Текст книги "Очерки современной бурсы"

Автор книги: Алексей Чертков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

ОСТАТКИ ВЕРЫ

Андрей продолжал служить. Но теперь он не мог уже славословить бога искренне. Он кривил душой, потому что благодарности к богу не чувствовал не только из-за своего горя, но также из-за слез, которые он ежедневно видел у приходивших к нему людей. Редко кто спешил сюда, когда у него все было благополучно. Большинство верующих толкало к богу безысходное горе. Была ли это болезнь, от которой человек не мог избавиться при помощи врачей, было ли это семейное горе – все это заставляло их обращаться к богу и к Андрею, как его служителю, в надежде облегчить свою участь.

Но чем мог помочь им Андрей? Он мог только молиться. Однако он видел, что молитвы не помогали. Сколько раз его приглашали к лежащему на смертном одре, и, как слезно Андрей ни молил бога о помощи, человек умирал. Андрей мог просить бога, чтобы тот вернул покинутой жене ее мужа, но супруг все равно не возвращался.

«Чего же стоят все эти молитвы?» – думал он.

Оставалась надежда, что его слова утешения способны подбодрить унывающую душу, поддержать ее в трудную минуту. Но к чему сводились эти церковные утешения? К словам: «Потерпи!», «Смирись!», «Надейся на бога! Он поможет!» – большего церковь за две тысячи лет своего существования не придумала.

И Андрей все сильнее понимал, что все эти утешения – обман. Оттого, что покинутая жена будет смиряться и терпеть, она не станет милее бывшему супругу. И выходило так, что он, Андрей, не помогал людям, а приносил им новые страдания.

– Батюшка, можно с вами поговорить? – обратилась к нему однажды прихожанка.

– Пожалуйста.

– Хочу с вами посоветоваться. Прямо не знаю, как и быть…

– Что с вами случилось?

– Житья совсем нет. Живу я в общей квартире. Соседи со света меня хотят сжить. «Зажилась, – говорят, – старая на свете». Я им: «Что поделаешь, бог к себе не берет». – «Так мы ему поможем», – отвечают.

– И что же, помогают?

– Помогают, батюшка, помогают. Они меня ругают, случается, и ударят…

– А вы?

– Терплю, батюшка, по божьему закону, что с ними поделаешь. Советовали на них в суд подать, да боязно мне, не покарал бы господь старую, что терпения во мне нет.

Что мог ответить ей Андрей? По-человечески он понимал необходимость обуздать обидчиков законным порядком, но ведь он священник. Он не может идти против евангельских предписаний о любви к врагам и прощении им обид. Возникало душевное раздвоение: приходилось говорить одно, а думать совсем другое.

Тягостно было не только давать советы, но и произносить проповеди. В них приходилось говорить о боге, о его милосердии, тогда как сам он в это уже не верил.

Оставшись вдовцом, Андрей все свободное от службы время посвящал чтению. Его интересовали теперь уже не богословские книги, а художественная и научно-популярная литература. Чтение расширяло кругозор. Теперь на многое священник смотрел совсем другими глазами, чем прежде. Богословские догматы стали казаться ему наивными и антинаучными, а аргументация церкви – смешной.

Все больше начинало тяготить Андрея общение с верующими. Вокруг себя он видел кипучую жизнь с ее проблемами, с ее борьбой за лучшее будущее, а ему приходилось выслушивать одни и те же мелкие «грешки» богобоязненных старушек, интересы которых не шли дальше сна, пищи и молитвы.

Ему не с кем было даже поговорить, поделиться своими мыслями. Жены не было. Гатукевич был в Загорске. Несколько раз им приходилось встречаться на различных церковных торжествах. Из коротких бесед с ним Андрей понял, что интересы их различны. Отец Лев стал ортодоксальным богословом, ревностным защитником религии, Андрей же все больше разочаровывался в ней. С духовенством своего храма говорить о мировоззренческих проблемах было бесполезно. Они были далеки от них.

