Текст книги "Ландскнехт. Часть вторая (CИ)"

Автор книги: Алексей Штейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Вот так дед в строй и вернулся. Да и не такой он дед, на самом деле. Просто, в осаде одной, ему взрывом мины ступню оторвало. То он и хромает – протез. И лежал – валялся он по госпиталям, всякого отведал – и гангрену и еще что‑то. Выбрался, но постаревшим сильно, и уж никуда не годный. Но духу не потерял – добился, чтобы к барону с просьбой обратиться пустили. Барон его вспомнил. Он, Верген‑то, не сентиментальный вовсе, и без всяких там благородств. Но одно у него точно – старое помнит. За старый грех и через много лет повесить может. А за былое добро – и свежий грех бывает, простит. И старика не оставил. Дал ему рекомендацию – в Союз, в ландскнехты устроиться. Не строевым, но все же. А рекомендация от Вергена – это, знаете ли… тем более что дед много и не просил. Одного хотел – чтоб при пользе быть, а не так, на ветру трепаться. А уж как началось у барона в Союзе к войне подготавливаться – так вот дед тут и очутился..

Слушая дедовы рассказы, старался я выловить полезное. Так выходило, что тут, в форте, станут войска Союза. Вот те как раз, что в песочной форме. Ну, это понятно, если Союз влез – то свое урвут. Форт – это стратегический пункт. Так что они тут сядут. А вот мы сейчас – 'в гостях' у баронских. То‑то я еще удивился – сержанты и офицер, что допрашивал, они в серой форме, темнее чем валашская, и оттенок не тот. И ремни портупеи всякие – черные, а не в цвет. Ну и покрой другой. Перешептнулся с минометчиком – тот удивлялся, что мол – кокарда странная у этих. Баронская, если его постоянные полки – ворон на столбе или волчья голова. В большую войну барон, бывало, нанимал еще полки – там номера в кокарде были. Так впрочем все делают, номер в кокарду если полки не постоянные. А тут – пустые кокарды, с эдакой заглушечкой на место эмблемы. Неясно…

Только я хотел у дедка повыспрашивать, хотя уже догадывался, что к чему, да и остальные вроде как тоже понимать начинали – как все непонятки разрешились сами. Зашел Барген, и велел всем выметаться на двор. Там оба сержанта нас построили – нет, далеко не все из каземата тут – нету раненных никого, и повели на плац.

Там нас ждал тот самый офицер, и те же двое – писец с походным ящиком и унылый. Нас выстроили, отравняли и засмирнили. Офицер прошел вдоль строя, не глядя даже краем глаза, встал поодаль, и полуотвернувшись, начал толкать речь. Я сначала решил, что будет некоторое дежа – вю, опять как еще ТАМ – попрет всякий пафос и прочее. Ан нет. Ничего подобного. Предельно кратко и матерно офицер, назвавшийся 'капитаном Кане, и не приведи Боги вам не запомнить сразу!',охарактеризовал все вместе – международную обстановку, князя Орбеля с порядковым номером два, нашу боевую подготовку и выучку, жалованье и перспективы, начальство, политиков и какую‑то 'старую церковь'. Впрочем, это было вступление. Суть была еще проще и незамысловатей.

– Итак, вы, сброд, предатели и изменники, мусор и мешки для сбора пуль! Вам предоставляется шанс. Хотя это и глупо – кому вы такие нужны? Разве что заберет кто из вас чужую пулю… Короче, уроды! Кто не желает служить барону – шаг вперед! Не дрожите, сопляки, ничего страшного – попретесь в лагерь! Ну? Двое? Еще? Нету? – Значит, остальные согласны. И упаси теперь Боги кого‑нибудь передумать – пристрелю как дезертира. Все услышали? Что?! Не слышу?! Все. Хорошо.

Кане повернулся к строю, прошел вдоль, осматривая каждого – впереди стоящие непроизвольно вытянулись и подобрались. Удовлетворенно кивнув, капитан остановился посередине строя, и продолжил, уже совсем по – другому. Чуть добрее. На какую‑то молекулярную величину.

