Текст книги "Трофейщик"

Автор книги: Алексей Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

II

Ваня Ревич работал врачом скорой помощи и при случае подрабатывал на дому – за два сеанса прерывал нежелательную в силу разных причин беременность методом массажа. Деньги у него водились, он был молод, толст в тех пределах, чтобы еще нравиться женщинам, жил на Стремянной в отдельной трехкомнатной квартире один – жена ушла год назад, не выдержав темпа Ваниной жизни. Ваня купил ей квартиру и, кажется, ничуть не расстроился потерей десяти тысяч долларов и любимой женщины и продолжал жить в свое удовольствие. Каким образом он зарабатывал суммы, для его друзей просто фантастические – даже учитывая подпольные аборты, это были слишком большие деньги, – не знал никто, а в темных веселых еврейских глазах Ивана Давидовича Ревича нельзя было прочитать ничего, кроме душевной теплоты и неизменной приветливости.

– Никогда никому не говори, что ты не любишь оперу, – говорил Ваня своему другу художнику-примитивисту Юране. – Это признак дурного воспитания и неразвитого вкуса. – Ваня раскраснелся, черные волосы растрепались и прилипли к потному лбу, он ронял на стол пепел с забытой в руке сигареты и задевал манжетами рубашки за тонкие хрустальные рюмки, едва не сбрасывая их на пол.

– А почему я должен лицемерить? Я считаю, что это совершенно мертвое искусство. Как и балет, кстати. – Юраня взял со стола пустую жестяную баночку «черной смерти» и потряс ее, поднеся к уху. – Вань, давай чирик.

– Секундочку! – Иван Давидович проворно вскочил с табуретки и деловитой походкой покинул кухню.

Войдя в комнату, служившую ему кабинетом, и включив настольную лампу, он увидел лежащих на кожаном офисном, купленном по случаю у одной закрывшейся конторы диване Катьку и своего старого приятеля музыканта Гену. У музыканта Гены сегодня был день рождения, и он всю ночь обходил своих друзей с пакетами, полными водки и еды, всем наливая, со всеми выпивая и закусывая, и, дойдя наконец до квартиры Ивана Давидовича, дальше двигаться уже не смог. Сейчас он пытался стащить юбку с лежащей спиной к нему Катьки, которая не подавала признаков жизни. Гена тоже владел своим телом с большим трудом и никак не мог справиться с поставленной задачей.

– Прошу прощения, господа, – пробормотал Иван Давидович, выдвинув ящик письменного стола, достал из маленькой картонной коробочки («для мелочи») десятитысячную бумажку, секунду подумал и добавил к ней еще две, закрыл ящик и вышел из комнаты, оставив свет включенным.

– Юраня, вот тебе тридцатник, возьми только чего-нибудь приличного и нормальных сигарет. Вообще, я, как врач, тебе советую – не пей баночную водку. Одному Богу известно, что там внутри.

Юраня пожал плечами, взял деньги и вышел в прихожую.

– Я быстренько, – сказал он, надевая ботинки.

– Давай-давай, ждем-с. – Ваня аккуратно закрыл за приятелем дверь и отправился на кухню.

В прихожей раздался звонок.

– Черт, да что он забыл?! – Иван Давидович устало прошаркал к входной двери.

– Юраня, ты?

– Я, я. С другом твоим. Открывай, Вань.

Иван Давидович распахнул дверь, и Юраня втолкнул в квартиру шатающегося Братца – Алексея Валинского, Ваниного одноклассника, весельчака и задиру, с блеском окончившего университет, начитанного скандалиста, афериста по жизни, соблазнителя, сверкающего остроумием и светящегося в любой компании от избытка внутренней энергии, короче говоря, замечательного парня. Братца изрядно шатало, кепка была надвинута на самый нос, ботинки и джинсы заляпаны засохшей грязью, подбородок и щеки покрывала густая черная щетина.

