Текст книги "Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»"

Автор книги: Алексей Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Он снова тяжело втиснулся в кресло за столом, зная, что нужно заставлять себя работать. Лень может легко взять верх: стоит толькочуть-чуть расслабиться, пойти у лени на поводу, и все – день пропал. А сейчас не то что день, каждая минута важна. Дело рисует такие перспективы, что, если все срастется как надо, можно будет и покой себе дать… Ну, там, формальные какие-то дела вести, но это все – ерунда, «Штука, которая сейчас раскручивается, может сравниться только с захватом Земли инопланетянами», – думал Сумской.

Он листал бумаги. В них было все о том же – о Лебедеве, давшем деру в самый разгар работы. «Надо же, – усмехался Сумской, – старого пидора баба сгубила. Чудны дела твои, Господи!..» В общем-то, он мог понять Лебедева, Это не снимало, конечно, с него вины, но понять его было можно. Тяжело здесь жить. Как писал покойный Ерофеев, старый хрен антисоветский, – «надо быть из чистой стали с головы до пят…» Нет, вот так – «надо быть педерастом, выкованным из чистой стали». Прав ведь был, гад. Иначе загнешься. Многие не выдерживают…

Лицо Якова Михайловича приобрело жесткое выражение, стало походить на вырезанную из темного дерева старую, потертую от долгого употребления маску, А он вот выдержал. Все выдержал и все перенес. Ко всему привык. Настолько привык, что во время последнего путча даже телевизор не включал, пил чаек на веранде. «Ерунда, – думал он, – не стоит и жопу отрывать от стула…» Результаты события, взбудоражившего весь мир, утвердили Сумского в отношении к происходящему. Особенно когда произошла амнистия «заговорщиков». «Любимый город может спать спокойно», – пропел он тогда и приказал себе забыть о случившемся. Нечего всякую дребедень в голове держать, когда настоящих дел по горло.

Он смотрел на стол, заваленный листами с отчетами сотрудников. Пора потревожить беглого подчиненного, пора. Надоела эта бумажная морока. Сумской всегда предпочитал живую работу и сам бы сейчас с удовольствием рванул, как месяц назад, в лес, за оружием. Та операция удалась на славу. До сих пор его люди копаются в болотце, много чего уже оттуда вытянули. Спасибо этому парню – как его – Алексей, что ли? А, не важно… Пусть им занимается Таня, она баба надежная. А с пареньком, конечно, подфартило: такую дал наводку – столько оружия они вывезли, столько барахла разного, очень все это было кстати, неучтенка, так сказать, появилась…

Яков Михайлович Сумской просидел в дачном кабинете весь вечер, не вставая из-за стола. Работа увлекла его, и в конце концов выстроился план операции, которая должна была стать достойным завершением многолетних трудов. Которая даст ему наконец покой. Хоть и к концу срока, отпущенного Всевышним, но лучше поздно, чем никогда. План не такой запутанный и хитроумный, как те, которые Яков Михайлович составлял в семидесятые; не такой грубый, как в шестидесятые; не такой кровавый и масштабный, как в сороковые, – вполне в духе времени. Жесткий, стремительный, безжалостный и простой. Сумской всегда старался идти в ногу со временем.

Глава 2

Таня вовсе не веселилась, сходя с крыльца дачи Сумского. Она сразу же переключилась на другое, стареющий генерал ее не занимал. Он был для нее открытой книгой, уже не раз прочтенной и не настолько интересной, чтобы возвращаться к ней снова.

Она выехала на трассу на новенькой «ауди» – такая же была у Лебедева месяц назад – и, выжав под сто километров в час, понеслась к городу. Да, за последний месяц многое изменилось. Может быть, и к лучшему, что случился этот кошмар. Тайное стало явным, все прояснилось, исчезла необходимость врать дома – ей это давно казалось бессмысленным. Ее муж работал на Лебедева, Лебедев – на Якова Михайловича, она – напрямую на Сумского. Ни Лебедев, ни муж об этом не знали, запутанная получалась картина. Она много раз говорила Сумскому, что не видит смысла в этой конспирации, – стучать на мужа, если что, она все равно не станет и наблюдателем за любимым человеком ей быть противно. Но шеф ответил, что никто и не просит ее быть в собственной семье соглядатаем. У нее совершенно другие обязанности. Всему, мол, свое время. Так требуют интересы дела.

