Текст книги "Невыдуманные истории"
Автор книги: Алексей Леонтьев
Соавторы: Александр Кузнецов,Александр Ермаков,Владимир Коновалов,Владимир Дворцов,Юрий Барский,Михаил Львов,Евгений Бушкин,Виктор Евсеев,Александр Светов,Виктор Бабкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
Александр Кузнецов
ОПЕРАЦИЯ «РОГАТКА»
До сих пор мне так и не удалось стать профессиональным зоологом. Всю жизнь моей страстью, моей неузаконенной любовью были птицы, а работал я тренером по альпинизму. Может быть, это и к лучшему. Альпинизм давал возможность побывать в самых отдаленных и труднодоступных местах, наблюдать и изучать птиц на Кавказе, Тянь-Шане, Памире, Алтае, Саянах, на ледниках и вершинах, куда не всегда добираются орнитологи. Однако это часто ставило меня в неловкое, а то и просто смешное положение.
Однажды с группой мастеров спорта – альпинистов и горнолыжников – я поехал на тренировку в Польшу, в Закопане. Прямо из города подвесная дорога поднимала нас к вершинам Татр, на «Каспровый верх», откуда начинался спуск по снежным склонам. Одна из трасс имела протяженность около четырнадцати километров, входила в еловый лес, петляла по отрожкам, кулуарам и овражкам. Заехав в лес, я уходил с трассы, выбирал укромное местечко и, греясь в лучах ласкового мартовского солнца, наблюдал за птицами. Впервые я попал в горы без ружья. Приходилось утешаться тем, что нового для себя здесь не найти: птицы были те же, что на Кавказе.
Во время одной из таких остановок, развалившись, как в шезлонге, на хитрой конструкции из лыж и палок, я закрыл глаза и стал слушать лес. В ветвях заснеженной ели попискивали корольки, одни из самых маленьких птичек наших лесов. Птичка эта серенькая, с зеленоватым отливом, а на голове – бросающаяся в глаза ярко-желтая шапочка. Весит пичуга в живом виде всего лишь пять граммов, совсем крошка. Королек вечно снует среди ветвей, собирая с них мелких насекомых.
Птичка порхнула совсем рядом, я открыл глаза и тут же с изумлением увидел, что шапочка у королька была красной. Передо мной сидел красноголовый королек, редкая для Советского Союза птица, встречающаяся у нас только в Карпатах. Этого вида не было в моей коллекции. Королек как ни в чем не бывало ловко обрабатывал мохнатую лапу ели, с которой, искрясь и вспыхивая на солнце, стекали серебристые струйки снега. Слева, чуть выше, трудилась вторая такая же птичка. Тонкий писк корольков слышался и справа, и впереди, и позади меня. Лес был полон красноголовых корольков! Надо было что-то предпринимать.
Выйдя на трассу, я потихоньку поехал вниз, обдумывая, как и где достать ружье. Разыскать лесника и попросить у него? Неудобно. Обратиться за помощью к польским друзьям? Но где они его возьмут? Знакомые чехи, болгары, немцы, австрийцы и французы тем более не смогут мне помочь. Да если и достанешь ружье, вряд ли обойдешься без скандала: здесь заповедник, и на выстрелы моментально съедется со всех концов народ.
– До ясной холер-р-ры!!! – оглушил меня неожиданный крик.
Рычащее «р-р-р» прозвучало уже далеко впереди. Меня чуть не сшиб какой-то лыжник. Задумавшись, я выехал на левую сторону трассы, где нельзя спускаться медленно. Вот он и обругал меня. Правильно, конечно, обругал. И тут у меня мелькнула мысль: «Рогатка!» Ну да! Только рогатка может мне помочь. Без всяких хлопот, без шума я добуду себе желанную птичку, и никто даже знать об этом не будет.
