Текст книги "Очерки современной бурсы"

Автор книги: Алексей Чертков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

НЕ МУДРСТВОВАТЬ ЛУКАВО

Если первое полугодие для Андрея тянулось невыносимо долго и он мечтал поскорее попасть домой, то второе промелькнуло почти незаметно. Подошел праздник пасхи, который Андрей решил провести и Загорске, чтобы посмотреть пасхальные торжества и лавре. Была на то и еще одна причина. За последнее время Андрей не только привык к Маше, но и привязался к ней. Он почти забыл о Лиде. Их переписка оборвалась. Андрей объяснял это временем, расстоянием и особенно разницей во взглядах. В лице же Маши он приобрел если не единомышленницу, то по крайней мере человека, который не смеется над его религиозными взглядами и желанием стать священником.

По просьбе Андрея Маша стала даже бывать в церкви. Андрей, не навязывая ей религиозных убеждений до поры до времени, рассчитывал на то, что великолепие лаврских служб, прекрасное пение хора понравятся девушке с чисто внешней стороны, а вместе с этим постепенно придет и интерес к религии.

Расчет оказался до некоторой степени правильным. Маше понравилось в храме. Но интереса к сущности религии, к богословским проблемам Маша не проявляла. Последнее обстоятельство не очень тревожило Андрея, который все больше стал подумывать о Маше как о будущей подруге жизни. Прошло слишком мало времени, чтобы требовать от девушки интереса к богословию. К тому же от матушки и не требуется богословского образования. Достаточно, чтобы она не была атеисткой, хоть сколько-нибудь верила, посещала храм и строила семейную жизнь так, как положено священнику. Перебирая в уме жен знакомых священников, Андрей приходил к выводу, что вся религиозность матушек сводилась к чисто внешним проявлениям ее, и этого для церкви было вполне достаточно.

Пасхальные праздники они провели вместе, а вскоре начались экзамены, которые Андрей сдал хорошо. Андрей больше «не мудрствовал лукаво», не утруждал себя «богоисканием». Слишком дорого стоил ему зимний опыт, очень уж живо перед глазами стояли образы несчастных Пети и Григория.

«Придет время, стану священником, больше будет свободного времени, тогда и разберусь в сложных мировоззренческих вопросах, – решил Андрей. – Слишком мало я еще знаю богословие, чтобы судить сейчас о нем. Разумеется, в том виде, в каком его преподают нам, оно малоубедительно. Но нельзя судить о предмете, досконально не изучив его. Только закончив академию, проштудировав богословие и философию, я смогу понять, где истина. Верили же до меня люди, и какие люди, не мне чета по уму! Верят и сейчас патриарх, архиереи, а они не дурачки. Могу ли я, молокосос, судить о том, над чем ломали голову великие умы. К тому же теперь я не один. У меня есть Маша. Все мои мудрствования способны привести к тому, что я не только сам, чего доброго, свихнусь с пути истинного, но и ей не смогу дать того, что предоставит мне положение священника. Надо проще смотреть на вещи. Жизнь сама направит на правильный путь…»

С такими мыслями закончил Андрей свой первый учебный год в семинарии. Он стал собираться на лето домой.

Маша провожала его. На вокзале за несколько минут до отхода поезда она нежно поцеловала Андрея и просила не забывать ее.

– Я буду ждать тебя. Пиши! – крикнула она Андрею, когда поезд уже тронулся.

Быстро пролетела дорога. И вот он в родном городе. Встретить его пришли все родственники во главе с дедушкой. Дома расспросам о семинарии не было конца.

На другой день после приезда Андрей решил навестить архиепископа. Владыка принял его с распростертыми объятиями. Расспрашивал о житье-бытье в духовной школе, о церковных новостях в патриархии. Последние представляли для архиепископа практический интерес. Он почти безвыездно жил в своей епархии. Только на большие церковные торжества архиереев вызывали в Москву. Владыка иногда по году и больше не бывал в патриархии, и получал оттуда лишь письменные указания.

Однако чтобы «держать нос по ветру», надо было знать, откуда этот ветер дует. В церковном мире огромную роль играют всякого рода интриги. Чтобы удержаться на месте, получить награду или повышение, быть в чести у начальства, следовало вовремя угодить ему, не допустить никакой оплошности, уметь кому-то вовремя послать приветственную телеграмму. Тот, кто сегодня заправлял делами в патриархии, завтра мог оказаться не у дел. Могущественный в своей епархии владыка, перед которым трепетали и падали ниц священники, был пешкой в руках высокого духовного начальства.

