Текст книги "Очерки современной бурсы"

Автор книги: Алексей Чертков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

ИЗОЛЯТОР

Это было мрачное, жуткое помещение. Чтобы попасть в него, приходилось идти в отдаленный угол лавры, захламленный всяким мусором, а войдя и башню, взбираться по шаткой деревянной лестнице на второй этаж, затем следовал длиннейший коридор, в конце которого было две комнаты. В одной из них помещался своеобразный медицинский пункт.

Своего постоянного врача в духовных школах не было, и семинаристов обслуживала городская поликлиника. Для присмотра за больными бурсаками был выделен один из семинаристов – Иван Бородаев. В «миру» Иван некоторое время работал ветеринарным фельдшером и что-то смыслил в медицине. В дополнение к стипендии он получал небольшой оклад, который обязывал его три раза в день осматривать больных, давать им прописанные городским врачом лекарства. Кроме Ивана, изолятор обслуживала уборщица, которая приходила по утрам. Остальное время дня и всю ночь больные оставались одни, запертые Бородаевым. Во второй комнате, которая, собственно, и была изолятором, стояло около десятка коек, в углу висел образ с лампадой, круглый день горела электрическая лампочка, так как единственное окно было настолько маленьким, что через него свет почти не проникал, к тому же оно было загорожено лаврской стеной.

Немного поодаль от этих двух комнат был туалет и небольшое подсобное помещение, лишенное всякого света. Там валялось грязное белье, разбитая мебель и прочий хлам.

Шатающейся походкой добрался Андрей до изолятора и предстал перед Бородаевым.

– С чем пожаловал, брат? – спросил Бородаев.

– Занедужил я, Иван, – грустно признался Андрей.

– Ясно, не от хорошей жизни пришел сюда, – попытался пошутить Бородаев. – К нам веселиться не ходят. Ладно, давай записку врача и рецепты.

Внимательно прочитав записку, Бородаев сказал:

– Ничего страшного нет. Обычная простуда и сильное переутомление. От простуды мы тебя вылечим быстро: дней через пять будешь здоров как бык. А со вторым хуже. Врач пишет: недели две-три нужен тебе полный покой, отдых, хорошее питание… А сейчас – марш в постель.

Андрей зашел в изолятор. Там лежал еще один больной. Было жарко и душно. Юноша добрел до свободной койки, лег и почти сразу уснул…

Прошло три дня, а у Андрея все еще была высокая температура. Часто бурсак впадал в забытье. Потом болезнь начала сдаваться. Молодость побеждала, и Андрею становилось все лучше. Появился аппетит. Прекратились головные боли. Дело шло на поправку, и он начал подумывать о том, что через несколько дней все же сможет поехать домой.

Его товарищем по изолятору оказался Петя Гудюк – молоденький хилый семинаристик четвертого, выпускного класса.

– Ты как сюда попал, Петруша? – спросил его Андрей.

– Простудился я…

– Давно здесь?

– Дней за пять до тебя положили…

– И все не поправляешься?

– Почти выздоровел…

– Так чего же не выписываешься? – удивился Андрей. – В семинарии все лучше, чем в этом узилище.

– Для меня все одно: что здесь, что там…

– Почему домой не едешь на каникулы?

– Нет у меня дома, кроме как здесь…

– Как нет дома? Родные-то есть?

– Папани с маманей нет. Померли… А брат, сам знаешь, есть.

Андрей знал его брата. Это был смиренный монах-священник отец Анастасий, который жил в лавре и заканчивал духовную академию.

– Когда же родители твои померли?

– Папу на войне убили, а мама вскорости умерла. Мы с братом одни остались. Его наш владыка приютил. Стал брат у него иподьяконом. Я при нем жил, от него кормился. Потом брата уговорил владыка в монахи постричься, академию окончить. «Сам, – говорит, – архиереем будешь». Вот он и пошел. Стукнуло мне восемнадцать – брат и меня сюда пристроил.