В умелых руках рогатка – настоящее оружие. Мой большой друг – потомственный орнитолог Рюрик Беме рассказывал, что тринадцатилетним мальчишкой во время войны он кормил в Казахстане семью, охотясь с рогаткой не только на воробьев, но и на уток. Причем стрелял он изготовленными из глины шариками, поскольку камней в той местности не было. Не раз применял рогатку и мой учитель, известный орнитолог Евгений Павлович Спангенберг. Лучше всего стрелять из рогатки дробью 4—6-го номера. Но где ее найти в Закопане?
Вырезав из орешника рогатку, я отправился в свой отель. С резиной вопрос решался просто: для этого годился резиновый бинт, с которым я делал зарядку. Труднее было с кожицей, куда закладывается заряд. Обойдя отель кругом, я обнаружил на задворках прекрасную помойку. Здесь было чем поживиться! Уж какой-нибудь старый ботинок наверняка можно найти под кучей мусора. Долго я ходил, посвистывая, с независимым видом вокруг помойки и чуть было не начал ее раскапывать, но тут из отеля вышла наша хорошенькая официантка с ведром, полным картофельных очистков, и, обворожительно улыбаясь, спросила меня на ломаном русском языке:
– Почему пан Борода не катается на лыжах? Пан заболел? Пан влюбился?
– Нет, Крыся, что вы… Все в порядке. Я отдыхаю, – ответил я как можно жизнерадостнее, стараясь не вызвать у нее подозрений.
Крыся вывалила очистки в бак, поправила свой крахмальный передник, еще раз улыбнулась и ушла. Я решил, что вернусь сюда рано утром, когда все еще спят, и отправился вслед за ней. Конечно, можно было попытаться все объяснить Крысе, но она ни за что бы не поняла меня, в моментально весь наш маленький отель знал бы, что бородатый русский мастерит себе рогатку, чтобы стрелять птичек. А мне этого не хотелось. Не только из-за того, что я боялся улыбок и смешков у себя за спиной, но и чисто из дипломатических соображений. И что бы сказали мне мои товарищи? Или руководитель нашей делегации? Нет, тут надо держать ухо востро.
Ночь я проворочался, боясь проспать, и только забрезжил рассвет, быстро оделся и прокрался к помойке. Судорожно разбрасывая мусор заранее заготовленным крючком, я минут пять копался в яме, пока (о радость!) не нашел старую женскую туфлю. Воровато оглядываясь по сторонам, отрезал кусок кожи, сунул его в карман и со вздохом облегчения пошел досыпать.
Во время утренней тренировки была изготовлена отличная рогатка. И опять я видел красноголовых корольков. Но стрелять пока было нечем.
Прекрасные маленькие камешки я обнаружил на улицах Закопане. Тротуары города посыпались речным песком, в котором попадались крупные зерна кварца. Случайно посмотрев под ноги и увидев их, я неожиданно для идущих сзади наклонился над тротуаром. На меня наткнулись, раздался перестук лыж, и пара новеньких красных «кнеслей» с грохотом упала на землю, вскользь ударив меня по голове. Раздались веселые голоса:
– Саня, на двоих!
– Что, злотый нашел?
– Одень пюнсню, интеллигент!
– Что это с ним?
Я только глупо улыбался.
Следующим утром, поползав с полчаса на четвереньках, я набрал килограмма два камней. Никто этого не видел. Только один гуцул-извозчик в ярко расшитом национальном костюме из светлого войлока остановил около меня лошадь и минут пять с интересом наблюдал за мной.
«Заряды» оттягивали карманы моих узких слаломных брюк, а при резких движениях тихонько гремели. Я боялся, что это заметят мои товарищи, и старался держаться в стороне. Очевидно, мое поведение все-таки было странным, потому что ребята стали посматривать на меня довольно подозрительно. Но никто ничего не знал, я был в этом уверен, а охота моя шла успешно. За оставшиеся до отъезда восемь дней мне удалось добыть трех корольков, и я был очень доволен.