Андрею хотелось настоящего дела, а не размахивания кадилом и пения молитв. «Вот едет рабочий, – думал он, идя по улице. – Он делает машины. А вот идет строитель. Он строит дома. Пусть ему трудно работать, пусть он зарабатывает меньше, чем я, но он делает нужное и полезное дело: и построенный им дом переедут люди, будут там жить, добрым словом помянут строителя. А что полезного делаю я?»

Оторванность от жизни общества была чрезвычайно тягостна. Андрей чувствовал себя пустынником двадцатого века. Правда, он жил в городе, среди людей, а не в пустыне, но какая-то невидимая стена отгораживала его от мира.

И он все больше начинал понимать, что пропасть эту между ним и миром нельзя преодолеть, оставаясь в церкви. Не потому, что этому мешают какие-то внешние силы, а потому, что религия и церковь нежизненны, мертвы.

Если раньше его обижали несколько насмешливые, по крайней мере недоуменные взгляды, которые бросали на него, бородатого молодого человека, прохожие, узнавая в нем священника, то теперь он начинал понимать их.

Однажды в автобусе к Андрею подошел пожилой человек и сказал:

– Молодой человек, зачем вы носите бороду? Она вам совсем не идет. Чеховские времена давно прошли. Добрый вам совет: сбрейте ее, не смешите народ…

Раньше Андрей объяснил бы, что он священник. Теперь ему бравировать священством не хотелось, и ом предпочел остаться «чеховским персонажем».

Андрею исполнилось двадцать семь лет. В свое время он мечтал о семье, о детях. Теперь же это могло остаться только мечтой: по церковным законам священник вторично жениться не может.

Верующие часто приглашали священников зайти к ним после совершения церковных служб на чашку чаю. Это было отголоском старинного обычая. В дореволюционное время духовенство охотно откликалось на подобные приглашения и упивалось там «до положения риз». Теперь этот обычай почти не поддерживался духовенством, достаточно богатым, чтобы не нуждаться в подобной «подкормке». Поэтому священники благодарили, но отказывались от приглашения. Исключение составляли только те прихожане, с которыми священник был лично знаком.

Так поступал и Андрей. Но теперь, когда он остался один, ему хотелось чаще быть на людях. Однажды после отпевания Андрея пригласили на поминки. Андрей устал и сперва было собрался отказаться, но потом решил, что интересно будет поговорить с людьми, и согласился.

На поминках собралось человек около ста родственников и знакомых умершего. Выяснилось, что покойный был архитектором. Андрей спросил удивленно, как мог архитектор верить в бога. Ему объяснили, что он был старым человеком, воспитанным на прежних обычаях, верившим по традиции.

Рядом с Андреем, который был в светской одежде, села внучка архитектора, молодая девушка. Выяснилось, что ее зовут Любой, что она студентка философского факультета МГУ, комсомолка.

«Мне повезло, – подумал Андрей. – Рядом со мной идейный противник!»

И он решил воспользоваться случаем и начать спор в защиту религии. Ему было интересно, как будет возражать Люба на его доводы. Кроме того, было как-то неудобно высказывать новой знакомой свой скептицизм к вопросам религии. У нее могло сложиться весьма нелестное мнение о нем, какое бытует в народе о священниках, – что он, как и все, обманщик.

Случилось, как казалось Андрею, нечто неожиданное. На его аргументы в защиту религии девушка находила веские опровержения.

«Передо мной серьезный противник!» – решил Андрей. Обстановка не позволяла вести длительную дискуссию: были поминки. Когда наступило время, Андрей откланялся. Проводить священника вышла вдова, ее дочь и Люба.

– Спасибо вам, отец Андрей, – поблагодарила вдова, – что вы разделили нашу скорбь.

– Благодарю за приглашение. Я вас хорошо понимаю: сам год назад овдовел, – сказал Андрей и рассказал о своем несчастье.

– Вам, вероятно, бывает очень горько? Не сочтите за нескромность с нашей стороны, если мы пригласим вас заходить к нам.

