Текст книги "Ландскнехт. Часть вторая (CИ)"

Автор книги: Алексей Штейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава 8

Утро началось не добро. Выспаться я выспался отменно, даже проснулся раньше, додремывать пришлось. А потом, почти сразу с подъема понеслось. Не успели мы получить завтрак, только дежурные притащили здоровенные деревянные термоса – приперлись пара злобных офицеров и унтер в лохматке. Начался ор и ругань, явился заспанный капитан. Старший из офицеров, тоже капитан, начал было на повышенных тонах что‑то качать, но Канэ, протирая чуть заплывшие смотровые щели, буркнул ему классическое:

– Тише будь.

Капитан покраснел, и замолк на секунду, но тут же продолжил разборки, чуть сбавив обороты. Вскоре картина выяснилась – вчерашняя наша стрельба всполошила врага, и надо ж было приключиться сему – именно когда там шуровала разведка. Представители которой, в виде командира и старшего разведгруппы, и заявились к нам с утреца на разбор. Кто был второй офицер, лейтенант крепкого сложения, пожалуй, староватый для этого звания – я не понял. В разговор он не вмешивался, стоял себе, и негромко осматривался. Унтер вообще глядел в сторону, покряхтывал, и грыз ус. Мало – помалу, а ругань стихла, разведчик сварливо выговаривал Кане за стрельбу, из‑за которой только чудом обошлось без потерь, но пару человек осколками поранило – валашцы, решив, видно, что это ночная атака, стали кидаться с позиций гранатами. Кане безмятежно внимал, старательно изучая невысокое облачко над горизонтом

– А?

– Капитан, я говорю – мои люди чуть не погибли! Вы что, не слушаете меня?!

– А… Да. В смысле – нет. То есть, конечно же… капитан. Так что Вам угодно?

– Мы чудом обошлись без потерь!

– А… Обошлись без потерь? – Молодцы! Суровые, матерые профессионалы! Я всегда считал наших разведчиков лучшими на свете вояками! – Что, правда, без потерь? – спросил Кане унтера

– Так точно, вашбродь. Обошлось.

– Вот видите, капитан! Я был прав! Ну, согласитесь же – я прав!

– Э… в чем? – несколько оторопело ответил разведчик

– Ну, в том, что Ваши люди – отличные бойцы! – Вы можете смело ими гордиться! Разве нет?

– Ну… да.

– Вот! Вот и отлично! Я рад, что мы наконец‑то пришли к согласию, и поняли друг друга!

– Но… я…

– Ай, ну бросьте уже, капитан! Мы все выяснили! Варс, что все застыли, командуйте завтрак… господа, пройдемте в мой блиндаж? – Кане сделал офицерам приглашающий жест – Отзавтракаете со мной?

Капитан – разведчик, налившись кровью от возмущения, еще подыскивал слова, унтер смотрел куда‑то в сторону, но тут вылез этот непонятный лейтенант:

– Капитан, я лейтенант Фаренг. Командир взвода штурмовиков. Ваша рота придается мне для быстрейшего взятия укреплений врага. Вот, благоволите изучить приказ – и он протянул Кане серый конверт – Там все указано. Благоволите ознакомиться.

Стало тихо и похолодало на пару градусов.

Мы уже выстроились в очередь к термосам, но раздающий застыл с черпаком, а тот, чья очередь была получать, не торопил его. Все замерли, словно на позицию спустился ангел смерти – хотя в целом, именно так оно и было. По – моему, никто не смел даже посмотреть на этого лейтенанта. От стоявшего через одного от меня того самого мерзкого толстяка резко завоняло потом.

Кане пошуршал бумагой, хмыкнул, сложил приказ обратно в конверт, конверт покрутил в пальцах.

– И что же Вы от меня хотите, лейтенант?

– Мне поручено брать эти укрепления. И, чтобы сделать это лучше и быстрее, мне придана Ваша штрафная – лейтенант чуть выделил это слово – рота. И наперво – взять первую линию обороны. Завтра.

Снова повисло молчание, потом Кане сухо спросил:

– Ну и? Какие Вы МНЕ поставите задачи, лейтенант?

– Задача у нас с Вами на завтра одна – взять первую линию. Атаковать будем отсюда, с ваших позиций. Мой взвод прибудет сегодня к вечеру – и на рассвете атакуем. Ваши люди атакуют, мои оказывают им поддержку.

