Текст книги "Ландскнехт. Часть вторая (CИ)"

Автор книги: Алексей Штейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 9

Поначалу я, как, пожалуй, вскарабкался по лестнице на склон, так и опять в некое умственное оцепенение впал. Как при атаке на укрепление давеча. Словно в тумане, тут помню, тут не помню. Вот наверх карабкался – помню. Еще подумал, обратно, как же погано в горах бегать – не поймешь, то ли под ноги смотреть чтоб не переломаться нафиг, то ли вверх где враги, чтоб стрельнуть успеть. Как выбрались на гребень – не помню, вроде гранаты кто‑то кидал – то ли в нас, то ли наши. Потом, конечно, в спину нас с того края сыпать стали, но тут уж помню артиллерия ювелирно сработала – повесили над ними шрапнели, миномет туда отправил парочку – и все, как не было.

А вот дальше провал какой‑то, только потом помню – мы в свежеотбитой траншее, в камне вырубленной, под ногами валяется кто‑то в сером, и на нем стоять, жало высовывать на посмотреть удобно, хотя и не рекомендуется долго светить мордой – только что шмякнуло противно, и один любопытный с пробитой башкой отвалился и сполз по задней стенке окопа. Но высовываться приходится – иначе провороним атаку, или еще чего. Тут штурмовики бегут и с ними эти парни – огнеметчики. В черных кожаных плащах, в масках типа противогазных, тащат баллоны здоровенные, похожи на сварочные – кислородные, разве покороче. Револьвер на поясе небольшой видать, ножик, а больше оружия и нету, кажется.

Следующим куском память выдает – с вражьей стороны жирный, густой дым валит из одного каземата, стрельба, а в траншею к нам вваливается, с воем диким, огнеметчик. В пламени весь, горит, как танкист, пожалуй, а то и пострашнее. Кататься начинает, а мы стоим, оцепенев, что делать не понимаем. Потом, не сговариваясь, кинулись тушить его плащ – палатками, да чем попало, чуть друг – друга штыками не покололи, сразу не догадались винтовки бросить. Я уж подумал, что хрена мы потушим огнесмесь – а явно же она на нем горит, ожидал, что там что‑то вроде Ка – Эс нашего. Однако, нет, забили тряпками, потушили.

– Снимииии! – воет огнеметчик, перчатки снять пытается.

Варс тут откуда‑то, нас растолкал, и ну сдирать с огнеметчика его спецодежду, ну мы как могли, тут же впряглись помогать, ну или, по крайней мере, не мешать. Я, конечно, как‑то внутренне ожидал совсем нехорошего – как все эти смеси прожигают тело до костей видал. Даже подумалось, что гуманнее может быть будет добить беднягу. Однако ж, не так страшен чорт, как его бабушка. Сорвали мы с него, значит кожан – я думал лохмотья – ан нет. Целый. И под ним – все цело. Вот только руки и морда, да шея – что из‑под обмундирования видать – аж ярко – розового цвета, мне напомнил этот цвет мыло 'Земляничное', из пионерлагеря. И опухает, отекает все это на глазах – руки раздулись, на морде глаза как у монгола стали, губы как у негра…

– Пуля… в баллон… я только начал жечь, а тут пуля… – А Варс ему льет с чьей‑то фляжки воду на лицо и на руки, потом и пить дал…

Потом, вроде бы, как увели его – сам пошел, только слепой уже – глаза отеком закрыло начисто, тут прибегает злющий, как тысяча демонов лейтенант Фаренг – и гонит нас всех в атаку – а вот так просто – вперед и взять штурмом… Револьвером машет а в глазах прямо написано, что если кто не пойдет – то пристрелит, и все тут.

