Текст книги "После прочтения уничтожить"

Автор книги: Алексей Цветков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

 А клуб всё же вскорости закрыли. А точнее, переселили. Но никакой баррикады решили больше не строить. Мы построили её совсем в другом месте.

Глава восьмая:
ЛОНДОН

Приятно играть в гольф на Трафальгарской площади или Оксфорд—стрит. Не имея на то разрешения, потому что такого разрешения быть не может. Не зная правил. Просто играть. Бьешь пружинящей в руку клюшкой по шару и следишь, куда полетел. Приземляется на островке сфетофора, катится вдоль поребрика. Увеличивая недоумение пешеходов проносится над ними другой, прямо в воду фонтана с великанскими львами. В игре участвуют ещё двое мальчиков-панков в женской одежде и девушка, похожая на фотовспышку. Вскоре к гольфу добавляется полиция: она спешит, ярко салатовая, в знаменитых касках, продающихся здесь же, на любом углу, пара фунтов – точная копия шлема. Полиция возникает всегда быстро: «Вас снимает камера!» – предупреждения по всему городу. Ты всё ещё играешь, в карманах остались твердые гладкие мячики, похожие на черепа существ, эмигрировавших в себя: без глаз, ртов, носов, ушей.

 Доктор Маккена полагал, что игра в гольф возникла, чтобы узаконить поиск психоделических грибов, практикуемый средневековыми аристократами. Но это здесь не при чем, хотя про грибы будет, ищи их ниже.

 Энтузиасты уличного гольфа продуманно разбегаются. Полиция восстанавливает нарушенное движение и никого не ловит. Это всего лишь репетиция. «Массовый народный гольф» автономы собираются показать в Шотландии, куда в июле съедется большая восьмерка.

 Но не гольфом единым. Далее в программе коллективная молитва в главном магазине «Найк». Сто человек на коленях громко благодарят компанию за всё, ей сделанное для людей, цитируют рекламные мантры, описывают чудеса и поют псалмы о великом найк-будущем. Текст молитвы свободный. Магазин вымирает. Полиция не вмешивается т.к. молиться «Найку» нигде не запрещено. Потом блокада эскалатора в крупнейшем универмаге «Харродс». Транспарант и листовки: «Не проводите время с детьми! Покупайте больше! Это и есть жизнь! Поддержите нашу экономику!». Блокируется то есть выход. Покупатели, действительно, на всякий случай возвращаются к витринам. Несколько задержанных. Остальные собираются в МакДональдс, чтобы заказать там кучу еды и, не заплатив, спокойно уйти от кассы. Это повторяется около часа, с короткими перерывами, активистов хватает. Никто не запретит вам сделать это ещё раз, в соседней кассе. Вся «Макака» в панике и работает вхолостую. Формально ни один закон не нарушен, т.к. никто не обязывает вас платить, если вы передумали в последний момент.

 Назавтра делегация клоунов в камуфляже строем заявляется на призывной пункт и просит отправить их в Ирак первыми: уж они-то умеют устраивать шоу. Выдавив клоунов на улицу, военкомат срочно опускает жалюзи и закрывается. Вечером практикуется шоп-фетишизм наоборот: возврат товаров в магазины. Всё, найденное на свалках и скопленное на сквотах добро, вполне исправное, с точки зрения сквоттеров, приносится в торговые залы и безвозмездно оставляется на полках, не смотря на протесты охраны, шок покупателей и интерес полицейских.

 Кульминация активности: демонстрация в респектабельных костюмах, мальчики с кейсами, девочки с сумочками, (взято в театре напрокат) под главным лозунгом «Капитализм – это круто!». Другие плакаты: «На хуй третий мир!», «Бомбы вместо хлеба!», «Моя жизнь – это деньги!». Одежда, конечно, очень условная. Успешный лондонский яппи не настолько отличим от протестующего. Кроме дорогого, но неброского костюма он носит серебряный пирсинг и браслеты, плюс панковская «помойка» на голове. Отдельные автономы считают это промежуточной победой радикального имиджа над буржуазным содержанием, другие наоборот, недовольны «присвоением нашего облика рыночной системой». Тут любят подискутировать.