Дела Сумской вел так, что придраться было действительно не к чему. В последнее время, правда, уставать он, что ли, больше стал, увлекся чтением научной фантастики, рассказывал при встречах о книгах, которые прочитал.

«Научная фантастика, – говорил он Тане, – это то, что сейчас происходит. То, что мы с тобой делаем. Ты согласна? Мы изменяем реальность, изменяем людей. Делаем с ними все что угодно, и они даже этого не замечают. Ты видишь, я давно уже работаю на себя, а самое смешное в этом то, что объективно получается – на благо страны. Страна – это, выходит, я. И я здесь могу все. Только это происходит не так, как в книгах. Каждое наше чудо не кажется сверхъестественным, поскольку заворачивается в оболочку бюрократических операций, бумажной волокиты, миллионов бумажек, которые начинают действовать сами. Вернее, не совсем сами, мы их контролируем. Мы, – хихикал он, – сверхлюди. Пришельцы».

«Не тронулся ли старик на старости лет?» – думала Таня. Но, глядя в умные, проницательные глаза Сумского, понимала, что все опасения на этот счет напрасны. Этот дед еще всем сто очков вперед даст, с головой у него все в порядке. Чудовище он, конечно, но ясный ум, логика потрясающая, как у компьютера. И такой же бездушный. Выполняет свою программу, хоть трава не расти. Что-то в нем есть. Что-то очень сильное в нем сидит, мистическое. Это тоже Таня понимала. Как он людей окручивает – особый дар у Сумского, как он всегда сухим умудряется выскочить из воды. Во время путча последнего лоб не морщил ни разу. Звягина, ее мужа, бандита, в месяц сделал президентом компьютерной компании. Процветающей, с представительствами по всей стране. У Саши, хоть он в компьютерах и не понимает толком, все-таки высшее гуманитарное, справляется вроде бы. Правда, его президентство очень сомнительно – он все какими-то другими делами занимается, компьютеры Звягина слишком мало интересуют.

Он уже месяц не разговаривал с Таней – с той самой минуты, когда узнал, что жена – работник КГБ-ФСБ. Все оставалось по-прежнему, только спали они в разных комнатах. Она говорила с ним, звала к телефону, передавала сообщения от подчиненных, Звягин же молча кивал и уходил к себе в кабинет. С новым назначением, которое устроил ему Сумской, работы у мужа прибавилось не на шутку. Таня не расспрашивала его, но видела, что ему нравится новое поприще. Он стал меньше бывать дома, приоделся. В свободное время читал уже не русскую классику, как прежде, когда был простым, как думала Таня, бандитом, а специальную компьютерную литературу, учебники английского и немецкого. Видела Таня и то, что муж берет на работу оружие. Он не стеснялся ее никогда, теперь же демонстративно перед уходом проверял пистолет, иногда просто оставлял его на кухне или в прихожей.

Таня решила заехать к Звягину на работу. Главный офис фирмы «Окна» располагался на улице Восстания, в самом ее начале, и занимал первые два этажа только что отремонтированного старого солидного дома.

Она кивнула секьюрити в милицейской форме – камуфляж здесь не приветствовался. Прерогатива мелких лавочек – нанимать на работу долболомов с улицы и покупать им камуфляж. У входа сидели на стульчиках два сержанта, с виду довольно безобидных, невысоких и худощавых, но Таня знала, что на деле представляют из себя эти мальчики. На втором этаже были уже охранники в костюмах – строгих, темных, солидных. Охранники вежливо посторонились, пропустив ее в приемную.