– Гость пришел, – прокомментировал Юраня появление Братца, – к двум часам ночи гость хороший идет, напористый. Ну, я сейчас. – И он затопал вниз по лестнице.

Алексей молча, не глядя на Ивана Давидовича, прошел на кухню, неуклюже плюхнулся на табурет, привалился спиной к батарее и вытянул грязные ноги, не снимая ботинок.

– Что, нажрался, что ли? – растерянно спросил Ваня. Он очень не любил, когда по его квартире ходили в грязной обуви.

Алексей снял кепку.

– Вань, посмотри, что у меня тут, – промычал он, почти не открывая рта.

– Ого! Ну ты, Братец, даешь! Подрался, что ли?

– Подрался.

– А где? – Ваня всегда интересовался подобными вопросами. По улицам он ходил с опаской, хулиганов побаивался и, когда ему сообщали о драках, происходящих в непосредственной близости от его дома, расстраивался, проецируя случившееся на себя. Если же битвы случались в районах отдаленных, успокаивался и чувствовал себя в безопасности.

– Далеко. На Ржевке.

– Чего это тебя туда занесло?

– Вань, может, у меня сотрясение?

Иван Давидович пощупал разбитый лоб Алексея, попросил его оскалить зубы, поводил пальцем перед глазами, следя за движением зрачков.

– Нет, сотрясения никакого нет. Не тошнило тебя?

– Не так чтобы очень…

– Что значит «не так»? Не блевал?

– Да нет. От голода, наверное.

– Хм, от голода. В лесу, что ли, живешь?

Алексей странно посмотрел на Ваню и промолчал.

– Нет у тебя никакого сотрясения. Но приложили тебя знатно. Чем, если не секрет? Палкой?

– Угу.

– А, и по челюсти схлопотал. Ну-ка, покажи. Так болит?

– Болит.

– Не колет? Какая боль?

– Да не колет. Просто болит.

– В общем и целом картина ясна. Все у тебя в порядке, но болеть будет долго. Сейчас принесут анестезию, полечим тебя немножко. А вообще, тебе нужен полный покой и приятное женское общество. – Ваня хихикнул. – Ну, ты красавец. Иди побрейся пока. Где ты был-то? Как с фронта вернулся.

Алексей молча встал и нетвердой походкой пошел в ванную.

– Разуйся, мать твою! – не выдержал наконец Иван Давидович.

Что-то было с Братцем не в порядке. Ваня чувствовал, что случилось что-то крайне необычное и, возможно, крайне же неприятное. Насколько он знал, долгов у Братца не было, из-за женщин он никогда особенно не переживал, на улицах дрался – это случалось, – но даже бывая бит, оставался веселым и полным оптимизма, рассказывая о своих битвах с шутками-прибаутками.

Сейчас же он был просто на себя не похож. Ваня думал о том, что же могло случиться с Братцем, но в глазах его по-прежнему ничего нельзя было прочитать.

Вернулся Юраня с двумя бутылками «Пятизвездочной». Иван Давидович достал из холодильника початую банку с маринованными огурчиками, буженину, смахнул со стола в ведро надкушенные и подсыхающие кусочки копченой колбасы. Юраня поднял бутылку, поцеловал ее и наклонился над Ваниной рюмкой. Алексей протянул руку к мойке, взял стакан и поставил перед собой.

– Ну что же, будем считать, что это штрафная, – секунду помедлив, согласился Юраня и наполнил стакан наполовину.

– Доливай, – сказал Алексей без выражения.

Иван Давидович внимательно смотрел на Братца.

Юраня пожал плечами и долил стакан до краев.

В кабинете что-то с дробным грохотом упало на пол. В дверном проеме кухни появилась Катька, растрепанная, но казавшаяся совершенно свежей и трезвой.

– С добрым утром! – звонко крикнула она и пригладила рукой густые светлые волосы. – Алешенька! Любимый! Какой ты сегодня хорошенький! – продолжала она выкрикивать, заметив сидевшего со стаканом в руке Братца.

