Текст книги "Сфера времени (СИ)"

Автор книги: Алёна Ершова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Futurum VII

– Мойша так богат, что может позволить себе месячный тур на Марс.

– Пусть не позорится, добавит денег и слетает в прошлое как нормальный турист.

Народное творчество, конец XXII века.

«Рабочий цикл пространственно-временного модуля С-40 (коммерческое название «Сфера времени») подразумевает затрату количества энергии, равной 800 миллионам джоулей. В условиях государственной монополии на энергетические ресурсы цена одного перемещения баснословно высока. Ради экономической эффективности проекта вношу на обсуждение совета управления вопрос о передачи пятидесяти процентов акций компании государству».

Из обращения председателя совета управления ЗАА «Сфера» Митрофана Аксёнова 28 сечня 2190 г.

Коренёв широким шагом шел к выходу из Центрального дома. Он не хотел задерживаться в здании более положенного. В холле первого этажа его нагнал задыхающийся министр экономики. Лишний вес мешал Ромуальду Артуровичу двигаться столь же расторопно. Пришлось окрикнуть длинноного коллегу.

– Эвелин Филиппович!

Иван оглянулся и поморщился. Слишком много министра экономики сегодня.

– Я вас слушаю.

– Эвелин Филиппович, вы замечательно провели заседание сегодня. И поэтому у меня для вас шикарное предложение. Не для протокола так сказать. Выделите 15 % дотаций «на бумаге» от государства, а я договорюсь с корпорациями, чтобы они покрыли эти издержки. Выберите любую из компаний, и она откроет счет на эту сумму «до востребования». Вам откат и мне выгода.

– Точно шикарное предложение, – протянул Коренёв, – а в чем же ваша выгода, разрешите узнать?

– О, сущая малость. Я получаю корпоративный процент за каждую гуманитарную помощь от государства. За счет совместной логистики и уменьшения прочих расходов. Процент этот капает на такой же обезличенный счёт. По окончании созыва я смогу его забрать.

«Ага. А ещё любой гуманитарный груз, в котором есть государственные поставки, практически не проверяется внекастовыми. Не в этом ли дело, а не в условном проценте?»

– Я подумаю.

Министр экономики вскользь взглянул на свой смарт-браслет.

– Лучше бы вам дать ответ прямо сейчас. Иначе вы можете очень сильно опоздать, – в голосе Ромуальда Артуровича прорезался металл.

– Вы мне угрожаете? – Иван нахмурился.

– Что вы! Ни вам, ни вашим родным не грозит никакая опасность. Просто я имел в виду, что вы торопитесь и, кажется, на встречу, вот я и подумал, что наш разговор задерживает Вас, и Вы можете не успеть. Всего доброго.

Коренёв кивнул и вышел.

Ромуальд постоял немного, потом развернулся и продиктовал в браслет: «Завершай начатое».

Иван сел в электромобиль. Длинными пальцами побарабанил по панели управления. Происходящее нравилось ему всё меньше и меньше. Кажется, вопрос намного глубже, чем он предполагал до этого. Ромуальд – умный и хитрый оппонент, он угроз на ветер бросать не будет. Но кем он решил шантажировать? Родители давно умерли. С биологическими родителями связь не поддерживается. Да их хоть четвертовать будут – Ивану всё равно. Про Ефросинью никто не знает. Ариадна защищена внекастовостью. Он сам? Возможно, но этот вариант должны были оставить на самый крайний случай.

Эвелин не выдержал и набрал номер сестры.

«Ариадна Коренёва на данный момент не может с вами связаться. Оставьте сообщение или перезвоните позже».

– Ариша, солнце, перезвони мне, как будешь свободна, – продиктовал Иван и набрал координаты цветочной лавки.

До прибытия Ефросиньи оставалось десять минут, когда в корпоративный чат прилетело сообщение: «Сфера с туристом исчезла из поля зрения». Через двадцать секунд оно было стерто, но Иван успел прочесть его.

Коренёв, не помня себя, вылетел из машины и понесся в здание Сферы. Автоматика на входе едва успела засечь его появление. «Добро пожаловать в ЗАА «Сфера» – только начало выговариваться программой, а он уже вводил свой личный код допуска на панели лифта. Мгновение и двери раскрываются в зале отправки туристов. Два оператора судорожно копошатся в панели управления. На мониторе отсутствует сигнал сферы.

