Текст книги "Поединок. Выпуск 13"

Автор книги: Алексей Толстой

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Василий Веденеев,Сергей Высоцкий,Алексей Комов,Анатолий Степанов,Леонид Володарский,Георгий Долгов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

15

В одной руке его был маузер, в другой – наган. Хамит отстреливался с обеих рук. Он смотрел перед собой, мгновенно почуяв опасность, оборачивался и тут же посылал пулю, падал на землю, не прекращая огня. Он сражался за себя, за Хабибу, за человечество.

Предварительно расставленные на различные расстояния и в различных плоскостях камни и комья земли разлетались мелкими брызгами.

Подошел Иван, сел в траву, дождался, когда кончатся обоймы, спросил Хамита уважительно и осторожно:

– И ни одного промаха?

– Бывают и промахи, – ответил Хамит, деловито снаряжая наганный барабан, и добавил объективности ради: – Но редко.

– А я только с винтовки прилично бью.

Хамит перезарядил маузер и, щелкнув обоймой, вдруг понял, зачем пришел Иван:

– Мне уже пора?

– Сказали, чтобы был готов, Хамит Исхакович.

В малахае, в бешмете, в тяжелых сапогах, с небольшим мешком за плечами, он был просто казах, собравшийся в дальнюю дорогу.

– Ты надолго? – спросила Хабиба. Она стояла, прижавшись лбом к его могучей груди. Маленькая, беззащитная, несчастная.

– Не могу сказать.

– Это очень опасно?

– Не имею понятия.

– Тебя убьют?

– Не знаю.

– Ты любишь меня?

– Да.

Ехали молча. Впереди Крумин и Хамит, сзади группа сопровождающих. Наконец Крумин, обернувшись, сказал:

– Подождите.

Красноармейцы остановились. Отъехав от группы, Крумин предложил:

– Простимся здесь, Хамит.

Они спешились. Хамит ожидающе смотрел на Крумина.

– Это очень опасно, Хамит.

– Я знаю.

– Но у меня нет другого выхода.

– У нас нет другого выхода, Ян Тенисович.

– Это сделать можешь только ты.

– Я сделаю это.

– Я знаю, что ты не помнишь, когда улыбался последний раз. Но сегодня улыбнись мне на прощанье.

– Я обещаю улыбнуться вам, когда мы сделаем это, – твердо произнес Хамит и хлестнул коня. Конь с места взял в галоп.

Галопом. Рысью. Шагом. Рысью. Шагом. Галопом. По равнине, по холмам. Сквозь кустарники. По дороге, по целине, по песчаному свею ехал казах. По родной своей суровой и прекрасной земле. Утром и вечером. Днем и ночью. Были селенья по дороге, были люди на его пути. Но он не останавливался.

16

Разгребая руками частые и упругие ветки, Саттар шел сквозь кусты. Противоестественно мягкая почва, вся в ядовито-зеленой траве, опасно пружинила под ногами. Но незаметно на глаз дорога поднималась, и вскоре впереди засветлело: сквозь редеющее переплетение кустов угадывалось открытое пространство.

Подставив солнцу обнаженную грудь, на поляне лежал Хамит. Глаза его были закрыты – он отдыхал.

– Ты здесь, Саттар, – сказал он, не открывая глаз. – Выходи.

Саттар не спеша появился из-за кустов, подошел, сел на корточки.

– Я пришел, – объявил он гордо.

– Слушаю тебя, – Хамит перевернулся на бок и лениво приподнялся.

– У них три лагеря. Приблизительно в тех местах, о которых думал Крумин. Входы в тугаях я отметил, как условились.

– Не заметят?

– Нет.

– Теперь о нем, – от лености и следа не осталось. Собран, строг, внимателен.

– Каждую ночь он скачет в Чиили.

– Зачем?

– Любовь.

Хамит удивленно и недоверчиво хмыкнул. Саттар посмотрел на него и разъяснил без улыбки:

– Сердобольная вдова.

– Сколько человек его сопровождает?

– Со вчерашнего дня он отправляется в путь один.

– Почему?

– Потому что позавчера, собираясь по нужде в дальние кусты, я попросил двоих сопровождать меня, сказав, что опасаюсь нападения. Ему рассказали об этом.

– Ты рискуешь, Саттар.

– Я выполняю задание, Хамит.

– В Чиили он скачет малой тропой?

– Да.

