Текст книги "Мамаев омут"

Автор книги: Алексей Мусатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Вовка принялся таскать булыжники из другой кучи, которая была ещё дальше. Ноги его разъезжались по грязи, он то и дело спотыкался, насквозь промок, измучился и думал только о том, хватит ли ему камней.

Он даже не заметил, как около него появились вожатый Миша, Нина Караулова и Шурка Нефёдов.

– Вова… А мы тебя ищем, ищем… – испуганно сказала девочка, хватая его за рукав. – Куда ты убежал?..

– Ого! – обрадовался Шурка, кивая на завал из камней у стенки. – А ты это здорово придумал – поток перекрыть!..

– Сядь, Вова, отдохни, – заметив его измученный вид, сказал вожатый. – Мы без тебя доделаем.

Но Вовку было уже не остановить.

– Ещё камней надо! Больше камней!

Вчетвером они притащили к стенке ещё с сотню булыжников. Побурлив, поток наконец свернул в сторону, побежал вдоль каменной стенки и, отыскав новую дорогу, устремился в овраг.

Ливень начал стихать.

Вожатый с ребятами перебрались на опытный участок. Поток больше не бесчинствовал здесь, от него осталась одна лишь сырая глубокая канава, пробороздившая участок.

– Да, наделал ливень беды, – вздохнул Миша и велел Шурке бежать за пионерами, собирать их по тревоге. – Будём приводить участок в порядок. – Он кивнул Вовке. – А ты отправляйся в палату. Переоденься, обсушись!

– А почему он не в форме? – спросил Шурка, подозрительно оглядывая Вовкину домашнюю одежду.

– А он нарочно переоделся… Из-за ливня, – торопливо сказала Нина. – Ведь правда, Вова?

Вовка молчал.

Шурка побежал за пионерами.

Протерев очки, Миша вопросительно уставился на Вовку.

– В самом деле, почему ты в домашней одежде?

Вовка тяжело вздохнул – теперь уж всё равно скрывать незачем.

– Домой я собрался, – с трудом выдавил он. – Сами знаете почему… Нинка вам, поди, всё рассказала… Никакой я не Горелов!

– Та-ак… понятно, – протянул Миша. – А мне и рассказывать не надо. Я уже давно замечал, что ты не тот, за кого себя выдаёшь. Нина только подтвердила это…

– Замечали? – опешил Вовка. – А чего ж из лагеря меня до сих пор не выгнали?

– Выгнать – это проще простого, – задумчиво сказал Миша. – Ты вот о другом скажи… Понял ли ты что-нибудь, пока в лагере жил? Научился ли чему?

Вовка молчал.

– А по-моему, понял, что под чужим именем не проживешь, – продолжал вожатый. – На чужой славе не выедешь. В жизни всё надо самому добывать, без обмана, по-честному.

– Уеду я, коли так. – Вовка безнадёжно махнул рукой. – И пусть дома ребята что хотят со мной делают.

– Разговор у вас, конечно, будет серьёзный. Но уезжать тебе, пожалуй, не стоит. Живи до конца срока, осталось уже немного. И, главное, позаимствуй у ребят всё хорошее, чтоб не с пустыми руками домой вернуться. Да и сам с ними поделись, чем богат.

– А что я умею?

– Садовник говорит, что ты отлично прививать научился. Вот и покажи ребятам.

– Нет, за Горелова я не могу.

– А ты не за Горелова… Сам за себя, за Вовку Ерошина.

– За Ерошина? – оторопел Вовка. – Это что ж… мне признаваться во всём?

– Так ты же, Вова, не робкого десятка, – улыбнулся Миша. – Ливня с грозой не испугался, поток остановил. Вот и испытай ещё один ливень…

В этот же день на вечерней линейке за спасение опытного участка во время ливня вожатый объявил пионеру Вове Ерошину благодарность.

– А сейчас вы узнаете, кто такой Вова Ерошин, – сказал Миша, – и он объяснит, почему две недели жил в лагере под чужим именем и что из этого получилось.

Отряд замер. Из строя вышел Вовка Ерошин и обернулся к ребятам…

Делегат^[1]

Делегат на слёте

Делегаты приезжали загорелые, обветренные, с поцарапанными руками. На вокзале их встречали с оркестром.

Голубые автобусы бежали по городу и пели, как патефоны: делегаты не умели ездить без песен.