– Тебе-то, Петруша, хоть нравится здесь?

– А куда денешься?.. У меня всего шесть классов… Способностей нет…

– Кто тебе это сказал?

– Сам вижу… Иной выучит урок за час, а мне и пяти часов мало… Что ни говори, а до учебы я негож.

– Так шел бы куда-нибудь работать!

– Я было хотел, да брат не велит. «Семинарию, – говорит, – уже почти кончил, куда ты пойдешь, кому ты нужен там… в миру. Там над тобой все смеяться будут. А здесь тебя ценят. Приход дадут. Я, как стану архиереем, к себе тебя возьму. Секретарем моим будешь… ключарем…»

– А разве брат не прав?

– Понимаешь, не лежит у меня душа к божественному, – неожиданно прошептал Петя. – Не лежит. Люблю я живое дело, работу… А тут что? – И Петя вяло махнул рукой.

За разговором Андрей не заметил, как отворилась дверь и в комнату вошел Бородаев вместе со старым знакомым Андрея – «блаженным» Григорием.

– Я привел к вам нового больного, – каким-то странным тоном произнес Бородаев. – Пусть он у вас отдохнет, а я пойду позвоню по телефону: вызову врача.

Григорий обвел комнату и обоих больных блуждающим взором и каким-то неестественным голосом сказал:

– Един у нас врач душ и телес – господь и бог!

– Един, един, – согласился Бородаев. – Полежи, отдохни, брат Григорий.

– Отдыхать будем в могиле! – наставительно проговорил Григорий. – Здесь мы токмо странники и пришельцы.

– Странники и пришельцы… – опять подтвердил Бородаев и глазами вызвал Андрея за дверь.

– Что такое? – спросил Андрей.

– Не видишь разве: спятил парень.

– Как… спятил?

– Ну, с ума сошел, – разъяснил Бородаев. – На религиозной почве. Я предполагаю, что у него «мания религиоза».

– Откуда ты знаешь?

– Не первый раз у нас такое. Каждый год… Этот еще хорошо – тихий. Вот с буйными беды не оберешься. Один на помощника инспектора кричал: «Антихрист ты, на челе твоем печать антихриста!» А меня почему-то звал «Шестьсот шестьдесят шесть» и убить грозился.

– Шестьсот шестьдесят шесть – число апокалипсическое. Начитался он, видно, апокалипсиса и помешался на его тайнах.

– Все надо делать в меру, – раздраженно сказал Бородаев. – Заставь дурака богу молиться, он и лоб разобьет. Ну, я пошел звонить в психиатрическую, чтобы за Григорием прислали машину. А ты, будь добр, присмотри пока за этим кретином.

Андрей вошел в комнату и застал такую картину. На кровати стоял Петя в одной рубахе, без штанов. Видно, он в испуге вскочил, когда к нему подошел «блаженный». А тот опустился на колени перед Петей и крестится быстро-быстро, лбом об пол бьет, целует ноги Пети и приговаривает:

– Святый пророче божий Илие, моли бога о нас!

– Какой я пророк Илья? – пытался возразить Петя. – Я же Петр.

– Не отрицайся, – умолял его Григорий, – И бысть мне видение чудное. Се отверзеся небо, и ты, пророче божий, нисшел на колеснице огненной на землю нашу грешную, окаянную…

На лице Петра был ужас. Андрей подумал, как бы и этот не сошел с ума от страха, и позвал Григория:

– Пойдем, брат Григорий, пройдемся.

Григорий покорно встал с колен и вышел с Андреем в коридор. Андрею и самому стало жутко. Впервые довелось ему встретиться с умалишенным. Они были совсем одни, если не считать Петра. «Вдруг Григория охватит буйство? Тут как в могиле, кричи не кричи, на помощь никто не придет. Что тогда делать?» – думал он.