– Да уж, – согласился Иван Давидович.

Алексей залпом, не дожидаясь остальных, выпил водку до дна, закусил куском буженины, встал и подошел к Катьке.

– Катя, поедем ко мне.

– Ой, Леш, ты такой страшный. Ребята, смотрите, какие у него глаза бешеные. Ты не заболел? – Она дотронулась до его лба и хохотнула. – У тебя нездоровый вид.

– Катя, поедем ко мне, ты мне очень нужна.

– Господа, я его боюсь. Он ведь меня изнасилует, а потом съест.

– Катя, поезжай, – сказал вдруг Иван Давидович. – Видишь, плохо человеку. Помоги ему добраться.

– А выпить?

– Катя, я куплю по дороге. Деньги есть.

Иван Давидович молча разглядывал свою наполненную рюмку, вертя ее в руке.

– Ладно. Я ведь чрезвычайно человеколюбива. Лешенька, помни мою доброту.

– За здоровье молодых! – Юраня проглотил водку и хукнул в кулак, – Между первой и второй перерывчик небольшой… – Он потянулся к бутылке.

Алексей молчал всю дорогу. Такси пронеслось по Загородному, не тормозя перед мигающими желтым светофорами, обогнуло светящуюся в темноте громаду вокзала и выскочило на пустынный ночью Витебский проспект, попав сразу из центра города на странное подобие пригородного шоссе. Мимо проносились черные купы деревьев, мрачные пустые корпуса заводов, вереницы гаражей. Катька пыталась расшевелить Братца, просила то сигарету, то зажигалку, заговаривала о репетициях и предложениях из разных театров, половина из которых была ею придумана только что, а вторая половина в прошлом, но Алексей, отвернувшись от нее, смотрел в окно. На углу Славы и Будапештской он попросил остановить машину и вышел к ларькам. Вернулся быстро, и через пять минут такси плавно подъехало к длинному девятиэтажному дому.

Они молча поднялись в лифте на пятый этаж, вошли в пустую темную квартиру – после смерти матери Алексея два года назад его отец сменил работу, устроился в какую-то коммерческую структуру и стал зарабатывать больше, но дома бывать почти перестал. Звонил иногда – то из Москвы, то из Ханты-Мансийска или Владивостока, приезжал неожиданно, звал Алексея в ресторан, оставлял ему денег и снова исчезал на недели, а то и на месяцы.

– Пойдем в комнату, – сказал Алексей.

Включив большой свет, он рухнул на диван, бросив у журнального столика пакет с дарами ночных ларьков.

– Ой, выключи, темнота – друг молодежи, – пропела Катька и погасила люстру, оставив гореть торшер с одной лампочкой.

– Кать, достань там все…

Она полезла в пакет и стала выгружать на стол литрового «Смирноффа», четыре жестянки пива, два пакета апельсинового сока и несколько целлофановых упаковок соленых орешков.

– Плавленый сырок эпохи перестройки, – сказала Катька, разрывая упаковку. – Леш, – спросила она, вдруг изменив тон. – Леш, что случилось? Что-то не так у тебя?

– Рюмки достань, пожалуйста.

Разлив водку, он поднял рюмку.

– За тебя, Катя.

– Спасибо.

Он поставил пустую рюмку на стол и стал медленно открывать пакет с соком.

– Скорее, скорее, – замахала Катька руками перед открытым ртом.

Справившись с соком, он разлил по второй.

– За тебя, Кать.

– Леш, за меня мы уже пили. Давай за тебя.

– Тогда – за нас.

– Ой-ей-ей… – Она улыбнулась. – Мы что, в загс завтра идем?

– Выпей.

Он достал пачку «Мальборо» и щелкнул зажигалкой.

– Чего это гуляешь сегодня? Денег заработал?

– Ага, заработал. Кать, знаешь, я хочу тебе сказать – возможно, нам придется скоро расстаться.

– В каком смысле?

– Я могу уехать. Надолго.