– Здравствуйте, Татьяна Ивановна. – Красавица-секретарша Марина привстала из-за черного обширного стола, на котором стояли лишь плоский телефонный аппарат и селектор. – У себя… Проходите, пожалуйста. – Она нажала на кнопку селектора и сказала бархатным голосом: – Александр Евгеньевич, к вам супруга…

Большой, словно конференц-зал средних размеров, кабинет президента был обставлен в соответствии с модой российских бизнесменов – черно-белый интерьер, компьютер-ноутбук на столе перед креслом, несколько телефонов. На отдельном столике – факс, телевизор, стереосистема. Парад черных шкафов по стенам. Сейф, сделанный «под старину», – такие сейфы порой стоят дороже того, что в них хранится. Звягин сидел в своем кресле и смотрел телевизор. При взгляде на него Таня опять вспомнила волшебника Сумского. Как изменился ее муж за столь короткий срок! Фигура у Звягина была отличная, так что любая вещь на нем сидела хорошо, но опытным женским взглядом Таня отмечала безупречный покрой вещей, появившихся в гардеробе мужа в последнее время. Скромный темный дорогой галстук, часы, которые раньше он не носил на руке – могли помешать при активных действиях, а чувство времени у него и так было безупречное, он ориентировался днем и ночью с точностью до минут. В движениях Звягина появилось некое изящество. Впрочем, оно всегда его отличало, с той только разницей, что прежде это была грация кошки перед прыжком, теперь же – мощная уверенность и вальяжность сытого тигра.

Звягин оторвал от экрана глаза, и неожиданно она увидела в них прежнее выражение преданности, любви и желания. Выражение, которое вот уже пять недель она искала, но не могла поймать в его хмуром взгляде.

– Танюша, иди сюда.

Она подошла к нему вплотную. Звягин, не вставая с кресла, обнял ее и прижал к себе.

– Пойми, мне было очень тяжело…

– Хорошо, Саша, конечно. Давай не будем об этом…

– В одной команде играем. – На лице Звягина появилась улыбка.

Таня поддержала шутливый тон и сказала:

– Да, и опять ты – мой командир. Теперь не только в семье. Можно сказать, что ты еще и выиграл.

– Посмотрим насчет выигрыша… Слушай, что депутаты говорят.

По телевизору передавали обсуждение вопроса, касавшегося подпольных производителей водки. Звягин отпустил Таню и тихонько зааплодировал:

– Браво, браво. Слышишь, Танечка? Теперь дело пойдет на лад. Прижмем сволочь…

– Ты-то здесь при чем? – Она искренне удивилась. Не тому, что Саша занимается водкой, а снова необъятности сферы, где хозяйничал Сумской. Не по собственной же инициативе Звягин влез в водочные дела? Он никогда с ними не пересекался. Там были свои хозяева, и хозяева очень сильные. Далеко не каждый мог работать с ними, а тем более вступать в конфликты.

– Все, дорогая моя, допрыгался. У меня в основном не компьютерный экспорт-импорт. Водочку-матушку возим, вот это я начал сейчас контролировать. На старости лет я, Танюша, начал праведно на страну работать. Избавлять ее от отравы, наводнять чистым, качественным продуктом. – Звягин смеялся. – Никакой уголовщины, все по закону. Яков Михайлович пристроил к честному общественно-полезному труду.

– А как же компьютеры?

– Ты что, не в курсе? Я разболтал военную тайну? Шучу, шучу. Это же вилами по воде писано. Те, кому надо, и так знают, чем я здесь занимаюсь. Вот, – он показал на мигающую лампочку телефона с предварительно выключенным, чтобы не мешал смотреть новости, звонком, – вот. Спорю, что по поводу водки беспокоят. Алло! Говорите! – Звягин замолчал, прислушиваясь к собеседнику.

Таня внимательно смотрела на его лицо, с которого мгновенно слетела улыбка. Теперь оно стало суровым, неподвижным, глаза наполнились холодом, губы сжались в узкую полоску. Она сосредоточилась на неслышном ей разговоре и следила за едва видимыми изменениями лица Звягина.

– Нет, господа, все остается в силе, – сказал он наконец в трубку. – Все, я сказал. К вам сейчас приедут. – Звягин закончил разговор, аккуратно положив еще бурлящую чьей-то сбивчивой речью трубку, и погладил себя обеими руками по лысой макушке.

– По-моему, у тебя неприятности, – сказала Таня.

– С чего ты взяла?

