Текст книги "Забво (СИ)"

Автор книги: Алексей Сквер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

    – А сюда со службы съебался и для храбрости нажрался? Так??

    – Не... я сюда по другому... командировка... а тут вот ...подумал... и... в общем... совместилось...

    – Какую командировку?

Я показал командировочное и пояснил цель визита на дизель. Полковник, врубившись, зачем меня послали, начал ржать.

    – Иди... будет тебе перевод, – и закрыл дверь. До меня из-за неё доносилось « Далбаёбыыыы ыыыыыыы... гагагагага» наверно, ещё целый этаж вниз.

    Посчитав себя протрезвевшим, поехал на дизель. Зря, конечно. Там в штабе тоже долго ржали, а после сделали ход конём. Оформили по-быстрому 12 бойцов, отсидевших срок и когда-то отправленных именно из Борзи. Вручили их мне с предписанием доставить до штаба Армии в Борзю. Залупался,конечно, но вопрос быстро порешали на уровне Округа, и, пообщавшись с большими дядьками, я понял, что моим мнением особенно никто не интересуется. Вадим ухмыльнулся только да сказал, мол, не дрейфь... эти уже отсидели, и чтоб больше не попасть сюда, ещё месяц шёлковыми будут. Так оно и  вышло. 12 пацанов, разучившихся смеяться и строящихся по первой команде, были доставлены мной в Борзю.

Начальник Штаба Армии орал так, что звенели стёкла во всём штабе. Дембельнули их, по-моему, прямо там, в штабе.

Дальше – пьянки, караулы, наряды и боевая на разных направлениях. Комбат пытался со мной поговорить, но после визита в Читу я ненавидел всё,что видел, и залупался сразу и на всё.

Жена больше не писала. По телефону отвечала односложно и ни о чём, стараясь закруглить разговор, толком его не начав.

Потом позвонила мать и сообщила, что я стал отцом. Апрель... все, что накопил (около косаря – собирал, чтобы жене отправить) уебалось в стол.

Я – отец. У меня есть сын...Ванька.

Пишу рапорт на отпуск  по рождению сына – меня шлют на хуй, я шлю на хуй в ответ и уже при всех. В голос. Это залупа. Несоответствие не въебали, но дела мои всё хуже. Я на ножах со всем начальством, начиная от ротного и заканчивая комбригом. Сделать со мной ни хуя нельзя. Бойцы вообще шарахаются от меня, как чёрт от ладана. Доходит до того, что я начинаю им подтягивать ремни и за неправильное отдание воинского приветствия в движении дрочить индивидуально. Короче, крыша течёт. Я – самый злой и ебанутый лейтенант, известный всем. Однако, наряду с этим всё же стараюсь не терять уважения к себе.

   Водка никого до добра не доводит. Зато даёт возможность, в условиях похмелья, задуматься над тем, как живёшь.

   Захожу в казарму перед караулом. Трезв, чист, выбрит – готов заступать на охрану и оборону, так сказать. Служба есть служба, и она начинается с команды самому себе «Отставить стакан!».

   Опаньки, мимо, сдерживая рыдания, пылит молодой.

   – Масягин...

   Боец ускоряется в умывальник, не реагируя на то, что я его окликнул. Прав он или не прав, расстроен или в приподнятом настроении, для меня уже не важно. Важно, что на меня положили хуй прилюдно, причём чем-то там руководствуясь. А я не спортсмен...у меня, когда на меня хуй кладут – коленки прогибаются.

   – Масягин, стоять! Ко мне, солдат!!! – сам ору от входа, даже не двинувшись к умывальнику. Если не выйдет, то я войду, и какое бы горе у него ни было, он выхватит пиздюлей. Масягин это знает, и поэтому выходит. Боится, конечно, что уже налетел. Красный, как рак варёный. Носом шмыгает.

   – Солдатик. Куда ж ты от меня побежал-то?? Кто обидел такого славного мальчугана?? А ну-к... давай, жалуйся...

   Масягин начинает сопеть и отворачиваться. Это плохо. Это его довели издевательствами, и моя издёвка – последняя капля перед истерикой.

   С тумбочки доносится:

   – Да письмо ему пришло товарищ лейтенант... – Николаев.

   – Я тя спрашивал, чучело??

   – А чо сразу чучело-то... я это... я ж помочь...