Ну, а дальше у меня вдруг это все помутнение и кино отрывками заканчивается. И то сказать, не вдруг. Как мне из спины впереди бегущего штрафника в морду кровищей плекает, да под ухом что‑то с шипением пролетает – тут в память‑то я и прихожу значит, насовсем. И сразу как‑то так жить захотелось, навроде того, как, я думаю, щенку хочется, когда его детишки топить несут. Ясность в мозгах образовалось, вместе с легкостью в теле. В полсекунды как‑то ухитряюсь панораму вокруг усвоить – лупят по нас на все деньги, а впереди еще бежать и бежать. Ну, не буду врать, что спотыкаюсь – нет, просто падаю на землю. Чтоб в меня не попали. И не убили. Падаю, и к земле… то тоже сказать – к земле! – к камню поганому, ни тебе ямку вырыть ни за бугорок откатиться – прижимаюсь. И в голову лезет всякая божественная матерщина, мол, Господи, Мать твою, богородицу, разэдакую Деву Марию, со всей ее родней, и с твоими бляцкими Апостолами, в три хера да через пень! Если ты есть, Господи, то сделай так, чтоб меня не убили, а то очень мне обидно, и жить хочется! Господи, ну что тебе, суке такой стоит?! Один же хрен, что я, мелочь – не все ли равно – убьют или нет? Ну так сделай же, чтоб не убили, Господи, Христом – Богом тебя молю, падла, слышишь?!

И самое то что стыдно и обидно – вот ведь, память то не пропадает, все я это помню и понимаю, а сделать ничего не могу. Вроде даже эдак трясет меня немного, несильно, но я‑то чувствую. И пот липкий по морде… Не, погоди. Не пот. Это ж юшка с того неудачливого, что впереди меня бежал… Да, дед не зря шутил, что в атаку как выскакивать с окопов – всякий норовил поскользнуться… Стираю ладонью с морды кровищу – и словно выключатель кто повертает – успокаиваюсь, как не было ничего. Ну, только стыдно, что всяческий опиум для народа в башку полез, но ладно. Никто не видел, кроме меня – значит, и не было – а с собой я договорюсь.

Однако, вопрос встал – что дальше‑то? Озираюсь – эге. Это, выходит, я прилично пробежал. До наших‑то чуть не вдовое дальше, чем до ихних. А атака, как и следовало ожидать, уже все. Захлебнулась. Отчасти – кровищей собственной. Кто назад убежал, кто убитый, кто раненный лежит. А кто как я, притворился, и выжидает. И таких немало, я так думаю. Только радости‑то мало – мы как на ладони в общем‑то тут. И самое паршивое начинается через некоторое время, когда наши начинают отползать в окопы. И понеслось – выстрел, крик долгий, и ведь даже не добивают, гады. Один минут пять орал.

Вскоре оптимисты кончаются, а мы, остальные, значить, лежим, ждем. Темноты ждем – чего еще. Ну или новой атаки, хотя вряд ли. С казематов напротив так по нас сыпанули, что шансов дойти нету. Начинаю осматривать вражеские позиции – ага. Траншея, как у нас, в бруствере бойницы, там иногда мелькает кто‑то. Но постоянно не маячит – ясно, там только если мы в атаку пойдем, повылазят стрелки. А вот чуть справа – эдакий каземат в скале вырублен… или пристроен, не очень ясно. Узкие плоские щели амбразур, и оттуда щетинятся стволы винтовок. И самое мерзкое, что вроде бы и пушка там есть, коротенькая, картечная. Хочу я рассмотреть поточнее – потому что если пушка там, а она наискось во фланг стоит – то никакая атака у нас тут не выйдет.

Вот только тут случается совсем нехорошее – видно, пытаясь смотреть, шевельнулся я неаккуратно – заметили меня. И тут же выстрел и пуля в камень рядом – щелк! – и в рикошет. Хорошо с торопей промазал, гадюка. Только я даже обрадоваться не успеваю – как от траншеи – бах! – щелк! – еще один Ли Освальд, мать его, нарисовался. Думать‑то тут некогда – и я рывком вскакиваю, да перебежкой метров пять – семь вперед, падаю – тут же залп нестройный! Ну, да – я их пока обманул, тут дело такое же, в общем, как и с автоматчиками. Не успеют прицелиться, как я уже упал. Да еще тут – перезарядиться все же им надо. Ну и под это дело я еще рывок делаю – вот только тут уже не гладко пошло – ушлый кто‑то там есть – только я рванулся – как выстрел и свистнуло совсем рядом, воздухом по щеке чувствую. Подловил, гад, чутка лажанул, а так бы все. Ну и рывок снова, а падая уже успеваю подумать, что вот дальше‑то точно кранты – теперь этот чортов снайпер не облажается.

