Текст книги "Мамаев омут"

Автор книги: Алексей Мусатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Но тут Митька споткнулся, и факел выпал у него из рук.

– Стоп, братва!.. Здесь же трясина. Без настила не пройдём!

Мы догадались, что вышли к Епишкиному болоту. Помогли выбраться Митьке из вонючей жижи и принялись собирать хворост, жерди, лесины. Всё это шаг за шагом укладывали на зыбкую трясину, пока не добрались до телёнка, по самую шею завязшего в болоте. Это был Черныш. Обессиленный, он уже не мычал, а только сипел и смотрел на нас тоскливыми глазами.

– Ох, Черныш, Черныш… – пожалел Андрей. – И чего тебя в болото понесло!

Мы попробовали вытащить телёнка из трясины, но ничего не получилось.

– Крепко засел наш беглец. Придётся за верёвкой идти, – сказал Андрей.

– Пока сходим, трясина его совсем засосёт. С головой, – хмуро возразил Митька. – Попробуем ремнями вытащить.

Мы сняли с себя поясные ремни, связали их вместе, подсунули под передние ноги Черныша и помогли ему выкарабкаться на твёрдый настил из веток и хвороста.

– Цени, дуралей… – Митька шлёпнул бычка по мокрой спине. – Мы тебе, можно сказать, жизнь спасли, а ты нам каждый день свинью подкладываешь.

Мы с уважением посмотрели на Митьку. Всё же он был дельный и смекалистый парень. Он умел отлично ориентироваться в лесу даже в пасмурный день, знал почти все травы, с первого взгляда отличал больного телёнка от здорового. В любую погоду он мог развести костёр, разделать рыбу, сварить кашу, уху, ловко залатать порванную одежду, починить обувь.

– Пастух что солдат в походе, – любил говорить Митька. – Нянек, мамок с ним нет. Всё сам должен уметь…

Сейчас, выручив из беды Черныша, нам осталось найти Ночку.

Мы выбрались на сухое место и, отчаянными хриплыми голосами зовя Ночку, вновь принялись кружить по лесу.

Черныш, жалкий, облепленный тиной и грязью, не отставал от нас ни на шаг.

– Ну погоди ж ты, кукла, лизоблюдка! – ругал Ночку Митька. – Будет тебе выволочка… Испробуешь ты моего кнута…

Но вскоре среди деревьев замелькал горящий берестяной факел и показался Вовка Костылев.

– Ладно, не надрывайтесь. Нашлась Ночка. – И он сообщил, что обнаружил тёлочку в палатке, под Андрейкиным топчаном, куда она, видимо, забралась в самом начале грозы.

На другой день, загоняя стадо на ночёвку, мы с Андреем обнаружили, что число телят перевалило за две сотни.

Решив, что допустили ошибку, утром мы ещё раз пересчитали всё поголовье – в стаде действительно прибавилось пять незнакомых нам телят.

Все они были разномастные: один чёрный, двое рыжих, ещё двое какого-то грязно-серого цвета. Да и вели себя новички совсем не так, как наши телята: держались особняком, жалобно мычали, растерянно посматривали по сторонам.

– Откуда они взялись такие? – спросил Андрей у Митьки. – Из соседнего колхоза отбились, что ли?

– Нет, они не приблудные, – пояснил Митька. – Дед Авдей с фермы пригнал. Вроде как пополнение. Всё лето пасти будем.

– А почему телята такие хилые да квёлые?

– Дед сказал, что они после карантина. И велел за новичками особо присматривать, кормить их получше.

5

С утра мы с Андрейкой выгнали стадо на пастбище. Участок нам достался изрядно вытоптанный, с чахлой, подсушенной солнцем травой, но дед Авдей строго-настрого приказал дальше межевого столба телят не пускать, так как там начинались угодья соседнего Владычинского колхоза.

С полчаса телята щипали редкие былинки, потом стали беспокойно оглядываться, недовольно мычать, и стоило нам немного зазеваться, как они устремились за пройдошистым Чернышом.

