается. Мы дошли пешком до станции и сели на поезд до города.

– Вы можете это подтвердить? – медленно спросила Петровская, когда Агнесса замолчала.

– Могу, – кивнул Истомин, чувствуя, как напряжение сковывает всё тело, заставляя больную спину вытянуться в струну.

– Тогда вы можете быть свободны. – Петровская сделала резкое движение, будто хотела сбросить все бумаги со стола, но в последний момент, вспомнив о присутствии Русакова и мадам МакГрайв, сдержалась.

Истомин покинул кабинет вместе с четой Русаковых. До выхода из Гимназии все шли молча. На скамьях холла расположились студенты и их родители, которых тоже вызвали для дачи объяснений. С одной из скамей поднялась Астра.

– Ну, что там? – спросила она у Агнессы.

– Да ничего особенного, – пожала плечами Агнесса. – Ты маму ждёшь? Вряд ли она скоро освободится. – Агнесса окинула взглядом ждущих своей очереди студентов.

– Тебя подвезти? – спросил Русаков у Астры, не глядя на неё.

– Было бы замечательно, – улыбнулась Астра.

Русаков двинулся к выходу, Астра последовала за ним.

– Всего хорошего, – сказала Агнесса Истомину и пошла следом. Но на миг Истомин поймал её внимательный взгляд. Как будто она что-то знала, но предпочитала придержать до определённого момента, чтобы потом, когда всё раскроется, насладиться эффектом.

Глава 21

Через несколько дней десятая ступень сдавала итоговое эссе по валеологии. Получив темы, студенты расселись за длинными столами в просторной лекционной аудитории. За окном хлестал ливень, по стеклу сплошной пеленой стекали потоки воды. Агнессе попался простой вопрос, нужно было всего-то обосновать необходимость регулярных физических нагрузок и привести примеры.

Спустя пару минут после начала работы в дверь проскользнула Тяпкина-старшая. На цыпочках подошла к кафедре. Пока Тяпкина, наклонившись к его уху что-то шептала, Истомин медленно осматривал аудиторию. Потом его взгляд метнулся к Агнессе. Он коротко кивнул Тяпкиной, и она бесшумно выскользнула в коридор. Ещё раз внимательно глянув на Агнессу, Истомин отвернулся к окну.

Агнесса закончила писать чуть раньше положенного. Когда она подошла сдать работу, Истомин, подавшись вперёд, шёпотом произнёс:

– Вас ждут в администрации.

Молча кивнув, Агнесса вышла из аудитории и отправилась в кабинет директора, где теперь обосновалась Третьякова. Ученицу встретили мрачным взглядом, не обещавшим ничего хорошего, и лишь коротким кивком пригласили в кресло для посетителей. На диванчике сбоку устроился Глеб Русаков. В идеальном костюме, закинув ногу на ногу, Русаков барабанил пальцами по подлокотнику. Агнесса знала, что если её отец старался казаться вальяжно-расслабленным, значит, что-то шло не так.

Рядом с Третьяковой сидел светловолосый осанистый мужчина средних лет в форме Службы безопасности.

– Агнесса, – произнесла Третьякова с плохо скрываемым волнением в голосе, – это майор Литвин, у него есть к вам пара вопросов.

– Вы Агнесса Глебовна Русакова? – спросил Литвин, достав планшет и что-то в нём отметив.

– Да, – кивнула Агнесса.

– Расскажите, где вы были вчера вечером в промежутке от семи тридцати до восьми часов.

– Почему вас это интересует? – спросила Агнесса и чуть не подпрыгнула от резкого треска. Её отец вдарил кулаком по подлокотнику дивана, так что тот чуть не проломился. Мягко улыбнувшись, Русаков расправил ладонь и снова, как ни в чём не бывало, откинулся на спинку. Третьякова с трудом перевела напряжённый взгляд с него на Агнессу.

– Нам поступило заявление, – сказал Литвин после паузы. – В указанный промежуток времени некто напал на девушку по имени Карина Мурашкина, она же Леопольдина Ашкинази-Ростова. Вы с ней знакомы?

– Не близко, – спокойно ответила Агнесса. – И что с ней случилось?

– Некто ударил её куском железной арматуры по голове.

– И причём здесь я?

– Она утверждает, что это сделали именно вы.

Агнесса только молча смотрела на Литвина. Впервые в жизни она не знала, что сказать.