Вот почему владыку интересовали всевозможные мелочи закулисной жизни патриархии, и Андрей, насколько мог, старался удовлетворить его любопытство. В заключение владыка предложил Андрею выпить с ним чаю.

– Надеюсь, – милостиво произнес архиерей, – ты, будущий ученый богослов, не настолько еще возгордился, чтобы перестать прислуживать у нас в соборе?

– Что вы, владыка! Буду только рад, – ответил Андрей.

– Кстати, скажу тебе новость: в ближайшее воскресенье мы посвящаем Николая во дьякона.

Андрей опешил. Чего-чего, но этого он никак не ожидал.

– Как, владыка, ведь он же студент университета?

– Был студентом, да весь вышел, – засмеялся архиерей.

– Не может быть…

– Представь себе.

– Насколько я его знаю, он не помышлял о духовном сане!

– Не помышлял, так помыслил. Господь умудрил его. Пути господни неисповедимы. Разными тропами бог ведет человека к себе. Один идет прямой дорогой, как ты, а иной петляет-петляет, в сторонку сворачивает, а господь его, как магнит железо, к себе притягивает. Так получилось и с Николаем. Приходит он ко мне с месяц назад, падает в ноги и говорит: «Решил я, владыка, снова к вам вернуться. Хватит с меня, научился. Примите в свои объятия». Как ему откажешь? Мы ведь не то что мирские, не злопамятны. И блудного сына примем, тем более ежели он в университете учился. Это же приобретение для церкви! Про нас говорят: «У них священнослужители – неучи одни». А мы им на Николая укажем. Вот, мол, человек учился на физико-математическом факультете, а презрел мудрость века сего и возлюбил паче всего бога и его церковь святую. Не прельстили его блага мирские, а привлекли блага духовные.

– Но для сана требуется, чтобы он женился.

– Свершилось и сие. Друг твой неделю как женат.

– На ком же? – спросил Андрей, подумав про себя: «Уж не на Лиде ли? За меня не хотела пойти, а за Николая вышла. Чего стоят ее убеждения!»

– Зовут ее Людмилой.

– А верующая ли она? – вырвалось у Андрея.

– Они вдвоем приходили ко мне. На меня она произвела благоприятное впечатление. Думаю, добрая попадья будет. А там все в руках божьих.

– Как же Николай решил стать дьяконом?

– Я его благословил на это. Когда он припал к моим ногам, то просился обратно в прислужники. Ты же знаешь, у него хороший баритон, а в соборе освобождается место дьякона: отец Константин уже священник. Назначил его в деревню. Вот я и подумал, чем мыкаться Николаю в иподьяконах, сделаю его дьяконом. Так будет вернее. Все же священный сан. Жениться он для этого должен, а где жена – там и дети, семья. Тогда он уже никуда от нас не уйдет, да и жить ему будет на что. А иподьякон – мальчишка. Оклад у него что кот наплакал – жить на него нельзя.

– Владыка, а отца Константина почему во иереи рукоположили да в деревню направили? Наверное, из города ему уезжать не хотелось?

– Не по своей воле поехал, верно. Ты же Константина знаешь. Пьяница он горький. Сколько раз жена приходила на него жаловаться. Я его и так и сяк усовещевал: не помогало. Пил, как сапожник.

– Наказали б его примерно, владыка!

– Ну, скажи на милость, как мне попов наказывать? Пробовал. Не помогает. И епитимью накладывал и в служении запрещал. Пьет, и все. Отстрани и его совсем, куда он денется, подумай? На работу его, дьякона, никто не примет. Значит, должен он отказаться от сана, церковь срамить. Решил его в деревню направить: там соблазна меньше. Знаешь, что послужило поводом к его посвящению?

– Откуда мне знать, владыка.