Ну и наверное, от мыслей таких, я еще до того как упал, так винтовку бросил, и хвать лежащего, кого‑то из наших, и на себя его наваливаю, вроде как щитом загораживаюсь, да так и затихаю. Это уж потом я понял, что мне повезло – там небольшая совсем выемка а, водой за годы что ли промыло или вроде того. Да сверху меня этот бедняга прикрыл, убитый. А может, кстати, и не убитый еще был, раненый. Не знаю. Только, уже через пять минут в нем, наверное, с полсотни пуль было, и с него на меня потекло. Потом звякает что‑то недалеко – и взрыв – гранаты кидать стали. Но тоже бесполезно. Потом все унимаются, только один, особо азартный кто‑то – садит и садит в труп и около – шмякает, щелкает и воет – шипит рикошетами. Размеренно так, обойму за обоймой. Потом, наверное, пришел к нему командир и надавал по шапке – перестал стрелять. Только я так и лежу, не шевелясь – словно чувствую, сколько глаз поверх прицелов на меня смотрят.

Так еще с час проходит. Мокрый я уже весь, от того что натекло с моего спасителя покойного. Мерзко оно течет по телу, прилипает – а и пошевелиться особо никак. Затек весь – понимаю – нет, не протяну до вечера. А ведь, кроме того – еще полчаса – и я не то что побежать – поползти с трудом смогу – онемею весь. Вспомнилось, как лежали еще в первый раз, на поле – нет, там лучше было! Только еще подумал, что, наверное, тут сейчас ни минометы ни пушки наши не помогут, не накроют врага, какие бы они мастера ни были, наши пушкари – а тут больно уж мало расстояния промеж позиций, да и не пристреляно совсем. И тут понеслось – как началась от наших пальба! Только не из ружей – влупили из гранатометов. У штурмовиков в подкреплении несколько человек было с такими, и у драгун – тут, похоже, всех их вместе собрали. Гранатомет здешний штука специфическая – нету тут ограничений и Конвенций всяких – потому пуляется он весьма полновесной гранатой, а на мой вкус сказать, так оперенной миной, и в общем, довольно солидное оружие, если грамотно применять.

А наши штурмовики – ребята грамотные. Шарахнуло спустя секунду по вражьим окопам знатно. Может, и не сильно побило врагов, но испугало точно. И спустя секунд десять – еще залп! Жаль, мне не видать, как оно, не рискую я высунуться все еще. А с третьего залпа грохнуло как‑то меньше, но потом чую запах знакомый, от дымовых, красным фосфором тянет. А там еще залп – осколочными, по звуку судя. Ну, тут уж, думаю, пора решаться… И, с пятого залпа сразу – сбросил своего спасителя с себя, жало сусликом высунул – огляделся. Прежде всего, в поисках винтовки своей – если я без нее вернусь – то проще здесь пулю поймать. Только она‑то вот, рядом лежит, цоп ее сразу. Да только, мне бы бежать надо, тем более вижу уже, как одна фигурка вскочила и рванула к окопам нашим, и выстрелов по ней нету – да только взгляд за другое зацепился. Вот вижу я, что пока я пару перебежек дал – вот уже считай и передо мной этот гадский каземат торчит. Дымовые хорошо положили, хоть они и маленькие эти мины, но дым дают исправно, жаль, недолго наверное. А второе, что примечаю – метрах в трех впереди – валятся убитый штурмовик – огнеметчик. Наглухо, с‑под башки темная лужа натекла, руки раскинул и ногу под себя поджал – на бегу сразу свалили. А рядом с ним, чуть в стороне – валяется его этот баллон. И чего‑то думать я и не думаю, а в два прыжка туда шасть, и упал, баллон за ремень, к нему приделанный, цапнул, и за штурмовика, как за бруствер, улегся. И смотрю я на этот бляцкий каземат, и мысль у меня уже только одна – пока дымовые догорят – успею ли я разобраться, как с этим фламмваффе обращаться? Потому что, очень уже так хорошо понимаю такой, с позволения сказать, нюанс. Раз уж я не побежал к своим, то теперь точно убьют, если не справлюсь

