Текст книги "Ландскнехт. Часть вторая (CИ)"

Автор книги: Алексей Штейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Каша наваристая, с мясом, солдатик, сейчас наедитесь досыта, бедолаги! – то ли вспомнил, то ли просто так, по доброте – а приятно.

* * *

Окончательно в себя начинаю приходить спустя еще минут… несколько. Постепенно как‑то возвращается все… Звук, вкус, запах. Боль. Надо же, колено отбил крепко, и рука саднит, содранная. Посмотрел на руку – нате, экая же длинная и мерзкая с виду даже царапина на ложе винтовки – как паскудно и некрасиво вспорота добротно пролаченная поверхность. Обидно отчего‑то стало, хоть и казенная, а все равно, стою, значить, ковыряю эту царапину, и, кажется, даже ругаюсь под нос нехорошими совсем словами.

– Это штыком тебя так. Молодец, отбил, ловкай ты, паря… – Это, значит, подошел какой‑то пожилой дядька, кажется, из пехотных кто‑то: – Не годятся, конечно, наши ружья по этим подвалам лазить, да зато вот когда на штыках резаться – то лишние пять вершков как раз хороши.

– Не помню, хоть убей – как‑то ошарашено мямлю – Вот гранатой как кидались – помню, стрелял – помню, а на штыках – нет…

– Да ты, шельмец, и вообще, как я посмотрю, больно уж чистенький – Опачки, вот и начальство нагрянуло. Обернулся, принимая уставную стойку и исполнительно – выпученный вид. Так и есть, Кане и этот, как его бишь… Фаренг. Смотри ты, вырядился, в кирасе и шлеме… Неужто тоже со всеми перся штурмовать? Ну – ну… А капитан, тем временем, уже начинает злиться, есть у него это, то ли на меня так, то ли со всеми – заводится с самовзвода – Ты, стервец, поди, отсиживался где, а?! Струсил, поди? А ну, кто его, паскудника, в бою видел?! Отвечать!

Мне, честно‑то говоря, немного не по себе становится – я ж сам не припомню, где я был и чего и как делал. Но вдруг раздается несколько голосов:

– Вашбродь, он с нами сначала был, стрелял хорошо, никому ихним высунуться не давал…

– Господин капитан, сей штрафник действительно в бою участвовал, за все время не скажу, но на начале боя со мной шел, потом в казематах потерялись уже…

– Точно так, вашбродь, когда эти в штыки полезли, мы как раз патроны все кончили, так он первого прикладом сшиб, чуть мне глаз штыком не вымахнул… а Бролт того уже внизу в пузо дорезал… а другой уж ихний, тот Бролта в грудь насквозь, сразу… А этот да, не прятался, вашбродь

Вот ведь. И впрямь, как напомнили – ну точно же, этот говнюк с оскаленной мордой, что пытался тыкать в нас штыком, в какой‑то галерее, освещенной тускло, лампами навроде шахтерских. Может, и повезло мне, что сдуру, отбив штык, не стал колоть, а поверх ствола его двойным в башку прикладом угостил? А то застрял бы штык, и кончил бы я как этот самый Бролт. А так – точно же – мы потом еще вдвоем с кем‑то лупили прикладами по спине сцепившегося с нашим валашца, ага. Нет, ну к чорту, надо в такие переделки лезть – штык отмыкать, да в руку, и пистолет наготове. Это тебе не в поле – лесу, или окопах резаться, тут надо посерьезнее. Чую, еще предстоит же нам, и похоже, не раз. Однако, пока я это вспоминаю, Кане смягчается.

– Хм. Ну, ладно. Все равно стервец и мошенник, ясное же дело. Но, раз так, то молодцы. Так, воины… – однако, новенькое что‑то – с чего это мы вдруг не желудки, не скотины и не отбросы? А капитан продолжает: – На сегодня, пожалуй, все. Выставить посты и отдыхать! Мы свое сделали… не так ли, лейтенант? И даже больше. Надеюсь, валашцы не полезут еще раз в атаку, впрочем, наши артиллеристы готовы поддержать нас огнем, и бомбометы уже подтянулись в котловину. Так что, братцы – ОТДЫХ!

