Текст книги "Сфера времени (СИ)"

Автор книги: Алёна Ершова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Praeteritum XIV

«Благоверный же князь Петр хотя ю искусити, повеле да обедует с ним за единым столом. И яко убо скончавшуся обеду, она же яко же обычай имеяше, взем от стола в руку свою крохи. Князь же Петр приим ю за руку и, развед, виде ливан добровонный и фимиян. И от того дни остави ю к тому не искушати».

«Повесть о Петре и Февронии Муромских»

Ещё не зарозовела над горизонтом полоска восхода, а Давид Юрьевич уже седлал коня. Руки привычно выполняли знакомые с детства движения. Застегнул уздечку, пробегая пальцами по бархатной конской морде. Накинул потник, поверх него седло с подпругой. Затянул ремни. Привязал шлем к луке, с другой стороны – мешок с личными вещами. Достал из кожаного футляра кольчугу, обернутую пропитанной маслом тряпицей, проверил отсутствие ржи и примостил позади седла. Руки действовали привычно, не мешая мыслям превращаться в решения. На восточном берегу опять распря. Мордва просит защиты от булгар. Вчера вечером пришло письмо. Прям на свадебном пиру вручили ему послание. Хорошо, что благодаря «голубятням», нужные вести доходили за считанные часы. Немедля отдал наказ собираться. Всадники – гордость и основная сила Мурома – скоро сели в седла. Давид отправил с ними Илью, сам обещая нагнать их завтра. Не хотелось без нужды прерывать свадебный пир, оскорбляя жену и князя. Хотя мужчина видел, что трехдневное празднество надоело Ефросинье. И лишь только окончился чин поздравлений и здравиц, испросил у брата позволение отбыть с молодой супругой домой.

Лишь несколько часов им дано до расставания, и то время ушло на показ дома да обсуждение денежных и бытовых вопросов. Сотник впервые ощутил, что оставляет за спиной то, к чему будет желать вернуться.

Он не мог не уехать. Горела степь, ночью ветер принес запах дыма. Не отразят булгар на землях мордвы, придут степняки в Муром. Давид помнил, как, еще будучи просто десятником, спешил на помощь в град Владимир. Без приглашения явились опасные соседи к золотым воротам. Пришлось выпроваживать вон. Не хотел он, чтобы его вотчину осаждали. Теперь тем более не хотел. И уезжать не хотел. Дома оставалась супруга – лебедушка, среди стаи коршунов. Боялся сотник, как бы лихо какое не случилось. Да матушка и отец Никон присмотрят за Ефросиньей, помогут советом, в обиду не дадут, да он попросил Илью, чтоб Настасья была по возможности рядом, благо соседи. Но этого казалось мало. Неспокойно было на душе, муторно: всё-таки женщина одна на хозяйстве без мужа. А вдруг что? Кто поможет?

Недовольным ящером приползла мысль оставить на хозяйстве Юрия. Приползла и осталась. Почему, собственно, и нет? Младший брат сможет быть защитой и подспорьем, помочь, оградить, подсказать, где надо. «Да, и заменить может вовсе, что уж тут», – ужалило ядом понимание. Давид покривился. Действительно, он видел, как легко и непринужденно они общались. Как мягко, с полуулыбкой смотрела на брата Фрося. Да и Юра никогда не скрывал, что красавица лесная ему нравится.

На крыльце показался заспанный брат. Легок на помине. Давид тряхнул головой, отгоняя дурные мысли.

– Не седлай коня, – бросил он. – Ты дома остаёшься.

Юрий замер, словно громом пораженный.

– С чего это вдруг?

– Две женщины на хозяйстве, кто их защитит?

Десятник вспыхнул, налился краской, крылья носа его расширились.

– Раньше тебя это не заботило! Ты, значит, на войну, а меня подле бабской юбки? Нет уж, так, братец, не пойдет!

– Слышал мой наказ?!

– Нет, не слышал! – рявкнул Юра. – Я десятник, а не нянька! Ничего с твоей женой в городе не станет!

– А я твой командир, приказы которого ты должен слушать!