На прощальный вечер к нам собрались все наши друзья, альпинисты нескольких стран, с которыми мы были знакомы по совместным восхождениям на Кавказе. Вечер не был официальным приемом, спортсмены пришли в свитерах и куртках, вели оживленные беседы на нескольких языках, показывали друг другу фотографии, обменивались сувенирами, строили совместные планы на будущее. Столы были сдвинуты в один общий, все без церемоний уселись за него, появилось несколько бутылок «Столичной», которые мы приберегли специально для этого случая. Были произнесены приятные тосты, сказаны теплые слова. Наши хозяева, польские альпинисты, приготовили нам подарки. Это было сюрпризом. Все мы получили книги с дарственной надписью и значки действительных членов польского высокогорного клуба. После этого стали дарить кому лыжные палки, кому веревку, кому ледоруб или кошки. Когда очередь дошла до меня, воцарилась подозрительная тишина. За столом начали переглядываться и хихикать. Вручавшая подарки Данка Залевская появилась в дверях с большим пакетом. С низким поклоном, под восторженные крики присутствующих она вручила мне завернутую в целлофан и перевязанную красной лентой гигантскую… рогатку.
Юрий Хромов
ИСТОРИЯ ОДНОЙ ТУФЛИ
Уж, наверное, 29 сентября 1962 года надолго запомнится москвичам, пришедшим посмотреть в Лужники легкоатлетические соревнования студентов Московского института физкультуры. В тот день в секторе для прыжков в высоту все шло своим чередом. Брумель спорил только с планкой, которая поднималась все выше и выше. После каждого прыжка Валерий сосредоточенно осматривал правую туфлю, словно она таила в себе что-то интересное. Так было и перед рекордной высотой 227 сантиметров.
На чемпионате Европы, который проходил в этот год в Белграде, она не поддалась Брумелю. В Москве новый космический рубеж был взят под громовую овацию зрителей.
И вот уже Валерий оказался в плену журналистов. Один за другим следуют вопросы. Репортеров интересовали мельчайшие детали. Дошла наконец очередь до шиповок рекордсмена мира, которые лежали на скамье рядом с хозяином.
– Ну, они доставили мне сегодня массу хлопот, – рассказал Валерий Брумель. – Уже нужно было ехать на стадион, стал собирать свою амуницию и вдруг обнаружил, что правая туфля порвалась. Запасных у меня не было, да и времени в обрез. Сажусь в машину и молнией в мастерскую около Смоленской площади. Но одна вежливая тетя объяснила, что они специальную обувь не ремонтируют, и даже немного погрустила, узнав, что мне нужно выступать в соревнованиях именно сегодня. Что здесь делать? Выпросил у сапожников суровую нитку и взялся за дело сам, хотя никогда в жизни этим не занимался. И, как выяснилось, сработал крепко, туфля не подвела.
Виктор Евсеев
ТЯЖЕЛА ТЫ, РАДОСТЬ!
Радость спортивной победы, мгновенная, как взрыв, всеобъемлющая, как музыка! Вытесняя усталость, она переполняет торжеством самого победителя и поднимает с мест тысячеголосую армаду зрителей. Какие только формы выражения не принимала она?!
У болельщиков – летящие в воздух шляпы, стихийные пляски на трибунах.
А спортсмены? Даже суровые рыцари льда – хоккеисты после победной шайбы тонут во взаимных объятиях.
А слезы? Они – спутники радости не только для прекрасного пола.
Минск, май 1967 года. Золотую медаль чемпиона Европы по классической борьбе в полусреднем весе завоевал турецкий атлет Сирры Аджар. Смуглые спортсмены в ярко-красных костюмах уносят его с победными криками в раздевалку. Вместе с журналистом из Стамбула Туралом Ульви я спешу за ними. С десяток турецких борцов окружили победителя. Они что-то взволнованно говорят ему. Вдруг красавец великан Риасетин Илмаз, закрыв лицо руками, зарыдал и отошел в угол. С удивлением вижу, что плачут все, кто находится в комнате. Слезы на лицах усатых богатырей?! Что же случилось? Растерявшись, я вышел в коридор.
