Текст книги "Поединок. Выпуск 13"

Автор книги: Алексей Толстой

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Василий Веденеев,Сергей Высоцкий,Алексей Комов,Анатолий Степанов,Леонид Володарский,Георгий Долгов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

11

Всю ночь они шли, меряя своими – не лошадиными – шагами невидимую и грандиозную степь. Бесконечное небо над ними, бесконечная степь перед ними, а они шли и шли, упорно преодолевая бесконечность. Когда звезды стали бледнеть, Хамит не выдержал и признался:

– У меня болят ноги. Я устал, Хабиба.

– Отдохнем! – с готовностью предложила она. Он лежал в траве, раскинув руки, а она, обхватив руками ноги и положив подбородок на колени, внимательно изучала его распухшее, в кровоподтеках лицо.

– Есть хочешь?

– Хочу, – сказал он.

Хабиба тихо засмеялась и доложила:

– А у нас нет ничего.

– Ты дразнишь меня?

– Я хотела, чтобы ты улыбнулся. А ты не улыбнулся. Я никогда не видела твоей улыбки, но мне весело с тобой.

– У меня, наверное, лицо, как у клоуна в цирке. Вот тебе и смешно.

– Мне не смешно, а весело. – И вдруг вспомнила: – Я убила человека, а мне весело.

– Ты убила бешеную собаку.

Замолчали. Хамит стал подремывать. Но Хабиба не дала ему спать, спросив обеспокоенно:

– Ты не потерял часы?

Он, не открывая глаз, похлопал себя по нагрудному карману.

– Тогда отдай их мне. Это часы моего отца.

Он сел в траве, вынул часы, протянул их ей и на память торжественно произнес:

– «Бесстрашному красному бойцу Байсеиту Мукееву за проявленную отвагу в боях против колчаковских банд».

Она бережно приняла часы и повторила:

– Это часы моего отца.

– Это твои часы, девочка, – ласково сказал он. – Мы продолжим надпись так: «...и его дочери, маленькой Хабибе, за смелость и верность революционному делу».

Хабиба улыбнулась сквозь слезы.

Утром они подходили к незнакомому аулу.

– Подожди. Надо осмотреться, – сказал Хамит.

– Их нет в ауле, – уверенно заявила Хабиба. – Пойдем к людям, и они дадут нам поесть.

– Почему ты думаешь, что их там нет?

– Ты разве не видишь, что играют дети?

Они спускались к юртам и вдруг остановились. Неподалеку в ауле играли дети, а здесь лежал убитый. Это был тот красноармеец, которого Хамит направил к Крумину с донесением. На груди его был аккуратно приколотый клочок бумаги.

– «Спешил», – прочел Хамит и умолк надолго. Молчала и Хабиба.

От аула к ним поднимался человек. Он подошел к ним, немолодой уже человек, и, задыхаясь слегка, сказал виновато:

– Они запретили его хоронить.

Не отрывая глаз от красноармейца, Хамит приказал:

– Лопату!

Сначала он яростно копал могилу. Потом осторожно ровнял землю. Затем долго сидел у свежего холмика, ни на кого не глядя. Рядом стояли Хабиба и человек из аула. Наконец Хабиба попросила:

– Пойдем, Хамит.

Хамит встал. Посмотрел на Хабибу, посмотрел на человека из аула.

– Я хочу сказать речь, – помолчал, собираясь с мыслями. – Речь моя будет коротка. Не ведая, что делаю, я послал тебя на смерть. Ты погиб от рук Кудре. И я говорю: Кудре и его бандиты скоро перестанут топтать казахскую землю. Ты будешь отмщен. Я клянусь тебе, парень!

И снова Хамит копал могилу. Он стоял в яме по грудь и кидал землю в сторону. С другой стороны на уровне лица Хамита было мертвое лицо степенного бойца. Хамит внизу копал могилу, а наверху стояла Хабиба и смотрела на клочок бумаги с надписью «спрашивал». И опять:

– Я клянусь тебе, парень!

12

Хамит очень спешил, но к аулу, где он оставил Ивана, они успевали только к сумеркам. Хабиба изнемогала, но Хамит, хромавший на обе ноги, умолял:

– Быстрее, Хабиба, быстрее! Мы должны успеть.