– Чудесно – с присвистом выдохнул Кане – Надеюсь, Фаренг, Ваши люди достаточно умелые, чтоб мы обошлись в одну атаку – у меня как‑то забыли зачислить в роту бессмертных святых. И больше чем на пару атак при 'поддержке'' – нас может просто не хватить.

– Вы хотите оспорить приказ? – улыбнулся лейтенант – Или Ваши люди не хотят идти в бой? Если я правильно понял, рота у Вас ШТРАФНАЯ, не так ли, капитан?

– Так, лейтенант. Но штрафники, увы, вовсе не получают бессмертие вместе с клеймом. И вряд ли в ближайшее время у меня будет пополнение. Впрочем, это уже Ваши проблемы, лейтенант. Я лишь напомнил об очевидном. Что‑то еще?

– Да. Раз уж ваши люди привели в порядок картечницу – то грех ее не использовать для поддержки НАШЕГО штурма.

– Разумеется, лейтенант.

– Отлично. У меня есть сержант, хорошо разбирающийся в этом, передадите ему машинку.

– Нет.

Кане это ответил так буднично и спокойно, что лейтенант даже растерялся, и только потом выдавил:

– Что?

– Фаренг, в приказе сказано, что моя рота придается Вам, причем только для штурма – ни слова о передаче вашим людям оружия или еще чего‑то – там нет. Это наш трофей, и конечно же, он остается у нас.

– Но… Сотня демонов! Ваши люди не умеют с этим обращаться!

– Откуда Вам знать, лейтенант? У меня есть и артиллеристы. Кто‑то же картечницу починил.

– Но, капитан! Мои ребята подготовлены лучше!

– И что с того, лейтенант? Это наш трофей!

– Вообще‑то, это мы его захватили! – пылко вклинился капитан – разведчик, но тут же поправился – Ну, то есть – наши люди ворвались сюда вчера и перебили расчет!

– Да? И что? Почему же Ваши люди, капитан, не взяли этот трофей?

– Ну… Картечница была повреждена! Потому ее и бросили, не забрали сразу… Не важно, кто ее починил, это наш трофей!

Ответом ему был прямо‑таки издевательский смех Кане. Судя по лицам унтера и штурмовика, капитан – разведчик сгоряча ляпнул глупость. Да оно и понятно, как говорили древние фашисты – 'ун гроссен фамильен нихт клювен клац – клац!'. Поморщившись еще раз, лейтенант сказал:

– Капитан, ну Вы же понимаете, что я прав, в том, что ваши люди не могут хорошо применить картечницу. Зачем нам упираться и мешать друг другу? Тем более, у нас с Вами общая задача – и кстати, и вашим людям будет лучше, если штурм пройдет быстро… и гладко. Отдайте картечницу нам. Нам еще не раз придется штурмовать укрепления – первой линией не ограничимся. Поверьте, я и сам отлично понимаю, что, кроме Вашей роты, мне вряд ли кого дадут так просто. Потому я и хочу, чтобы рота провоевала… гм… подольше.

– Хорошо, Фаренг. Я отдам вам картечницу. С условием.

– Отлично! Что за условие?

– Ваши люди не поддерживают мою роту.

– Но…

– Они идут вместе с моими людьми.

– Хм… – Фаренг замолчал, потер подбородок, взглянул на Кане – Хм… Ну… Ну, ладно! Я согласен! По рукам! Надеюсь, Ваши штрафники хоть на что‑то годны, и не задержат моих парней… Атакуем вместе!

– По рукам – протянул ему руку наш капитан, и уже пожимая, добавил – Атакуем вместе… сегодня, и далее, до конца штурма… не так ли?

Лейтенант было дернулся чуть, но Кане крепко держал его за руку и улыбался, в итоге и Фаренг махнул рукой и засмеялся:

– Демон с Вами, капитан! Пусть так… Зря я не послушал Костыля, когда он говорил про Вас… вот и поделом мне! Покажите, где картечница? Заодно позицию посмотрим.

– А вот, пусть он – Кане ткнул в меня пальцем – и показывает. Раз сам починил, на мою голову. Чуть, видишь, с начальством не поссорил, щельмец… Выискался на мою голову. Иди, показывай лейтенанту, чего натворил! И ты – с ним, ты здоровый, если чего тягать там – поможешь. Еду им оставить – после придут поедят… Все, пошли!

