Текст книги "Меткий стрелок. Том III (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Меткий стрелок. Том III

Глава 1

Земля ушла у меня из-под ног. Не фигурально – стены салуна буквально содрогнулись от рева, вырвавшегося из глоток сотен людей. Комиссар Огилви только что произнес это слово, и оно стало молотом, обрушившимся на все наши надежды, на все, что мы построили. Прииск на ручье Эльдорадо – закрыт. До дальнейшего уведомления. Это означало одно – никакой добычи. Никакого золота. Хаос.

Мой мозг лихорадочно пытался переварить услышанное. Гуггенхаймеры и Уоррен Беникс. Вот он, их ход. Чиновничий удар ниже пояса. Они не смогли меня купить, не смогли запугать – они просто решили все через Огилви.

Я видел лица старателей – лица людей, которым только что сказали, что у них отнимают мечту, шанс на жизнь, на богатство. Лица исказились от гнева, отчаяния, ярости.

– Какого хрена⁈ – заорал кто-то.

– Наше золото! Наше право!

– Откройте прииск!

– Это беззаконие!

Толпа загудела, задвигалась. Столики опрокидывались, стулья летели. Напряжение нарастало с каждой секундой. Сержант Фицджеральд расстегнул кобуру с Кольтом. Полицейских было всего несколько человек – горстка красных мундиров в море разъяренных людей. Сержант кричал, размахивал руками, его констебли выставили вперед руки, но их было слишком мало. Их просто снесут.

Я стоял, как вкопанный, наблюдая эту сцену. Сейчас начнется бойня. Если пострадает хоть один полицейский… Прииску точно конец. Паника подкатила к горлу, но я тут же загнал ее обратно. Нет времени на нее. Это мой город. Это мои люди. Я должен что-то сделать.

– Назад! – крикнул я, делая шаг вперед. Голос, хриплый от напряжения, прозвучал не слишком громко. Меня не услышали.

Толпа напирала, словно прибой.

Я сделал еще шаг. Достал Кольт из кобуры, выстрелил в потолок.

– Назад! – крикнул я снова, на этот раз изо всех сил. – Стоять! Всем стоять!

Мой выстрел и голос, усиленный отчаянием и решимостью, остановил людей. Толпа замерла.

– Я знаю, что вы чувствуете! Вы выбрали меня вашим мэром. И я клянусь! Клянусь, что во всем этом разберусь!

Напряжение чуть спало. Люди перестали напирать на полицейских. Но их взгляды… Они были полны недоверия, вопросов. И надежды. Хрупкой, отчаянной надежды.

– Сейчас – никакого насилия! – крикнул я. – Никаких драк! Никакого беззакония! Идите по домам! Я все выясню. Слово мэра.

Толпа гудела, переговаривалась. Они не расходились, но и не наступали.

Я стоял, глядя им в глаза, чувствуя, как дрожат руки. Это было труднее, чем стоять под пулями.

Медленно, очень медленно, люди начали расходиться. С ворчанием, с проклятиями в адрес Комиссара и властей, но расходиться. Фицджеральд и констебли облегченно выдохнули.

Я повернулся, пошел к столу, за который сел Комиссар. Тот спокойно сворачивал самокрутку. Только взгляд его был холодным, колючим. Он даже не потрудился встать.

– Ну что, мэр, – пробасил он, словно ничего не произошло. – Порядок навели?

Я подошел к столу, с трудом сдерживая желание перевернуть его вместе с этим жирным чиновником.

– Господин Комиссар, – сказал я, стараясь говорить спокойно, но голос все равно дрожал от скрытой ярости. – Потрудитесь объясниться! Почему прииск закрыт? Без предупреждения! Без причин! Вы понимаете, что в Доусоне может случиться бунт⁈

Огилви откинулся на спинку стула.

– Причины есть, мэр, – Комиссар сложил руки на животе. – Очень серьезные. Во-первых, эти приезжие старатели. Большинство не приведены к присяге. Это нарушение.

Я почувствовал укол. Присяга… Это была такая мелочь.