– Солдаты! Солдаты непобедимой армии нашего барона! Да, дерьмо свинячье – вы теперь снова солдаты! Но в этот раз, если вы решите сдаться в плен – лучше сами себе кишки выпустите – проще будет! Солдаты! Вы получаете шанс. Вы все, естественно, дерьмо, и этого недостойны. Но… вам повезло. Знаете, в чем ваше уродское везенье, вы, бараны в форме?! В том, что наш барон слишком ценит своих солдат. Он их хорошо кормит и одевает. Он дает им отличное оружие. Он платит им большое жалованье. Они дорого обходятся барону. И он их бережет. Именно потому вы, отребье, достойное лишь гнить в лагере – получили шанс стать солдатами барона. Потому что барон бережет своих солдат. А валашцы успели укрепить перевал. И штурмуя перевал – погибнет много славных солдат нашего барона. Барон этого не хочет, он бережет своих солдат… И потому ВЫ! ВЫ, мать вашу, полковую девку, дерьмо и позор любой армии – вы, своими тушками примете все те пули, что предназначены славным солдатам барона… – Кане на секунду замолчал, и спокойным будничным голосом продолжил – А кто из вас при этом останется жив – станет полноправным солдатом барона. И я сам набью морду любому кто вас в чем‑то упрекнет. Добро пожаловать в особую штрафную роту при славном отряде штурмовой пехоты, покойнички.

Настала тишина, на несколько секунд все замерли. Потом кто‑то глухо охнул, выматерился стоящий рядом солдат, а на правом кто‑то даже завыл тихонько и жутко. И тут внезапно капитан рассмеялся каркающим смехом.

– Дерьмо! Вы что, думали, вас отправят в обоз?! На теплые места? Может, на кухню к многославному Костылю? Ах, да – в трофейную команду! Как я мог забыть! Ну и в лазарет, там ведь бывают санитарки! Молчать! Я не шутил – кто не хочет – может выйти из строя и получить от меня пулю! – он снова на секунду замолк, и добавил – Да, если кто‑то думает себе. Вам дадут оружие. Барон не погонит вас просто собирать пули, он слишком щедр… хотя, я думаю – зря. Он не надеется, конечно же, что такие уроды, как вы, смогут нормально воевать, но… он слишком добр даже к такому быдлу. Но. Если кому‑то из вас. В его дурную башку. Придет мысль использовать оружие как‑то не так… то это будет самая вольная его мысль – она вылетит на свободу из его головы вместе с пулей. Понятно? Не слышу! Ну и хорошо. За остальным проследят ваши командиры… хе – хе… Ефрейтор, займись бумагами…

С бумагами впрочем, все было совсем просто – писарь, раскрыв свой ящик на манер мольберта, наладился переписывать подходивших к нему под чутким надзором материализовавшихся откуда‑то сержантов, сначала записывая к себе в бумажку, а потом каждому велел расстегивать ворот и шлепал, под сдавленные ругательства, под началом ключицы печать. Я подобное видал уже тут – один из наводчиков попал в форт именно по штрафному делу, и ему шлепнули такую же печать. Не то что татуировка, но сама сойдет через пару месяцев только. Можно, конечно, содрать. Но лучше не надо. Вот и моя очередь. Имя, записал, холодный кружочек прижался к груди, писарь, держа левой рукой штампель словно зубило, закусив губу, бьет по медному набалдашнику ладонью правой. Кольнуло, зашипел я матерно, на что писарь даже не обратил внимания, шагнул в сторону, к тем, кого уже проштамповали. Скосил глаза – кружок, в нем в центре – клещ, что ли изображен, или жук какой. В нем номер – теперь мой номер семнадцать. Дата поверху сегодняшняя. А внизу цифра – срок. Один месяц. То есть один месяц надо провоевать – и свободен. Ну, то есть на службе, там тоже так просто не соскочишь. Но месяц… это очень плохо. Не успел я это додумать, как постный, с сержантским шевроном меня – цоп. И спрашивает:

– Почему на твоем деле отметка Особого Надзора имеется?

– Не ибу знать, вашбродь! – отвечаю я чистую правду – Это, вашбродь, надо бы у самого господина надзорного офицера спрошать.