– Месяц думать будешь, не угадаешь. Газетный фельетон, ха-ха-ха! Допрыгался, удалец. Пьяным на вокзале валялся, весь, ты меня извини, в блевотине. Подобрали мирские и в вытрезвитель доставили. И раз – фельетон в городской газете. Я как раскрыл ее, ахнул, про нас. «Зеленый змий» назывался фельетон. Скандал, да и только. Что делать? Должен я как-то реагировать? Должен наказать? Должен. А как? Вот я и придумал: в деревню направлю. Но дьякон в деревне не нужен, средств нет его там содержать. Там бы хоть одного священника прокормить могла паства. Пришлось мне его скрепя сердце наказать… повышением, взять грех на душу. Ох, и трудно служение архиерейское! Ответ я буду держать пред богом за грех сей. Что поделаешь? Смотри, не стремись стать архипастырем.

– А я, владыка, и не стремлюсь. Я буду священником.

– Прекрасно. А теперь иди. Бог тебя благословит! Устал я.

Андрей откланялся.

«ИМ НЕЧЕГО МЕНЯТЬ!»

На другой день Андрей решил отправиться к Лиде, повидать ее и разузнать, кстати, о Николае.

Лида встретила его несколько официальнее, чем прежде. Дома была и мать Лиды. Вера Николаевна, услышав голос Андрея, вышла и пригласила старого знакомого в дом.

Андрею пришлось рассказать о семинарии и даже схитрить, когда его спросили, доволен ли он пребыванием в ней. Он ответил утвердительно – не хотелось признаваться в известном разочаровании духовной школой перед людьми, которые не советовали туда поступать.

В свою очередь, Лида рассказала, что кончила несколько дней назад школу и собирается послать документы в Ленинградский педагогический институт.

Разговор перешел на Николая. Оказалось, что первое время после отъезда Андрея в Загорск он часто встречался с Лидой, бывал у нее дома. Однако, подчеркнула Лида, поскольку он ей никогда не нравился, она не поощряла его ухаживания. Постепенно Николай понял это, стал встречаться с нею реже, хотя и не прекращал знакомства.

Андрей поинтересовался, почему его прежний приятель бросил университет и решил стать дьяконом?

– Сейчас я тебе все объясню, – ответила Лида. – Сперва Коле нравился университет. Но вот подошла зимняя сессия. Он «завалил» два экзамена. Нужно было ликвидировать «хвосты», упорно работать, а тут еще и очередные занятия. Коля скрывал от меня свои неудачи, заявлял: все, мол, хорошо. К летней сессии он так и не сумел сдать экзамены. Вопрос, вероятно, был поставлен об его отчислении. Несколько недель назад он заявил, что уходит из университета, потому что решил стать дьяконом. Вот все, что мне известно. Теперь он не заходит больше ко мне. У него жена…

– Послушай, Лида, откуда она взялась? Ты что-нибудь знала о ней раньше?

– Представь себе, нет. Колька – хитрый. Он молчал о Людмиле, – так, кажется, ее зовут. И только тогда, когда он сказал мне, что уходит из университета и будет дьяконом, я спросила его, на ком он думает жениться, уж не на мне ли. Он рассмеялся и сказал: «Ты же не пойдешь за меня. Но я человек предусмотрительный и уже женился». – «На ком?» – удивилась я. «Мы, – говорит, – познакомились с Людмилой прошлым летом. После службы в соборе она сама подошла ко мне и заявила, что хотела бы со мной поговорить. Стали встречаться». И довстречались…

– Не понимаю…

– Ну, словом, она ждет ребенка…

– А она кто? Училась где-нибудь или работала?

– Учились где-то, в каком-то институте. Коля не говорит в каком, но теперь тоже бросила институт. Видно, недалекая и беспринципная девица…

– Теперь я начинаю их понимать. Одним махом сложный узел разрубили… Служить в церкви – это тебе не в университете учиться – проще и спокойнее. Только не пойму одного: как можно без веры в бога быть священнослужителем? По-моему, он неверующий!

– Трудно сказать, – подумав, сказала Лида. – Насколько я знаю, неверующим его не назовешь, но и верующим – тоже. Так, что-то среднее. Таким людям легче живется. Их не мучают сомнения, и они идут туда, где выгоднее. Но должна сказать, Андрей, я перестала уважать его. С тобой я хоть и не согласна, но начинаю понимать тебя: ты верующий и идешь своей дорогой. А он ни богу свечка, ни черту кочерга.

– Может, со временем и он обратится к богу. Кончит семинарию…

– Брось! Такие люди не меняют убеждений по той простой причине, что их нет у них. Им нечего менять! И семинарии он никакой не кончит. К чему она ему? Он своего добился.