– Доложить обстановку, – Эвелин рявкнул так, что работники подпрыгнули на месте.

– Турист Багрянцева, отправленная в 1200 год, пропала с зоны мониторинга.

– Когда?

– Мы обнаружили пропажу две минуты назад.

– Когда она пропала, я спрашиваю, – прорычал Коренёв, – а не когда вы это обнаружили.

«Вы можете очень сильно опоздать», – но как, Хулуд, его сожри?!

– Меньше часа назад.

– Причина сбоя?

– Понимаете, скорость течения времени зависит от того, с какой скоростью будет двигаться материя относительно пространства. Сфера позволяет достичь необходимой скорости движения материи до осуществления временного сдвига в нужную точку спирали. Длина луча ограничена. Его можно пустить по спирали или пробить им витки, в этом случае дата и время внутри столетия должны совпадать, – нервно тараторил первый из двух операторов. Второй что-то лихорадочно выписывал на смарт-панели.

– Я знаю, как работает С-40. Я спросил, почему турист Багрянцева не вернулась из экспедиции? – жестко повторил Коренёв. Больше всего на свете ему хотелось сейчас схватить этого крысёныша и трясти, трясти, пока верхние зубы не начнут клацать о нижние.

– Это я вам и пытаюсь объяснить, – вновь замямлил бедолага, сжевав нижнюю губу до кровавой кашицы. – Длина луча ограничена, – оператор хихикнул, – название «луч сдвига» – теоретическое, но по сути – это отрезок, раз он ограничен. Так вот исследованный максимум – тысяча лет, если пробиваться через витки. Турист Багрянцева как раз отправилась в приграничную дату. Там частицы уже не стабильны. Поэтому турист не смог вернуться. Мой коллега уже несколько раз закидывал удочку, но модуль на крючок не ловится.

От этих рыбацких терминов у Ивана заныли зубы. Он терпеть не мог рыбалку.

– Почему вы не отправляете спасательную операцию?

– Потому что, – наконец-то оторвался от панели управления второй, – это беспрецедентный случай. Необходимо написать отчет, всё изучить, донести до соучредителей, совета управления и правительства. Более того принятие решения об отправке спасателей не относится к нашей компетенции.

– Считайте, что правительство вы уведомили, а заодно и одного из учредителей, – осклабился Коренёв.

Операторы переглянулись, тот, что читал лекцию про материю и пространство, шумно сглотнул.

От дальнейшего общения с взбешённым министром горе-сотрудников спасла разъехавшаяся с тихим шипением дверь.

В помещение отправки туристов вошел молодой невысокий и при этом чрезмерно сутулый мужчина. Прическа его напоминала упавшее с дерева гнездо, а на правой щеке красовались характерные замятины, какие бывают, если заснуть за столом. Он осоловело хлопал красными глазами, но увидев Коренёва, тут же протянул ему руку.

– Здорово, Ваня, быстро же тебя принесло. Телепортнулся? Я тебе неоднократно говорил: телепорты сокращают продолжительность жизни.

– Вадим, у нас неприятности, – прервал его Иван. – Пропал турист.

Собеседник зевнул, забрал смарт-лист у второго оператора, быстро пробежал по нему глазами.

– Ребят, погуляйте, – бросил он подчиненным, а после повернулся к Ивану. – Неприятности у меня, ты, слава тестам, еще три года защищён от всего этого дерьма.

– Оставь это. Какие пути решения?

Вадим снова зевнул. Челюсть неприятно хрустнула.

– Проведем внутреннее расследование. Подделаем документы, чтобы это выглядело как нарушение инструкций со стороны пользователя сферы. Выплатим семье компенсацию. Вот с управленческим советом будет сложнее. Эти паникеры могут начать выводить дивиденды.

Иван с трудом подавил желание схватить совладельца компании и стукнуть об стену.

– Вадим, – сказал он нарочито спокойно, – человек пропал. Нам не нужны неприятности. Не приведи Небо, информация дойдет до журналистов.

– Не дойдет, первый раз что ли.