На шум зарождающейся драки вышла Фрося, постояла, послушала и, решив, что братоубийство ей перед домом вот совсем не нужно, громко позвала:

– Мужчины, завтрак!

Братья отскочили друг от друга.

– Я не голоден! – бросил Юрий и ушел в сторону конюшни.

– Вымесок! – сжав кулаки, процедил Давид.

Фрося подошла ближе и негромко произнесла:

– Зачем ты говоришь то, о чём потом жалеть будешь?

– Не лезь, женщина, в те дела, которые тебя не касаются! – огрызнулся не остывший от ссоры с братом Давид.

Ефросинья осталась стоять, где была, лишь руки на груди скрестила.

– В те, которые меня не касаются, – не буду, – спокойно ответила она, подавляя желание развернуться и уйти. «Это не партнер на одну ночь, которого можно игнорировать, это человек, с которым придется строить быт и договариваться. Скандал закатить всегда можно, только толку он него как от лавины в горах».

– …Но это не тот случай. Давид, сколько нянек ко мне не приставь, ты все равно будешь переживать…и, наверное, спасибо тебе за это. Не терзайся, езжай, а я постараюсь справиться. У каждого своя война, так ведь? – она подошла еще ближе и, став почти вплотную, опустила руки и тихо, едва слышно, добавила:

– Ты, главное, возвращайся, а я постараюсь сделать так, чтобы было куда.

Воин не выдержал и прижал супругу к себе. Крепко. Боясь отпускать, оставлять одну.

– Хорошо. Только береги себя, лада. И скажи этому ярохвосту, чтоб догонял.

– Скажу и бутерброды ему выдам.

– Надеюсь, «бутерброды» – это подзатыльники, – проворчал Давид и вскочил на коня.

После отъезда мужчин Ефросинья серьезно задумалась, как быть дальше. Раз она твердо решила тут остаться, то усадьбу и двор надо приводить в порядок. Для начала всё вымыть, выстирать и вычистить, а потом посмотреть, как решить ряд бытовых вопросов. Сложности с водой и отоплением её, с одной стороны, не тяготили, но с другой, она видела примитивный слив у отца Никона, да и экспериментальная печь с трубой у неё худо-бедно получилась. А в усадьбе на два с половиной этажа полноценно топился зимой только первый, остальные комнаты оставались холодные или в качестве обогрева использовались жаровни с углями, Фросю такое положение дел не устраивало. Даже с учетом достаточно теплых зим. Потому вопрос этот нужно было решать после уборки, но до холодов, и он, как и проблема с остеклением, требовал денег. Однако в финансовое положение семьи Давид её посвятить не успел. Сундук с серебром показал, отрядил брать из него, сколько нужно, но об источниках и регулярности заработка не обмолвился. И как узнать: это денежный запас на год или на всю жизнь? И сколько, а главное, на какие нужды можно тратить? Например, как и что запасать к зиме? Со всем этим предстояло разобраться самой, но вот как, спрашивается? Не имея понятия о ценах и потребностях.

Мысли рассыпались, словно горошины по полу. Много, но каждая сама по себе ни о чем.

«Так, нужен список. А лучше всего квадрат срочных и важных дел.»

После написания плана картина приобрела целостный вид.

Срочными и важными оказались уборка, инвентаризация, проверка своего села, определение внутрисемейной экономики и уже после определение всего того, что необходимо заготовить на зиму.

– Ефимья! Где ключи от светлицы?

Тишина в ответ. Не слышит старуха или не желает слышать. Итог один – пришлось подойти к бабке ближе и повернуть к себе.

– Ключи где?

– Ты чавой меня трясешь, не груша я тебе! Прибрала я их, ты ж мимозыря бросила, где ни попадя!

Все свои сорок лет Фрося считала себя очень спокойным человеком, умеющим добиваться своего, не опускаясь до крика и угроз. Склоки на педсоветах и провокации со стороны студентов трогали её чуть меньше, чем никак, но вот эта старуха, которая лишь по недосмотру эволюции до сих пор топчет землю, вывела её из себя. Фрося вдохнула воздух, готовая вступить в первую в своей жизни перепалку. Так как «где ни попадя» было в спальне, на полке возле кровати.

