Текст книги "Поединок. Выпуск 13"

Автор книги: Алексей Толстой

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Василий Веденеев,Сергей Высоцкий,Алексей Комов,Анатолий Степанов,Леонид Володарский,Георгий Долгов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

7

Утром конь Хамита осторожно ступал копытами по пыльной и широкой главной улице русского села. Квохтали куры, брела неизвестно куда старушка в белом платочке. Тишина, спокойствие, благодать.

Громко и требовательно постучал Хамит в богатые ворота. Высунулась в калитку простоволосая девка, осведомилась подозрительно:

– Вам чего?

– Мне Григорий Парфенович нужен.

– Некогда ему, занят он, – мрачно сообщила девка.

– Сейчас я им займусь, – пообещал Хамит и соскочил с коня.

Девка рассмотрела звезду на фуражке и пререкаться не стала, отодвинулась, освобождая вход.

Григорий Парфенович ел. Чистый, благообразный, в свежей белой рубахе враспояску, он сидел в просторной горнице и ел кашу.

– Что ты делаешь с продовольствием, которое тебе доставляет Ахмет? – от дверей спросил Хамит.

Григорий Парфенович аккуратно пристроил ложку на край миски, вытер полотенцем усы и ответил вопросом на вопрос:

– А что делает хозяин с человеком, который незванно врывается в его дом?

– У меня мало времени, хозяин. Очень прошу тебя ответить на мой вопрос, – Хамит снял с плеча карабин и передернул затвор – дослал патрон в патронник.

– Какой Ахмет? Какое продовольствие? – изумление Григория Парфеновича было величаво и искренне.

– Ты, наверное, плохо понял вопрос. Повторяю: что ты делаешь с продовольствием, которое по аулам скупает для тебя Ахмет?

– Я, гражданин хороший, спекуляцией не занимаюсь.

– У меня очень мало времени. Но все же я немножко подожду. А потом выстрелю.

– Не имеешь права.

– Я застрелю тебя как собаку, и кровь зальет эту красивую горницу! Ну!

Григорий Парфенович зачарованно глядел в черную дырку ствола. Потом суетливо встрепенулся, быстро заговорил:

– А я что? Я ничего. Мое дело маленькое. Соберу все, сложу в телегу, ночью вывезу за околицу, там и оставлю.

– С телегой и лошадью?

– Не-е, лошадь я выпрягаю.

– А дальше?

– А дальше что? Следующей ночью забираю телегу.

– И больше ты, конечно, ничего не знаешь... – вкрадчиво предположил Хамит.

– Ничего! – радостно согласился Григорий Парфенович.

– Тебе же платят, собака! Тебе дают деньги! Кто?

– Ну, он и приносит.

– Кто он?

– Алимжан. Который возит туда.

8

Успокоительно скрипела телега. Миролюбиво помахивала хвостом лошадь, влекущая эту телегу в ночи, дружески всхрапывал конь, привязанный к задку. Хамит лежал на мешке и смотрел в небо. Звезды небесные были над ним. Они сияли, они переливались, они играли.

– Я человек подневольный, – не оборачиваясь, бойко рассказывал Алимжан. – Пригрозили мне, запугали. Вырежем всю семью, говорят. А тебя – меня, значит, – повесим. Но и деньгами соблазнили, не скрою. Хорошо для них сделаешь, хорошо и заплатят.

– Мне бы удавить тебя, гада, а я тебя слушаю, – с ленивым удивлением сказал Хамит.

Алимжан обернулся, улыбнулся:

– Вот я и говорю: там повесят, здесь удавят. А что лучше?

– Лучше – жить по-человечески.

– А как по-человечески?

– Детей растить, землю украшать, работать.

– Скучно! – беззаботно возразил Алимжан.

Буйно набегал рассвет. Светлело небо. Светлела степь. Похолодало. Хамит сел в телеге, застегнулся на все пуговицы, поправил фуражку. Дорога стала заметно опускаться. Уходистей бежала лошадь, бодрее визжали колеса. Мутным обликом увиделся тугай.

– Подъезжаем, – сказал посерьезневший Алимжан.

Совсем рассвело, когда они, попетляв еле заметной среди тесных кустов тропкой, остановились у хорошо замаскированной ямы.

– Вот сюда и выгружаю, – кивнул на яму Алимжан.

– Выгружай, – приказал Хамит.

Работал Алимжан добросовестно, неизвестно для чего показывая Хамиту сноровку и старательность.