Ну, сказать, что услышав от Кане в свой адрес 'братцы', мы немного обалдели – это не сказать ничего. Стыдно, конечно, но 'Ура' я орал вместе со всеми, и вполне искренне. Впрочем, чего стыдного‑то. В конце концов, мы действительно – все правильно сделали. Да и стресс снять, просто поорать. В бою‑то, орут только раненные, и, надо заметить, страшно так орут. А остальные все больше рычат, да вскрикивают иногда, а чтоб орать, так ведь некогда.

Ну, поорали знатно, да тут же по казематам – он, значит, решил, что это мы опять в атаку пошли – и сыпанул шрапнели жиденько да с ружей. Да только бестолку.

А потом… сказка же просто. Сначала радость – разрешили обмыться, да еще и теплой водою – пусть и понемногу совсем, но, смочив сменную портянку чистую, обтереться хватило (засаднило повсюду – оказывается, поободрался – пообцарапался сильно), потом второй портянкой и вытерся – всего ничего, а почти как ванну принял. Посмотрев на прочих – тоже вылез в ров, оказавшийся теперь в тылу укрепления, в неуставном виде – полуголым, обвязавшись рукавами полуодетого комбеза по поясу, в сапогах на босу ногу, которые, впрочем, все тут же и поскидали. Тут уже вовсю хозяйничал Костыль – накладывал всем в миски нечто похожее на макароны по – флотски, только вместо трубочек макароны имели вид пластинок – ромбиков, эдакая разновидность лапши, получается. Получил и я свою порцию, дед еще и подмигнул:

– Ну, попробуй – как оно – тоже – 'Нормально'? Али, может – 'Жрать можно'? – и морда ехидная – преехидная. Запомнил, все таки, старый пень. Ну, да, я в ответ скалюсь искренне

– У вас, дедушка Костыль, поди и из топора если каша будет – и то съедят, да добавки попросят! – и отхожу я уже под веселый солдатский гогот, причем едва ли не громче всех ржет сам Костыль.

Присаживаюсь к своему взводу – смотри‑ка – расстелены плащ – палатки, а на них – баклага и – вот ведь, гора нарезанного свежайшего хлеба. И ведь, когда беру его, понимаю – он же, сцуко – теплый! Стало быть, и полевая хлебопечка у нас есть. Серьезно у барона подходят к делу, нечего сказать. А в баклагах – винище, тут же все разливают по кружкам. За плащ – палаткой вроде как обычно мы присаживались в восьмером, и похоже, что хлеба, что вина – на восьмерых. Но сейчас ни одной полной плащ – палатки не найти. У нас пятеро, где‑то шестеро, а где и трое. И все как‑то притихли, сидим, озираемся – вроде как порядок такой, что лишнее на всех разделить вполне можно, да только радости немного от этого. Кружки‑то все налили, да так и замерли. Я вдруг взглядом встретился с Боровом – смотри, жив – цел, хотя плечо перевязано и фингал на полморды наливается.

– Ну, что, братцы – вышел Костыль, да все на него взгляд и перевели – Вы, солдатушки, не грустите так уж об тех, кому сегодня бой был последним. Их уж не воротишь, а вы грустью только победу омрачите, и их ведь победу тоже – коли они с вами вместе были. Так что, братцы – а ну‑ка, поднимем кружки, за павших! Слава героям!

– Героем слава! – Разом откликаемся, да кружку в пасть – кто и залпом, кто глоток. Думал, как обычно, кислятина – ан нет, крепленое, недурственный такой портвейн… Отставил остатки, ну и понеслась – звяк по рву стоит, словно тут взвод фехтовальщиков упражняется – умеет же Костыль готовить, чего говорить!

Однако, этот старпер не только по части готовить жрать, он, как выяснилось, и в ином мастак. Хрючим мы, значит, свои порции, а он расхаживает, да прям как по учебнику, во время, значит, поглощения пищи, чтоб на положительные эмоции накладывалось, шпарит нам политинформацию, про военно – политическую обстановку, опять про волосатые щупальца и душителя свобод.