   – Взлётку лучше бы отпидарасил, помощник... я тебе место для чистки обуви помогу в порядок привести заодно. А-то, я смотрю, места общего пользования не успевает наряд в порядок приводить, в сортире меня, наверно, сразу инфаркт схватит... прямо над твоим трупом, Николаев... ща, тока вот с Масягиным разберусь.

   Это команда на уборку Николаеву...если не поймёт, то будет ему горе. Если выйду из канцелярии и обнаружу бардак – задрочу наряд. Я трезвый – опасен. Трезвый я служу как надо. Это пьяный я уже на мелочи не смотрю. В роте радость, если я на стакане. Но сегодня я в караул. Злой. Шутки в сторону.

   – Ну, пошли беседовать... – увожу Масягина в канцелярию. Нормальный, в общем-то, парнишка. Толк будет. Тяжко по духанке. Ну да ничего. Расправит крылышки, и будет ещё грозой молодым летёхам, как Воробей тот же. А пока что надо разобраться. Довести бойца до суицида – раз плюнуть. А я сюда на то и поставлен, чтобы не было такого.

   – Садись...тебя Игорь зовут-то??

   – Миша.

   – Хуиша, сопли подбери, солдат. Михаил, а не Миша.... Мужик?? Ну, так отставить сопли, и по-быстрому, в чём там у тебя дело? – сам делаю вид, что мне до пизды его проблемы и интересней содержимое сейфа: документы, водка, патроны. Так проще ловить на пиздеже. Человек думает, что его и не слушают и такое несёт, что потом не смять его брехню ...это надо быть "крупным специалистом" в казарменной жизни.

   Он и несёт мне про письмо. Не зря с тумбочки Николаев вякал – подавал ему идею. Угу... письмо... девушка бросила... расстроен. Гудбай, мой мальчик, гудбай, мой миленький... твою мать.

   – Тээээкс... куда же я его задевал то?? – роюсь в сейфе. – Ты не знаешь, Михаил, куда я его дел??

   – Каво, тащ лейтенант??

   – Да доверие, солдат, – отрываюсь от сейфа и начинаю смотреть ему в упор в глаза, при этом тихо, но зло продолжаю, – ты, наверное, охуел,Мишаня... ты, по ходу, решил, что имеешь право делать из лейтенанта Скворина долбоёба... а зря... я вот пока не злой ещё, но вот, чувствую...

   Дверь канцелярии открывается, и заходит Серёга Кузнецов. Что-то пытается с порога сказать, я поднимаю палец вверх, мол, погоди. Масягин явно не знает, как себя вести. С одной стороны – те, кто его довёл до ручки, а с другой – самый ебанутый лейтенант в батальоне. И ещё не понятно, что для него будет хуже. Но у меня нет времени на душещипательные беседы.

   – Чувствую, пиздишь ты, Масягин. – Я шумно и наигранно нюхаю воздух. – Стопудово пиздишь. Тебе минута времени, и ты с письмом здесь... Если я сейчас услышу, что ты его порвал и выкинул, то учти, оно тебе поперёк жопы встанет, я тебе это обещаю. ДЕЖУРНЫЫЫЙ!! – дверь в канцелярию открывается и просовывается рожа Пня. – Пень, вот это тело через минуту у меня опять... башкой отвечаешь, Масёл, неси письмо... по-хорошему тебя прошу...

   – Товарищ лейтенант...да вы не так поня...

   – Молчать!! Исполнять!! – вскакиваю, Масягин тоже, и с отскоком в сторону, – бегом, бля!! – Масягин покидает канцелярию. Я тут же к Серёге. – Серёг, ща, как он зайдёт, бери Пня – и в сортир... и пусть молится... что-то он знает... ещё прессани Николаева, если что... тоже что-то знает, а я пока с Масягиным поговорю... похоже, довели пацана... начни спрашивать с того, что было в письме! Скорее всего бабло сняли, а потом письмо читали. В первой роте полгода назад было такое. Заеблись отписываться. Коли его до жопы, как будто всё знаешь...ну, ты видел, как я или Денис работаем...давай...

   – Чо? Суицид??

   – Пока нет... но ты Пня ломай, как будто Масёл тут раскололся и на грани... понял??

   – Лады.

   Заходит Масягин с письмом. Серёга выходит, я слышу, как подзывает Пня. Масягин тут же сбивчиво начинает что-то врать о том, что я его не так понял.

   – Масягин, я понял, что ты мне врёшь... скажи... мне заставлять тебя вслух читать мне письмо, или ты мне сейчас расскажешь без пиздежа, в чём дело??