В это время Григорий неожиданно вбежал в туалет, стал на колени перед унитазом и стал на него молиться. По временам он с благоговением целовал грязный стульчак.

– Се престол божий, – пел он глуховатым голосом. – Се святая святых…

Андрей хотел было оттащить святотатца, но махнул на все рукой: «Шут с ним, пусть молится, лишь бы Петьку не беспокоил. Парень и так что-то не в себе…»

Подъехала машина, и в изолятор в сопровождении инспектора отца Вячеслава и Бородаева вошел врач с двумя санитарами. Врач сразу констатировал помешательство на религиозной почве и укоризненно сказал отцу Вячеславу:

– Ваше заведение – основной поставщик подобного рода больных. Когда вы только кончите калечить людей!

– Мы тут ни при чем, – спокойно ответил отец Вячеслав. – Они сами себя до этого доводят.

– Э, бросьте!.. Почему же из других учебных заведений не поступают к нам душевнобольные, а только из вашего?

– У нас своя специфика: мы не только учим, но и воспитываем…

– Вот, – врач кивнул на Григория, – плод вашей деятельности. И когда это только кончится?

– Это вас не касается, – отрезал отец Вячеслав. – Делайте свое дело, а мы будем делать свое!..

Когда «блаженного» увезли, Андрей долго еще не мог опомниться. Лежа на постели, он думал о Григории, о Петре и о себе. Вспоминая «подвиги», приведшие его в изолятор, Андрей твердо решил навсегда отказаться от всякого рода религиозных излишеств. «Буду, как все! Нечего мне мудрствовать. Не то и я «сподоблюсь» такой же судьбы», – думал он, засыпая.

Вдруг что-то разбудило его. Он открыл глаза и увидел Петю, который ходил по комнате. Видно было, что он сильно взволнован.

– Петрусь, что с тобой?

Юноша окинул Андрея странным взглядом. Глаза его были широко открыты.

– Тебе плохо?

– Нет, ничего.

– Тогда ложись, спи.

– Я лягу.

– Прошу тебя, Петя, ложись, отдохни.

– Бедный Григорий! До чего они его довели. Нет, бог не допустил бы… Страшно… Страшно мне… Кажется, я один на целом свете… Нет никакого бога, слышишь, нет его… Все обман один… И мы с тобой обмануты. Напрасно прошла моя молодость. Ничего я в жизни не видел и не увижу…

– Успокойся, Петрусь. Все у тебя впереди: и жизнь и молодость.

– Что жизнь? Что молодость? Кому мы нужны?

– Людям! – твердо ответил Андрей.

– Каким людям? Люди обходятся без нас, попов. Верующих становится с каждым днем все меньше. Что нас ждет? Что, скажи мне?

– Нас ждет паства, верующие. Они нуждаются в нас, священниках. Мы понесем им вечные истины добра и справедливости, будем спасать их души…

– Да? А мне кажется, что без попов, которые только морочат головы, им было бы лучше…

– Что ты говоришь, Петр? Ты же без пяти минут пастырь!

– Не буду я пастырем, не хочу!.. Хватит, насмотрелся на них… Не хочу жить так, как они, как живет брат. Разве это жизнь человеческая? Вечно вокруг него старухи, глупые, неразумные, блаженные да вонючие монахи.

– Убогим людям мы и нужны.

– Не нужны! Им не наши утешения требуются, а настоящая помощь. А мы им о боженьке толкуем. Обман… кругом обман…

– Если религия – обман, то зачем ты здесь? Иди в мир и живи себе мирским человеком.

– Кому я там нужен? Смеются над нами, не доверяют… Да и специальности нет у меня, кто примет меня на работу.

– Попробуй…

– Легко тебе говорить: попробуй! Такими вещами не шутят. Легко советовать, когда у тебя родные есть, свой дом. У меня же нет никого, кроме брата. Если я уйду из семинарии, откажусь от религии, брат проклянет. Он у меня за отца и мать, а легко ли жить под родительским проклятием?! Нет, мне все дороги заказаны. Выхода нет, – вздохнул Петя.

