Текст книги "Очерки современной бурсы"

Автор книги: Алексей Чертков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

В ВОЛЧЬЕЙ СТАЕ

Вскоре настоятель позвал к себе молодого дьякона.

– Отец дьякон, – сказал он, – до сих пор вы бывали у нас только по воскресеньям и праздникам. Нужно, чтобы вы иногда и в будние дни служили, в те дни, когда обедню совершает отец Кирилл.

– Хорошо, отец настоятель, – ответил Андрей. – Но почему я должен служить именно с отцом Кириллом?

– Он обратился ко мне с этой просьбой, и я уважил старого, заслуженного священника. Ему трудно одному. Голос у него слабый, и ему трудно потреблять святые дары.

– Почему трудно? – удивился Андрей.

– Он жалуется на боли в желудке. Врачи запретили ему употреблять вино.

– Слушаюсь, отец настоятель.

Удивленный Андрей вышел из комнаты настоятеля. Отец Кирилл никогда не отказывался от нескольких рюмок красного вина, бутылка которого всегда ставилась за трапезой священнослужителей, а святые дары он почему-то допить не может.

В этот день Андрей служил обедню вместе с отцом Петром, ярым врагом отца Кирилла. У него-то дьякон и решил выяснить свое недоумение и рассказал о приказе настоятеля.

– Подлец Кирилл! – лаконично ответил священник. – Все себе выгоды, негодяй, ищет. Я старше его, мне тоже трудно одному служить, но я не прошу себе в помощь дьякона. Слишком он бережет себя, неженка.

– Может, ему действительно трудно? – спросил Андрей.

– Говорю тебе, дьякон, русским языком: всем трудно. Но он лелеет свою персону. Два раза в день он никогда в храм не приедет: трудно! Святые дары не потребляет: трудно!

– Не пойму я, отец Петр, это дело со святыми дарами. Почему он их не может потреблять? Вино то он пьет.

– Тут дело не в вине, а в брезгливости Кирилла. Он тебе выхлещет сколько угодно вина, да не из общей чаши. Он потреблять не хочет потому, что из нее мы народ причащаем, ложку туда макаем, слюни людские туда пускаем, вот почему.

– Отец Петр, но святые дары – кровь господня! Можно ли брезговать ею?

– Ты не знаешь, за что Кирилла к нам перевели из той церкви, где он раньше служил?

– Откуда мне знать?

– За то, что он, подлец, кровь Христову потихоньку, когда никто не видел, в помойное ведро выливал, чтобы не потреблять!

Андрей в ужасе перекрестился.

– Как же об этом узнали?

– Монашка-алтарница случайно увидела и донесла в патриархию. За это сразу лишать сана полагается…

– Почему же не лишили?

– Боятся Кирилла в патриархии, вот почему. Он уж сам лишал себя сана.

– Как?

– В двадцатые годы, когда мода была отрекаться от церкви, он одним из первых в Москве снял сан, поносил публично церковь в печати. А в войну «раскаялся», пришел в патриархию, попросил простить прежние «ошибки». Священников было мало, вот его и приняли. А сейчас боятся трогать. Понимают, чуть что, он опять «отречется» и начнет поносить церковь. Его и терпят, нянчатся с ним… Ты его бойся, дьякон, он на все способен. Совершенно беспринципный человек. Эгоист.

– Как его господь терпит у алтаря! – воскликнул Андрей.

– Господь, господь… Он не то еще терпит. Послужишь с мое, узнаешь нашего брата, совсем разуверишься.

– Но вы-то, отец Петр, не разуверились? Сколько вы уже служите?

– Служу без малого пятьдесят лет… А куда мне деваться, старику, если и разуверился? Специальности у меня нет, да и работать поздно. Уйди я из церкви, кто мне будет платить пенсию? А здесь я обеспечен.

– Ну, а взять нашего отца Виталия. Разве он не верующий? Он-то не старик? Если он не верил, зачем пошел в священники?