– Не понял.

– Ай, да что тут понимать! Где есть экстремальный туризм, там и жертвы. Одному надо было непременно эпоху викингов понаблюдать. Он написал все отказы, подписал кучу бумаг, что мы ни за что не несем ответственность. Сказал родным, что летит на Марс, и свалил через сферу. Честно, не знаю, долетел ли до любимых викингов или нет. Мы его даже к следилкам не подключали. Второй мечтал посмотреть на взятие Иерусалима Салах-ад-Дином[1]. Тоже не вытащили. И вот чем, спрашивается, людям Версальские балы не нравятся или Убийство Кенеди не подходит? Для кого маршруты разрабатываются? Короче, не бери в голову. Угомонись. Ты все равно от управления отстранён. Поэтому тебя эта проблема не касается. Тем более с точки зрения реальности мира все, что может произойти, уже существует в будущем и продолжает существовать в прошлом. По сути, это было предрешено вселенной.

– Вадим, ты гениальный физик, второй сособственник компании и мой друг. Однако сейчас я хочу свернуть тебе шею. Как, Дарт подери, пропало три туриста?! И ты знал и молчал. Да, я пока не могу напрямую руководить компанией, но я же не умер. Где хоть один отчет?

– Не кипятись, Вань, их нет. Ты же понимаешь, что у нас с тобой только половина акций, вторая принадлежит государству. Ты также знаешь, что я был изначально против того, чтобы ставить проект на коммерческий лад. Но мы здесь и сейчас. И теперь я не хочу работать на дядю за зарплату. Меня всё устраивает. Статус, деньги и та свобода, которые они дают. Поэтому нет никаких отчетов.

– Вадим, делай, что хочешь, но Багрянцеву надо вытащить. У неё грант был на тур от министерства образования. Это просто так не замнешь. Необходимо организовать поисковый отряд. Костюм снабжен датчиком. Там работы на полчаса. У нас же есть специалисты.

Ученый посмотрел на смарт-браслет.

– Через десять минут экстренное заседание управления, пойдем. Внесешь своё предложение.

Иван тут же отметил, что ему уведомление о собрании не пришло. Всё это смахивало не только на корпоративное преступление, но и на намеренное сокрытие от него информации. Единственным человеком, кто мог бы это провернуть, была Ариадна. Она занималась корпоративной безопасностью, курировала все тайные операции, связанные с использованием Сферы, и отчитывающаяся лишь Ивану. Она контактировала с внекастовыми, умело лавируя между их интересами и интересами семьи. И она не могла упустить из виду потеряшек. И она единственная, кто знал о Фросе.

Проблема в том, что Иван доверял ей как себе. Они познакомились, когда ему было шестнадцать лет. Она росла у него на глазах. Верить в то, что предал самый близкий человек, не хотелось. От этого было физически больно.

Мотив? У всего должна быть причина. Жажда денег? Так внекастовые ни в чем не нуждаются и не могут распоряжаться имуществом. Обида за то, что именно он стал наследником семейного бизнеса? Так не выказывала она никогда на этот счет никаких претензий. Тем более небольшую родительскую гостиницу он превратил в огромный Дом неопределённых связей с филиалами по всей стране. Чисто женская обида на развод? Так и брак их был чистой формальностью. Хотя последнее, пожалуй, вероятнее всего, ведь под удар попала именно Ефросинья.

«Стоп. Тогда откуда узнал Ромуальд? А он знал, сто процентов знал».

– О, Эвелин Филиппович! Какая неожиданная встреча, прибыли в качестве наблюдателя? – глава совета управляющих сдержанно улыбнулся.

– Я пришел как очень внимательный наблюдатель, – осклабился Иван.

Шестеро человек, чьи гало-проекции заполнили обширный кабинет, транслировали целую гамму эмоций от раздражения до удивления. Следующие два часа были сущим адом. Эвелин впервые за долгое время ощущал, что инициатива ускользает. Принадлежность к Золотой сотне сейчас играла против него. Он не мог управлять членами совета, не мог воспользоваться ветом одного из собственников. Единственное, что он был в силах сделать в данной ситуации, так это уведомить представителя государственного сектора. Тут ему помешать не могли, все же половина компании принадлежала государству. Куратор, выслушав доклад, заявил, что вопрос находится вне его компетенции, и переключил на министра экономики.