– Ты взволнован. Ложись-ка спать. Утро вечера мудреное.

– Спокойной ночи тебе… Не сердись на меня и прости, ежели тебя чем обидел…

– Чего зря говоришь? Спи!

– Прощай, брат…

– Спокойной ночи.

Андрей, утомленный необычным днем, быстро уснул. Утром его разбудил голос Бородаева, пришедшего проведать больных.

– Как себя чувствуешь, Смирнов? – спросил лекарь.

– Неважно.

– Температуру мерил?

– Я только проснулся.

– Меряй… А где Петя?

– Должно быть, в туалете.

– Что-то долго он там.

– А куда ему спешить.

Все-таки Андрей поднялся с постели и пошел в уборную. Дверь была заперта. Он постучал. Молчание. Андрей позвал Бородаева. Иван взволновался.

– Что с ним? Как он себя вчера вечером чувствовал?

– Вроде ничего. Только взбудораженный какой-то был.

И Андрей рассказал о ночном разговоре.

– Уж не случилось ли с ним чего? Пойду в семинарию, позову людей, пусть взломают дверь…

Вскоре он вернулся в сопровождении двух рабочих и помощника инспектора. Стали ломать дверь.

Когда ее сняли, предстала страшная картина: на крюке, вбитом в стену, на ремне от брюк висел удавившийся Петя.

МАША

Андрей не мог больше находиться в страшном для него теперь изоляторе, и его увезли в городскую больницу.

Здесь бурсака поместили не в общей палате, а в отдельной комнатушке, предназначенной для тяжелобольных. Видимо, больничное начальство учло, что семинарист не обычный больной. Чтобы избавить его от расспросов и любопытства посторонних, ему предоставили отдельное помещение.

Через два дня Андрея навестил Гатукевич. Андрей несказанно обрадовался ему. Отец Лев рассказал Андрею, что семинарское начальство, которому до крайности была неприятна история с самоубийством, постаралось замять ее. Бурсакам объявили, что Петя покончил с собой в припадке безумия, что и раньше он был не вполне нормальным и держали его в семинарии из жалости к человеку, которому некуда деться, и из уважения к его брату – примерному монаху и студенту духовной академии. Поскольку по церковным канонам самоубийц отпевать в храме не полагается и молиться за них нельзя, труп Пети отвезли сначала в морг, а затем похоронили на городском кладбище. Семинаристы и даже брат Петра в похоронах не участвовали, присутствовал один лишь Дон-Кихот, которого командировали «для порядка».

Гатукевич сказал Андрею, что решил не ехать на каникулы, чтобы усиленно заняться философией и побывать в Москве.

После ухода приятеля Андрей пробыл в больнице еще несколько дней. Дело шло на поправку, и ему уже разрешали прогуливаться по больничному коридору.

Палату, где лежал Андрей, обслуживала медицинская сестра, молоденькая девушка. Звали ее Машей. Приветливая, простая и веселая, она нравилась Андрею. Видимо, и он ей приглянулся. Несколько раз в день Маша заходила к нему, спрашивала, как он себя чувствует, приносила лекарства и сидела у койки, пока он измерял температуру.

Постепенно они разговорились. Маша расспрашивала молодого человека о семинарии, о его учебе, товарищах. Интересовалась, как он попал в столь необычное учебное заведение. Андрей рассказал ей о своем детстве, о том, почему стал верующим. В свою очередь, и он попросил Машу рассказать о себе.

– Что мне говорить? Моя жизнь короткая и простая. Родилась я здесь, в Загорске. Отец рано умер. Остались мы вдвоем с матерью. Окончила семь классов, потом медицинское училище и теперь работаю здесь.

– Нравится вам работа?

– Нравится. Правда, хотелось бы учиться дальше, стать врачом.