   Масягин пыхтит... тужится... потом выдавливает:

   – Они моё письмо читали...

   – Кто – они??

   Молчит. Мдя... я бы тоже молчал, наверное.

   – Масягин, ты хочешь, чтобы твои письма читали дальше?? Или чьи-то другие письма?? А? Масягин?? Ты что думаешь?? Мне тут делать нехуя, как разбираться в твоём вранье перед караулом, так?? Итак, давай чётко, по существу, и, Масягин, если я, ссука, ещё раз ловлю тебя на вранье, то не только бубен расколочу, но и вообще забью на тебя, солдат...пусть тебя, как Примуса, хоть в жопу ебут.

   (Примуса в роте давно нет, зато память о нём осталась страшной сказкой о пидоре, которую непременно рассказывают молодым.)

   Действенная, надо сказать, угроза. Кому этот аборт нужен, кроме нас, офицеров?? А защитить молодого бойца от беспредела в казарме могут только офицеры, впрочем, как и закрыть глаза на этот беспредел, фактически соучаствуя в его опускалове. А то, что я против беспредела, знает вся рота.

   Но Миша Масягин хватает ртом воздух, пыхтит, крутит клювом... однако молчит. Стукачество – тяжкий грех в армаде.

   Идём дальше, значит.

   – Масягин, я тебе тут не НКВД... знаешь, что это такое?? – Миша отрицательно трясёт башкой, клюв опущен, явно чем-то нехорошим, наверное, представляет это НКВД. – Это, Миша, такая организация была... там, чтобы правду узнать – пальцы в дверь людям в лёгкую защемляли... как думаешь? Больно??

   Кивает.

   – Так вот, Миша... тебе сказочно везёт... потому как времени у меня нет... в караул надо... поэтому я тебе помогу... на первый раз... в другой – не будешь говорить по-хорошему – сломаю, как ломали в НКВД... всосал??

   Миша смотрит на меня.

   – Ты пришёл в роту... на тумбочке письма... посмотрел – тебе нету... потом, оказалось, есть, но вскрыл кто-то другой... так??

   Кивает.

   – Просто так письма не вскрывают... что там было? Деньги?? Ну-ка, дай конверт! – подаёт. Какая-то Лена ему пишет. Не упомню, чтобы у меня в роте просто так письма вскрывали – святое... от мамы... от девчонки... но просматриваются ещё на почте на просвет. Если есть подозрения на наличие бабла – вскрывают, не думая. Не дошло. Чем толще конверт, тем меньше шансов, что он дойдёт до адресата. Мало ли?

   Итак, моя версия – бабло. Но от девушки?? Странно. Хотя могли и поглумиться.

   Внутри обрывается... не люблю я этого. У самого семья – больное. Скучаю жутко.

   – Смеялись над твоими чувствами, солдат??

   Опаньки – краснеет. Засопел. Ранимый – хреново, хотя я в его возрасте тоже не стальной был. Только этого мне не хватало. В роте у какой-то падлы поднялась рука залезть в личку. Это для любого молодого полшага до петли. И так самая тоска по дому, а тут какая-то тварь, которая сильнее и наглее тебя, учитывая корешей за спиной, стебётся над твоими любимыми и родными.

   Всё. Масягина трясти бесполезно. Но я обязан задать этот вопрос. Он сейчас закупорился. Для него сейчас все враги. Он не видит людей – он видит беспощадную и непреодолимую систему, которая его перемалывает, вытравливая все, чем он является. Всё человеческое. И всё-таки ломать надо, иначе хуже только будет.

   – Кто??

   Молчит. Жаловаться правой руке палача на то, что его левая рука сделала тебе больно – глупо.

   – Масягин, это последний и самый трудный вопрос, правду я сейчас узнаю всю и до конца, скажешь – сэкономишь мне время. Нет – я всё равно узнаю, но тебе за мой напряг придёт пиздец. Выбирай.

   – Пнёв, – одними губами выдыхает-решается Масягин.

   – За мной, солдат, – иду в роту. У меня ещё минут двадцать на разборы. Караул уже шебуршится на инструктаж. Я сразу направляюсь в сортир, в курилку. Там Серега обычно беседует с охуевшими. Там кафель – если что, мыть удобно, и выход один. Удобная комната для разговора. Там я их и нахожу.

   Ебааааать....