– Все! – сказал он, заботливо прикрыв ветками и присыпав сухой травой заполненную яму, разогнулся и с надеждой посмотрел на Хамита.

– Они скоро приедут?

– Сначала один прискачет, проверит, все ли в порядке. А заберут неизвестно когда. Очень осторожные! – восхитился бандитами Алимжан.

– Для начала мне один и нужен.

– А я тебе больше ни к чему. Поеду, а? – попросился домой Алимжан.

– Сейчас. У тебя веревка есть?

– Есть. Как же в дороге без веревки?

– Давай сюда.

Алимжан порылся в телеге и протянул Хамиту изрядный моток. Тот деловито попробовал веревку на разрыв, удовлетворился ее крепостью и приказал.

– Ложись.

– Зачем? – разочарованно задал вопрос Алимжан.

– Вязать буду.

Алимжан покорно лег. Связав ему ноги, Хамит поинтересовался:

– Откуда он появляется?

Алимжан хотел показать рукой, но Хамит перехватил ее и, связывая с другой, посоветовал:

– Словами.

– Справа. Он открытых мест боится. Так и скачет вдоль опушки.

– Все сказал?

– Все, – с чувством исполненного долга отрапортовал Алимжан.

Тогда Хамит достал из кармана гимнастерки заранее подготовленный кляп, умело, предварительно зажав Алимжанов нос, воткнул кляп в широко распахнутый рот, перевязал рот тряпкой (чтобы кляп не выплюнул) и – спеленутого и тихого – осторожно отнес к телеге, уложил бережно, как младенца.

Оставив в кустах своего коня, Хамит, таясь, выполз на опушку... Направо, извиваясь, уходил вал густого кустарника. По-солдатски основательно приготовил Хамит себе удобное на все случаи жизни местечко. Устроился и стал ждать.

По степной сноровке он увидел всадника, когда тот был точкой у горизонта. Точка надвигалась, обретая привычные черты наездника на коне. Всадник, как и сказал Алимжан, скакал вдоль опушки. Он стремительно приближался. Хамит расслабился на миг, на секунду прикрыл глаза.

Но вдруг всадник, видимо, заметив что-то непривычно опасное, начал, делая широкую дугу, уходить в степь. Взрычав от ярости, Хамит кинулся в кусты, к коню. Когда он верхом выскочил на открытое место, всадник был далеко: завершая полукруг, он приближался к зарослям.

– Выручай, горбоносый, – попросил коня Хамит и помчался.

Не дать бандиту уйти в заросли – такова была его главная задача, и он несся вдоль опушки, стремясь перерезать ему путь. Конь Хамита был сильнее и свежее, и поэтому вскоре оба всадника оказались в параллели. Резко поворачивая головы, они сначала пытались рассмотреть друг друга, но бешеная скачка требовала всего внимания. Потом их занимало только одно: бег коня. Постепенно Хамит стал оттеснять бандита в степь. Поняв это, бандит вытащил из-под ремня расчехленный маузер. Приходилось перестраиваться, и Хамит ушел в кильватер.

– Стой! – сказал он, чтобы что-нибудь сказать.

Обернувшись, бандит выстрелил, не целясь.

– Не попадешь! – прокричал Хамит.

Бандит палил без перерыва. Отстав, Хамит ожидал, когда иссякнет маузеровский магазин. Маузер замолк, и тогда Хамит резко осадил коня, скинул с плеча карабин.

Бандит был уже у кустов. Хамит выстрелил. Конь бандита пал на колени, а сам бандит, сделав кульбит через лошадиную шею, распластался на земле. Хамит подъехал. Кряжистый русский парень лежал без сознания. Хамит спешился и, не выпуская карабина из рук, наклонился.

Хлестким ударом ноги бандит выбил карабин из рук Хамита, вскочил и тут же нырнул вниз, пытаясь захватить ноги противника, но Хамит уже кинулся на него, стремясь схватить правую руку.

На мгновенье оба потеряли ориентировку, но тут же нашли друг друга и, обнявшись, сцепились, покатились. Стеная жалобно и по-звериному рыча, они слились в единое целое, которое было отвратительно в своей противоестественной злобе.

Изловчившись, Хамит ударил бандита коленом в пах. Бандит осел, и Хамит, развернув его лицом вниз, начал заламывать правую руку, резко ведя ее по спине к затылку. Бандит вскрикнул и ткнулся головой в траву.

– Не надо так. Ему больно, – сказали сверху.