Но мелькнувший на мгновенье любопытный нос подаренной рабыни охладил лучше ледяной воды.

– Собирайся, – сказала она ключнице холодно и развернулась.

– Это куда еще? – опешила, не ожидавшая такого ответа старуха.

– В Троицкий монастырь. У тебя же ряда нет, верно[1]? Ты полностью в моей власти. Однако супругу своему я обещала на улицу тебя не выгонять. Но и терпеть выходки, подобные этой, я не намерена. Потому поехали, попрошу матушку Фотинью, чтоб в монахини тебя постригли, оставлю гривну на содержанье и живи себе в тишине и молитвах.

Первые мгновенья ничего не происходило, и Ефросинья испугалась, что перестаралась, и ключницу сейчас хватит удар.

– ААА! – заблажила старуха и плюхнулась на пол. – Не губи, матушка! Лучше выпори!

К такому повороту событий Ефросинью жизнь не готовила. Было совершенно не понятно, театр это одного актера или холопка действительно испугалась того, что её постригут в монахини.

– Встань, – негромко, но твердо произнесла Фрося. Удивительно, но бабка услышала и, кряхтя, поднялась.

– Ключи, – связка перекочевала к законной хозяйке.

– А теперь слушай. Когда Давида нет, в доме я главная. Нравится тебе это или нет. Брать ключи запрещено. Заходить в одрину тоже. Указания мои выполнять. О том, что творится в доме, за воротами не трепаться. Если не устраивают такие правила – монастырь.

В общем и целом, они договорились. И добились определённых результатов. А главное – Ефросинья получила доступ к ресурсам.

Инвентаризация длилась два дня. Всё имущество Фрося переписала и поделила на три условные части: Давида, приданое и свадебные дары. После чего стало более-менее понятно, чем она располагает.

Подспудно пришлось учить Ретку писать. С таким хозяйством Фросе просто необходим был грамотный помощник. Хотя девочка, и будучи неграмотной, обладала просто феноменальной памятью. Например, могла даже на следующий день точно перечислить все вещи, лежащие в сундуке.

Когда с ревизией было покончено, занялись уборкой. Совместными усилиями все комнаты в доме вычистили и вымыли со щёлоком. Кровати разобрали до досок. Старые перины выкинули. Из-за чего пришлось выстоять очередную перепалку с теперь уже бывшей ключницей.

– Ой, что творится, что делается! – причитала старуха. – Эту перину еще при Владимире Святославиче[2] стелили!

– Судя по её виду, на ней он и помер!

– Вот охальница! В Рязани он преставился. Хорош добро разбазаривать!

– Не добро это, а рассадник клопов. Сожгите во дворе вместе с остальным мусором!

Одним словом, Ефросинья была непреклонна. Особенно после того, как в одной из таких постелей нашли мышиное гнездо. Фросиному визгу, когда она обнаружила разбегающиеся во все стороны серые комочки, позавидовала бы любая сигнализация. Лопоухий Каспер, не отходивший от своей хозяйки ни на шаг, поймал одного юркого зверька и притащил, ожидая ласки.

Одежду и ткани разобрали, чистые перетряхнули, переложили стеблями мяты от моли. Грязные распределили на две части: лён и шерсть отдали прачкам, предварительно споров канты, а шелк Фрося оставила для стирки дома. Траты на прачек записала для отчета, и чтобы потом понять: выгодней держать своего человека или нанимать со стороны. На уборку кухни потратили целых два дня. Вообще с кухней было связано очень много проблемных вопросов. И самый основной состоял в том, что общих дверей между помещением, где готовят еду, и всем остальным домом не было. Еду заносили через главный вход. Более того печь была наподобие той, что стояла у Фроси в лесной избушке, но топили её не так умело. Все стены чернели от копоти. Помимо печи, прям в помещении, красовалось костровое место, где варили, жарили, крутили на вертеле или калили камни для подогрева воды. Разделочные доски отсутствовали, посуда мылась в кадках. Рядом с мукой стоял запаренный щёлок, вместе с закваской лежало мясо, а травы висели под потолком и обсиживались мухами. И на все это царство-мытарство одна единственная беременная кухарка.

