Текст книги "Очерки современной бурсы"

Автор книги: Алексей Чертков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Брат! – с ужасом воскликнул Григорий. – Или ты забыл, что нынче среда!

Андрей настолько опешил, что не сразу сообразил, при чем здесь среда.

– Среда… – от неожиданности промямлил он. – Ну и что же?

– Как? Ведь нынче пост, а ты курицу есть собрался!

На лицах Григория и подоспевшего Серафима был написан такой ужас, словно Андрей держал в руках живую змею или скорпиона. Для «блаженных» намерение Андрея оскоромиться было чрезвычайным происшествием. Они не рассердились, нет. Они скорее испугались за него. Схватив курицу и яйца, приятели устремились к стоявшей в углу корзине для мусора с намерением выбросить греховную снедь.

– Не троньте! Положите сейчас же! – крикнул Андрей.

– А ты обещаешь, что не будешь сегодня кушать скоромного? – умоляющим голосом произнес Григорий. – Мы тебя угостим хлебцем с вареньицем.

Андрей еле сдержался, чтобы не обругать своих непрошеных опекунов. По делать было нечего. Здесь они были сильнее его и в любую минуту могли пожаловаться, что он нарушает пост, и тогда – прощай семинария.

– Не буду, конечно же, не буду. Я, братья, забыл совсем, что сегодня среда. С дороги запутался, – поневоле оправдывался он.

– Мы так и думали, – за себя и за Серафима сказал Григорий. – Хорошо, что вовремя заметили, а не то согрешил бы ты, брат Андрей. Пойдем закусим, чем бог послал.

НАКАНУНЕ ЭКЗАМЕНОВ

Позавтракав, Андрей пошел узнать, чем должен он заниматься.

– Ждите! – последовал ответ помощника инспектора.

Медленно тянулось время. Томила неопределенность. Андрей понял, что не принадлежит самому себе. Другие «братья во Христе» тоже не знали, что делать, и молчи сидели на койках или бесцельно расхаживали по спальне. Сколько надо ждать, не знал никто.

Прошло часа два. Наконец послышался голос помощника инспектора, повелевавшего всем пойти немедленно в баню и принести оттуда справку, подтверждающую, что они мылись. Видно, доверия к будущим пастырям было немного.

Но вот баня позади и справки сданы. Ребята снова предоставлены самим себе.

Так прошел первый день пребывания Андрея в стенах столь вожделенной им духовной школы.

На другое утро все поступающие во главе с Алексеем Анатольевичем направились в городскую больницу на медицинскую комиссию. Каждый подвергся тщательному осмотру врачей, особенно невропатолога: семинарское начальство боялось поступления к ним психически неполноценных, свихнувшихся на религиозной почве. Как потом стало известно Андрею, не проходило года, чтобы в стенах семинарии один-два человека не сходили с ума из-за чрезмерной религиозности. Поэтому начальство и подходило так осторожно к людям повышенно благочестивым. Из числа поступающих, – а их набралось свыше шестидесяти человек, – медицинская комиссия забраковала с добрый десяток, в том числе одного из «блаженных» – Серафима. Забракованным было предложено покинуть стены семинарии в тот же день. Серафиму разрешили все же остаться в лавре в качестве послушника монастыря, что обрадовало его несказанно.

На третий день своего пребывания в семинарии будущие бурсаки увидели инспектора. Часов в двенадцать дня всех их собрали в одной из аудиторий, расположенных в том же здании, что и спальня, только на втором этаже. К ним вошел пожилой священник в черной шелковой рясе, с золотым наперсным крестом, украшенным драгоценными камнями. Звали инспектора отцом Вячеславом. Его сопровождал Алексей Анатольевич, который следовал за начальником на два шага сзади с выражением крайнего подобострастия на лице. Теперь из сухого и грозного помощника инспектора, каким он был для семинаристов, Алексей Анатольевич превратился в исполнительного подчиненного, прямо-таки раболепствовавшего перед инспектором.