«Круг замкнулся», – отметил про себя Иван, как только появилось донельзя довольное лицо министра.

– Повторяться не надо, меня уже ввели в курс дела. Давайте сразу, по сути, – начал Ромуальд. – Из-за чего произошел сбой?

– Тур проходил в критически удалённом промежутке времени, где велик риск нарушения между частицами, образующими связь сферы между веками. Что, видимо, и произошло. Потому как сфера пропала с экранов, и вернуть её не удалось, – коротко отчитался Вадим.

– Ясно. Как долго наниты сферы будут ограждать туриста от внешней среды?

– Заряд рассчитан на 72 часа, – глухо отозвался Иван, вспоминая, каково это трое суток находиться без еды и питья, да и уйти за это время от точки высадки можно очень далеко. Туристам, конечно, зачитывают правила безопасности, но не факт, что в экстремальных условиях они будут соблюдаться.

– Отлично, – министр выглядел донельзя довольным. – Есть ли у вас специалисты, обученные вызволению туристов из прошлого?

– У нас есть добровольцы, занятые на тестировании сферы, – ровно ответил Коренёв. Чем на самом деле занимаются эти специалисты, никому знать не обязательно.

– Я спрашиваю, есть ли у вас люди, умеющие четко, быстро, грамотно работать в условиях исторической среды, отличной от нашей?

– Нет, – нехотя признал Иван.

– И последний вопрос. На данный момент сфера скрывает туриста Багрянцеву, как вы планируете её искать?

«Действительно, как? Сейчас наниты скрывают Фросю. Извне сферу не отключить, а через три дня процент на благополучный исход будет критически мал».

Иван сжал кулаки.

– Экспедиция может быть отправлена через три дня. Костюм снабжен дополнительным маячком с радиусом в сто километров.

– А искать её будут в сферах? – хитро улыбнулся министр, и Иван понял, что бой проигран. Десять лет назад, когда ставился вопрос коммертизации С-40, было требование о невмешательстве в историю. Собственно, потому и вышли на Ивана и его нанитов, способных стирать или изменять пространство вокруг себя. Собственно маски в ДНС были просто игрушкой по сравнению с тем, как использовали его изобретение военные. Именно именно за счет контрактов с внекастовыми он заработал свое состояние. Запрет на снятие сферы в прошлом был закреплен на законодательном уровне, что делало в принципе невозможным любую спасательную операцию. А все маячки и термокостюмы были нужны лишь для соблюдения норм по туристической деятельности[2].

– О, вижу, вы меня поняли, – улыбка даже не думала сходить с лица министра. – Мы не имеем права отправлять туда спасателей. Так что обсуждение беспочвенно. Нужно решить вопрос выплат компенсации и позицию для прессы. Турист Багрянцева была гражданкой первой категории и отправилась за счет правительственного гранта. Я лично согласовывал финансовую сторону вопроса. Поэтому проигнорировать несчастье мы не можем. Предлагаю назначить совещание на завтра на десять утра, а сейчас доброй ночи, коллеги.

Министр отключился, а за ним стали гаснуть остальные голограммы.

Вскоре в кабинете остались только двое.

– Родственникам сообщили? – Иван устало рухнул в кресло.

– Да, пока без подробностей, – Вадим почесал затылок. – Слушай, да не бери ты так близко к сердцу. Бывает.

– Бывает… Знаешь, если в эту пару дней мы не придумаем, как вернуть Багрянцеву, я отзову свой патент. Благо, на это право имею, хоть сейчас.

В комнате повисла тишина.

– Но почему? – наконец выдавил из себя Вадим.

– Потому что Ефросинья – моя невеста, и я это так просто не оставлю.

Ответа от Ариадны так и не было. На задании или затаилась? В том, что сестра сдала личность Фроси, Иван не сомневался. Больше было некому. Поехать к ней домой и ждать в темноте, как герой остросюжетного романа? Глупо. Если она участвовала в запаривании всей этой каши, то находится уже где-то в районе марсианской колонии, а если по дурости проболталась, то рано или поздно выйдет на связь. Хотя в глупость или недальновидность сестры верилось еще меньше, чем в её предательство.