   У Пня рожи нет. Такое ощущение, что нос ему вколотили внутрь лица. Крови – пиздец. Над Пнём стоит Серёга. В левой руке держит какой-то мятый листок. Фотка. Хорошо, что тут кафель – мыть удобно.

   – Сергей, – окликаю, Серега перестаёт пялиться в пространство и на выдохе:

   – Мразь, – заряжает Пню ногой по телу. Пень хрюкает и пытается сжаться в комок. Сергей подходит ко мне и молча протягивает фотку. На фотке молодая девчонка...на мой вкус так, на троечку... но Масягин, видимо, именно её при дрочке и видит... хули... любовь. Только вот ручкой хуи нарисованы у её личика и прочая пахабщина. Вплоть до подписи "СОБСТВЕНАСТЬ 3 РОТЫ. НАША БЛЯТЬ". Я присвистываю.

   – Масягииин!! Воин, а шо ж ты ему в ебло не дал?? – разворачиваюсь к Масягину.

   Молчит. Понятно. Пень был не один, да и здоров больно. Однако это не оправдание в таких делах. Эта ситуёвина выше устава...на мой взгляд.

   Внутри сжимается пружина. Хочется что-нибудь сломать. Кого-нибудь.

   – Масягин... строиться все, кто в роте... ори – Скворин строит... – минута времени, все стоят, караул тоже.

   Вопли, топот.

   – Серёга, ты ебанулся, его так хуярить??

   – Не сдержался ... как увидел... да я ему один раз... бля, да они охуели вконец, – пытается подойти к Пню – останавливаю.

   – Короче...ты его не бил...я бил...

   – Да ладно...я сам отвечу...

   – Дурак, в караулы ходить некому... со мной ни хуя не будет... а тебя заебут... и за яйца возьмут...ты думай башкой-то. – И уже не ему, – Аууу, Пе-энь!!! Тя кто так уделал-то, родной??

   – Ни-никтоо... а-ссс.., – морщится, пытается встать, – я упал...ой...бляааа.

   – Тебе бил в пятак я – понял?? Для ротного... всосал, боец??

   – Да.

   – И ещё... если ст. л-т П. узнает, кто тебя бил... мне по хуй от кого... Пень, вот тогда вешайся. А теперь пошли.

   В роте стоит на взлётке два с половиной взвода. Рожи – от испуганных при взгляде на Пня до равнодушно-недовольных. Построение жрёт время. Значит, вместо того, чтобы сделать спокойно то, что задумано, придётся делать это бегом.

   – Давненька я вам, обезьянки мои, мозг не вправлял... вот, полюбуйтесь, на вашего товарища Пнёва Лёху, – показываю на залитого кровью Пня. -Вы, ребятки, меня знаете... есть вещи, которые я лично не прощаю, и прощать не собираюсь. Вот, Леха Пень решил прочесть чужое письмо. Я не буду останавливаться на том, "зачем"? и так понятно... бабло искал... это понятно, хоть и недоказуемо. Ну, мне-то и доказывать ничего не надо... да, Леха?? Бабло искал??

   – Никак нет.

   – Эх... вот дурак, ты, Пень... ну скажи мне и товарищам тогда, зачем ты письмо вскрыл, раз не за деньгами лез.

   – Пошутить хотел...

   – Вооон оно как... понятно... я вот думаю, может мне тебе добавить, тварь??? А??? ты за каким хуем сюда призван?? Получается, что ты сюда пришел, чтобы шутить над людьми? Да, Леха?? – достаю испохабленную фотку Масягинской зазнобы, демонстрирую всем, – Видали шуточки?? У нас тут Пикассо завёлся, мать его, – в строю заинтересованность. В основном молодые шеи тянут. – А теперь я хочу видеть тех, кого Масягин мне не назвал... пока не назвал... но назовёт, если у этих выблядков отсутствует мужество признать своё говно. Выползайте, суки... хочу вам в глаза посмотреть... да в рожу плюнуть.

   Тишина.

   – Николаев.

   С тумбочки:

   – Я!

   – Ты ничего мне сказать не хочешь, солдат??

   – ... Я... да... я видел, товарищ лейтенант... – знает, скот, что всё равно размотаю и только злее буду за отнятое время.

   – Кто ещё??

   Измывались трое. Видели – пятеро. Вскрыл Пень. Денег не нашли... нашли фотографию. Дальше всё и так ясно. Это две минуты выяснений перед строем. Пень и Николаев, спалившись, никого не выгораживают. Все участники сдаются сами.