Она сидит, замкнув пальцы, как клеммы моего желания. Защитного цвета лак на ногтях. Свитер цвета хаки. Вельветовая юбка болотной масти. Как и её глаза. Под свитером и юбкой – я это скоро узнаю – она тоже в камуфляже. Только волосы всех цветов радуги. Мы в разных углах. Между нами, за столом, шиит говорит о революции. Ей интересно слушать. У меня есть несколько возражений, которые делают слова шиита ещё интереснее. Все думают, что я записываю за ним. А я записываю слова, которые ассоциируются с ней, ещё точнее, с её красивым, из двух рук, кулаком, блестящим зелеными ногтями. Шиит цитирует из Корана. Я, одними губами, повторяю за ним, потому что мне известна эта цитата. Она смотрит на меня, не мигая. Потому что я посылал ей именно эту цитату, отвечая на предложение лететь вместе с ливийцами в Ирак, до войны оставалось тогда три недели. Шиит мог цитировать и другое, но выбрал именно это. Я выбрал именно это в ответ на её веселое, немного суицидальное письмо. Больше я никогда и никому этого не цитировал. Она сейчас здесь и всё слышит. Коран – толстая книга всё того же цвета. Десять лет назад я шел по холодной дождливой Москве и увидел зеленую книгу на прилавке, под мокрой плёнкой. Спросил, сколько стоит. Пятнадцать рублей. Или тысяч, уже не помню, что тогда были за единицы. У меня было с собой ровно пятнадцать рублей или тысяч и мне это так понравилось, что я купил Коран, оставшись с ним и без денег даже на метро. Если бы тогда я не сделал этого, то не прочел бы, не процитировал ей, не понял бы шиита, не пришел бы сюда, не увидел бы её здесь, не услышал бы цитаты, не удивился бы совпадению и не принял бы простого долгожданного решения. Удивительно, о чем может думать Х, перед тем, как напасть на едва знакомую Y в лифте.

 Твой вкусный шепот в раковине черепа. От него вся кожа в мурашках, как в мелких газетных буквах. Желание положить всю тебя на язык и носить во рту, осторожно переворачивать за щекой с живота на спину и наоборот. Твой тампон, абсолютно белый, плавает там, где меня слепит свет. Нераскрытый лотос, в который я целюсь чем-то, только что извлеченным из тебя.

15-17 RampART Street, E1 метро Whitechapel

 Один из источников антиглобалистского беспокойства – сквот РампАРТ, недалеко от Тауэра, в спокойном бангладешском районе. Прожив там неделю, я усвоил такое расписание:

 После вышеописанных акций масса народу стягивается в здание, где всех ждет бесплатный вегетарианский ужин. Откуда он берется? Несколько активисток обходят в конце дня ближайшие рынки и собирают у нежадных индусов всё, не проданное за день. Прибалтийские банки с куриным паштетом, привезенные с собой русскими, встретили организованный протест.

 За ужином следует видео на большом экране. Хроника вчерашних акций, пропагандистский фильм «Четвертая Мировая Война», один раз показывали даже «Бойцовский клуб» Финчера. В специальной видео-комнате этажом выше, правда, крутят архив борьбы и всякую смешную антирекламу круглосуточным нон-стопом. Там валяются на матрасах и занимаются, чем хотят.

 После хлеба и зрелищ начинается угар, нередко, да утра. Угар разный. От панковских сейшнов в духе Клэш и британского КСП до вечерин секс-меньшинств, где танцующие на столах девочки балуются с плетками.

 Запоминается «дада-феминистское шоу»: утрированная блондинка в ошейнике и с ножницами наскакивает на зрителей с целью лишить их яиц. Некто в жутковатом гриме, эпилептически танцуя, читает «Манифест Дада». Потом следуют «женские истории»: у одной женщины не было счастья, потому что не было тела, другую не принимали всерьез, потому что её звали Карл Маркс, третьей, чтобы обратить на себя внимание, пришлось снести яйцо. В финале четыре Саддама Хусейна (диктатор, исламист, партизан, заключенный) устраивают концерт, в перерывах споря, кто же из них настоящий.