Отец Вячеслав держал себя просто, но с большим достоинством. Это был культурный, образованный человек. Говорил он тихо, мягко, вкрадчиво, чувствуя свою безграничную власть над семинаристами и, как показалось Андрею, слегка упиваясь этой властью.

Инспектор обратился к поступающим с краткой речью. Он сказал, что рад видеть их в стенах духовной школы и благодарит бога, что есть еще в наше время люди, в которых не оскудела вера и которые решили посвятить свою жизнь служению богу и церкви. Затем он остановился на трудностях пастырского служения, сказал, что это не просто профессия, а подвиг и что все будущие семинаристы должны себя готовить к нему. Что касается приемных испытаний, то они начнутся с понедельника.

На этом беседа кончилась. Инспектор по очереди благословил каждого, спрашивал его имя и фамилию. Когда Андрей, подходя под благословение, назвал себя, лицо отца Вячеслава озарилось улыбкой. Он сказал Андрею, что знает его по документам и рекомендации архиепископа, с которым лично знаком. Спросил, как здоровье владыки, и ободрил Андрея тем, что выразил уверенность в способностях юноши.

– Я уверен, что вы поступите сразу в третий класс, успешно окончите семинарию и пойдете в академию, – благосклонно улыбаясь, заключил отец инспектор.

Оставшиеся дни прошли в усиленных занятиях. Андрей тщательно повторил все предметы.

В субботу вечером и в воскресенье утром он вместе со всеми абитуриентами пошел в лаврский Успенский собор ко всенощной и обедне. Богослужения были невиданно пышными. Ничего подобного он до сих пор не видел. Их совершал сам наместник лавры архимандрит Илларион. Это был высокий, в меру полный человек лет пятидесяти, с длинными волосами и черной окладистой бородой. Движения его были величины. Чувствовалось, что он – безграничный повелитель монахов – постоянно помнит о своей власти. Служил он в прекрасном облачении из малинового бархата, расшитого золотом. На голове его красовалась митра, вся усыпанная драгоценными камнями, а на груди висело два креста, тоже золотых, осыпанных бриллиантами.

Наместнику сослужило два десятка архимандритов и иеромонахов. В службе принимал участие архидьякон с таким басом, какого Андрею еще не доводилось слышать. Когда архидьякон пел, весь собор наполнялся его голосом, и казалось, не было места, где его не было бы слышно, несмотря на то, что собор был до отказа набит богомольцами. На правом клиросе пел наемный хор из сорока человек с великолепными голосами. Левый состоял из одних монахов, которых было не меньше полсотни. Пели они лаврским распевом, какого не услышишь нигде, кроме этого монастыря.

По временам в собор доносился звук главного лаврского колокола, который мелодично вливался в звук пения. Андрей был потрясен. Он истово молился, по временам забывая, где находится: на небе или на земле. Здесь он ощутил, как, по словам одного из церковных песнопений, «небесная срадуются земным и земная сликовствуют небесным». Ему казалось, что сам бог невидимо присутствует здесь. Его сердце словно ощущало бога и ликовало от этого. Он молился и от всей души просил бога, чтобы он помог ему успешно выдержать приемные испытания.

«ДОСТОЙНО ЕСТЬ…»

Наступил понедельник – день экзаменов. Андрей плохо спал – волновался. Встал рано и первым делом направился в Троицкий собор к преподобному Сергию. Здесь он купил несколько свечей и поставил их на подсвечник возле раки святого. Горячо молился и просил помощи угодника божия.

Без пятнадцати минут десять к зданию семинарии подъехали две «Победы»: прибыли преподаватели. Все они жили в Москве и каждый день приезжали на электричке в Загорск, а от станции в лавру их доставляли семинарские машины. Большинство преподавателей были пожилыми людьми. Одни имели сан священника, другие были светскими людьми.

Ровно в десять прозвенел звонок. Поступающие, объятые страхом, вошли в вестибюль второго этажа, где были расположены учебные аудитории. Некоторые крестились перед иконой, висевшей в углу. Андрей ловил себя на мысли, что страх и волнение порождали сама обстановка, культ начальства, при котором не только ректор и инспектор, но даже рядовой преподаватель и помощник инспектора превращались в «царя и бога», в неограниченных властителей судьбы каждого новичка. Чувствовалось, что многое зависит от отношения к тебе начальства.