   – Уроды вы, ей богу.... Вот у всех у вас есть матери... девчонки...они вас ждут. Да пусть Масягин хоть трижды чмо, кто дал вам право такое творить?? Вас что? Свиньи воспитывали?? Николаев... твоя мать свинья???

   Николаев поднимает глаза... вот оно... то, что надо... он вообще псих у нас.

   – Товарищ лейтенант... не надо... так о матери, – говорит сквозь зубы. И боится, и уже на грани. Мать – святое. Я знаю, куда бить.

   – Дааааа? Да дай бог твоей матушке здоровья, но ты чего это тут глазками зыркать начал?? Не нравится, как поганят её имя?? Правильно, боец... имне не понравилось бы... я вообще-то за этим тут у дьявола в жопе в этой ёбаной Борзе и торчу, чтобы никто не смел на мою маму пасть открыть... никогда... и не только на мать... на всю мою родню... и твою, кстати, Николаев... и на родню Пня... и даже, представь себе, на родню Масягина... А знаешь почему?? Да потому, что задача армии, в которой я служу – защищать народ. А народ – это наша родня... твоя... твоя... твоя, – я выборочно тычу пальцами в первых попавшихся бойцов. – Но вот вопрос...от кого?? От врагов, наверное... да, Николаев?? Хули ты хоботом трясёшь, уёбок?? А кто враги?? Это китайцы сюда забежали и хуй на фотке девушки Масягина нарисовали?? А?? И что получается?? А получается, солдат, что ты, замахнувшись на самое святое, оскорбил и мою семью.... всасываешь??

   – Я не рисовал...я...

   – Ебало завали, красноармеец, щас я говорю. Эта девчонка, которая ждёт Масягина, письма ему пишет... поддержать пытается... да может, её брат сейчас тоже где-нибудь в армии, а у нас... ну-ка лапы поднять, у кого сёстры взрослые есть!!

   Шесть рук.

   – Так чью из их сестёр ты оскорбил, мурло??

   Молчат. Все молчат. И я очень надеюсь, что дошло до них. Сами меж собой, как звери, но близкие – это близкие. На хуя мы вообще, такие защитнички, тогда нужны??

   – В казарме нет места соплям... но запомните, уроды, вы будете уродами до тех пор, пока будете жить рядом друг с другом, как животные. Мы все разные... тот же Пень, когда ему пришло письмо, что девчонка его больше не ждёт, тут истерику закатывал и бритвой вены пилил... так было, Пень??

   Пень цыкает:

   – Так это когда было-то, ещё при Умецком.

   – А чем Масягин от тебя тогдашнего отличается?? Это ты что? Позавидовал Масягину?? Его ждут, а тебя нет?? Пень... вот ты вроде бы взрослый уже... хуем пол подметаешь... вон, амбал какой вырос, а ебанутыыыыый... как пятилетний прямо... да если в эту казарму завести всех баб, которых ты и Масягин за жизнь выебете, то места не хватит. И с тобой об этом, кстати, Умецкий тогда и говорил (была банальная история с письмом "Не жду – не люблю – так вышло" Пнёву и его истерика с бритвой в руках... Вадим тогда приказал принести верёвку и предлагал Пню повеситься... мол, надёжней будет... а эта блядь пусть ебётся дальше... в своё удовольствие, с теми, кто пришёл с армии... а Пень такой идиот, что и хрена ли его ждать, если он не врубается в такую вещь простую – что женщин много, и если бы не повесился из-за одной пизды, то была бы ему связка пёзд. Запозорил при всех его так, что Пня ещё месяц, наверное, подъёбывали).

   – Товарищ лейтенант... не надо об этом... тут...

   – А где?? Пень?? Где мне об этом?? Ты чо? Не врубаешься?? Здесь все свои.... Да тебе Масягин этот больше свой, чем я... я же шакал... а он братуха... только вот шакала ты боишься, а братуху своего готов из-за того, что у него девочка есть, а у тебя нет, загнобить. Мразь ты всё-таки, Лёха. Есть места общего пользования. Сортир, например. Место для чистки обуви. Блядь, бросившая солдата. Так какого хуя ты говняешь что-то хорошее?? Тебе мало дерьма?? Или надо, чтобы всем вокруг хуёво стало?? Лучше молчи, паскуда.