* * *

Позавтракать нам с этим жирным боровом, именно его Кане мне дал в подмогу, не пришлось, зажевали всухомятку пару кусков хлеба с вяленым мясом Пообедать, впрочем, тоже не вышло. Сначала неугомонный Фаренг, дав пару очередей, вызвал обстрел шрапнелью. Потом внезапно, с какого‑то затмения, надо думать, валашцы попробовали изобразить что‑то вроде атаки. Мы разбежались по огневым, и даже пробовали пострелять по команде залпом – но абсолютно бестолково, ибо атаку остановили наши артиллеристы шрапнелью, да пришедший к тому времени заместо лейтенанта сержант – штурмовик с фланга от души радовался новой игрушке. После этого пару часов торчали в окопах, то расслабляясь, то снова по тревоге хватаясь за ружья.

Потом валашцы устроили нам гадость – имитировали атаку, и накрыли окопы шрапнелью и минами. Чорт его знает, что там, у драгун, а нам досталось изрядно – троих разорвало в куски, еще с десяток ранены осколками и пулями, мне дурацким рикошетом легонько отсушило руку, и хорошо, что в руку пришлось. Варсу посекло лицо камнями, еще кого‑то контузило несильно. До обеда в итоге ладили козырьки от шрапнели, благо наши артиллеристы стали изображать что‑то вроде контрбатарейной борьбы, валашцы в эту игру включились – и в результате этой артиллерийской дуэли нам ничего больше не прилетало.

Хорошо хоть ужин скомандовали рано, и мы, побросав, в общем‑то, уже не столь и нужную работу, поплелись по блиндажам. Порция за ужином показалась больше обычного, а чай – просто изумительный. Решил, что с голодухи так показалось. Почти сразу после еды скомандовали отбой – ну, да, понятное ж дело, все уже в курсе – выспаться не придется. Завалился на свое место, и за секунды перед тем, как вырубиться, подумал – вот ведь, странное дело – откуда взялось сено под плащ – палаткой? Ведь не было же, а сейчас есть, мягкое и пахнет хорошо. Додумать мысль не получилось – тут же и заснул.

* * *

А просыпаюсь я, значит, уже не сам. Будит дневальный. Несильно пихнув сапогом в плечо, шепчет 'Подъем!', и к следующему. Гутен, бля, тебе морген. Темнотища, ночь еще… Быстро привожу себя в порядок, хватаю все, выскакиваю из блиндажа до отхожего места, там же рядышком уже приладили ведра с водой, ополоснуться бы наскоро, пока народу мало. Потом стою в сторонке, машу чутка руками – ногами, разминаясь. Не я один такой, к слову‑то сказать. Пока перед блиндажом не так тесно, по – быстрому укладываю все барахло, проверяю гранаты в сумке. Вещевую, чуть подумав, перемещаю на пузо – какая – никакая, а все же защита будет, особенно если в рукопашке. Скатываю плащ – палатку в подобие шинельной скатки, перекидываю через левое плечо. Тоже, если что, немного поможет. Подумал немного, и, отойдя в сторонку, тишком переправляю из вещевой сумки в карман комбеза револьвер – не дай Боги, пригодится. Пока занимаюсь всем этим – бухнуло несколько выстрелов – заспанный дневальный буркает на чей‑то вопрос, мол, всю ночь наши кидают снаряды и бомбы регулярно – спать мешают валашцам.

Вскоре весь взвод стоит, нестройной шеренгой, в широкой траншее перед блиндажом. Вышел Варс, с ним какой‑то детина, размером со ждановский шкаф, в непривычной амуниции – ну, ясное дело, штурмовик. Ага, а вон еще с бокового хода вылезают, в таком же облачении. Кирасы, затянутые в ткань, похоже – чтобы не блестели и не брякали, что ли? Серьезные, с фартуком и воротником, на груди вроде как еще пластина дополнительно, надо думать, и спина прикрыта. Я такие кирасы видел на фотках про советских саперов – штурмовиков. Каску несет на локте, на поясе – кобуры с револьверами и гранатные подсумки. Наколенники и налокотники, устрашающего вида говнодавы, перчатки с крагами. Серьезный дядя. Да и солдатики его, а он, судя по поведению, командир – тоже выглядят внушительно. В руках короткие карабины с длинными траншейными магазинами, револьверы, гранат немеряное количество, тесаки. Вышли, десять человек, со старшим считая, тоже типа строятся. Сразу тесно стало.