– …Вы, братцы, понимайте. Отчего у нас беды многие? Отчего налоги большие, пошлины сплошь – пока от Альмары до Вурца или, скажем Северной Марки довезешь воз сена – так половину в пошлины отдашь? А войны от чего, а? Вот чего в Северной войне делили? Чего там, разное чего разве, коли с одной стороны деревня под лесом, да с другой стороны того же леса – такая же деревня убогая? А? А то ж, братцы – многие беды от того что правители разные, законы у всякого свои, каждый себе тянет, а от того все ж вокруг только беднее – и кто продать, и кто купить желает… А уж налоги, кто как хочет ставит – вот и бегут людишки от одного к другому. А разве то хорошо? Ведь и коли сбежит кто – то все бросит, на новом месте все сызнова, с собой‑то не много увезешь. А коли не смог? А неурожай если? И что – в нищие подавайся, только нищету и множить, пошел за лучшей долей, да нашел худшую. А коли и устроится – то что ж – в одном месте много людей собирается, оттого что только налоги там малые – а земля‑то стольких не кормит! Тесно стает там, а оттого людишки начинают не от земли брать, а у друг – друга кусок рвать… Плохо все это, братцы! Нету этой беде решенья… разве только все земли соединить! Как встарь, говорят, было. Вот, братцы, с Валаша все и начнется. Никому не тайна, что богомерзкий тиран, князь Орбель Второй – самый главный враг сего объединения! Только он, погрязнув в своих черных замыслах, не дает создать всем миролюбивым государствам прочный и справедливый союз, и нести мир и процветание всем прочим, заставив всех правителей соблюдать общий закон. Только Валаш, наш главный, грозный и коварный враг, стоит на пути к общему счастью народов! И к вашему счастью тоже, братцы! Эх, и заживем же мы… кто доживет до победы, в новом мире! И закон станет для всех земель один, торговать станет проще, а значит богатеть станет простой житель! Земли в Валаше бесхозной много, отродье демонов Орбель – землю не берег, бежали от него люди, земли в запустение приходили. Земли много, работать на ней надо – разве плохо солдату после войны отдохнуть на мирном труде? Да еще ведь и денег нам барон заплатит! А уж славы и почета – точно будет! Кто иной – тот ведь сможет, поди, и в чины выбиться! Это в мир не так просто с солдата подняться куда, а по войне‑то всяко бывает! Ну да, правда – и в сыру землю лечь можно. И тут ведь что, братцы? Тут ведь многое – от каждого зависит! Бей сильнее, коли быстрее, стреляй метче – чтоб враг в землю лег, а ты нет! Бей врага – победа будет!

Так, под патриотическую накачку Костыля, мы и отобедали, да потом еще и, как у нас, помниться, говорили – 'адмиральский час' отхрапели на солнышке. Да так, что нам потом сказали, что мы и атаку вражью проспали – правда что, окончилась та атака не начавшись, наши шрапнели чуть выступившее воинство загнали обратно сразу, капитан и будить никого не погнал.

После, правда, отдыхать не пришлось – таскали убитых на плащ – палатках, рыли в котловине подле новых артпозиций яму, да всех туда и стаскивали. Без разбору, надо сказать, свои, чужие – всех рядками уложили, лица прикрыли кусками каких‑то тряпок, да после непродолжительной отходной службы и прикопали. Постояли все, строем, шапки скинув, да и ушли, оставив пару саперов ставить памятный знак. Вот эдак вот, просто и без изысков. Много набралось народу‑то, всех с начала боев стащили – и выходит, грубо, под пару сотен наколотили с обех сторон. А уж вроде – бы, казалось то – всего ничего бьемся, и народу – тьфу, и война себе так – ни артиллерии серьезной, ни тебе пулеметов – автоматов. А поди ж ты. Что‑то дальше будет?

* * *

Вечером, после ужина, куда как скромнее, чем обед, но добротного, да и проголодались не очень, я уже готовюсь к караулу – стоять выходило через час, все равно только заснуть и успею, так лучше уж пока чем другим заняться, и подсаживается вдруг рядом ко мне Костыль. И эдак, как психиатр какой в кино, пальчиком меня так в руку – тык.