– Благодарю вас, – ответил Андрей. – Зайду обязательно. До свидания.

Через девять дней новые знакомые пришли на панихиду, после которой пригласили Андрея к себе. Он согласился и вечером отправился к ним.

Встретили его приветливо, угостили чаем. Пока домашние убирали со стола, молодой священник продолжал спор с Любой.

– Андрей, – разрешите, я буду так называть вас, – вы же не правы! – сказала Люба. – Я могла бы вас понять, если б вы пошли служить в церковь из корыстных побуждений. Это низко, но понятно. Но верить? Нет, это не укладывается в моей голове.

– Почему? – возразил Андрей. – Чем вы можете доказать, что бога нет?

– Есть немало людей – к их числу, мне кажется, относитесь и вы, – утверждающих, будто существует два мира: известный нам материальный мир и мир иной – духовный. Первый, то есть материальный мир, – это природа и мы с вами. Духовный мир – это бог, ангелы, духи и прочие нематериальные существа. Представление о двух мирах сложилось в глубокой древности. Наука шаг за шагом доказала, что мир един. Тот реальный, материальный мир, к которому принадлежим мы сами, с нашим сознанием, есть единственный, действительно существующий мир.

– Чем же это доказывается? – спросил Андрей.

– Научно проверенными фактами. Законы механики земных и небесных тел одинаковы. Химический состав тел на земле и «на небе» один и тот же. Вечное движение и изменение свойственны всему, что где-нибудь существует. Нет никакого особого мира, не подчиняющегося этому закону бытия. Ни одна частица материи не исчезает бесследно и не появляется из ничего: материя только преобразуется из одной формы в другую, никогда не утрачивая своих основных свойств. Чтобы сообщить движение материальному телу, другое тело должно передать ему полностью или частично энергию собственного движения. Нет ни одного случая, когда этот великий закон природы был нарушен. Благодаря этому закону все процессы во вселенной образуют единую взаимосвязанную цепь, в которой нет и не может быть ничего, что не было бы порождено материей. Вся практика человечества и все данные науки свидетельствуют об истинности закона сохранения и превращения энергии во всех без исключения процессах. Нигде и явлениях природы и общества нет и не может быть действий, исходящих из какого-то таинственного «нематериального» мира. Все имеет свои естественные причины, коренящиеся в тех или иных материальных телах, их действиях и свойствах.

Наука объясняет материальный мир из него самого. Вот наши доказательства. А ваши? Можете ли вы опровергнуть то, что я говорила? Какие факты приведете вы в пользу существования бога? Где и как он проявляет себя?

Андрей не мог не согласиться с вескими доводами Любы, у него не было факта, который бы свидетельствовал о действии бога. Схоластическими же «доказательствами» он уже не решался оперировать, тем более что и сам он в них уже не верил.

– Я согласен, – после минутного молчания нерешительно произнес он. – Но вы говорили о материальном мире и его единстве. Не идут ли ваши слова вразрез с тем, что существует и психика? Что ж, вы и мысли и чувства тоже отнесете к материи?

– Сознание не есть материя, однако оно – продукт высокоорганизованной материи мозга. Вопрос о сущности сознания является одним из самых трудных вопросов науки. Трудность заключается в том, что психические процессы непосредственно не воспринимаются ни одним из наших органов чувств. Мысль нельзя ни видеть, ни слышать, ни обонять, ни осязать. Можно видеть орган мышления – мозг, но нельзя увидеть мысль. Но из этого вовсе не следует, что она не зависит от материи. Психика является результатом материальной деятельности мозга. Об этом говорит прежде всего тот факт, что психические явления имеют место только в нормальных живых организмах. Если у человека повреждены большие полушария головного мозга, то его сознание полностью или частично расстраивается. Устранения этих повреждений ведут к восстановлению нормального сознания. При этом мы не говорим, что сознание, порождаемое материей и зависимое от нее, существует как нечто внешнее ей, наряду с ней. Процессы в мыслящем мозгу и мышление – не два параллельных процесса, а один единый процесс, внутренним состоянием которого и является сознание. Сознание есть внутреннее состояние материи. Сложность познания этого процесса послужила поводом для неправильного утверждения, будто сознание есть деятельность нематериальной души, которая якобы не зависит от материи, от человеческого тела и мозга, может существовать без них самостоятельно. Так что все ваши молитвы «об упокоении души» моего дедушки не имеют никакого смысла, потому что со смертью его исчезла и «душа», за которую вы, Андрей, так усердно молились, – грустно улыбнулась Люба.