 К утру, культурная программа выливается в коллективную вакханалию с волынками, электрогитарами, барабанами, психоделическим трансом и хороводами под «Бандеру россу». Особенно интересно танцуют самые убежденные анархисты: неподвижно стоя у стен, делают локтем небольшой угол, скрючивая и раскрючивая только один, указательный палец. Имеется в виду: когда настанет свобода, тогда и попляшем, а пока что всё на свете происходит лишь «отчасти». Мне всегда нравились такие намеки: канарский остров гуанчей, где свистят и шипят, потому что первое поселение основал раб с отрезанным языком, разучивший всех говорить.

 Потом все расходятся спать или делают это здесь же, на втором этаже.

 Новый день начинается с «веганского» завтрака, за которым делятся на группы по интересам и расходятся по дневным акциям.

 Да! Надо всем этим на третьем этаже «РампАРТа» непрерывно вещает подрывное радио: вход только для знающих дверной код, но его достаточно просто спросить. Звонки в прямой эфир, анонсы акций, интервью рок-звезд, музыка.

 Только что в сквоте закончилась неделя солидарности с Латинской Америкой, поэтому я сплю под лозунгом «Румба Революшн!» во всю стену. В коридоре сквозняк шелестит политически раскрашенными картами далекого континента. Все демонстративно щелкают зажигалками «Сделано в Венесуэле». Искру, правда, они дают через раз. Но это вопрос принципа, а вдруг именно от этой искры возгорится пламя новой революции? Более давний культурный слой на стенах сквота: фото медитирующих, дерущихся, спаривающихся людей с дрэдами, конскими хвостами и вообще без волос, диковинные буддистские скульптуры из цветных тряпок и вееров на лестницах, каббалистические рожи, составленные из еврейских цифр и букв на дверях. В любом углу действующий компьютер с Интернетом. Удобно выкладывать на свой сайт новости и фото, не вылезая из спальника.

 Всех выходящих из «РампАРТа» на улицу по утрам фотографирует для архива вежливая полиция. «Если кто не хочет сниматься, он может выйти через окно и задний двор» – любезно предлагает человек, отвечающий тут за вписку. Особо артистичный сквоттер заваливается перед полицией на капот авто, убедительно изображая эпилепсию. Видавший ещё и не такое блюститель спрашивает припадочного: «Вы уверены, что это ваша машина?». Вежливость власти, впрочем, как всегда воспитанная, а отнюдь не врожденная. Новое слово в дрессировке копов – текстмоб. Это когда кого-то где-то винтят или выселяют, свидетель посылает SMS сразу на тысячи адресов, и место действия обрастает заинтересованными гражданами.

 Более напряженная ситуация в соседнем сквоте, где постоянно живут две сотни человек. Их собираются выселять. Дом с вывеской: «жизнь несмотря на капитализм!» обставлен полицейскими фургонами. Внутри бегают общие дети в платьях викторианских ведьм и гуляют собаки. Всем раздают стикеры «Кока-кола вне закона!» (на этот раз компания провинилась поддержкой карателей в Колумбии) и «Следующая мировая война будет войной за воду!». Со стен улыбаются советские плакаты с МакКлоуном вместо Сталина. На стойке бара выставлены для поддержания боевого духа отрубленные человеческие руки в банках с формалином. Маленькая республика готовится к штурму.