Ничего не понимая, Хамит поднял голову и огляделся.

Плотным кольцом стояли всадники. Их было много, человек двадцать. Все смотрели на него и улыбались презрительно. Скалил зубы Ахмет, хихикал Григорий Парфенович, весело смеялся Алимжан. Хамит встал, а пришедший в себя бандит сел в траве и сказал жалобно:

– Он коня погубил, он мне руки крутил жестоко! Дай ему по морде, Кудре!

Вот он, Кудре! Хамит нашел его глазами и догадался, что это Кудре, потому что тот был единственным, кто не улыбался. Кудре соскочил с коня, и следом за ним спешились еще несколько человек. Кудре рассматривал Хамита.

– Ты – Хамит, – сказал он, утверждая что-то.

– А ты – Кудре! – закричал Хамит и бросился на атамана. Но его схватили, сломали, скрутили, связали руки за спиной. Не зря слезали с коней.

– Смелый, – констатировал Кудре.

– Я не запла́чу, Кудре! – страстно пообещал Хамит.

– Но глупый, – продолжил Кудре.

– Стреляй, сволочь!

– Зачем стрелять? – Кудре обошел Хамита, изучая, как диковинку.

– Пусть часы отдаст, – плачуще потребовал Ахмет.

– Я эти часы тебе еще припомню, – многозначительно изрек Кудре, продолжая осмотр.

– Стреляй же! – прокричал еще раз Хамит.

– Кричишь, значит, страшно. Или стыдно. А ты – батыр.

– Я не батыр. Я – боец Красной Армии, которая раздавит тебя и твою шайку, как гнилое яблоко.

– Вот я и говорю: ты – батыр. Красный батыр. Батыр советской власти. А я – батыр вольных степей, для которого нет и не будет никогда никакой власти. Для меня нет слова «нельзя», и поэтому я сильный, и поэтому я сильнее тебя.

Железными пальцами Кудре схватил Хамита за нос и за нос же стал издевательски раскачивать голову Хамита из стороны в сторону.

– Смотрите все! Я таскаю батыра за нос! Я таскаю за нос советскую власть! Я человек, для кого нет законов, таскаю за нос закон!

От великого унижения и бессильного гнева Хамит закрыл глаза. Взвинтив себя почти до шаманских судорог, Кудре все яростней мотал Хамитову голову и уже не кричал, шипел, визжал, заходился в бешенстве.

– И ты заплачешь, Хамит! Ты заплачешь! Ты заплачешь!

– Он не заплачет, атаман, – разобравшись в ситуации, сказал последний противник Хамита.

Атаман устал от своей ярости. Отпустив Хамитов нос (Хамита качало, но он не открывал глаз), Кудре пообещал утомленно и уверенно:

– Он заплачет, Ефим. Что ты хочешь взять у него?

Ефим осмотрел Хамита в подробностях:

– Сапоги не возьму, сапоги у меня лучше. И гимнастерка советская мне не нужна. А портупея хорошая, портупея мне пригодится, – и споро, умело распоясал Хамита.

– Ты, Алимжан? – строго соблюдая очередность, спросил Кудре следующего.

– Сапоги.

Кудре толкнул Хамита в грудь, тот рухнул, не сопротивляясь, а Алимжан сноровисто сдернул сапоги.

– Григорий Парфенович, твоя очередь!

– А мне ничего не надо. Мне бы каждый день его, большевичка, вот такого видеть – никакой другой радости не нужно.

– Ахмет?

Ахмет виновато отвел глаза.

– Да, часы, – атаман залез в карман Хамиту, достал часы, подкинул их в руке, протянул Ахмету.

– Узнаю, что хвастаешься ими, застрелю на месте. А сегодня прощаю в последний раз. Держи.

Хамит открыл глаза. Шайка была перед ним. Гнусная шайка.

– Вы – бандиты, – ясно и отчетливо сказал он, вкладывая в слова их изначальный смысл. – Вы – бандиты, и народ покарает вас.

– Народ?! – безмерно обрадовался Кудре и с веселым изумлением оглядел свой отряд. – Он говорит: народ! Ну что ж, пойдем к народу!

Тотчас двое джигитов накинули веревочную петлю на шею Хамита.

– Идем к народу! – хохоча, возгласил Кудре, и отряд тронулся. Хамит шел меж двух всадников, влекомый грубой и безжалостной веревкой. Без сапог, без портупеи, без фуражки, которую сорвали с него и бросили в кусты, он шел и шел, босыми ногами приминая траву к земле, своей земле.