И они, спотыкаясь, бежали, шли, тащились...

Они были уже близки к цели, когда услышали выстрелы. А вскоре в полукилометре беспорядочной кучкой пронеслись, не замечая их, всадники. Сорвав с плеча карабин, Хамит посылал им вслед пули до тех пор, пока не кончилась обойма. Всадники даже не обернулись. Они исчезли за волнистым горизонтом, а Хамит сел на землю, обхватил голову руками и повторял, повторял в безнадежности:

– Я опоздал. Я опоздал. Я опоздал.

Они уже не торопились. Они понуро шли, страшась ожидаемого, которое было неотвратимо. И случилось: третий труп лежал на их пути. Он лежал, уткнув белобрысую голову лицом в траву. Застиранная гимнастерка белела в сумерках. Они склонились над ним, и тогда раздалось:

– Стоять! Ни с места!

Шагах в десяти от них с винтовкой наперевес стоял невредимый Иван...

– Иван! – беспомощно выдохнул Хамит и шагнул вперед.

– Хамит Исхакович! – радостно узнал своего командира Иван.

Они стояли обнявшись, и Хамит прятал лицо в плечо Ивана. Оторвался наконец, еще раз посмотрел изумленно, спросил, кивнув в сторону трупа:

– Кто это?

– А я ж откуда знаю, Хамит Исхакович?

Рывком перевернул Хамит покойника. Закатив пустые, неживые глаза, перед ним лежал Ефим. Пуля вошла ему в сердце.

– Ефим, – для себя сказал Хамит и поинтересовался: – Кто его?

– Да я, Хамит Исхакович. Налетели, понимаешь, без всякой осторожности, шумят, стреляют. Ну, мы их и встретили. Этот первым скакал, уж очень мне удачно на мушку попался. А остальные, как увидели, что он пал, развернулись и стрекача. Своего бросили. Вояки!

Иван презрительно сплюнул. Хамит продолжал смотреть на Ефима, Иван заметил это и успокоил:

– Ты не беспокойся, мы его сейчас зароем. Мы и шли зарывать, а тут – ты! Да не один, да с красавицей. Тебя как звать, милая?

– Хабиба.

– А меня Иваном Матвеевичем зови, – морща нос, Иван засмеялся заразительно. Улыбнулась и Хабиба. Только сейчас Хамит заметил, что за спиной Ивана в отдалении стояли вооруженные люди.

– Как тебе удалось это, Иван?

– Ты же сам приказал – защищай. А как я один защищу? Раскинули мы мозгами с Саттаром, ну, с которым вы повздорили. Головастый мужик, я тебе доложу! Вооружились, чем бог послал, окопчики под круговую оборону отрыли, круглосуточное дежурство ввели. И ждали. Дождались. Думали, противник будет, а тут шпана.

13

Хозяйка причитала и суетилась:

– Бедняжка ты моя! Сиротинка горькая! Через степь пешком. Дело ли это для казашки? Ноженьки разбиты, ноженьки болят. Сейчас мы их вымоем, сейчас мы их разотрем, и будет нашей девочке хорошо-хорошо.

Она причитала, но и дело делала: поставила перед Хабибой таз с водой, достала полотенце, сняла с бессильных ног Хабибы башмаки. Хабиба опустила ноги в воду и с наслаждением пошевелила игрушечными пальцами. От усталости и жалости к себе действительно почувствовав себя маленькой девочкой, она по-детски распустила губы и была готова плакать.

– Я тебя спать уложу, а сама я рядом сяду, – продолжала петь хозяйка. – И будет тебе легко, и все забудешь. Ничего не бойся, ласточка, я – с тобой.

Хабиба смотрела на нее благодарно и жалостно.

А за стеной, уткнувшись лицом в подушку, лежал неподвижно Хамит. Монотонный шелестящий говор хозяйки вдруг прервал звук тяжелых шагов, и голос Крумина произнес:

– Здравствуйте, товарищи женщины. Хамит что – спит?

– Да, недавно лег, – раздалось в ответ.

Крумин вошел в комнату, увидел лежавшего Хамита, спросил тихо, чтобы не разбудить:

– Спишь?

Не отрывая лица от подушки, Хамит отрицательно помотал головой.