– Во-вторых, – продолжил Огилви. – Налоги. И сборы. Ваши старатели не платят ни цента в казну. Добывают золото… и не делятся. Это нарушение Закона о добыче золота. Серьёзное нарушение.

– Но мы только начали! – воскликнул я. – Мы готовы заплатить! Задним числом!

– Поздно, мэр, – отрезал Комиссар. – Закон есть закон. А незнание закона… сами знаете.

Он покачал головой.

– В-третьих, антисанитария. Я видел ваш поселок. Это же просто клоака! Грязь, мусор, отходы… Риск эпидемии. Это недопустимо. Зимой здесь все замерзло, но что будет по весне? Нет, я не могу допустить эпидемий. Особенно среди индейского население. Да они тут все вымрут.

Я вспомнил слова доктора Стерлинга, свои попытки организовать выгребные и мусорные ямы.

– Мы строим! – сказал я. – В городе уже три бани, есть больница! Пожарные проходы между домами пытаемся организовать!

– Пытаетесь, мэр, – усмехнулся Огилви. – Но пока… видите сами.

Он сделал паузу, потом понизил голос.

– И главное, криминал. Убийства, ограбления, драки. Ваш поселок стал рассадником преступности. Сержант Фицджеральд доложил мне. У него не хватает людей. Он не справляется. А банды… они орудуют безнаказанно.

– Мы сами провели облаву! – горячо сказал я. – Нашли банду, уничтожили! Пленных взяли! Сержант подтвердит!

– Подтвердит, – кивнул Огилви. – Но, Итон, это все ваши методы Дикого Запада. Здесь – Канада. Здесь есть закон. Здесь порядок устанавливает Корона.

Он смотрел на меня с нескрываемым презрением. Взглядом победителя.

– Так вот. В связи со всеми этими нарушениями… и для установления должного порядка… прииск временно закрывается. Все работы прекращаются. Никакой добычи. До особого распоряжения.

Я почувствовал себя загнанным в угол. Решил не обострять, поднялся на второй этаж. И начал ходить, как загнанный зверь по кабинету. Туда-сюда.

Раздался негромкий стук, в дверь протиснулся Картер.

– Ну что там? Народ не бузит? – поинтересовался я у безопасника

– Пока все тихо. Но может полыхнуть в любой момент. Мистер Уайт. Огилви после возвращения с прииска встречался с Бениксом. И тот ему дал пухлый конверт. Похоже с деньгами.

Я выругался матом. Со всем этим надо что-то делать. И срочно.

– И что теперь делать? – спросил я вслух, обращаясь сам к себе

Картер шагнул чуть ближе. Понизил голос:

– Сэр – начал он. – Господин Комиссар человек с особенностями. Он очень любит покер. Азартный.

Я с интересом посмотрел на безопасника.

– Так вот. В армии я научился кое-чему, помимо строевой подготовки.

– Чему же? – спросил я.

Голос Картера стал совсем тихим. – У меня… есть колода. Особенная.

Я понял. Крапленая.

– Подадим ему побольше виски, после чего я сыграю с ним. Сначала дам выиграть. А потом подниму резко ставки. Обычно такие азартные люди, пригрывая, начинают играть в долг. Улавливаете?

Я задумался. Это все было рисково. Но какой у меня был выход?

– Займись этим. Прямо сегодня вечером, пока комиссар не уехал. Все, что возьмешь на нем, останется тебе. Фицджеральда и его людей я займу. Мешаться не будут. Скажу, что есть сведения о собраниях сторонников бунта в других салунах. Пусть там сторожат.

Картер кивнул, выскользнул из кабинета. А я задумался над тем, что делать с Бениксом. Нужна была «ответка» – просто так оставлять ход с комиссаром без последствий было нельзя.

* * *

Вечер принес с собой сильный снегопад. На улице уже окончательно стемнело, в салуне было битком. Люди пили, пытаясь заглушить разочарование и злость. Играли в карты, громко ругались. Но той лихорадочной энергии, что была днем, уже не было.