– Спасибо тебе, Саттар, – Хамит встал. Встал и Саттар:

– Я ухожу. Мне надо спешить.

Тогда Хамит протянул руку. Помедлив, Саттар пожал ее.

– Я ошибался, Саттар.

– Главное – не ошибись сейчас, Хамит.

Саттар уходил, с трудом преодолевая тугое сопротивление ветвей.

17

Сказочный всадник летел над землей. Могучий конь, вздымая гриву и хвост, ударами четырех копыт отрывался от земли, делая свой бег полетом. Движение вперед было неудержимо. И вдруг все кончилось: подсеченный под передние ноги конь рухнул на колени, и круп его пошел вперед и вверх. Конь перевернулся через голову, а седок, зависая в воздухе, вылетел из седла.

Звериное чутье на опасность тотчас вскинуло Кудре на ноги, но возникший ниоткуда Хамит прыгнул на него сверху, с коня, смял и повалил. Лежа на спине, Кудре увидел, кто над ним, и это придало ему нечеловеческие силы: изогнувшись дугой, он увел свои руки от цепких пальцев Хамита и, поворачиваясь на бок, нанес удар противнику коленом в живот. Хамит охнул, отъединился от Кудре на мгновенье, которого было достаточно для того, чтобы тот вскочил. Они стояли друг против друга, тяжело дыша.

Кудре после подобного усилия нужна была пауза, которой Хамит ему не дал.

Носком тяжелого казахского сапога Хамит ударил его в голень и, когда Кудре оцепенел от болевого шока, наотмашь нанес сцепленными руками страшный удар ему в ухо.

Кудре очнулся оттого, что ощутил грубую веревку на заведенных за спину запястьях. Он взревел от бешенства и дернулся, пытаясь лягнуть сидевшего на нем Хамита. На что Хамит без боевого запала, рассудительно и точно, твердым ребром ладони ударил его по шее.

Второй раз очнулся Кудре уже со связанными ногами. Рядом сидел Хамит, сделавший себе небольшую передышку. Увидев открытые глаза бандита, он решил вслух:

– Пора.

Конь Кудре был мертв – сломал шею. Хамит подвел своего поближе, поднял Кудре, поставил на плотно сомкнутые веревкой ноги.

– Посади меня в седло, – подал наконец голос бандит.

– Поедешь, как баран, – ответил Хамит и, подхватив Кудре, перекинул его через седло. Живот бандита был на седле, а голова и ноги висели по сторонам. Привязав его покрепче, Хамит взял повод, и кавалькада – Хамит впереди, а сзади, лежа на седле животом вниз, спеленутый веревками, как глупая овца, Кудре – тронулась в путь. Они шли предрассветной степью.

– Я таскал тебя за нос, красная сволочь! – заорал вдруг Кудре.

– Замолчи, – сдерживая ярость, приказал Хамит.

– Я таскал тебя за нос! Я таскал тебя за нос! Я таскал тебя за нос! – надрывался Кудре.

Хамит подошел, поднял за волосы его голову и, глядя в налитые кровью, нечеловечьи глаза, приказал еще раз:

– Замолчи! Отрежу язык!

Они молча шли предрассветной степью. А когда взошло солнце – пришли. Они пришли на облюбованную Хамитом поляну, степным заливом входившую в приречные заросли.

Как мешок с навозом, брезгливо и неаккуратно Хамит сбросил Кудре с седла. Тот и упал, как мешок, – всей спиной, не стараясь группироваться. Хамит, не расседлывая, пустил коня пастись, достал из мешка чайник, сложил заранее приготовленный хворост и разжег костер. Кудре наблюдал за ним.

Весело плясал под чайником огонь, и Хамит, ожидая, тоже лег на спину, вольно закинув свободные руки под голову.

– Что ты со мной сделаешь? – не выдержал, спросил Кудре.

– Охолощу, чтобы не шлялся по вдовам.

– Саттар! – взвыл Кудре и стал колотиться затылком о землю. – Я же с самого начала не верил ему! Почему я не прикончил его? Почему?

Хамит встал и сверху посмотрел на извивавшегося, как червяк, бандита. Подавив в себе острую потребность ударить его ногой по ребрам, он сказал, стараясь говорить спокойно:

– У меня кружится голова от желания раздавить тебя, как червяка. Но я должен сохранить тебя живым. Нам надо, чтобы ты рассказал о многом. О своих связях. О людях, которые оказывали тебе поддержку. О тайных складах оружия. И ты обязательно расскажешь нам обо всем этом.