– Я бы у него, сукиного кота, много чего спросил – это, оказывается, обратно капитан подошел – Мне с ним вместе было бы чего вспомнить. Только он, гад такой мало того, что подпалить бумаги решил… хорошо, нашлись… хм… понимающие люди… так он еще и потерной к реке ушел, и, похоже, колодцем вынырнул. Все одно ему не уйти, так что, если знаешь сам – лучше скажи.

– Не ибу знать! – снова отчеканил я. Самое‑то смешное – так и есть

– Ну, смотри. Если окажешься… а впрочем, наплевать. Попробуешь дурить – сдохнешь. Понял?

– Так точно!

Как закончили всех клеймить, снова построили, и повели из цитадели, к казарме. Капитан, ухмыляясь, сказал, что сейчас мы будем распределены по отделениям и получим командиров. Я отчего‑то думал, что эти вот сержанты – Варс и Барген будут командовать – но нет, они, похоже, как ординарцы при капитане. И вообще, судя по тому, что я раньше слышал – командовать штрафными ставят хороших, но сильно накосячивших командиров. Им это тоже примерно как нам – срок идет. Ну и, стало быть – капитан Кане командует ротой… что для капитана само по себе… А командирам взводов нас сейчас и должны передать И вот тут‑то… Тут нас ждал настоящий 'сюрприз'. Впрочем, не только нас.

Поначалу все было вполне обычно. Загнали в подостывшую баню на помывку, оно и понятно – который день не мывшись толком. По выходе приняли от сердитого вида пожилого ефрейтора новую форму. Белье – такое же, как и у нас было, портянок две смены. Дрянной тонкой тряпки черный комбинезон, чуть мешковатый, черная шапка – что‑то вроде примитивно пошитой пилотки, такие в пионерлагере носили. Ремень тоже тряпочный, поясок просто, никаких тебе подсумков. Впрочем, посмотрел – карманы на комбезе передние, как раз под ремнем – внутри как подсумки, с ячейками для патронов. Выдали каждому еще сумку, как опытные ее назвали 'гранатную' – по виду как противогазная, через плечо – а внутри тоже перегородки нашиты. Сапоги комбики – низ кожа, а голенище опять тряпка, хорошо хоть какой‑то брезент. Все обмундирование производило впечатление какого‑то… дешевого и одноразового. Что навевало грустные мысли. Вместо вещмешков выдали вторую сумку – чуть поболее размером, как санитарная. Опытные товарищи, нашлась у нас пара таких – тут же показали, как правильно носить – через шею, под ремень на бок пристегнуть справа гранатную – а на другой бок поверх вещевую. Еще дали всем плащ – палатки – мне сначала показалось – а потом – точно, вот клеймо – с крепостных же запасов, наши… бывшие. Эти плащ – палатки нам теперь и заместо шинели, и заместо пледов, спальников, и всего подряд. Каждому досталась плоская жестяная кружка, плошка, и дрянная жестяная ложка. Котелков не дали вовсе. Мне ложка попалась мятая и надломанная. Увидевший это усатый пехотинец, один из бывалых, сказал:

– Плохо, братец. Другой не дадут. Поломается – так жрать придется.

Ну, да и чорт с ним, что‑нибудь у кого‑нибудь придумаем… у кого‑нибудь, кто зазевается и потеряет. Не в первой. Распихал столовый прибор в сумку – хорошо хоть не брякает, по размеру сшиты отделения, оправил форму – нет, ничего, паршивая конечно по материалу, но удобно так пошито. Плащ – палатку присобачил скобкой поверх вещевой сумки, там завязки есть для этого. Не ахти, но жить можно, сойдет пока. Если дождей и холодов не будет.

После как все выправились, сердито наблюдавшие за этим сержанты нас раскидали по взводам. Я попал в первый – один из артиллеристов, остальные – пехота и несколько минометчиков. И тот самый, брат или кто еще, расстрелянного. Он, как понял, что со мной вместе очутился, осклабился мне – мол – смотри, опять рядышком! И тут же схлопотал по зубам от Варса – легонько, чисто для понимания.