Ихний вперед выходит, осматривает нас. Тут же тыкает в первого из наших:

– Барахло все тут оставить! Только оружие с собой!

Штрафник мнется, потом начинает копаться. Ихний командир дальше идет, повторяя про барахло. Злится уже, похоже. Но где‑то в середине кто‑то дерзко ему отвечает:

– Щас тебе! Железку мне свою отдай, тогда скину.

В тишине я, да и остальные, косимся – ага, низенький рыжеусый мужичок. Тоже скатка на плече, сумки на пузе. И морда злющая. Штурмовик осматривает наглеца, но вдруг, сплюнув, отвечает:

– Хрен с вами! Но если у кого что‑то звякать будет – пеняйте на себя. Мои парни такого просто зарежут прямо на ходу – он чуть кивает, и ближайший штурмовик ловко демонстрирует длинную финку с вороненым лезвием – Так что дело ваше. Предупреждать не будут. Идем все вместе. Без команды, пока не дойдем до окопов – не стрелять. Кто струсит в бою – пристрелим на месте. Врага коли внезапно встретишь на подходе – штыком коли, по – тихому. И еще – там, впереди, разведчики наши. Не вздумайте их сдуру кольнуть – убьют сразу, они вам еще за стрельбу благодарности не выдали… Все ясно? Вопросы?

– Жрать дадут? – сам для себя неожиданно его спрашиваю.

– Че? – удивленно оборачивается шифоньер

– Жрать, грю, вашбродь, нам дадут? Или на голодное брюхо помирать пойдем?

– Жрать? – переспрашивает штурмак задумчиво, подходя и осматривая меня сверху вниз – Жрать вам дадут…. Там. На захваченных вражеских позициях. Понял?

– Так точно, вашбродь, как не понять…

– Еще любопытные есть? Нет? – Вот и славно. Сержант, готовьтесь.

Закручивается эдакая суматоха, Варс заставляет попрыгать, покрутиться каждого, у кого что‑то звякает в сумках или карманах – заставляет безжалостно все вытащить и оставить – перекладывать нет времени. Фляги у кого неполные – туда же. Даже лишние патроны из кармана выгребает – выходит, у тех, кто не сообразил, всего по двадцать штук останется. Потом толпимся, накапливаясь в траншеях, у выходов с позиции. Пушки и минометы все бухают размеренно, раз в пять минут – то снаряд, то мина летит. Чорт, страшновато как‑то… точнее сказать – не то, не страх, а этот, как его, адреналин попер Нетерпение прям. И по нужде вроде охота, хотя с чего бы, да и ходил только что. Окидываю по сторонам взглядом – через два человека справа – штурмак, слева чуть дальше тоже черепашка – ниндзя торчит. Воняет… ну точно, опять этот, боров жирный недалеко. А уж рожа‑то, губу закусил чуть не по локоть. Ладно, ничего, где наша не пропадала – везде наша пропадала! Прорвемся, было бы куда…

Ну, вот. Пробегает сзади Варс, пиная, шипит:

– Пошли, пошли!

Ну, что ж, поехали! Стараясь не шуметь, про ножики штурмовиков все помнят, и за шутку не держат – вылезаем, и кое‑как растягиваемся в цепь. Отстающих сержанты пинками – тычками – прикладом подгоняют. Вот теперь – страшно. Страшно, мать его в душу, очень. Переть почти километр по открытому месту – вниз в котловину и наверх, к валашцам. Ох, чего же мне дома не сиделось‑то… Очередная мина воет где‑то высоко, и потом бухает далеко впереди. Пушкари вообще как? Концерт без заявок завершать думают, или снаряды у них освободительные, и разберут, где свой, где чужой? С другой стороны – как только стихнет – ясное дело – пять минут – и всполошатся враги. А мы тут, как мишени в тире. Хорошо хоть, что в низинке туман небольшой. Идем, стараясь не шуметь, но песок и камни, кажется, оглушительно хрустят под ногами. Причем, сдается мне – под увесистыми черепашками – ниндзя – куда как громче… Так и хочется обругать гадов. Ох, ибатеньки, как же все же страшненько‑то, как же помиратеньки не хочется‑то, аж немножко тошненько…

Триста метров, пятьсот… вот уже триста до врага. Сейчас пойдет подъем, туман кончится и… Где‑то впереди опять противно бахается снаряд. Мысленно поминаю снова наших артиллеристов, рассказываю им про их гинекологическое древо и межвидовые связи, но тут – опаньки! Уже знакомый запашок примешивается к утренней сырости. Очень характерный запах сгоревшего фосфора. Эвона оно чего! Под шумок пушкари и дымовуху бросили! Ага, туман, смешиваясь с дымом, отлично прикрывает нас… Это здорово!