– Где вы были вчера в период от семи тридцати до восьми часов вечера? – тихо и чётко повторил вопрос Литвин.

– Я ехала домой, – наконец сказала Агнесса.

– Вы ехали с водителем? – спросил Литвин, сделав пометку в планшете.

– Нет, на метро.

– Разрешите вашу карту? – Литвин двумя пальцами взял транспортную карту, протянутую Агнессой, и отсканировал чип. – Хорошо. Так что вы можете показать относительно нападения?

– Ничего, – чётко произнесла Агнесса. – Я Мурашкину вчера вообще не видела.

Планшет Литвина тихо булькнул.

– Итак, – произнёс майор, проведя пальцами по экрану. – Вчера вы оплатили своей картой проезд на станции «Лабиринт». Было это в двадцать ноль две. Верно?

– Верно, – кивнула Агнесса, краем глаза заметив, как у отца чуть дёрнулось лицо.

– А за несколько минут до этого некто напал на вашу знакомую всего в одном квартале от этой станции.

Агнесса молчала. Происходящее не умещалось в восприятие и походило на противный сон, из которого не получается выбраться.

– Эта Мурашкина, она видела того, кто её ударил? – спросил Русаков совершенно спокойно, даже дружелюбно. Плохой знак.

– Да, удар пришёлся по лбу. У неё рассечение брови, сотрясение и лёгкое косоглазие.

– Всего-то? – поднял бровь Русаков.

– У вашей дочери в досье есть пометка о нестабильности эмоционального состояния. И анамнез из клиники лечения неврозов. Четыре курса терапии. Встаёт вопрос о необходимости повторного обследования и безопасности остальных студентов.

– Но я её не била! – Агнесса повысила голос впервые за несколько лет. Русаков смерил дочь мрачным взглядом. Третьякова, внимательно и бесшумно следившая за разговором, удивлённо подняла брови.

– А Мурашкина утверждает обратное. – Литвин вернулся к своему планшету. – Более того. В её руке остался длинный белый волос.

– Даже если он мой, она могла получить его как и когда угодно. В раздевалке, например.

– Мы это проверим, – пообещал Литвин.

– А отпечатки? – спросил Русаков.

– Их нет, хотя орудие лежало рядом с пострадавшей. Понимаете, у вашей дочери есть очевидный мотив. – Литвин смотрел на Русакова холодно, при этом тон его лучился вежливостью. – Мурашкина открыто выступала против вас, подписывала петиции, участвовала в пикетах.

– Бред, – отрезал Русаков. – Вы посмотрите на неё, – он кивнул на дочь, – она монтировку даже поднять не сможет.

– У нас другие сведения. Ваша дочь много лет занимается восточными единоборствами, кроме того, некоторое время назад она устроила потасовку с девочкой на два года младше себя. И более того, – Литвин немного повысил голос, когда Русаков хотел возразить, – по показаниям свидетелей, она смогла провести приём, в результате которого пострадал крепкий молодой мужчина, спортсмен, преподаватель этой Гимназии. Судя по медкартам, он почти в два раза тяжелее вашей дочери, однако оказался поверженным.

Агнесса слабо улыбнулась и уставилась отрешённым взглядом в пространство.

– На время расследования на передвижения Агнессы Русаковой накладывается ограничение под поручительство родителей, – чётко произнёс Литвин и стукнул пальцем по планшету, отчего тот громко щёлкнул. – Вам придётся проехать со мной, чтобы подписать бумаги.

Вечером Агнесса осталась одна в огромном особняке. Её мама вела исследования на Дальнем востоке, брат уехал в командировку, бабушка отдыхала в санатории. Отец вообще редко появлялся дома.

Раньше одиночество Агнессу не тяготило, ей даже нравилось, когда никто не мешал, не совал носа в её дела и вообще не проявлял к ней никакого интереса. Но теперь без сопровождения родителя или людей в форме стало невозможно даже покинуть пределы дома. Ограничение свободы угнетало.

Писать по-прежнему не получалось – если раньше идей просто не было, то теперь все мысли крутились около нелепой ситуации с Леопольдиной. Видимо, кто-то видел Агнессу в тот вечер недалеко от места, где напали на эту пигалицу. Если на неё вообще кто-то нападал. Может, свои же решили организовать подобную подставу. Это сколько же должно быть ненависти в этой Дине, чтобы разбить себе голову лишь для того только, чтобы обвинить другого человека. И сколько тупости.