В эти дни песни звучали на улицах, в парках, в столовых и даже в бане, куда делегатов водили строем. Но особенно громко доносились они из здания городского театра, на фронтоне которого во всю длину фасада колыхалось длинное кумачовое полотнище – «Добро пожаловать», а вход украшали два огромных фанерных снопа с золотыми колосьями.

В фойе театра была устроена выставка. Пурпурные помидоры, огурцы и кабачки невиданных размеров, тыквы с добрый ушат, огромные кочаны капусты, высокие стебли кукурузы, тугие снопы пшеницы, овса, ячменя, льна, клетки с кроликами и кудахтающими курами и многое другое – всё это как бы говорило: «Смотрите, что могут старательные, умелые руки ребят!»

Шло очередное заседание областного слёта юннатов. Делегаты утопали в мягких бархатных креслах.

На сцене за длинным столом, заваленным подарками для юннатов – книгами, приёмниками, коробками и свёртками, – сидели члены президиума.

Председательствующий – один из секретарей обкома комсомола, молодой парень в белой рубашке с расшитым воротом, – энергично потряс колокольчиком и объявил:

– Областной слёт юннатов продолжает свою работу. Слово предоставляется делегату апраксинских пионеров Алёше Окунькову.

Над ровным рядом ребячьих голов, как из-за ширмы, появился маленький, вихрастый, белобрысый мальчишка и решительно устремился к сцене. Однако голос из президиума несколько охладил его.

– Перед тем как дать слово очередному оратору, есть предложение проделать гимнастику! Возражений нет? – спросил председательствующий.

– Нет! – единодушно ответил зал.

Все встали. Один из членов президиума подошёл к рампе и вытянул руки вверх. Его движение повторили все – члены президиума и делегаты.

Под доносящуюся со сцены команду: «Руки в стороны, ладони вверх, медленный вдох» – Алёша Окуньков поднялся на сцену, взошёл на трибуну и, положив перед собой смятую бумажку – рапорт, стал разглаживать её вспотевшими от волнения ладонями.

Гимнастика завершилась дружными, согласными аплодисментами.

Пока зал успокаивался, Алёша деловито примеривался к трибуне. Она была ему явно не по росту. Сидящие в партере увидят один только торчащий вихор делегата апраксинских пионеров. Это, конечно, Алёшу не устраивало. Обнаружив внутри трибуны подставку, он взобрался на неё. Но и теперь Алёше не видны были первые ряды партера. Тогда он опрокинул подставку на ребро и, опершись руками о трибуну, взобрался на это шаткое сооружение. Теперь каждому делегату Алёша был виден как на ладони. Окинув притихший зал строгим взглядом, Алёша собрался было начать свою речь, но вовремя опомнился. Как заправский оратор, он первым делом налил из стоящего на трибуне графина полный стакан воды, выпил её до последней капельки, потом тяжело отдышался и начал:

– Товарищи делегаты! Разрешите мне… передать вам… от пионеров Апраксинского колхоза…

Алёше показалось, что в зале его плохо слушают, и он повторил приветствие с ещё большим чувством:

– Разрешите мне передать вам от пионеров Апраксинского колхоза… горячий, пламенный… привет!..

При этом он так сильно выдохнул воздух, что лежащая перед ним бумажка с рапортом вспорхнула, как испуганная птица, и стремительно улетела куда-то в оркестр, под сцену. Алёша потянулся за улетающей бумажкой, шаткая подставка под ним опрокинулась, и он исчез с глаз сидящих в зале делегатов.

Делегаты захохотали. Из президиума кто-то жестом указал музыкантам на улетающую бумажку. Дирижёр, не разобравшись, в чём дело, взмахнул руками, и оркестр грянул туш.

Это был критический момент. Будь Алёша Окуньков менее решительным и менее находчивым человеком, слёт так бы ничего и не узнал о делах апраксинских пионеров. Пока оркестр гремел, а делегаты хохотали, Алёша, красный от смущения, тронул за плечо одного из членов президиума:

– Дяденька, дайте мне стульчик на немножко!

«Дяденька» охотно уступил ему стул и даже помог на него взобраться.

Тогда-то Алёша и показал, на что он способен.