– Так поступайте в медицинский институт.

– Легко сказать – поступайте. Туда не так просто попасть. А потом надо на что-то жить. Мама у меня больная, инвалид. Получает небольшую пенсию. Приходится мне и ей помогать да и самой жить.

– Да, – сочувственно протянул Андрей. – Но все-таки не горюйте. Постепенно все устроится. Выйдете замуж, тогда и институт кончите.

– Выходить, лишь бы выйти, не хочется. А любить – я еще никого не любила, – призналась Маша.

– Почему же? – задал наивный вопрос Андрей.

Маша засмеялась.

– Не встретился такой человек, который бы понравился.

– Разве мало в Загорске хороших ребят?

– Ребят-то много, а мой мне еще не встретился.

– Значит, вы разборчивая невеста. Но кто-нибудь же вам нравится?

– Не знаю… Дружила, правда, с одним парнем. Вроде ничего был сперва. А как узнала его поближе, разонравился.

– Почему?

– Пустой парень. В получку норовит обязательно выпить. Читать не любит. Пройдемся мы с ним вечерком по улицам, зайдем в кино, иногда на танцы. Вот и все радости. Не было у него никакой цели в жизни, никаких интересов. С ним и говорить-то скоро стало не о чем. Я и перестала с ним встречаться.

– Но ведь он не один и Загорске. Есть и более интересные люди?

– Есть, только не всем они достаются. У нас в больнице больше пожилые люди работают, женщины. Я особенно никуда не хожу. Разве что в кино пойдешь с подружками или в Дом культуры, когда московские артисты приедут. А так больше дома сижу, маме по хозяйству помогаю. Читать очень люблю.

– А как вам нравятся наши ребята, семинаристы?

– Я их не знаю. С вами с первым познакомилась. Но некоторым девчатам они нравятся.

– Вот как? – удивился Андрей. – А я думал, вы, мирские, над нами смеетесь.

– Есть девчата, которые и смеются…

Прошло два дня. После обхода врач сказал, что Андрея выписывают. Маша слышала слова врача, и лицо ее стало грустным.

– Ну, Машенька, спасибо вам за заботу, за ласку. Сегодня выписываюсь. До свидания! – сказал ей Андрей, на прощание протягивая руку.

– До свидания!

И Маша отвернулась. Глаза ее сделались чуть влажными.

– Что с вами, Машенька?

– Так, ничего… Просто я к вам уже успела привыкнуть.

– Зачем грустить? Я же не умер. Если вы не против, мы сможем увидеться…

– Правда? – обернулась Маша, и большие глаза ее повеселели. – Когда же?

– Когда хотите. Сейчас у нас каникулы. Буду свободен еще неделю.

– Тогда заходите к нам домой завтра.

И Маша оставила свой адрес, рассказала, как найти их дом.

В каникулярное время строгости ослабевали и можно было покидать семинарию без разрешения начальства. Однако возвращаться надо было к отбою.

Пользуясь этой свободой, Андрей на другой же день отправился к Маше. Домик, в котором она жила, стоял на горе, недалеко от старинного заброшенного кладбища. Разыскав нужный адрес, молодой человек осторожно постучал в дверь.

На пороге появилась Маша, одетая в простенькое, но милое платьице, красиво облегавшее ее стройную фигуру.

– Здравствуйте, Андрюша, – приветливо произнесла она. – Проходите, пожалуйста.

Андрей вошел в довольно большую комнату, перегороженную тонкой стенкой на две половины. Первая служила кухней, в углу которой стояла большая русская печь, обогревавшая все помещение. Вторая, большая половина, была собственно комната. Тут стояли две кровати, стол, гардероб, книжный шкаф и разные мелкие вещи. Андрея приятно поразила висевшая в углу икона божьей матери.

– А вот и моя мама! – представила Маша пожилую женщину болезненного вида.

Андрей поклонился и назвал себя.