– Уж не плачешь ли?

Хамит перевернулся и ответил недружелюбно:

– Я уже говорил. В пятнадцать лет меня сбросил необъезженный жеребец, и я заплакал. В последний раз.

– Горюешь, значит, что Кудре не поймал?

– Я найду его, – упрямо и зло сказал Хамит.

Крумин еще раз посмотрел на него и понял, что продолжать разговор сейчас бессмысленно, и закончил его логично и твердо:

– В принципе ты задачу выполнил: разведка произведена. А о том, что будем делать дальше, поговорим завтра. Спокойной ночи, Хамит.

И, не ожидая ответа, ушел к женщинам. Там было все по-прежнему: что-то ласково шептала хозяйка, глядя на Хабибу, которая сидела, опустив маленькие натруженные ноги в таз с холодной водой. Твердо ступая, Крумин подошел к Хабибе, левой рукой снял пенсне, а правой взял безвольно висящую руку Хабибы и бережно поцеловал:

– Спасибо тебе, дочка, – и вышел.

Обнаженный по пояс, Хамит перед зеркалом делал зарядку. Он, словно беркут, вертел бритой, в отчетливых ссадинах головой, приседал неистово, яростно отжимался от пола. И стонал, стонал при каждом движении, потому что при каждом движении вспыхивала мучительная боль в его избитом и смертельно уставшем теле. Но он вертел головой, приседал, отжимался.

Положив подбородок на подоконник, Хабиба с улицы уважительно наблюдала за ним. Утреннее – яркое и низкое – солнце светило ей в спину. Хамит закончил зарядку и, стоя с прикрытыми глазами, глубоко дышал.

– А дальше что? – полюбопытствовала Хабиба.

– Сейчас увидишь, – хмуро ответил Хамит и вышел во двор.

Он упорно крутил ворот колодца, кряхтя и изнемогая, вытаскивал громадное ведро. Передохнув слегка, нагнулся и скомандовал Хабибе:

– Лей!

Она с состраданием посмотрела на него и с трудом, двумя руками, наклонила ведро. То ли случайно, то ли по каверзному умыслу водяной поток хлынул на беззащитные штаны и ярко начищенные сапоги.

– Да что ж ты делаешь! – закричал Хамит.

– Лью, – невинно объяснила она.

– Куда? – спросил он, отряхиваясь.

– Ты просил лить, я и лью, – сказала она обиженно. – Еще будешь обливаться?

– Нет! – взревел он и пошел в дом. Был он прям, важен и недоступен. Она показала его голой спине и мокрым штанам язык и крикнула вслед:

– Тебе еще чем-нибудь помочь? – и закружилась, напевая нечто счастливое. И яркий, добрый, веселый ее мир закружился вместе с ней.

Крумин стоял у окна и смотрел, как, стараясь идти твердым солдатским шагом, Хамит пересекал сонную утреннюю улицу.

– Конечно, вряд ли они стали бы так обнаруживаться, если бы могли предположить, что ты уйдешь. Что ж мы имеем? Цепочку и людей этой цепочки. Главное – людей, цепочка может быть липовой. А людей, их связи сейчас же начнем проверять, – подвел итоги Хамитовой одиссеи Крумин.

– Почему они сразу не убили меня?

– Ну, это проще простого. Демонстрацией они хотели окончательно дискредитировать советскую власть в глазах простых казахов.

– А Сейсембаева им было недостаточно?

– Сейсембаев, дорогой мой Хамит, толстый и в пиджаке. А когда на веревке водят батыра в красноармейской форме – это другое дело.

Хамит заскрипел зубами.

– Прошу прощенья, – церемонно извинился Крумин. – Кто-то очень неглупый и очень злой хотел запугать, лишить надежды людей, превратить их в послушное стадо.

– Не кто-то, а Кудре, – перебил Хамит.

– Не Кудре, а кто-то. Кто-то хотел сделать это, но добился обратного – прямого человеческого возмущения.

– Они все молчали, Ян Тенисович.

– А Хабиба?

– Хабиба – не они.

– Нет, дорогой мой. И Хабиба, и ты, и я – все мы – они. Ну, хватит эмоций. Давай-ка еще раз вспомним весь твой поход. В ненужных подробностях и необязательных мелочах.