Вышел капитан, с легким удивлением посмотрел на построенные два взвода – пробурчал что‑то что мол, на людей неожиданно стали похожи, пусть и отдаленно. Потом скомандовали смирно, и Кане с нотками торжественности крикнул в открытую дверь казармы:

– Господа командиры! Ваши солдаты ждут вас! – и замер, с эдакой ангельской полуулыбкой, что Моно – Лиза удавилась бы от зависти три разА.

А когда вышли два человека, в темно – серой баронской форме, и направились к нам, я сначала ничего и не понял. Пока они голос не подали.

– Ээээ… Позвольте… Как же… Капитан! А чем мы будем командовать?

– Взводами, господа – ласковости голоса капитана позавидовал бы и вышколенный придворный лакей, наверное.

– Чтоооо?! Взводами?! Мы?!

– Да, господа… Вот этими двумя прекрасными взводами…. Вы – первым, а Вы – вторым! – и тут Кане рявкнул – Рад вас видеть в рядах моей штрафной роты, господа!

На наших командиров было смешно смотреть. Да, на наших… на наших бывших командиров – коменданта и начальника штаба. Барон и вправду – изрядный шутник. А ведь, я уже улыбаюсь во весь рот. Смотрел бы и смотрел, слушал бы и слушал…. Какой чудесный лепет…

– Но …Вы же… Мы же… А как же..? Но мы офицеры! – буквально возопил комендант.

– Правда? – издевательски удивился Кане – Неужто? …Да, в самом деле, как же я сразу‑то не заметил…И что Вы предлагаете? Мне командовать взводом, уступив Вам место командира?

– Но… позвольте… – растеряно влез эн – ша – Но… разве нет..?

– Разве нету других частей? – заботливо завершил его фразу Кане – Ах, господа! Вы же видите – даже мне, боевому офицеру, не раз удостоенному личной благодарности барона – и то, не нашлось ничего лучше…

Морда у него, правда, при этом на миг предательски оскалилась эдаким противотанковым надолбом – видать, и впрямь, за какой‑то косяк он тут. Это не есть хорошо… ему обратно надо. Любой ценой. А платить цену придется нам.

– Но… Вы же обещали… Обещали нам! Когда мы согласились прекратить бой… Вы же обещали! – обиженно возопил снова комендант

– И что? Мы не выполнили хоть одного своего обещания? А? – голос Кане вдруг снова лязгнул металлом – Молчать! Вы живы? – Вполне! Даже слишком, на мой взгляд. Вы оставлены при звании? – Конечно. В штрафной роте командовать взводом может и полковник, бывало, говорят. Вы приняты на службу Барона? – Да более чем! Это вот они – они еще должны выжить, чтобы стать солдатами барона. А вы – уже на службе. Вам обещали, что вы будете командовать? – Так вот они! Командуйте ими! Обещаю – подчинение будет полнейшее – они все вовсе не хотят умереть нехорошей смертью. Все выполнено, в точности. Вы не рады, господа?

Господа убито молчали, и капитан рявкнул:

– Принимайте своих людей… взводные!

Выдохнув, они шагнули вперед. Начштаба – ко второму взводу, а комендант к нам. И с каждым шагом его шаги становились все неувереннее, и какие‑то… кривые, что ли. Словно свернуть хотел. Так и не дошел уставного расстояния, встал бочком и голову не поднимает.

Ага. Боится. Даже кажется, что взмок. Ах ты ж сука…. Вот уж точно, и не глядя, чувствую – как не только у меня одного, а у всего нашего взвода идиотская улыбка растягивает рот до ушей. Нет, барон и впрямь изрядный выдумщик, но за такие шутки я его уже почти люблю. Это же надо – сказку сделать былью… Есть в жизни счастье, товарищи!

И тут с правого фланга раздался смех. Натуральный такой, заливистый, можно сказать детский – искренний и неудержимый. Скосил глаза – да, тот самый минометчик, согнувшись, трясется от хохота, тыкая пальцем в коменданта, то пытаясь что‑то сказать, то утирая слезы. Варс, аж побелев лицом от такого, рванулся, собирая кисть в клювик и занося руку – сейчас весельчаку поплохеет… Но Кане жестом остановил сержанта, с удовлетворением наблюдая, а когда комендант растеряно оглянулся, словно ища подмоги, изобразил участливо – вопросительное лицо, подняв брови. Ох, сука такая, ох не завидую я тебе, комендант… Нет, иллюзий не надо – за неподчинение любому, именно любому приказу взводного – наказание ровно одно. Вариантов исполнения много, а суть‑то одна. Хотя еще неизвестно, что страшнее – суть или… хм, варианты. Но тем не менее, сразу видно, что капитан этих 'героев' ненавидит до бешенства. И мало того – он это сразу всем показал. Ну, суки, ну держитесь… Ах, все же – до чего барон молодец!