Иван с силой хлопнул дверцей электромобиля. На боковом сиденье стояла корзинка с красными тюльпанами.

– Я найду тебя, Фрося. Обещаю. Чего бы мне это не стоило… – прошептал он, на мгновение прикрыв глаза.

Вспомнилась служба внекастовым. И то, как он с двумя своими сослуживцами дрейфовал в космосе в индивидуальной спасательной капсуле. Из этого случая Иван вынес ряд уроков, которые в обычной жизни никогда бы не получил. Первый: мужчины и женщины не равны. И речь тут идет не социальных и политических правах, а о физических возможностях. Если убрать экзоскелеты, если не использовать препараты, если не проводить химеризацию тела (хотя после таких операций в космос не брали), короче, если отбросить все усиления и модификации, то женщины физически слабее. А значит нельзя ставить знак «равно». Ведь у сильного не только преимущество, но и ответственность. Они с Евстафием слишком поздно поняли, что те показатели, что они выставили в капсуле, чтобы протянуть подольше, были опасны для двух мужчин и фатальны для одной женщины. Она умерла молча, не проронив ни слова, только струйка крови текла из носа. Чего-чего, а силы воли девчонке было не занимать. Уже потом, когда их через три дня нашел спасательный корабль, и они проверили, сколько процентов жизнеобеспечения осталось в капсуле, понимание гранитной плитой придавило обоих. Если бы они учли физические показатели девчонки и чуть увеличили бы подачу воздуха, влажности и тепла, чуть посильнее бы выкрутили противоизлучатель, то лейтенант Смирнова была бы жива. Но они даже не подумали, что потребности женского организма иные. Все же равные, все одинаковые. Пол не важен – это вдалбливалось вместе с азбукой. Что ж, цинизм жизни заключается в том, что за ошибки одних зачастую расплачиваются другие.

Вторым уроком было осознание того, что, может быть, Бога нет на сытой и изнеженной Земле. А вот в космосе он есть. Да так близко, что, кажется, руку протяни и коснешься. Там, в спасательной капсуле, изнывая от нехватки кислорода, холода и радиации, Иван молился. Ему для этого не нужны были специальные слова и символы. Вместо церкви – металлический корпус, вместо свечей – звезды. «На войне не бывает атеистов», – сказал Евстафий, и в глазах его отражался космос.

Последним же уроком было понимание того, что не бывает безвыходных ситуаций. Бывают люди, которые не смогли найти этот самый выход.

Их капсула была сломана, она не могла лететь по заданному курсу, ей мешал перегруз. Вся аппаратура связи вышла из строя. Взрывом корабля их отбросило достаточно далеко, чтобы спасатели не могли отследить их траекторию. Следующие десять часов Иван из проплавленной электроники, развороченных трансляторов и разбитых фильтров собирал нечто, способное передавать сигнал в s-диапазоне. В крайне ограниченном пространстве, при нехватке кислорода, когда под рукой лишь брелок – швейцарский нож, а электроника пульта управления превратилась в расплавленное месиво, это было практически нереально. Ключевое слово «практически» между ним и действительно невозможным – пропасть. И он смог. Зациклил примитивное sos, передаваемое каждые десять минут.

Это, собственно, их и спасло. Почти всех. Лейтенант Смирнова была уже четыре часа как мертва…

Коренёв грохнул кулаком по панели управления электромобиля. Раздался жалобный писк электроники. В этот момент зазвонил смарт-браслет.

– Вань, от тебя пропущенные. Только вылезла из Дартового бункера, там не ловит ни фига. Что-то случилось?

– Случилось, – устало произнес Иван. – Ты дома?

– Буду через полчаса. Приедешь раньше, располагайся. Где бар, знаешь. Я закажу сейчас что-нибудь пожрать.

– Закажи, – но браслет уже потух, и только тревожно пищал электромобиль, извещая о поломке. Иван вызвал такси и вышел из своей машины. На боковом сиденье так и лежали красные тюльпаны.

____________________

[1] Султан Египта и Сирии Салах-ад-Дин в 1187 году разгромил войска Иерусалимского королевства и захватил Иерусалим.