– Знаешь ты его биографию, дьякон? Нет. А я знаю. Окончил он школу, работал счетоводом. Потом стал артистом. Всю войну песни пел, пока люди воевали. Кончилась война, он, не учившись в семинарии, стал дьяконом, потом попом. Как ты думаешь, верующий он?

– Трудно сказать, может, и верующий. Разве среди счетоводов и артистов не могут быть верующие?

– Нет, ты, дьякон, рассуди. Если б он верил, почему сразу не пошел в попы? Видать, на сцене играть больше нравилось. А после войны его осенило. Нет, голубчик, так не бывает! Просто он решил, что в церкви выгоднее.

– Неужели, отец Петр, среди нынешних священнослужителей нет верующих?

– Почему нет, есть. Но мало. Единицы. А потом, кого считать верующим? Таких, кто бы разделял все догматы церкви, уверяю тебя, не найдешь. Даже те, кто верит, верят с оговоркой, не во все, сомневаются или верят во что-то, но не в библейского бога. Главное же, что держит всех нас в церкви, – деньги. Уверяю тебя, если бы нам не платили много, все попы разбежались кто куда. Ты думаешь, дьякон, почему к тебе вроде бы у нас хорошо относятся? Потому что на кружку, на свою законную долю не посягаешь. Тем ты для нас и хорош. А заикнись ты о кружке, увидишь, что будет. И еще знай: Кирилл с Виталием тебя терпеть не могут. Они перед тобой лебезят, потому что не хотят, чтобы ты ушел. Придет другой дьякон, лишимся дьяконской доли. А в душе ненавидят они тебя, особенно Виталий. Он не имеет духовного образования и дрожит, что кончишь ты академию и останешься у нас священником, а его, неуча, попрут. Берегись их, дьякон!

– Отец Петр, разрешите задать вам вопрос: как вы рискуете со мной быть столь откровенным?

– Видишь ли, дьякон, – ответил священник, – мне тебя бояться нечего. Донесешь на меня? Выгнать меня за это не выгонят. За место свое я не дрожу: сам скоро попрошусь, стар. С Кириллом да с Виталием поссоришь? Они и так меня ненавидят. Среди попов, как в волчьей стае, спайка крепкая. Погрызутся между собой, а все вместе. Да и не такой ты человек, я вижу, чтобы пакости людям делать. Не поповская у тебя душа. Долго ты с нами не вытянешь, сбежишь…

ДОНОС

Перед окончанием академии трудиться Андрею пришлось особенно много. Служба, занятия кандидатским сочинением отнимали буквально все время, не оставляя ни минуты досуга.

Но вот учеба позади. Андрей, как и его товарищи, получает диплом. Ректор напутствует выпускников академии торжественной речью, в которой призывает их отдать все силы служению богу и церкви.

Зная уже приходскую жизнь, Андрей почувствовал, сколько лицемерия и ханжества было в этих высоких фразах. Ректор не мог не знать истинного положения в церкви и тем не менее говорил о бескорыстии, о призвании пастыря, о самоотречении.

Кандидатская диссертация Андрея была посвящена истории русской церкви. Он умышленно уклонился от выбора темы, в которой затрагивались бы принципиальные мировоззренческие проблемы. Ему не хотелось лицемерить, кривить душой, писать о том, с чем он был не согласен.

Большинство товарищей Андрея по академии пошло по тому же пути. Они писали либо по истории Церкви, либо брали темы, в которых систематизировали учение какого-либо святого отца по какому-либо вопросу.

Один лишь Гатукевич избрал тему, связанную с философской проблематикой. В своей диссертации он выдвинул новое понимание чуда. Если в традиционном богословии чудо трактовалось как явное вмешательство сверхъестественных сил в жизнь, при котором нарушались законы природы, то Гатукевич постарался доказать, что при чуде не нарушаются эти законы, а только проявляются необычным образом, что чудо есть не что иное, как случайное стечение обстоятельств.

