Текст книги "После прочтения уничтожить"

Автор книги: Алексей Цветков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Я собирался приготовить «Пищу уличного бойца». Запертый в клетке торт в виде серпа и молота. Клетка обставлена обычными для презентаций пластиковыми тарелочками—стаканчиками. На каждой тарелке камень. Бензин в каждом стакане. Пальцами, при сильном желании, сквозь прутья можно дотянуться до торта. Планировал привести на презентацию десяток людей, у которых на лице есть только рот.

 Или «Межимпериалистические противоречия»: две коробки из под ксерокса, набитые отксеренными, фальшивыми, получается, купюрами. Одна коробка – доллары, другая коробка – евро. Впечатление возникало бы от величины этих ёмкостей. Брать бы разрешалось себе фальшивые деньги всем покупа… (что я пишу?), посетителям выставки. На каждой купюре утюгом я готов был пропечатать новые, свои собственные, водяные знаки.

 Или повторить контурно, одними линиями знаменитое «похищение Европы». А цветные там были бы только рога и немного морского фона вокруг них. И, подойдя, читатель (тьфу, что я опять!) зритель обнаружит, что эти золотые рога и зеленое море вокруг есть полумесяц ислама на зеленом знамени пророка. Для барочности можно немного пены морской превратить в арабскую каллиграфию.

 Или сделать в столбик имена-фото ста ведущих интеллектуалов, рядом столбик фото-имен ста самых богачей, а между ними сотню самых дорогих шедевров изобразительного искусства. Смешные получатся сочетания.

 Но ничего этого я делать не стал.

 Не то чтобы не каждому дано. Дано оно как раз всем желающим. Но не каждому суждено быть авангардным художником, как Энди Уорхолл.

 Авангардисты пытались объявить всё искусством и тем самым отменить его, как отдельную специальную область. Всех сделать художниками и упразднить галереи. Им удавалось иногда игровое преодоление отчуждения и личное прикосновение к утопии. Их искусство было заповедником для партизанских настроений. Но время авангардистов, которое называлось «двадцатый век», закончилось. Чтобы сейчас ни делал современный художник, он обречен на одно и то же – лотерейную игру в надежде на то, что капитал признает своими купюрами именно твои изделия. Художник больше ни за что не отвечает и потому о нем нужно забыть. Лучшее, что он может сегодня сделать, если не хочет быть дизайнером офисов, – арт-забастовка, демонстративный отказ от участия. Ритуальная чистота. Я приветствовал бы создание забасткома «невидимых художников», где, после тестов на теоретическую и практическую вшивость, посвящение состояло бы в отказе от участия в художественной жизни.

 Но это снова начинается загруз, а вы читаете легкую книгу.

Глава пятая:
Сапатизм

Сапатизм накрыл меня сразу и довольно давно, а именно, когда он вышел из своего влажного леса, спустился с гор, перестал быть предметом тайного индейского заговора и стал фактом всемирной истории – 1 января 1994-ого.

 Как и с кем отмечал свой восемнадцатый новый год не помню, в памяти остался только хозяин какой-то хаты, обмотанный включенными елочными лампочками и с укоризной глядящий мне в след на некой лестнице. Но уже вечером первого я остекленело пялился в СNN . Там показывали то, чего больше не бывает: потомки майя в черных масках или красных узорчатых платках на лицах, вооруженные давно снятым с производства оружием, а то и раскрашенными муляжами винтовок, захватили Сан-Кристобаль – столицу мексиканского штата Чиапас, объявили войну правительственной армии, провозгласили себя автономной зоной и призвали всех сочувствующих к участию в «первой революции двадцать первого века», которую они начали, конечно, несколько заранее. Чаще других говорил в камеру от их имени человек с магнетическим, но не очень индейским взглядом, и законспирированным, естественно, лицом – субкоманданте Маркос. Кроме обвинений в адрес местных «марионеточных» властей, разоблачений коварных планов США и абстрактных проклятий транснациональным олигархам, «покупающим и продающим землю под нашими подошвами и воздух в наших легких», незнакомец читал стихи, свои и Шекспира, пересыпал речь непереводимыми индейскими поговорками и противопоставлял Клинтона фантастическим животным древних индейских сказок. Весь его облик, движения, слова, звучащие сквозь дым постоянно тлеющей трубки, выражали чистую партизанскую харизму, лишенную личных черт, но мобилизующую поклонников. Весь он был увешан «сакрализаторами»: фонарик на шее средь бела дня подчеркивал «подпольное» т.е. андеграундное происхождение, пятиконечные звезды на фуражке соединяли борьбу с традицией партизан прошлого, костяные бусы и амулеты на шее говорили о народности, сотовый телефон и ноутбук придавали продвинутости.