Из профессорской комнаты вышел Алексей Анатольевич.

– Братья! Слушайте меня внимательно. Те из вас, кто держит экзамены на поступление в первый класс семинарии, пройдите в эту аудиторию и ждите преподавателя. Когда он войдет, все должны встать и пропеть молитву «Царю небесный…». Затем преподаватель начнет экзамен. Будете писать изложение на библейскую тему, а завтра сдавать устные экзамены. Те же, кто поступает во второй и третий классы, пройдите в следующую аудиторию. Вас проэкзаменует по всем предметам за соответствующие курсы комиссия во главе с отцом ректором. Вы будете переходить от одного преподавателя к другому и отвечать. Имейте в виду, у нас порядки другие, чем в светских учебных заведениях. Времени на подготовку мы не даем. Писать у нас тоже не положено. Задаст вам преподаватель вопрос, можете подумать минуту-другую и должны отвечать. Это следует делать кратко, ясно, чтобы не задерживать отца ректора и преподавателей. Все поняли? – добавил он.

– Поняли, – нестройным хором ответили будущие бурсаки.

– Тогда с богом!

Большинство ушло в первую аудиторию. Андрей с четырьмя священниками, поступающими в старшие классы, прошел в соседнюю комнату.

Томительное ожидание… Наконец распахнулись обе створки дверей, и показался Алексей Анатольевич. Вслед за ним шествовала комиссия во главе с отцом ректором. Это был огромного роста и весьма тучный мужчина в рясе, с двумя наперсными золотыми крестами на груди.

Все, как по команде, вскочили. Преподаватели полукругом встали перед иконой.

Тягостное молчание. Ректор, обернувшись, сердито бросил:

– Пойте молитву!

Экзаменующиеся переглянулись, но никто не решился начать.

– Начинайте же! – властно напомнил ректор.

– Царю небесный, утешителю, душе истины… – затянули абитуриенты. Получилась какофония, резавшая слух даже немузыкального человека.

– Прекратите пение! – рявкнул ректор. – Безобразие! Слушайте меня!

Все сконфузились. Алексей Анатольевич стоял бледный и зло глядел на экзаменующихся. Ректор затянул сильным приятным басом:

– Ца-рю не-бес-ный…

Тон был задан, и молитву пропели неплохо.

Комиссия разместилась за длинным столом, покрытым зеленой скатертью. Разложили бумаги, карандаши. Поступающие сидели тихо, не шелохнувшись, ожидая, когда их вызовут. У всех душа ушла в пятки. Неприятно было то, что плохое пение испортило настроение отцу ректору. Такая мелочь могла повлиять на отметки.

Отвечать вызывали по алфавиту. Первым оказался священник, отец Иван Аксенов. Это был человек лет сорока, приехавший из деревни, где он служил около десяти лет, не имея никакого духовного образования. Года два назад он овдовел. Ему хотелось закончить семинарию, с тем чтобы после этого получить приход в городе. У него росли дети, и он, души в них не чая, надеялся, что в городских условиях ему лучше удастся «вывести их в люди». Выглядел отец Иван забитым сельским попиком, пуще всего на свете боявшимся высокого духовного начальства, от которого всецело зависела не только его судьба, но и судьба детей. Сейчас отец Иван и вовсе перетрусил. Он встал, нетвердой походкой подошел к столу и, истово перекрестившись на образ, покорно ждал вопроса.

Первым задал его преподаватель славянского языка. Предлагалось прочесть несколько фраз и грамматически разобрать их. Прочесть он прочел без труда, а как дело дошло до разбора, бедный священник не мог произнести ни слова. Преподаватель, ехидно улыбаясь, задавал один вопрос за другим. Видно было, что он не только не старается помочь, а, наоборот, наслаждается тем, что «засыпает» экзаменующегося.