Я сидел в углу игорного зала, читая газеты, что доставили с последней почтой. В Вашингтоне готовятся к инаугурации нового президента – в Штатах в ноябре победил Уильям Мак-Кинли. Продолжаются расследования по делу коррупции в Tammany Hall – статьи разоблачала новые махинации с муниципальными контрактами. На второй полосе были международные новости. Про Россию ни слова, зато были детали конфликта между Османской империей и Грецией из-за Крита.

За соседним столиком уже шла игра. Играли втроем – Олаф, Картер и

Огилви. Старатель играл осторожно, больше для виду. Основная борьба шла между Картером и Комиссаром.

Сначала Огилви везло. Он выигрывал небольшие банки, усмехался. Пил виски стаканами. Его уверенность росла. Он начал шутить, рассказывать истории. Говорить громче. Картер сидел, молча, внимательно наблюдая. Джозайя, словно тень, менял стаканы. Один за другим.

Незаметно для Огилви, Картер начал использовать «особенную» колоду. Руки у него были удивительно ловкими. Словно он делал это всю жизнь.

Сначала он начал выигрывать чаще. Мелкие банки, потом покрупнее. То и дело слышалось «ол ин» – иду на все. Лицо Огилви стало менее расслабленным. Он начал играть агрессивнее. Тоже поднимать ставки. Глаза у него уже были остекленевшие, руки дрожали.

Комиссар начал проигрывать. Больше и больше. Сначала он играл серебряными и золотыми монетами, явно привезенными с собой. Потом наличными долларами, что достал из конверта. Очевидно это были деньги Гуггенхаймов. Но и они быстро закончилось. Лицо его потемнело. Он нервно потирал ладони.

– Ставки! – крикнул он, когда проиграл очередной крупный банк. – Больше нет наличных! Играем под запись!

Картер спокойно кивнул.

– Как хотите, господин Комиссар. Мы можем закончить.

– Нет! – он хлопнул по столу. – Играем дальше! Я напишу вексель.

Вот он. Перешел черту.

Картер незаметно кивнул мне. Джозайя принес чернильницу, бумагу. Огилви выписал первый вексель.

Ставки сделаны, пошла новая раздача. Картер поднимал и поднимал ставки. Олаф спасовал, вскрылись. Стрит-флэш против фул-хауса.

Комиссар застонал. Потом крикнул:

– Я отыграюсь! Сдавай

Он проигрывал, проигрывал и проигрывал. Огилви ругался, клялся, требовал пересдать, обвинял партнеров в своем невезении. Но он не мог остановиться. Азарт и виски завладели им полностью.

Игра длилась до глубокой ночи. К утру Комиссар Огилви проигрался в пух и прах. Он сидел, опустошенный, бледный, с трясущимися руками. Перед ним на столе лежала целая пачка подписанных им векселей. На общую сумму… тридцать с лишним тысяч долларов. По меркам многих здешних старателей – ерундовая сумма.

– Тридцать тысяч… – пробормотал он, не веря своим глазам. – Боже…

Картер аккуратно собрал векселя. Сложил их, отнес ко мне за столик. Я тут же, на глазах у Огилви выкупил их по номиналу за золото.

– Что ж, господин Комиссар, – сказал я. – Игра была… напряженной. Да, крупно вы проигрались. Как расчитываться собираетесь? Есть в Оттаве дом, еще какая недвижимость?

Огилви не ответил. Смотрел в одну точку.

– Джозайя, – позвал я. – Приготовьте горячий кофе для господина Комиссара. Кажется, нам надо приватно поговорить.

Я встал. Подошел к окну. За ним уже брезжил рассвет – снегопад закончился, над Доусоном всходило красное солнце.

* * *

Спустя час, слегка протрезвевший комиссар Огилви сидел в моем кабинете. Пил кофе. Его лицо было опухшим, глаза красными. Картер стоял рядом, молча.

Я сел за стол. Достал векселя. Положил их перед Огилви.