[2] Согласно П.7.5 ФЗ «О туризме» № 34 от 10.07.2152 г Турист должен быть одет в самоочищающийся термокостюм, способный поддерживать жизнедеятельность туриста в течение семи дней. Термокостюм должен быть экипирован сигнальным маяком с радиусом действия не менее 100 км.

Praeteritum XV

Она же рече: «Равна ли убо си вода есть, или едина слаждьши?» Он же рече: «Едина есть, госпоже, вода». Паки же она рече: «Сице едино естество женьское. Почто убо свою жену оставя, чюжия мыслиши?» Той же человек уведе, яко в ней есть прозрения дар, бояся к тому таковая помышляти.

«Повесть о Петре и Февронии Муромских»

Рынок поражал своими красками, звуками, запахами. Нет, Ефросинья знала, что Муром был одним из торговых городов Волжского пути, но одно дело – читать, а другое – слышать, видеть, щупать.

– Ткани! Посконные, набивные, суконные, бумажные!

– Шелк! Брячина! Коприна! Оксамит!

– Сапоги! Голенища для сапог!

– Бусы, кольца, браслеты стеклянные!

– Бобры к хозяйке добры! Соболя от Новгорода до Константинополя! Куницы для молодухи и девицы!

– Рыба, кому рыба солёная?!

– Рабы, рабы с Киева!

– Калачи, кокурки, дрочены!

Часа ходьбы по рынку хватило, чтобы понять ряд важных моментов. Во-первых, Ефросинью узнавали. Не было ни единого купца, кто бы ни обратился к ней по имени – отчеству. Притом это самое «отчество» было по мужу. Во-вторых, с ценами творилось что-то удивительное. Еда и сырьё стоили дешево, ткани местного изготовления, одежда, обувь, предметы быта на порядок дороже, но подъемно. Импорт стоил, как импорт. Притом шёлк и специи дешевле, чем Ефросинья предполагала. Мелкого стеклянного ширпотреба было очень много, и стоил он копейки, но вещи размером чуть больше уже продавались ощутимо дороже. Например, один бокал стоил тридцать кун. Окна делались только на заказ и были даже не витражными, как в Европе, а собирались из круглых «лепёшек» размером по пятнадцать-двадцать сантиметров в диаметре. Стоила одна такая лепешка в районе четверти гривны. Фрося прикинула, сколько окон она собралась поставить, и мысленно присвистнула. Это какие деньжища-то выходят! Но выход искать как-то надо было. Ей привыкшей к стеклу и бетону, средневековые дома, больше напоминали склепы и находится в них было физически тяжело. С другой стороны спустить все имущество на несколько неровных лепёшек – жалко.

– У меня слюдяные стоят, – отметила Настасья, и они пошли дальше.

Ряд пряностей нашелся сам. По запаху. Лавку Михала показали сразу, а вот там их ждал скандал. Точнее, не ждал, конечно, а вовсю полыхал.

– Ты продал мне горькую соль! – кричал хорошо одетый мужчина средних лет.

– Я предупреждал, что она морская. – Купец хмурился и старался держаться спокойно.

– Да хоть Коломыйская! – не унимался покупатель. – Я купил четыре пуда, что мне теперь с ней делать?!

– Всё то же самое. Слушай, ты у меня спросил, какая соль, я тебе ответил – морская. Ты купил.

– Так потому, что она самая дешевая была на всем рынке!

– Ну, значит, пойди и купи теперь самую дорогую! От меня-то что надо?!

– Деньги возвращай и виру за обиду.

Вокруг начала собираться толпа. Купец ощутимо напрягся. Вдруг сбоку от Ефросиньи раздалось отчетливое покашливание.

– Никита Иванов, здрав будь! – зазвенела Настасья. – Чего голдобишь с утра пораньше?

Мужчина повернулся к ним лицом, и Фрося увидела висящую у него на поясе серебряную подвеску со стилизованным рарогом[1].

Да вот, для двора княжеского соль купил, а она горькая, – раздосадовано поведал местный чиновник. – Вернуть хочу.

Однако про виру больше не заикнулся, и то хлеб.