– Достаточно, – прервал ответ ректор. – Славянского языка вы не знаете. Отвечайте по священной истории.

С этим предметом отец Иван справился, но все остальные ответы были более чем посредственными.

Подавленный вернулся он на место, пребывая и полном неведении, как оценили его ответы, так как отметки не сообщались.

Вызвали следующего, затем третьего, четвертого… Экзаменовали основательно, не торопясь. Все без исключения преподаватели, кроме самого ректора, своими вопросами старались не вытянуть, а провалить экзаменующихся, видимо показывая свое рвение.

Настала очередь Андрея. Ректор вызвал его.

Андрей подошел к столу и перекрестился. Члены комиссии пристально оглядели юношу. «Господи, помоги!» – мысленно помолился он.

Первым задал вопрос преподаватель греческого языка, высокий долговязый мужчина, одетый весьма небрежно, Николай Иванович Хабарин. Он подал абитуриенту маленькую книжку евангелия от Иоанна на греческом языке и предложил прочитать первые стихи. Их Андрей знал чуть ли не наизусть.

– Эн архи ин о логос, кэ о логос ин то прос феос, кэ феос ин о логос… – начал он.

– Смотрите, как хорошо читает! – одобрительно заметил ректор.

– Теперь переведите то, что читали, – предложил Хабарин.

Андрей перевел. Греческий язык остался позади. Один рубеж был взят. Настала очередь славянского языка. Тут инициативу взял в свои руки ректор. Слушая ответ юноши, он что-то припоминал.

– Скажите, молодой человек, вы откуда прибыли к нам?

Андрей назвал свой город.

– Так это вас направил к нам архиепископ?

– Да, владыка дал мне рекомендацию, отец ректор.

– Прекрасно. Я хорошо знаком с вашим владыкой. Я с ним даже дружен. Как его здоровье?

– Владыка чувствует себя неплохо. Часто служит, проповедует. Когда я уезжал, он просил кланяться вам и передать, что вспоминает вас, ваше высокопреподобие, в своих молитвах.

Ректору это было приятно. Он милостиво посмотрел на Андрея и сказал:

– Владыка ваш чудной души человек. Он знает, кого направлять к нам. Если бы все знали так, как вы… Ну, отвечайте дальше.

Андрей стал переводить славянский текст. Но теперь задавал ему вопросы и ставил отметку уже не соответствующий преподаватель, а сам ректор. Он же экзаменовал юношу и по всем остальным предметам.

– Достаточно, Смирнов, – прервал очередной ответ ректор. – Могу вас поздравить: вы успешно сдали!

«Слава тебе, господи!» – воскликнул про себя Андрей и, поклонившись комиссии, сел на свое место.

Экзамен закончился пением молитвы «Достойно есть…».

ДОН-КИХОТ

Впереди было несколько свободных дней. Андрей решил осуществить свою давнюю мечту: побывать в Москве. Для этого надо было испросить разрешение помощника инспектора.

Оказалось, что Алексей Анатольевич кончил свое дежурство и уехал в Москву, где он жил. На его месте был другой – длинный, тощий мужчина, похожий на Дон-Кихота.

– Николай Петрович, – обратился к нему Андрей, – разрешите мне завтра поехать в Москву.

– Зачем?

– Хочу посмотреть город. Я первый раз в столице.

– Ладно, поезжайте… Только возвращайтесь к вечеру: ворота у нас запираются в одиннадцать вечера. Не опаздывайте!

Рано утром следующего дня Андрей выехал в Москву. За день юноша успел осмотреть центр, Красную площадь и некоторые архитектурные достопримечательности столицы. Ему страстно хотелось побывать и музеях, театрах, поездить в метро. Но… неумолимое время бежало. Пора было собираться в обратный путь.

Радостный, довольный и немного усталый от обилия впечатлений, возвратился он в семинарию как раз к отбою и, как положено, явился к помощнику инспектора. Тот сидел в своем кабинете и что-то писал.

– Добрый вечер, Николай Петрович. Я прибыл.