Bookmarks 1 Bloomsbury Street WC1B метро Tottenham Court Road

 Книжные лавки радикалов – ещё один очаг альтернативной жизни. Магазин социалистов находится напротив Британского Музея, в библиотеке которого Маркс написал «Капитал», опознается по радужному антивоенному флагу над дверью. Внутри, кроме завидного множества книг на всех языках, плакаты с небритым режиссером Муром. В анархистский магазин «Фреедом» нужно ехать в стрёмный район: на столбах пояснения, какие именно вещи (сумка, телефон, рюкзак) у вас здесь могут «перераспределить». Потом лезешь в узкую щель между домами. В щели стальной мемориал всем известным мировым анархистам (я узнал только половину), а внутри седая бабушка с выбитыми зубами и крутым прошлым торгует альбомами художника Гуттузо, фильмами Ги Дебора, хулиганскими открытками («принимай психоделики, а не телеканалы!») и комиксами про теоретика-пеликана и кота-боевика. Пеликан никак не может закончить умничать, а кот, как обычно не дослушав, хватает рогатку, бутылку с огнем или кастет, чтобы пройтись по добропорядочным бегемотам и сцепиться с собаками в форме. Сегодня, видимо, пеликанский день, потому что нас зазывают на дискуссию в смежные комнаты. Под плакатом «Теория это когда я имею идеи. Идеология это когда идеи имеют меня!» молодые люди обсуждают неоднозначность вышеназванного режиссера Мура (не путать с котом-боевиком). С одной стороны «Фаренгейт» – откровенная муйня. С другой, Мур вызвал бум документалистики с политическим подколом. «Комната контроля», «Корпорация», «Мозговой центр» – только самые известные фильмы. Дискуссия перескакивает на «Гардиан», уделившую автономам на Форуме не меньше места, чем «прикормленным цивилам». Ещё дальше разговор заходит о теле, ставшем сейчас брэндом, и рабочем классе, вытесненном из искусства. О революции 2001-ого года в Аргентине, где этот самый рабочий класс захватывал заводы, а безработные «пикетейрос» создавали уличные комитеты с мачете в руках и собственное телевидение, которое можно принимать через самодельные антенны. О том, что революция захлебывается без «культа вдохновляющего прошлого»: Ленин-Троцкий чувствовали себя Робеспьером-Маратом, а Робеспьер-Марат видели в зеркале древних римлян времен республики. Об искусстве, которое должно делать невидимое видимым и создавать «зияние», заставляющее нас быть изобретателями, а не зрителями истории. О «белых комбинезонах» (униформа стритфайтеров), которые не стремятся к власти и отказались от «взгляда власти» т.е. не мучают себя вопросом: «как нам всё обустроить?», а реализуют свои, специфические интересы вопреки правилам. Шум расползается по разным углам, в которых все дробятся на группки по интересам. Устав слушать, начинаешь просто переводить надписи на их майках: «Дон,т паник – Ай эм исламик!», «Хочу быть, как Барби, у этой суки есть всё», «Нет такой сборной!», «Только анархисты помнят о прекрасном», сапатистские рисунки, кубинские и палестинские флаги.

Freedom Bookshop 84b Whitechapel High St, E1 метро: Aldgate East

Официальный форум антиглобалистов несколько скучнее, чем его автономная часть, описанная выше. На открытии в Саутуоркском Соборе есть, конечно, свои звезды. «Куба – вот полюс, который должен притягивать к себе свободные умы!» – выступает Алейда Гевара, дочь партизана. «Нужно поддержать вооруженное сопротивление в Ираке и открыть здесь второй фронт» – призывает Самир Амин. Мэр города Левингстон, сам из троцкистов, публично вспоминает свою радикальную молодость и обещает снести пару памятников особо неприятным генералам. «Мы достигли предела виртуальности подчинения» – загадочно улыбаясь, говорит загорелый и кудрявый Майкл Хардт, не только соавтор «Империи», но и звезда калифорнийского гейства в окружении вечной свиты восторженных поклонников. Прекрасно, что мы «достигли предела» или ужасно, аудитория угадывает по выражению лица Майкла. Для красоты он носит пляжные рубашки, а для убедительности цитирует Блаженного Августина.

 Разойдясь по секциям, считают косточки ВТО, пугают друг друга генетически модифицированной едой, спорят о будущем Палестины и произносят красивости о «превращении Европы корпораций в Европу граждан». Иногда на трибуну поднимается какой-нибудь депутат-лейборист, чтобы тоже сказать своё «нет войне за нефть», но его радостно засвистывают и захлопывают, выражая аллергию на парламентских политиков.