– Мне так кажется. Извини, конечно, но или они уже есть, или будут.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты когда домой собираешься?

Звягин снова обнял ее:

– Съезжу в одно местечко, потом и домой. К вечеру буду.

Она помолчала с отсутствующим видом, потом сказала:

– Прошу тебя, вечером особенно будь осторожен. Что-то мне кажется, чувствуется что-то нехорошее. Хорошо, Саша?

– Прекрати. Все в порядке. Нужно ехать. Жди меня к ужину.

На улице он еще раз поцеловал жену и вместе со своим телохранителем исчез в черном, по рангу положенном президент у «мерседесе». Таня поехала было домой, но вдруг решила навестить Маратика – друга детства, как говорится. Никакой определенной цели у нее не было, но остаток дня оказывался совершенно свободным, все дела, которые она должна была сегодня сделать, уже закончились, и Таня решила воспользоваться свободным временем в своих интересах.

Маратик жил, как и прежде, на Васильевском острове, в коммуналке, раньше шумной и тесной, а теперь превратившейся почти в отдельную квартиру. Кто-то уехал, кто-то умер. Освободившиеся комнаты скупались одним из разбогатевших соседей, который и к нему давно подъезжал с вариантами обмена или покупки его комнаты, желая наконец целиком завладеть апартаментами. Маратик вел с ним оборонительную войну, но не сдавался. Никуда переезжать он не хотел. Вызвано это было не принципиальными соображениями, а исключительно тем, что Маратик в последние годы пил – страшно, непрерывно и много. Ему просто некогда было заниматься формальностями. Сосед-бизнесмен, на его счастье, оказался человеком порядочным и не прибегал к силовому давлению. Силой ли, хитростью ли, мог бы он уже отправить неприступного алкаша либо в какую-нибудь захолустную комнатуху, либо на улицу, либо же вовсе на тот свет.

Таня не стала предварительно звонить, поехала наудачу. Ей повезло – Маратик был дома. Впрочем, он в основном и сидел дома, вернее, лежал. Выходил на улицу только к ближайшему ларьку или в булочную. На что Маратик жил, пил и ел, он и сам не смог бы уверенно ответить, но на выпивку деньги находились всегда. Таня не была у него несколько лет. Звонила иногда, поздравляла с Новым годом, с днем рождения. Он начинал кричать в трубку пьяным голосом, как ее любит, звал немедленно приехать и «что-нибудь прихватить», но она ни разу не выбралась…

Дверь отворилась. Таня едва не вздрогнула, увидев Маратика и едва узнав в заросшем седой щетиной, худом, как указка, старике своего давнишнего верного друга. Учителя, Врача, Пророка… Маратик стоял, облокотившись о косяк, и слегка покачивался. Он сначала не узнал гостью, потом, когда глаза его сфокусировались, он, оттолкнувшись от косяка, приложил обе руки к груди и прошептал:

– Танечка! Ты?..

– Я. – Она старалась не выдать своего замешательства, но Маратика, несмотря на его ужасное состояние, провести было трудно.

– Что, удивилась? Плохо выгляжу, да? Ты входи, входи, – засуетился он. Это тоже было новостью для Тани – прежде движения его всегда были уверенны и точны. Когда-то он прекрасно владел своим телом – давали себя знать многолетние занятия йогой. – Живу как король. – Маратик, пошатываясь, шел чуть сзади, придерживая Таню под локоть и указывая дорогу. – Сосед съехал, практически я в отдельной квартире. Красота! – Он неожиданно рыгнул. – Извини, Танечка, желудок пошаливает…

Они вошли в комнату – какую-то пыльную, дымную, что было еще более заметно в лучах света, лившегося из мутного окна. Мебели почти не было – лишь одинокий кухонный стол у стены, два табурета, тахта, продавленная, бесформенная, прикрытая тонким, истертым пледом. Маратик взял со стола папиросу, закурил. Раньше Таня никогда не видела его курящим.

– Каким ветром, Танечка? – Он кивнул на водочную бутылку, только что, судя по всему, открытую: – Выпьешь?