 «Сапатистами» они назвались, напоминая миру о легендарном народном мстителе Сапате, кумире анархистов. Его помутневшие фото по сей день хранятся во многих индейских домах, как святыни, рядом с Мадонной и шкурами зверей-прародителей. Сто лет назад Сапата потрошил богатых и оделял обездоленных, выгонял плантаторов и отдавал землю общинам, бумажную юриспруденцию заменял прямым самоуправлением, а каждому, кто вступал к нему, давал винтовку и надежду. Сапатисты 1990-ых делали примерно тоже самое. «Что еще раз доказывает, как мало за сто лет изменилось – делился Маркос – наоборот, многое из ушедшего в рабское прошлое возвращается назад, поэтому решили вернуться и мы вместе с нашим Сапатой».

 – Мы приделали курок к вашей мечте – говорили партизаны индейцам и журналистам. Индейцы в ответ называли Маркоса «тата» т.е. предок, «батько», всерьез полагая, что перед ними очередная инкарнация освободителя, которых боги иногда посылают людям. Журналисты, не ожидавшие такой новогодней ночи, рассылали по редакциям факсы и тараторили в телефоны о новом «полевом командире», бросившем вызов конституционному строю и государственной безопасности. «Не так уж важно, что кудахчат медиа» – скажет Маркос позже – «гораздо важнее, чем заняты партизаны в этот момент». Самая частая фраза первых репортажей из Чиапоса: «Они взялись из ниоткуда». О новом сапатизме до этого дня не подозревала ни одна спецслужба, ни одна редакция, ни один политик.

 Сан-Кристобаль покрывался «муралистскими» фресками: серп с кукурузой вместо молота, черная маска в красной звезде, веселый скелет в сомбреро и с «калашником», пулеметные ленты, где между патронами слова лозунгов, иконоподобные лики обнявшихся Сапаты, Че Гевары и Маркоса. Субкоманданте фотографировался на их фоне, посмеиваясь, отвечал, что он вообще-то против культа своей личности и нарисовал бы по-другому, но всё же такие стены лучше, чем «обыкновенная каменная глухота». То же СNN сообщало: бронетанковые колонны уже выдвинулись со своих баз и ползут «прощупывать» партизан огнём. Армейские самолеты загружают ракеты и рапортуют о полной готовности к поражению наземных целей. Война обещает быть долгой и тяжелой, как и любая война закона против надежды. В тот момент перед экраном я думал только о том, чтобы это не оказался мой запоздалый кислотный приход. Лампочный мужик из той новогодней ночи так и останется моей первой, субъективной ассоциацией с сапатизмом.

Оперативных сведений о Чиапас я разыскал в середине 1990-ых не так уж много. Рядом с Сан-Кристобалем находятся знаменитые древности Паленке, там всегда есть туристы, а по праздникам и пресса, налажена информ-структура т.е. объект для захвата выбран удачно.