– А скажи‑ка мне, солдатик, чегой‑то за присказка у тебя такая? Про кашу из топора? Не слыхал я ее ранее, а уж много шуток солдатских слышал…

– Неужто вы обидемшись, уважаемый дедушка Костыль? Я ж не со зла, не подумайте уж…

– Что ты, солдатик – аж руками замахал дед – Что ты! Наоборот, больно уж понравилась, вот интересно стало, откель такой сказ. Ты ж, говорят, с северных? Это у вас там такое?

– Так это ж сказка старая. Неужто не знаете, дедушко Костыль? Нет? Рассказать? Хм, ну, чего ж, мне не жалко, вот, слушайте…

Следующий день встретил нас дождем. Сначала мелкая морось пошла, потом усилился и к обеду лил вполне себе – не как из ведра, но промокнуть можно насквозь за минуту. Командиры ходили мрачные, потому на глаза им старались не попадаться. Но нет худа без добра – сержанты организовали сбор дождевой воды, и вскоре топили печь, устроив всем капитальную помывку и постирушку – атаковать нам сегодня все равно не надо было, а врага, коли и взбредет ему такая дурость лезть на штурм – мы и в таком виде вполне встретим, резонно заявил Варс. Да и артиллерия настороже. Правда, пушкарям приходится куда как хуже – их орудия и минометы стоят в котловине, в полуверсте от нашего укрепления. Они, конечно, уже растянули там тенты и поставили шатры – но все равно, условия совсем не те. Сдуру я сунулся с предложением отнести им горячего пожрать – кухня в укреплении пристойная вполне. Ну, и тут же конечно был к этому делу привлечен. И еще нескольких выдернули. Тащиться версту под дождем, по мерзкому мокрому каменистому склону вниз, а потом вверх, да с тяжелеными деревянными термосами на спине – совсем не сахар. У арты, правда, встретили нас радушно – у них там, в целом уютненько так, хотя и сыровато. Обратно пришли – а там уж кипит бурная деятельность – сержанты с одобрения начальства, нашего и пушкарей – решили устроить и им банно – прачечный день – и конечно, привлекли всех наших. Ибо бездельничающий солдат – потенциальный нарушитель Устава. Впряглись и мы, я все думал – после таких моих 'инициатив', с чего все и пошло – как бы мне не упасть на свой же штык в следующей атаке, раз пять подряд. Так ведь хорошо отдыхали парни. Однако ж – в массе народ одобрял, заявляя примерно о том, что мол, помытые и постиранные пушкари будут стрелять точнее и с пониманием. Налаживается, похоже, у нас некоторое боевое и повседневное взаимодействие. Ну, оно и понятно – вместе одно дело делаем.

А вечером эта мысль получила неожиданное подтверждение. За час до ужина, когда дождь уже кончился и стояла эдакая прохладная свежесть, все закрутилось. К штурмовикам, занимавшим у нас угловой каземат, пришло подкрепление, нам было приказано готовиться к новому штурму. В укрепление пригнали драгун, они заняли тыловые казематы – сразу стало тесно и шумно. Прикатили и две пушечки – те, что у драгун были, маленькие, наверху укрепления стали возиться саперы, оборудуя позицию для пулемета, подтянулись минометчики со своими каракатицами, кто‑то шепнул, что и тяжелые пушки подтаскивают ближе.