Ай да Верген, ай да сукин сын!

Глава 5

В общем, обратно в каземат мы пошли даже веселые, улыбаясь. Особенно после того, как наш 'взводный' долго готовился, но потом все, же прокукарекал команды, под столь ласковым взглядом Кане, что так и шло на ум что‑то насчет маньяка и гимназистки. Мы же нарочно словно, аки на параде изобразили и эталонные 'равняйсь – смирно', и повернулись четко, и шаг только что не печатали. Даже встреченные солдатики, в серой и песочной форме – и те косились недоуменно. Непривычно, и непонятно – чтобы штрафники эдак радовались. А эн – ша, однако, все же мужик покрепче. Морда серая, но голос твердый, свой взвод сразу, так сказать – обуздал, как значить собаку на поводок дернул, мол, здесь вам не тут. Капитан даже как‑то с сожалением глянул. Впрочем, и взводный – два все одно себя не так чтобы на курорте ощущает, голос напряжен, да и вообще, его солдаты на него тоже смотрят – ну совсем без любви и обожания.

Конечно, иллюзий не надо. Взводный на самом деле – практически, если не царь и Бог для штрафника, но что‑то вроде наместника оных. Может и казнить…. Миловать вот не очень – а казнить – сразу могет. И приказ его надо выполнять. Любой. То есть – совсем любой. Правда, если потом выяснится, что приказ был не того – то взводный сам окажется в рядах штрафников. В лучшем случае. Но – это будет потом. И вполне окажется так – тому, кому выпадет выполнять приказ – будет на то уже все равно.

Взводный, кстати сказать, и впрямь может быть и в весьма больших чинах. Тут дело в мере наказания. Но, есть такой нюанс – командовать штрафниками могут только офицеры или сержанты. Сами штрафники никаких должностей иметь не могут, и все равны. Нет у нас ни отделений, ни старших, ни даже дежурных. Если взводного убьют – кто‑то из нас сам займет его место. Но только до конца боя. А потом – обратно в ряды.

Да, если кто чего подумал, насчет того, что мы взводного прикончить решили – это бросьте. Это дело такое – что лучше самому зарезаться. Ооооочень нехорошая после этого смерть выйдет. И рассказать‑то не буду, какая и насколько. Не думаю, даже, чтобы и минометчик на такое решился. Да и еще дело – не дадут, в общем‑то, другие этого сделать. Потому как за бездействие такое, что значит, позволил убить командира – пойдешь ровно как убийца. Ну а если не доказать, но подозрения сильные – могут и нескольких на жребий взять. И расстрелять. Не мучать, нет. Просто пристрелят и все. Для порядку. Кстати, это и не только командиров, но и других штрафников касается. Чуть что – конфликт какой, или драка – сразу разбирательство суровое, в самом – самом мягком случае – ногайками выдерут. Но это очень редко, так мягко. А если за оружие схватился кто – то все, можно и к гадалке не ходить насчет его судьбы‑то. Так что – ничего такого. Никто из нас их убивать не будет.