Андрей поймал себя на мысли, что невольно теряет остатки веры.

– Я уже почти не верю в бога! – неожиданно воскликнул он.

– Зачем же вы служите в церкви, Андрей? – изумилась Люба.

– Для того чтобы порвать с ней раз и навсегда, нужно быть уверенным, что бога нет. До сих пор у меня такой уверенности не было. Сейчас я на распутье: религиозное мировоззрение я уже не приемлю, а новое у меня пока не сложилось…

Андрей стал частым гостем в доме Любы. Девушка давала ему читать философские, естественнонаучные книги. Андрей с жадностью набросился на них. Он выписывал интересные для него места, обдумывал их, сопоставлял с соответствующими разделами богословия. Материалистическая философия не просто опровергала бытие божие, а создавала правильную картину мира, в котором нет места ничему сверхъестественному.

Андрей спокойно и неторопливо еще раз проверял свои взгляды, убеждения. Вывод для него был ясен: от веры в бога не осталось и следа! Она исчезла, испарилась. «Теперь я стал не просто неверующим, – думал он, – а убежденным атеистом. Раз так, мне не место в церкви. Дальнейшее пребывание мое там было бы преступлением перед самим собой и верующими, которых я вводил бы в заблуждение. Это недостойно человека. Надо открыто и решительно порывать с церковью, с тем затхлым миром, с которым меня уже ничто более не связывает…»

О своем намерении он решил сообщить Любе. Через несколько дней он зашел к ней. Люба готовилась к экзаменам, и Андрей, узнав об этом, собрался было уходить. Но Люба не отпустила его.

– Заходите, пожалуйста, – пригласила девушка.

– Спасибо, – сказал Андрей. – Сегодня вы мне очень, очень нужны.

– Наверное, снова в чем-нибудь не разобрались?

– Нет. На этот раз я во всем разобрался и решил навсегда порвать с религией!

Видно, Люба давно ждала от Андрея такого решения. Лицо ее озарила радостная улыбка.

– Молодец! Теперь я могу сказать о вас, что вы настоящий человек!

– Не надо громких слов, – попросил Андрей. – Я рад, что выбрался, наконец, на верный путь. В этом и ваша заслуга, Люба. От всей души говорю вам: спасибо! Завтра я подам официальный рапорт о снятии с себя сана священника и о разрыве с религией. А вот что делать дальше, честное слово, не знаю.

– Я посоветуюсь с ребятами в райкоме комсомола. Думаю, что они подскажут, что делать. Не беспокойтесь, Андрюша, не пропадете, найдем вам дело.

– Если будете говорить обо мне в райкоме, скажите, что я согласен на любую, самую трудную, черновую работу. Жаль, что лучшие свои годы я потратил впустую.

– Не горюйте, вы еще молоды. Смотрите вперед, а не назад. Вся жизнь у вас впереди!

ОТРЕЧЕНИЕ

Вернувшись домой, Андрей написал текст рапорта об уходе из церкви и разрыве с религией вообще. Сперва он собирался написать длинное объяснение, изложить шаг за шагом свою жизнь и путь от веры к неверию. Но потом подумал: кому это нужно? Высокое духовное начальство все равно не убедишь ни в том, что бога нет, ни в своей искренности. Духовенство все равно будет ненавидеть его, считать предателем. Так стоит ли им исповедоваться?