– Товарищи делегаты! – горячо заговорил он, окинув расшумевшийся зал строгим взглядом. – Мы зачем сюда приехали? Для дела, для обмена опытом. Какой же может быть смех! Давайте серьёзно. Я вам скажу про наши достижения… Знаете, какие наши апраксинские пионеры яблоки вырастили? Во! Одно съешь – и больше не захочешь. Или, скажем, поросята. Мы одного такого боровка выкормили – колхозники только ахали. А уж как завизжит боровок – все уши зажимают… Нам правление премию выдало…

– За что премию-то? – перебил Алёшу чей-то голос из зала. – За то, что визжит здорово?

– Не за визг, а за чистое сало… – с досадой ответил Алёша.

Ему очень хотелось захватить внимание делегатов и рассказать им такое, чтобы они слушали его затаив дыхание.

– Это что! У нас ещё и не такие достижения имеются… – продолжал Алёша и, не зная, что сказать, оглянулся по сторонам.

Недалеко от него один из членов президиума рассматривал связку сусличьих шкурок.

– Вот, например, возьмём сусликов. Вы тут в ладоши хлопали одной делегации… Они много сусликов уничтожили… премию им выдали. – В голосе Алёши неожиданно зазвучала горечь и обида. – А может, другие ещё больше уничтожили!..

В зале стало тихо.

– Интересно, сколько же вы уничтожили? – с любопытством спросил кто-то из делегатов.

– Да если хотите знать, – распалившись, бросил Алёша в притихший зал, – наши апраксинские пионеры истребили по заданию колхоза этих самых сусликов… этих злостных вредителей колхозного хлеба… три…

– Сколько, сколько? – переспросили из зала.

– Три… – От волнения у Алёши перехватило дыхание.

– Подумаешь! Герои! – раздался иронический голос.

– Герои?! А вы что думаете? Наши ребята знаете какие? Наши ребята… – вспылил Алёша.

Но его снова перебил какой-то делегат. Сложив ладони рупором, он гулко прокричал из зала:

– Сколько сусликов уничтожили?

– Я вам сейчас скажу… – задыхаясь от волнения, проговорил Алёша и замялся. – Три…

– Три суслика! – крикнул кто-то, и в зале раздался дружный смех.

– Тихо вы! – донёсся из зала другой голос. – Дайте же человеку договорить!

– Дайте же договорить! – взмолился Алёша. – Наши пионеры истребили три…

– Опять двадцать пять! – донеслось из зала.

– Не двадцать пять, а тридцать тысяч!.. – с отчаянной решимостью выпалил Алёша и с вызовом посмотрел в зал.

И что тут стало с делегатами! Поднявшись как по команде, все разом, они долго и оглушительно хлопали в ладоши, кричали «ура», «браво». А трубы, трубы… Они после очередного туша, наверно, охрипли навсегда.

К Алёше подкрался фотокорреспондент с аппаратом и ослепил его вспышкой магния в тот самый момент, когда председательствующий, перегнувшись через стол, крепко пожимал руку делегату апраксинских пионеров.

Делегат дома

В избе Окуньковых на столе лежали подарки – гармонь, стопка книг, набор карандашей, тетради, коробка с конфетами.

Алёша, свернувшись клубочком и посапывая, сладко спал в кровати. По его загорелому лицу пробегали тени трепещущих за окном листьев берёзы.

К Алёше подошла мать, Евдокия Павловна, высокая спокойная женщина средних лет, и тронула его за плечо:

– Лёша… сынок… делегат!

Алёша только улыбнулся во сне.

– Слышь, Алёша! Вставай!

Наконец Алёша начал медленно потягиваться и вдруг, как от толчка, внезапно вскочил, бросил взгляд на будильник и ужаснулся:

– Ой! Проспал! Ну чего ты, мамка, раньше меня не разбудила! Просил же тебя… Сейчас ребята, наверно, придут…

– Здесь уж они, твои ребята… В сенях ждут, – сказала мать.

Алёша заметался по комнате:

– Запри дверь. Не пускай пока! Я сейчас…

– Некогда мне твои команды выполнять, – отмахнулась мать и вышла из избы.

– Нельзя! Подождите! – замахал Алёша руками на ребят, заглянувших в избу. – Сейчас. Имейте терпение.

Алёша торопливо умылся, пригладил волосы, надел новый костюм, туго затянулся ремнём, повязал пионерский галстук.

Потом наивыгоднейшим образом расположил на столе все подарки, полученные на слёте, и, не в силах подавить сияющую улыбку, распахнул дверь:

– Входите! Можно! Все входите! Не стесняйтесь.

Первой переступила порог Саня Чистова. За ней – стриженый, сумрачный Ваня Сорокин, толстушка Людмилка. Неловко потоптавшись, вошли и остальные пионеры.