Ну, в общем, ночевать мы остались в том же каземате. Хотя сменилось все разительно. Сена в каземате стало гораздо больше, но его аккуратно разложили вдоль стен. По центру стоял грубо сбитый дощатый низкий стол, а вместо скамеек – бревна притащили. В углу у амбразуры отгородили курильню, Варс свирепо пообещал нехорошее за несоблюдение пожбеза. Принесли и поставили на стол ведро воды – попить, если кто хочет. В уборную разрешили ходить самим, да и вообще – дверь никто не запирал, но в коридоре у лестницы скучал солдатик. Нас загнали в один каземат, где теперь стало весьма просторно, а второй взвод – в соседний. Вроде как никто не запрещал и 'в гости сходить', но уточнять никто не стал. А не уточняя идти тем более глупо. Как Варс, завершив наставление о порядках в этом общежитии, исчез – все как‑то выдохнули, и завалились на лежки. Куряги поворчали, что, мол, издеваются – курильню отгородили, а табака все одно нету. Впрочем, тут они ошиблись – ближе к вечеру заглянул бледный болезненного вида солдатик в песочке, и тихо вызвал троих человек. Минут через десять они вернулись, таща ведра – с кашей и кипятком, и мешки с хлебом, чаем и табаком. Ужин. Ужин – это всегда хорошо. Каша опять вкусная – не такая, конечно, как 'агитационная', но чувствуется рука Костыля – вкусно и мясо попадается. Вполне себе. Огорчало только то, что есть приходилось очень аккуратно, чтобы гатскую ложку не обломить. Заметил – не один я так же мучаюсь. После трапезы – началось курение. Места в курилке не хватало, потому пошли по очереди – к предупреждениям сержанта отнеслись серьезно, и это правильно. Тем более что и сена тут сухого полно – пожбез соблюдать необходимо. А я тут же, заначив совсем малость – остальную махорку сменял на чай. Напьюсь вволю, благо ограничения на посещение мест общего пользования нету. И тоже принычу чуть, на потом.

После еды да прокурки – всем как‑то похорошело. Разлеглись по местам, да и пошли негромкие малословные переговоры. Ну да так сказать – ниочем. Ну кто о каше кто о махорке, кто о сене, в котором, вот падлы, какие‑то насекомые – не то чтобы вши или что, скорее муравьи что ли. Но, суки, кусачие же! Ну а об главном – все как‑то обходили. Какое‑то дурацкое суеверие, что ли – ну вроде как свежепокойника по имени поминать, или что. И только после отбоя, когда дежурный солдатик забрал масляную лампу, и каземат погрузился в темноту, откуда‑то из угла послышался негромкий вопрос, который каждый сам себе задавал все это время:

– Ну, что, соколики? Продали мы своего князя? Присягу‑то, выходит, предали?

– А и демон с ней – после долгого молчания устало ответил ему кто‑то. – Что мне тот князь? Чего я от него видел?

– Хе, а от барона ты видел чего? Каши вкусной поел? – не удержался уже я – Не, каша‑то вкусная, спору нет…

– Да чего каша, то я каши не видал! – загорячился кто‑то у соседней стены – А только баронские своих так не подставят, как наш… как княжеские!

– Ну, да – со смешком ответил кто‑то рядом со мной – Конечно. Уж у барона сдаться не выйдет. Сдохнуть запросто, а вот чтоб баронский кто сдался, даже пусть и наемники – давно не бывало. По первости было несколько случаев… так говорят, и много лет спустя барон, как ловил кого… не после ужина будь рассказано.

– Вот! – а, вот и минометчик голос подал – Верген, он эту, как бишь его… справедливость сделал! Да ты не ржи, я что говорю‑то! Вот смотри – что мы, не заслужили что ли штрафного? А? Молчите? А то‑то же. А уж про то, как он с этими паскудами поступил – и вовсе честь по чести! Вот уж точно, отольется им…

– Слышь – послышался хриплый голос от нашей стены – Ты это. Не вздумай. Ты ж понимаешь.

– Во – во – поддержали откуда‑то из угла – Не дури. Мы ж тоже как ты, но… ты ж знаешь порядок.

– Да ладно вам – засмеялся в темноте минометчик – Вы чего? Что я, совсем дурной? Да и то сказать. Чтоб я этой суке такую легкую смерть, как он моему братцу, устроил? От штыка али пули? Нет уж, хрен ему поперек глотки. Вот попомните мое слово – сам просить будет, чтобы добили… и не бойтесь – уж второй раз я своих на смерть не подставлю, мне того раза хватило. Не беспокойтесь.

– Ну, смотри, паря – недоверчиво ответил хриплый – Тебе жить, чо.

Все как‑то примолкли, ворочаясь. Слышно, как солдатик сопит в коридоре – ухо грел, дело ясное. Ну да это нормально. Уже чисто из озорства я снова вздохнул:

– А всеж – князя‑то – предали….