Помощник инспектора взглянул на часы.

– Вовремя прибыли. Можете идти отдыхать.

Андрею хотелось поделиться с кем-нибудь переполнившими его впечатлениями. Но он понял, что помощник инспектора не тот человек, с которым можно разговаривать о своих чувствах. Поэтому он как можно смиреннее обратился к нему:

– Николай Петрович, у меня к вам большая просьба: завтра я снова хотел бы поехать в Москву. Разрешите?

– Нет, – отрезал тот.

– Почему, Николай Петрович?

– Вы сегодня были там.

– До начала занятий еще остается несколько дней, почему не использовать их для осмотра столицы?

– Вы приехали учиться в семинарию, а не бродяжничать по Москве.

– Но делать пока нечего, что же мне, сидеть на койке и в потолок смотреть?

– Делайте, что вам угодно, но вы обязаны находиться у нас. И вообще, молодой человек, вы должны оставить эти вольности: ходить, смотреть. Раз вы здесь, вы в полной нашей власти. Что хотим, то разрешаем, чего не хотим, того не разрешаем. Вы должны безропотно покоряться нам во всем! Во всем, поняли? – добавил Дон-Кихот. – Забудьте о своей воле, о своих желаниях! Теперь вы наш.

Андрей удрученно молчал.

– Раз уж об этом зашел разговор, разрешите сделать вам еще замечание: вы часто отлучаетесь в город без разрешения.

– Я хожу кушать.

– Имейте в виду, у нас такой порядок: всякий раз, когда вам нужно куда-то выйти из стен семинарии, вы обязаны докладывать об этом дежурному помощнику инспектора. Без его разрешения вы не можете никуда идти, хоть бы вам пришлось умереть с голоду. Ясно?

– Ясно, – пробормотал Андрей и отправился спать.

На другой день были вывешены списки принятых в семинарию. Андрей прочел и свою фамилию в числе тех, кто был принят сразу в третий класс.

ЩЕДРОТЫ ГОСПОДНИ

Наконец-то начались занятия. Андрей был рад им: прекратилось нудное безделье, на которое были обречены вновь принятые в семинарию. Начиналось изучение той «богословской премудрости», ради которой он приехал сюда. Андрей с нетерпением ждал этого дня. Он надеялся, что получит новые сведения по богословию, которые укрепят его веру, подведут под нее серьезный научный фундамент.

Первый день занятий ознаменовался молебном перед ракой преподобного Сергия. Его служили отец ректор, отец инспектор и те преподаватели, которые имели священный сан. В храме присутствовали все профессора, преподаватели и воспитанники.

После молебна ректор обратился к ним с речью.

– Дорогие питомцы нашей духовной школы! – величаво и нараспев произносил он. – Наиболее совершенное познание Христа достигается через внутренний религиозный благодатный опыт в духовной христианской жизни, принесенной на землю Христом. Для познания премудрости божией необходимы страх божий, благочестие, молитва, нравственная чистота – одним словом, истинно христианская жизнь.

Но одна только христианская жизнь без просвещения ума не даст вам возможности быть мудрыми руководителями жизни – учителями, наставниками, пастырями. Руководители современного христианского общества должны быть духовно и научно образованными. Они должны обладать ученостью, чтобы наставлять других и умело защищать догматы веры.

Будем же молиться богу, чтобы он помог нам постигнуть божественную премудрость и воспитать в стенах этой школы честных и верных деятелей добра, правды и любви на пользу нашей святой православной церкви и нашей великой родины. Аминь.

Андрей внимательно вслушивался в каждое слово ректора. В речи руководителя духовной школы ему понравилось то, что он сказал о необходимости широкого образования для пастыря церкви. Андрей считал, что в наше время священник не может быть только богословом. Он должен разбираться в основах наук, в явлениях общественной жизни, много знать, чтобы нести свет Христовой истины людям. Отрадно было, что такого же мнения придерживается и начальство.