– Тридцать шесть тысяч долларов, господин Комиссар, – сказал я спокойно. – Большая сумма. Для любого. А для чиновника…

Огилви посмотрел на векселя, потом на меня. В его глазах читался страх.

– Я… я не могу… – пробормотал он. – У меня нет таких денег.

– Я знаю, – ответил я. – Но векселя подписаны вами при свидетелях. Это официальные бумаги. Вы обязаны их оплатить.

Я сделал паузу.

– А еще… – продолжил я, внимательно глядя на него, – … я могу показать их репортерам газет. Даже ехать никуда не надо – у нас в Доусоне живет Джек Чейни из Сан-Франциско Таймс. Представляете, какой будет скандал? Комиссар территории Юкон, проигравшийся в салуне на краю земли… Да еще и… выписавший векселя старателю, на прииске которого он только что закрыл добычу. Сомнительная история, не правда ли?

Лицо Огилви пошло пятнами. Пот выступил на лбу.

– Вы… вы шантажируете меня, мэр? – прошипел он.

– Я предлагаю вам выбор, господин Комиссар, – ответил я. – Выбор между вашей репутацией… и вашими долгами. Вы либо оплачиваете эти векселя… либо…

Я не договорил. Позволил ему додумать.

– Я не могу отменить приказ, – пробормотал он. – Он… он уже подписан.

– Можете, – сказал я. – Новый приказ. Сначала закрыли, нарушения мы устранили – кстати, вы же можете принимать присяги у старателей?

Дождавшись кивка комиссара я продолжил:

– Новый приказ о возобновлении работ.

Огилви сидел, раздавленный. Шантаж. Позор. Тюрьма. Выбор был очевиден.

– Хорошо… – пробормотал он наконец. – Я… я отменю приказ.

– Немедленно, – сказал я. – Сейчас же. В моем кабинете. Напишите новый приказ. И подпишите. Я соберу старателей – объявите им.

Он взял лист бумаги, перо. Руки его дрожали. Написал несколько строк. Подпись. Достал из кармана коробку с печатью. Подул на нее, приложил.

Я взял документ. Прочитал. «В связи с проведенной проверкой и принятыми мерами по устранению…» Бла-бла-бла. Главное – приказ о возобновлении работ на прииске Эльдорадо.

Я улыбнулся.

– Отлично, господин Комиссар. Вот и договорились. А теперь… – я взял векселя, разделил пачку пополам. Одну половину подвинул к Огилви, вторую убрал в ящик стола – Это наша гарантия, что вы не передумаете. В следующий ваш визит, скажем – я поднял глаза к потолку – Через полгода, получите вторую часть.

Он кивнул, молча. Собрал бумаги, поднялся. Взгляд его был полным облегчения и… чего-то еще. Страха? Уважения?

Явно думал что-то сказать, но потом просто махнул рукой, вышел из кабинета. Я остался один. Победа. Временная, но победа.

– Собирайте старателей – я повернулся к Картеру, который все также маячил в углу кабина – Пусть объявит о возобновлении работ. И убирается сразу из города. И спасибо за работу. Надеюсь, вознаграждение оказалось достаточным?

– О! Более чем. Но что будем делать с Гуггенхаймами?

Я внимательно посмотрел на Картера, потом тихо произнес:

– Ночью подожжешь их дом.

НЕ ЗАБУДЬТЕ ПОСТАВИТЬ 3 ТОМ В БИБЛИОТЕКИ! СВЕЖАЯ ПРОДА УЖЕ СКОРО…

Глава 2

К Рождеству я заработал свой второй миллион. В основном на игорном зале, алкоголе и еде. Добыча еще больше упало, старатели с прииска начали переселяться в город. Одновременно, с почтой пришли хорошие новости. В Портленд прибыла «Дева». Первый миллион отправился в банк и теперь был в безопасности. Письмо Марго обрушило на меня тонну новостей и эмоций – «какое счастье, что золото найдено», «все испытания не зря», «наше совместное будущее – светлое, а станет еще ярче». Кругосветные путешествия, переезд в столицу – все теперь возможно. Марго фонтанировала идеями и фантазиями.