Целину сменила тропа. Кудре обернулся:

– Ты хочешь к народу. Тогда поторапливайся, – и перешел на рысь. Лошади бежали неровно и дергали веревку, а веревка рвала Хамита вперед, кидала назад, и поэтому бег Хамита напоминал танец пьяного, странный и нелепый танец. Скакавший впереди Кудре иногда поглядывал назад – любовался этим танцем – и смеялся.

Бег. Бежали, как в тумане, кони, бежал, как в тумане, Хамит. Потом кони оторвались от земли и поплыли в воздухе...

9

Открылось селение, и всадники прибавили. Хамит еще успевал перебирать ногами, он падал часто, но веревка тут же заставляла вскакивать, он бежал и бежал, изнемогая.

Отряд, наверное, увидели издалека, потому что, когда бандиты въехали в селение, им не встретилось ни единого человека.

– Стой! – приказал Кудре, и отряд остановился.

Хамиту мучительно хотелось упасть, но он заставлял себя стоять. Кудре спешился и подошел к нему:

– Народа нет, Хамит! Но если тебе так хочется видеть, то он будет. Его сгонят. – И приказал своим: – Всех сюда!

Хамит смотрел на него, но ничего не видел. Он был без сознания, хотя стоял на ногах.

Очнулся Хамит посреди площади. В беспамятстве он все-таки добежал до нее. Отделенный изрядным пространством и от толпы, и от банды, он один стоял на разъезженной колесами площади, и его израненные ноги отдыхали в мягкой пыли.

Они стояли плотной толпой и смотрели испуганно. Они испуганно смотрели на Кудре. Они испуганно смотрели, на бандитов. Они испуганно смотрели на истерзанного и усталого Хамита. Жители селения Барлыкуль. Народ. Кудре опять был верхом. Нарочно горяча коня, он говорил:

– Люди! Перед вами верный пес большевиков, защитник советской власти, – Кудре нагайкой указал на Хамита. – Он считает, что вы любите советскую власть и поэтому покараете нас. Я вижу, что карать меня вам не хочется. Но просто из любви к советской власти кто-нибудь хочет помочь этому человеку?

Толпа не шевелилась и молчала.

– Ладно. Не из любви к советской власти. Просто из сострадания к человеку. Любой может освободить его от веревки, развязать руки. Обещало, что не трону сердобольного. Ну, кто?

Никто не тронулся с места. Кудре опять отчаянно захохотал.

– Может быть, это не тот народ, а, Хамит? – спросил Кудре и, не получив ответа, повторил: – Обещаю не трогать того, кто поможет этому человеку. Ну, кто?

– Я, Кудре, – тихо сказал Акан и ступил вперед.

Хамит поднял голову и посмотрел на старика. Кудре послал коня и, развернувшись, конским крупом откинул Акана.

Старик отлетел в толпу, но дружеские руки не дали ему упасть, подхватили, поддержали.

– Я знаю, ты не боишься смерти, старик, – уважительно сказал Кудре и обратился к Хамиту: – Но он – не в счет! Милосердием своим в последние дни он хочет быть угодным аллаху! Но я не дам ему так дешево купить вечное блаженство. Старик не в счет, Хамит!

– Кто?! – в последний раз воззвал Кудре громогласно. И из толпы, издалека, совсем издалека, явилась маленькая фигурка. Девушка. Девочка. Ни слова не говоря, она долго шла через площадь к Хамиту, и все смотрели на нее. Подойдя, она попыталась развязать стянутые руки Хамита, но на совесть сработанный узел не поддавался несильным пальцам. Тогда она встала на колени и зубами вцепилась в узел. Узел ослаб. Она поднялась с колен и быстро освободила руки Хамита от веревки.

Хамит с трудом вытянул свои руки вперед, посмотрел на них, через силу пошевелил пальцами и рухнул в пыль, окончательно потеряв сознание.

– Почему женщина? – растерянно спросил Кудре.

– Потому что здесь нет мужчин! – Прямая, как натянутая струна, девушка без страха смотрела на атамана.

– Зачем ты развязала ему руки? – Кудре и впрямь недоумевал.

– Мой отец поступил бы так же. Но ты и твои люди убили его. Поэтому я, дочь Байсеита Мукеева, сделала это!

– Так вот ты кто, красное отродье! – ненависть клокотала в Кудре, и, еще не зная сам, что будет делать, он на играющем коне приблизился к ней. И впервые, впервые толпа зашумела протестующе.