– Юные пионеры, будьте готовы! – оглушительно приветствовал их Алёша, словно перед ним были не апраксинские друзья-пионеры, а пятьсот делегатов областного слёта юных натуралистов.

Но ребята почему-то замерли у порога и молча переглянулись. Только маленькая Людмилка с жёсткими, торчащими косичками негромко, пискливым голоском начала:

– Всегда гото… – но, не встретив поддержки, спряталась за спину Сани Чистовой и оттуда с любопытством посматривала на стол: что это там за красивые коробки?

– Какой ты новенький!.. – неопределённо вздохнула Саня.

Алёша понимал, что товарищи, как видно, подавлены его успехом. Он жестом пригласил ребят подойти ближе к столу и снисходительно спросил:

– Ну, как вы тут без меня? О слёте слыхали? Слёт что надо… Я, конечно, с решающим… Выступать пришлось.

Но ребята по-прежнему молчали и какими-то странными, чужими глазами смотрели на Алёшу, на гармонь, книжки, лакомства. Алёша поспешно раскрыл коробку с конфетами и обошёл ребят.

– Берите, не стесняйтесь… подарки на всех дадены! Да берите же…

Но Саня Чистова резким движением спрятала руки за спину и опустила голову. Людмилка, жалостливо взглянув на Алёшу, с усилием проглотила слюну и, тяжко вздохнув, отрицательно покачала головой. Сухой, с тонким носиком Ваня Сорокин смотрел поверх Алёшиной головы и делал вид, что не замечает протянутой ему коробки.

Несколько растерянный, Алёша схватил гармонь:

– А гармошку видели – первый сорт. Хотите, я вам сыграю?

– Давай уж пока без музыки, – строго сказал Ваня Сорокин и, забрав у Алёши гармонь, поставил её обратно на стол. – Ты лучше скажи, за что тебе так много надарили всего?

– Как – за что? – удивился Алёша. – За нашу юннатскую работу…

– И за сусликов?

– Ага!..

– А за сколько сусликов? – настойчиво допытывался Ваня.

– За три тысячи…

– Сколько, сколько?

– Три тысячи… – не очень уверенно, чуя недоброе, ответил Алёша. – Как в рапорте было, так и говорил…

От наступившей тишины и пытливых взглядов Алёшу бросило в жар.

– Три… Ну вот ей-ей… Зачем мне врать?.. – И, переходя на менее скользкую тему, он продолжал: – А музыка как рявкнет!

– Рявкнет? – насмешливо переспросил Ваня.

– Ага… – повторил Алёша. – Обещали в газете напечатать…

– Уже напечатали! – Ваня вытащил из кармана газету и протянул её Алёше.

Тот впился в газету глазами. Под заголовком «Славные дела апраксинских пионеров» была помещена большая заметка, в которой слова «тридцать тысяч сусликов» были обведены красным карандашом.

– Неправильно напечатано, – нахмурился озадаченный Алёша. – Лишний нуль выдумали…

– А это тоже выдумали? – спросил Ваня, показывая на фотографию в газете, на которой приветливо улыбающийся работник обкома комсомола пожимал Алёше руку.

– Нет, не выдумали. Такое было… – От воспоминаний лицо Алёши расплылось в улыбке, но он быстро спохватился: – А тридцать тысяч неправильно… не говорил я этого… не помню, – всё более путаясь, заговорил Алёша и наконец уже совершенно жалобно произнёс: – А музыка как…

– …рявкнет! – закончил Ваня. – Понятно!

– Что – понятно? – переспросил Алёша.

– Любишь ты приврать, – жёстко сказал Ваня. – Особенно если под музыку.

– Я? Приврать? – вспыхнул Алёша, бросаясь к Ване. – А ну, скажи ещё раз! – скажу! Зря тебя на слёт посылали. Напутал там, нахвастал… Опозорил всех нас…

– А тебе завидно, что не тебя на слёт выбрали! – закричал Алёша. – Ты мне всегда завидуешь… Всегда ножку подставляешь…

– Я? Тебе? Ножку? – побледнел Ваня и, в свою очередь, подался к Алёше.