Но главная новость содержалась в конце письма. Там, где невеста переходила к деловым вопросам. Маргарет написала, что, следуя моему совету (и рекомендациями мистера Дэвиса), купила контрольный пакет акций банка «Восточный Орегон». Двести тысяч долларов было потрачено на это. Остальные деньги из первого миллиона, что мы отправили с «Девой» золотом – были вложены и оформлены, как увеличение уставного капитала банка. Мистер Дэвис, ее адвокат, стал временным директором банка, пока все формальности не будут улажены. А сама Марго теперь работала в офисе. Каждый день! Следила за передачей дел, чтобы старые владельцы не увели ключевых клиентов. Она писала, что это «удивительно интересно», совсем не похоже на скучные дела с поместьем, и что она «учится на лету». И даже собирается получить профессию аудитора.

Я отложил письмо, почувствовав прилив удовлетворения. Купить банк… Моя идея оказалась не такой уж безумной. Это давало нам базу. Легальную, прочную. Свои финансовые потоки, свое хранилище для золота. И главное – Марго. Она была в деле. Не просто ждала меня в Портленде, а участвовала, вкладывалась, училась. Это укрепляло наши отношения больше, чем сотни признаний в любви. Это было… партнерство. Страсть в браке проходит. А партнерство и общие планы остаются.

С мысли о партнерстве, я переключился на Гуггенхаймов. У меня теперь есть серьезные враги. А значит, и у Марго тоже. Попытка Беникса закрыть прииск через Огилви провалилась. Моя хитрость с векселями сработала. А поджог их дома… Это было моим ответом. Жестким, не совсем законным, но понятным на Фронтире. Они угрожали мне, пытались выдавить из Доусона – я показал, что тоже умею играть в их игры. Только ставки у меня были другие.

Я вспомнил Беникса. Его лицо, его холодный взгляд. Его угрозы. Мое решение поджечь их дом было импульсивным, но, как мне кажется, правильным. И совесть осталась чиста – я запретил Картеру подпирать двери. Хотя он предлагал. Но это было мое главное условие. Никто не должен погибнуть.

Ночью, когда все спали, Картер и его люди сделали свое дело. Огонь вспыхнул быстро. Люди Гуггенхаймов, проснувшись от запаха дыма, смогли выбраться. Все спаслись. Но остались без всего. Дом сгорел дотла. Оборудование, привезенное с собой – тоже оказалось уничтожено. Уоррен Беникс «плясал» на снегу в ночной рубахе, его лицо было перекошено от ярости и бессилия. Он кричал, проклинал меня. Я видел его издалека, стоя в толпе. Что он ожидал? Что его угрозы останутся без ответа? Поджог был сделан мастерски. Картер знал свое дело. Полиция, вызванная на место, ходила кругами, но ничего не нашла. Ни улик, ни свидетелей. Сотрудникам Гуггенхаймера, этим могущественным финансистам, этим воротилам Уолл-стрит, пришлось на последние наличные деньги, что у них оставались, купить одежду, припасы и упряжки, чтобы убраться из Доусона. Они уехали.

Временное отступление, конечно. Такие, как они, не сдаются. Но на какое-то время они исчезли с горизонта.

Воспоминание о лице Беникса, искаженном яростью и бессилием, исчезло. Я вернулся к письму Маргарет. Банк… Теперь его надо защищать от биржевых атак, попыток устроить панику вкладчиков. А значит, надо писать невесте новое письмо, предупреждать про Гуггенхаймов. Невеста не порадуется. Мистер Дэвис – я даже не сомневался, что Марго делится с ним всеми юконскими новостями – тоже.

Раздался стук в дверь.

– Войдите.

На пороге стоял Артур. Его лицо светилось. Он выглядел повзрослевшим, крепким. Зимний холод и тяжелый труд Доусона изменили его, закалили.

– Дядя Итон! – воскликнул он, едва переступив порог. – Вы закончили с корреспонденцией?

– Закончил, – ответил я, убирая письма в ящик стола и запирая их на ключ. – Что там у тебя?