 Известные в Латинской Америке писатели Эраклио Сенеда и Мария Ломбардо де Касо лет двадцать назад опоэтизировали эти земли как «вымирающую идиллию». Все племена в горах – цоцили, чоли, тохолабали – имеют свои атрибуты костюма и по ним издали опознают друг друга. У них не развито чувство собственности, они с удовольствием, «не глядя» меняются вещами и запасами по праздникам, до сих пор соблюдают ритуалы и поют песни майя. Аборигены Чиапаса верят, что эпидемии, извержения, землетрясения и селевые лавины наказывают людей за грехи и несправедливость, поэтому, когда победит эта самая справедливость, природа станет «нежной, как цветок», а пока от всех болезней лечатся травами и считают свой возраст по дохристианскому календарю. Подходящее место для фольклерной экспедиции, но вряд ли надежная база для восстания.

 В Чиапасе выращивают кофе. И собираются по-взрослому качать оттуда нефть. Согласно торговому договору НАФТА, вступившему в силу с первого дня 1994-ого, вся эта, еще не вскрытая нефть достается корпорациям «более северной» страны, менеджеры которых обещали «навести в регионе порядок». Именно отрицание этого «порядка» стало поводом для вооруженного выступления новых сапатистов. Но всем, кто видел эти события хотя бы по ТV, сразу было ясно: речь идет о чем-то гораздо более интересном, нежели локальный конфликт. Понятия «антиглобализм» еще не было, но аналитики его вскоре выдумают, вникая в новые манифесты и стихи «тато».

 С 1994-ого, руководствуясь фразой Маркоса: «любой, одевающий маску и слышащий нас, где бы он не жил, уже сапатист», я ходил на московские оппозиционные демо в черной «пассамонтане», рекламируя, насколько получалось, чиапасский образ и обрушивая на журналистов маленькие лекции о «тато», к чему они были явно не готовы и принимали меня, кажется, за городского сумасшедшего, коих всегда полно на митингах, удивлялись только возрасту. Тогда же выяснились другие полезные свойства маски: во-первых, в ней тепло хоть первого мая, хоть седьмого ноября, а во-вторых, если демонстрация закончится свалкой и омоновскими автобусами, никто на следующий день в суде не сможет доказать, что на милицейском видео машешь железякой по пластиковым каскам или пускаешь каменюги в стальные щиты именно ты, а не другой поклонник Маркоса. Постепенно эти «другие поклонники» со спрятанными лицами действительно появились, месяц от месяца их прибавлялось под черным транспорантом с белым диагнозом «капитализм – дерьмо!». Со временем догнала в чем дело и пресса. Я разговаривал о Мексике с репортером парфеновской «Намедни». Он знал о «тато» не меньше меня, хотя и не очень им интересовался. Гораздо реже я признавался себе, зачем мне маска на самом деле. Кто был тот «хозяин» между годами 1993 и 1994, обмотанный электрическим светом и хмуривший брови, я так и не смог вспомнить, а мысль, что он-то меня узнает и снова нахмурится, увидев митинг в новостях, вызывала необъяснимую панику.

 Приступ немедленной, почти инстинктивной солидарности, пережили тогда, в 1994-ом, многие. Европейские теоретики и левая богема впились в образ нового партизана как вампиры, изголодавшиеся по живой крови. Из французских философов Реже Дебре, Пьер Бурдье плюс редактор вечно непримиримой «Монд Дипломатик» Игнасио Рамоне торжественно записались в личные друзья. Чуть позже тоже случилось с вдовой президента Миттерана и нобелевским лауреатом Хосе Сараманго. Том Морело из «Антимашинной ненависти», прибавив Маркоса к прежним своим кумирам – Пэлтиеру и Мумие Абу Джамалу, матерился за него на концертах так, что эти самые концерты прекращала полиция. Оливер Стоун с камерой на плече карабкался по партизанским тропкам, чтобы добраться до деревни сапатистов, устроенной в горах специально для приема гостей. Эдуардо Галеано, модный писатель-латинос, фотографировался с Маркосом и поддерживал, чем мог. Не говоря уже о сотнях менее известных персон по всему свету, ломившихся на помощь к «батьке» в Чиапос и устраивающих ему мировой промоушен. Вообще-то такой PR не купишь ни за какие шиши, но субкоманданте и его братья по оружию платят своим друзьям иной, более мощной валютой – новой надеждой на то, что: капитализм не заканчивает человеческую историю, хрупкая уникальность может обыграть жесткий стандарт, романтику есть чем ответить прагматику, и вообще, не всякая экзотика продается.

