Текст книги "Очерки современной бурсы"

Автор книги: Алексей Чертков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

БЕЗУМЕЦ ЛИ…

Однажды, после лекции по основному богословию, курс которого по-прежнему читал отец Василий, Андрей и его однокурсники обступили священника с вопросами. Возник импровизированный спор. Его начал Гатукевич.

– То, что вы нам читаете, отец Василий, – осторожно, чтобы не раздражать преподавателя, сказал он, – очень интересно и разумно. Мы, студенты духовной академии, разумеется, согласны с вами. Однако нас беспокоит одно обстоятельство.

– Какое? – полюбопытствовал отец Василий.

– Используя ваши доводы, сможем ли мы убедить в правоте религии тех, кто ее не исповедует, кто в бога не верит и придерживается атеистического мировоззрения?

– А почему, собственно, вас интересует этот вопрос? – спросил преподаватель. – Вы же не в миссионеры готовитесь.

– Ваша правда, отец Василий, – вступил в разговор Андрей. – Мы будем обычными священниками. Но какое сейчас время?! Ныне и обычный священник должен быть миссионером. Прежде миссионеры обращали в христианство инаковерующих, а мы призваны обратить к вере вовсе неверующих…

– Кто вам об этом сказал? – возразил отец Василий. – Вы будете удовлетворять духовные нужды тех, кто верит и сам к вам обращается. А для поддержания в них, веры вполне достаточно и тех доводов, что мы даем вам. Скажу больше: и они-то не нужны. Для того, кто верит, не нужны доказательства!

– Но, отец Василий! – воскликнул Гатукевич. – Христос же сказал, обращаясь к апостолам: «Идите, научите все народы, крестя их во имя отца и сына и святого духа». Мы преемники апостолов, выходит, и к нам обращена эта божественная заповедь.

– Все верно. Только разуметь слова Христа надо правильно. Времена меняются, а вместе с ними меняется и применение заповедей Христа. Не сами заповеди меняются, заметьте это, а их применение и истолкование. На то вы и богословы, чтобы уметь разобраться в евангелии. Вспомните, что сказал Христос в том же евангелии от Матфея, на которое вы только что сослались: «Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли отца вашего небесного». Теперь вы должны обращать к вере не доводами разума, а вашей жизнью, поведением, нравственностью, чтобы, взирай на вас, христиан, люди говорили: «Вот праведники!» – и, глядя на вас, через нравственность обращались к христианству. Ваша жизнь по вере будет сильнее и действеннее всяких доказательств. Оставим их на долю «мудрецов века сего», а мы будем уловлять людей, как это делали Христос и его апостолы. Вспомните евангелие. Разве Христос или его ученики произносили красноречивые речи? Христос говорил просто, а народ его слушал, шел за ним, потому что видел его дела. И наоборот, история знает немало примеров, когда самые великие мудрецы, самые красноречивые ораторы не могли насчитать и тысячи своих последователей.

– Отец Василий, – вмешались в спор другие студенты, – Христа, говорите вы, слушали и шли за ним толпы народа. Но какого народа? Простого, необразованного, темного. А времена меняются. Люди нынче не те, да и мы не чудотворцы. Нынешний образованный человек требует научных доказательств…

– А вам такие люди не нужны. Не хотят верить, пусть не верят. Бог им судья. Он с них спросит на страшном суде за черствость их сердца. Вы же довольствуйтесь простецами.

– А их с каждым днем становится меньше, – пробовали переубедить отца Василия студенты.

– Не беспокойтесь! На наш с вами век хватит. А дальше – воля божья! – закончил дискуссию отец Василий.

Доводы отца Василия вовсе не убедили Андрея. Он почувствовал, что и у маститого богослова нет более серьезных аргументов. Потому он и старается апеллировать к нравственности, к слепой вере – словом, к чему угодно, кроме научных доказательств правоты религии.

Обучение в академии не только не укрепило веру Андрея, а, наоборот, показало слабость религии. Изучение отдельных предметов вызвало у него глубокие раздумья. Одним из первых встал перед ним вопрос об Иисусе Христе.