После молебна все начали подходить к отцу ректору, строго соблюдая ранг: сперва профессора, за ними преподаватели, затем студенты старших курсов академии и, наконец, семинаристы, опять же по классам. Каждый целовал крест, который держал в руке ректор, его руку и потом отправлялся прикладываться к раке преподобного Сергия.

Вся церемония длилась около двух часов. Андрей устал. В соборе было душно. Хотелось скорее на свежий воздух.

Едва все успели вернуться из собора в здание семинарии, как помощник инспектора пригласил всех в актовый зал – чертоги. Здесь было прохладно. Стоял полумрак. Пахло ладаном и старинным помещением.

Расселись опять-таки строго по старшинству. Во всех мелочах чувствовалась присущая духовному миру строгая субординация и чинопочитание. Позади всех стояли три помощника инспектора. Они наблюдали за порядком.

Из боковой двери вышли ректор и инспектор. Все встали. Пропели молитву. Сели. Ректор и инспектор разместились за столом президиума. Слово взял инспектор отец Вячеслав.

– Возлюбленные отцы и братия! – вкрадчивым голосом начал он. – Волей всемогущего господа бога и по благословению святейшего патриарха сегодня мы начинаем новый учебный год в наших духовных школах. От имени руководства я выражаю уверенность в том, что мы, наставники, приложим все силы, чтобы оправдать возложенные на нас обязанности – дать святой церкви таких служителей, которые будут старательно воплощать в своей жизни и на пастырском поприще идеалы святого православия.

Руководящими началами вашей жизни и деятельности, наши питомцы, пусть будут слова апостола Павла, который говорит, что пастырю церкви надлежит быть «божию строителю: не себе угождающу, не дерзку, не напрасливу, не гневливу, не пьянице, не бийце, не скверностяжательну, но страннолюбиву, благолюбцу, целомудренну, праведну, преподобну, воздержательну».

Эти слова определяют всю систему обучения и воспитания в нашей школе. Они должны быть постоянным, повседневным руководством как для наставников, так и для вас, наши воспитанники и студенты.

Нарушение этой программы, несомненно, будет иметь нежелательные последствия для учащихся. Примером этого могут служить проступки некоторых первоклассников в прошлом году. Нарушение дисциплины привело их к увольнению. Потом они осознали пагубность своих проступков, но было уже поздно. Возвращение в стены школы стало для них невозможным. Учтите эти нездоровые явления в вашей среде, не поддавайтесь соблазнам идти путем «юношеских похотей». Без сомнения, этот порочный путь вызовет потом глубокое раскаяние, которое не поправит дело: дурная трава исторгается из духовного сада.

Мы питаем глубокую уверенность, что вы будете «незлобивы, не дерзки». Твердо следуйте линии послушания вашим воспитателям и наставникам. Помните, что самое важное для вас – это праведная жизнь во Христе. Мы готовы скорее простить вам плохую успеваемость, нежели плохое поведение.

В добрый час на преодоление всех трудностей предстоящего учебного года!..

На этом торжество в чертогах окончилось. Всем было велено в первый раз идти в столовую на семинарские харчи.

Она помещалась на первом этаже здания в специальной пристройке и представляла собой огромный вал с низкими потолками и множеством столов, по обеим сторонам которых стояли скамьи. Вся передняя стена была увешана иконами различной величины.

В столовой усаживались опять же по курсам и классам, в порядке старшинства. Возле самых икон сидели студенты четвертого, выпускного, курса академии, за ними – третий, второй и первый курсы. По другую сторону столовой – тот же порядок, только для семинаристов.

Столовая наполнилась шумом голосов голодных бурсаков. Когда все собрались, помощник инспектора Николай Петрович громко крикнул:

– Братия! Прошу встать на молитву!

Возле икон на маленькое возвышение поднялся незнакомый студент. Секунды две помолчал. Взял в руки камертон, сильно ударил его о палец. Прислушался. И громко, на весь зал, задал тон:

– До-ми-до-соль-до…

Все дружно затянули:

– О-от-че наш, иже еси на не-бе-сех…

Триста молодых голосов славословили господа и просили есть. В воздухе, казалось, не осталось ни сантиметра, не наполненного звуками молитвы. Массивные стены едва сдерживали этот напор звуков.