– Понимаешь, Сирры плакал от радости, – объяснил мне потом Турал. – А мы разделяли ее вместе с ним. Плакали и борцы, и тренеры, и я. Все плакали, кто был. Такой у нас обычай. Ты понял?
Я понял и свой уход из комнаты расценил как бестактность…
Впрочем, мне больше по душе настроение болгарина Петра Кирова, тоже борца. Он тоже стал в Минске чемпионом. А на вопрос, как Петр переживает радость, ответил:
– Пою. Я всегда пою. Что? Наши народные песни. Особенно люблю партизанские. Во время борьбы напеваю про себя, а после победы – вслух. Правда, после схватки все кричат, и меня не слышно…
Алексей Леонтьев,
мастер спорта
«РАНО, ТОЛЯ! РАНО!»
В сороковом году это было. После возвращения «Спартака» из удачного турне по Болгарии.
Предстояла игра с вечным конкурентом столичным «Динамо». Надо было решить самую трудную для нас задачу: как прикрыть Якушина, «хитрого Михея».
Его опекать поручили Константину Малинину, полузащитнику высокого класса.
– Пусть Михей тебя боится, – напутствовал Малинина Николай Петрович Старостин. – Отберешь мяч – иди вперед! Бей по воротам! Ударище у тебя что надо. Раз ударишь, два – и Михей потянется за тобой…
Но одно дело планировать ход поединка за макетом – и совсем иное выполнять план непосредственно на поле. Соперник ведь тоже ищет слабости и стремится сыграть на них. Якушин оказался верен своей кличке «хитрый Михей». И в этом мы вскоре убедились: и Анатолий Акимов, которому отвели место в воротах, и я, которому досталась участь сидеть за воротами.
Из-за «хитрого Михея» в наши ворота был назначен одиннадцатиметровый. На десятой минуте матча! Динамовский «пеналист» Михаил Семичастный был уверен в себе. Но Акимов, как пантера, метнулся к мячу и намертво прихватил его.
Спартаковцы не скрывали радости: соперник получал такую фору, но не сумел воспользоваться ею. По футбольным приметам это значило, что счастье перейдет на сторону «Спартака», что вот-вот наступит перелом в игре.
Приметы, однако, оказались подвластными человеку, а не фортуне. Это доказал Михаил Якушин. Он учел, что его страж – Малинин – большую часть своей футбольной карьеры играл на месте правого полузащитника. Якушин решил финты свои маскировать так, чтобы спартаковец забыл о своей слабой стороне. Когда же это случилось, Якушин, владевший мячом, рванулся влево. Малинин, естественно, был спокоен. Динамовец не мог выиграть единоборства на привычной для полузащитника позиции. Но Якушин и не думал сближаться, он резко перевел мяч вправо от себя и ужом проскользнул мимо левой ноги Малинина.
Пять метров выиграл динамовец у своего опекуна. Но надо было еще перехитрить Андрея Старостина, которого на футбольной мякине не проведешь. Якушин резко притормозил. Но Старостин не бросился на него. Старостин попятился назад, чтобы выиграть время, необходимое партнерам для организации страховки. Попятился и упал. Якушин мгновенно включил скорость. Спартаковец пытался руками поймать динамовца. Да где там! Словно опасаясь разбить что-то хрупкое, Якушин осторожно обежал упавшего и оказался с глазу на глаз с Акимовым.
Сидя за воротами, я учился, стараясь не пропустить ни одного мгновения в этом поединке вратаря и нападающего. И я видел Акимова, готового к прыжку в ноги противнику, запомнил зоркие глаза Якушина. Динамовец, опережая соперника, замахнулся, чтобы послать мяч в левый угол. Туда и метнулся Акимов…
– Рано, Толя! Рано! – Якушин не скрывал своей удовлетворенности. Нога его на мгновение задержалась над мячом. И когда Акимов опустился на землю и уже был бессилен спасти ворота, динамовец перебросил через него мяч в сетку.