Фрося едва заметно кивнула купцу в знак приветствия, смочила палец и попробовала товар.

– Откуда привез? В Новгороде же не выпаривают морскую соль?

Только теперь тиун обратил внимание на женщину, что стояла подле Настасьи, и побледнел.

Три дня назад он купил дешевую соль, а отчитался, как за обычную. И всё бы хорошо, если бы не княжий кухарь. Забраковал, сказав, что такая не годится, так как горькая, а князь Владимир горечь очень чутко в пище чувствует. И теперь вот хотел вернуть по-тихому, но купец уперся и ни в какую, а тут ещё, как назло, молодая жена князя Давида нарисовалась. Что ей дома за шитьем не сидится?

– Из Белгорода, – пробасил Михал, кланяясь. Я туда из Новгорода воск привез да медь. В Белгороде вино купил, пряности, соль да тонкий лён. Часть у половцев сторговал, у них же еще специй взял и благовоний. Решил здесь продать, так как пошлины ниже, чем во Владимире. Я предупреждал, что соль морская, а не каменная. Я всех предупреждаю.

– Ясно. Никита Иванов, я выкуплю твои четыре пуда соли, а ты не кричи почем зря, не отпугивай покупателей от рядов.

Тиун озадаченно покосился на сотникову жену, судорожно соображая, что теперь делать. Согласится, тогда Владимирова сноха узнает цену, за которую куплена соль. Выболтает князю. Последуют неудобные вопросы или, что еще хуже, проверки. Вот же чертова баба! Лезет, куда не просят.

– Не стоит, госпожа, покупать эту соль, она плохая, – выделил интонацией последнее слово слуга и мысленно добавил: «Пошла вон!»

– Как видишь, я не послала на рынок ни тиуна, ни кухарку, а пришла сама. Удостоверилась в том, что товар хорош, и желаю у тебя его взять. Отчего ты отказываешь мне?

Никита понял, что у него есть два варианта: позорно сдаться или с гордостью отступить. Пусть он лучше потеряет серебро и будет вынужден оставшуюся жизнь жрать эту соль, но зато никто не посмеет его упрекнуть в татьбе.

– Ну, раз сама хозяйка Давыдова дома посчитала соль пригодной, то я, пожалуй, оставлю её в своем хозяйстве. Для князя же Владимира приобрету другую. Будьте здравы!

Поклонился и ушел.

Фрося удивленно приподняла бровь.

– Что это сейчас было?

– А то, что кто-то обзавелся личным врагом, – задумчиво протянула Настасья.

– Я ничего ему плохого не сказала и не сделала.

– Порой для вражды нужно лишь оказаться в ненужном месте в ненужное время и не суметь пройти мимо.

«Пройти мимо»… Ефросинья задумалась. Там, дома, в далеком двадцать втором веке, она именно так и поступила бы. Какое ей, по большому счету, дело до спора двух незнакомых мужчин? Откуда это участие? Примерила на себя роль княгини, решила, что вправе вмешиваться в чужие жизни? Или этот мир меняет её, гнет под себя? И если случай с Ефимьей можно было списать на реакцию нарушения личных границ, то тут её за язык никто не тянул.

– Спасибо, сударыня, – широко улыбнулся купец. – Я на его деньги уже товар купил, и отдавать было бы нечем.

– Пожалуйста, – пожала плечами Фрося. – Соль-то у тебя еще осталась?

В итоге Фрося взяла у купца два оставшихся пуда соли. И радость от удачной покупки перекрыла неприятности утра. Во-первых, Михал сделал ощутимую скидку. Это можно было понять по округлившимся глазам Настасьи. А во-вторых, морская соль оказалась единственным источником йода во всей округе. А у неё, между прочим, девочка-подросток на попечении и беременная кухарка

Милка разлила квашню. Отбирала ложкой для хлебной опары и не удержала глазированную миску. Выскользнула та из рук, разбилась, растеклось чавкающей лужей тесто. И как-то держалась девка все эти дни, а тут нате: села прям на земляной пол да разрыдалась. Беззвучно, судорожно, отчаянно. И не квашню пролитую ей жалко, а жизнь свою. И как дальше быть – не ясно.