Диссертация Гатукевича привлекла к себе внимание начальства, вызвала споры среди профессоров академии. Одни из них считали, что нельзя подрывать устои веками проповедуемого церковью учения, другие ратовали за модернизацию богословия.

Гатукевичу было предложено остаться в академии преподавателем. Отец Лев согласился.

Остальные бурсаки разъехались по семинариям в качестве преподавателей, помощников инспекторов, часть из них получила места священнослужителей в Москве или в смежных со столицей областях.

Андрей остался дьяконом в том приходе, где служил. Однако его временное положение студента-практиканта кончилось. Нужно было решать вопрос о зачислении его в штат прихода. Это понимало и само духовенство храма. Но тогда оно лишалось той доли дьякона, которую оно делило между собой в течение длительного времени.

На тайном совещании причта, в котором Андрей не участвовал и о котором он узнал после, было решено избавиться от дьякона. Это доставляло им двойной выигрыш: давало возможность прочнее закрепить каждому отцу в храме место, потому что рано или поздно Андрея могли посвятить во священники, и позволяло неопределенное время пробыть без штатного дьякона.

В одно из воскресений настоятель передал дьякону конверт, на котором рукой благочинного было написано его имя. Андрей при всех распечатал его и прочел, что ему надлежит явиться в патриархию на прием к отцу протопресвитеру.

«Зачем бы это? – подумал Андрей. – Уж не собирается ли протопресвитер предложить мне место священника?» Своей радостью и предположением он простодушно поделился с батюшками. Те, улыбаясь, пожелали ему успеха.

На другое утро, полный самых радужных надежд, сидел он в приемной протопресвитера, ожидая, когда подойдет его очередь. Наконец его вызвали.

– Садитесь, – сухо сказал протопресвитер. – Что ж вы, отец дьякон, не оправдали наших надежд?

– Ваше высокопреподобие, простите, я вас не понимаю, – пробормотал испуганный Андрей.

В церкви все зависит от благоволения начальства. Оно распоряжается священнослужителями, как шахматный игрок фигурами на доске. Оспаривать его решение невозможно, сложившееся о тебе мнение – окончательное. Прийти к начальству без вызова нельзя: слушать тебя не станут. Опровергнуть ложный донос тоже не удается: обычно ты о нем и не знаешь. Доносчикам, даже анонимным, верят, обвиняемому – нет. Все делается тайно. Тебя могут перевести из города в далекую деревню или в другую область, не спросив твоего согласия, не поинтересовавшись, есть ли тебе где жить, удобно ли это твоей семье. В церкви нет никаких общественных организаций, к которым можно было бы обратиться в поисках правды. Протопресвитер практически высшая инстанция, в которую может обратиться московский священник. Как он скажет, так и будет.

Вот почему Андрей перетрусил. Гнев протопресвитера мог перечеркнуть все долгие годы учебы в семинарии и академии, диплом, степень кандидата богословия. Все это вместе взятое ничего не значило, если у начальства складывалось о тебе плохое мнение.

Протопресвитер молча протянул Андрею лист бумаги, исписанный бисерным почерком.

– Читайте! – приказал он.

«Его Высокопреподобию, досточтимому отцу протопресвитеру! – говорилось в письме.

Смиреннейше припадая к стопам Вашего Высокопреподобия, мы, нижеподписавшиеся, считаем своим священным пастырским долгом сообщить нижеследующее.

Около года назад соизволением Его Святейшества и Вашим мудрым решением в наш храм был назначен молодой дьякон А. Смирнов, встреченный нами с братской любовью. Осиротевший после ухода прежнего нашего дьякона причт надеялся, что новый дьякон будет благоговейным и нравственно чистым, как и подобает быть служителю Божию. К глубокому прискорбию нашему, сих добрых качеств у отца Андрея Смирнова не оказалось.