Андрей с детства привык верить, что Христос был сыном божиим и богочеловеком, который около двух тысяч лет назад сошел с неба на землю, принял образ человека, чтобы спасти человечество, погибающее от греха, проклятия и смерти. Поэтический образ Христа – страдальца за правду, любвеобильного бога пленял его воображение, вызывал любовь и благоговение. Но это было только чувство. Любим же мы героев художественных произведений, сказочных персонажей. Если же мы задумаемся, были ли они в действительности, то неизбежно приходим к выводу, что нет.

Нечто подобное произошло и с Андреем. Если бы он не изучал богословия, не знакомился детально с церковными легендами о Христе, возможно, образ страдающего бога жил бы в его сердце. Но когда он внимательно изучил евангелия и комментарии к ним, то у него против его воли, желаний и ожиданий появились вопросы и сомнения.

Впервые вызвали их евангельские противоречия. Когда об одном и том же лице или событии рассказывают несколько авторов, причем один опровергает другого, как не задуматься, кому из них верить и можно ли вообще верить им.

Взять ту же родословную Христа. Она приводится у двух евангелистов – Матфея и Луки. По Матфею, дедушку Христа по отцовской линии звали Иаковом, по Луке – Ильей.

«Как же так? – ломал голову Андрей. – Не могут быть у одного человека разные имена, равно как не могут быть у человека два отца. Что-то здесь не так!»

Вслед за этим возникли и другие сомнения. Андрей внимательно вчитывался в смысл евангельских сказаний, сопоставлял одни тексты с другими и с ужасом приходил к выводу, что противоречий не одно, не два, а уйма.

Он попробовал обратиться за разъяснением к профессору священного писания Нового завета.

– Вообще-то, молодой человек, – ответил тот, – священные книги следует читать не так, как вы это делаете. Чтение их надо предварять молитвой, чтобы господь помог уразуметь скрытую в них премудрость. Воспринимать сказанное в них нужно в простоте сердца, а не критическим разумом. Разум и вера – два антипода, это следует твердо усвоить. Наконец, следует иметь в виду, что священные книги написаны не для того, чтобы в них люди искали ответы на научные вопросы, а для спасения души. Евангелие – книга жизни! Но чтобы не оставить ваш вопрос без ответа, скажу, что оно писалось боговдохновенными авторами – святыми апостолами. Все то, что касается передачи учения Христа, самой сути христианства, у них изложено согласно. Однако и апостолы были людьми. Они привнесли элемент человеческого в свои писания. Приведу простой житейский пример. Допустим, под автомобиль попадает человек. Начинается опрос свидетелей этого печального случая. Все очевидцы в главном будут согласны между собой. Но спросите их, какого цвета были глаза у пострадавшего или какой ногой он сошел с тротуара, на какой бок упал и о прочих мелочах, и вы услышите противоречивые ответы. Это вполне естественно. Человек обращает внимание на главное, существенное, а второстепенные детали часто ускользают от его внимания. Этим, и только этим объясняются разница в показаниях свидетелей и некоторые евангельские противоречия. Апостолы были людьми, от которых могли ускользнуть подробности событий из жизни господа нашего Иисуса Христа. Тем более что евангелия они писали не вслед за событиями, а много лет спустя после вознесения Христа на небо. Итак, еще раз повторяю: в главном евангелисты согласны между собой, во второстепенном могут и разойтись. Но эти расхождения и свидетельствуют о том, что евангелия написаны очевидцами событий. В противном случае, поверьте мне, церковь нашла бы способ избавиться от этих противоречий. Она не пожелала делать сего, чтобы не нарушать свидетельства очевидцев. Противоречия не опровергают, а лишний раз подтверждают подлинность евангелий и силу церкви!

Андрей сперва согласился с этим объяснением. Но когда на досуге он задумался поглубже, ответ профессора его не удовлетворил. Можно было бы согласиться с ним лишь в том случае, если б евангельские противоречия касались действительно каких-то второстепенных деталей. На самом же деле они затрагивали весьма существенные стороны жизни Христа, и невозможно было представить, чтобы очевидцы этих событий не запомнили их.