– Ты от меня не услышишь ни слова, красный ублюдок! Я ничего не скажу вам!

– Скажешь! Сегодня в ночь сюда прибудет эскадрон регулярной Красной Армии и завтра прихлопнет все три твоих лагеря. Ведь у тебя их три? Без тебя твои головорезы не окажут никакого сопротивления. Ты же барымтач, Кудре, и привык иметь дело со стадом. Твой отряд – твое последнее стадо. Но стадо без пастуха – просто сборище овец. А когда будет покончено с твоими горе-вояками, тебе не перед кем будет красоваться, и ты заговоришь и расскажешь все.

Кудре плакал, и поэтому Хамит успокоился. Чайник вскипел и, достав чашку, Хамит с удовольствием и в охотку по утренней прохладе хлебал чай.

– Развяжи мне ноги, я хочу сесть, – не попросил – проговорил Кудре.

Не сказав ни слова, Хамит ножом перерезал веревку. Кудре, сладострастно застонав, подтянул под себя затекшие ноги и с трудом сел. Также молча попоив бандита, Хамит отошел в сторону – от костра несло жаром – и прилег, положив на всякий случай под правую руку расчехленный маузер.

Полуприкрытыми глазами смотрел Кудре на огонь. Огонь играл, изредка постреливая. Выстрелило посильнее, и розовый уголек упал рядом с бандитом. Кудре глядел на уголек до тех пор, пока он из розового не стал серым. Тогда он посмотрел на Хамита. Хамит смотрел в небо.

Не торопясь Кудре носком сапога осторожно зацепил конец сильно обгоревшей толстой хворостины и выкатил ее из костра, а потом, как бы меняя позу, резким толчком каблука загнал раскаленную головешку под себя. Хамит отреагировал на это движение, коротко взглянув на Кудре, но не заметил ничего подозрительного.

Головешка была уже за спиной Кудре. Точно примерившись, он лег на нее. Чадила головешка, потихоньку начала тлеть веревка, краснела и вздувалась пузырями кожа на руках Кудре. Он терпел. Наконец веревка поддалась. Еле заметными шевелениями рук он стал сбрасывать ее. Руки были свободны.

Хамит расслабленно лежал, но расстояние позволяло ему выстрелить прежде, чем Кудре достанет его. Путь был один: к коню, мирно щипавшему траву у выхода в свободную степь.

Кудре вскочил и, виляя, стремительно рванулся к коню. Хамит на миг потерял маузер, а когда схватил его рукоятку, Кудре был уже в седле.

Выстрел. Выстрел. Выстрел. Прижавшись к конской шее, Кудре уходил в степь. Хамит положил маузер на согнутую в локте левую руку и тщательно прицелился. Кудре плясал на мушке, но прицел сбивался и сбивался. Выстрел. Всадник скрылся за холмом.

18

Только к позднему вечеру добрался Хамит до аула. То был аул хромого Акана. Обессиленный Хамит вошел в юрту и, почти падая, сел у порога.

– Дай мне коня, Акан, – с трудом проговорил он. – Мне надо спешить.

– Я дам тебе коня, Хамит, – пообещал Акан сострадательно. – Но прежде ты должен отдохнуть. Таким ты никуда не доскачешь.

Старик помог Хамиту встать, провел на почетное место и заботливо усадил.

– Пить, – слабым голосом попросил Хамит.

Акан из сабы налил кумыса в большую чашку и протянул ее Хамиту. Тот, гулко глотая, выпил до дна.

– Ты один? – осторожно поинтересовался Акан.

– Я один, – ответил Хамит. Ярость опять закипела в нем. – Много часов я один шел по степи. Я никого не встретил. Я не мог найти коня. Дай мне коня, Акан.

– Отдохни немного. Все будет хорошо, – как маленькому пообещал старик.

Хамит откинулся на подушки, через голову стащил ремень с тяжелой коробкой маузера и прикрыл глаза.

– Через полчаса я должен быть в пути, – сказал он вяло.

– Через полчаса ты будешь в пути, – опять пообещал Акан, стараясь не обеспокоить дремавшего, тихо отошел к входу и выглянул наружу. Там все было спокойно. Безмолвно. Безлюдно. Старик собранно обернулся. В правой его руке был наган.