Вместо бескорыстного служения Церкви Божией он являет собой образец алчности и стяжания, неприличных всякому священнослужителю, наипаче же начинающему тернистый путь пастыря. Не довольствуясь положенными ему деньгами, он чуть ли не ежедневно докучает всечестному отцу настоятелю требованиями перевести его на братскую кружку. Причт давно бы удовлетворил сие дерзостное требование молодого дьякона, однако поведение и образ мыслей отца Андрея свидетельствует о том, что сие не полезно для него самого.

Отец Андрей ведет непристойный для священнослужителя образ жизни. Неоднократно появлялся он во святом алтаре в нетрезвом виде. Имея матушку, он не живет с ней, а пребывает в Москве один. Роскошествует. Посещает театры и кино. Некоторые верующие видели нашего отца дьякона в ресторанах в пьяном сообществе и самого нетрезвым. Возможно ли давать такому человеку в руки еще большие деньги? Не явится ли сие поощрением к сугубым со стороны его непристойностям в поругание Церкви Божией?!

В обязанностях своих отец дьякон небрежен. Так, например, имена усопших, написанные в записках верующими, пришедшими в храм помянуть своих родственников, дьякон читает из пятого на десятое. Святые тайны потреблять отказывается. Со старшими священниками непочтителен. Гонится за славой. Про священников говорит, что они неверующие.

Суть же и ина многа, что можно было бы рассказать о молодом отце дьяконе, но мы не желаем и не смеем отнимать драгоценное время у Вашего Высокопреподобия, а потому ограничиваемся вышеизложенным и слезно молим Ваше Высокопреподобие избавить причт от нынешнего дьякона нашего. Во избежание повторения подобного случая сыновне умоляем не спешить с назначением нового дьякона, дабы торопливостью не повторить такой же ошибки. Трудно престарелым пастырям служить одним, но все мы жаждем лучше лишнее время претерпеть, нежели испытать бремя общения со столь неблагоговейным дьяконом, каков нынешний отец Андрей».

Ниже стояли подписи всех четырех священников, служивших вместе с Андреем. Один лишь настоятель не приложил своей руки к этому письму. Теперь уже не страх владел Андреем – будь что будет! – а стыд за своих «собратьев», с которыми еще вчера он вместе служил богу, у престола целовался со словами: «Христос посреде нас!»

– Что вы скажете в свое оправдание? – строго сказал протопресвитер.

– Отец протопресвитер, воля ваша, хотите – верьте, хотите – нет, но в письме все с начала до конца ложь!

– Докажите! – потребовал протопресвитер.

– Отец протопресвитер, поймите, как я могу доказать, что я не пьяница, не бываю в ресторанах, ревностно читаю поминальные записки и прочее? Чтобы удостовериться в этом, надо стоять за моей спиной. Клянусь всемогущим богом, что все письмо – выдумка.

– И про матушку тоже?

– А что про матушку? То, что она живет в Загорске, а не в Москве, правда. Но ведь нам негде жить. Я сам ночую в храме на раскладушке.

– Почему вы не переедете жить в Москву? Это сразу сняло бы с вас многие подозрения.

– Куда, отец протопресвитер?

– Купите комнату или дачу!

– На какие средства?

– Вы уже год как служите. Неужели не накопили средств? Другие батюшки через полгода покупают жилье. У всех ваших священников, с которыми вы служите, есть дачи.

– Но они находятся на доходах…

– А вы?

– Я получаю за каждую службу по десять рублей.

– Почему? Патриарх вас назначил на штатное место дьякона. С первого же дня вы должны были получать свою долю. Разве вы ее не получали?

– Нет.

– Я немедленно распоряжусь, чтобы вас перевели на доход. Прежние денежки уже не вернуть, но теперь вы будете получать свое.

– Спасибо вам, отец протопресвитер, но у меня будет к вам покорнейшая просьба: переведите меня на другое место! Пусть оно будет хуже. Я не могу быть в прежних отношениях с моими обидчиками. Ведь ни за что, ни про что оклеветали.