Еще раз изумился Кудре и страшно посмотрел, переходя взглядом с лица на лицо, уже не на толпу, на людей. Вышел человек. Повернулся к своим односельчанам – поклонился, повернулся к Кудре – поклонился. И сказал:

– Собрав народ, ты разрешил освободить этого человека любому. Но Акану ты запретил сделать это потому, что он слишком стар, ей ты не позволяешь освободить оттого, что она женщина и дочь большевика. Народ интересуется: где твое слово, Кудре?

Поборов в себе острое желание стегнуть этого человека нагайкой, Кудре поднялся в стременах и объявил торжественно:

– Мое слово – единственный закон, который я соблюдаю. Она может забрать эту падаль.

Вернулся к своим и стал наблюдать, как девушка безуспешно пыталась приподнять Хамита. Убедившись в тщете своих попыток, девушка звонко, на всю площадь сказала:

– Может быть, хоть сейчас найдутся мужчины и помогут мне?

С опаской косясь на бандитов, из толпы вышли двое парней. Мало что сознававший Хамит уронил им на плечи вялые руки и, неумело перебирая подгибающимися ногами, направился вслед за девушкой. Ни разу не обернувшись, девушка шла, гордо подняв голову, и люди смотрели на нее.

10

Хамит лежал на железной солдатской кровати, бессмысленно глядя в беленый потолок. Комната, в которой он находился, без сомнения когда-то принадлежала солдату – ничего лишнего. Железная кровать, грубый стол, два массивных некрашеных табурета.

За окном серело – приближались сумерки. Пришла девушка, села на табурет, спросила:

– Есть хочешь?

Плохо шевеля языком, Хамит ответил:

– Не хочу. – И спросил: – Как тебя зовут?

– Хабиба.

– А меня – Хамит.

– Я знаю.

– Где они?

Хабиба сразу поняла, кто – они, и ответила радостно:

– Они ушли.

– Этого не может быть.

– Я сама видела, Хамит! Они ушли.

– Рано или поздно они должны прикончить меня. Скорее всего незаметно и не здесь, в поселке. Кто-то ждет, когда я уйду отсюда, чтобы застрелить в степи. Они знают, что мне обязательно надо идти. И я пойду, Хабиба. – И он с тоской глянул на свои босые распухшие ступни.

– Я тебе дам отцовские сапоги. Ты не беспокойся, они налезут. Отец был большой-большой! – и вспомнила отца, встала, сказала совсем по-другому: – Они в сарае, я сейчас принесу.

Стемнело. Хабиба вышла на крыльцо, постояла немного, привыкая к темноте, и направилась к сараю.

– Ты куда? – спокойно поинтересовались из тьмы.

Не отвечая, Хабиба прошла в сарай. Когда она вышла оттуда с сапогами в руках, дорогу ей преградил Ахмет.

– Девушке неприлично появляться на улице в такой поздний час, – укорил ее Ахмет. Он, издеваясь, циферблатом приставил к ее глазам открытые часы. Хабиба молча уклонилась от его руки и поднялась на крыльцо.

Она поставила сапоги перед Хамитом и распорядилась:

– Обувайся.

Хамит обувался, а Хабиба сидела на табурете и беззвучно плакала. Почувствовав это, он резко вскинул голову.

– Бандит здесь, – смущенно и быстро утерев слезы, ответила она на его безмолвный вопрос – Тот, что убил моего отца.

– Откуда знаешь?

– У него отцовские часы.

– Ахмет, – подтвердил Хамит и натянул второй сапог.

– Ну я, – сказал Ахмет от дверей и приказал Хабибе: – Выйди.

Хабиба вопросительно посмотрела на Хамита.

– Выйди, Хабиба, – глядя на Ахмета, попросил ее Хамит.

Хабиба вышла, Ахмет поставил карабин в угол и, вынув наган, скомандовал:

– Встань!

Под дулом нагана Хамит встал.

– Ты, я вижу, собрался в дальнюю дорогу, Хамит. Что ж, дело твое, иди. Но прежде чем ты уйдешь, я хочу сказать тебе, сколько сейчас времени. – Ахмет что есть силы ударил Хамита ногой в живот. Хамит рухнул. Засунув ненужный наган за ремень, Ахмет рывком левой руки поставил послушное тело Хамита на ноги, а правой ударил по лицу:

– Сейчас половина десятого!