Раньше понятно всё было: вот тебе дом, в нем хозяин живет да младший брат его. И все-то у них ладно. Милка пироги печёт, носки вяжет да за хозяйством следит. Братья пироги уплетают да носки хвалят. Помимо этого полгривны в год серебра платят. Денежка копится, приданое растет. Вот уже и женихи стали похаживать, подарки носить: кто колечко бронзовое, кто платок. Звать между делом кто в рожь, кто к реке. И она ходила: глупая, что ли от подарков отказываться. Да и надо ж знать, кто из женихов хорош да пригож, а кто стручок засушенный. Вот и коротали ночи к обоюдному удовольствию. Время шло, приданое прирастало, одни женихи сменялись другими. Новые несли орехи сладкие, прянички медовые да пастилу ягодную. Звали кто в лес, кто на стог. И она ходила: зря сладостям пропадать что ли. Прошел год, невеста стала ещё сочней, пышней, краше. И на полгривны богаче. И снова заглядывают в щелку, кидают камушки в забор молодые женихи. Старых-то всех подруженьки расхватали. Но Милка не расстраивалась, правда уже ни орехов, ни платков ей не дарили, да и не звали никуда. Так у забора и зажмут спешно, грубо, то и дело озираясь по сторонам. Однажды обиделась на такого гостя. Без подарка пришел, слов ласковых не сказал, сразу под юбку полез. Набычилась, оттолкнула. Прилетел в ответ удар по лицу, все искры из глаз рассыпала. А после, получив своё, кинул «гость» медяшку в пыль дорожную да ушел, посвистывая.

Поняла все Милка. Медяшку подняла с земли и на двор пошла. Сама растрепана, из скулы кровь течет, синяк сливой наливается. Слезы соленые жгут хуже плетей. Приползла в свою клеть, в угол забилась, колени к подбородку притянула и завыла. Сколько сидела, так не помнила, но очнулась – голова на чьих-то коленях, а пальцы пряди перебирают. Сжалась вся, задрожала.

– Тише, тише, родная, – и голос такой знакомый. Только никогда не слышала в нем Милка столько надрыва, боли затаенной.

– Игорь, случилось что? – спросила она, поднимаясь с колен дворового.

– Ты у меня случилась, да никак закончиться не можешь. Я пока, дурень, ждал, чтоб ты выросла, да думал, ни стар ли я для тебя, так и не заметил, что не сберег.

Нахмурилась Милка. Не припоминала она, чтоб смурной дворовый слова ласковые говорил да смотрел пылко. Отчего сейчас пришел? Сидит у неё в клети, на руки свои грубые смотрит. И не ясно, какие мысли прячутся под шапкой валяной.

– Иди за меня, Милка. Пойдем к реке, там под дубом срежу тебе косу да голову платком покрою, будем жить вместе, а там вернется князь Давид, я попрошу отпустить нас. Я ему пятнадцать лет служу, чай не откажет. Только иди за меня.

Опешила Милка, не знала, что сказать на это.

– Ты зачем за себя сговариваешь? Видишь же, бессоромная я.

– Просто пообещай мне больше не ложиться ни с кем.

И она пообещала: глупая, что ли от мужа отказываться, когда он сам зовет. Позволила косу срезать да платок повязать. Расцвела, приосанилась, ходила гордая. Даже товарки на рынке перестали под ноги плевать.

А потом вернулся князь Давид. Угрюмый, рука перемотана. Милка всё ждала, когда поговорит Игорь с хозяином, и уедут они от косых взглядов и пересудов. Понимала, что сама себя ославила, но хотела заново жизнь начать. Припорошить прошлое первым снегом и любоваться светом и чистотой.

Однако дни шли за днями, а разговор так и не повелся. Сначала князь чернее тучи ходил да с раной маялся. После хворь на него прицепилась. И только слышно было от Игоря «Не время. Подожди». И она ждала. Всю осень ждала. А зимой уехал князь к ведьме рязанской лечиться. И до самой Пасхи не было его. В тот день они с Игорем разругались, и Милка решила сама идти просить хозяина отпустить в путь-дорогу. Но лишь вошел князь в дом, сразу стало понятно: не пойдет разговор. Здесь сотник, а думы его далеко.