– Хамит! – громко позвал он.

Хамит открыл глаза и увидел перед собой маленькую круглую дырку.

– Не шути так, старик, – грозно и негромко сказал он. – Спрячь свою игрушку. Иначе мне придется сломать твою дряхлую шею, – и незаметно потянулся к маузеру.

– Попробуй, – охотно согласился с его предложением Акан и выстрелил.

Пуля вошла в подушку как раз между правой рукой Хамита и маузером. Хамит убрал руку. Увидя, что он понял безвыходность своего положения, Акан сел напротив и поудобнее устроил руку с наганом, направленным в голову Хамита.

– Я давно хотел сказать тебе откровенно, что ты стоишь в этом мире, щенок. Но сегодня и без слов ясно стало, кто ты такой. Ты упустил Кудре...

– Он был здесь? – спросил неизвестно зачем Хамит.

– Он был здесь. И очень скоро будет опять. Со всеми своими людьми. Они исчезли из лагерей, и ваш эскадрон завтра будет сражаться с пустотой. А сегодня отряд Кудре заберет оружие, на котором, кстати, ты сейчас сидишь, и уйдет, уйдет туда, где его не найдет никто. С ними уйду и я. А ты останешься лежать здесь с простреленной башкой.

Хамит поднял голову и плечи, ожидая выстрела.

– Нет, я не буду стрелять, если ты меня к этому не принудишь, – продолжал Акан. – Не пристало марать руки хозяину степи.

– Хозяин, убегающий от своего хозяйства, – не хозяин, – насмешливо произнес Хамит.

– Хозяин. Хозяин, потому что вся земля вокруг – моя земля, потому что скот, который пасется на этой земле, – моя собственность, потому что люди, пасущие этот скот, – мои слуги. Я вернусь, Хамит, я очень скоро вернусь к своему хозяйству! И буду хозяином здесь, а ты будешь гнить в моей земле с простреленной башкой!

Гордыня подняла Акана, и он встал, ощущая свою всесильность.

– Обернись назад, Акан, – миролюбиво предложил Хамит.

Обернуться Акан не успел: кто-то из-за его спины умело и властно перехватил его правую руку, вывернул и вытянул из вдруг ослабевшей кисти наган, ласково говоря меж тем:

– Пушка тебе ни к чему, папаша.

То был Иван. Он смотрел на Акана и снисходительно улыбался. И всемогущий хозяин степи превратился в маленького, злобного, но уже не могущего принести зла ничтожного старикашку.

– Что с ним делать будем, Хамит Исхакович?

– Что с ним делать? Посади где-нибудь здесь. Пусть сидит. – Хамит поднялся, расправил плечи, потянулся. – Фу, черт, устал как! Ужасно боялся, что выстрелит он по глупости или со страха.

– Ты, ты... ты... – несколько раз пытался сказать что-то Акан, но ненависть душила его, и он повторял: – Ты... ты... ты...

– Я, – согласился Хамит. – И Иван. И Саттар. И Хабиба. Мы. Мы раздавили тебя, Акан, чтобы ты не мешал нам жить на нашей земле.

– От меня просто отвернулась удача. А тебе, как дураку, повезло.

– Мне действительно повезло. Мне повезло, что ты так любишь красиво говорить. Никогда не надо философствовать с попугаем, потому что глупая птица будет выдавать твою мудрость за свою. Я узнал твой голос, когда Кудре говорил о том, что для него нет слова «нельзя». И еще. Чтобы написать, надо уметь писать. В отряде Кудре нет грамотных. Так что записки на мертвых моих товарищах запиши в счет, который народ предъявит тебе, Акан!

– Ты не победил меня, сопляк. Меня победят русские солдаты, которые незванно пришли в мою степь. Без эскадрона за спиной ты ничто. Ты не победил меня, выродок.

Можно было не отвечать на жалкое брюзжание уничтоженного, но у Хамита имелась возможность рассеять последние иллюзии:

– К сожалению, эскадрона у нас нет, старик. Да и людей маловато. Зато имеются четыре хорошо смазанных, безотказно работающих пулемета. И мы постарались сделать так, чтобы ты и Кудре привели всех бандитов к этим пулеметам. Сейчас прискачет Кудре с отрядом, и ты услышишь, как работают эти машинки.

В юрту вошел Крумин и, не найдя взглядом хозяина, спросил Хамита:

– Где он, покажи мне его.