Продрались сквозь густые заросли лозняка и, словно по компасу, вышли к полевой дороге, за которой начинались поля с колхозными посевами: квадраты бело-розовой гречихи, пунцового клевера, массивы тёмно-зелёной пшеницы, сизо-голубого овса, плантации картофеля в мелких лиловых цветочках.

Черныш, как бывалый проводник, понюхал воздух и, скосив глаза на телят, словно приглашая их к пиршеству, вошёл в ближайшую от дороги делянку тёмно-зелёных всходов кустистой пшеницы, только что выкинувшей трубку. Телята не заставили себя ждать и последовали за бычком.

– Петька! Да что ж это? – всполошился Андрей. – Они же хлеб жрут. Я знаю… Это поле второй бригады.

Окружив телят, мы принялись кричать на них, швыряли комья земли, свистели, улюлюкали, щёлкали кнутами и наконец завернули их за дорогу, в перелески.

– И кто их только приучил на посевах пастись! – вслух подумал Андрейка.

– Черныш, наверное. Он у них первый заводила, – сказал я и предложил проучить его.

Но бычок, заметив, что я к нему приближаюсь, задрал хвост, отскочил в сторону и помчался в глубь поля. Андрей погнал стадо на пастбище, а я бросился догонять Черныша. Но он словно затеял со мной весёлую игру в догонялочки. Добежит до делянки с посевами, сощипнёт аппетитные зеленые верхушки, потом скосит на меня свои огромные водянистые глаза – и скачет дальше, к следующей делянке. И снова лакомится посевами. Чего он только не попробовал за это утро: и пшеницу, и овёс, и головки медового клевера, и листики гречихи!

Догнать Черныша я так и не смог.

– Ну погоди, будет тебе выволочка! – погрозил я и злой, измученный вернулся в лагерь.

После обеда мы отправились на поиски: кричали, аукали, трубили в горн. Обшарили все перелески, овраги, прочёсали берега Пружанки, заглянули на Епишкино болото – не угодил ли Черныш снова в трясину, но его нигде не было.

Дальше места начались совсем незнакомые, и мы поняли, что попали на территорию соседнего Владычинского колхоза.

В густой заросли кустарников заметили мальчишку. Белоголовый, скуластый, он скашивал косой влажную высокую траву и вытаскивал её на прогретую солнцем поляну.

– Эй вы, горнисты! – окликнул он нас. – Чего надрываетесь? Телёнка, что ли, ищете?

Мы обрадовались, бросились к мальчишке, сообщили приметы нашего бычка, его кличку.

– Да у нас он, у нас. В загоне держим. Мы уже и в правлении колхоза сказали, чтоб о беглеце соседям по телефону сообщили. Если ваш бычок, можете забрать.

– А зачем ты траву косишь? – спросил Андрей. – Сеном, что ли, на зиму запасаешься?

– Да нет, мы этой травой сейчас телят подкармливаем, – пояснил мальчишка. – Смотрите, сколько добра в кустах пропадает. Телятам в такую чащобу не забраться, вот я и кошу.

Мы направились вслед за мальчишкой – его звали Лёнькой. По дороге разговорились. Оказалось, что Лёнька тоже пасёт телят, вернее, пасёт его отец, дядя Павел, а он с младшим братишкой и сестрёнкой помогает ему.

Потом мы увидели владычинских телят. Их было не меньше, чем у нас. Паслись они на участке, обнесённом проволокой, пастуха с ними не было, и только два лохматых рыжих пса присматривали за телятами.

– А где же пастухи? – удивился Андрей.

– Батя с ребятами тоже зелёную подкормку для телят раздобывают… Мы ведь их теперь по-новому пасём. Не бегаем за ними, не гоняем по всему пастбищу.

И Лёнька рассказал, как отец разбил пастбище на клетки-участки и обнёс их проволокой. Когда телята съедят траву на первом участке, их перегоняют на второй, где она уже успела подрасти, потом – на третий, на четвёртый… А ещё они дают телятам для нагуливания аппетита соль-лизунец и подвозят зелёную траву, которую скашивают на болотах и в оврагах, куда телятам не пробраться. И ещё много интересного узнали мы от Лёньки.

Наконец распрощавшись с Лёнькой, мы взяли Черныша и повели его к себе к лагерь.