– Ребята, да вы с ума сошли! Разойдитесь! – прикрикнула на них Саня и, втиснувшись между взъерошенными мальчишками, растолкала их в стороны. – А может, и впрямь в газете опечатка…

– Эх ты… делегат! – бросил Ваня Алёше и подал знак пионерам: – Пошли, ребята. На сборе поговорим…

Пионеры тихонько вышли. Саня, задержавшись у порога, с жалостью посмотрела на Алёшу, покачала головой и тоже ушла.

Делегату горько

Оставшись один, Алёша долго ходил по избе, потом рассеянно взял из коробки конфету, поднёс её ко рту, но вдруг, опомнившись, положил обратно. Закрыв коробку крышкой, он попытался завязать её подобранной с полу розовой шёлковой ленточкой.

В окно заглянул Миша Чистов, коренастый, с поцарапанным лицом, плутоватого вида паренёк в кожаной фуражке.

– Делегату наше вам! С приездом, Окунёк! – радушно приветствовал он Алёшу, перевесившись через подоконник.

– Здорово! Чего тебе? – хмуро ответил Алёша.

– Говорят, гармонь из города привёз? – ухмыльнулся Мишка, с интересом рассматривая подарки на столе. – А скажи, за сто тысяч сусликов могли бы тебе велосипед подарить?

– Что? – грозно посмотрел на него Алёша.

– Дали же тебе гармонь за тридцать тысяч… – простодушно пояснил Мишка. – А ты бы сказал: «Сто тысяч». Что тебе стоило?.. И получил бы велосипед. Эх, Окунёк, прогадал ты малость! – И Миша, обернувшись назад, кому-то весело подморгнул.

За окном раздался ребячий смех.

– А ну, пошёл отсюда! – рассердился Алёша и, бросившись к окну, столкнул Мишку с подоконника.

Но через минуту тот снова появился в окне:

– А подарочки-то, Окунёк, придётся мне отдать. Что, непонятно? Кто три тысячи сусликов набил? Я, Мишка Чистов. А вы со своим Ваней Сорокиным всё больше заседали да планы составляли.

Тут Алёша окончательно вышел из себя, захлопнул створки рамы и запер их шпингалетом.

Где-то рядом затарахтел мотоциклетный мотор. Затем он стих. В дверь раздался настойчивый стук. Открыв дверь, Алёша увидел незнакомого мужчину – полного, круглолицего, в брезентовом плаще, с тугим портфелем под мышкой.

– Вам кого?

– Окуньковы здесь живут? – солидным воркующим баском спросил незнакомец.

– Здесь. Только мамки нету. Она на ферму ушла.

– А мне, между прочим, Евдокия Павловна не требуется. Меня интересует Алексей Митрофанович.

– Кто-кто?

– Алексей Митрофанович Окуньков, – пояснил незнакомец. – Что, не знаете такого?

Алёша растерянно покачал головой.

– Ну, а как тебя, к примеру, зовут? – улыбаясь, спросил незнакомец.

– Меня?.. Меня Алёшей… Ой, так это я ж Митрофанович! – догадался Алёша. – А зачем я вам?

– Ну, вот и познакомились! Очень приятно! – Незнакомец вошёл в комнату и, протянув Алёше руку, представился: – Курдюков. Кузьма Степанович. Агент-заготовитель. Покупаю по прейскуранту системы «Заготкожсырье» шерсть, рога, копыта, щетину, перо, пух, кожи и тому подобное… Проезжаю мимо и вдруг узнаю, что здесь, можно сказать, под боком, происходят такие необыкновенные дела. Шутка ли сказать – тридцать тысяч сусличьих шкурок!..

– Дяденька! – попытался перебить заготовителя Алёша.

Но тот, вытерев огромным клетчатым платком вспотевшую бритую голову, продолжал:

– И откуда узнаю? Из прессы. А я, грешный, и не догадывался. Да и как догадаться, если вы сами молчали. Однако я хочу вам напомнить, что если вы сдадите мне шкурки в ближайшее время и если вся продукция будет соответствовать принятому стандарту, то весь ваш юннатский коллектив во главе с тобою получит, согласно прейскуранту, крупное денежное вознаграждение, а также ценные премии.

– Дяденька… – начал было Алёша.

– Больше задерживать тебя не стану, – осклабился заготовитель. – Тем более, тороплюсь… Приеду за шкурками в самое ближайшее время. Прошу всё подготовить, согласно инструкции. – Он сунул растерянному Алёше какую-то бумажку и браво отсалютовал: – До скорой встречи! Желаю успеха! Привет твоим боевым товарищам!