Хамит кивнул на забившегося в угол Акана. Крумин посмотрел на него недолго и сказал разочарованно:

– Какой старичок непрезентабельный. А властвовать хочет. – И Ивану:

– Покарауль его. А мы пойдем. Скоро рассвет, и они вот-вот явятся.

Крумин и Хамит вышли из юрты. Огненной полосой с востока подходил новый и хлопотный день.

Скакал отряд Кудре, и под многими копытами роптала земля. Отряд был уже рядом, и топот стал слышен в ауле.

– По местам, – Хамиту и себе приказал Крумин, и они растворились в серой мгле.

Отряд ворвался в полукольцо, образованное юртами. Кудре осадил своего коня. Осаживали, но чуть позднее, бандиты, скакавшие за ним, и поэтому отряд непроизвольно сбился в аморфную кучу.

И тогда ударили все четыре пулемета. Свинцовый веер раскрылся над головами бандитов, неся с собой безнадежность и панику. Четыре одновременных очереди были нескончаемы. Прыгая с коней, бандиты прижимались к земле. Но наконец кончилось. Пулеметы умолкли.

– На четырех холмах – четыре пулемета, – перекрывая испуганное лошадиное ржанье, раздался ясный и громкий голос Хамита. – Через три минуты они расстреляют вас, как глупых кур. Выход у вас один – сдаваться. Выходить по одному с поднятыми руками. Остальным лежать.

Они и легли. Только Кудре оставался в седле.

– Кудре! Пойдешь первым! – приказал Хамит.

– Нет! – крикнул Кудре и вскинул коня на дыбы. Развернув его на двух ногах, он вонзил в конские бока острые каблуки и вырвался из беспорядочной лошадино-человеческой кучи.

– Кудре! – последний раз предупредил Хамит.

Кудре не оборачивался. Спокойно положив маузер на согнутую в локте левую руку, Хамит тщательно прицелился и плавно нажал спусковой крючок.

Конь немного проволок зацепившееся за стремя носком сапога безжизненное тело и остановился. Он и в смерти был могуч, бандит Кудре. Он лежал, раскинув мускулистые руки, и черные ногти его вонзились в землю.

Крумин и Хамит склонились над ним.

– Ему внушили, что для него нет слова «нельзя» и поэтому он сильнее всех, – задумчиво сказал Хамит. – А мы победили еще и потому, что я сказал себе «нельзя!», когда он был у меня на мушке.

К юрте Акана по одному, с поднятыми руками подходили бандиты. Красноармейцы сноровисто обезоруживали их.

Крумин и Хамит взошли на холм. На востоке показалась багровая краюха солнечного диска.

– День начинается. Улыбнись, Хамит. Ты же обещал! – вспомнил вдруг Крумин. Хамит неумело улыбнулся.

За много километров от них Хабиба вышла на крыльцо, посмотрела на низкое большое солнце и улыбнулась ему, вечному и теплому светилу.

– Айша! – крикнула она хозяйке. – Проснись! Солнце встало! – А потом спросила у солнца: – Я буду счастливой?

Мирное солнце над тихой землей предвещало счастье.

Сергей Высоцкий
Круги

1

Майор Белянчиков вдруг вспомнил свой давний разговор с Бугаевым. Юрий Евгеньевич пришел на службу в красивых югославских туфлях, подаренных ему ко дню рождения женой. По старой привычке он набил, на них маленькие стальные подковки, довольно звонко постукивавшие по мраморным ступеням лестницы. Бугаев не преминул проехаться по этому поводу:

– Эх ты, сыщик, тебя же за километр слышно. Сколько раз тебе говорил – покупай обувь на каучуковой подошве.

– Может, в тапочках ходить?

– В тапочках еще находишься! Но греметь железными подковами...

– Молодой ты, Бугаев, – сказал тогда Юрий Евгеньевич своему товарищу, – любишь попижонить. Разве в подошвах дело? Нам ведь не глухарей скрадывать. А с подковами экономнее...

И вот теперь, когда подковки предательски цокали по паркету и это цоканье гулко разносилось по пустынному дому, Белянчиков пожалел, что не надел свои мокроступы – ботинки на микропоре, в которых он ездил осенью в лес. Сегодня ночью ему предстояло «скрадывать» охотников до мраморных каминов и прочих архитектурных излишеств, украшающих старинные, поставленные на капитальный ремонт дома.