– Так, столы нужно отчистить до родного цвета. На них же столько грязи и еды налипло, что стоять рядом страшно – не то, что готовить.

Стряпуха обижалась, плакала, говорила, что ей и так удобно.

– При чем здесь удобно? Ты потравить всех хочешь, работая в такой грязи? О ребёнке подумай хотя бы, чудо!

Милка от этих слов только голову в плечи вжимала и пятилась.

Вшшш – горячая щелочная вода полилась на кухонный стол. Заработали скребки.

– Игорь, – это уже неугомонная Фрося дворовому, – нам доски для кухни нужны, к столяру идти?

– Нет, сударыня, я могу. Скажи, сколько да какие.

– По дереву не посоветую, крепкое, а по размеру с локоть в ширину и в полтора в длину. Толщиной не более полудюйма, иначе тяжелые будут. Вверху отверстие с вершок, чтобы вешать за что было. Как сделаешь, принеси, я на них рисунок нарисую, вырежешь? Чтоб для каждого продукта своя доска.

– Если нарисуешь, вырежу.

– Ой, батюшки! Это как же на каждую снедь своя доска?! – кухарка схватилась за голову.

– А так, Милка, что рыбу разделывать и сыр резать на разных досках надо, а не на одном столе. И полотенца стирать регулярно. Иначе черви в животе появятся!

– Свят! Свят! – перекрестилась девка, закрывая живот руками.

До конца недели челядь так и не присела.

Ещё один тяжелый разговор за это время произошел с мужчинами. Причина – грязь во дворе. Сказать по правде, присутствуя в студенческие годы на раскопке богатого Суздальского дома, Фрося искренне радовалась находкам. Чего там только не было! Стоптанные подошвы обуви, осколки керамики, пуговицы, куски упряжи, остатки бочек, кадок, писал. В общем, всякий мусор, который столетиями втаптывался в навоз и щепу, образуя культурный слой.

И вот теперь весь этот мусор лежал у неё во дворе. И издавал по июльской жаре такое амбре, что слезились глаза и чесалось в носу. Мысленно извинившись перед коллегами-археологами, Фрося взялась за дело.

– Конский навоз необходимо вывести, нужники вычистить, кучу мусора на заднем дворе разобрать на то, что можно сжечь и что нельзя.

– Зачем? – в два голоса спросили мужчины.

– Затем, что грязно, запах ужасный и при дожде всё будет в растёкшихся конских испражнениях.

– Щепой засыпем, – пожав плечами, выдал дворовой.

– Засыпем, – согласилась Фрося, но уже чистый двор. Хотя лучше дорожки вымостить.

– Ты собираешься деревом двор застелись? – удивился конюх Яким.

– Смотря, сколько это стоит, и есть ли неподалёку песок с извёсткой.

– Дорого стоит. Лес у Давыда Юрьича на выруб имеется, но мастера за работу серебром возьмут. Песка же – у Оки сколько хочешь. Известь тоже есть, но её привозят с юга княжества.

– Нужно посчитать.

– Посчитай, сударыня, но я всё же не понимаю, к чему такая необходимость.

– Для того, чтобы было чисто, красиво и не пахло.

– Так не нюхай! Прости меня, хозяйка, но, во-первых, это лошади, они всегда пахнут, а во-вторых, вычистишь свой двор, будет долетать запах с других.

– Всё равно меньше, чем сейчас.

Спор с конюхом мог бы ещё долго ходить по кругу, если бы Игорь не задал главный вопрос:

– А куда вывозить-то?

Ефросинья задумалась. Часть мусора можно сжечь, всю битую керамику пустить в бетон, а вот что с конским навозом делать и с человеческими нечистотами, вот совсем не ясно.

– Я подумаю. Но сейчас мне нужны мальчишки лет по десять, которые хотят заработать немного денег, чтобы кучу на заднем дворе перебрать.