«Взять то же воскресение Христа, – рассуждал Андрей. – Это важнейший момент в жизни Христа. Это чудо из чудес. Неужели апостолы не могли запомнить, кому первому явился их воскресший учитель, от кого первого они услышали весть о его восстании из мертвых? Такое событие не могло ими забыться. Между тем, по евангелию от Иоанна, воскресший Христос явился прежде всего Марии Магдалине, а потом уже апостолам, которые были все вместе, кроме апостола Фомы. Лука же свидетельствует, что Иисус явился сперва двум неизвестным, а потом апостолам, которых было одиннадцать. Если апостолов было одиннадцать, значит с ними был и Фома, ибо всего апостолов было двенадцать, один из них – Иуда – повесился, осталось одиннадцать. Марк же рассказывает: Иисус явился сперва Марии Магдалине, вслед за ней двум апостолам, а потом уже всем одиннадцати. По Матфею, все было иначе: Иисус явился сперва не одной Марии Магдалине, а и «другой Марии», и только потом уже апостолам. Чему же верить?!

Или другое противоречие. У Христа было двенадцать апостолов-учеников. Евангелисты Матфей и Лука перечисляют их имена. Одиннадцать имен сходятся, двенадцатое – нет. По Матфею, это был Левий, прозванный Фаддеем, по Луке – Иуда Иаковлев. Не может быть, чтобы апостолы могли позабыть имя своего товарища, с которым жили вместе много лет!»

Наличие противоречий, ошибок и исторических неточностей наводило на мысль, что евангелия написаны не очевидцами тех событий, о которых в них рассказывается, а некоторое время спустя написаны по легендам о Христе и не являются записями учеников Христа, как утверждает церковь.

Однажды на лекции по священному писанию один из товарищей Андрея – Симаков – задал профессору вопрос:

– Скажите, уважаемый Афанасий Петрович, а располагаем ли мы какими-либо сведениями о Христе, кроме евангелий? Насколько мне известно, до наших дней сохранились произведения светских авторов, описывающих ту эпоху из жизни народа еврейского, когда жил Иисус Христос. Говорят ли они о нем если не как о боге, то хотя как о человеке?

Профессор был немного озадачен вопросом, но быстро опомнился и сказал:

– Видите ли, некоторые произведения тогдашних авторов до нас дошли. Скажу больше. Раньше церковь на них ссылалась, доказывая историчность своего божественного основателя. У того же Иосифа Флавия – еврейского историка, современника Христа – есть упоминание о Христе. Но потом дотошные ученые доказали, что это, дескать, позднейшая вставка отцов церкви, сделанная ими с благочестивой целью – доказать историчность Христа. Не берусь судить, правы они или нет. Я сам данным вопросом детально не занимался. Однако ввиду спорности его не советую вам ссылаться на Иосифа Флавия. Нам, верующим, вполне достаточно евангельских свидетельств о Христе.

– Но если нельзя признать достоверными слова Флавия о Христе, то спрашивается, почему этот историк молчит о нем? – не унимался студент.

– Очень просто, – продолжал профессор. – Иосиф Флавий был иудей. А иудеи не приняли христианства, не признали Христа богом. Поэтому Флавию невыгодно было писать о Христе и его чудесах. Делать это – значило бы пропагандировать вредное, с его точки зрения, учение. Кроме того, почему вы не можете допустить, что Иосиф Флавий мог просто не заметить Христа, ничего не знать о нем, хотя и был его современником?

– Простите, Афанасий Петрович, но я с вами не согласен. И вот почему. Не заметить Христа Флавий просто не мог. Он описывает в своей книге даже незначительные события из жизни Иерусалима. Город этот в ту пору имел несколько десятков тысяч жителей, примерно столько, сколько имеет небольшой районный городок в наши дни, где люди чуть ли не в глаза друг друга знают. Если бы в таком городе появился человек, за которым ходили тысячные толпы народа, который на глазах у всех совершал самые невероятные чудеса, вплоть дог того, что воскрес из мертвых, его знал бы каждый мальчишка, не говоря уже об историке. Более того, зная о Христе, его чудесах и учении, сам Флавий должен был уверовать во Христа…

– Вы зашли слишком далеко, Симаков! – оборвал студента профессор. – Вы подкапываетесь под историчность господа нашего Иисуса Христа! Вам не место в духовной академии!