 В 1996-ом не смотря на тлеюще-вспыхивающую войну, сапатисты проводят у себя в сельве «первую межконтинентальную встречу против неолиберализма», куда добрались все, кого не задержали по дороге, и откуда есть пошел нынешний «антиглобализм», названный там «интернационалом несогласных».

 Поддавшись общему угару скандальный московский художник Бренер тоже рванул «к батьке», прилетел в Мехико, увидел там массу сувенирных маек, амулетов и иконок с «тато», сходил на студенческую сходку в поддержку восстания и, не зная что делать дальше, взял обратный билет на самолет. Удачнее и ближе был рейд Ланы Ельчаниновой, хозяйки «панк-клуба имени Джери Рубина», атмосферу испанского съезда в поддержку Маркоса она вспоминает в терминах, более подходящих мощному рок-фестивалю.

 Но настоящий триумф промоушна Маркос пережил в апреле 2001-ого, когда задумал и осуществил «мирный марш» на столицу – Мехико. К этому моменту мексиканские власти, напоровшиеся на старую истину: нельзя выиграть партизанскую войну, если её поддерживают местные жители, воевали с Маркосом уже не как пять лет назад, а больше «для порядку». Пока в Мехико решали, как реагировать на «мирный марш», Маркос приближался, обрастая толпами восхищенных крестьян, экзальтированных студентов, деклассированных весельчаков и своей мигом собравшейся международной свитой, вполне тянущей на полный преподавательский состав престижного университета или редакцию культового журнала. В довершение всего встречать Маркоса в Мехико приехал тот самый Габриэль Гарсия Маркес. Перед выступлением субкоманданте согласился отыграть концерт Мано Чао. И тут стало совсем ясно, что винтить субкоманданте или тем более устраивать на его пути стрельбу непозволительная роскошь для загнанных в лузу властей. Тем более, что такая же маска в Чиапосе завтра может одеться на любую другую, доселе незнакомую, голову. Сколько у них там заготовлено запасных игроков?

 Срочно решили демонстрировать лояльность, признали «особое» положение Чиапоса и пригласили партизан в парламент, куда те явились не открыв лиц, и высказались в том смысле, что сапатистская армия подчиняется не этому столичному балагану, а воле индейских общин, а общины не собаки, чтобы затыкать им пасть костью и раз уж они осмелились сбросить с себя любую постороннюю власть, одевать хомут назад никто не будет, чего бы это людям не стоило. Сельва, короче, за гандоны не продается и дырку от бублика вы получите, а не Шарапова! На митинге, бурлившем в Мехико в тот же день, Маркос чувствовал себя как никогда близким к победе и намекал, что не остановится, пока не зашевелятся все несогласные по всему глобусу, а пока отбывает восвояси, налаживать дальнейшую жизнь на «никем не признанном острове исторического инобытия», как выражаются его друзья из Сорбонны.

 «Красные дудки и барабаны» – кассеты с сапатисткими песнями, историями, интервью и хроникой «для неграмотных и всех остальных» расходятся на разных языках по континенту тиражами, которых никто не считает. От магнитофона к магнитофону. На движущихся баррикадах в Генуе-2001 играла переделанная оттуда техно-версия «заупокойной» в тот самый день, когда в стычке с карабинерами погиб антиглобалист Карло Джулиани. Недавно одна из мексиканских мебельных фирм использовала в своей телерекламе портрет Маркоса. Субкоманданте никак не стал это комментировать, пошутив, что снимался не он, а другой парень в маске и с трубкой.