Вблизи эта вундер – вафля оказывается совсем уж непонятной. Сам баллон, здоровенный и тяжелый – внутри плещется жидкость. Как его брать‑то? Ага, смотри‑ка. Вот – вполне понятная пистолетная рукоять, а перед ней еще одна, напоминают такие же у гранатомета, семерки. А здесь – однако, вполне себе солидный, деревянный, пролаченый приклад снизу. Получается, его, как гранатомет – на плечо надо класть? А приклад‑то зачем такой могучий? Хотя… отдача же должна быть. Значит вот так… примеряюсь – а ничего, удобно так лег… Напротив морды на баллоне деревянная обкладка приделана, а прямо впереди – весьма удобные прицельные приспособления. Удивляет только, что слишком низко они смотрят, вряд ли струя так уж по прямой летит. Ладно, что там дальше? Осматриваю спереди рыло этого адского агрегата. Однако… Тут все совсем странно и непонятно. Снизу, прямо над пистолетной рукояткой – массивный цилиндр торчит. Посмотрел – глухой спереди, видно, что вроде как завинчивается крышка, но руками не открутить никак, инструмент нужен специальный. Глянул на лежащего поодаль убитого огнеметчика, потом на дымовуху – нет, не вариант сейчас его обшаривать, да и вряд ли он не подготовил к бою свое оружие – значит, нам эта крышка и не интересна… Итак, что еще тут есть? А ничерта, в общем‑то, больше и нету. Над этим цилиндром смешно изгибаясь чуть вверх, торчит из баллона перфорированная трубка… нет, это кожух, а трубка внутри. Вот оно значит, откуда огонь идти должен. А вверх – чтобы мне не надо было баллон задирать высоко. Однако, непросто из этой штуки куда‑то попасть, мне кажется. Ну, ладно, с этим понятно, дальше‑то что? Как эту дрянь в действие привести? Осматриваю рукоятку – ага, вот внизу торчит рычаг – то ли предохранитель, то ли взвод, как на ракетнице. Спусковая клавиша, тоже ясно. А еще торчит чека – судя по всему, блокирует как раз этот рычаг снизу. И больше – ничего тут нету. По идее – должен же быть какой‑то запальный патрон, или как? И где он, куда его совать? Или он и есть уже в этом цилиндре? Затравлено эдак бросаю взгляд на вражеские позиции – дым вроде как слабеть начинает, все, время выходит. Становится очень страшно и руки вдруг вспотели – неужели все, звиздец? Ой, чего‑то не хочется… Может, рвануть к своим, пока дым? Оглядываюсь на наши позиции – нет, далеко, поздно! И вообще, в конце концов – чего я теряю? Все одно я тут животное, штрафник и смазка для штыков. Такую жизнь и не жалко за Родину отдать. Так что – фиг вам всем, сдохну героем, если что, еще в школе мечтал стать пионером – героем, как Павлик Морозов… или нет, Леня Голиков? – да какая, нахрен, разница теперь… Значит так, еще раз – этот парень явно бежал сюда не в шашки играть и не чай пить. И он не новичок был, не лопух. И знал наверняка, что времени ему будет – секунды. Не его вина. Что не добежал, то война, бывает. Значит что? – Значит, оружие у него в полной готовности, в минимально необходимом безопасном положении. То ест так, чтоб само не бахнуло, но быстро можно было воспользоваться. А как им пользоваться? – А это и дурак поймет – 'выдерни чеку, прицелься, нажми на кнопку'. Наверное. Если не так, я, пожалуй, и понять этого не успею.

Додумываю я это все в какие‑то секунды, все всматриваясь в начинающую слабеть дымовую завесу. И вдруг как‑то понимаю и ощущаю, что, пожалуй, далековато я от каземата нахожусь. Тут метров тридцать пять – сорок. А мне бы вдвое ближе, мне так кажется – вряд ли эта штука далеко плюется. Ох, и стремная же работенка у этих парней! Однако, тут уже мной овладевает какой‑то дурной азарт – уж наверняка, так наверняка – если не выйдет, то точно пристрелят, ну и все. И, взвалив на спину булькающий баллон, я быстро ползу вперед, благо по камню ползти просто. Вот уже остается метров двадцать, по – моему, достаточно. Чуть выдыхаю, стараюсь восстановить дыхание, вдох – выдох, вдох, задержать, выдох, задержать… еще раз… Так, ну, что там у нас?