 Принято, конечно, разоблачать курс Буша: гигантский внешний долг, половина черных без работы, пятьдесят миллионов американцев без медицинской страховки. Достается Карлу Роуву, ближайшему соседу Джорджа внутри Белого Дома, мастеру избирательных компаний, гипнотизеру и фокуснику. Про мифическое хусейновское «оружие массового поражения» Роув придумал, что его разворовали в последний момент иракские экстремисты и однажды-таки соберут по частям. То есть опасность вечная. А по церквям разослал слезливый фильм про то, как будущий президент пришел к вере, ускользнув от чар аморальной сослуживицы по работе. Зато про конкурента Керри они смастерили для ТV другой фильм: поддельный ветеран, сочинил свои вьетнамские подвиги. Да и вообще, машины, считающие голоса, предоставлены компанией, поддерживающей Буша, а софт у этих считалок закрытый, то есть, как именно они считают, хрен проверишь.

 Немного обиженные таким вниманием к Штатам итальянцы напоминают, что у них Берлускони тоже империалист ого-го, прибрал к рукам все медиа. Развел «прекаризацию»: это когда тебя нанимают через посредника, без оформления, стажа, пенсионных выплат и прочего, не говоря уже о профсоюзах. Тут собравшиеся вспоминают, что Берлускони на несколько дней вывел Италию из Шенгена, когда во Флоренции бала такая же антиглобалистская туса, и многие из присутствующих не смогли добраться. Волна справедливого гнева вскипает с новой силой. У тех же итальянцев самый бойкий шопинг: светящийся в темноте Ульянов-Ленин, сервиз «Ешь Богатых!» и часы, отсчитывающие секунды до революции – дату каждый может задать сам.

 Особенно достается неолибералам, призывающим сначала отладить рынок, а потом уже вводить демократию и независимую прессу, то есть поступать как в Китае, Турции и Малайзии. «Они хотят сперва всё поделить между деловыми людьми, а потом допустить к уже бессмысленному спектаклю тех, кто создает их прибыль» – гневается датский писатель Карл Боиль – рынок исторически исчерпан, сегодня рыночный интерес испепеляет всё качественное и пожирает демократию изнутри».

 Миллионы обличительных слов повисают в воздухе, так как давно известны большинству, да и противоположной стороне тоже. Не очень даже понимаешь, зачем именно в мокрых утренних сумерках стоят невиданные Лондоном очереди «на Форум», т.е. чтобы получить одноразовый красный наручник и поглазеть на всю эту «революционную борьбу» в Александр-Паласе. Серьезные беспорядки исключены – штурмовать некого. Жалюзи на пути финального марша не опустили даже владельцы зеркальных магазинов. Зевая, стритфайтеры агитируют друг друга ехать на «махач» в июльскую Шотландию. Я видел лишь одного травмированного радикала, поскользнувшегося на своем спальнике и растянувшего сухожилие в спорт-зале «Миллениум», против стройки которого выступала пять лет назад высоко сознательная группа KLF.

 Всё заканчивается концертом арабского рэпа на Трафальгарской площади под дождем.

Главная достопримечательность Лондона это «мейджик машрумс». Год назад парламент принял какой-то закон о легальности произрастающего на британской почве и теперь мясистые гномы в пластиковых боксах свободно продаются всюду, даже в спортивных и сувенирных магазинах. Но брать лучше в Кэмдене, там неформальский рынок: секонды всех эпох, нательный винил и резина, гашишные трубки в авторучках и герметичные боксы в пустых банках «пепси». На главной площади сверкают прозрачные холодильники, полные «машрумс». Мексиканские или колумбийские? – спрашивает продавец в кожаной безрукавке на голое тело. Колумбийцы, оказывается действуют дольше и сильнее, а мексиканцы веселее и волшебнее. То же самое можно сказать о тамошних герильерос – колумбийцы в Маркеталии сорок лет ведут жесткую лесную войну и, как дятлы, талдычат заповеди Мао, а мексиканцы из Чьяпоса не так чтоб очень воюют, но радуют всех двусмысленной символикой и шаманскими манифестами, они – павлины партизанства. Не хватает английского, чтобы пошутить об этом с грибником. Берешь мексиканские и съедаешь на лавочке штук семь (половина дозы, если верить продавцу).