Двести пятьдесят метров, двести тридцать, двести…. Стараемся идти тихо, получается не очень, но стараемся… Туман все же редеет, словно выныриваем из него… Сто восемьдесят, сто пятьдесят… Мммать твою!

Впереди слышен окрик – и тут же вспышка – выстрел! И тут же штурмовики слева и справа ревут:

– Вперед! Бей! – и, лишний раз напоминая – Разведку не тронь, в окопы идем!

Рвемся вперед, в горку, только сапоги по камням – чух – чух – чух… штыками куда‑то в небо рассветом тронутое, целим, а адреналин этот из ушей на плечи льется… Вот ужо, только бы добраться, где же эти гады, ведь и силуэта не видать, чтоб стрельнуть… Мысль лезет – что‑то не стреляют в нас! Один выстрел и все! Ясное дело, по тревоге поднимаются еще, но посты‑то должны быть!

Внезапно почти передо мной возникают три темные фигуры – вовремя усмотрел уже знакомые лохматушки – разведка. А вот, кажется, и разгадка кое – какая – у всех троих – здоровенные арбалеты. Тут до врага метров пятьдесят, и, похоже, вражеское охранение валяется со стрелами в головах, или боится высунуться за бруствер… И это – хорошо! Еще тридцать шагов – вот видно уже линию, бруствер траншей, вот еще десять шагов… Все! Началось!

Спрыгиваю в пустую еще траншею, и тут же где‑то сверху шарахает близко пушка – воет над головой картечь, бьет по ушам крик… Понеслось, плевать на все, вперед, вперед!

… Поворот, штурмовик отталкивает меня, идет туда граната, гулко бухает за углом, и мы втроем вываливаемся за угол – и тут же в дыму над двумя телами в серой форме – из‑за следующего поворота тоже кто‑то выскакивает. Два залпа сливаются, звяк какой‑то, охает и сползает по стенке штурмовик, в дыму тоже кто‑то валится, дергаю затвор, не то чтоб увидев, но чувствуя, как в десяти метрах от меня то же самое делает враг, но тут откуда‑то из‑под ног раздается пальба – это штурмовик чисто по – ковбойски, двумя руками молотит из револьвера – ладонью левой взводит курок и шарашит, как с автомата. И револьвер у него – страшилище, барабан зарядов на десять, наверное… И ведь метко лупит, гад – все, чисто впереди, завалились все прям мешками. Мгновенно оборачиваюсь – так, еще трое штрафников сзади, значит, нас в этот отнорок полезло шестеро с штурмаком… А, чорт! Пятеро. Тот штрафник, что первый выскочил, полулежит в углу совсем нехорошо. Ладно, вопрос, что со штурмаком. Дергаю одного из наших

– Давай, прикрой! – и, пока он вместе с еще одним нашим держит на прицеле угол, наклоняюсь к штурмовику – Ты как, железяка? Живой?

В ответ мне звучит матерная тирада, и штурмовик с моей помощью встает на ноги – на правой стороне груди в кирасе маленькая аккуратная дырка, но вроде держится. Стреляет один из штрафников – видать, кто‑то жало высунул. И железяка тут же рычит:

– Вперед!

Бросаемся вперед… а вот хрен, назад! Из‑за угла приветливо стеля дымную струйку, чуть не под ноги вылетает граната… Ушлые поцы, да? Хрен вам, мы и не таких на известном предмете видали. Едва успев утрамбоваться за угол, чуть не оставив глаз на чьем‑то штыке, выдергиваю из сумки гранату, и выдернув шнур, кидаю в компанию к вражеской – пусть знакомятся. Тем более что фитиль у нас для гор, коротенький… Ну?