   – Ну и ты, Масягин... чмо ты, Масягин... это я тебе не как лейтенант говорю... Если бы ты ему в рыло вцепился, то, конечно, опиздюлился бы, но все запомнили бы, за что ты попёр на старший призыв. Запомнили бы и врубились, что рядом с ними есть мужик, который за своих порвать может, понимаешь?? А сейчас все знают, что рядом с ними живёт чмо, которое не способно девочку свою защитить. И как ты думаешь, будут ли тебя уважать после этого?? Какая на хуй армия – защита народа, с таким защитничком?? А в бою ты тоже будешь ссаться от страха пиздюлины, пока твои товарищи будут защищать твою и свои семьи?? Знаешь, что я тебе скажу? – я беру обезображенную фотку и разворачиваю к себе, как будто только сейчас пытаюсь за каракулями разглядеть её лицо... ну да... обычная серая мышка... дешевенький наряд... аляповатые серёжки висюльками... милая улыбочка... глазки-полусолнышки, небось, и веснушки есть, словом, молодая обычная девчушка.

   – Н-дааа... красивая девчонка, видно, что хорошая... не испорченная... но ты... – я начинаю рвать и так бесповоротно испорченную фотку, – недостоин её... Не дорос, видимо... И мы в роте это знаем... а она... она пока не знает. А как будет на самом деле – зависит от тебя, Масягин. Я бы на твоём месте написал ей письмо... а конверт и бумагу вежливо попросил бы у Лехи Пня, – бросаю обрывки себе под ноги. Они мелкими белыми клочками рассыпаются у моих ног, как новогоднее конфетти.

   Разодранная в клочья, испохабленная казармой улыбка Ему. Одному единственному. Не сумевшему её защитить, и теперь вынужденному с этим жить. Так пусть учится защищать своё!! На хуя он сюда призван?? Учиться утираться?? И я очень надеюсь, что Масягин... да и остальные... не дадут больше в обиду ни одной дорогой им улыбки.

   Как не дам при случае я.

   – Взрослейте, уебаны, тут армия, а не зона.

   Помолчали.

   – Караул, пять минут времени, строиться внизу. Николаев, почему мусор на взлётке? Масягин, Пнёв, по объяснительной о том, как дрались в туалете по причине вскрытия Пнёвым письма Масягина, если до выхода из роты я не увижу объяснительных – будем писать, как было... Хули встали?? Бегом марш, уроды!!!

   О месте для чистки обуви я как-то забыл, вспомнил только на разводе. Интересно, я -то вспомнил, а вспомнил ли Николаев?? Что-то я сомневаюсь.

   Денис ограничился тем, что впрямую запретил мне разборы без него. И всё. С этого момента я окончательно забиваю на всё, что касается роты. Только наряды, караулы и водка. А пьянки, как и наряды, все похожи, как две капли воды. Реальность превращается в какое-то нескончаемое колесо,по которому ты бежишь, как белка, ловя эту самую белку, пока не сдохнешь. Всё вокруг стирается, кроме пистолета и бутылки. Это единственные реальные вещи в мире. Остальное – лишь обрамление.

   С пистолетом – злой, и несёшь службу, заёбывая всех и всё вокруг. С бутылкой – тоже злой, но ещё и душой болеешь... точнее, блюёшь, и опять заёбываешь всё и всех вокруг с той только разницей, что водка кончается, а пистолет нет. Отобрать эти две вещи у меня практически немыслимо.

   Первую отнимать – пристрелю, вторую – загрызу.

   Но всё плохое, как и хорошее, когда-нибудь да кончается. Хорошее кончаем мы, а плохое кончается само по себе и неожиданно, как правило.

Вызывают в штаб бригады. К кадровику. Говорит, звонили с Округа, будут перезванивать. Ждём. Звонок.

    – Ало... это тебя, – трубу тычет.

    – Лейтенант Скворин.

    – Оооо... лейтенант... ну ты не забыл еще, как ко мне домой заломился???

«Ёб твою... приехали... пиздец мне»....

    – Помню, товарищ полковник, извините... неправ был.

    – В смысле?? Ты в Борзе прижился, что ли?

    – Нет, товарищ полковник. Просто неправ был, что... вот так сделал, – кошусь на кадровика, запускающего уши в мой разговор. Вот скажи при нем, что бухой в штаб округа заваливался  – через минуту комбриг комбата будет ебать и запрещать мне любой выезд дальше КПП-1. И так заебли уже,уроды.