Потом Варс проорал, чтобы мы готовились к ночной атаке, и 'выступим ближе к утру!'. Ужин задержали почти на час, и был он не особо вкусным – мы, оборзев, даже повозмущались, но притащившие бачки дневальные поведали, что на кухне просто ад с демонами, ибо жрать готовят на всех и кто хочет огрести половником – может отправиться туда лично. После ужина нас почему‑то оставили в покое, только приперся какой‑то интеллигентный лейтенант, судя по всему из инженерных войск – вежливо сгоняя нас, ходил и обмерял каземат, что то записывал в олдскульно выглядевшую тетрадку в твердом, обтянутом кожей переплете. Обнаглев, я выпросил у него торчавшую из полевой сумки газету. Чуть смутившись, лейтенант протянул мне газетки, и до отбоя я устроился под лампой на стене, в надежде получить хоть какую‑то информацию. Увы. Понятно, чего интеллигент так засмущался. Газетка, всего‑то из одного листа сложенного вдвое, с говорящим названием 'Слава и любовь' – была путеводителем по злачным местам здешней столицы. Кабаки, шалманы – рестораны, поприличнее и не очень, с описанием предоставляемого и намеками на не афишируемое, адреса прочих заведений без пояснений, бордели и объявления, так сказать, индивидуальные. При том не только от девок, но и от рестораторов, от сдающих жилье, торгующих всяким и прочее и прочее. Просмотрел, да и бросил – вот уж чего – чего, а это мне совсем не интересно. Всего‑то полезного было, что пара статеек на первой странице – там, в основном, общегородские новости, по большей части прославляющие администрацию и порицающие отдельные недостатки. Да еще маловразумительная, по крайней мере – для меня, статья о болезни младшего рисского князя, в которой автор методом практически неприкрытого жополизания намекал, что старший князь – куда как лучше и выгоднее. Еще два листика – один другого краше. 'Старая Казарма' – юмористический 'боевой листок'. Узбекские сержанты и то искуснее шутят. А картинки – идеологически верные, карикатуры, как и положено – могучие солдаты Союза, Барона и Рисса – топчут мерзкую рептилоидную тварь, олицетворяющую Валаш. Другой листок, 'Распускающийся цветок', и того чище – натурально, сборник коротеньких эротических рассказов, при том весьма откровенных и подробных, да еще и с картинками, пусть и не совсем уж похабными, но вполне себе на легкую эротику тянут. В общем, не то чтиво мне досталось. Правда, товарищам 'Казарма' и 'Цветок' пришлись по вкусу, пришлось им вслух читать всю эту похабень. Вот ведь гадость‑то. Эх, лейтенант…. А ведь с виду интеллигент, еще очки одел…

Как ни странно, Варс вскоре скомандовал отбой, как будто ничего и не готовится на ночь. Улеглись кое‑как, вскоре же вставать, но Варс зарычал, чтобы отдыхали, как положено. Тем более что караулов не назначено – драгуны теперь заступают. Завалились спать, уже нормально, но вскоре кто‑то из так и не заснувших всех разбудил – стрельба, крики, минометы и пушки забухали. Без команды стали готовиться, но влетел злющий Варс, и матерно велел спать, и без приказа не просыпаться. Потом, чуть остыв, объявил, что атака будет завтра, то, что вечером объявили – так специально, один из новеньких штрафников сбежал к валашцам. А ему особо и не препятствовали. Потому сегодня минометчики и драгуны будут валашцев пугать, и спать враг не будет. А вот мы – обязаны отоспаться, ибо завтра пойдем резать этих сонных котят. И так хищно улыбнулся, что мы ему сразу поверили, усвоили и отбились, даже не обсуждая особо услышанное.

* * *

Солнышко уже перевалило за полдень, припекать начинает, а мы все мнемся у этого чортова изгиба дороги. Первый рывок удался на славу – то ли и впрямь там все сонные были (а почему бы им там не быть такими?), то ли просто повезло – но дошли под прикрытием дыма без потерь, артиллерия вражеская открыла огонь поздно, и клала далеко за спину нам, туда, где мы были несколько минут назад. В общем, первые укрепления мы взяли наскоком. А дальше начался ад. Этот гребень, в котором и проходил перевал, был больше всего похож на пресловутый сыр – он был прорезан тоннелями, галереями и шахтами, с множеством выходивших наружу позиций, бойниц, амбразур. И наступать нам пришлось внизу, по прорезавшей зигзагами этот хребет дороге. Каждый зигзаг простреливался продольно одним, а то и несколькими орудиями, и поперечно прикрывался множеством огневых точек. Пулеметов тут больше не было – дистанция не та, по нам в упор били картечью такие же коротенькие пушки, что мы уже встречали в захваченном укреплении. Почему пришлось идти по дороге? А это наше дело – отвлекать. Штурмовики сначала пошли чуть выше нас, по склонам, пытаясь затыкать огневые точки – но перекрестный огонь быстро согнал их, хорошо хоть без потерь почти. А драгуны штурмовали укрепления в лоб, пытаясь, пока мы отвлекали на себя часть гарнизона, взобраться на вершины. Похоже, там у них не очень удачно идет дело – отвесные стены, взрывы – наверное, фугасов во рву, минометный обстрел, картечные пушки, гранаты. Уже через полчаса стало ясно – теперь они отвлекают и прикрывают, а идем вперед мы. И вот уже третий поворот дороги, мы почти пробились к географической, так сказать, точке перевала. Оба легких орудия разбиты, из их расчетов хорошо, если половина уцелела. У нас потерь гораздо меньше. Это и не мудрено – эти парни, плюя на все, гасили прямой наводкой, гранатами в амбразуры все огневые точки. Если бы не ювелирная работа минометчиков, бросавших ослеплявшие укрепления дымы, артиллеристы не продержались бы и пары залпов. А так, они, постоянно теряя людей, все же довели нас сюда. Сначала нам помогла дальнобойная пушка, из‑за спин погасив фронтальные амбразуры – как в тире. Все же в Союзе артиллеристы обучены на отлично, ничего не скажешь. А дальше все легло на эти смешные пушечки. Первую так расчехвостили картечью, что непонятно – как остатки расчета успели убежать и уцелеть. Потом, уже по оставленному орудию долго и смачно какой‑то фраер пулялся осколочными, и таки добил. А вторую пушку только что подбросило в воздух близким падением мины, убив на месте двоих из расчета. Грохнулась на бок, колесо в сторону, щит лохмотьями, отстрелялись.