– Вот так-то, Толя!..
Раиса Полякова
ЗОЛОТЫЕ РУКИ
Мельбурн, 1956 год. Через день начинаются XVI Олимпийские игры. Команда советских стрелков собирается на свое последнее предолимпийское совещание. Докладывает старший тренер сборной. Он говорит:
– Товарищи, нам удалось посмотреть тренировку сильнейших зарубежных спортсменов. Придется делать перестановку. В стрельбе из боевой винтовки за медали могут с успехом бороться Василий Борисов и Аллан Эрдман. Сложнее с малокалиберной. Здесь очень сильные соперники. Нужно ставить самого верного, самого волевого. Я предлагаю Богданова. Только Богданова.
– У меня же нет с собой оружия, – поднялся с места Анатолий. – Только две боевые. Вы ведь знаете.
– Товарищ оружейный мастер, – обратился тренер к сидевшему неподалеку человеку, – выход найдем?
– Трудно, – возразил кто-то. – Ведь до старта остается меньше суток.
Но тот, кого назвали оружейным мастером, поднялся неторопливо со своего места, сказал спокойно:
– Раз нужно, что-нибудь придумаем.
У мастера было с собой запасное оружие. Правда, находилось оно в трюме теплохода «Грузия», в пятнадцати километрах от Олимпийской деревни. Но съездить туда было недолгим делом.
Вечером оружейный мастер осматривал привезенную винтовку с нескрываемой тоской: ложе не подходило для Богданова, спусковой механизм оказался слабо натянутым. Конечно, все это были неполадки обычные, сравнительно легко устранимые, но времени оставалось в обрез.
Раздумывать некогда. Мастер отладил весь механизм, снял ложе с боевой винтовки Богданова и подогнал его к новому малокалиберному стволу. Все, кажется, в порядке. Оставалось только проверить работу механизма. Он взглянул на часы. Без пятнадцати минут два часа ночи. Вот те на! До стрельбища – 35 километров. Откроешь огонь в деревне – разбудишь и перепугаешь всех. Действительно безвыходное положение.
Сел, положил голову на ладони, задумался. Потом лицо ею внезапно посветлело. Он встал, напевая какой-то бравурный мотив, и отправился в ванную комнату. Задернул занавеску. Запер на два оборота ключа дверь. Открыл кран. И когда ванна наполнилась до краев, сделал несколько десятков выстрелов в воду – столько, сколько потребовалось.
Когда утром ребята проснулись, Анатолий Богданов удивленно спросил:
– Что-то порохом пахнет немного.
– Тебе вечно порох мерещится, – перебил его оружейный мастер. – Лучше винтовку попробуй. Скоро на линию огня.
Через шесть часов советский спортсмен Анатолий Богданов в малокалиберном стандарте завоевал звание и золотую медаль олимпийского чемпиона.
Трудно передать счастье победителя. В такую минуту забываешь обо всем. Но Анатолий, встав с огневого рубежа, усталый и ошеломленный, раньше всего бросился к оружейному мастеру.
– Спасибо, друг.
Героя этой истории зовут Алексей Петрович Данилов. Многочисленные друзья любовно называют его Лешей. И добавляют всегда: «золотые руки». Леша – золотые руки. А работает он оружейным техником Центрального спортивного клуба Армии.
В. Пашинин
«МИША, ЮРА!»
Это произошло в день открытия XVI Олимпийских игр в Мельбурне. После торжественного парада, вечером, состоялась игра баскетболистов сборной СССР и Канады. Наших спортсменов на ней было мало – готовились к стартам. Лишь запасные игроки сидели на скамеечке близ площадки и как могли поддерживали товарищей.