– Нет, Маратик, спасибо, я вообще-то не пью…

– Не пьешь? А что же ты делаешь в таком случае? В бизнес пошла? Выглядишь-то неплохо. – В его голове послышались незнакомые, злые нотки. Дребезжащие ржавой жестью непривычные интонации ненависти, зависти, обиды и бессилия.

– Как тебе сказать… Это долгая история. Ты-то как, Маратик? Что с тобой происходит? – Она повела головой по сторонам. – Как же ты здесь существуешь?

– Так вот и живу. – Взгляд его прояснился, Маратик внимательно смотрел на Танго. Она поняла, что все, что он сейчас говорит, – не главное. Он был занят другим, он читал ее мысли. Маратик умел это делать, и Таня знала, что никакая водка не способна была убить его дар. Из-за этого дара он ведь чуть и не погиб. Психушка, тюрьма. Теперь – водка… Но знакомым холодком пробежал по позвоночнику импульс. В голове словно сквознячок задул, руки потяжелели и стали горячими.

– Живу как все честные люди сейчас существуют. Кто же думал тогда, что в такую мерзость все превратится… Что так все низко… не пали, нет, так низко уже находились, что стоило только ослабить поводок, как вся эта гадость наружу поперла… Ничего, ничего, – он взял стакан и, не отрывая глаз от Татьяны, быстро опрокинул в рот содержимое, – всем воздастся, все получат по заслугам… Ты спрашиваешь, что со мной? – Взгляд его внезапно сделался совершенно стеклянным. «Да ведь он уже пьян в хламину! – удивилась Таня. – Да, видно, на старые дрожжи-то хорошо легло…» – Что со мной?! Ты спрашиваешь – что со мной, нет, это ты скажи, что с тобой? Во что ты превратилась? Продалась этим… этим… – он пытался найти подходящее слово, – демонам. Монстрам, пожирающим самих себя.

– Маратик, Маратик, уймись, кому продалась? Каким еще монстрам? Мы же не дети с тобой…

– Ах не дети? А, значит, все, что мы делали, это что – детство в жопе играло? Кого ты обманываешь? Э-э-э… – Он постарался сфокусировать не слушающиеся уже его глаза. – Да ты, я вижу… Ты же ведьма, Танечка! – Маратик улыбнулся страшной, сумасшедшей улыбкой. – Ведьма! Тварь!

– Тихо, тихо. – Она сделала к нему резкий шаг вперед и тут же пожалела об этом. Маратик вздрогнул всем телом, рванулся от нее назад, как от чего-то страшного и отвратительного.

– Не подходи, сука! – заорал он в голос. – Не трожь меня! – По небритым щекам его вдруг хлынули слезы. Рот искривился – Маратик захныкал, завыл тоненько: – А-а-а, все, все кончено… – Он вскинул голову: – Нет! Не осталось больше людей с глазами птиц. Нету! Только сами птицы! Так я уж лучше с птицами буду!..

Он с силой оттолкнул от себя Таню, которая пыталась его удержать, резко повернулся и, головой вперед, как каскадер в кино, прыгнул на оконное стекло.

Первую раму он пробил легко, но стекло было толстым и, разламываясь на куски, все-таки на миг задержало его. Таня видела как в рапидной съемке – вторая рама хрустнула под тяжестью тела, треснула по диагонали, Маратик, увязнув ладонями в острых прозрачных шипах, торчащих из первой рамы, упал горлом на треугольный осколок, съехал вниз, на улицу, по мгновенно ставшему грязно-красным, белому прежде подоконнику.

Ноги Маратика в домашних тапочках, чудом не слетевших еще, смешно взбрыкнулись и исчезли. Таня не слышала, как его тело плюхнулось на асфальт тряпичной куклой, разбрызгивая вокруг себя кровь, и застыло в изломанной, неестественной позе. Ахнула бабка, выгуливающая в этот час своего мраморного дога, скрипнул тормозами проезжающий мимо «жигуль», – она все поняла, когда Маратик еще не коснулся головой стекла, и заблокировала все посторонние мысли. Сейчас самое важное – быстро уйти. Быстро и незаметно. Конечно, Сумской вытащит из любого дерьма, но лишний раз светиться не стоило. А осмысливать случившееся она будет потом, в более спокойной обстановке.