    – Да лааадно... приказ твой вот подписанный держу... сдавай должность, потом в отпуск, и после отпуска ко мне... думать будем, где ты Родинебольше нужен... гыгы. Всё. Жду после отпуска. Выполняй.

    – Есть!!

Кладу трубку.

    – Ну, чо? – кадровик.

    – А ничо!!! Ебал я в рот эту Борзю!!! Сваливаю я от вас... угагагагаааааааааа... МАМА, ВСЁ ОКЕЙ, НАХУЯ НАМ ЮЭСЭЭЭЭЙ (откуда всплыло??) Всёоооооооооооооооо!!!!!!!!!

    – Ты чо орёшь-то?? – мне в след.

Денис, наверно, вздохнул с облегчением. В целом мы оба понимаем, что личных предъяв друг к другу нет. Он не дрочит меня со сдачей взвода, но вот Егор должен сдавать роту (шмотьё), тут я получаю намёк, что желательно, чтобы он её сдал нормально.

    – Ну что, Егор, на дембель готов??

    – Как пионер, тащ лейтенант.

    – Чо с имуществом роты??

    – А вам-то зачем?? – все знают, я давно не при делах. В роте меня слушаются, конечно, но царь и бог Денис.

    – Егор!!?? – видит, не шучу.

    – Понял... ваш аккорд??

    – Я на аккорды хуй ложил, Егор... а вот ты точно ротного кинешь...

    – ...Кину... даа... – Егор, как когда-то, зло смотрит в стену, – сука он....

    – Егор!! Мы, по-моему, договорились насчёт офицеров. Так??

    – Ну, так.

    – Мне повторить вопрос?

    – Да не надо... со шмотками в порядке... а вот котелки и фляги в проёбе... особенно фляги... ну и там, по мелочи.

    – Что, не решаемо??

    – Фляги, – ответ унылый...не хочется ему вообще ничего решать. Но может всё. Всё, кроме фляг. Иначе бы не поднимал вопроса вообще. У нас давно договорённость– сразу говорить о том, чего не может делать, чтобы я рассчитывал только на себя.

    – Фляги я тебе достану, но остальное чтоб было...

    – Да нахуя вам?? Вы же переводитесь, пусть сам рожает.

    – Егор, текста до хуя... не выводи... говорю, надо – значит, надо...

    – Бляяяя... не было печали...

    – Я не понял... тебя что? Проверять надо? – я забыл, когда это делал, потому что Егор уже давно не попадался на вранье и знает, что я могу проверить в любое время. Очень дорожит своим словом передо мной. Я, в свою очередь, тоже. И он это знает. Мы были бы неплохими друзьями,... но мы на службе. Тут работают, а не дружат.

Он сдаёт роту. Я не проверяю. Фляги рожаю у третьего батальона через другана начвеща. Он не обеднеет. У нашего такие же запасы и точно такое же движение имущества по своим каналам. В армаде очень многое решают связи, и кто с кем пьёт. Валюта одна – водка.

Денису проверять бесполезно, на момент сдачи всё в наличии, конечно, а дальше то, что необходимо вернуть – вынесут, как ни следи. У бойцов свой кодекс чести, блять.

Егор уезжает раньше, чем я. Провожаю на поезд с очередной партией дембелей. Впервые пью с солдатом водку. На дембель пробил-таки ему старшинские погоны. Выше старшего сержанта пускать не хотели. Денис решал. Скрепя сердце. Имущество роты – штука поважнее амбиций.

Прямо на перроне из горла хлещем «Антошку». Егор всё никак не может мне сказать «ты». Но в итоге жмём лапы, обнимаемся на прощанье, меняемся адресами. Стоим особняком. Остальные не лезут.

    – Удачи тебе Игорь. Бошетунмай.

    – Будешь у нас... дай знать... Пока... Алексей.

Стою, смотрю на уезжающий поезд... скоро и мне... откуда-то опять всплывает «Мама, всё окей, на хуя нам юэсэй».

Насвистывая, покидаю вокзал, чтобы через неделю, разъебав об паровоз две бутылки водки (специально бегал в начало состава, чтоб колёса крутились лучше), покинуть этот дикий, забытый богом и правительством край. Меня придут провожать все те, с кем я бок о бок тащил лямку службы... где-то спотыкаясь, но чувствуя поддержку, где-то не давая упасть тому, кто рядом. Они провожают меня со смешанными чувствами в глазах... там и пожелание удачи, и зависть, и сожаление, и радость за меня.