– Я все понял, – сменив гнев на милость, сказал протопресвитер. – Теперь мне ясно: они хотели вас убрать, чтобы по-прежнему делить кружку с вашей долей. Это не первый их донос. Они и на настоятеля своего пишут без конца. Там такая публика подобралась. Руки все не доходят до них. А вас, конечно, надо скорее посвящать во священники. Обещаю: первое свободное место в Москве – ваше. Но пока придется потерпеть, послужить с ними…

На прощание протопресвитер размашисто благословил Андрея.

БУНТ

– Дорогой отец дьякон, можно вас поздравить с назначением? – елейным голосом спросил отец Кирилл, как только Андрей появился в храме.

Не зная содержания письма, Андрей мог бы подумать, что отец Кирилл лучший его благожелатель.

– Назначение будет, – сухо ответил Андрей, – а пока могу вас обрадовать: меня перевели на кружку!

Лицо отца Кирилла стало похожим на лицо городничего, когда тот узнал, что к нему едет ревизор. Видимо, он ожидал всего, но только не этого.

– Очень приятно, – произнес священник, заставив себя улыбнуться. – А у вас есть на это документ?

– Отец протопресвитер мне ничего не дал. Он сказал, что с самого начала меня зачислили к вам в штат.

– Все слова, слова, слова… – пропел отец Кирилл, обрадовавшись. – Пока не предъявите документа, денег мы вам не дадим. Знаете: дружба дружбой, а табачок врозь.

– Что же, мне снова идти к отцу протопресвитеру?

– Делайте, что хотите. Вообще-то я вам это делать не советую. Я старый священник и знаю, как отец протопресвитер смотрит на эти вещи. Он терпеть не может корыстолюбия в молодых священнослужителях. Он простит вам любой грех, но не этот. Потерпите еще немного. Скоро вас сделают священником, вы уйдете от нас, и все будет тихо-мирно. Нехорошо идти против причта.

– Я не гнался и не гонюсь за деньгами. Не ради них я стал дьяконом. Но вы сами виноваты: не надо было писать ваше подлое письмо.

– О каком письме вы говорите, отец дьякон? – с невинным видом спросил отец Кирилл.

– О том, что написано и подписано лично вами и всеми нашими священниками.

– Никакого письма мы не писали, – не моргнув глазом, сказал священник.

– Как вам не стыдно лгать! Я сам держал в руках это письмо.

– Это не я писал, а отец Петр, – соврал отец Кирилл.

– Допустим, хоть это и не так. Но вы его подписали.

– Ну и что ж! Это мое право!

– А лгать тоже ваше право?

– Вы забываетесь, отец дьякон! Перед вами не мальчишка, а старый священник, – отбросив от себя стул и хлопнув дверью так, что задрожали стекла, крикнул отец Кирилл.

Подошло воскресенье – день дележки братской кружки. Священники и не подумали рассчитаться с Андреем. Тогда он зашел к настоятелю и рассказал ему о своем разговоре с протопресвитером. Настоятель имел сконфуженный вид.

– Ничего не могу поделать со своими батюшками, – попытался оправдаться он. – Я им давно говорю: введем отца дьякона в штат, а они – ни и какую!

Оправдание выглядело слишком наивным. Настоятель также скрывал от Андрея указ патриарха.

В понедельник Андрей позвонил протопресвитеру и доложил, что причт не желает выполнять его указаний.

В телефонной трубке послышался голос:

– В воскресенье вы получите свою долю, не беспокойтесь.

Действительно, в следующее воскресенье после дележа кружки, на который Андрея так и не пригласили, отец Кирилл, уходя домой, швырнул дьякону пачку денег:

– Получай, Иуда!

Андрей посчитал деньги и – ахнул. В пачке было пятьсот рублей! Пятьсот вместо тридцати, которые он получал еженедельно прежде. Дележ его доли, оказывается, прибавлял каждому священнику примерно четыреста рублей в месяц.

Решение отца протопресвитера вызвало ненависть священников к Андрею. Теперь с дьяконом никто слова не молвил. Лишь по воскресеньям пастыри божий бросали ему деньги. Требовалось огромное напряжение воли, чтобы не только служить в такой обстановке, но и искренне молиться за службой.