«Напишу просто, что я перестал верить в бога, а потому снимаю с себя сан священника и навсегда порываю с религией», – решил он.

На другой день он поехал к себе в церковь, чтобы передать настоятелю рапорт.

Настоятель, молодой священник, удивился, когда увидел Андрея в храме.

– Чего это вы пожаловали сегодня к нам, отец Андрей? – спросил он. – Сегодня вы ведь свободны от службы.

– Я пришел сообщить вам, что с этого дня я больше не отец Андрей!

– Не понимаю вас!

– Прочитайте, пожалуйста. – Андрей подал ему рапорт.

Настоятель прочитал, и на лице его появилась какая-то странная, совершенно непонятная Андрею улыбка.

– Хорошо, я передам рапорт в патриархию. Вот будет тарарам. Что ты думаешь делать после ухода из церкви? – неожиданно переходя на «ты», спросил настоятель.

– Еще не знаю.

– Я, наверное, тоже когда-нибудь уйду. Надоело…

– Ты говоришь так, словно тоже не веришь в бога? – в свою очередь, удивился Андрей.

– Раньше побоялся бы тебе сказать, а теперь скажу. Я никогда не верил и не верю ни в какого бога…

– Но зачем же ты пошел в попы?

– Из-за денег! Вернулся я из армии после войны. Надо было искать работу. Проведал я, что есть духовные семинарии, после которых устраивают на доходные места, и пошел. Преступления я не сделал. Церковь у нас не подпольная организация. Она существует официально. Значит, это тоже работа. Хоть противная, муторная, но зато прибыльная.

– Скажи мне начистоту, – попросил Андрей. – Почему ты не уходишь из церкви, если служить в ней тебе противно? Давай уйдем вместе!

– Видишь ли, у меня семья, дети. Мы уже привыкли жить по-барски, а от этого добровольно отказаться очень трудно. Тебе-то легко: ты один. А знаешь женщин: начнут пилить да укорять – денег, дескать, мало домой приносишь, зачем ушел с хлебного места. Вот и тяну лямку. Но рано или поздно уйду, обязательно! Не забудь меня, если обращусь в дальнейшем к тебе за помощью… А сейчас не уговаривай: все равно не уйду. Послужу, пока этих дураков хватит.

– Тогда прощай!

И Андрей ушел.

На другой день Андрею принесли телеграмму, в которой ему предлагалось немедленно прибыть в патриархию к протопресвитеру.

Приехав в патриархию, Андрей вошел в комнату ожидания. Здесь он увидел настоятелей московских храмов, ожидавших, пока их пригласят в кабинет.

– Кто последний к протопресвитеру? – спросил он.

– Я, – ответил один из настоятелей. – Но почему вы, отец Андрей, не в рясе? К протопресвитеру нужно являться одетым по форме. Он не принимает священников в светской одежде.

– Меня-то он примет сегодня, – ответил Андрей.

– Всыпет он вам перцу за костюм. Нынче протопресвитер сильно не в духе. Рыкает, аки лев, на всех. Должно быть, что-то его расстроило.

«Мне абсолютно все равно, в каком он настроении, – подумал Андрей. – Теперь я гражданин Советского Союза, и мне не страшен не только протопресвитер, но и сам черт».

А эти люди, сидящие здесь в ожидании приема? Кое-кому из них за семьдесят лет, а они трепещут перед протопресвитером, как школьники перед суровым учителем. Они выведывают, какое у него настроение, не гневен ли «сам». Он их может выругать как мальчишек, а они будут униженно кланяться ему в пояс. Он их оскорбит, а они будут целовать ему «ручки». Почему? Потому ли, что эти люди по природе своей низкопоклонники и льстецы, не осознавшие своего человеческого достоинства? Нет, церковь, вся система воспитания, образования, службы в ней сделали их такими. Эти люди, унижающиеся и лебезящие перед всесильными духовными владыками, в своем приходе чувствуют себя удельными князьями, вольными подобным же образом обращаться со своими подчиненными – священниками, а те, в свою очередь, пыжатся от важности, измываясь над дьячками и прочей мелкой церковной сошкой. И вся эта иерархическая система, в которой царят произвол, низкопоклонство, лесть, скрытая ненависть, зависть, наушничество, страх, называется «святой православной церковью»!