– Слушай, объясни наконец, что происходит?

– Ничего, Катя, ничего. Просто я люблю тебя.

– Ну, я тебя тоже люблю, а что за трагедия-то?

– Да нет, не бери в голову. Никакой трагедии. Это я так, устал просто очень.

– А куда ехать-то собрался?

– Еще не знаю.

Катька села на диван рядом с Алексеем, обняла его за плечи и прошептала на ухо:

– У тебя неприятности? Лешенька, скажи, что с тобой?

– Ну, неприятности.

– Лешенька, все пройдет. Все будет хорошо. Не расстраивайся. Я тебя люблю, миленький мой, красивый мой…

– Налей, пожалуйста.

Катька вскочила, быстро наполнила обе рюмки, потом мгновенно сбросила с себя юбку, стянула через голову белую рубашку и села верхом Алексею на колени, обхватив его за шею руками. Он обнимал Катьку, гладил по спине, чувствовал ее теплую небольшую грудь под черным кружевным бюстгальтером – ее тело было знакомо ему до мельчайших родинок, он помнил каждую выпирающую на худых боках косточку, форму лопаток, помнил ее запах и ощущение в пальцах от гладкой, атласной кожи. Она выгнулась назад, взяла двумя руками рюмки из-за спины, одну вручила Алексею и, сказав: «Не пролей», – освободившейся рукой стала расстегивать его джинсы.

– Любимый мой, Хочу тебя, хочу, хочу, хочу…

Он путался в одежде, срывая ее с себя и вытягивая из-под прижавшегося к нему Катькиного тела. Наконец, освободившись от всего, почувствовал, что освободился и от черного ящика в памяти, давившего и разламывавшего своими углами его голову всю эту ночь. Не было больше ничего, кроме любимой Катьки, ее жадных глаз и быстрых рук.

Когда Катька, пошатываясь, сползла с дивана и залезла в мягкое кресло, одновременно наливая водку и грызя орешки, Алексей взял сигарету и пошел на кухню. Ужас, сопровождавший его до самого приезда домой, отступил. Он чувствовал себя свежим и полным сил, словно выкупался в проруби, растерся жестким свежим полотенцем и выпил стакан перцовки. Выпил, впрочем, он и так уж немало, а в комнате его ожидало продолжение.

«А почему, собственно, меня должны найти? – думал он. – Никто не знает, что я там был, никто, кроме покойников, – он вздрогнул, – меня не видел, следы… Даже если найдут тайник, во что трудно поверить, – часть пути он протопал по болоту по щиколотки в черной стоячей воде, – отпечатки мои вряд ли там есть: я все делал в перчатках. Да и с чего это будут искать именно меня? В картотеке трофейщиков меня почти наверняка нет, если только стукнет кто, когда всех начнут трясти…»

«… А ведь могут начать. Земля-то разрыта профессионально – тут вопросов не будет, кто и зачем. Потрясти могут, но почему это должен быть именно я? Синяки – да, конечно, и ребята меня видели ночью. Ну, ребята здесь, положим, ни при чем, их-то допрашивать не станут. А мне нужно отсидеться, пока лицо не заживет…»

«… Да, обосрался я капитально. Надо же, как это страшно – в человека… Хотя какие они люди? Бандиты. Всегда говорил – стрелять таких надо. Вот и пострелял… А что же все-таки они делали там? Тоже искали, что ли? Ладно. Забыть, как кошмар».

– Куда ты от меня убежал? – спросила Катька, когда Алексей вернулся в комнату.

– Вот он я, весь как есть. Кать, слушай, может, поживешь у меня недельку?

– Ну-у-у… Леш, у меня же работа, репетиции, дела всякие…

– И сегодня работа?

– Сегодня я буду спать! С тобой!

– Серьезно, поживи. Я хочу неделю посидеть дома, вообще на улицу не выходить. Эксперимент проведу по полному оттягу. Кать, оставайся, деньги у меня есть – отец неделю назад уехал, оставил. Да и я кое-чего заработал.