– Вот паразит! – рассердился Авдей, когда мы с Андреем рассказали ему о том, как Черныш водит телят подкармливаться на колхозные посевы. И он посоветовал нам наказать его: подержать денёк-два на привязи.

Потом мы рассказали деду о том, как работает владычинский пастух, дядя Павел.

– А-а, это Пашка Кузьмичёв, – отмахнулся Авдей. – Знаю я его, знаю. Всё мудрит, пыжится, сам же в пастухах без году неделю ходит. А вы и уши развесили. Телят, как цыплят, по осени считают. Вот она, осень-то, и покажет…

На другой день мы с Андрейкой «наложили арест» на Черныша – оставили его около лагеря, привязав верёвкой к дереву и бросив ему охапку свеженакошенной лесной травы.

Но телячье стадо, погуляв немного в кустах и перелесках, и без Черныша стало заворачивать к соблазнительным посевам.

Мы поняли, что дело тут не в бычке, и освободили его из-под ареста.

Дня через два, получив от девчонок пачку свежих газет, мы с Андрейкой решили почитать их Митьке с Вовкой, пасших телят во вторую смену.

Явились в лагерь пораньше и отправились разыскивать стадо. Долго бродили среди перелесков, а телята словно сквозь землю провалились. Наконец мы напали на свежие следы, и они привели нас к опушке леса, к полевой дороге. В одном месте дорога выписывала полукружие, и большая делянка цветущего клевера вклинивалась в пастбищные угодья.

Мы так и замерли: на пунцовом клеверном ковре привольно паслись наши телята. И подпаски не проявляли никакого беспокойства – Вовка лениво забавлялся с Ураганом, Митька лежал на земле и высасывал из клеверных головок сладкий сок.

– Ты что? – подбежал к нему Андрей. – Не видишь, куда телята забрались? Клевером обжираются…

– Надо же им подзаправиться, – благодушно отозвался Митька, выбирая из охапки клевера самые крупные головки и протягивая их Андрею. – Сам знаешь, клевер – лучший витаминный корм. Пососи вот – прямо чай с мёдом.

– Так, голова садова, – принялся убеждать его Андрей, – это же колхозный клевер! Его нарочно сеяли, на сено, на корм зимой. А может, даже на семена оставят. А вы его с Вовкой травите.

– Эко дело – клевер, посевы. Не убудет их. Посевов тут вон сколько – море разливанное. Запахали всё, засеяли, никакого раздолья телятам…

– Слушай, Митька, – оборвал его Андрей. – Ты это брось своё «эко дело»… Скажи прямо: будешь телят выгонять или нет?

– А чего спешить, – отмахнулся Митька.

– Пусть покормятся, пусть пожируют, – поддержал его Вовка.

– Да вы что?! Нарочно всё это придумали? Заодно действуете? Тогда мы сейчас деда Авдея позовём.

– Дозовешься его, – засмеялся Митька.

– Ах, так! – взорвался Андрей. – Тогда мы сами… – И решительно махнул мне рукой: – Чего болты болтать… Погнали телят!

Он нагнулся, схватил рукоятку распущенного Митькиного кнута, отбежал в сторону, энергично выкинул вперёд правую руку – и залоснившийся от сухих трав кнут грозно щёлкнул над головами телят.

– А ну, мокрогубые! Пошли! Геть, геть! Ураган, давай!

Почувствовав в Андрее хозяина, собака не заставила себя ждать и с хриплым лаем кинулась выгонять телят с клеверного поля.

Митька бросился было к Андрею, чтобы отобрать кнут, но тот извивался у него в руках, со свистом рассекал воздух, оглушительно стрелял, и подойти к Андрею было невозможно.

Я тоже распустил свой кнут и начал помогать приятелю.

После такого натиска телята довольно быстро оставили клеверную делянку, перешли дорогу и скрылись в перелесках.

– Ну и силён ты! – фыркнул Митька, подходя к Андрею и отбирая у него кнут. – И откуда только взялся такой?

– Из колхоза, вестимо, – отшутился Андрей.