Уже сидя в машине, она перевела дух. Да, ничего нет проще в наше время, чем убить человека в его же собственной квартире. Вот на ее глазах Маратик выпал из окна, а она спокойно закрыла за собой дверь, спустилась во двор, села в машину, и все – поминай как звали. Никто не остановил ее, не окликнул…

Выезжая на улицу, она не оборачивалась – не смотрела на то, что осталось теперь от ее друга. Смерть ее не пугала, она многое видела за последние годы. Но не было и жалости. Лишь сейчас Таня поняла, что Маратик умер для нее давно, еще тогда, когда вышел из тюрьмы. Он уже был совсем другой, совсем не тот, что прежде, – веселый, умный и мудрый. Странно, неужели Сумской прав и их сила сильнее, чем та, что была у Марата Игоревича – ленинградского гуру семидесятых годов… А ведь он был настоящий… Не шарлатан какой-нибудь современный, печатающий объявления в бульварной газетке о выведении из запоев и снятии порчи. Он действительно многое мог. Странно, что его так легко сломали. А ее – не сломали? То, что она на них работает, на своих бывших врагов, – не то же самое, только еще хуже?

Нет, думала Таня, нет, это другое. Она – сама по себе. Она делает то, что ей нравится. И с мерзавцами она обходится так, как и подобает с ними обходиться. Другое дело, что она смотрит на вещи шире, чем большинство обывателей. Их нормы морали настолько неопределенны и размыты ханжеством, что следовать им так, как все это стадо, это значит – себя не уважать. Это поголовное ворье еще смеет осуждать каких-то несчастных за то, что те воруют более открыто, за то, что они не прикрываются фиговыми листиками красивых слов и фиктивных законов. Они же, эти праведники, придумали чудные поговорочки: «Закон – что дышло…», «От сумы да тюрьмы…» Они же сами творят эти законы, изначально уже спланировав, что сами первые будут их нарушать. Какой бред.

Татьяна ехала по Дворцовой набережной мимо дома, где жил раньше Лебедев, – мгновенной дрожью омерзения напомнило о себе это место, и дрожь эта вернула ее к делам насущным. Беспокойство за мужа росло с каждой секундой, Таня была уверена, что должно сегодня произойти еще что-то нехорошее, связанное со Звягиным. Таня нажала на газ и сосредоточилась на дороге.

Звягин подъехал к своему дому. Сумской давно предлагал ему перебраться в центр, но он отказывался. Ему очень нравился его дом, хотя и занимал Звягин всего половину первого этажа, – возле метро «Елизаровская» стоит целый маленький поселок таких двухэтажных, толстостенных домов со входом в квартиру прямо с улицы – коттедж и одновременно крепость. Летом здесь все скрывается разросшимися кустами, кривыми деревьями, дальше – за Домом культуры имени Крупской – вообще начинаются дикие заросли, Нева рядом, правда в этом месте имеющая довольно противный индустриальный вид, – множество заводских цехов по обеим ее берегам делают вид на реку каким-то диким и неаккуратным, но все-таки… Все-таки ее бесконечное движение приятно было Звягину, он чувствовал его, даже когда сидел за метровыми почти стенами своей квартиры.

Когда он сюда только еще въезжал, то по привычке, приобретенной во время своих послетюремных скитаний и жизни в самых невероятных местах – от люков теплоцентралей и подвалов до дорогих гостиничных номеров, – обошел несколько раз все окрестности, изучил дворы, чердаки, закутки дворников и черные ходы ближайших магазинов и контор. Так, на всякий случай. Чтобы знать, куда бежать, если понадобится неожиданно скрыться. Что ж, разумно, работа у него была такая, тот, кто плохо бегает, не долго на ней продержится. «Тяжелая бандитская доля», – как он пошучивал про себя.