На второй день заточения приехала Ева с отцом. Она с порога кинулась обнимать Агнессу, Андрон Долгих только коротко кивнул в знак приветствия и поставил на столик большую коробку.

– Это тебе, – улыбнулась Ева, развязывая красный бантик, и вынимая скульптурку в виде белочки с золотистыми орешками в лапках. Ядра, выполненные из изумрудных кристаллов, сложены в одну горку, сверкающие скорлупки – в другую.

– Спасибо, – слабо улыбнулась Агнесса.

– Ну, как ты? – участливо спросила Ева, устроившись на диване в гостиной.

– Ничего, нормально. – Агнесса лгала, она давно не чувствовала себя хуже.

– Этот Литвин – ищейка. Я узнавал. Землю есть будет, но не отступится. – Долгих расстегнул форменный тёмно-синий китель, чтобы поудобнее устроиться на диване.

– Значит, он выяснит, что Несс этого не делала. Правда же?

Долгих только молча пожал плечами.

– Я этого не делала, – со вздохом сказала Агнесса.

– Конечно! Это все знают! – энергично закивала Ева.

– Да ладно, – произнёс Долгих, откинувшись на спинку дивана, – тебе светит максимум клиника.

– Вот именно! – торопливо подхватила Ева. – Ничего особенного! Всего-то.

– Что? – спросила Агнесса, уловив чересчур активное поведение подруги.

– Ну… там этот Правдоруб опять. – Ева, криво улыбнувшись, достала из сумки цветастый буклет.

Бегло пролистав брошюру, Агнесса увидела не меньше десятка собственных фотографий. Поняв, что номер целиком посвящён ей, отложила в сторону.

– Потом почитаю. Что там насчёт…?

– Следим, – закивал Долгих.

– Я вот что подумала. – Агнесса, поджав одну ногу, облокотилась на спинку дивана, подперев голову рукой. – Если эта Дина была в тот день в «Лабиринте», значит, у них там могла быть какая-то сходка.

– «Лабиринт» – большой район, – задумчиво произнёс Долгих. – Но камеры есть и там. Может, кстати, и тебя рассмотрим.

– А что ты там делала? – включилась Ева.

– Ездила к Котовой.

– А зачем? – оживилась Ева.

– Помнишь видео с её сеанса? Знаешь, кто его снимал?

– Э… и кто?

– Дина.

– Да ладно! – Ева округлила глаза. – А кто тебе сказал?

– Сама Котова. Я за тем и ездила к ней.

– Опять эта Ростова, – поморщился Долгих.

– А почему она раньше не рассказала? В смысле – Котова, почему она раньше не сказала, что это Ростова снимала сеанс? – Ева смотрела то на отца, то на подругу.

– Да просто пожалела эту Дину. – Агнесса задумчиво тёрла пальцами висок. – Талантливая стипендиатка, не с той компанией связалась. Вроде как её спасать надо, а не топить.

– Зато Ростова Котову не пожалела, – сказала Ева, опершись локтями на колени.

– Вот именно. Вы смогли найти типографию? – Агнесса обратилась к Долгих, указав на журнал Правдоруба.

– Судя по всему, они пользовались разными типографиями, – отмахнулся прокурор. – Ты мне вот что скажи – будут ещё сведения?

– Думаю, нет. По крайней мере, пока я здесь. – Агнесса обвела взглядом гостиную.

– Значит, мы начинаем. – У Долгих заблестели глаза. – Кто будет первым?

– Выбор-то небольшой. – Агнесса не чувствовала никакого энтузиазма. – Ростова пока в образе жертвы.

– Это не надолго, – пообещал Долгих.

– Валя вам что-то скажет только в одном случае – если вы прижмёте Хуберта.

– Хуберт?! – У Евы челюсть отвисла, она так и застыла с выпученными глазами и открытым ртом.

– А ты думаешь, ради чего Валя ввязалась в эту историю? – улыбнулась Агнесса. – Голову слепила, фотографию мне подбросила, тебе прислала венок.

– Ты думаешь, это она его прислала? – Ева выпрямилась и теперь смотрела на Агнессу недоверчиво, чуть искоса, сузив глаза.

– А кто ещё знал, что мы там соберёмся?