– А ты видал, как солнышко траву подсушило? – принялся объяснять Митька. – Телята вроде как на голодном пайке остались. А их сейчас кормить до отвала надо. С нас ведь какой спрос в первую очередь? Чтоб привесы росли, мясо с жирком нагуливалось.

– Так по-честному пасти надо… Как вон дядя Павел из Владычина. А нашим привесам грош цена. Хуже воровства такое пасево.

– Ну ты… ещё чего скажешь! – Митька растерянно замахал руками. – Кто ж из пастухов посевов не прихватывает?

– А ты всё же доложи деду, как колхозные посевы травишь, – посоветовал Андрей. – Или нам с Петькой сказать?

– Давай, давай, – ухмыльнулся Митька. – Просветите деда.

Но «просветить» деда мы не успели.

К вечеру он заявился в лагерь хмельной, весёленький, оживлённый, с туго набитым рюкзаком за плечами и с корзиной в руке.

– Ну, помощники мои, пастушата верные, радуйтесь и веселитесь! Пришло времечко и нам попраздновать.

И он принялся извлекать из корзины угощение: кружки колбасы, сыр со слезой, сдобные булки, консервы «Мелкий частик» и несколько бутылок фруктовой воды. Потом Авдей развязал рюкзак и достал подарки. Каждый из подпасков получил по прозрачному пластмассовому плащу с капюшоном, по шофёрской кожаной фуражке с чёрным лаковым козырьком и по паре резиновых сапог на тёплой байковой подкладке, с рубчатой подошвой.

– Берите, примеряйте, – прикрикнул Авдей на растерявшихся подпасков. – Своё получаете, законное, заработанное!..

И он объяснил, что на днях в стадо приезжали зоотехник с завфермой, провели выборочное взвешивание телят и остались очень довольны – телята растут не по дням, а по часам. А сегодня в конторе пастухам за ударную работу выдали аванс и премию.

Часть денег Авдей уже вручил мамашам, чему они очень обрадовались, а часть потратил на угощение и экипировку.

– Теперь вам никакая непогода, никакая хлябь болотная не страшны, – заявил он, оглядывая Митьку и Вовку, облачившихся в прозрачные плащи и резиновые сапоги. – Ну как, угодил я вам?

– Спасибо, дедушка, – в один голос отозвались Митька с Вовкой. – Мы теперь как водолазы… Хоть на дно моря полезем.

– Ну, вот и славно… Значит, угодил… Носите на здоровье. А теперь давайте закусим.

Все расселись около костра и с аппетитом принялись за еду. Только Андрей всё ещё стоял в стороне и разглядывал обновки.

– Чего мешкаешь? – кивнул ему дед. – Или поговорку забыл: кто зевает, тот воду хлебает? Смотри, ребятки как наворачивают… Любо-дорого.

– А ему не до еды, – фыркнул Митька. – Он всё шукает да копает.

– И до чего же он докопался, Андрюха ваш?

– А вот до того. – Митька переглянулся с Вовкой. – Мы, дескать, такие-сякие, немазаные-сухие… телят пасём неправильно.

– Ну и ну, – перестав жевать, Авдей с любопытством уставился на Андрея. – Поучи нас, поучи, бывалый пастух… Послухаем…

– Чего мне вас учить, – густо покраснев, ответил Андрей. – Сами должны знать. По соседству с дядей Павлом работаем. А что у нас? Пастбище вытоптано, трава плохая. Вас в стаде почти не бывает, подкормки телятам не даём, соли не завезли. Теперь вот колхозные посевы стали травить.

– Это кто посевы травит? – прищурившись, Авдей зорко оглядел подпасков и вдруг, цепко ухватив Митьку за плечо, притянул к себе: – Твои штучки-дрючки?

– Дедушка, да всего один раз… – забормотал Митька. – Зазевались мы с Вовкой, Черныш телят и заманил. Разве за ним уследишь.

– Обормот! Олух царя небесного! – Авдей разразился бранью. – Я тебе что наказывал – с Черныша глаз не спускай! Да за потраву знаешь что бывает?.. Допрежь пастухов смертным боем били. Ещё раз про потраву узнаю – враз из подпасков выставлю. И кончики. – Он пребольно щёлкнул Митьку по затылку.