Исправно жахает вражья граната, чуть подтормаживаю рванувшегося придурка, так… Есть! Моя граната тоже исправно бахает – вот теперь надо вперед, за угол, на колено… Отлично сработало – неопрятных мешков на дне явно прибавилось, кто‑то ворочается у дальней стены – на! Затвор, меня обгоняют остальные, и я оказываюсь в тылу нашего небольшого отряда… Добегаем до угла, попутно тыкая в лежащие тела штыками… Как же все‑таки легко железо в человека входит, даже не по себе как‑то, не приходилось мне еще так… Еще один поворот, тоже с гранатой, но впустую – никого… и дальше приходится остановиться – длинный прямой отрезок, и первый выскочивший из‑за траверса чуть не получает пулю в башку. Едва отпрянул – и еще чуть не полдесятка пуль крошат камень стенки. Опачки, приплыли, походу. Судя по звуку, там метров тридцать, до следующего траверса или поворота… или просто баррикады в ходе сообщения… чорт разберет. В общем – не вариант. Да и, похоже, мы сильно вглубь ушли, этот ход шел от фронта в тыл. Чего дальше делать? Пока пытаюсь сообразить, штурмовик тыкает в нас, крайних пальцем и отправляет 'остальным помочь', остающимся велит готовить гранаты и начинает перезаряжать свою карманную картечницу.

Пока мы бегаем по этим траншеям, все уже как‑то и стихает – успеваем разве что азартно закидать гранатами какой‑то блиндаж с особо упорными защитниками. Не столько поубивали их, сколько поглушили, и несколько штурмовиков, скатившись вниз, устраивают там резню. Узнав в стоящем у входа в блиндаж штурмовике командира отделения, коротко докладываю ему о том, что 'наш' штурмовик ранен, и они сейчас держат ход. Тот в ответ кивает, и тут же отправляет с нами еще людей – пару железяк и штрафников. Когда добегаем, застаем одного штрафника трупом, а штурмовик сидит в углу и бинтует руку, матерясь. Зато и в проходе впереди кто‑то валяется. По команде кинули с десяток гранат, больше для шуму, да на том как‑то все и устаканилось.

Потом, правда, валашцы устроили артналет с дальнего фланга – ага, не очень‑то и достать нас, выходит, минометами точно никак. Да и артиллеристы наши тут же стали критиковать в ответ – и довольно удачно. Ну, те самые пушки еще, что в самом начале лупили – временами поверх траншеи так и лупасят картечью. Это, от занятой линии, еще метров сто вперед – там скалы уступом небольшим – и в них и амбразуры, и опять траншеи – галереи, а вот по флангам – пушки эти картечные в казематах.

Но, эта вся радость нам уже не в этот раз. Мы, получается, на сегодня свое дело сделали.

Едва я, значить, решаю наладиться моментом, вкусить, значить, сладость виктории, и к фляжке тянусь – попить водички, как хрена там с два! Закрутилось опять – всех обобрать, посчитать, патроны и гранаты собрать… Ну да, правда‑то, дело оказалось быстрое – не так много и перебили тут, взвод от силы. Наших потерь вышло тоже не сильно много – штрафников убитых тринадцать человек, и пораненных тяжело, кто сразу не помер, еще несколько, а легких сейчас тряпками перематывают и обратно в строй, несчитво, легкие‑то. А панцирников и вообще всего двое загибли. Один в башку пулю словил, второго гранатами закидали, в клочья рваный, один панцирь и остался, считай. Отмоют, отрихтуют, тканью обтянут – и будет как новенький. Панцирь‑то, не солдат – того только что не в мешке хоронить. А с 'нашего' штурмовика – смотрю – врач ихний, тоже в кирасе, только с медицинской сумкой на боку – тянет с груди пулю! Вот те и раз – похоже, неплохая там пластина‑то дополнительная на груди стоит – патрон‑то мощный, как с калашникова, даром, что пуля со свинцом – ан вишь – пробить‑то пробила, да и все тут, выдернул ее врач клещами своими, и давай вату в дырку пихать. Потом перебинтовал, а этот отморозок, раненный‑то – давай на себя обратно кирасу напяливать. Дальше воевать, значит, хочет. Ну, а раз такое дело и пока никаких команд нету – надо и мне с ним держаться – да и остальные двое из нашей группы как‑то к нему подтянулись. Он посмотрел на нас, хмыкнул, да и не сказал ничего.