– Это ещё зачем? – вновь удивился Яким. – Полбы наваришь, и так сбегутся.

– Затем, что каждый труд должен оплачиваться.

Ребятня набежала в тот же вечер и, узнав, что за перебранную кучу мусора хозяйка платит медяшку каждому, и за расчищенный двор столько же, вылизали усадьбу еще до заката.

Через несколько дней Игорь принес разделочные доски.

– Вот.

– Спасибо, что я тебе за них должна?

– Ничего, сударыня, – удивился дворовый, – я ж служу у вас с супругом.

– Я могу узнать, когда и сколько ты получаешь?

Мужчина немного смутился, а потом все же ответил:

– Князь Давыд платит мне сто кун серебром. Раз в год, после сбора дани с удела.

Дворовый ушел, а Фрося пыталась уложить в голове цены на работников. Сто кун получает дворовый. Это чуть больше новгородской гривны. Конюху платят сто двадцать пять – полторы гривны. Ключница зарплату не получает. Милке дают полгривны. Но челядь живет и ест за счет хозяина. Может, ещё и на старую одежду права имеет. А вот прачка берёт за один день стирки резану, или половину куны. В ясный день выстирать и высушить она успевает полную корзину белья. Притом женщина работает сама на себя, не важно, летний зной или зимняя стужа. Каждый день ли она трудится? Сколько из этих денег тратит на одежду и еду?

С экономикой следовало разобраться поподробнее, а для этого хорошо бы посетить местный рынок.

Поход в торговые ряды Фрося запланировала на воскресенье. Однако она не учла одну важную деталь.

Ранним воскресным утром они с Реткой ещё завтракали, когда в дом вошел Игорь и после короткого поклона выдал:

– Во дворе ожидает Настасья, супруга Ильи-воеводы.

– Пусть заходит. Что ж ты человека на улице держишь? – удивилась хозяйка.

Через минуту в дом вошла полнотелая женщина лет сорока.

– Радуйся, Ефросинья Давыжая! Супруг твой попросил сопроводить тебя в церковь Рождества Богородицы на литургию, – поздоровалась с порога жена Ильи. – Вы причащаться не будете? – замявшись, продолжила она, глядя на стол, на котором после завтрака стоял разлитый по кружкам мятный взвар, и лежало имбирное печенье.

– Меня исповедует и причащает отец Никон, – осторожно отозвалась Фрося, делая себе заметку на будущее подробно расспросить игумена про все эти культурные тонкости.

– Тоже верно, но на Преображение Господне митрополит службу вести будет. Желательно у него причаститься.

– Хорошо, – согласилась Фрося. «Знать бы ещё, когда оно, это Преображение, и что делать в церкви надо. А ещё вопрос с крещением Ретки решить следует до приезда Давида и желательно с девочкой поговорить заранее, а не ставить её перед фактом».

– Пошли, Ретка, на службу.

У девочки глаза стали, словно блюдце, а лицо залилось краской. «Что ж она на всё загорается, как лазер?» – в очередной раз удивилась Фрося.

– Вы так будете? – Брови Настасьи удивлено поднялись. Ефросинья осмотрела себя и девочку. На Ретке было охристое льняное платье с зеленым шелковым пояском. На Фросе светло-синее, с длинными рукавами, собранными в складки, манжеты украшала тесьма, сотканная из серебра и синего шелка, на шее нитка бус морского жемчуга, жесткая кичка, обтянутая светло-коричневым шелком, поверх белый шелковый плат. На поясе висел кошель с серебром. Вообще-то они собирались на рынок. Вот бы конфуз вышел, если бы не Настасья.

– Ретка плат наденет и всё. Что-то не так?

– Но в церковь принято надевать самое лучшее!

Ефросинья криво улыбнулась и еще раз оглядела гостью. Темно-синее льняное платье, шелковые канты на плечах и манжетах, воротник-стойка, расшитый золотом и мелким, словно бисер, жемчугом, златотканый пояс, повойник украшенный дробницами, золотые колты с эмалями, шелковый плат, спадающий ниже плеч. Действительно, самое лучшее, тем более, если знать, что Илья-воевода изначально из крестьянской семьи.