Распахнув дверь, Хабиба в ужасе смотрела, как Ахмет избивал беззащитного. Ахмет поднимал Хамита и бил. Поднимал и бил.

– Половина десятого! – тупо орал он.

Не зная, что делать, Хабиба кинулась в кухонную пристройку.

– Половина десятого! Половина десятого! – доносилось до нее. Она металась в беспомощности до тех пор, пока не увидела лежащий на столе нож. Тонкий, длинный, хорошо заточенный нож, которым режут скот. Обхватив рукоятку обеими руками, она замедленными шагами направилась в комнату.

– Половина десятого! – ревел Ахмет. Его лопатки отчетливо ходили под рубашкой. Все так же, не торопясь, Хабиба подходила все ближе и ближе, не в силах оторвать глаз от левой лопатки Ахмета.

Нож вошел сразу на всю длину клинка. Ахмет немножко постоял, а потом, оплывая в полной тишине, с мягким стуком сел. Затем лег. Лег навсегда. Сдерживаемая ножом и поэтому тонкая струйка крови появилась из-под рукоятки и потекла на пол.

Цепляясь руками за кровать и табуретку, Хамит поднялся и долго смотрел на распростертое у его ног тело.

– Готов, – сказал Хамит. – Он был один?

– Я не знаю, – ответила Хабиба и сказала, надеясь, что это не так: – Я убила его.

– Он убил твоего отца... Ты убила убийцу, Хабиба. Это справедливо.

Она ничего не ответила и, закусив руку, по стене стала сползать на пол. Хамит знал это истерическое окостенение и поэтому спокойно занимался делом. Он обыскал убитого, взял наган, осторожно, за цепочку, вытащил часы и протянул их Хабибе:

– Возьми. Твои.

Она в ужасе отрицательно затрясла головой. Он спрятал часы в нагрудный карман.

– Как знаешь, – прошел в угол к карабину и вдруг сказал обрадованно: – Мой. Часы твои, а карабин мой.

Вернулся к телу, еще раз посмотрел в мертвое лицо и презрительно произнес:

– Вор. Убийца. Дурак.

Хабиба продолжала неподвижно сидеть у стены. Он подошел к ней, с трудом присел на корточки, заговорил, как с маленькой.

– Нам надо уходить, Хабиба. Если мы сейчас не попытаемся уйти, они придут и убьют нас. Ты слышишь меня, девочка?

Он взял ее за локти и, вставая сам, поднял ее. Она вздрогнула и, очнувшись, попыталась через плечо Хамита взглянуть на труп.

– Не гляди. Не надо, – попросил он ее и собой загородил покойника.

– Что мне делать, Хамит?

– Ты должна спасти нас, – Хамит знал, что только забота о другом может вывести Хабибу из этого состояния. – Ты сейчас выйдешь и узнаешь, нет ли еще бандитов поблизости. Но только осторожно, очень осторожно. Ты поняла?

– Поняла, – всхлипнув, ответила она и пошла к двери.

Долго искать бандитов не пришлось: неподалеку в большом и богатом доме ярко светились окна. И оттуда доносились веселые голоса. Хабиба осторожно заглянула в окно. За широким столом двое бандитов и хозяин пили кумыс. И понятно было, что выпито достаточно.

Хабиба вернулась в свой дом и с порога, стараясь не глядеть на мертвеца, сказала:

– Пошли. Они пьют кумыс у толстого Шарипа.

– Подожди меня во дворе, – приказал он, и маленькая несчастная девочка покорно удалилась. Хамит за ноги выволок то, что осталось от лихого и глупого Ахмета, и сбросил это с крыльца.

Хабиба вопросительно и жалко посмотрела на Хамита.

– Он не должен лежать в доме Байсеита Мукеева.

Хабиба согласно кивнула, и они осторожно пошли. У дома толстого Шарипа Хамит не удержался – заглянул в окно. Бандиты продолжали блаженствовать. Желваки заходили по разбитому лицу Хамита, и он начал неторопливо стаскивать с плеча карабин. Маленькая рука легла на руку, сжимавшую оружие:

– Не надо, Хамит. Пойдем.

Уже за околицей он спросил:

– Ты пожалела их?

– Нет. Я пожалела тебя.

Беззвучна степная ночь, и беззвучны шаги в ночи...

Путник идет во тьме и не видит, как над ним, обозначенный семью звездами, наклоняется ковш небесный и проливает росу на несметные травы.

Продолжай путь свой, путник. И пусть благодать степной ночи снизойдет на тебя...