Андрею стоило больших усилий не сообщать о случившемся жене. Он решил этого не делать: Маша ждала ребенка, и Андрей не хотел ее расстраивать. Он только рассказал ей, что ему прибавили жалованье и им будет теперь легче жить, а через некоторое время они смогут приобрести жилье поближе к Москве.

– Милый, – нежно сказала она, – как будет хорошо! Ты сможешь ночевать дома, мы будем всегда вместе.

– Ты не жалеешь, что вышла за меня замуж?

– Что ты, дорогой! Я с гобой счастлива, слишком счастлива. Мне по временам кажется, что я не заслужила такого счастья, что оно недолго и вдруг случится что-нибудь…

Андрей возразил ей:

– Молчи! Все будет хорошо. Скоро я буду священником.

– А ты счастлив?

– С тобой – очень!

– А службой своей доволен?

– Да и нет.

– Почему?

– Служить в церкви мне нравится, а вот с коллегами…

– Не век тебе служить в этом храме – переведут в другой…

– Боюсь, что и там будет не все ладно.

– Экий ты у меня неуживчивый, – пожурила его Маша. – Надо со всеми ладить.

– Понимаешь, Маша, ладить я умею. Но бывает так, когда ладить – значит идти против совести.

– Ты от меня что-то скрываешь!

– Трудно мне, Маша.

– Да что с тобой сегодня?

– Служба в церкви не просто служба: отбыл свое и ушел. Это дело всей жизни. Не понимаю тех людей, которые так себе, не то священники, не то нет. По должности он священник, а по жизни нет. Я не могу и не хочу быть таким. Уж либо я служу церкви, либо нет.

– Но ведь ты служишь…

– Не то я встретил, что ожидал: не церковь, а лавочка какая-то… Деньги мы с людей собираем, и большие, а разве мы души их спасаем, разве мы об этом думаем, разве мы этим заняты?

– А чем же?

– Внешность все это, видимость одна. Далеки мы от истинного христианства, как небо от земли.

– Кто тебе мешает жить, как совесть подсказывает?

– Попробуй! Нужно всю церковь перевернуть, чтобы жила она так, как Христос учил. Мне одному это не под силу, а бог молчит, не вмешивается. Скажи, Маша, почему? Может, его и нет? Может, выдумка все это?

– Ты сегодня не в себе! Отдохни. Никому таких слов не говори, а то выгонят тебя нз церкви, не видать тогда нам с тобой ничего. Будь, как все, – вот мой совет.

…Прошло несколько месяцев. Андрея посвятили во священники и назначили служить в кладбищенскую церковь. С материальной стороны это было выгодное назначение: кладбищенские церкви были одними из самых богатых. Молодые супруги смогли купить в пригороде Москвы комнату в частном доме. Жизнь их стала более нормальной. Для полного семейного счастья не хватало только ребенка. Но и он должен был вскоре появиться: Маше оставался месяц до родов.

Наступило рождество. Вернувшись домой от всенощной, Андрей застал жену за последними приготовлениями к празднику.

– Опять ты меня не слушаешься, Маша, – пожурил ее муж. – Зачем ты утруждаешь себя?

– Я ничего особенного не делала, – оправдывалась она. – Нельзя же тебя оставить без праздника? Ты и так у меня никуда не ходишь. Надо, чтобы дома тебе было приятно.

– Родишь малыша, тогда и будешь хозяйством заниматься, а пока слушайся меня: «Жена да боится своего мужа!»

– Ух, как боюсь! – Маша сделала испуганное лицо, и оба рассмеялись.

– Давай прославим вместе Христа, – предложил ей Андрей.

Они оба стали перед иконой, и Андрей запел:

– Рождество твое, Христе боже наш…

Затем сели поужинать.

– Маша, завтра ты думаешь быть в церкви? – спросил Андрей.

– Конечно, – ответила Маша.

– Не ездила бы…

– Не лезь в бабьи дела, мужичок! Сами знаем.