– Все готово! – Артур буквально подпрыгивал на месте. – Кузьма с парнями елку нарядили! Джозайя сварил пунш! Я даже пару бутылок шампанского из твоих запасов достал! Можно?

Как только открылся перевал Чилкут в Доусон пошли «караваны» индейских упряжек. Везли все. Сушеные фрукты и овощи, элитный алкоголь, шоколад и конфеты, сгущеное молоко, коф и чай. У нас появились зеркала, напольные часы, книги и журналы. Я даже подумывал открыть в Доусоне публичную библиотеку. Останавливал только дефицит жилья. Хоть и заработала вторая лесопилка Аляскинской компании, но досок для строительства все-равно не хватало – главной головной болью по-прежнему оставалась сильная перенаселенность. А ведь за перевалом весны ждало еще пара десятков тысяч старателей. И многие тоже с семьями, детьми. Страшно подумать, что тут будет после вскрытия рек и начала навигации.

– Можно, – улыбнулся я. Рождество. В Доусоне. Это было… необычно.

– Отлично! – Артур схватил меня за руку. – Пойдем! Все ждут!

Мы спустились вниз, в салун. «Северный Мамонт» был полон народу. Но сегодня не было обычного шума и ругани. Люди стояли у большой ели, которую привезли из леса и установили посреди зала. Она была не слишком пышной, но украшена самодельными игрушками, лентами, и… свечами. Десятками маленьких свечей, прикрепленных к веткам. Рядом стояли ведра с водой. Не дай бог полыхнет. Что делает пожар с деревянными зданиями мы недавно все наблюдали на примере с Гуггенхаймами.

Я замер. Атмосфера была самая рождественская из всех возможных.

Кузьма подошел ко мне, держа в руках горящую лучину.

– Мистер Итон, – сказал он, его лицо сияло. – Благословите.

Я колебался. Риск…

– Давайте, – сказал я наконец. – Аккуратно.

Кузьма начал зажигать свечи. Одну за другой. Пламя вспыхивало, освещая лица людей, отражаясь в их глазах. Зал наполнился мягким, трепещущим светом и запахом хвои и горячего воска. Это было красиво. Почти волшебно.

Когда все свечи были зажжены, зазвучала музыка. Не расстроенное пианино, а… скрипка. Кто-то из старателей оказался неплохим музыкантом. И начали петь гимны. Русские, американцы, индейцы – все вместе. Про Рождество. Про мир. Про добро.

Артур подбежал ко мне с бутылкой шампанского. Открыл ее с тихим хлопком. Пена полилась через край. Он налил мне, себе, Джозайе, Кузьме, Ивану…

Мы подняли кружки.

– За Доусон! – провозгласил я. – За всех нас! С Рождеством!

Крики, тосты, смех. Праздник набирал обороты. Я стоял в центре своего города, среди своих людей, и чувствовал… тепло. Не только от костров и свечей, но и от этих людей. От этого места.

* * *

На следующий день, когда утро сменилось промозглым, ветреным днем, Доусон готовился к новому событию. Первому официальному матчу юконской хоккейной лиги. Идея, которую я вбросил, неожиданно быстро прижилась. Люди истосковались по зрелищам, по азарту, по физической разрядке. И желательно такой, которая не связана с тяжелым трудом на прииске.

Кузьма со староверами расчистили участок реки подо льдом – метров шестьдесят в длину и тридцать в ширину. Это была наша «арена». Руди-кузнец сработал на совесть – несколько десятков пар коньков, выкованных им, уже опробовали и признали годными. Столяры сколотили ворота, натянули на них сети. Появились деревянные трибуны и даже небольшой сруб для «погреться». Примитивно, но функционально.

Команды тоже не подкачали. Сошлись «Старообрядцы» против «Старателей». Выбор был очевиден. Староверы – крепкие, выносливые, привыкшие к тяжелому труду и холоду. Старатели – сборная солянка из разных типов, кто покрепче да понаглее. Коньков было мало, так что играли посменно, с переодеваниями, по семь человек с каждой стороны, включая вратаря.