С первых же недель герильи благодаря Интернету росла ни сколько политическая, сколько литературная слава «тато». Свои познания в местных мифах, свои дневники, свои сны он превратил в оружие, завоевывающие души. Подтверждая «мерцающую идентичность» говорящей маски, субкоманданте легко расщепляет «я» на целую галерею портретов и жонглирует этими условными «эго». В его рассказах непостижимый и нуждающийся в оружии народ говорит о ночном сотворении мира языком «старца Антонио», а неистовый пафос и пророческий дар преписан другому соратнику – жучку Дурито в плетеных сапатистских сандалиях на всех руках и ногах, насекомому повстанцу, меняющему внешность и пускающему в ход колдовство там, где буксует революционная теория. Шум спускающихся с гор ручьев это шум индейской крови, сливающейся в общий поток священной войны. Партизанские дети воплощают непосредственность и беззащитность. Без размышлений гибнущие индианки символизируют женственность и жертвенность. Крот самый смелый зверь, потому что не видит, кому вцепился в морду, а боги творят одних людей из клубней, а других из золота, обрекая их на гражданскую войну. Маркос отражается своим неизвестным лицом во всех, кого встречает, как в зеркалах, и фиксирует эти копии на бумаге.

 Первый сборник субкоманданте по-английски издан в 1998-ом фондом Джона Леннона. В этом самом фонде, оказывается, осталось полно людей, помнящих начало 1970-ых и дружбу «очкастого пацифиста» с «Черными пантерами», ИРА, «йиппи» и прочими партизанами городов, балансирующими между театром и террором. «Если бы Джон был жив, мы искали бы его сейчас в Чиапосе у Дурито» – заявил бородатый и бисерный битломан из Леннон-фонда на презентации книги. Ему, конечно, видней.

 Примерно тогда же я начал мысленно собирать русскую версию сборника, где политические сказки уравновешивались бы фэнтази-аналитикой. Затевал гешефты с переводчиками, издателями. Большинство переводчиков не могли ухватить настроение и у них выходил пугающий подстрочный бред. Большинство издателей, наведя справки, шарахались от проекта, говоря: «он же мексиканский Басаев!». Наверное, и тем и другим я что-то неправильно объяснял. Порой мерещилось, что процесс подмораживает новогодний демон, дядька в лампочках, стоящий на лестнице в моей памяти и очень недовольный. Или просто всё происходит не когда нам надо, а когда пора. От нас требуется только готовность. В ожидании я даже сделал из портрета субкоманданте афишу для московской группы, игравшей старый добрый сёрф. Кроме приглашения на концерт и маски на фоне ступенчатых пирамид там было написано: «А в это время партизаны джунглей продолжают свою войну…».

Всё, что я тут сочиняю вы можете попробовать проверить по основным сапатистским базам в сети:

 www.ezln.org

 www.inmotionmagazine.com/chiapas.html

 www.eco.utexas.edu/faculty/Cleaver/zapsincyber.html

 home.san.rr.com/revolution/marcos.htm

 В Мексике «сапатизм» стал национальной идеей, прущей «снизу вверх». Для всего остального мира это пароль, означающий, что восстание возможно даже в самых безнадежных условиях. Несмотря на постоянные стычки с армией и полицией движение в Чиапас сегодня скорее победитель, чем побежденный.

 Отнюдь не имиджем единым, и не только партизанской хитростью Маркос сотоварищи добился всего этого. В сапатистском штабе хорошо понимали, что пот экономит кровь, а десять метров окопа лучше одного метра могилы. Они неплохо воевали, штудируя учебники для «америкэн рэнджерс в складчатой местности», китайские трактаты по стратегии и формулы расчета среднего темпа наступления врага.

 Проводили рейды по армейским тылам. Изматывали громоздкого противника, выступая малыми группами сразу в сотне мест. Вели ложные радиопереговоры на доступных частотах. Проводили отвлекающие маневры. Ставили ночные засады в местах брода. Просачивались из окружения, зарывая оружие и меняя внешность «под беженцев». Перекапывали дороги. Подрывали технику.