– Ладно, посмотрим. Может, и поживу. А готовить кто будет?

– Раз я сижу дома, ты покупай, а я буду готовить. Yes?

– Посмотрим. Слушай, светает уже. Я ложусь. Укатали сивку крутые горки.

Ивана Давидовича Ревича разбудил телефонный звонок. У Вани сегодня был выходной день. Ночью он, как любил выражаться, «позволил себе» и сегодня хотел как следует выспаться, вдумчиво опохмелиться, отдохнуть, спокойно посмотреть телевизор. Все предпосылки для этого имелись – в кабинете спали музыкант Гена и Юраня, которые с удовольствием в любой момент дня и ночи готовы были идти в магазин и компанию составляли нескучную и неглупую.

Иван Давидович поднял трубку и удрученно произнес: «Алло».

– Ваня, здравствуй, извини, что разбудил. Это Виталий Всеволодович. Ты сегодня не очень занят?

– Что вы, Виталий Всеволодович… Здравствуйте! Извините, я спросонок туго соображаю. Для вас я всегда свободен. – «Черти бы тебя взяли, – подумал он. – В выходной день сейчас будет напрягать». – Я вас слушаю.

– Ванечка, нужна твоя помощь. За тобой сейчас заедут на машине. Это недолго, просто нужно проконсультироваться. На всякий случай соберись.

– Хорошо, Виталий Всеволодович, у меня все собрано, я через десять минут буду готов. А что случилось? Что брать с собой?

– Ванечка, за тобой заедут. Спасибо, выручил старика. Завтра приглашаю на обед. Позвоню вечерком, скажу куда и когда. Но это если ты, конечно, не будешь занят.

– О чем речь, Виталий Всеволодович! Буду ждать вашего звонка.

– Ну, счастливо тебе, до вечера.

– До свидания.

Иван Давидович посмотрел на часы. Семь утра. Вот дьявол! Ваня прошел в ванную, поплескал на лицо холодной водой, поскреб бритвой подбородок – из лени он носил усы, сокращая тем самым процедуру бритья почти вдвое, – почистил зубы. Войдя в кабинет, растолкал Юраню и сказал: «Слушай, мне нужно срочно съездить по делам, спите спокойно. Потом, если не лень, приберите немного и купите чего-нибудь опохмелиться. Мне оставьте, а лучше дождитесь. Вот деньги – на столе. Пока». Юраня, молча кивнув головой, снова уткнулся в спину музыканта Гены и мгновенно заснул. В дверь позвонили.

– Здравствуйте, Иван Давидович.

– Здравствуй, Коля. Зайди на минутку. Я в принципе готов. Слушай, а ты не в курсе, что случилось? Я в том смысле, что мне брать с собой.

– Виталий Всеволодович просил передать, что произошел несчастный случай с его другом, сквозная рана, нужна консультация. Я вас туда и обратно мигом.

– Так. – Ваня взял чемоданчик. – Ну, поехали. Коля, а далеко?

– Да нет. Не очень.

Невзрачная Колина «тройка» была невзрачной только с виду. Легко обгоняя редкие в воскресное утро машины, выехали на Кировский мост, пронеслись по Каменноостровскому, повернули налево и через десять минут были уже в Ольгино. Остановились у небольшого, скрытого деревьями и высокими кустами домика, и Коля сказал: «Ну, прибыли».

Они прошли в дом. Ваня украдкой оглядывался и видел довольно бедную, обычную дачную обстановку: буфет с побитыми углами, деревянный некрашеный стол, продавленный раскладывающийся диван из самых дешевых, черно-белый телевизор с проволочкой вместо антенны у окна в углу, стены, оклеенные невзрачными бледно-зелеными копеечными обоями.

– Иван Давидович. – Коля придержал его за плечо. – Он в соседней комнате. У него пулевое ранение в плечо, говорит, что ничего страшного, но вы уж посмотрите, пожалуйста.