– Поживем – увидим, – задумчиво сказал Андрей.

МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Прошло четыре года. Андрей окончил семинарию, поступил в духовную академию и учился уже на четвертом курсе.

Лида уехала в Ленинград, стала студенткой педагогического института. Сразу после поступления в институт она написала Андрею несколько писем, в которых рассказывала о Ленинграде, учебе, но затем переписка мало-помалу заглохла: разные у них были пути и интересы.

Из Николая получился заправский дьякон. Он раздобрел, нажил животик, голос его возмужал и окреп. Правда, вопреки церковной традиции он не отпустил ни бороды, ни усов, но богомолки прощали это, учитывая молодость отца Николая. Вскоре после свадьбы у Люды родилась дочь. Молодая мать стала примерной дьяконицей. По воскресеньям и праздникам она бывала в соборе, где служил ее муж, молилась. Она теперь выполняла все церковные обряды, часто причащала дочь «святых Христовых тайн».

Архиепископ, рукополагавший Николая во дьякона, умер. На его место патриархия назначила другого архиепископа, молодого, с высшим богословским образованием, быстро продвигающегося по иерархической лестнице церкви.

В духовных школах за это время никаких особых изменений не произошло. Руководство оставалось прежним, преподавательский состав – тоже.

Товарищи Андрея, едва дождавшись выпуска, сразу же пошли на приход священниками. В их числе был и Женя Тетнер, женившийся на дочери влиятельного московского священника и благодаря протекции тестя получивший доходнейшее место в одном из храмов Москвы. Тетнер отпустил бороду, длинные волосы, стал тучным. Изредка, на большие торжества, он в числе приглашенных представителей московского духовенства наведывался в «альма матер» на собственной «Победе» в сопровождении матушки – толстой, нескладной женщины, на которую батюшка не обращал ни малейшего внимания.

Большинство одноклассников Андрея не пожелало продолжать обучение в академии потому, что им надоела обстановка в духовной школе: они с нетерпением ждали того дня, когда можно будет освободиться от ее гнетущей атмосферы. Бурсаки не надеялись, что академия даст какие-то новые знания, ибо им было хорошо известно, что преподаются там в основном те же предметы, которые они проходили в семинарском курсе, лишь в более расширенном виде. Кроме того, окончание академии не сулило каких-либо особых благ. Да и о каких благах могла идти речь? Главным образом, о материальных. Однако материальные блага зависели исключительно от того, на какой приход получал назначение воспитанник духовной школы.

Получение же прихода зависело от двух обстоятельств: от протекции и от случая. Если почему-либо освобождалось место священника, то оно не могло долгое время оставаться вакантным. Посылали туда того, кто подвертывался под руку духовному начальству. Если было духовное лицо с академическим образованием, назначали его. Если такового не оказывалось, посвящали и семинариста.

Что касается богатых приходов, то на них старались назначить того, кто был известен в патриархии, за кого «замолвит словечко» какой-либо видный священнослужитель.

Была и еще одна сторона церковной карьеры – путь в архиереи. Но для этого надо было дать обет безбрачия: весь епископат православной церкви состоит из монашествующих. На этот шаг могли решиться немногие, так как перспектива была слишком неопределенной – неизвестно, сделают тебя епископом в будущем или нет, а в монахи идти надо было. Поэтому почти все предпочитали идти верным, проторенным путем священников: ведь все награды в церкви, повышения даются, как правило, в зависимости от стажа службы священника, а не от образования. Семинаристы по опыту своих предшественников знали, что пока те, кто стали студентами академии, тратят силы на богословскую премудрость, их более расчетливые товарищи успевают прослужить четыре года, получить несколько церковных наград и стать настоятелями. Случалось и так, что под начало такого настоятеля, окончившего всего лишь семинарию, в качестве рядового священника попадал его же товарищ, четыре года учившийся в академии.

Такой настоятель подсмеивался над товарищем:

– Дурень ты, дурень! Чего тебя понесло в академию? За это время меня наградили камилавкой и золотым крестом, я стал настоятелем. А что ты выиграл? Ничего. А проиграл? Многое. Хотя бы то, что ты четыре года грыз гранит науки, мучался, сидел на стипендии, а я жил припеваючи, купил себе «Победу», дачку.