Кому это нужно?! Этим людям? Да разве не могли бы они нормально жить и трудиться, как все? Добро, если бы большинство из них в бога верило. Но ведь не верят! Деньги заели их жизнь. Ради них они и сами завлекают в церковь новые жертвы.

– Смирнов, – услышал он голос секретаря, – отец протопресвитер просит вас к себе!

«Вот это да! – подумал Андрей. – Вот это оперативность. Не рискуют заставлять меня ждать. Заискивают. Надеются вновь обратить в свою веру? Почтенные настоятели, уступайте дорогу отрекшемуся священнику»!

Андрей вошел в знакомый кабинет. Навстречу ему поднялся протопресвитер и протянул руку. Впервые он здоровался с Андреем по-светски, за руку.

– Садитесь, пожалуйста! – вежливо предложил протопресвитер и сам подвинул Андрею стул.

– Мы получили ваш рапорт о снятии вами сана, – начал протопресвитер, – и, не скрою, огорчены им. На вас, молодого священника, имеющего высшее богословское образование, кандидата богословия, мы возлагали большие надежды. Вас ждало быстрое повышение по службе. Быть может, вы обиделись на нас за то, что мы не назначили вас сразу настоятелем? Но, понимаете, нужна какая-то практика, навыки, в первый же день мы не могли вас возвести на эту должность. Но теперь вы прошли испытание и вполне достойны занять этот пост. В одном из храмов освободилось место настоятеля. Это один из самых крупных, самых богатых приходов в Москве. Мы подготовили указ – вот он! – о вашем переводе туда настоятелем. И вдруг… такая неожиданность! Вы нас огорчили, очень огорчили… Скажите, может быть, вы написали рапорт под влиянием какой-то обиды, личного огорчения?

– Нет, в этом рапорте итог многолетних раздумий.

– Скажите, это ваше последнее слово, окончательное решение? Пока его еще можно отменить. Можете взять рапорт обратно, я не передавал еще его патриарху, он о нем не знает. Все останется между нами. Берите обе бумаги сразу: свой рапорт и указ патриарха о назначении настоятелем.

– Нет, не возьму ни той, ни другой. Пусть обе останутся у вас. Я не торгую своими убеждениями, как вы – священническими местами.

– Напрасно, молодой человек, напрасно. Я старик, побольше вас знаю жизнь. Вы еще к нам вернетесь. Помыкаетесь и придете просить прощения. Только поздно будет. Сан священника мы вам тогда не возвратим. Вы думаете, что в миру вас примут с распростертыми объятиями? Ошибаетесь! Из вас выжмут все, что им, безбожникам, надо, и выбросят. Так было с отцом Кириллом Мещеряковым, вы его знаете, с ним служили. Он тоже «отрекся». А через некоторое время явился к нам, в ногах у патриарха валялся, ноги его целовал: просил взять обратно.

– Разные люди поступают по-разному, – твердо сказал Андрей. – От меня вы этого не дождетесь. В церковь я не вернусь!

– Вижу, что спорить с вами бесполезно. Насильно мы вас удерживать не имеем права. Церковь стояла до вас, будет стоять и после. На ваше место найдется кандидат, и не один. У меня же будет к вам последняя просьба: устраивайтесь на работу, трудитесь себе, но не выступайте против религии; мы можем даже пойти на то, что поддержим вас материально первое время, если только вы не будете выступать против церкви. Обещаете?

– Вы предлагаете мне взятку? Не ожидал этого от вас. Обещаю вам, что буду всеми доступными мне средствами бороться против религии, церкви, буду говорить людям правду! В этом я вижу смысл моей жизни. Прощайте!