– Я не подкапываюсь. Я просто интересуюсь… Разве в этом есть что-либо предосудительное? – ответил Симаков.

– Молчать, когда вам делает замечание профессор! Откуда вам известны все подробности той эпохи? Откуда вы знакомы с произведениями Иосифа Флавия? Они, если мне не изменяет память, у нас не изучаются, – ехидно вопрошал профессор.

– Я ими интересовался. Что в этом плохого?

– Ни к чему все это! Пустое занятие! Вы бы лучше мой предмет потверже знали… Помнится, на прошлом экзамене я вам тройку поставил. Стыдитесь!

– Стыдиться мне нечего. Я не попугай, чтобы учить с чужого голоса. Я хочу знать, а не верить слепо. Времена теперь не те! – дерзко ответил Симаков.

Все так и ахнули. Подобный ответ означал конец обучения в академии.

Афанасий Петрович вспыхнул. Лицо его стало багровым от гнева.

– Сейчас же замолчите! После лекции зайдите со мной к отцу инспектору!

«Симаков прав, – подумал Андрей. – Действительно, почему молчат современники? А может быть, Христа и не было вовсе?»

Сразу после лекции Афанасий Петрович вместе с Симаковым отправились к отцу Вячеславу.

– Всыпят ему по первое число! – с сожалением говорили ребята. – И зачем он лез на рожон? Неужели за столько лет не привык к нашим порядкам? Читай себе что угодно, но помалкивай.

Никому не было известно, о чем шла речь в кабинете инспектора. Симаков не явился ни на следующую лекцию, ни на третью… И когда после лекций Андрей и его однокурсники забежали перед обедом в спальню, постель Симакова была пуста. Его вещей тоже не было, На одной из тумбочек лежал конверт с надписью: «Моим товарищам по курсу».

Распечатали конверт. В нем оказалась записка, написанная наспех рукой Симакова.

«Ребята! – писал он. – Только что я «объяснился» с начальством. Афанасий Петрович заявил инспектору, что я высказываю богопротивные мысли, сею крамолу на курсе и мне не место здесь. Я не думал, что все произойдет так быстро. То, о чем я говорил на лекции, является плодом долгого изучения мною богословия. Я пришел сюда глубоко верующим, а здесь потерял веру. Все эти годы я много читал, думал и, наконец, пришел к выводу, что заблуждался, как заблуждаются те из вас, кто еще верит в бога.

Я рад, что так случилось. Словно камень свалился с моих плеч, когда инспектор заявил, чтобы я немедленно покинул стены академии. Я ответил ему: «Не вы отчисляете меня, я сам ухожу от вас навсегда и порываю с религией!» Вы бы видели, в какую ярость пришел он!

Я не чувствую за собой никакой вины ни перед начальством, ни перед вами, ни перед своей совестью. Я поступаю так, как велят мне мои убеждения. Я перестал верить в бога и не могу молчать об этом, не могу лицемерить. Если кто и виноват в моем уходе, то это сам господь бог, который не сумел удержать меня. Я к нему стремился, я в него верил, а он не смог поддержать во мне веру. Просто его нет!

Прощайте, ребята! Хотел зайти к вам, но мне не разрешили. Я ухожу из вашего мира навсегда. Надеюсь, рано или поздно и вы последуете моему примеру!»

Андрея и его товарищей словно гром поразил. Они не подозревали, что Симакова гложет червь сомнения, так как он никогда ни с кем не делился своими думами. Только теперь стали припоминать, что Симаков много занимался, читал, был вдумчивым молодым человеком. Он не гнался за отметками, не зубрил наизусть тексты, но смысл предмета знал великолепно. Этим и объяснялось то, что ему, несмотря на глубокие знания, часто ставили тройки.

Обед прошел нервозно. В конце его в столовую вошел отец инспектор. Он был взволнован и нервно ходил взад-вперед. Сразу после молитвы помощник инспектора обратился к бурсакам:

– Прошу всех оставаться на своих местах!

Когда бурсаки снова уселись на скамьи, отец Вячеслав начал свое обращение.