Во многих из них интерьеры представляли шедевры старинного зодчества – резные потолки мореного дуба, мраморные камины со скульптурными украшениями, печи, выложенные редкой красоты изразцами. И вот то в одном, то в другом доме стали исчезать эти образцы былого благолепия. Первое подозрение упало на строителей. Тем более что один из прорабов действительно польстился на витую чугунную лесенку ажурного литья и пристроил ее к себе на дачу. Лесенка была водворена на место, прораб получил три года условно с отбыванием срока по месту работы, но ценнейшие произведения искусства продолжали исчезать. Не желая, чтобы думали на них, строители даже организовали в одном доме ночное дежурство, но дело кончилось тем, что неизвестные лица избили и связали сторожа, а мраморный камин увезли. Стало ясно, что хищениями занимаются не случайные «любители» старины, а орудует целая шайка. Этот невеселый вывод и привел Белянчикова и двух сотрудников районного управления внутренних дел в только что освобожденный жильцами дом на Измайловском проспекте.

Строители не приступили к работе, и опустевшие квартиры еще хранили остатки человеческого тепла. Белянчиков дежурил вторую ночь и различал уже некоторые комнаты по запахам. В одной из двух огромных квартир бельэтажа с несколькими редкими каминами, из-за которых, собственно, и организовали засаду, была комната с острым запахом пряных духов. Казалось, что запах этот неистребим, но, когда сегодня Юрий Евгеньевич прошел мимо «душистой» комнаты, к запаху духов прибавился легкий запах сырой штукатурки. «Откуда? – подумал Белянчиков. – Стекла в окнах целы, дождь в комнату попасть не мог». В другой комнате пахло псиной, в третьей – котлетами. На четвертом этаже одна квартира насквозь пропиталась нафталином. Запах сырой штукатурки пока не добрался до четвертого этажа, но Белянчиков не сомневался – подежурь он в выстывающем доме еще пару ночей, это обязательно произойдет. Он уже привык к дому, к его запахам, к его шорохам. Знал, что в бельэтаже, в «дамской», как он окрестил комнату, пропахшую духами, дребезжит большое стекло в окне, когда по улице идет троллейбус или грузовая машина. На втором этаже капает вода из всех кранов. И из всех по-разному...

Легкий сквознячок, гуляющий по этажам, донес до Юрия Евгеньевича запах сигареты. Едкий, колючий запах «Примы». Белянчиков оглянулся в полной уверенности, что закурил Виктор Котиков, дежуривший с ним младший оперуполномоченный. Но никакого огонька не заметил. Стараясь идти совсем тихо, он сделал несколько шагов к Котикову, пару раз чиркнув подковами по паркету. Призывно махнул рукой. Котиков заметил, что его зовут, бесшумно поднялся со старого сундука, на котором коротал время, и подошел к Белянчикову.

– Табаком пахнуло, чуешь? – шепнул Юрий Евгеньевич.

Котиков принюхался. Так же, шепотом, ответил:

– Нет, не чую.

Они простояли несколько секунд в полном молчании, и до Белянчикова снова донесло характерный запах «Примы». Теперь его почувствовал и Котиков. Он легонько сжал руку Юрия Евгеньевича.

– Из второй квартиры, – шепнул Белянчиков. Это была соседняя, через лестничную площадку, квартира бельэтажа.

– Но ведь никто не проходил?! – удивился Котиков.

– Потом разберемся, – Белянчиков махнул рукой, хотя и сам мог поклясться, что по парадной лестнице никто не проходил, а во дворе, у черного хода, дежурил еще один сотрудник. – Давай двигаем. У тебя все готово?

Оперуполномоченный вместо ответа успокаивающе дотронулся до плеча майора. Белянчиков секунду раздумывал, потом наклонился и снял ботинки. «Как бы на ржавый гвоздь не напороться», – мелькнула у него мысль, но он тут же забыл о ней и, ступая легко и свободно, двинулся в сторону соседней квартиры. Котиков так же бесшумно шел за ним следом. Уже на лестничной площадке Белянчиков услышал резкий и методичный скребущий звук – как будто кто-то точил ножик. И еще легкое постукивание.

«Как же они прошли? – опять подумал Юрий Евгеньевич. – Через чердак? И спустились по черному ходу?»