– Садитесь, гостем будете, – пригласила она.

Андрей присел.

– Дочка рассказывала мне о вас, когда вы еще были у них в больнице. Как ваше здоровье?

– Спасибо, я совсем уже выздоровел.

– Слава богу. Не надо болеть-то. Это нам, старикам, позволено, а вы, молодежь, должны быть здоровыми. Хотя, правда, нынче и молодежь пошла хилая. Разве так прежде бывало? Взять бы хоть мою дочку…

– Перестань, мама, – нежно прервала ее Маша.

– Машенька с детства была не сильного здоровья, – добродушно продолжала ее мать. – И сейчас частенько болеет. Хиленькая она у меня. Да что говорить, растила я ее одна, без мужа. А тут еще война нагрянула. Эх, всяко бывало!.. Но ничего, выросла, выучилась, слава богу. Хорошая дочка у меня, не жалуюсь.

– Мама, перестань хвалить меня… Мне неудобно перед Андреем.

– Хвалить тебя нечего. Молодой человек сам видит, какая ты. Только одно скажу вам, радует меня, что она не такая, как некоторые девушки нынешние. А не везет ей: у подружек кавалеров полно, а моя все одна. В наш дом, поди, вы первый молодой человек и зашли.

– Неправда, мама. С Валерием я дружила?

– Валерий не в счет. Одно слово – балабон. Разве то парень? Я его и на порог не пускала, пьяницу.

– Простите, – возразил Андрей, – но я думаю, вы не правы, Мария Васильевна. Пусть Маша сама выбирает, кто ей по сердцу.

– Все вы нынешние такие: все бы вам самим выбирать. А коль слушались бы стариков, меньше и несчастных браков было, разводов всяких. Нам, матерям, виднее, кто подходит дочери, а кто нет. А то наспех поженятся, а глядишь, не успеют пожить, бегут разводиться. И опять же, без благословения божия вступают в брак. Разве так положено?

– Благословение божие – великая сила! – подтвердил Андрей.

– А теперешняя молодежь разве признает бога? Таких, как вы, единицы пошли. А большинство без бога растут. Взять бы хоть Машу. В храм божий не ходит…

– Я в детстве ходила, – оправдывалась Маша, – а как стала в школе учиться, разве пойдешь: подруги засмеют.

– А ты на подруг не смотри, ты мать слушай. Она тебе зла не желает. Хоть бы вы, Андрюша, присоветовали ей в лавру заглядывать.

– Приказать Маше я не могу, а посоветовать посоветую. Зайдите хотя бы ради интереса. Там красиво, хорошо поют. Я уверен, вам понравится.

– Хорошо, зайду как-нибудь, – согласилась Маша. – А теперь давайте обедать.

– Спасибо, я в семинарии пообедаю, – попытался было отказаться Андрей.

– Нет, без обеда мы вас не отпустим. Открою вам секрет: Маша сама его ради вас готовила.

– Как тут откажешься? Надо соглашаться. Только зачем же вы, Машенька, так беспокоились!

– Такой обычай: гостя без угощения не выпускать. Накрой, Маша, на стол. Чем богаты, тем и рады, не взыщите.

Маша принялась накрывать на стол. Обед действительно был вкусный, а главное, после нескольких месяцев казенной семинарской обстановки приятно было попасть в «мирскую семью», ощутить тепло домашнего уюта.

После обеда оставалось порядочно времени. Они весело болтали, Маша показала Андрею семейные фотокарточки. Ушел Андрей от Маши совершенно очарованный ею.

С этого дня они стали часто встречаться. Даже когда начались занятия в семинарии и у Андрея было очень мало времени, он по воскресеньям заходил домой к Маше на несколько часов. Встречи с ней помогали Андрею переносить тяготы семинарского режима. Он знал: пройдет день, и он увидит Машу, которая расскажет ему что-то новое, успокоит, если он чем-нибудь будет огорчен.