 Минут через сорок можно переходить ко всем остальным достопримечательностям. Предметы покрываются радостной рождественской фольгой, а любой свет получает дополнительное (или забытое основное?) значение благодати. Другой мир возможен! – в правдивости этого (главный лозунг Форума) убеждаешься окончательно. Но и на этот мир глаза закрывать не рекомендуется: под веками пляшут модернистские орнаменты. Часа на три реальность предъявит тебе самую анекдотичную свою сторону.

 Переваривая грибы, ты стоишь на мостике над улицей садо-мазо шопов, смотришь на пепельных лебедей в радужной воде окруживших бутафорский лакированный корабль, на туристов, уплетающих китайскую еду, на мраморного Будду, установленного здесь же, на мостике и осыпанного монетами всех стран, и смеешься, потому что всё это рифмуется в голове, как гениальное стихотворение, которое потом ни за что не вспомнить. Любые эмоции, на которые ты способен, оказываются фантиками, таящими одну, изначальную и не именуемую никак.

 В двухэтажных автобусах должны ездить двухэтажные пассажиры и это очень смешно. Смешно до судорог на вестминстерской могиле Шекспира-Байрона, когда радио-голос свыше призывает замереть и прослушать молитву. Уморителен золотой закат у статуи Виллингтона и банка—субмарины, потому что ты на дне и не в состоянии вообразить себе обитателя поверхности. По-русски втолковываешь полицейскому, что это сложноватая планета: слишком много разных знаков и языков, и замечаешь, давясь хохотом, что у него те же проблемы. Зато не запрещает тебе громко матюкаться, а точнее, цитировать поэта Шиша Брянского, подозревая, что раз ты с Форума и из России, значит, занимаешься троцкистской агитацией на языке оригинала. Смеешься, потому что в луже на Тауэр-бридж отражается именно Тауэр-бридж, а не другое. Еле держишься, глядя на колючий утюг Мана Рэя и стеклянные тени Дюшана, выставленные внутри Бэнксайдской электростанции, где принято сидеть на диванах у прозрачной стены и с очень смешными лицами рисовать город. Но взрываешься у Ван Гога и сплюснутого гольбейновского черепа в Национальной галерее (спасибо красному мэру Левингстону за бесплатные музеи). Гротескна родезская плита и могила Маркса на Хайгете (превращенная только что мелкобуржуазным фарисеем Б.Акуниным в обиталище брюзгливого бородатого вампира). «А если по целой дозе, тогда что, в Темзу от людей кидаться?» – вибрируешь от этой гомерической мысли. Глинистые волны Темзы это чай, в который здесь без спросу льют молоко: белое в темный! – и это невыносимо смешно. Англичане похожи на птиц и их сломанные зонты на газонах тоже похожи на птиц, только сбитых. Хохочешь над этим, как мешочек, хотя уже слезятся глаза и болит челюсть.

 На твою эйфорическую истерику отовсюду зырят и смешат ангелочки пепельного камня и открытки продающихся девушек, наклеенные в телефонных будках на жвачке. Смешат даже повсеместные фабричные часы, ибо современный будильник в мобильнике происходит от заводского гудка, а мы на родине промышленности: везде пропитанный угольной сажей некогда красный кирпич. Лондон выглядит, как если вплотную рассматривать темного крокодила – не могу освободиться от этого образа, но не могу и объяснить его.

 Никакого отходняка т.е. расплаты за недорогое счастье. Прогоняешь фермерские планы купить и везти грибницу в Москву, убеждая себя, что стремиться нужно не к счастью, а к осмысленному результату своих усилий.