Я, как инициатор и главный организатор, взял на себя роль судьи. Надел белую повязку на рукав. В руке – деревянные свисток, что мне сделал Иван. Он, собственно, и возглавил команду староверов. Старатели выбрали своим капитаном Олафа. А еще я прихватил с собой крепкую деревянную палку – разнимать драки. Знал, что без них не обойдется.

Народ собрался похмельный, но веселый. Жители постепенно заполнили трибуны и начал требовать начало – термометр упал уже ниже тридцати градусов по Цельсию и было мягко сказать, холодно. Я свистнул и матч начался. Сразу же – столкновение. Старатели, более агрессивные, бросились вперед. Староверы – более организованные, но немного неуклюжие на коньках – держали оборону. Шайба – деревянный кругляш, сделанный столярами – летала по площадке. Визг, крики, удары клюшками, тоже самодельными, грубыми.

Игра была жесткой. Толкались, падали, спотыкались. Клюшками попадали по ногам, рукам, голове. Было несколько неспециальных ударов в пах. Все правила вбитые на тренировках, были тут же позабыты. Уже на второй минуте – первая стычка. Двое старателей и один старовер схлестнулись у ворот. Я тут же рванул туда, свистком, палкой – разнимать. Соперничающие команды тоже. Началась свалка.

– Стоять! – орал я. – Драки запрещены! По одной минуте каждому!

Но кто меня тут слушал? Толпа зрителей на берегу, на трибунах из бревен, орала, болела за своих. Эмоции били через край.

Затем – еще одна драка. На этот раз между Иваном и Олафом. Два медведя на льду! Хорошо, что не стали махаться, сразу вошли в клинч и упали на лед. Поди поборись на коньках! Я не пытался растащить, навалился сверху, заорал:

– Олаф! Иван! Вы чего⁈ Это же просто игра! Прекращайте. Сейчас же!

Разнял с трудом. Оба получили по две минуты штрафа. Потом сидели в сугробе рядом, тяжело дыша, мрачно глядя друг на друга.

Матч продолжился. Азарт, шум, энергия. Это было именно то, что нужно этому городу. Я посмотрел на часы, свистнул перерыв. Счет был два два, чья возьмет было не очень ясно – играли команды одинаково плохо.

Пока народ разогревался выпивкой на свежем воздухе, а хоккеисты переводили дух, на берегу, среди зрителей, возникла небольшая суматоха. Вперед протолкался вперед человек в черной рясе под полушубком, с длинной седой бородой. Незнакомый. Видимо, кто-то из новых священников, что прибыли с последними партиями старателей.

Его лицо выражало шок и… негодование. Я подошел ближе, кивнул, подзывая к себе, Кузьму.

– Что это⁈ – воскликнул поп – Что за богопротивное действо⁈

Староверы на льду и на берегу замерли. Узнали своего.

– Это… игра! – вежливо пояснил я. – Называется канадский хоккей!

– Игра⁈ – священник едва не задыхался. – Игра с палками⁈ На льду⁈ В рождественский пост⁈ Это же… это сатанинский грех! Это противно вере!

Он начал креститься, громко, истово, обращаясь к единоверцам:

– Братья! Что вы делаете⁈ Отойдите от этого бесовства! Немедленно! Это соблазн! Уйдем отсюда, немедленно!

Староверы возле кромки льда выглядели растерянными. Иван, только что вышедший со штрафной скамейки, подъехал к нам.

– Отче! – сказал он, пытаясь говорить почтительно. – Это… это просто игра. Чтобы дух поднять, размяться. Сидим сиднем по домам…

– Дух⁈ – священник был неумолим. – В церкви дух надо возвышать, а не здесь. Я увожу вас! Всех! Идите по домам. Каждый десять раз должен прочитать Отче нас и двадцать второй Псалом!

Он направился к староверам, жестами призывая их уходить. Те колебались, но подчиняясь его авторитету, начали снимать коньки.