Тут в каземате как взорвалось – со всех сторон мне начали советовать, что с князем сделать, как именно и в каком порядке. А потом просто рассказывали, на каких местах и в каком виде князя сего видали, да родословную его с деталями происхождения и генеалогией. Шумели так, что дежурный аж крикнул, чтобы заткнулись, мол, по команде 'Отбой' наступает темное время суток и восьмичасовой сон.

* * *

Утро было добрым, с веселым умыванием бодрящей водой из колодца в каземате, и неплохим завтраком – судя по всему со снабжением у Альянса неплохо – да и чего ожидать, если Союз в деле. А если утро начинается хорошо – то и день полон приятных сюрпризов.

После завтрака – выгнали на плац у казармы, построили, проверили амуницию, а затем погнали в казарму. Как выяснилось – выдавать оружие. С одной стороны – как‑то вот так, сразу… с другой стороны – в общем, тут все и так просто и понятно. И опять же. Когда вывели и оставили на время привести себя в порядок – осмотрел ружье.

Длиннющая пехотная винтовка. Зашарканная донельзя. Ствол посмотрел – ничего, вроде – но вот что она пристреляна – нет никакой гарантии. И потому – я с нее и на сто метров не скажу что попасть можно. Только в упор, выходит, или 'в ту степь'. Штык – болтается, хорошо хоть защелка такая, что не свалится точно. Ножен для штыка не дали, надеть его 'в обратно' никак, конструкция не та – придется носить примкнутым постоянно. С другой стороны – хоть что‑то. Но все одно, ощущение от этого ружья – невеселое. Да и патронов не дали. Совсем.

Впрочем, взводные получили по револьверу – судя по скучному лицу кавэ – два – револьверы у них были под стать нашим винтовкам. Но им‑то хоть патроны дали. По дюжине. Но все равно – наш взводный сразу эдак приосанился, рука правая у него теперь прописалась на кабуре – ковбой, прямо.

После этого нас отвели в храм, где прошла политинформация. Священник в баронской форме, маленький и бойкий, напоминавший чем‑то Де – Тревиля из советского фильма про мушкетеров, воодушевлял и разъяснял, насколько благородна и полезна, в том числе и для несчастного, стонущего под пятой тоталитарного правителя Валаша, международная миротворческая операция. Что Коалиционные силы несут свет демократии и желают прекратить деструктивное правление одиозного тирана, проводящего, к тому же, геноцид своего же населения, притесняющего малые народности, а так же ведущего агрессивную внешнюю политику, вынашивающего захватнические планы и так далее, и тому подобное. Упомянулось и об аннексии незаконно захваченных Орбелем территорий, о справедливости и порядке, который восторжествует теперь, несомненно, на освобожденных землях.

После чего перешли к накачке – вперемешку с пояснением, что наша судьба напрямую зависит от выполнения нашего долга, и обоснованиями острой необходимости победить опасного врага. Пошли звонкие фразы про честь и славу, сладкие слова об высоких окладах баронских солдат наградах за успехи, с мимолетным упоминанием незавидной участи предателей, а так же сожалением о горькой судьбе тех, кто попадет в руки кровожадных княжеских. Ну, последнее весьма справедливо только к тем, кто перебежал бы на сторону барона до капитуляции, а кто после – немного другое дело… но вряд ли будет кто разбираться. А вот взводные побледнели при этом упоминании, чем заставили большинство из нас злорадно скалиться. Да, вот им‑то, если что – вылетит по – полной. И вовсе не за службу барону, хотя и это припомнят.

Потом священник начал пояснять, плетя какие‑то хитрые юридическо – моральные кружева, про то, что мол Присяга, это дело тонкое, и мол, есть такая присяга, которую и нарушить не грех. А с другой стороны – Присяга‑то дело обоюдное, и мол, если присягнувшего предает тот, кому присягали… В общем, мол – все вы правильно сделали, но только в отношении князя Орбеля, потому что тот, несомненно, есть воплощение всего зла и посланник демонов, что практически безусловно доказано. Излагал он это, то и дело косясь на меня. Ну, ясное ж дело – добрые люди везде найдутся. Странно было бы, если бы у нас особист не обзавелся 'доверенными лицами', ага. Да и наплевать, я на взгляды агитатора отвечал честной и открытой улыбкой. Подумаешь, мне словарный запас расширить – я и сам такие речи толкать могу, а то еще и похлеще. Про волосатые щупальца мирового империализма и неотвратимость наступления эры демократии. А так же о грядущем торжестве общечеловеческих ценностей.