И вот топчемся мы на месте, не зная, что делать. А из погашенных амбразур – лупит по нам всякая сволочь из ружей. Одно счастье – пушки там замолчали насовсем. Но стрелков не выведешь так просто. И толку, что дорога в эдаком углублении, метра в два стенки – от ближней стороны спрятаться можно – а с другой ты как на расстреле у стены. Хорошо хоть продольно не так много амбразур бьют – тут вообще негде прятаться. Так и сидим, а нас расстреливают, пули щелкают по камням, то кто‑то свалится мешком, то заорет. Команды нету, и тут значит, такая злость меня берет – как рядом со мной кто‑то свалился, что думаю – убьют, а я даже еще ни разу не стрельнул. Ну и давай, в нарушение всякого порядка, лупить в россыпь по замеченным амбразурам. Варс оглянулся, орет чего‑то, напротив, с той стороны дороги, народ смотрит ошалело, винтовки к себе прижимают, пригибаются, как вражья пуля цокает рядом… Жалкое ж зрелище. Однако, кто‑то рядом со мной вдруг тоже стрельнул, потом еще. На той стороне вдруг зашевелились, винтовки вскидывают – сообразили. И понеслось. Треск стоит, матерщина. Правда что – теперь‑то куда как реже я палю, да и по убитому рядом шарю, патроны беру. И ведь – ослаб вражий огонь! Можно сказать, совсем пропал. Только я передохнуть решаю, Варс злобный нарисовывается, за ворот меня хвать.

– Ты чего устроил, сволочь?!

– Раз. решит. те, вашбродь – передавил же горло, гад, приходится немножко его за большой палец вразумить, классическим приемом – Огневое подавление, вашбродь. Подавляем врага огнем, не давая прицельно наносить нам урон.

– Подавление? – Варс от удивления даже не обрщает внимания на мою наглость по отдиранию его лапы от моего ворота – А дальше‑то чего?

– А дальше, вашбродь – …дальше мне очень хочется ему в лицо высказать, что я думаю о нем, как о взводном, у штрафника такое спрашивающем, об отцах – командирах, нас сюда загнавших, и об тех, кто, как обычно, в штабах это планировал. Но, увы, некогда – Короче, Варс. Нам патронов на некоторое время хватит. А потом – или патроны надо, или отходить. Вечно мы так не выдержим. Надо, если ничего не придумаем, уводить всех. А то выбьют, как рыбу на отмели.

– Отойти… Нет, браток, за это и вас, и меня пристрелят. Не объясню я им… А, ладно! – срывается он куда‑то, а я продолжаю то, что и раньше – бить по амбразурам.