И Андрей вышел из кабинета. Сидевшее в приемной духовенство, очевидно полагая, что выходит сам протопресвитер, как по команде, встало и почтительно вытянулось в струнку. Андрей прошел мимо них и навсегда покинул здание патриархии.

Он вступал в новую жизнь.

* * *

Прошло около года. Многое изменилось в жизни Андрея. Товарищи из райкома комсомола, с которыми познакомила его Люба, помогли устроиться ему на работу. Теперь он работал в одной из крупных библиотек в разделе научно-атеистической литературы. Пригодились те знания по богословию, которые он имел. В библиотеке была не только широко представлена антирелигиозная литература, но имелись для научных целей и некоторые богословские книги. Людям, далеким от религии, подчас трудно было в них разобраться, и Андрей мог дать им квалифицированную консультацию.

Вскоре после поступления на работу он обратился в райком комсомола с просьбой помочь выступить против религии. Церкви не столь уж страшно, когда тот или иной священнослужитель уходит из нее. До тех пор, пока есть еще верующие, доставляющие церкви большие доходы, на место священника всегда найдется кандидат. Но для нее крайне нежелательны выступления бывших священнослужителей с разоблачением религии. Ведь им известны многие тайны церкви, скрытые от верующих, известна «кухня» обработки людских душ.

В ответ на настойчивые просьбы Андрея такая возможность была ему предоставлена. Он был принят в члены общества «Знание». Идя первый раз на лекцию, Андрей волновался, беспокоился, как примет его слова аудитория, сумеет ли он донести до нее то, что думает, что наболело, поймут ли его. Трудность состояла в том, что состав аудитории был неоднородным. Верующим нужно было доказать ошибочность религии. Неверующих не надо было в этом убеждать. Но и они встречали такого рода выступления настороженно: обманывал человек, обманывал и вдруг увидел, что заблуждался. Некоторые просто не могли понять, почему потребовалось столько лет для того, чтобы убедиться в ложности религии. Они склонны были видеть в столь долгих раздумьях желание «нажиться» за счет верующих.

Положение Андрея затруднялось и тем, что церковь продолжала внимательно следить за ним. На первую же его лекцию пришли не просто верующие, ищущие истину, но и специально подосланные руководителями церкви люди, которые попытались сорвать выступление всякого рода выкриками, оскорблениями. Когда их призвали к порядку, они притаились, чтобы дать волю своим недобрым страстям во время ответов на вопросы. Записки с вопросами были ими заранее подготовлены:

«Почему вы не выступали раньше, а стали ругать церковь после того, как вас выгнали?»; «Иуда продал Христа за тридцать сребреников, а за сколько продаете его вы?»; «Сколько вы получаете за вашу брехню?»

На эти и подобные им вопросы Андрею приходилось отвечать. Это было не так легко. Как, предположим, докажешь слушателям, что тебя не выгнали из церкви, а ты ушел сам? Документа о добровольном уходе из церкви у Андрея не было. К тому же, выступая, Андрей чувствовал за собой особую ответственность: ведь он говорил не как частное лицо, а как представитель науки.

Все это приходилось учитывать. Необходимо было непрерывно повышать уровень своих знаний. День Андрея был загружен до предела: работа, вечером две-три лекции, а там, глядишь, и ночь. На чтение урывал Андрей часы от сна.

Несмотря на занятость, Андрей хотел учиться. Богословское образование, полученное им, имело теперь негативный характер. Позитивных знаний было еще маловато. И вот ему удается поступить на заочное отделение философского факультета, где уже училась Люба.