Пропета молитва. Дежурный священник из числа студентов академии, надев на себя епитрахиль, поворачивается к столам и благословляет трапезу:

– Христе боже, благослови ястия и питие рабов твоих, яко свят еси, всегда ныне и присно и во веки веков.

– Аминь! – дружно отвечает трехсотустый хор.

Андрей ловит себя на мысли, что благословлять-то пока нечего: перед ними пустые столы, на которых расставлены лишь миски да тарелки. Но традиция превыше всего!

Шумно рассаживаются бурсаки. Звенят пустые тарелки, гремят миски. Шум этот перекрывает голос долговязого Николая Петровича:

– Потише, братия, потише! Будем слушать «Житие».

На середину столовой выходит щупленький студент академии с толстой книгой в руках. Он обводит присутствующих взглядом и вопросительно смотрит на Николая Петровича, распорядителя трапезы, который выжидает, пока бурсацкие голоса немного притихнут, и потом резко кивает головой чтецу.

Студент, повернувшись к иконам и перекрестившись на них, тонким голосом испрашивает благословение дежурного священника:

– Житие преподобного и богоносного отца нашего Симеона Столпника благослови, честный отче, прочести.

Дежурный священник заговорился со своим соседом – молодым батюшкой, который локтем незаметно подталкивает собеседника. Тот, встрепенувшись, вскакивает и возглашает:

– Молитвами преподобного и богоносного отца нашего Симеона Столпника, господи Иисусе Христе боже наш, помилуй нас.

– Аминь, – отвечает чтец. И, раскрыв толстую книгу, слюнит палец, отыскивая нужное место. Затем тягучим, монотонным голосом начинает:

– «В стране Каппадокийской, в селении Сисан, жили благочестивые христиане Сусотион и Марфа. Бог благословил их супружество рождением сына, коего они нарекли Симеоном и, по обычаю, омыли баней крещения. Не в книжном научении, а в простоте и незлобии воспитывался сей отрок, но премудрость божия часто вселяется и в простых людей и их избирает своим орудием, дабы посрамить мудрование века сего…»

Голодных бурсаков мало интересует, что происходило много веков назад в селении Сисан. Они хотят есть и жадно смотрят на дверь, из которой должны появиться подавальщицы с едой.

Андрей голоден не менее других. Чтобы как-то отвлечься, он вслушивается в слова «Жития», но не может понять одного: недавно отец ректор говорил о необходимости широкого образования для пастырей церкви, а автор «Жития святого Симеона» утверждает обратное: чтобы угодить богу, вовсе не нужно быть премудрым, ибо премудрость божия любит людей простых и некнижных…

Наконец в дверях появляется молоденькая девушка в белом халатике. В руках у нее поднос. Бурсаки сразу оживляются. Девушка, не глядя на семинаристов, подходит к первому столу, ставит на краешек его поднос. Сидящий справа семинарист осторожно снимает большую кастрюлю с дымящимся супом и ставит на стол. Подавальщица идет к следующему столу.

Теперь все увлечены едой. Разливают суп в мисочки, кушают. Никто не слушает душеспасительного чтения.

Обед приготовлен неважно, но для проголодавшегося бурсака и такая пища – счастье. Съеден суп. Триста питомцев ждут второе блюдо и вполголоса разговаривают. Их голоса заглушают чтение «Жития». Расхаживающий между столами помощник инспектора то и дело призывает:

– Потише, братия, потише! Слушайте чтеца!

Но разве уймешь бурсаков! В том конце трапезной, где находится Дон-Кихот, еще как-то соблюдают приличие. В противоположном же конце разговаривают в полный голос и стуча ложками, требуя второго.

Второе блюдо разносят, начиная со старшекурсников. Пока очередь дошла до третьего класса семинарии, «академики» успели уже съесть вес и выражали нетерпение.