...Работали с камином в большой комнате. Собственно говоря, это была половина зала, отделенная от другой половины капитальной перегородкой. Камин там был самый красивый: верхнюю мраморную доску его поддерживали две мраморные нимфы, а золотистые изразцы, правда кое-где побитые, были расписаны виноградной лозой.

Входя в комнату, Белянчиков вытащил из кармана фонарик, нащупал кнопку переключателя. Пропустил вперед Котикова, у которого в руках был фотоаппарат со вспышкой. Младший оперуполномоченный сделал шаг в комнату, отступил в сторону, давая дорогу Белянчикову, и нажал на спуск фотоаппарата. Юрий Евгеньевич увидел мужчину, вынимающего мраморную плиту. Второй скреб каким-то длинным предметом стену около одной из нимф – наверное, готовился ее вытащить. Вспышка была так неожиданна, что воры не успели даже испугаться, но, когда Белянчиков зажег фонарь, раздался выстрел, и фонарь в его руке разлетелся вдребезги, царапая осколками стекла лицо. Рука словно онемела. Котиков нажал еще раз спуск фотоаппарата, вспышка на мгновение озарила комнату, и в это время Юрий Евгеньевич успел навалиться на одного из мужчин, с удивлением почувствовав, что рука работает как ни в чем не бывало.

– Свет! – крикнул он Котикову, который должен был по заранее разработанному плану включить свет без напоминания. Но свет не зажегся. Как оказалось, кто-то из строителей отключил проводку.

Второй преступник исчез. Выстрелив, он кинулся к черному ходу, по лестнице поднялся вверх, на чердак, и запер обитую железом чердачную дверь изнутри. Приехавшие из районного управления оперативники взломали дверь и даже пустили на чердак служебную собаку. Но она, попетляв немного, привела проводника к слуховому окну, а на крышу вылезать отказалась.

Пока оперативники лазали по крышам, Белянчиков пытался допросить задержанного, но тот был так напуган, что ничего связного сказать не мог. Только бессмысленно таращил глаза и твердил:

– Я тут ни при чем, начальник! Я ни-ни...

– Как вы сюда забрались? – спросил Юрий Евгеньевич.

– Я ни-ни... – бормотал задержанный. Это был совсем, как говорят, плохонький мужичонка, небритый, с испитым землистым лицом и дрожащими руками. И руки у него дрожали не только от испуга, но и, скорее всего, от постоянного пьянства.

– Через чердак шли?

Задержанный торопливо кивнул.

– По крышам?

Он опять кивнул.

– А в каком доме поднимались?

Задержанный долго молчал. Наконец выдавил:

– Там, знаешь, забегаловка. У тети Кати...

Белянчиков обернулся к Котикову. Тому полагалось знать свой район во всех подробностях.

– У тети Кати... – задумчиво сказал Котиков. – А, знаю, винный магазин тут рядом. Катерина Романовна Талкина торгует.

– Как твоего приятеля зовут? – спросил Белянчиков задержанного.

– Игореха...

– Игорь, что ли? Мужчина кивнул.

– Фамилия? Где живет?

Задержанный пожал плечами.

– Чистосердечное признание облегчит твою участь, – сказал Юрий Евгеньевич и тут же понял, что его слова бесполезны. Мужик посмотрел на него с недоумением:

– В чем признаваться-то?

– Назови фамилию своего дружка, – повторил майор. – И где живет?

– Игореха, и все. Откуда мне знать? Я не милиция, чтобы фамилии спрашивать. У магазина познакомились...

«Пустое дело с этим алкашом толковать», – подумал Белянчиков и сказал Котикову:

– Давай, Виктор, быстро жми в управление, в НТО, там сегодня Коршунов дежурит. Пусть отдают срочно проявить твою пленку. И сделать побольше отпечатков. У нас теперь фотография этого «стрелка» имеется. Если только ты не оплошал.

– Вроде бы нет...

– Вместе с Коршуновым возвращайся сюда. Надо, чтобы он «пальчики» сиял... А твои ребята пусть проверят лестницы в соседнем доме, жильцов опросят.

Котиков отвел в сторону одного из сотрудников, вполголоса объяснил ему, что требуется.

Белянчиков спросил задержанного:

– На машине приехали?

Мужик кивнул.

– Какая машина?

– Синенькая машина. Кажись, «Москвич».

– А поточнее? «Москвичей» много. Модель какая?

– Леший ее знает! Такая гладенькая машинка.