– Венок могли просто так прислать, без привязки ко времени, – вставил Долгих.

– Нет, – покачала головой Агнесса. – Они всё так и наметили – чтобы на людях, чтобы унизить. Когда что-то выбивает из колеи на публике, реагируешь острее. Зачем им, по-твоему, нужен Правдоруб? Для шумихи.

– То есть, она хотела меня… – Ева махала руками перед лицом, чтобы не заплакать.

– Унизить, – закончила за подругу Агнесса. – И мне голову подсунули тоже в публичном месте. И шкафчик первого сентября. Видимо, мы тогда случайно его открыли раньше времени, а они планировали хлопок после концерта. И фонтан, и душевая. Как весело, когда все голые и напуганные.

– Тварь, – выплюнула Ева. – А Хуберт? Как ты узнала?

– А кто потащил вас в усадьбу в Растяпинске, заранее зная, что это опасно? И ведь как рассчитал – понял, что я не поеду, а значит, можно будет сказать, что это я специально вас туда отправила.

– Но он же сам поехал, – прищурился Долгих.

– Наверное, он просто не ожидал, что всё именно так кончится.

– А почему ты думаешь, он заранее знал, что там опасно? – Ева слегка склонила голову набок.

– Он меня как-то очень подробно расспрашивал об усадьбе – что да как. А насчёт мутантов Черноречья – так у него в профиле висят аж три документальных фильма. Сама посмотри.

Ева достала коммуникатор и стала быстро щёлкать по экрану.

– А как ты узнала, что Евсеева по нему сохнет? – спросил Долгих, бросив короткий взгляд на коммуникатор дочери.

– А кто первый лайкает его стихи?

Ева подвинулась к отцу, показав экран коммуникатора.

– Евсеева, – кивнул Долгих.

– И потом, разве ты не видела, как она на него смотрит? – спросила Агнесса у Евы. – Понимаешь, человек становится сам собой, только когда думает, что его никто не видит. Всего-то и нужно, что капелька наблюдательности. Когда Валя думала, что на неё никто не смотрел, она прямо таяла рядом с Хубертом. Я думала, все это заметили. Разве нет?

– Не все такие наблюдательные, знаешь ли.

– Вот с них и начнём, – потёр руки Долгих.

– А эта пигалица Соня? – спросила Ева, постукивая углом коммуникатора по подбородку.

– С ней может быть проблема – она вполне может взять всё на себя.

– Дура, – фыркнула Ева.

– Зато самоотверженная, – улыбнулась Агнесса.

– Ладно, поехали, – скомандовал Долгих и поднялся, потирая руки.

– Пока-пока, – на прощание прощебетала Ева.

Когда Долгих ушли, в доме повисла давящая тишина. Агнесса подняла со столика буклет и подошла к окну. Непрекращающийся дождь сплошной серой пеленой накрыл пруд с цветущими лилиями, белую беседку и розарий, так что сад стал похож на старую выцветшую фотографию.

Агнесса почти не включала свет – сумерки всё же лучше, чем резкое электричество. Когда всё видно, одиночество буквально вопит, выскакивая из-за каждого угла.

Правдоруб, как обычно, не утруждал себя подтверждением фактов или хотя бы формальной проверкой достоверности. На первой странице он возмущался «дерзким нападением Агнессы Русаковой на талантливую студентку-стипендиатку», далее шли пассажи о «жестоком избиении», «многочисленных травмах» и «неотвратимости наказания». Правдоруб призывал подписать петицию об исключении Агнессы из Гимназии и объявил сбор средств для помощи Леопольдине.

Потом одна за другой следовали статьи о самой Агнессе. Правдоруб выложил личный рейтинг Агнессы, «на удивление низкий», обвиняя её в лени и бездарности. «Как руководство Гимназии допускает пребывание в своих стенах студентки, за год опубликовавшей всего три откровенно слабых рассказа, авторство которых вызывает многочисленные сомнения? – задавался вопросом Правдоруб. – Разве не труд является одним из составляющих кредо «Скандерии»? Где же здесь трудолюбие? Где работоспособность и самоотдача? В то время, когда другие студенты день и ночь шлифуют таланты и участвуют во всевозможных мероприятиях, Агнесса Русакова позволяет себе почивать на лаврах и бросать читателям подачки в виде отписок, которые и рассказами нельзя назвать. Что же позволяет ей оставаться в рядах одарённейших молодых людей этого столетия, занимая чьё-то место? Неужели только щедрые материальные вливания родителей? Готово ли руководство Гимназии так бесстыдно торговать собственными принципами и репутацией, разрешая ленивой и весьма посредственной, с позволения сказать, писательнице, носить гордое звание студентки «Скандерии»?»