Сбитый с толку Алёша ошалело посмотрел на бумажку, вполголоса прочёл текст: «Порядок сдачи сусличьих шкурок…»

За окном раздалось тарахтенье мотоциклетного мотора.

Алёша выбежал на крыльцо и, размахивая инструкцией, закричал:

– Дяденька, погодите! Я вам всё объясню!..

Но заготовитель, похожий на птицу, в раздуваемом по ветру плаще, уже умчался на своём мотоцикле.

Алёша вернулся в избу, взглянул в зеркало. Лицо было унылое, красное, галстук сбит на сторону, костюм измят.

– Знаменитый… делегат! – высунув язык, передразнил Алёша сам себя и погрозил зеркалу кулаком.

Потом он взял гармошку и ушёл в огород, к старому погребу. Здесь было пустынно и тихо. На грядке стояло одноногое лохматое чучело. Хромой телёнок, привязанный к изгороди, лениво щипал траву.

Алёша припал щекой к гармошке и заиграл что-то грустное. Никакой он не знаменитый, а просто несчастный человек. И всегда-то ему не везёт! Захочет Алёша сделать для других что-нибудь хорошее, а получается почему-то наоборот. Вот и сейчас: пионеры говорят, что он хвастун, отказались от подарков, оставили его одного… А какой же он хвастун? Если бы ребята только слышали, как делегаты на слёте хлопали в ладоши, как играли трубы!.. Разве можно тогда было уследить за каждым словом? И если Алёша что-то преувеличил, так он же старался не для себя, а ради всех апраксинских пионеров…

Неожиданно раздался лёгкий треск. Раздвинув тычинник, в огород просунула голову Саня Чистова.

– Тебе чего? – хмуро спросил Алёша, но в душе ему было приятно, что девочка не забыла его.

Саня подошла поближе.

– Знаешь, что я придумала? – решительно сказала она. – Надо письмо в газету написать. Так, мол, и так – опечатка получилась насчёт сусликов. Лишний ноль прибавили, просим исправить…

Алёша, опустив голову, молчал.

– Я уже написала. – Саня протянула Алёше исписанный лист бумаги. – Вот посмотри. И давай сейчас же отправим.

– Не надо, – мрачно сказал Алёша, отстраняя письмо.

– Почему? – удивилась Саня. – Ты же говорил точно по рапорту? Ведь правда?

– Нет… – плачущим голосом признался Алёша. – Рапорт у меня унесло…

– Ветром сдуло?

– Не ветром, а дыханием. Дыхнул я… Вот так: «Привет!» – показал Алёша. – Ну и унесло рапорт с трибуны. Я, наверно, всё и перепутал…

– Ой, что же ты наделал! – испуганно вскрикнула Саня и опустилась на траву рядом с Алёшей.

Слушали – не постановили…

Ваня был недоволен: на сбор пришло всего восемь пионеров, хотя на улице большая группа ребят азартно гоняла футбольный мяч.

«Это всё Мишка Чистов срывает! Сам на сборы не ходит и другим мешает!» – с неприязнью подумал Ваня, прислушиваясь к крикам футболистов за окном.

Председателем совета отряда Ваню Сорокина избрали перед началом каникул. Он рьяно принялся за работу, то и дело созывал отряд для составления планов летних мероприятий. Но это не помогло. Ребята всё реже являлись на сборы, всё громче зевали во время бесед. Тогда Ваня сам составил план. Но ребята без всякого плана купались, ловили рыбу, ходили в лес за ягодами и грибами, помогали в поле колхозникам и почти совсем забыли, что у них есть пионерский отряд и строгий председатель Ваня Сорокин…

Оглядев собравшихся пионеров, Ваня вздохнул и объявил сбор открытым.

– Первый вопрос на повестке дня – насчёт делегата Окунькова, – сказал Ваня. – Но сначала я вам почитаю письма…

Он достал пачку писем и монотонным голосом принялся читать:

– «Знаешь ли ты, Алёша Окуньков, какое большое дело сделал ты и твои друзья? Ведь один суслик, особенно в засушливое лето, способен уничтожить до пятнадцати килограммов зерна. Если эту цифру помножить на цифру уничтоженных вами вредителей – тридцать тысяч… – Ваня повысил голос и взглянул на Алёшу (тот при словах “тридцать тысяч” поморщился, как от зубной боли), – то каждому станет ясно, – продолжал Ваня, – какое большое дело вы сделали. Спасибо вам, ребята! Очень прошу вас написать моим ученикам подробное письмо о том, как вы организовали охоту на сусликов.