Учитывая эти обстоятельства, большинство выпускников семинарии шли на приход. И надо сказать, получали хорошие места. Не все устраивались в Москве, кое-кому приходилось служить в Московской области, но это их не огорчало. «Лучше быть первым в деревне, – говорили они, – чем вторым в городе. Доходы почти те же. Пройдет время, и мы переберемся в Москву».

Только несколько одноклассников Андрея решились идти в академию. Два-три человека думали принять монашество и стать архиереями. Другие не хотели принимать священный сан, а стремились стать преподавателями либо в Московской семинарии и академии, либо, на худой конец, в провинциальной семинарии. Лишь немногие всерьез интересовались богословием и хотели постигнуть его до конца. К их числу принадлежал Гатукевич. На первый курс академии были приняты также выпускники семинарий из других городов, где не было своих духовных академий. В общем, набрался курс из пятнадцати человек.

Андрей надеялся глубже познать богословие. За два года, проведенные в семинарии, он разобраться в нем просто не успел. Он впитывал в себя то, что слышал на уроках, что читал в учебниках, но глубоко продумать этот материал не успевал. В академии Андрей хотел не только систематизировать все это, но и сделать полученные знания убеждениями. Он стремился получить богословское образование, а не документ о нем.

В этом отношении семинария дала Андрею слишком мало: он мог теперь произнести неплохую проповедь, сумел бы отслужить любую церковную службу, но теоретическая его подготовка была слаба. Семинаристам сообщили минимум сведений по богословию, необходимый священнослужителю.

Молодой человек рассчитывал, что академия восполнит этот пробел. Тем более, преподаватели семинарии, оправдываясь, говорили, что из-за недостатка времени они не могут обстоятельно осветить тот или иной вопрос. «Вы, – говорили они, – пришли к нам, не имея никакой богословской подготовки. Наша задача – познакомить вас с основами наших наук и подготовить вас практически. Те из вас, кто серьезно интересуется богословскими проблемами, должны продолжать образование в высшей духовной школе. Там мы уделяем внимание не столько практической стороне, сколько собственно богословию».

Обещания преподавателей оказались по меньшей мере неточными. Действительно, в академии такие чисто практические предметы, как литургика – наука о богослужении, гомилетика – наука о проповедничестве, практическое руководство для пастырей, или наука об улавливании душ верующих в лоно церкви, преподносились в более «теоретическом» виде. Если в семинарии на уроках литургики речь шла о том, как надо служить церковные службы, то в академии в курсе литургики давалась история того, как складывалось богослужение православной церкви, история культовой стороны религии. В семинарии преподаватель гомилетики учил, как произносить проповедь, а теперь он читал курс истории проповедничества. Если в семинарии практическое руководство для пастырей носило узкоутилитарный характер, указывало пастырю, что может он делать и чего должен избегать, чтобы не оттолкнуть верующих, то теперь упор делался на психологию пастыря и верующих. В семинарии на уроках церковного пения учили бурсаков петь молитвы, а в академии им читали курс истории церковного пения.

Но эти изменения касались исключительно «практических» дисциплин. Что же касается таких предметов, как догматическое, нравственное, основное, сравнительное богословие, история церкви, священное писание Ветхого и Нового завета и других, то здесь принципиально нового в академии ничего не сообщалось. Разница состояла лишь в том, что поскольку в академии была не урочная, а лекционная система, то преподаватель не должен был тратить время на опрос студентов и мог гораздо больше времени уделить изложению предмета. Поэтому все курсы, в основе своей повторявшие семинарские, читались более подробно, с большим количеством примеров, текстов библии. Некоторые второстепенные проблемы, пропущенные в семинарии, изучались в академии.

Принцип преподавания оставался прежним. Как и в средней духовной школе, в академии исходили из того, что человек уже верит и ему не надо доказывать правоту религии, а следует обогащать его ум новыми и новыми богословскими данными.

Скоро Андрей убедился, что это проистекает не из нежелания идеологов религии бороться с неверием, не от недооценки силы атеизма, серьезных аргументов против которого они не выдвигали, а от идейной слабости. Им нечего было противопоставить доводам науки, разума, материалистической философии, и поэтому они предпочитали отмалчиваться, игнорировать атеистические аргументы.