И что теперь делать: идти и переодеваться или отправиться так? Пойдут слухи. Хотя они в любом случае будут и неважно, чем их кормить. Платье новое, головной убор послойный, тяжелые украшения Фрося терпеть не могла, предпочитая изящество и стиль каратам и объёмам, да и литургия – это же не показ мод.

– Нет, мы пойдем так. Пусть бояре с горожанами выставляют свой статус, мой известен и так. Перед Господом же нашим Богом мы все наги, ибо видит он не шелка с монистами, а души.

Что ж, поход в церковь действительно больше всего напоминал показ мод или ювелирную выставку, на которые Фросю брала мать. Притом не только по содержанию, но и в своей сути. На паперти обменивались сплетнями, заключались сделки, давались и возвращались долги, сговаривались о совместных поездках и смотринах, мерились тяжестью энколпионов и блеском колтов.

С началом литургии все переместились в тёмную, пропитанную запахом воска и ладана церковь. Хоть разговоры теперь и велись вполголоса, но общая картина изменилась мало. Было такое чувство, что церковь – единственное место, где можно пообщаться.

Фрося периодически замечала, что на нее косо смотрят, слышала шепотки с собственным именем, правда, пары прямых взглядов в ответ и нескольких снисходительных улыбок хватило, чтобы сплетники на время замолчали.

Через два часа служба закончилась, народ начал броуновское движение. Кто выстраивался в очередь на причастие, кто, напротив, старался покинуть церковные сумерки.

Щурясь от яркого света, Фрося не сразу разглядела черноволосую девушку лет двадцати. Та привлекла внимание, лишь когда громко заявила ни к кому конкретно не обращаясь:

– О, а князь Давид, похоже, своей нищей жене никакого добра не оставил. Побоялся, что прикарманит и сбежит?

Ефросинья внимательно посмотрела на увешанную драгоценностями девицу. «Кирияна» – всплыло непривычное имя.

– Ну, зато мне не надо наряжаться так, словно я боюсь, что меня из дома выгонят, и все мое добро будет составлять лишь то, что я успела на себя надеть, – добавила сочувствующих интонаций Ефросинья.

По паперти полетели смешки. В этот момент из церкви выплыла Настасья, обнаружила, что что-то пропустила, расстроилась. Подхватила Фросю под локоток и повела прочь.

– Ну конечно, деревенщина к деревенщине тянется! Что одна, что вторая – без мужа никто!

На девушку зашикали. Фрося остановилась, обернулась к Кирияне и с отеческой улыбкой произнесла:

– Верно, золотце, что ж ты так поздно поняла это? – наблюдать за тем, как понимание постепенно доходит до сознания боярской дочери, было на удивление приятно.

– Настасья, нам с Реткой нужно на рынок, составишь компанию? – спросила Фрося, когда они отошли от церкви.

Супруга воеводы коротко кивнула.

– Только если на рынок ехать, то надо или лошадей седлать, или телегу. Тебе много закупать?

– Присмотреться только да в местных ценах разобраться. А так у меня мыло кончается, да льна бы несколько рулонов взять на постель.

Настасья прищурилась

– Илья мне про тебя рассказывал ещё зимой, но вот на вопрос, из чьего ты сбежала дворца в избушку на курьих ножках, так и не ответил.

На это Фрося просто не смогла сдержаться. Расхохоталась и нараспев произнесла:

– «Это терем Царь-девицы,

Нашей будущей царицы, -

Горбунок ему кричит,

– По ночам здесь Солнце спит,

А полуденной порою

Месяц входит для покою[3]».

–

[1] Согласно Русской правде человек, поступивший на службу тиуном или ключником без ряда (договора), становился полностью зависимым (Обельное холопство).

[2] Владимир Святославич (ум. 1161) – князь Муромский, первый Великий князь Рязанский.

[3] П.П. Ершов «Конёк-горбунок»