– Возлюбленные отцы и братья! – сказал он. – Считаю своим долгом поставить вас в известность о прискорбном случае, который имел место сегодня в стенах наших духовных школ…

Все притихли.

– Один из ваших бывших товарищей, студент четвертого курса академии Симаков на лекции по священному писанию Нового завета дерзнул вступить в спор с нашим уважаемым Афанасием Петровичем. Мало того, Симаков допустил неуважительные высказывания о господе нашем Иисусе Христе…

Отец Вячеслав истово перекрестился.

– Разумеется, Афанасий Петрович доложил мне об этом. Когда я вызвал к себе Симакова, он не только не раскаялся в своем поступке, а предерзостно продолжал отстаивать свою мнимую правоту. Я сказал ему, что у нас духовная школа, а не союз воинствующих безбожников, и если он не верит в господа нашего Иисуса Христа, то ему не место среди нас. На сие Симаков ответил: «Я пришел к убеждению, что не только Иисуса Христа никогда не было, но нет и бога…»

Все ахнули. Некоторые в страхе начали креститься.

– Я предложил Симакову немедленно покинуть стены академии, на что он протянул мне бумажку, где сказано, что он порывает с религией. Вот эта писулька, видите?.. Все видели? А теперь смотрите: я рву ее!

И он с остервенением разорвал в клочья заявление Симакова об уходе из академии и разрыве с религией.

– Знайте, Симаков безумец! Он написал эту писульку в припадке богонеистовства, отчаяния! Возможно, в какой-нибудь газетке появится его статья, где он будет писать о своем неверии. Я категорически запрещаю вам читать такие статьи, слышите?! Каждого, у кого будут обнаружены богохульные статьи, ждет немедленное отчисление из академии и семинарии. Симаков – подонок! Бог разразит его, покарает. Запрещаю вам говорить о Симакове, даже упоминать его имя. Он больше не существует для нас, поняли?

– Поняли, – недружно ответили бурсаки.

– Теперь идите и занимайтесь своими делами!

Все были потрясены открытым разрывом с религией студента духовной академии. До этого кое-кто просил об отчислении, но никогда не указывал прямо мотива ухода. Только Симаков набрался смелости это сделать.

Несмотря на запрет отца инспектора, ребята не могли удержаться от разговоров о бурсаке, с которым бок о бок жили столько времени. Реакция на его уход была различна.

– Погорячился парень. Что он будет теперь делать? В миру его не примут, не поверят ему, – говорили одни.

Другие возмущались:

– Сволочь какая оказалась! Он никогда и не верил в бога! Если б верил, никогда не разуверился… Подослали его к нам нарочно, чтобы потом позорил церковь!

Третьи старались понять поступок Симакова. К числу их принадлежали Андрей с Гатукевичем.

– Свихнулся Симаков, – сказал Гатукевич другу. – Слишком односторонне подошел к вопросам религии. Слов нет, он много знает, но слишком рано взялся за безбожные книги. Ему бы укрепиться в религии, как это сделал я, а потом читать наших противников, он же поступил, видать, наоборот.

– А почему ты, Лева, не допускаешь мысли, что он прав? – возразил шепотом Андрей. – С его высказываниями о Христе я во многом согласен…

– Смотри и ты не свихнись! – предостерег его Гатукевич. – Все дело в том, что методология у него была неправильная. Он брал доводы «за» и «против» и ставил их на одну доску. Так делать нам нельзя. При такой постановке вопроса правой всегда окажется наука, безбожие. Я поступаю иначе и, думается, делаю правильно. Я беру за незыблемую основу христианское учение и с его позиций отбрасываю все нападки на него. Для меня истинность христианства – непререкаемое исходное положение. Я не обосновываю его, а отметаю нападки на него, понял?

– Я не согласен с тобой.

– Почему?

– Потому, что истина рождается в споре с равными возможностями для той и другой стороны. А у тебя получается, что истина уже дана.

Здравый смысл подсказывал Андрею, что Симаков был прав.

НЕВЕРИЕ ПУСКАЛО КОРНИ

Из догматического богословия Андрей знал, что все в мире совершается по воле бога, с его ведома.