Звягин заглушил мотор и внезапно почувствовал звон в ушах. Вспомнилась тюрьма. Именно такой тонкий, еле различимый зудящий звук он услышал, когда впервые ему в лицо летел кулак сокамерника. Звон этот предвещал опасность, был предвестником того, что Звягина сейчас «замкнет» – как и тогда, на зоне, в цеху, когда он увернулся от удара и гвоздем пропорол нападавшему лицо. Звягин вспомнил сегодняшние слова жены: «Будь осторожен». Да что, в конце концов… Все в порядке. Однако звон в ушах не проходил. Хлопнув дверцей машины, Звягин направился к крыльцу – строители обозначили его двумя узкими ступенечками, смело придав социалистическому дому легкое подобие частного особнячка. Он занес ногу на первую ступеньку и резко, не зная сам почему, обернулся.

Боковым зрением он успел заметить открытое окно чердака сталинской пятиэтажки, стоявшей чуть слева за обширным диковатым газоном, отлично развитый в нем инстинкт самосохранения бросил его на асфальт. Вспышка сверкнула в черном прямоугольнике чердачного окна, обычно закрытого наглухо. На такие вещи Звягин всегда обращал внимание. Неспроста, конечно же, оно сегодня было распахнуто, – вот, получай сюрприз, президент…

Он перекатился на спину и, пачкая костюм, огляделся. Ничего подозрительного, кроме этого окна, вокруг не наблюдалось. Звериным прыжком из положения лежа Звягин метнулся под защиту своего «мерседеса» и вдруг понял, что сжимает в руке револьвер. Рефлексы его не подвели. Это хорошо. Это значит, что за время своего сидения в офисе не размяк, не расслабился от презентаций и приемов, на которые положено было ходить по должности. Время шло, но ничего неожиданного больше не происходило. «Черт, сколько же так сидеть? – думал он, скорчившись за машиной. – А если меня все еще держат на мушке? Высунешься – и каюк…»

Из-за угла показалась Танина «ауди». Принесла нелегкая… Он хотел крикнуть жене, предупредить об опасности, но Таня опередила его. Не успела еще «ауди» остановиться в коротком тормозном пути, как она выскочила из машины и бросилась к Звягину.

– Таня, назад! – крикнул наконец он, но жена уже была рядом.

– Господи, опоздала… Сашенька, ты живой? Не ранен? – Она ощупывала его голову, заглядывала в глаза.

– Ты знала о том, что будут стрелять?

– Подожди, подожди, пойдем в дом, там все расскажу.

– Постой, – он осторожно выглянул из-за машины, – сейчас…

– Да можно уже, можно, Саша, я чувствую, нет уже никого. Все смылись, кто был. Пойдем домой, миленький мой, пойдем…

Они встали на ноги. Звягин продолжал озираться по сторонам, но Таня так уверенно тянула его за рукав к дверям, что он подчинился. Задержался лишь на миг, увидев в стене рядом с дверью треугольный глубокий скол штукатурки – отметину, оставленную предназначенной для него пулей. Не нужно быть специалистом по баллистике, чтобы понять, что она вошла в стену сбоку, оттуда, где Звягин увидел вспышку.

– Какой ужас! – Таня покачала головой, увидев страшный след на стене. – Пойдем скорей…

Глава 3

– Так что же, выходит, что ты действительно такой могучий человек? – спросил Звягин.

Был двенадцатый час ночи, когда Таня закончила свой рассказ. Звягин, конечно, кое-что знал о ее прошлом – не институтском, а о том, что было раньше, – о ее жизни в коммуне Маратика, уроках гипноза, медитации, телепатии… Девчонкой совсем еще была, все они были почти детьми, а КГБ раздавило их, некоторых просто уничтожило физически. Кого-то сразу, Маратика постепенно, но все равно раздавило. Из всех Таня была единственной, кто без ощутимых потерь дожил до сегодняшнего дня.

– Немудрено, ты же на них пашешь…

– Я не на них пашу, Саша. Я просто живу так, как считаю правильным.

– Я, признаться, тебе раньше не верил. Ты что-то пыталась рассказывать, помнишь?

– Помню, конечно. Но ты только отмахивался и смеялся. Понимаешь, даже тогда, когда я с Марати-ком познакомилась, я сама не верила, что это серьезно. А потом, когда увидела, как он лечит, поверила. Главное – верить.