Дымовые гранаты прогорают почти одновременно – вот эти смешные цилиндрики фырчали и дымили – а вот уже последние клубы дыма оторвались от них и поплыли в сторону, не отрываясь от земли, а из самих гранат только тянутся плотные белые струйки дыма. Еще секунд десять – и все снесет в сторону, развеет – и останется тут у них перед позициями веселая мишень с пиротехническими эффектами. Так, к бою, ребятушки. Поудобнее уложил баллон на плечо, приноровился, прижался щекой к дереву. Ну… Выдернул чеку, теперь что? Рычаг вжимаю в рукоятку… ага, щелчок и спусковая клавиша чуть подается вперед – встал на взвод, отлично! Вдох – выдох, успокоиться, а то чего‑то колбасит, руки подрагивают и в пот бросает. Вот и последние клубы дыма сносит, видно уже щели амбразур. Пора.

Прицеливаюсь в ближайшую амбразуру, вжимаю поплотнее в плечо приклад, ногами раскинутыми чуть ерзаю, упираясь – чорт его поймет, какая отдача будет. И плавно так на спусковую клавишу, ну… Щелчок громкий, капсюль… и все?! Осечка? А запасной патрон…? В этот момент фукнуло что‑то и зашипело. Потом зафырчало, и вверх, сквозь дырчатый кожух выметнуло факел желтого пламени, почти без дыма. И больше ничего! Вот чорт! Это поджиг, а как же струю дать?!

От траншей и из каземата раздается крик, я бы даже сказал, вопль. Грохают выстрелы, где‑то рядом щелкает, сверху с визгом пролетает пуля. Вспоминаю обваренного огнеметчика – нет, мне тут не светит, на мне такого плаща нет, меня сразу зажарит. Сжимаю зубы, решив, что уж и хрен с ним, вот только почему эта тварь не работает?! Хоть бы напоследок, что ли, отжечь тут… Пытаюсь удержать прыгающую мушку на амбразуре – меня, оказывается, уже трясет всего. Снова где‑то выстрел, и совсем рядом летит крошками камень. Сморщившись, едва только чтобы совсем не зажмурясь, и начав тихонько подвывать на одной ноте, все еще пытаюсь держать на прицеле, уже даже думая про себя – ну, давай уже, только чтобы лучше в башку, чтобы сразу…

Внезапно раздается звук, словно откупорили шампанское, что‑то вылетает вперед и вверх, и вдруг баллон ощутимо толкается в плечо, а из дырчатого кожуха вырывается, как‑то завораживающе разматываясь, черно – оранжевая струя. Спустя мгновение я чувствую, как нарастающая отдача начинает задирать оружие вверх, и раздается какой‑то натурально животный, не то рев, не то вой, от вылетающей струи. Мать его так, уже забыв все, пытаюсь удержать этот антипод огнетушителя, стараясь, словно краскопультом, 'покрасить' уже невидимые мне в черно – оранжевом занавесе амбразуры. Кое‑как, вверх – вниз, сдвигаясь – секунда, две, три… Ф – ф-фффватит? Отпускаю спуск и… И ничего. Чорт, чорт, чорт! Этот сволочной аппарат, похоже, рассчитан на один выстрел, зато долгий! Спохватившись, продолжаю жечь каземат, и не понимаю, кажется мне, или на самом деле слышу сквозь рев струи человеческий вой? Или это сама струя меняет тональность, скоро все, закончится? Мелькнула мысль попробовать перенести на траншею, но решил не рисковать, вывернется еще отдачей, давит‑то сильно, словно и впрямь мощным огнегасом работаешь. Вывернется, и меня самого же обольет. Вдруг в каземате что‑то грохнуло, и еще чередой так, так я и забыл об всяких мыслях, давай туда подбавлять. А тут уже и сам этот керогаз вдруг зафырчал, как автомат с газировкой, затрепыхался, толкаясь, а вместо струи полетели какие‑то плевки и всполохи – точь – точь растапливаемая паяльная лампа. Потом и вовсе засипел и утих, секунды через три и факел над стволом погас. Ну, вот и все. Дело сделано.

Отбрасываю я с плеча раскаленный баллон – если бы не деревянная накладка – сжег бы себе я щеку, и устало приподнимаю башку – ощущение – словно вагон на скорость разгружал. Пот именно что льется, правда не трясет уже совсем. Осматриваюсь слегка вокруг. Прямо передо мной – каземат, с него дым валит, жирный, черный, внутри огонь, и много где местами и снаружи догорает с копотью. И не казалось мне – кричит там кто‑то, только уже все тише. Еще раз вдруг грохнуло, вроде даже вспышку видать и что‑то в воздухе пролетело, из амбразуры что ли, выметнуло из всех щелей вместо черного – белый дым, а потом опять черным повалило. Вот так, хлопцы. Переваливаюсь я чуть на бок, устало перевожу я взгляд на убитого огнеметчика, и вслух уже говорю:

– Вот так, паря. Все‑таки мы их сделали… – и на траншею смотрю, а мысль вертится, что вот огнеметчиков в плен не берут точно, да и какой тут плен, а я как даже не мишень, а не сказать что. Да только наплевать уже, сил нету совсем.