 В пиковые моменты контингент правительственных войск насчитывал 70 тысяч солдат и это все равно не дало решительного перевеса. Сжигали целые деревни, заподозренные в «сапатизме» – население убегало в сельву, к Маркосу, унося с собой свою ненависть. По всему штату арестовывались старейшины, «тайные сапатисты». Это давало строго обратные результаты. По всей Мексике, а потом и вокруг неё, возникло безоружное движение «симпатизантов», от католических священников до партийных марксистов, которые одевали маски в знак солидарности с Чиапасом, собирали для партизан медикаменты, проводили в их поддержку акции, переводили Маркоса на все языки, покрывали стены городов рисунками и постерами, принимали у себя раненых и переправляли в район новых добровольцев.

 Сапатистов пытались нейтрализовать их любимым оружием. Против Маркоса началась большая информационная война. Ему шьют «коммунизм», обвиняя в тайных связях с агентами Кастро, а в последнее время, с «красными президентами» Венесуэлы – Чавесом и Боливии – Моралесом. Шьют так же шаманизм-магию, типа за всем этим прячется индейский экстаз, грибы, спорынья, некрофильские культы и жертвоприношения. Действительно, космический календарь майя обрывается в очень конкретный день – 23 декабря 2012-ого. Ведуны-знахари очень рекомендуют к этой дате всем, в ком течет индейская кровь, собраться с мозгами и силами и предстать перед богами в наиболее чистом и достойном виде. Достаточное основание для того, чтобы отказаться от любых компромиссов. Насколько важны для Маркоса местные верования или коммунистические мечты никто не знает. Основные цвета его символов – красный (кровь) и черный (земля). Одним из первых нововведений в партизанском районе был запрет на убийство тотемных животных и вырубку священных рощ. На все обвинения субкоманданте отвечает двусмысленными байками и предлагает слушать не его, а своё сердце. Информационная война против сапатизма вывернулась наизнанку, максимально сгустив образ «тато», и добавив к его поклонникам сомневавшихся левых и колебавшихся фэнов этнорелигиозной экзотики.

В новом веке Маркос разговорился о себе, и версию, будто под маской скрывается целая компания похожих друг на друга братьев-знахарей, которым запрещено открывать чужакам лица, уже никто не воспринимает всерьез. Субкоманданте – метис, учился в университете Мехико на философском, увлекался Сартром, вообще экзистенциальной школой, потом подпал под обаяние Маркса, хотел ехать в соседнюю Гватемалу, где бушевала революция или в Никарагуа, где победили тогда партизаны-сандинисты, но вместо этого ушел в чиапасские горы. Индейцы повлияли на него сильнее, чем он на них. За десять лет жизни в сельве все активисты студенческого кружка либо сбежали назад в «большую жизнь», либо погибли. Одним из похороненных в лесу и был настоящий Маркос, у которого занял имя тот Маркос, о котором я пишу. Имя или всю остальную жизнь тоже? И чью биографию я тогда здесь рассказываю: живого или мертвого партизана? Связное повествование вновь начинает двоиться, а идентичность маски опять мерцает на радость всем любителям неопределенности.

 Лично меня не занимают поиски пресловутой «правды». По-моему гораздо важнее, как отзываются в нас сапатистские сюжеты и образы. Однажды у меня возникла возможность проверить это на практике. Как-то одновременно, почти уже отчаявшись, я нашел издателя и переводчика. Удивительный человек Олег Ясинский из Киева много лет живёт в Чили и вынашивает, оказывается, параллельные моим планы, переписываясь с сапатистами. Некоммерческий издатель Сергей Кудрявцев и его «Гилея» дали отмашку на трехтысячный тираж. «Другая революция» – назвал сборник Кудрявцев. «Да та же самая!» – ехидничали критики, имея в виду угловатый конструктивистский шрифт заголовков. Об этой книге не писал рецензий только ленивый. Через несколько лет, кстати, Маркос назовет сапатистскую тактику во время президентской компании в Мексике – «Другая компания».

 Мужик-гирлянда, мой личный трикстер из той сапатистской ночи всё ещё стоит на лестнице в моей памяти, смотрит на меня и чего-то ждёт.