И, уезжая, я запоминаю их глаза чётче, чем что бы то ни было. Я вижу в их глазах этот ушедший год и себя, захлёбывающегося кровью, потом, бессонницей и водкой, но держащегося на плаву во что бы то ни стало. Держащегося на плаву в коварной и беспощадной реке жизни.

(Спустя год. Чита. Каштак)

– Лёха, слушай... тебе же уже всё подписали?

– Ну!?

– Едешь?

– Ага.

– Не ссы, вернёшься, бля... слушай... не сгоняешь в Борзю? Молодежь надо отвезти...10 рыл... тебе один хуй неделю сушиться ещё, как минимум, а мне отправить вообще некого. Всех в Красный Яр угнал, а Зелёного не пошлю ( свои Батоны есть везде)... в пизду его, уёбка. – Мишка знает, что я ему не откажу, он – выпускник нашего училища, учился на год старше и был другом моего зёмы. Знаем друг друга давно. Свела судьба в армаде. Бывает.

– Бля... Мих... ну вот делать мне нехуй...

– Да ладно... ты ж там служил... может, из своих кого увидишь... харэ ломаться, Скворин, я уже почти решил вопрос-то... Ну!!?

«Это да. Это он умеет. Решать вопросы. Просчитывает ходы на пять вперёд. Шахматист, твою мать.»

– Ну, хуй с тобой... скатаюсь, всё равно – не ты уломаешь, так начштаба отправит.

– Шаришь... гы...

Борзя.

Захожу в свою роту.

– Дежурный по роте, на выход!!

Дневальный, высокий, худющий, как палка с висящей на ней формой и штык-ножом, болтающимся на яйцах. Подхожу к нему... «дежа-вю??»...поднимаю штык перпендикулярно солдатскому отсутствию живота. Из сортира вальяжно выдвигается дежурный, видит меня, и я наблюдаю, как меняется его лицо. У него, похоже, тоже «дежа-вю». Поначалу несется было ко мне... потом резко начинает тормозить, и аж полуприседает, видя,  что я делаю около дневального. Дневальный изображает из себя часового на первом посту, тянется и смотрит поверх меня, якобы ни хуя не происходит. Секундное затишье...я аккуратно поправляю штык на положенное расстояние и говорю дневальному:

– Отставить.

– Отставить, – орёт этот чумазоид. Замечаю, что губа припухшая.

– Солдат, штык должен быть на расстоянии ладони от бляхи, а не на яйцах... А то ведь побежишь куда и отшибёт хозяйство. Понял??

– Так точно.

Дверь канцелярии так и не открылась. Значит, Дениса нет... вообще никого в роте.

   – Масягин, – дежурному, – чо? Все на стрельбище??

– Так точно, товарищ лейтенант.

Подхожу к нему. В общем-то, правильно всё... я для него навечно останусь «товарищем лейтенантом Сквориным... МО-ЧМО»

– Старлей я уже... шары разуй, Масягин.

– Ой... извините...

– Ладно... проехали... когда домой??

– Через полгода, совсем чуть-чуть осталось, – отпустило его... улыбается, шок от встречи уже прошёл, и Масягин опять вальяжный дедушка.

– Хм... смотри, не подохни от интоксикации... Это я тебе по опыту... Как Лена??

   – Какая Лена?? Аааа... это вы о...

   – Понял... забей.

   – Да давно забил...

   – Ну, бывай, сержант... Ротному привет.

Я передумал кого бы то ни было видеть. Я очень хочу отсюда уехать и не приезжать больше никогда.

Лейтенантский отпуск. До Читы ехал ночь. Там взял билеты на первый же поезд в Москву и еле дождался его, коротая время в видеосалоне, практически не понимая, что показывают. Четверо суток в поезде под плотным градусом, иначе при малейших признаках протрезвления немыслимохочется бежать впереди паровоза. Домой. К семье. Семья. От мыслей про семью хочется опять выпить и не думать.

   Так бывает, что думать, прогнозировать, представлять – гораздо хуже, чем делать. Такого в голове навертишь, напридумываешь, что уже свои умозаключения, основанные на своих же догадках, начинаешь считать истиной. Большинство бед в мире от недостатка информации и неправильных выводов.

   Семья.

   Я полюбил её сразу, как увидел. Светлана. Её бесполезно описывать. Как описать красоту?? Любые сравнения только умаляют её значимость, ведь красоту чувствуешь сердцем, а не видишь глазами.