Только я тут понимаю, чего‑то не так вокруг. И вообще, я жег каземат секунд десять, наверное – неужели не смогли меня подстрелить? И соображаю – а ведь стрельба вокруг идет. Только не в меня, а вообще. Наши кроют по ихним. Оглядываюсь – ба, вот уж не ждал. Все пространство ожило – повскакивали, кто лежал живые, с траншей еще лезут, причем не только наши черные и панцирники, но и драгуны, орут, вперед бегут, стреляют. Ай, молодца! Может, и уцелею, не до меня станет? Вот только сил ну совсем нет. Просто переворачиваюсь и опускаюсь ничком на землю, прямо мордой в пыль, на холодный камень. Все, бензин кончился, батарейки сдохли. Не троньте меня, дайте полежать.

Хрена там. Тронули. Я и поплыть не успел – топот сапог рядом, хватает кто‑то меня за плечо, переворачивает. Драгун, дышит в харю мне чесночищем, поганец:

– Эй!.. Жив!

–..Жив – поняв, что покой нам только снится, встряхиваюсь, и тянусь за винтовкой. Да и, странное дело – секунды всего – а усталость эта внезапная, вроде как и прошла. Отираю пот с пылью с морды, еще раз башкой встряхиваюсь – не, нормально уже…

– А этот? – оборачиваюсь, а там штурмовик стоит над убитым огнеметчиком, за плечо его взял.

– Этот – все. Убит. Сразу, наповал.

– А… А жег кто? Он?

– Я. Как он тебе жечь будет, железяка? У него ж башка прострелена.

–

Драгун толкает меня в плечо, и тут я соображаю – это ж их лейтенант, как его, суку, Фаренг, что ли. Ай, да и плевать – куда меня еще дальше отправят‑то? Но штурмовик только фыркает, и вдруг махнув револьвером, бежит вперед. Драгун срывается за ним, мимо пробегают еще двое драгун и штурмовик – они сзади стояли, я их и не заметил. А я так и остаюсь, как дурак, сидеть в пыли, между мертвым огнеметчиком, и все еще пышущим жаром использованным баллоном.

* * *

Сидел я так, секунд десять, наверное. Пока уже не осознал глупость своего состояния. Да и, вообще‑то – как бы опять этот дуболом, Кане, не прицепился, что мол, я отсиживаюсь. Мне проблем не надо. Встал, отряхнулся даже зачем‑то, винтовку подхватил, ремень на руку намотал, чтоб не потерять. Револьвер в кармане нащупал, гранаты проверил – и вперед. Добежал до траншеи, у входа в каземат, спрыгнул, и тут же отскочил – жаром оттуда тянет. И запашок. Прежде всего – забытый запах горелых нефтепродуктов – аж плакать захотелось, ностальгия не к месту накатила. Ну и горелым мясом, как без этого. Да уж. Один вон обгорелый у выхода лежит. Ну к черту, не пойду туда смотреть. Да и незачем, поди. Побежал, петляя по ходу, вперед – там где‑то стрельба еще идет. На ходу все примеривался – снять штык, да ружье за спину, и револьвер все же вытащить? Нет, не стоит – в траншеях с ружьем все же лучше. И штык длинный пригодиться может. Словно в подтверждение вываливается на меня из‑за ближайшего поворота спиной кто‑то, в сером мундире. Валашец. В руке револьвер еще аж дымится, морда в кровище. Чуть сам на штык мне не сел. Ну, тут я уж вперёд, а он поворачивается, глаза аж квадратные, я ему штык к груди, и думаю – колоть, чи не? Или стрельнуть сразу? Вот чего‑то боязно так как‑то, вот выскочи он на меня сразу мордой – так кольнул бы не думая а так… Тут это поц револьвер чуть повел, ну я его штыком в грудь и кольнул, но чуть. Нажал только самую малость, не успел, чуть острие вошло – как он заверещит! И стрелялку моментально выронил, руки поднял. Вот те фокус, что делать? А мне и не видать, что там за поворотом, может, там еще кто? Судорожно в карман лезу за пистолетом, левой его продолжаю штыком подпирать, а это чудище верещит:

– Сдаюсь! Сдаюсь! Не убивайте! – мать твою, полковую шлюху, на кой чорт ты мне сдался?..