Скривившись, тот рванулся за кусты.

– Хватит, попировали. – Авдей раздражённо махнул рукой и велел нам ложиться спать.

Мы ушли в палатку. Было душно, парко, над ухом назойливо ныли комары, которых мы никак не могли выгнать из-под брезента. Тело покрывалось липкой испариной.

Чувствуя, что нам не заснуть, мы с Андреем вытащили матрацы из палатки и устроились под берёзой на поляне, куда с полей время от времени доносило прохладную свежесть.

– Зря ты деду про Митьку сказал, – шепнул я Андрею. – Видал, как он разъярился…

– Так я ж не про Митьку, – вслух принялся размышлять Андрей. – Я вроде про всех нас сказал: мол, колхозные посевы травим. А вот почему Авдей сразу на Митьку накинулся, понять не могу…

Мы замолчали. Ущербный ломтик месяца скатился за зубчатую стену ельника, ближние берёзовые перелески закрылись мглистой тьмой. В сухой траве тоненько пилили неугомонные кузнечики, в загоне дремотно вздыхали и посапывали телята. Стали задрёмывать и мы с Андрейкой.

Неожиданно совсем близко от нас зашуршали кусты, и на поляну вышел Митька, следом за ним Авдей. Они остановились у догорающего костра.

– Обиделся! – Авдей кивнул на разложенную на газете еду. – Поешь да на боковую…

Митька молча присел у костра, но есть не стал, только пошевелил палкой догорающие головешки.

Дед присел рядом.

– Ну, чего дуешься, как пузырь… Я же не со зла.

– А зачем обозвал при всех? – с трудом выдавил Митька. – Такой я, разэтакий… Да ещё по затылку… Ты же сам наставлял: пасти с умом надо, с разумением. Чтобы телята от пуза ели… А когда можно, и посевами подкормить.

Приподняв голову, я потряс Андрея за плечо – не спи, мол, слушай. Но он тоже был весь внимание.

– Дурачок! – услышали мы примирительный голос Авдея. – Так я ж для отвода глаз пошумел на тебя. Чтоб Андрюху с Петькой с толку сбить… Вот не было печали – черти накачали. И зачем я только связался с этими байстрюками глазастыми! Надо же… Учить меня собрались. Как телят пасти да как привесы нагуливать.

– Дедушка, – попросил Митька, – не посылай меня больше телят на посевах пасти… А вдруг попадёмся? Хуже будет!.. Помнишь, как мне в Кузьминках прошлым годом за потраву попало? И тебе чуть не досталось.

– Ах ты, праведник, ангел с крылышками! – язвительно зашипел Авдей. – Тогда зачем липнешь, собачонкой за мной бегаешь? Тебе что, мало от меня за усердие перепадает? Кто тебя обул-одел? Кто мамаше твоей деньжат подбрасывает? А теперь, значит, не угоден тебе дед Авдей. Ну что ж, могу и освободить от подпасков. Хоть завтра. Только чтоб мамаша твоя с поклонами да с просьбами ко мне больше не заявлялась.

Митька молчал.

– Ладно, оставайся пока, – смилостивился Авдей. – Вижу, тебя все эти доглядчики с толку сбивают – Андрюха с Петькой. – Он помолчал, вытащил из костра тлеющий уголек, прикурил «беломорину». – А может, их… домой отправить, к мамашам? А на их место других подпасков взять. Только свистни – от желающих отбоя не будет.

– Как же, отправишь их, – возразил Митька. – Андрюха так и говорит: я не к деду Авдею работать нанимался, а в колхоз. Ему и служить буду. Теперь про нас с Вовкой обязательно в боевой листок настрочит…

– Это ничего, – успокоил Авдей. – Вас-то я прикрою, в обиду не дам. А ты наперёд похитрее будь, поизворотливей. И ухо с этими праведниками востро держи. А пока давай-ка спать.

Они поднялись, потушили костёр и скрылись в палатке.