«Чем дальше в лес, тем больше дров», – подумал Ваня, но виду не подал и кивнул головой, сказав: «Ну, конечно, конечно». Коля показал рукой на дверь в соседнюю комнату.

Войдя, Ваня оказался в малюсенькой клетушке, обстановка которой состояла из тумбочки, какие ставят между кроватями в пионерских лагерях, этажерки с книгами и металлической кровати с никелированными спинками. На застеленной кровати поверх одеяла лежал пожилой лысый человек, прикрывшись тонким пледом. Он был в джинсах, носках, выше пояса раздет, плечо забинтовано. Сквозь бинт проступало кровавое пятно. Лицо лысого было серо-зеленым, глаза внимательно смотрели на Ивана Давидовича.

– Здравствуйте. Что случилось? – приветливо и по возможности бодро приветствовал лысого Ваня.

– Здравствуйте, доктор, – ровным и четким голосом ответил лысый. – Вот незадача какая случилась. Вроде бы ничего такого, но вы уж посмотрите, пожалуйста, помогите на ноги встать.

Ваня стал осторожно снимать повязку. Кровь не успела засохнуть, продолжала сочиться из большой рваной раны на неожиданно мускулистом крутом плече лысого. Это не было сквозное ранение – две пули прошли почти рядом по касательной, разорвав плечо сбоку довольно глубоко. Рану явно ничем не обрабатывали, края ее начинали воспаляться.

– Потерпите, пожалуйста, – сказал Ваня и посмотрел на лицо пациента. Замечание было излишним – лысый спокойно смотрел в потолок, словно все, что делал Ваня, происходило не с ним и ничуть его не трогало.

Ваня продезинфицировал рану, сделал укол.

– Я бы порекомендовал обратиться в больницу. Нужно обработать как следует, зашить…

– Доктор, – равнодушно сказал лысый, не глядя на Ваню, – может быть, вы сами? Виталий очень просил.

Ваня молча кивнул, вздохнул и принялся за работу.

– Но предупреждаю, – сказал он, закончив, – риск есть. Если к вечеру станет хуже, немедленно звоните мне, будем решать с больницей.

– Спасибо, доктор. Да, еще ногу посмотрите.

Ваня осторожно стащил носок с левой ноги лысого.

Лодыжка посинела и распухла.

– Сейчас не молчите, отвечайте, где болит и как, – слегка раздраженно попросил Иван Давидович.

– Здесь болит, – монотонно говорил лысый, – здесь – нет. Здесь тоже.

– Без рентгена точно сказать не могу, возможно, трещинка, но, судя по всему, разрыв связок.

Он наложил тугую повязку.

– Полный покой. И еще раз говорю, если что – немедленно звоните. Это не шутки.

– Спасибо, доктор. Коля, – крикнул лысый, – Железный! Доктор освободился. Отвези домой. А ко мне Таню позови, путь поесть приготовит. Спасибо вам еще раз. – Он снова посмотрел на Ваню безо всякого выражения.

На обратном пути Ваня чувствовал себя крайне неуютно. Вся эта история ему очень не нравилась. Беспокойство овладело им еще ночью, с появлением в его квартире непохожего на себя Братца – беспокойство беспричинное и непонятно с чего взявшееся. Что-то Братец носил в себе жуткое, что-то такое, с чем явно ни он, ни Ваня в жизни еще не сталкивались. Теперь вот этот… Лысый.

– Вот работка, – сказал он Коле, – всю ночь пили, потом приятель пришел избитый весь, я его смотрел, часа три всего спал… Вот что значит врач. Ха-ха, клятва Гиппократа душит, проклятая, жизни никакой не дает.

– Откуда ж ей взяться, жизни-то спокойной, – ответил, помолчав, Коля. – Я вот вообще сегодня не ложился. Такие дела. А что с приятелем твоим?