– Вера – во всем самое главное. Веришь, что ты прав, – и все получается. Михалыч меня использует втемную. Если бы я знал, что он задумал на самом деле, то разве я бы попался так глупо? Чудом спасся. Случайность. Могли пришить за милую душу.

– Случайностей не бывает, Саша. Это недалекие люди придумали случайности. Те, кому лень разбираться в них, искать закономерность.

– Ты, Таня, прямо по Булгакову шпаришь. Кирпич-де на голову не упадет…

– Не упадет. Точно. Когда мы занимались с Маратиком, это была как раз та тема, которая меня заинтересовала. Я самая юная у них была, мне позволялось посторонними вещами забавляться. Они к этому не слишком серьезно относились. А мне с детства хотелось научиться управлять вот такими вот случайностями.

– Ну и как успехи?

– Боюсь сглазить, но, судя по тому, что ты живой, успехи налицо.

– Ты серьезно?

– Вполне. Знаешь, после того, что произошло у меня с Лебедевым, я как-то изменилась. Вернее, изменилось мое знание, то самое, прежнее. Я поверила в свои возможности. Прямо как ты сейчас сказал. Поверила – и получилось.

Звягин походил по комнате. Подошел к окну, посмотрел в темноту – чего еще от них ждать? Откуда выстрелят? Если уж они взялись за дело, начали так серьезно, то вряд ли неудача их остановит. Нужно было немедленно предпринять что-то, сделать какой-то ответный ход.

Он посмотрел на жену:

– Отложим философию до спокойных времен… Скажи, Михалыч о твоем… знании догадывается?

– А как ты думаешь? Конечно, знает. Я же на обследовании была в психушке. Давно, когда ты еще… – Она хотела сказать «сидел», но запнулась. Эта тема была в их семье негласным табу.

– Ясно, ясно. И что же?

– Сумской – фантастически умный человек, а здесь его что-то переклинило. Он тоже ко мне в этом смысле серьезно не относится. Куратора ко мне приставил, штатного их колдуна, экстрасенса, мать его. – Она неожиданно разволновалась, вспомнив о кураторе. – Бездарь полнейшая – шарлатан. Пудрит конторе мозги, зарплату вытягивает. Я на него только взглянула – все поняла. Начал за мной ухаживать, лапы тянуть. Давай, говорит, мануальной терапии научу. Я под дурочку закосила – сразу в слезы, в крик. Он все это и доложил благополучно. На том и завершилась проверка. А вот другим-то похуже пришлось. Их колдуны не осматривали – сразу колоть начали. Психотропными штуками накачивали – и рефлексы отслеживали, изменения всякие, реакции. Сделали дармовыми подопытными кроликами. Такая, Саша, печальная история. А сегодня – Маратик…

– Да, денек сегодня редкостный. Насыщенный день. Продуктивный.

– Саша, – Таня заговорила осторожно, боясь обидеть или разозлить мужа, переводя разговор на тему, которую он не любил, – Саша, а что ты теперь собираешься делать? Сумскому сообщишь?

Он, резко дернув головой, сверкнул глазами:

– Ты за кого меня принимаешь? Что я, мальчик? Побегу дяде жаловаться – меня обидели, помогите? Да я вообще не уверен, что он не в курсе дела. Короче говоря, сам разберусь. Прямо сейчас. Они небось тоже думают, что я побегу докладывать, не знают, с кем связались. Срал я на их коррупцию!.. Извини, Танечка, за грубость. Вырвалось сгоряча.

– Ничего, ничего, продолжай. Ты что, боевиков голливудских насмотрелся? Одинокий волк, да? Хочешь нехорошую мафию в одиночку «сделать»? Саша, ты ведь уже взрослый человек!

– Именно. Не мальчишка. Жирку-то я поднагулял за то время, пока сидел в офисе, а вот живого дела нет. Вернее, не было. Узнают, гандоны, на кого руку подняли. Я этих сук давно знаю. Заочно, правда. Мужики серьезные, но и я не клоун. Разберемся. Закон на моей стороне – имею право себя защитить. Как – это мое дело.