Матч, считай, сорван. Ох, разгоряченные зрители нам всем сейчас пропишут. Народ в Доусоне резкий, больше всего может достаться как раз попу. А за него впишутся прихожане и начнется… Хоккей заканчивается, начинается русский национальный «спорт» – стенка на стенку. Я прошептал Кузьме на ухо:

– Отвлеки его хоть чем!

Тот поняв, что от него требуется, подошел к священнику.

– Отче Михаил! – пробасил он, стараясь казаться дружелюбным. – Не горячитесь! Мы тут… отмечаем праздники! Вон – он показал на трибуны, где уже начали рядом, на столах выставлять бутылки с виски и самодельные закуски. – Все накрыто! Пунш, мясо, рыба. Все для вас! Есть и скоромное!

Священник остановился. Посмотрел на стол, на еду, на бочки. В глазах его что-то дрогнуло. Да он просто голоден!

– Братии надо бы сменить одежку, пойдемте, я пока вас угощу.

Священник колебался. Староверы, услышав про угощение, тоже притормозили.

– Ладно… – сказал священник. – Посмотрим, что вам бог послал.

– Пунш, отче? – Джозайя поднес священнику бокал – Горячий, согревающий!

– Нет! – священник отмахнулся. – Грех! Пост идет!

– Тогда… виски? – Кузьма подмигнул мне. – Самое лучшее!

Священник посмотрел на бутылку в руках бригадира, тяжело вздохнул.

– Просто согреться! – нажал Кузьма – Это не грех!

Священник взял стакан, понюхал. Выпил. Крякнул. Его глаза подобрели. Я сделал знак старообрядческой команде, чтобы они не торопились снимать коньки.

– Хорошо… – пробормотал Михаил. – Крепко только.

Кузьма тут же поднес импровизированный бутерброд закусить – хлеб, слабосоленый лосось…

Налил еще. И себе тоже. Чокнулись, выпили залпом.

Староверы, видя, что их пастырь занят, начали по одному возвращаться на лед.

Через полчаса священник уже сидел у стола, опьяневший, с расстегнутым воротом шубы, что-то невнятно бормоча про грехи и искушения. Он уже не в состоянии был никого увести – его самого явно придется тащить волоком.

Я подошел к нему.

– Как вы, батюшка? Все ли ладно?

– Хорошо… – промямлил он, пытаясь поднять голову. – Виски… хорошее… А игра…

Он махнул рукой.

– Играйте… Только тихо. Грех конечно. Но оно все грех. Еще со времен изгнания Адама и Евы из рая.

Я улыбнулся. Еще одна победа. Временная, но победа.

Свистнул в свисток.

– Продолжаем!

Староверы и Старатели с новыми силами бросились в бой. Под радостные крики зрителей хоккей продолжился. Отдохнувшие команды буквально обрели второе дыхание. Игра стала резче, появились даже попытки выйти на какие-то комбинации. Первую же попытку снова подраться я мигом пресек. Пара ударов по головам – игра мигом продолжается.

Бить хоккеистов палкой – я не боялся. Все играли в теплых шапках, зимних парках, считай и защитной амуниции не нужно. Впрочем, для вратарей мы успели сделать маски и ракушки. Они стояла на воротах в толстых тулупах – ни одна шайба не пробьет. Беда была одна. В масках были столько узкие прорези, что мало что было видно.

Команды шли ноздря в ноздрю. Стоило забить Староверам, как тут же Олаф вколотил шайбу между ног вратарю. Три три.

Увы, под конец матча Старатели вышли вперед – приноровились бросать в створ ворот издалека, не вступая в силовое противоборство. Когда время игры закончилось, счет был семь три.

Я свистнул закончить матч, упал спиной в сугроб. Потом сел, вытер лицо снегом. Отбитые колени болели, легкие горели словно угольная топка «Северной Девы». Я смотрел на празднующих людей, на братающихся староверов и старателей и понимал – этот город не просто место, где добывают золото. Это место, где люди пытаются построить новую жизнь. На краю света. Со всеми ее радостями, горестями, грехами и… надеждами.