Не зная почему, Хамит глянул в окно. На той стороне улицы стояла Хабиба. Увидев, что он смотрит на нее, она поманила его пальцем – звала. Хамит с возмущением задернул занавеску.

Разочарованно изучив веселую, в цветочек, занавеску, Хабиба неспешно побрела вниз, к реке.

На берегу сидел Иван и страстно удил рыбу. Хабиба пристроилась рядом, посмотрела на поплавок и спросила серьезно:

– Иван Матвеевич, у тебя невеста есть?

– Да погоди ты! – рыдающе взмолился Иван, потому что удачно начатая в тиши поклевка при словах Хабибы немедленно прекратилась. Поплавок был недвижим. Тщетно подождав новой поклевки, Иван вздохнул и вспомнил, что Хабиба обращалась к нему с вопросом: – Ты чего спрашивала-то?

– У тебя невеста есть?

– А как же! – обрадовался Иван. – Как же без невесты. В родном селе Дракине. Груня. Аграфена Никитична.

– Любишь ее?

– На то и невеста, чтобы любить.

– Какая она?

– Ну, вот ты, к примеру, черненькая. Так она – белая-белая! Лицо белое, волосы белые. Только глаза синие.

– А как полюбили друг друга?

– Сначала все как бы в шутку. На вечерках вместе сидели, под гармонь за околицей ходили. Обнимались, ясное дело. А потом вдруг чувствую: как нет ее, так пустота во мне. Признался ей. А она в ответ: и со мной так же. Поняли, что друг без друга пропадем. Вот и объявились женихом и невестой.

– Счастливый ты, – позавидовала Хабиба.

– А то! – ликующе вскричал Иван и умело подсек. Сверкнула на солнце рыбка и затрепыхалась в траве. Иван снял ее с крючка, насадил на кукан.

– А я никогда замуж не выйду, – грустно сообщила Хабиба.

– Это ты-то? – Иван расплылся в понимающей улыбке. – Понятно, куда уж тебе замуж.

И конечно же против всякой логики Хабиба обиделась:

– Думаешь, меня никто не возьмет? Знаешь, как за мной в Барлыкуле парни бегали?

Иван заржал, как стоялый жеребец, и осекся вдруг, потому что сверху раздалось:

– Ива-ан!

– Саттар здесь? – спросил Крумин у Ивана.

– А где ж ему быть, товарищ начальник. В комендантской отсиживается.

– Кто-нибудь в поселке его видел?

– Да навряд ли. Береглись как могли.

– Попроси его зайти.

Саттар стоял в дверях.

– Знакомьтесь, – предложил ему и Хамиту Крумин.

Человеку, которого должны были арестовать, чаще всего не нравится тот, кто отдал приказ об аресте. Без любви смотрел Саттар на Хамита. А для Хамита человек, оскорбивший советскую власть, не существовал. Как на пустое место смотрел Хамит на Саттара.

– Они знакомы, – из-за спины Саттара разъяснил ситуацию Иван. – И с первого взгляда ну прямо до слез полюбили друг друга.

Крумин шутки не принял. Холодно сказал Ивану:

– Товарищ красноармеец, вы свободны.

Иван вышел. Тогда Хамит вкрадчиво и недобро спросил:

– Тебе не нравится советская власть, Саттар?

– Когда советская власть – это непогрешимый ты и твои непогрешимые приказы, она – не моя власть, она власть недоступных моему пониманию начальников.

– Не любишь начальников?

– Я люблю настоящую советскую власть. Моя советская власть – это ты, это он, – Саттар кивнул на Крумина, – это я, это Иван. Мы вместе за народное дело – это и есть советская власть.

Чрезвычайно довольный Крумин наконец прервал их диалог:

– Как я понял, в принципе вы оба за советскую власть. Значит, воевать за нее вам придется вместе. Я просил вас, товарищ Саттар, еще раз все обдумать серьезно, прежде чем дать окончательный ответ. Вы все обдумали?

– Да.

– Вы согласны?

– Да.