Белянчиков подумал, что в управлении можно будет показать задержанному фотографии разных моделей, чтобы опознал. Важнее был номер, а на номер тот вряд ли обратил внимание. Юрий Евгеньевич все же спросил:

– Номер запомнили?

– Номер? – он пожал плечами. – У меня на цифры память плохая...

Вошел один из оперативников, прочесывавших дом:

– Товарищ майор, смотрите, что нашел! – он торжественно держал в руке коричневые ботинки Белянчикова. Юрий Евгеньевич чертыхнулся. Он совсем забыл про них. Оперативник, увидев сердитое лицо майора, смутился, не понимая, в чем дело, и тут наконец заметил, что Белянчиков без ботинок, в одних носках.

– Паркет, понимаешь, скрипел, – буркнул Белянчиков, обуваясь. – Ну вот... Хорошо хоть гвоздь не поймал.

– У вас все лицо поцарапано, – сказал оперативник. – Может, врача вызвать?

Белянчиков провел ладонью по лбу и почувствовал боль. Но кровь уже запеклась.

– Это его дружок, – майор кивнул на задержанного, – фонарь мне размолотил.

– Я и не знал, что Игореха с пушкой, – уныло сказал задержанный. Он все еще сидел на полу, с заведенными за спину руками в наручниках. Белянчиков слез с подоконника, подошел к камину. Преступники успели выворотить одну из нимф. Мраморная плита, которую вытаскивал задержанный в то время, когда в комнату ворвались Белянчиков с Котиковым, лежала расколотая на полу.

– Что ж ты плиту бросил? – спросил Юрий Евгеньевич.

– Ты бы не бросил! – проворчал задержанный. – Работаю спокойно – вдруг трах-тарарах! И гром и молния. – Он уже немного очухался после пережитого страха, и в голосе появились дерзкие нотки.

– А тебя-то как зовут? – спросил Белянчиков, разглядывая развороченный камин.

– Еременков меня зовут. Борис Николаевич.

– И зачем же тебе, Борис Николаевич, камин понадобился? – поинтересовался майор и тут заметил, что из стены, в том месте, где раньше находилась нимфа, торчит угол какого-то ящичка.

– Васильев, – позвал он стоящего рядом сотрудника. И показал глазами на торчащий ящик. – Видишь? Попробуй дерни.

Васильев наклонился перед камином, аккуратно поддернул брюки. Потом взялся за ящик рукой, пытаясь пошевелить его. Ящик не поддавался. Васильев оглянулся, ища, чем бы подковырнуть штукатурку. Белянчиков вынул из кармана перочинный ножик, протянул оперативнику. Васильев взял нож, ковырнул известку, и через несколько минут довольно большой деревянный ящик, похожий на те, в которых в старину хранили дуэльные пистолеты, стоял на табуретке.

Еременков смотрел на ящик с изумлением.

– Что там, Борис Николаевич? – спросил майор.

Задержанный не ответил. То ли он был так увлечен созерцанием ящика, то ли отвык от того, чтобы его величали по имени-отчеству.

– Борис Николаевич! – повторил Белянчиков громче.

– А? – поднял глаза задержанный.

– Что в этом ящике?

– В первый раз вижу! – искренне ответил тот.

– Вы же за ним пришли?

– Скажешь тоже! – совсем непочтительно отозвался Еременков. – Этот... как его? Игореха! Сказал, камин в старом доме надо разобрать. Все равно дом на слом идет, чего добру пропадать. Четвертной обещал заплатить.

– Всего-то?

– Четвертной же! – со значением сказал задержанный. – Пятерку уже отслюнил. Аванс. – Он снова посмотрел на ящик. – Вот это покер! С джокером!

...Когда приехали эксперты, Коршунов снял отпечатки пальцев с камина и с неожиданной находки. Ящик вскрыли. Он был доверху набит старинными драгоценностями...

Белянчикову не хотелось терять время: он наскоро умыл расцарапанное лицо в большой ванной комнате с развороченным кафельным полом, вытерся носовым платком и попытался хоть что-нибудь выяснить у Еременкова о сообщнике. В глазах у того появились первые признаки осмысленности.

– Лечились? – спросил Белянчиков, глядя на его бледное, со следами отечности лицо.

– Ну а если и лечился? – с вызовом ответил Борис Николаевич. – Что ж меня теперь и за человека не считать?