А потом вдруг началось. Замолотили пушки с флангов, картечь воет – башку не высунуть. От тех ходов, что вглубь обороны идут – орут, мол, в атаку валашцы полезли! Ну, оно ожидаемо, что уж. Вот только как встретить‑то? Над бруствером так и шваркает картечь, щелкает по камням. Высовываться, чтобы пострелять – ну совсем не получится. А им тут и бежать всего ничего. Тут штурмовики орут, теснят нас, по группам разгоняют, по отноркам да блиндажам. Зачем это? Сейчас же попрыгают сюда валашцы – и как мы этих, гранатами нас закидают к демоновым родственникам. И ведь и пушкари наши не помогут нам – слишком тут близко. Вот и валашские пушки смолкли – подошли, значит, пехотинцы…

Только, тут опять неожиданность получилась. Звук‑то только потом расслышал, да и не особо расслышишь с километра‑то, в этом шуме. А вот пули – свистят приятно. В общем, пулемет наш заработал. Любо – дорого слушать. Представил я себе, что эта каракатица способна со своего тяжелого станка, да в опытных руках с километра сделать – и даже улыбнулся. Пусть и не с фланга, но очень хорошо пройтись может, особенно если плотной группой идут. Ну, да, правда что, потом выяснилось – это я немного поторопился. Враги рванулись несколькими группами, попутно забрасывая гранатами тех, кто засел в ходах сообщения – мы там еще троих черных и одного штурмовика потеряли, да раненых с десяток. Ну и одна группа пехоты плотно попала под пулемет – а остальные две браво так добежали, и в окопы ссыпались. Прямо перед нами. Только и видно как темные силуэты – шмяк, шмяк, и тут же палить по сторонам! Ну, и понеслось. Думать я уже особо и не думаю, тут только знай себе стреляй, успевай только выцелить, кто винтовку в твою сторону наводит. Пять патрон улетают, как и не было, толку ноль, а обойм нам, штрафникам, не полагается, да и подрезать нигде не удалось, валашцы в укреплении тоже все россыпью патроны держат. Так что дальше – по одному, прямо в казенник кидая. Хорошо хоть, на соседей опытных глядя, в зубах за пули еще несколько штук патронов держу. И тоже вся стрельба моя – бестолку. Потому что в горячке – мажу же безбожно. Когда предпоследний из оставшихся наготове патронов кидаю в винтовку, матерюсь и беру себя в руки. Выцеливаю нормально, хотя, казалось бы – метров пятнадцать всего до них! – и валю‑таки кого‑то, азартно палившего в нашу сторону. Еще патрон, последний. А уже и не надо. Штурмовик со своего карабина скорострельно добивает оставшихся, и мы бегом рвемся вперед, с винтовками наперевес – традиция тут такая, потыкать шампурами в валяющихся. Тут все благородно – лежачего не бьют, его штыком колют, до смерти. Попался, правда, среди нас и не – джентльмен, по голове кому‑то прикладом с хрустом мерзким припечатал, мне аж позеленело внутри. На повороте сталкиваемся со злющими потным ребятами, что поодаль были – им повезло меньше, их сначала гранатами обработали. Еще двое раненых. Правда, из‑за этого враги замешкались, и пулеметчик перенес огонь на них, оставив в покое залегшую уже первую группу. Так что и эти наши ребята справились. А тем, на кого первая группа шла, и вовсе повезло – так славно пулемет прошелся по атакующим, что они, кто жив остались, или к себе поползли, или в наши окопы сползли, где под приветливыми штыками и дулами и сдались без церемоний. Пять человек пленных, из них двое с ранениями. Поспешили ребятки в контратаку рвануть.

Удачно отбили, в целом. У нас в нашей стороне одного только завалили – с полдесятка пуль поймал, бедняга. А врагам мы выходит почти два взвода сничтожили. Снова с матюгами таскаем раненых – убитых на перевязку, смотрю – офицер какой‑то, я его и не видел с нами – стоит у амбразуры и сигналит фонарем на наши позиции чего‑то. А потом присматриваюсь – так это ж наш капитан – с нами шел, выходит. Вот уж не подумал бы… Ну, некогда смотреть было, опять искать патроны – гранаты, дохлых обирать. В это время командиры наши пленных допрашивают. Никаких зверств особых, разве чуть покрикивают мол, быстрее отвечать! А те и не ерепенятся особо.