– Смирнов, ешь быстрее, не то голодным останешься! – предупредили Андрея умудренные опытом прошлых лет товарищи. – Сейчас нас поднимут на молитву, а после нее есть уже нельзя: что успел съесть, то и твое!

Обжигаясь, глотал Андрей скудные семинарские харчи. Товарищи оказались правы. Едва он успел съесть половину второго блюда, как прозвучал властный голос Дон-Кихота:

– Прошу встать на молитву!

Задвигались скамьи. Триста бурсаков поднялись, чтобы поблагодарить господа бога за обед. Многие стояли еще с полными ртами.

– Благодарим тя, Христе боже наш, яко насытил еси нас земных твоих благ. Не лиши мае и небесного твоего царствия. Слава отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков, аминь. Господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй. Владыко, благослови.

Владыкой был тот же дежурный священник. Он вновь повернулся лицом к бурсакам и заключил трапезу словами:

– Благословен бог, милуяй и питаяй нас от своих великих щедрот всегда, ныне и присно и во веки веков.

– А-а-минь!

Обед был окончен. Щедроты господа бога оказались отнюдь не «великими».

Кто-то неожиданно взял Андрея под руку. Он обернулся: это был Женя Тетнер, его ночной попутчик.

– Ну, как дела, молодой человек? Пойдем посидим на лавочке.

– Пойдем, – согласился Андрей.

Пройдя ряд спален и длинный коридор, они вышли и скверик. Сели.

– Можешь меня поздравить: поступил сразу в третий класс.

– Молодец, поздравляю! – сказал Женя.

– Ну, а ты как живешь? По-прежнему у своей старушки обитаешь?

– Нет, прошло лето. С сегодняшнего дня перебрался в общежитие. Не разрешают нашему брату холостяку в учебное время на частных квартирах жить: блуда боятся, – криво усмехнулся Женя. – В учебное время на квартире могут жить только женатые, да и то с особого разрешения начальства. А в каникулы можно: кто куда хочет, тот туда и уезжает. Я обитаю здесь у богобоязненных старушек. Они меня с радостью принимают, за постой ничего не берут: за честь считают приютить будущего батюшку. Я этим пользуюсь.

– И не скучно тебе, человеку в годах, без семьи жить? – поинтересовался Андрей.

– А на кой она мне, семья-то? Стипендия не ахти какая: в среднем тридцать рублей. На нее разве жену прокормишь? Самому еле хватает. Вот кончу семинарию, перед принятием сана женюсь.

– А невеста есть?

– Эх ты, простота! Мне еще далеко до конца. А когда надо будет, сколько угодно найдется. Неужели не заметил сколько их, девчонок, возле нас увивается. Ими хоть пруд пруди. Некоторые даже в лавру заходят, чтобы познакомиться с нашим братом. Выбирай любую. Только я на любой не женюсь. Я думаю влиятельного попа в Москве присмотреть и его дочку окрутить. Тогда тесть приход доходный обеспечит и жилье. Вот еще годика два-три помучаюсь здесь, а там…

– Женька, ты циник!

– Жизнь выучила, дорогой, ничего не поделаешь. Ты проучишься здесь – тоже таким станешь. Я еще до поступления сюда трезво смотрел на вещи. Бери от жизни все!

– Прости, но зачем тебе, с твоей философией, в семинарию идти? Какой из тебя священник получится?

– Лучший, чем из тебя, Андрей. Только прошу, пусть этот разговор останется между нами. Не трепись никому. И вообще будь здесь очень осторожным, а не то выскочишь из семинарии, как пробка. Тут, брат, одно неосторожное слово, не говоря уже о поступке, и не спасет тебя никакое благочестие. Слышал, что сегодня инспектор говорил?

– Слышал. За что ребят в прошлом году выгнали?

– С порядками здешними не хотели мириться. Пришли новички неотесанные, с мирскими привычками. А здесь надо быть тише воды, ниже травы… За все благодарить господа, начальство, да пресмыкаться перед ним, славословить его и ручки обцеловывать. Тогда «благо ти будет и долголетен будеши» в семинарии. А ребята возроптали – и тю-тю…