– Да так, побили на улице. В лоб дали так – смотреть страшно. В два часа ночи пришел, говорить не может, челюсть едва не сломана, грязный весь, – рассказывал Ваня, ухватившись за беседу, которая хоть немного снимала напряжение, и беспокойство, казалось, покидало Ваню вместе с вылетающими словами.

– А что за приятель? – зевнув, спросил Коля. – Может, помощь нужна? Разобраться там с кем-нибудь? Ты спроси.

– Да одноклассник мой. Аферюга, но милейший человек. На армии помешан: все знает – оружие, форма, история. Ну, да чем бы дитя ни тешилось… Строит Рэмбо из себя. Ну и нарывается время от времени.

– Трофейщик, что ли?

– Как?

– Ну, знаете, Иван Давидович, ходят по лесу, раскапывают старые окопы, оружие гнилое домой тащат, на стенки вешают. Маньяки. Этот, приятель твой, тоже, что ли, копает?

– Нет вроде. Ничего мне не говорил. Вряд ли. Да нет, конечно, я бы знал.

Коля молча смотрел на дорогу. Ваня тоже замолчал, снова ощутив тяжелый осадок в сердце. «Похмелье это все и недосып. Сейчас нужно будет водки грамм сто холодной, поесть как следует, и все пройдет. Скорей бы уж».

– Ну, спасибо вам, – сказал Коля, остановив машину возле Ваниного дома. – Извините за беспокойство.

– Да ничего, Коля. Ерунда. Слушай, кстати, мне тут нужно будет вещи кое-какие от жены перевезти. Не поможешь на недельке?

– Договоримся.

– А как тебя найти?

– Я вам сам завтра позвоню, скажете, когда понадоблюсь.

– О’кей.

Ваня вошел в свою квартиру и сразу услышал звук работающего телевизора. «Моя смерть едет в черной машине с голубым огоньком», – пел проникновенным чувственным голосом певец в очках.

– Ваня, ты? – раздался из гостиной голос Юрани.

– А кто еще? – Иван Давидович снял плащ, потянулся к вешалке и увидел на одном из крючков кожаный, потертый, с виду совершенно древний планшет. «Что за черт? Это еще откуда?» – изумился Ваня. Сняв планшет с вешалки, он прошел с ним в комнату.

Вчерашние гости были уже в полной боевой готовности – на столе стояло несколько бутылок пива, коньяк, лежали пакеты с чипсами и остатки вчерашней буженины.

Маленький, худой, как булавка, музыкант Гена не обратил на появление хозяина никакого внимания, не в силах оторваться от экрана телевизора. Теперь на экране артист Толоконников говорил артисту Евстигнееву, что «в настоящий момент каждый имеет свое право», а Гена согласно кивал головой, запустив одну руку в длинные жидкие волосы, во второй держа зажженную сигарету, наполовину уже истлевшую, с согнувшимся цилиндриком белесого пепла, который Гена постоянно забывал стряхивать в пепельницу. Штаны его, подлокотники кресла и пол вокруг были уже густо припорошены. «Давно сидит», – отметил Ваня, печально предчувствуя грядущую уборку.

– Это не ваше, господа? – спросил Иван Давидович, протягивая планшет.

– Дай-ка посмотреть. – Юраня взял планшет в руки и стал крутить его перед глазами. Толстые пальцы, поросшие рыжими волосками, гладили кожу, он ковырял ее обломанными грязными ногтями, поднес к носу, понюхал и зажмурился. – Сильная вещь. Настоящая. Нет, не моя. – Он бросил Планшет на стол, чуть не сбив посуду и бутылки.