Андрей начал выступать в печати, по радио и телевидению. К нему стали приходить письма. Среди них были злобные, даже угрожающие, письма от верующих, в чем-либо не согласных с Андреем, полемизирующих с ним. На последние было интересно отвечать. Видно было, что люди искренне ищут правду, и помочь им в этом искании разве не величайшее счастье! Разве сознание, что ты хоть чем-то можешь загладить принесенный ранее тобой вред, не дает удовлетворения? Были письма и от людей неверующих или ранее веривших, а потом отошедших от религии. Они поздравляли Андрея с началом новой жизни, желали успехов и счастья. Андрей теперь не чувствовал себя одиноким: невидимые нити связывали его со многими людьми. Он понимал, что нужен им. И сознание этого помогало ему преодолевать все трудности. И, преодолевая усталость, он принимал новые приглашения где-то выступить, с кем-то побеседовать.

Только теперь он понял, что подлинное удовлетворение человек получает, лишь живя одной жизнью с народом.

Однажды он получил письмо от Лиды. Оказывается, она слушала его выступление по радио, прочла несколько его статей и знала, что он порвал с религией. Лида поздравляла и желала ему счастья. Она не преминула напомнить свои слова, сказанные когда-то, что рано или поздно Андрей все же поймет, что заблуждался. Лида писала, что окончила институт, вышла замуж за моряка. У нее есть маленькая дочь, живут они во Владивостоке, где она работает учительницей, преподает литературу. Они счастливы. В заключение Лида просила писать ей, а если придется Андрею бывать в их краях, то зайти к ним. Она и муж будут рады видеть Андрея одного или с женой.

Андрей теперь действительно был женат. Вскоре после разрыва с религией он сделал предложение Любе, с которой сдружился за это время и которую полюбил. Это были крепкая любовь и дружба, основанные на общности интересов и целей.

Свой первый отпуск Андрей решил провести с Любой на родине. Ему хотелось познакомить родственников с женой, о которой они знали только по письмам Андрея.

– Как-то встретят нас твои родственники? – беспокоилась Люба. – Ты говорил, что они верующие. После отхода от церкви ты у них еще не был, да и меня они не знают.

– Думаю, что неплохо, хотя без «боя» не обойтись, – ответил Андрей.

Случилось так, как и предвидел Андрей. Действительно, родители его встретили молодоженов радушно и приветливо. Люба понравилась им. Но одного они не могли простить своему сыну – ухода из церкви и особенно выступлений против нее.

– Затем ты, сынок, идешь на это? – со слезами на глазах говорила мать. – Разве нельзя обойтись без выступлений? Кто тебя заставляет говорить против бога, кто тянет тебя за язык? Ну, разуверился, ушел из церкви, так молчи по крайней мере.

– Не могу я молчать, мама, – старался втолковать ей Андрей. – Пойми, когда я был в церкви, я проповедовал, меня слушали тысячи людей. Я же их обманывал. Могу ли я теперь не раскрыть им глаза, не сказать правды? Не заставляй меня идти против совести!

– Я и не заставляю, я прошу, – оправдывалась мать. – На нас теперь верующие люди пальцем показывают, здороваться перестали. «У них, – говорят, – сын антихрист!»

– И пусть себе чепуху говорят.

– А что ждет тебя там, – и мать подняла палец к небу, – на том свете?

– Мамочка, милая, да пойми же, что нет «того света», никаких вечных мук. Человек живет только один раз, здесь, на земле. И эту земную жизнь он должен сделать такой, чтобы и он сам и все люди были счастливы.

– Ты мне не рассказывай, есть и бог, и рай, и ад – все есть. Меня ты в этом не переубедишь!

– Сразу, может, и не удастся, а постепенно обращу тебя и папу в свою веру, – рассмеялся Андрей. – Не я, так сама жизнь это сделает, вспомни мои слова…

В один из дней Андрей предложил Любе поехать к Николаю.

– Интересно, каков он теперь. – сказал Андрей.

– Поехали, – согласилась Люба.

И вот они возле дома, где живет Николай. «Давненько я тут не был, – подумал Андрей. – Первый раз после ухода из церкви иду в поповский дом».

Постучались. За дверью раздались шаги. На пороге появился заспанный Николай. Андрей не сразу узнал его: отец дьякон растолстел, обрюзг, отрастил жиденькую бороденку.