У винтовки, как бы ни странно это показалось, тоже есть настрел до перегрева. Примерно двести выстрелов – и все, гильза застревает или затвор клинит. Я об этом думаю, механически уже прицеливаясь, и пытаясь прикинуть – долго ли еще? Выходило – не очень‑то. А потом… ну, положим, несколько винтовок от убитых и раненных осталось – не так и много нас побили, как казалось, просто страшно очень было, безответно когда. Но этого мало, тех винтовок – значит, враг возобновит огонь, и потери буду… надо что‑то делать. Тем более что опять прилетела мина, хорошо хоть рванула над дорогой, поверху прошли осколки. Если прилетит к нам в дорогу – будет каша. Нет, так жить нельзя, так можно сдохнуть. Чего же придумать‑то.

Но случилось чудо – начальство подумало за нас. Первыми появились драгуны, тащившие сумки с патронами. Потом – саперы. Они поступали просто – ставили лестницы к цоколю вдоль дороги, а по ним взбирались наши штурмовики, и ползли выше, к амбразурам, не обращая внимания на наши пули, свистевшие над ними. А дальше – эти парни, словно бессмертные, работали как на учениях. Один, махнув нам, чтобы прекратили огонь, одним прыжком доскакивал до амбразуры, и начинал опустошать в нее барабан своего устрашающего револьвера. Второй, подскочив поближе, по окончании стрельбы бросал внутрь что‑то, похоже, склянку с горючей смесью, после чего внутрь летели гранаты – обычные и дымовые. В это время саперы подтаскивали мешок с песком, и сразу после взрывов гранат, а пару раз успев и до них – затыкали амбразуру. После чего штурмовики скатывались вниз, а саперы еще некоторое время оставались, забрасывая поверх мешка камни покрупнее. Быстро и слаженно эти ребята заклепали почти все амбразуры, кроме нескольких, расположенных уж слишком неудобно. Но и перед ними сложили бруствер из мешков и камней, так что из винтовки с тех амбразур нас тоже не достать. Потери – минимальные. Один штурмовик таки словил пулю в спину с противоположной стороны, и так и остался висеть на камнях, еще двое чего‑то намудрили с гранатами, или внутри что‑то сделали – в общем, рвануло неудачно, свалились вниз, и один уже не встал. Впрочем, саперы все равно заклепали амбразуру. Самим саперам досталось под финал уже – откуда‑то сверху полетели гранаты – нескольких поранило.

А мы тоже уже не сидим без дела. Понаблюдали было этот цирк Дю – Солей в милитаристком колорите – как тут прибегает Кане, начинает орать, и понеслось. Внаглую, не руками как‑нибудь, а прямо четверкой лошадей – притаскивают дальнобойную пушку – ох, серьезная она вблизи, зараза, даже как‑то помощнее советской трехдюймовки, той что тридцатого года. Отцепив передок, едва разворачиваем ее в узком канале дороги – только – только места хватило – длиннющая! Лошадок в тыл, дальше руками – ну и началось… Вот уж теперь амбразуры щелкают как орешки – и снаряд тут такой, что в большинстве случаев доктор, то есть саперы – акробаты, уже не нужны – с концами. Грохает внутри смачно, и, похоже, обваливает частично. Но и мы не спим, помогаем, прикрываем – тут и миномет подтянулся, дымом забросал, и выкатываемся мы в следующий поворот. Гасят пушкари и тут амбразуры продольные, и тут приказ – останавливаемся. Саперы дочищают амбразуры, и начинают строить поперек дороги баррикаду, пушку мы помогаем откатить назад, там ее уже ждут лошадки – ну, правильно, таким орудием рисковать нельзя. С тыла навстречу пушкарям бегут штурмовики – вчерашнее подкрепление – до того их почему‑то в резерве держали.

Выдохнуть мы не успеваем. Кане орет, чтоб все слышали, благо все скучились на повороте дороги, тесновато даже, про миномет и думать не хочется…

– Так, воины! Не расслабляйтесь! Драгунам – держать на прицеле гребень – сейчас пехота их полезет, сверху в нас стрелять и гранаты кидать! На пушки не рассчитывайте особо, они помогут, но в меру! А остальные – вперед, на склоны – и на штурм! Выкурим валашцев из их нор!

– Штурмовики, вперед! – подхватывает его призыв лейтенант Фаренг – Поджарим их, братцы! Смерть врагам!