Оба «да» были решительны и бесповоротны. Крумин подошел к Саттару, положил руку на плечо, ласково глянул в глаза:

– Ночью наряд придет арестовывать вас. Только Иван будет в курсе дела. Остальные будут преследовать вас всерьез. Я, конечно, постараюсь, чтобы это были не самые лучшие стрелки, но случайности могут произойти всякие.

– Я уйду, товарищ Крумин.

– Надеюсь. Сколько вам нужно времени?

– Думаю, дня два.

– Итак, через четыре дня у нас первое любовное свидание. – Крумин, улыбаясь, повернулся к Хамиту. – Полагаю, ты запомнил, где и когда оно произойдет?

Хамит кивнул.

– Если по каким-либо причинам первое свидание сорвется, повторять попытку каждый следующий день в то же время. Все ясно?

– Да, – сказал Хамит.

– Да, – сказал Саттар.

– Тогда пожмите друг другу руки.

Не глядя друг на друга, Хамит и Саттар обменялись рукопожатием.

– Вот и прекрасно, – Крумин оценивающе и удовлетворенно посмотрел на одного, на другого и добавил: – Вашу плодотворную дискуссию разрешаю продолжить после выполнения задания.

– Стой! Стой! – отчаянно закричали во тьме.

Ответом был бешеный топот копыт.

– Сто-ой! – пронзительно и долго звучал последний предупреждающий. Топот удалялся.

Раздалась команда:

– Огонь!

Выстрелы вспышками на мгновенья разрывали тьму. И в эти мгновенья был виден стремительно удалявшийся всадник.

14

Грустный Иван скучно посматривал из маленького окошка арестантской. Вечерело. Мыча, возвращались домой коровы. Пробегали мальчишки, все, как один, синие, со сжатыми в куриную гузку ртами – накупались до озноба. Просто никого не было до тех пор, пока на улице с криком не объявилась Хабиба.

– А я тебя ищу, ищу! – обрадованно кричала она. – Всех спрашиваю, где ты, а они не отвечают, смеются только. Ты почему здесь сидишь?

– Потому что посадили, – разумно ответил Иван.

– За что?

– Перебежчика упустил. А я что, виноват, если у меня стрелки хреновые?

– Крумин посадил?

– Кому ж еще!

– Я его попрошу. Он добрый. Он отпустит тебя!

– Не отпустит, Хабиба. Здесь уж дисциплина.

– А как же я? Казахи сегодня вечеринку устраивают, и я хотела с тобой пойти.

– И с Хамитом, – добавил Иван ворчливо. – Придется тебе сегодня самой его звать. А то все я, все я! Устроилась!

– А как мне его звать?

– Да плевое дело. Подходишь и говоришь: «Мечтаю нынче на вечерке погулять, а кавалера не имею. Не желаете быть моим кавалером?»

Хабиба засмеялась и показала Ивану язык:

– Глупый ты, Иван Матвеевич!

– Ну, не дурей тебя!

– Ладно, сиди. Я попозже тебе поесть принесу.

Хамит тоже сидел у окошка. Облокотившись о стол и обхватив бритую свою голову руками, он неотрывно смотрел вниз – читал.

– И этот в тюрьме! – сама себе сказала Хабиба так, чтобы Хамит слышал. Но Хамит не слышал: он грыз гранит науки.

– Того хоть посадили, а этот сам сидит! – возвысила голос Хабиба.

Хамит повернулся и посмотрел на Хабибу затуманенными, нездешними глазами:

– Зачем ты кричишь?

– Чтобы ты услышал!

– Я тебя услышал. Говори, что тебе надо.

Хабиба изнемогла от возмущения и присела на завалинку под окном:

– И с ним я должна идти на вечеринку!

Хабиба и Хамит сидели в нарядной – в коврах и узорных кошмах – белоснежной юрте. Полукругом справа и слева от них сидели парни и девушки, а напротив, на почетном месте, устроился акын с домброй. Неярко горели свечи, и все не торопясь пили кумыс. Журчала тихая – сосед с соседкой – беседа, изредка прерываемая то кокетливым вскриком, то мужественным смешком. Шел неизменный древний и вечно юный разговор ни о чем – преддверие любви.