После агитации в храме устроили службу, при том, вроде как‑то все чуть иначе, не так как у нас было. Как‑то проще и быстрее.

– Обновленцы, чего взять – вздохнул на мой вопрос сосед – Хотя по мне так так даже лучше, оно как‑то понятнее, что ли…

Уточнять, что за обновленцы, я не стал – вот уж чего, а религия меня совсем не заботит. Тем более, что по сути‑то, похоже, различия какие‑то несерьезные и формальные – ну, вроде как у нас католики и православные, или лютеране какие. Не то чтоб там ислам или еще что такое. Формальности какие‑то. Хотя из‑за таких формальностей у нас и войны бывали… ну или как предлог религиозные формальности использовали, да.

После службы снова выстроили, и Кане огласил, что у всех есть час до обеда, и разрешается забрать свои вещи из казарм. 'Ишь ты, вона как…' тихонько присвистнул сосед справа. Похоже, дело это не совсем обычное. Судя по веселой ухмылке капитана – так и есть. Типа поощрения авансом, что ли? Похоже, капитану, походу нравился произведенный эффект, видать, значимое послабление – наши воодушевленно зашумели после команды разойтись.

Все сразу как‑то разбились на группы, и более – менее прилично отправились к своим местам обитания. А я остался один. Нету никого более с нашей батареи. Кроме меня и Балу – остальные кто поранен, кто убит, а прочие, надо полагать, так в плену и остались. Это, видать, опять шуточки барона такие – мол, кто не навевался – идите и воюйте. Шутник хренов. За этими мыслями я как‑то один и остался стоять. Поймал на себе взгляд капитана – еще не хватало начальству в глаза лишний раз западать, с другой стороны – да пошло оно все. Грустно как‑то так стало, вздохнул, выругался тихо, по сторонам оглянулся, ружье на плечо закинул, да и пошагал к нашей бывшей батарее.

И ведь, надо сказать – вот как‑то ощущения такие… Наверное, когда с турмы выходят – так примерно себя чувствуют. Ячное дело, что с крепости никуда не деться и вообще – но в пределах, пожалуй, службы. А так – идешь себе вольно, ружье на плече, а не сзади несут.

Дошел до батареи, осмотрелся. Грустно тут. Расхреначили славно, в щебень. Пушки разбитые, гильзы… Кровища уже просохла и пылью занесло. Убитых ясное дело поубирали. Вид, как и у любого такого битого укрепления – какой‑то эдакий…. Свалку напоминает. Все в беспорядке и всякий хлам везде. Вздохнул, да и пошел вниз, в казарму, винтовку снял, и несу за цевье посередь ствола, штыком вверх – иначе тут не пролезть. Еще и подумал – до чего же неудобно, на самом деле, на что уж карабин лучше был. Грустно придется, когда драться надо станет. Оно конечно, этим дрыном – сподручнее конника в седле достать, под шашку не подставляясь. Тут конница дело обычное, и шашки вполне в ходу – вспомнил я виденных в первые дни порубанных, там где князь расказачивание проводил радикальное. Но я‑то такому штыковому бою не учен. Да и то сказать – мне бы от конников лучше хоть немного патрон дали, пусть и совсем в упор с этого ружья стрелять. Только и остается на штыках с пехотой в чистом поле резаться удобнее. Снова все это не весело. Ну да, выбирать не приходится.

Толкнул дверь, вошел… опачки. Смотрят на меня насторожено несколько солдат в песочке. Ну, ясно – новые хозяева.

– Здравы будьте, воины – говорю им – Кто старший?

– Тебе на что? – смотрю – хмурятся, на форму мою смотрят – ну, ясное дело, штрафник – не человек, а чего спрашивается приперся, и совсем непонятно – Сам кто таков? Чего надо?