Выдернул револьвер, и решил, что без оружия он мне не опасен, отдал взад винтовку, со штыка его отпустил, и, наготове пистоль держа, высунулся, к стенке дятла этого прижимая. А там наши, ну, драгуны, бегут, трое, морды злющие, один уже ружье поднял. Орать пришлось:

– Стаять, казлы! Не смей стрелять, этот в плен сдался!

Ну, боялся я, что шмальнет, сдуру‑то. Нет, обошлось. Подбежали, смотрю – один унтер. Тут же я ему – по стойке чуть малость встал, козырнул – и сдал трофея. Тот только номер мой спросил, да и дальше отправил. Ну, а мое дело какое, мое дело глупое, стреляй – беги. Трофеи собирать не выйдет – тут же пришьют уклонение от боя и мародерство, как ни крути. Сунул револьвер в карман, да и дальше рванул…

К вечеру мы уже контролировали бОльшую часть укреплений на хребте. Потери были страшные, с обеих сторон, как мне кажется. Пришлось немало пострелять и покидать гранаты, я даже беспокоиться и экономить начал, но уж лучше так, чем в рукопашную. Нас тоже засыпали пулями и гранатами, мне осколок впился в левую руку, матерясь выдернул зубами, но это мелочи, в основном везло. Оставалась последняя 'ниточка' на гребне – дальше только какие‑то укрепления вниз по валашксому склону. На соседней стороне дороги вроде уже закончили, там каким‑то чортом рванул арсенал, или что‑то вроде того – жахнуло по – взрослому, аж дрожь прошла – и гриб поднялся внушительный. А мы тут завязли, защитники этой последней линии, видно уже поняв, что им крышка, отбивались на всю зарплату, не жалея боекомплекта. Но это их и подвело, наверное, вскоре огонь стал слабеть, гранаты летели все реже, не для заградительного действия, а по делу, цельно. А дальше им пришел каюк – заухали с дороги наши минометы, и вскоре, пристрелявшись, самоварники устроили на вражеской позиции натуральные содом, и, возможно, с гоморрою. Как они это со своими каракатицами смогли сделать, не знаю, но взрывы шли один за другим, словно с василька лупили. И с последним залпом, дымовыми, нас подняли в атаку.

Я выкарабкался вместе со всеми, и рванул вперед, вдоль невысокого уступчика. До траншеи оставалось метров пятнадцать, когда что‑то грохнуло за спиной, и земля как‑то смешно закрутилась, потом по ушам ударила какая‑то невыносимо громкая свистящая и звенящая тишина, и все выключилось.

* * *

Не везет – или, наоборот, везет – это как посмотреть. Как мне давно, еще в той жизни сказала однажды моя адвокат – 'Если человек фартовый – то это навсегда. Главное – это понять – в чем фарт'.

Контузило, уже выходит, в третий раз. И в третий раз – без серьезных повреждений шкуры и нутра. Да и вообще, контузия не сильная. Как мне потом, уже в санчасти рассказали, это таки была пушка. Та самая, картечница, фланкирующего огня. Они во всех укреплениях тут есть. Ну и вот в этом, тоже. Мне, выходит, опять повезло – я первый пробежал, и на меня стрелок гашетку и дернул. Те, кто за мной шел, выходит, словили картечи – а мне все ерунда, только что оглушило, да по склону дульными газами бросило. Ерунда, так и сказать. Но из строя временно выбыл – даже сейчас, как пришел в себя – тошнит, голова кружится, и звуки то пропадают, то исчезают, то снова не слышно ничего, то громко, как в колодец. Лучше всего – слушать рассказы, отвернувшись и тряпкой уши прикрыв. Слышно не все, но так комфортней.