Юраня вообще всегда приносил домам, в которых появлялся, определенный ущерб. Стулья разваливались под его бочкообразным, тянущим к центнеру телом, толстыми руками он задевал вазы, статуэтки и прочие предметы роскоши, заботливо расставленные хозяевами на полочках и тумбочках. Его тяжелое драповое пальто постоянно срывалось с вешалки, чудесным образом увлекая за собой всю остальную одежду. Закручивая в ванной кран, он срывал резьбу, а закрывая окна, ломал шпингалеты. При встрече он всегда заключал приятелей в объятия, рискуя случайно придушить их, и троекратно целовал в губы, царапая их лица жесткой рыжей бородой. Пил же по тщательно составленному собственному графику – всегда прикидывая сроки сдачи заказов, которые лились к нему непрерывным потоком от издательств, рекламных агентств, магазинов и частных лиц, точно рассчитывал свои силы и время и отмечал в календаре красные дни. В эти Юранины праздники искать его дома было бесполезно – либо он у кого-то гостевал, либо похмельный лежал на диване, отключив телефон и никому не открывая дверь.

– Это Лешкин, наверное, – не поворачивая головы сказал Гена. – Он ведь был здесь вчера? Юраня, был?

– Был, был. Пьяный уехал в Катькой. А что ты волнуешься, Вань? Приедет, заберет.

– Ладно, давай наливай, – ответил Иван Давидович.

Выпив большую рюмку коньяку, Ваня, против ожидания, не расслабился. Сосущее беспокойство продолжало шевелиться внутри, мешало сосредоточиться, и он слушал монологи Юрани вполуха, не улавливая до конца их смысла, что, впрочем, Юраню нисколько не беспокоило – он пребывал в своем любимом состоянии полной релаксации, и реакция объекта, к которому он в таком состоянии обращался, его совершенно не беспокоила.

– Я бы вообще запретил производить эти штуки серийно. Только в единичных экземплярах. И чтобы работали с ними только добровольцы, полностью изолированные от общества. И под строжайшим контролем.

– Это ты о чем? – включился Ваня.

– О чем? О компьютерах. Это же интеллектуальная диверсия Японии против всего человечества. Они уже разложили полностью Америку, теперь эта зараза и к нам проникла. Я у своего Митьки «Тэтрис» отобрал, разломал на его глазах и в ведро выкинул. Телескоп купил ему – пусть на звезды смотрит, пока их еще с Земли видать. Скоро уж не увидишь – все смогом затянет, к едрене фене.

– Да, а амёриканцы-то ведь уже двинулись, – сказал Гена. – Одни эти Барби чего стоят. Это же ужас какой-то. Я, как художник, говорю. Вот недавно купил я в магазине эту Барби и еще Кена – дружка как бы ее. Собрались все братки с детьми, винца взяли, поехали в Солнечное, и детишки наши эту парочку и похоронили там торжественно в лесочке. Я все на видео снял, целый фильм получился – «Похороны Барби». Очень веселый фильм.

Юраня взял бутылку пива и яростно присосался к горлышку. «Этим ведь дело не закончится, – подумал Ваня, наблюдая за интенсивно и размеренно ходившим Юраниным острым кадыком. – А может быть, так и лучше будет – нажраться сегодня как следует, сбросить всю эту чепуху. Да что со мной? Что случилось-то? Ну, Братец подрался – так ведь не в первый же раз. Ну, лысый этот – ведь не я же его подстрелил. Мне-то что за дело?»

– Гена, плесни-ка коньячку. – Он взял рюмку и опрокинул ее в себя. – Эх, хорошо. А поесть купили чего-нибудь? Или только это? – Он взял пакет с чипсами и зачерпнул из него горсть похожих на кусочки желтой пластмассы хлопьев.

– У меня есть предложение, подкупающее своей новизной, – пробормотал он сквозь трещавшие во рту и колющие десны ломтики сухой картошки.

– Как, уже? – изумился Юраня.

– Конечно, давай, Юраня, затарься по полной. Чтоб десять раз не бегать. Навешали на меня дел с утра, хочется расслабиться. Вы как?

– Мы очень даже положительно, – ответил Гена.

Иван Давидович набрал номер телефона Братца.

Трубку никто не поднимал. Беспокойство не уходило. Иван Давидович положил трубку и налил себе еще коньяка.