Правдоруб в красках описывал происшествие в Растяпинске, упоминал о поездке в усадьбу (конечно же, обвиняя Агнессу, которая ехать не пожелала) и красочно описывал драку в Учебном квартале. Автор статьи сокрушался о том, что «студентам с подвижной психикой дозволяется сидеть за одной партой с совершенно здоровыми детьми, подвергая последних опасности».

Дальше повторялись ранее сказанные гадости об отце Агнессы и её друзьях – Еве, которую назвали «мыльным пузырём», Астре с «сотней пластических операций», суициднице Тоне, «тоже известной своей психической нестабильностью», бездарном Тимуре и плагиаторе Арнольде. И лишь о Вале и Хуберте не сказано ни слова. Зато хвалебная песнь Лере Вавилоновой и её «пророчествам».

– Опять прокололись, – пробормотала Агнесса.

А ведь Правдоруб в чём-то прав. За низкий личный рейтинг и почти нулевое годовое портфолио действительно могли поставить вопрос об исключении.

В дверь позвонили. Охранник вышел и через пару минут принёс свёрток, уже прошедший внутреннюю проверку.

– Спасибо, – кивнула Агнесса. Когда охранник ушёл, она отложила журнал и развернула посылку. Это прибыл её заказ – бумажные «Записки из мёртвого дома» в хорошем состоянии. Листая книгу, Агнесса медленно пошла в библиотеку, где хранилась коллекция бумажных книг, которую отец считал пустой тратой денег.

Агнесса, пожалуй, могла бы писать записки из своего дома, который живым тоже не назвать. Только вот не пишется. Уже год. Книга отправилась на полку к другим раритетным экземплярам.

В углу, на нижней широкой полке примостился пластиковый макет головы. Рядом – фотография с прицелом. И ещё карточка с лицом, практически один в один повторяющим черты самой Агнессы. Только стрижка короткая, а в петлице – алый бант. Варя Гранитова, она же графиня Иоанна Русакова, красная карательница, не подлежащая реабилитации. Только вот документы, которые Агнесса достала у подпольных архивариусов, говорили о том, что Иоанна спасала людей. Выдавала трупы случайных покойников за якобы расстрелянных ею священников и белых офицеров, помогая последним бежать.

Надо же, какой взгляд. Агнесса наклонилась к фото ближе. Иоанна смотрела на неё живыми чёрными глазами. Интересно, и Агнесса так смотрит? Как снайпер?

В затылке засвербело. Агнесса резко обернулась, но увидела лишь сгущающуюся тьму. Вдохнула. Выдохнула. Мерзкое липкое чувство, будто за ней кто-то идёт по пятам.

И как ребята могли встретить Варю-Иоанну? Вряд ли она до сих пор жива, хотя сведений о смерти вообще не удалось найти, она сгинула в послевоенное время. Исчезла. И документы тогда потерялись во всеобщей неразберихе.

Но Ева клялась, что в заповеднике была именно она. И остальные подтвердили. Массовая галлюцинация? В общем-то, ничего удивительного. В той зоне отчуждения вообще много чего непонятного происходит.

Ева. Такая живая, эмоциональная, весёлая. Интересно, почему Ева с ней дружит? Агнесса не стала бы с собой дружить.

А не так уж и плохо, что её заперли. Как же трудно каждый день изображать эмоции, смеяться, отвечать на вопросы, улавливать, что говорят другие и реагировать, как нормальный человек. Когда внутри – пустота.

Агнесса закрыла лицо руками. Она каменная. Бесчувственный булыжник. Кругом голоса, смех, люди с эмоциями, влюблённостями, планами, воспоминаниями. А она в полном одиночестве, как маяк на скале посреди моря. Всегда одна, даже в толпе. Как тогда, когда поезд перевернулся. Кругом кричали, выли, бежали, помогали друг другу. Маленькая Агнесса сидела в снегу, глядя на окровавленную ладошку, а все пробегали мимо. Вот тогда она и осталась одна.