А рассказывал длинный, перемотанный бинтами, драгун. Как взяли и эту линию, после того, как злющие за потерю товарищей огнеметчики в пять секунд изжарили ДОТ с пушкой, как пошли дальше, и рогатки с проволокой разметали огнем артиллерии. Как зачищали погреба и потерны – драгунский ротмистр, потеряв половину людей, приказал пленных не брать вообще, и боезапаса не жалеть. В общем – виктория, в полном виде, как оно есть. Взяли мы таки погребок. Кровью умылися, но взяли. Перевал, сука, наш.

И говорят, пришло подкрепление, и на днях начнется натуральный прорыв. Пришло, правда, мало – 'полубатальон' пехоты, причем из новых, номерных баронских полков, как бросил случайно услышавший разговоры проходивший мимо драгунский лейтенант – еще и из ополченцев, то есть, совсем лайно. И даже приданная им батарея двадцатифунтовых полковых гаубиц не впечатляла. Взвод конных егерей для разведки и подавно. Но, все сходились – что это только начало, и основная армия барона на подходе – и уж теперь‑то мы ломанем, 'как кабан в камыши', по выражению одного писателя из прошлой жизни, напрямки, нанося удар в 'мягкое подвздошье Валаша'. Мне так кажется – это вряд ли, укрепления свою функцию, пожалуй, выполнили, пусть и не вполне – удержали нас, время выиграли. Хотя, наверное, рассчитывали тут все же на большее. Как ни крути – прорвали мы их образцово – показательно – любой Жуков бы позавидовал. Не считаясь с потерями, за считанные дни. Удар, натиск, стремительность – и вот, укрепления наши. Наше все – и почти целая батарея минометов, и несколько орудий, и погреба – и даже вот этот – беленый внутри, теплый каземат – санчасть.

Вместе с доктором и санитарами, надо заметить. Они так и ходят в валашской форме. Только эмблемы посрезали княжеские с них – а вот знаки различия оставили. И обращаются к лекарю все 'господин батальон – лекарь' – чин у него, как у доктора Берга. Тут к врачам отношение особое – не трогают их. На мое удивление, усатый артиллерист, у которого недавно вытащили осколок из пуза, после традиционного вопроса 'Ты с Севера, что ли?' – объяснил, что врачей издавна трогать нельзя. Врач – вне войны. Правда, и лечит он всех подряд. А препятствовать сему – грех. Причем, так выходит, понятие это не леригиозое, а нравственное – ну, в плане того, что командира, например, за этот грех, солдаты и прирезать могут ночью. Еще помянул каких‑то Милосердных, но углубляться не стал. В общем, суть проста – врачей тут ценят, и потому санчасть нетронута и персонал цел и невредим – и нас вполне искренне лечит. За что им и спасибо, собственно.

Хотя, по правде‑то сказать, мне и обихода никакого не надо, ран серьезных нет, чисто санаторий – отлежаться, да в себя прийти. А то штормит, как встанешь, в глазах плывет – ну, какой с меня вояка? Костылю помогать, кашу варить – так и то, поди, крупу мимо котла просыплю. В общем, лежать, да в себя приходить – благо, по себе знаю – сути, от силы двое – и буду нормально опять ходить, и слух вернется. А пока – даже в уборную под присмотром санитара по стеночке добираюсь.

Ну, вот, в общем – лежим мы, слушаем друг друга, известку на сводах, в скудном свете из окошек – вентиляции изучаем. И вдруг началось. Забегали все, санитары – наши и валашские, давай таскать – разносить раненых, и ходячие давай перетасовываться. Я, значит, подсобрался – не к добру, думаю – не иначе враг обратно подступил. Даже моя длинная винтовка была бы в пору, да нету. Револьвер, хорошо хоть, в кармане – раз я всего лишь контуженный, так и не раздевали толком. А насчет спереть чего у своего – у барона строго – враз пришьют мародерство и шлепнут. Потому – все при мне. Сумку с гранатами, правда, сняли – в санчасти не положено, конечно. А вот личные вещи – это личные. Надо будет учесть, гранатку в сухарной сумке принычить – на всякий случай. Пусть будет. Ну, в общем, все равно, занервничал я, пистолет в кармане комбеза нащупал, да и прикидывать стал, как тут лучше действовать – по – любому, придется из этого лазарета выбираться, не положено тут в медучреждениях боевые действия производить. А пока что мне, по правде‑то говоря, и из каземата этого, не упав, выбраться та еще задачка.