Хамит важно молчал: военная форма и следы побоев на лице заставляли соблюдать достоинство. Его молчание чрезвычайно обижало Хабибу, которой хотелось, чтобы за ней тоже ухаживали. Не вытерпела, незаметно толкнула Хамита локтем:

– Ты почему молчишь? Ты почему мне слов не говоришь?

Не зная, что ответить, Хамит сказал нелепость:

– Устал я сегодня.

– Ты – старик! – свистяще прошептала Хабиба. – Сердце твое высохло, и ты не замечаешь, что рядом с тобой сидит прекрасная девушка!

Хамит с готовностью и заинтересованно посмотрел на соседку слева.

– Да на меня смотри! – шепотом же приказала Хабиба. – Сегодня и всегда самой прекрасной девушкой буду для тебя я!

По ее приказу он посмотрел на нее. Спокойно и обреченно поймав его взор, она ответно глянула Хамиту в глаза, и его высохшее сердце екнуло в предчувствии счастья. Вскинутые брови, полуоткрытый влажный и яркий рот, скользящие переходы овала маленького лица были перед ним. И глаза. Преданные ему глаза. Он задохнулся.

Напившийся кумыса акын взял домбру, и быстрая, стремительная мелодия родилась под его пальцами. И эта мелодия была – Хабиба.

Грустная девушка пела о том, что злые и корыстные люди разлучили ее с любимым навек. И грусть была – Хабиба.

Веселая девушка задорно пела о том, что никогда не стоит предаваться унынию и что любовь надо не ждать, а завоевывать. И радость была – Хабиба.

Пела Хабиба. Она пела о грусти и радости, соединенных в каждом дне, она пела о днях, любой из которых неповторим и неожидан, и все вместе они составляют жизнь, она пела о жизни, бессмертной и нескончаемой. И бесконечность была – Хабиба, и жизнь была – Хабиба.

Потом играли в «орамал тастамак». Хамит бросал Хабибе платок, и платок летел письмом признанья. Хабиба бросала платок Хамиту, и платок возвращался к нему вестником счастья.

Веселым жаворонком звенела домбра, и мелодия то взлетала к небу, то падала до земли, сообщая миру о случившемся.

Они шли в ночи одни, но голос домбры был с ними. Он был в отдаленных криках птиц, в еле слышимом движении реки, в таинственном и мерном дыхании невидимой и необъятной степи.

– Я не помню, когда первый раз увидел тебя, – признался Хамит. – Я очнулся, ты склонилась надо мной, и я узнал, не увидел впервые, а узнал твое лицо.

– А я первый раз увидела тебя там, на площади. Ты стоял один, совсем один, и мое сердце сжалось от боли за тебя.

– Я был страшен тогда?

– Ты был прекрасен. Ты был один, ты был связан, а они с винтовками, на конях, но ты был сильнее их, потому что все, кто видел тебя тогда, знали – ты не сдашься. Они могли убить тебя, но победить не могли.

– Я помню все, Хабиба. Я помню, что еще не расплатился с долгом...

– Молчи. Я убила человека.

Он перебил ее:

– Ты убила бешеную собаку.

– Я убила очень плохого человека, но я убила человека и не жалею об этом, потому что это цена моего сегодняшнего счастья.

Они сидели во дворе своего дома и говорили тихо-тихо, стараясь не разбудить хозяйку.

– Понимаешь, Хабиба, я и раньше знал, за что сражаюсь. Как и сейчас, я был уверен, что борюсь за светлое будущее человечества, за счастье всех людей. Но это было только идеей, которой я был предан беспредельно. И только с тобой я понял, я почувствовал, что человечество – это люди, которые живут рядом со мной на земле, что человечество – это Крумин, это Иван, это... я. Человечество – это ты, Хабиба. А счастье всех людей – это свободный труд, приносящий усталость и гордое удовлетворение за сделанное, и праздники, которые дарят отдых и любовь.

– Жизнь прекрасна, Хамит? – спросила Хабиба.

– Жизнь прекрасна, Хабиба! – ответил Хамит.

– Скажи, что ты любишь меня, – совсем тихо попросила она.

Беззвучно шевелились губы Хамита, произнося неслышимые слова признанья, но она сердцем слышала их и улыбалась благодарно.

– А теперь ты скажи, что любишь меня, – попросил он.

Ее губы шевелились, беззвучно произнося слова любви.