Учительница лотошинской школы Мария Степановна Четунова».

Ваня отложил в сторону письмо и взял другое:

– «Дорогой Алёша Окуньков! Я прочитала про тебя в газете и всё время думаю о тебе и твоих товарищах. Хочется быть такой же, как вы, отважной и стойкой, и так же хорошо помогать родному колхозу. Даю слово с будущего учебного года учиться только на “хорошо” и “отлично”. Давай будем переписываться. Твою фотографию я вырезала из газеты и храню на память. А меня в газетах пока ещё не напечатали, и я посылаю тебе свою фотографию просто так.

Ученица пятого класса “Б” Тамара Мотылькова».

Усмехнувшись, Ваня протянул Алёше письмо и фотографию:

– Письмо личного порядка… Можешь забрать себе.

– Ой, какая курносая! – фыркнула Людмилка, успев взглянуть на карточку.

Алёша сунул руки в карманы и не взял ни письма, ни фотографии.

– Идём дальше! – строго сказал Ваня. – Оглашаю телеграмму! «Апраксино. Школа. Председателю совета отряда. Отвечайте срочно, когда может приехать наша делегация для изучения опыта ловли сусликов. Новопетровские юннаты».

Наступило тягостное молчание. Пионеры старались не смотреть друг на друга – один сосредоточенно изучал свою ладонь, другой упёрся взглядом в стену, третий искал что-то глазами на потолке.

Неожиданно за окном раздался велосипедный звонок, потом весёлый девичий голос:

– Привет юннатам-делегатам! Принимайте вечернюю почту! – В окне показалась девушка-письмоносец. – Тут вам целая куча писем. А ну-ка, держите! – И, роясь в почтовой сумке, она стала извлекать оттуда письма, бормоча сёбе под нос: – «Окунькову Алексею… делегату Окунькову… пионеру Алёше Окунькову… Совету пионерского отряда…» Одиннадцать писем, пять открыток, две телеграммы, один заказной пакет. Прошу расписаться. Вот здесь.

Пока Ваня расписывался, девушка с весёлым любопытством внимательно разглядывала ребят.

– А где же тут у вас знаменитый делегат Окуньков? Вот этот, что ли? – кивнула она головой на прижавшегося к стене Алёшу. – Ой, не могу! – прыснула в кулак девушка и, разогнав кудахтающих кур велосипедным звонком, умчалась, крикнув на прощание: – До свиданья! До завтрашней почты!

Ваня принялся разбирать полученные письма. Одно из них, в пакете из толстой бумаги, особенно привлекло его внимание. Он разорвал конверт и, просмотрев письмо, часто заморгал глазами и от растерянности присел на стул.

– Что там? – встревоженно спросила Саня Чистова и, взяв у Вани письмо, медленно прочитала: – «Обком комсомола предлагает вам срочно выслать все материалы об успешной борьбе вашего пионерского отряда с вредителями сельского хозяйства».

Ребята растерянно переглянулись.

– Говорил я! – назидательно заметил Ваня. – Не надо было Окунькова на слёт посылать.

– А ты зачем в рапорте про сусликов написал? – запальчиво выкрикнул Димка Ухваткин. – Это их Мишка набил, а мы всё ещё собираемся…

– Рапорт я от всех апраксинских пионеров писал… Понимать надо, – сухо ответил Ваня. – В общем, дело ясное!.. Кто хочет взять слово? Нет желающих? Тогда я скажу. – Он поднялся и в упор посмотрел на Алёшу, отчего тот зябко поёжился. – Предлагаю следующее. Первое – написать в газету и в обком, что Окуньков всех обманул. Второе – подарки отослать обратно в город. Третье – исключить Алексея Окунькова из пионеров…

– Меня? Из пионеров?! – Алёша вскочил. Волнение перехватило горло, на глазах выступили слёзы, и он не помня себя бросился к двери.

– Алёша! Куда? Вернись! – крикнула ему вслед Саня Чистова.

Но мальчик уже исчез. Девочка резко обернулась к Ване:

– Да ты… ты подумал, что говоришь? Исключить!.. Да как это можно! Алёша и сам не рад, что так получилось…

– Эх ты, жалельщица! – усмехнулся Ваня. – Окуньков нас опозорил, а мы его покрывай!

– Не покрывать – помочь Алёше надо, а не гнать от себя! – горячо заспорила Саня. – Он же нам товарищ или нет?