Как уж потом говорили – через эту неудачную атаку – осталось в укреплении совсем мало народу – ихний командир решил, не дожидаясь ни приказа, ни подкреплений, отбить окопы. Да просчитался, и только солдат погубил своих. Ну, а уж под это дело наши решили…

Дальше, после того как приказали к атаке готовиться – и помню – то как‑то странно, как в тумане. Как обухом, значит, и смотрю – у наших у многих такие лица, не от мира сего. Ну а черепашки, они привычно так – одно слово – спецура, приятно смотреть, только лучше бы издалека, и в кино.

А потом понеслось, и как выбило все из головы – вроде во рву оказались, и один штурмовик, матерясь, опустошал магазин своего карабина в амбразуру, пока второй заряд в ствол пушки пихал, а мы бестолково винтовками в стороны тычем, прикрываем, значить. Отчего‑то невовремя вспомнилось высказывание Маргелова, насчет того, кто чего прикрывает и с каким результатом, но обошлось…

Дальше как‑то стерлось, опять обывком помню – темные казематы, в дыму все, и перестреливаюсь я с какими‑то уродами. Все мысль крутится – может, с револьвера лучше? – но понимаю, что ну его, игрушку эту. Потом они, дураки, гранату кинули. Это в кино гранату кидать хорошо. А в темном каземате – чорта с два – отскочила она куда‑то чуть не обратно к ним, и все, толку‑то. Я в ответ и кидать не стал – глупости это, только что сам себя взорвешь. А как кто говорить 'закатить' гранату – и вовсе не вариант – на полу ж чего только не валяется. И в темноте же и не увидишь. Отскочил подальше, уши больше берегу, хотя рикошет пошел противный, осколки мелкие, но неприятно будет, если попадет…

И снова провал, потом еще помню, в каземате каком‑то, тоже дым вовсю селитренный, от гранат, горло щекочет мерзко, стою я, смотрю как уже свет пробивается через амбразуры – утро идет. Это вроде как отдых на полминуты. И тут вижу – в углу валяется. Кого ж это так, интересно? Подошел – ну, точно. Знакомая морда. Вон, и сам лежит – здоровенный детина с новеньких. Ему лицо как срезало, маской такой расплывшейся и лежит в углу. Неприятное зрелище. Зато у него гранат полная сумка была, и патроны – и это было хорошо

Дальше опять не помню нихера, и потом только уже – наверху, сразу за выходом боковым с укрепления. Лежим мы за штурмовиком, башку поднять не можем, а в этого штурмовика, что поперек валяется, в его кирасу, пули только – щелк! щелк! Чорт их знает сколько – а он, самое‑то страшное – еще жив, штурмовик. К нам лицо повернул, со рта пена красная ползет, как рыба шамкает, сказать чего хочет – а нам его и не утащить даже. Потом прилетело ему в затылок, так и все. А после пушка, что дорогу прикрывает, начинает бить по соседнему укреплению, откуда по нам стреляли, и тут же уполаем мы обратно, и бедолагу этого утаскиваем, хотя его кираса, пожалуй, только на металл уже пойдет.

Очнулся я, так чтоб подряд помнить, только когда уже все завершилось. Сидим мы, в себя приходим, а на соседнем укреплении уже бой идет. Драгуны под все это дело, пока еще к нам по потерне оттуда валашцы пройти пытались – начали штурмовать. Им теперь легче – с нашего укрепления во фланг не ударят. Да и много их, и артиллерия помогает – снова эти длинные пушки выкатили, в низинку, где мы утром шли, и оттуда гасили амбразуры, да остальная артиллерия тоже, по главной позиции валашской сыпят хорошо. Тут смотрю – наши‑то, тыловые – уже с нами. Барахло притащили, и жратву вроде. Разговоры идут – 'подкрепления прибыли' – и особенно штурмовики радуются. Да и наши тоже – с роты взвод считай целиком насмерть выбит, еще полвзвода пораненых. Нам свежее мясцо ой как надо бы, они наши пули себе возьмут. Но и остальные тыловики – хорошо. Тыл – это всегда надо, без него – никак. И, вот ведь встреча – кто бы подумал – кричит, распоряжается тот самый Костыль! Подмигнул даже, крикнул