В первой 20-минутке отлично играл Михаил Семенов. Затем разыгрался Юрий Озеров. Оба принесли немало очков нашей команде, и приветственные возгласы товарищей: «Молодец, Миша! Хорошо, Юра!» – раздавались то и дело.
Зрители, наконец, уловили незнакомые слова и тоже стали кричать: «Миша! Юра!».
А на следующий день… Семенов и Озеров отдыхали, их заменили другие спортсмены. Но когда начиналась атака советских баскетболистов, в зале гремело: «Миша! Юра!».
Оказывается, австралийские любители спорта восприняли имена наших мастеров как приветственный возглас болельщиков – ну вроде чешского «до-то-го!» или только зарождавшегося нашего «мо-лод-цы!» – и вот таким кличем подбадривали полюбившихся им советских баскетболистов.
Алексей Леонтьев,
мастер спорта
ПЕНАЛЬТИ
Если у вратарей-ветеранов спросить, что больше всего им запомнилось в их сложной и трудной спортивной карьере, большинство вспомнят случаи, связанные с одиннадцатиметровыми. И взятыми. И пропущенными. Я не исключение.
Так вот. В восемнадцать лет я дебютировал в сборной Днепропетровска. Она встречалась с киевской командой, где играли наши земляки Петр Лайко и Владимир Гребер, Иван Кузьменко и Виктор Шиловский. Это были признанные мастера, кандидаты в сборные страны. Нам, молодым, разумеется, очень хотелось отличиться перед ними. Ведь каждый из нас мечтал попасть в киевское «Динамо».
Все шло хорошо. Правда, преимущество было у более опытных киевлян. Не очень, однако, весомое. Но перед концом матча наш защитник Иван Башкиров, принимая мяч с углового, сыграл рукой. Судья указал на одиннадцатиметровую отметку.
В команде киевлян исключительное право выполнять одиннадцатиметровые принадлежало Греберу. Он не знал промахов. Но на этот раз к мячу подошел Кузьменко. Нет, Гребер не щадил моего самолюбия. Он испугался. Года два назад я был у него верным помощником, когда он вырабатывал точность ударов при одиннадцатиметровых. Меня он ставил в ворота. И я вместе с ним так натренировался, что без труда отгадывал любые его замыслы. А для вратаря отгадать направление удара значит сделать самую трудную половину дела.
Итак, Кузьменко. У него был воистину пушечный удар. Пробей он точно метров с 30—35 – и вратарь был бессилен взять мяч. Я это знал. Испытал на себе. Он, как и Гребер, брал меня в помощники. Принесет, бывало, покрышку, смочит водой да еще две камеры в нее вложит. Надует мяч, да так, чтобы твердым был как камень, и бьет до темноты. С разных позиций и расстояний. Парируешь его удар и потом долго дуешь на руки, а они чешутся от боли, словно отмороженные…
Мяч установили на одиннадцатиметровой отметке. Наши ребята мне сочувствовали. Знали, что я бессилен чем-то помочь команде: Кузьменко есть Кузьменко. Но их сочувствие до того меня обозлило, что я забыл обо всем и обо всех, кроме мяча и Кузьменко. «Только он замахнется, – решил я, – брошусь вправо. Он бьет только туда».
Кузьменко устремился к мячу, набирая скорость. И, как только он замахнулся, я метнулся вправо…
Утром следующего дня у газетной витрины я в третий раз перечитывал отчет о матче. Автор писал:
«В изумительном броске Леонтьев парировал одиннадцатиметровый, пробитый великолепным мастером нашим земляком Иваном Кузьменко»…
– Что, крестник, любуешься? – услышал я голос Кузьменко. Он стоял рядом и улыбался доброй улыбкой человека, разделяющего радость другого.
И сразу же, мгновенно, в моей памяти пронеслись подробности одиннадцатиметрового. Замах Кузьменко… Мой бросок… Мяч, несшийся навстречу и разраставшийся до невероятных размеров… Мяч угодил в штангу, мне в голову и улетел далеко в поле…