– Помочь? – переспросил Ваня. – Это как же?

Саня растерянно пожала плечами:

– Ну, я не знаю… надо что-нибудь придумать.

– А я знаю, – подняла руку Людмилка. – Надо поймать тридцать тысяч сусликов, вот и всё.

– Чего-чего? – изумился Ваня. – Уж не ты ли их поймаешь?

– Нет, я их боюсь! Они кусаются… – чистосердечно призналась Людмилка.

– А боишься, так и молчи! – оборвал её Ваня.

– А правда, ребята, – сказала Саня. – Давайте уничтожим тридцать тысяч! И колхозу поможем, и Алёшу выручим.

– Да ты что, смеёшься? – вышел из себя Ваня. – Ловить-то кто будет? Людмилка или Федя?

– А что Федя? – подал голос уязвлённый Федя Четвериков, широколицый, добродушный подросток. – Федя, если хочешь знать…

– …выдумает что-нибудь, да? Знаем мы твои изобретения! Видели! И вообще я тебе слова не давал, – перебил его Ваня.

– А мне твоего слова и не надо, – обиженно надулся Федя.

– Мишку можно попросить помочь! – не очень уверенно предложила Саня.

– Уж твой Мишка поможет!.. Срывщик он и заводила! – с досадой махнул рукой Ваня и обернулся к окну – с улицы доносились возмущённые крики и ругань. – Вот, полюбуйтесь, опять драка!

– Где? Что? – встревожилась Саня и бросилась к двери.

За ней устремились другие пионеры.

– Объявляю сбор закрытым! – крикнул им вслед Ваня и сокрушённо покачал головой. – Слушали и ничего не постановили… Ну никакой дисциплины!..

«Гроза сусликов»

Но Ваня, оказывается, ошибся – никакой драки на улице не было.

Когда Саня и ребята подбежали к футболистам, они застали такую сцену.

Перед Мишкой Чистовым стоял толстый, неуклюжий Стёпа Соломин и, вытирая рукавом распаренное, багровое лицо, смущённо объяснял, что он совсем не виноват: целился по воротам, а мяч почему-то изменил направление и улетел в огород к тётке Спиридонихе.

Мишка, одетый как заправский футболист – в трусах, в чёрных гетрах и в огромных поношенных отцовских башмаках, – не выпуская изо рта судейского свистка, пренебрежительно процедил:

– Эх ты, Солома! Не умеешь играть – сиди на печке… А сейчас – марш за мячом!

– Так, Мишка же!.. – взмолился Стёпа. – Знаешь, какая там собака…

– Меня это не касается! – Мишка сделал угрожающий жест. – А ну! Считаю до трёх. Ра-аз…

Стёпа, прихрамывая на ушибленную ногу, нерешительно направился к огороду и заглянул через изгородь. И сразу же из глубины огорода послышался хриплый лай, и среди вишневых деревьев мелькнула здоровенная, с доброго телёнка, собака. Стёпа отскочил от изгороди и растерянно посмотрел на ребят. Оставалось только одно: пойти к тётке Спиридонихе и попросить, чтобы она вынесла из огорода мяч.

Но этого Стёпа сделать не мог: только позавчера футболисты разбили у неё стекло и старуха объявила мальчишкам непримиримую войну.

– Два-а? – скомандовал Мишка.

Сане стало жалко Стёпу, и она сердито посмотрела на брата:

– Подумаешь, хозяин какой! Купил мяч и распоряжается всеми!

– Это вы, Александра Егоровна? – прищурив глаза, насмешливо спросил Мишка. – Ну, как там у вас? Всё заседаете?.. – И он опять обернулся к Стёпе: – Два с половиной…

Саня хотела ещё что-то возразить брату, но, видя, что это бесполезно, сказала только:

– Не слушай его, Стёпа! – и побежала к дому Спиридонихи. Зачем, она и сама не знала, но ей очень хотелось хоть немного проучить Мишку.

К счастью, старухи Спиридонихи дома не было. Саня вызвала из избы её внучонка Васю и уговорила его принести из огорода футбольный мяч. Вася охотно это сделал.

Чувствуя на себе благодарный взгляд Стёпы, Саня не без торжества бросила тугой жёлтый мяч мальчишкам. Те оживились и заняли свои места, чтобы продолжать игру.

Но Мишка ловко на лету перехватил мяч и принялся его расшнуровывать.