– Смотри, боязно мне за тебя, беспокоиться буду.

– Не беспокойся. Бог не без милости. Приучил ты меня в церковь ходить, теперь не могу в такой праздник дома сидеть. Пойду.

– Только осторожно. Долго не стой за обедней, народу будет много. Могут затолкать.

– Не волнуйся.

– Спокойной ночи, Маша. Я рано утром уеду. Ты спи, а я еще должен богу помолиться: завтра обедню служу.

– Спокойной ночи, дорогой!

Андрей стал читать положенное священникам перед обедней «правило к святому причащению». Оно содержало много молитв, так что чтение их отнимало около часу. Пока он молился, Маша уснула.

Наступило утро. Андрей уехал в храм. Шла рождественская обедня. Народ переполнил церковь. Андрей, совершая службу, поглядывал, не пришла ли Маша. Однако жены не было видно.

«Странно, – думал Андрей, – Маша не любит опаздывать. Может, я ее за народом и не заметил?»

В этот день молодой священник особенно горячо молился, прося бога послать Маше безболезненные роды и здоровенького младенца.

К концу обедни, только священнослужители успели причаститься, как в алтарь вошел церковный сторож. Андрей заметил, что он был бледен и чем-то взволнован. Отозвав в сторонку отца настоятеля, сторож сообщил ему что-то на ухо.

– Подождите до конца службы. Я скажу сам, – донеслось до Андрея.

В этот момент ему надо было выйти с чашей причащать. Служба всецело захватила его. Едва кончилась обедня, настоятель отозвал Андрея в сторону и тихо сказал:

– Отец Андрей! Мужайтесь! Уповайте на бога! Я должен сообщить вам страшную новость.

– Что-нибудь с Машей?

– Ее уже нет…

– Как?!

– Сторож не сообщил мне подробности. Знаю только, что она шла в храм и попала под машину…

Наступили мрачные дни в жизни Андрея. Он не мог ни о чем думать, ничем заниматься. Ему казалось, что со смертью Маши погибло все, и жизнь утратила для него всяческий смысл. Особенно тяжело было находиться дома, одному. В том самом доме, который они благоустраивали вместе, где всякая мелочь напоминала о ней…

Андрей старался найти хоть какое-нибудь утешение в молитвах об упокоении ее души. О малыше же, не успевшем родиться и некрещеном, церковь запрещала молиться. Одна надежда оставалась у отца: господь сам примет ангельскую душу ребенка в райские обители – ведь он безгрешен.

С каждым днем Андрея все больше мучил неотвязный вопрос: «Зачем бог попустил этому случиться?»

«Конечно, пути господни неисповедимы, ему виднее, но и нам разум дан; должны же мы понимать хоть что-то, что совершается с нами, – мучительно думал он. – Чем прогневила бога Маша? Ну, а младенец – ангельская душа, чем он не угодил ему, не давшему на свет ребенку появиться? Кто сможет объяснить все это? Неверующий скажет: случай! А мы… чем оправдать мы можем страдания людей не только грешных, но и тех, кто невинен с самого рождения?»

В душе Андрея поднимался бунт, бунт против бога, повинного в бесчисленных страданиях и гибели людей. «И этому коварному и злому существу мы, священники, поем хвалу, благодарим за «благодеяния». Но где они? Поем в церквах: «Вся премудростию сотворил еси, слава ти, господи, сотворившему вся!» Так в чем премудрость божия? Быть может, в том, что он устроил мир, заставил двигаться планеты по орбитам? Но это ли заслуга и его ли? И, даже приписки нее это богу, я утверждать могу: не сделал он важнейшего, что должен был бы сделать: не смог устроить так, чтобы люди в счастье жили, чтоб не было бессмысленных страданий на земле, несущих смерть, несчастья, гибель невинным детям. Отец жестокий и тот не мог бы оставаться равнодушным к страданиям детей своих. А говорят, бог видит их. Так можно ли любить такого бога?!»