«Наипаче же, – говорилось там, – господь руководит своею церковью, направляет ее деятельность. Все догматы христианства, принятые на вселенских соборах, приняты хотя и людьми – отцами церкви, – но ими руководил дух святой».

Однако история церкви свидетельствовала об обратном. Она кишмя кишела земными страстями, которые обуревали отцов церкви. Часто это была корысть, иногда страх перед светской властью, политические соображения. В церкви, даже в вероучении ее, никогда не было единогласия. Брала верх то одна, то другая партия «святых отцов».

«Как же это совместить с руководством духа святого церковью? – размышлял Андрей. – Взять, например, эпоху первого вселенского собора, который решал важнейший вопрос христианства: бог ли Иисус Христос? Собор большинством голосов решает считать Христа богом, богочеловеком. Принимается такое решение, между прочим, потому, что на соборе присутствует император Константин, которого некоторым епископам удалось убедить в необходимости принятия такого догмата. Сила императорской власти сделала свое дело. Но вот умирает Константин. На его престол садится император Констанций – сторонник осужденной на соборе партии ариан, – считавший, что Христос не является богом. Под давлением Констанция те же епископы, которые на соборе голосовали за то, что Христос – их бог, меняют свои взгляды, считают Христа простым человеком, и христианская церковь исповедует новое учение, становится «еретической». Затем на императорский престол вступает Феодосий I. Он отнимает у ариан все церкви и возвращает их православным. Так при помощи силы вновь восторжествовало православное учение».

Готовясь к экзамену, Андрей перечитывал свои записи и диву давался, как господь мог терпеть такое вмешательство в дела его церкви со стороны светской власти.

«Император Константин на первом вселенском соборе сам участвует в формулировке соборного постановления по догматическому вопросу. Затем по окончании собора распоряжается сослать всех несогласных с его решениями…»

«Император Феодосий не оставался пассивным наблюдателем в церковных делах. Он участвовал в решении их как император. По вступлении своем на престол он приказал арианскому епископу Димофилу или признать учение о Христе как о сыне божием, или оставить место константинопольского епископа. Он потребовал от епископов, придерживавшихся различных религиозных направлений, чтобы они православную исповедовали веру…»

«Собор в Медиолане в 355 году – одна из печальнейших страниц в истории православной церкви. Приверженцы православия потребовали подтверждения установлений первого вселенского собора. Был подготовлен лист для подписей. Валент – сторонник арианства – вырвал этот лист из рук секретаря-дьякона и изорвал его. По ходатайству Валента император Констанций распорядился, чтобы собор был во дворце, и сам за завесой слушал соборные совещания. Здесь епископам предложили для подписи акт, совершенно арианский, уверяя, будто это откровения, данные Констанцию во сне. Православные не уступали. Один из епископов назвал акт богохульным и заявил, что скорее отдаст жизнь, чем подпишет его. Тогда из-за своей завесы вышел император Констанций и заявил: «Что я хочу, то и должно быть законом для церкви!» Он взялся за меч и грозил непокорным смертью и изгнанием. «Или акт, или заключение!» Большинство епископов уступили, несколько человек были сосланы».

В такой обстановке решались важнейшие вопросы православной веры, формулировалось то, что теперь считается несомненной истиной.

«Мы верим, – думал Андрей, – что Христос – сын божий, богочеловек. Но если бы победили другие партии при императорском дворе, то истинным считалось бы совсем другое, арианское учение, отрицавшее божество Христа. Так и во всех остальных вопросах веры. Спорные проблемы решались всегда либо силой, либо простым большинством голосов святых отцов. Но где гарантия, что те несколько отцов, которые своими голосами давали тому или иному мнению перевес, не заблуждались?..»

После ухода из академии Симакова у Андрея по временам мелькала мысль: а не последовать ли его примеру? Религия утрачивала для него свой ореол истинности и непогрешимости. Только по привычке она все еще продолжала жить в его душе, хотя неверие все сильнее пускало свои корни. Но это были догадки, не покоящиеся пока еще на твердом фундаменте знаний и фактов.

Своими раздумьями Андрей не делился ни с кем, даже с Машей. Он боялся сбить ее с того пути, на который сам постепенно убедил ее перейти.