Поражённые всем слышанным, мы с Андреем долго молчали. Так вот какой он, дед Авдей! И надо же было доверить ему в этом году колхозных телят! Был Авдей Прошечкин когда-то сторожем на свиноферме, потом возчиком кормов, и всегда за ним плелась недобрая слава: беспечен, жуликоват, нечист на руку. Потом Авдей рассорился с колхозниками, выбыл из артели и стал шабашничать по деревням, нанимаясь каждое лето пасти частный скот. А вместе с собой, словно на привязи, он таскал и Митьку.

– Чего делать-то будем? – растерянно спросил Андрей.

Я сказал, что дело с потравой рано или поздно, но выплывет наружу. И тогда вина ляжет не только на Авдея, но и на всех его помощников. Так не лучше ли нам махнуть на всё рукой и, пока не поздно, уйти из подпасков.

– Значит, от ворот поворот? – бросил Андрей. – Бежим, смываемся…

– Почему смываемся? Мы прямо заявим: не желаем с дедом Авдеем работать. Не хотим, чтобы и нас «мелкими частиками» считали.

– Ну хорошо, уйдём из подпасков, – продолжал вслух раздумывать Андрей. – Смотрите, мол, люди, какие мы чистенькие да какие пригожие… А Митька куда? Опять с дедом останется. Не в нашем колхозе, так в другом. И опять он будет у деда на побегушках да в прислужниках. Ловчить, хитрить, жульничать. Как был «мелким частником» – так им и останется. Да как же он дальше жить станет? Нет, Петька, нельзя нам смываться отсюда, никак нельзя. Вытаскивать надо Митьку, клещами отдирать его от Авдея.

6

Утром над Пружанкой долго стоял молочный туман. Солнце уже окрасило верхушки берёз и елей, а туман стоял недвижимо, и кусты ольховника, лозняка, черёмухи, берега реки, дальний Епишкинский лес – всё было залито матовой белизной. Только к полудню стало проясняться.

Мы с Андреем уже собрались на пастбище, чтобы сменить Митьку и Вовку, как к лагерю верхом на пегой лошади подъехал рослый носатый парень из Владычинского колхоза.

– Где ваш старшой? – строго спросил он.

– Должно быть, на пастбище… с телятами, – ответил Андрей.

– Нет его нигде… Спрятался он с перепугу, что ли? Может, в палатке отсиживается? Ну-ка пошарьте…

Мы с Андреем заглянули в палатку, она была пуста, и спросили парня, что случилось.

– А потрава там… Ваши телята у нас семенной ячмень пожрали. Мы девять телят захватили. – Парень дёрнул поводья и повернул лошадь в сторону нашего колхоза. – Поеду до вашего начальства… Вот уж теперь переполох будет!

Переглянувшись с Андреем, мы побежали к месту происшествия.

Это было неблизко, километра за два, где поля соседнего с нами Владычинского колхоза узким клином вдавались в наши земельные угодья.

– Ну и Митька! Вон в какую даль его шарахнуло! – удивился Андрей.

У изрядно помятого и пощипанного участка с сортовым ячменём толпились владычинские колхозники.

Девять наших телят с накинутыми на шеи верёвками были привязаны к раскидистой берёзе, росшей на краю семенного участка. Среди них находился и Черныш. Остальные телята паслись в редком осиннике под присмотром Вовки. Среди колхозников, размазывая по щекам слёзы, метался Митька и, умоляя, хватал их за руки:

– Дяденьки, отпустите телят! Мне же дедушка Авдей голову за них снимет…

– Нельзя, малый, нельзя! – хмуро отмахивался бригадир семенного участка. – Потрава сделана, урон нам нанесен… Пока убытков не покроете – телят под залогом держать положено.

– Это всё Черныш, – скулил Митька, кивая на бычка, который, натянув верёвку, невозмутимо тянулся к стеблям ячменя. – Заводила он и сластёна… Никого не слушает. Прёт и прёт на посевы. А потом и туман утром… Ни зги не видать было.

– И зачем таких несмышлёнышей в пастухи посылают? – сочувственно заметил пожилой колхозник. – С телятами управиться не могут.

– А где старший пастух? Где начальство колхозное? – спросил бригадир, поглядывая в сторону нашего колхоза. – Пора бы и акт на потраву составлять…

Наконец к посевам, сопровождаемые парнем на пегой лошади, подъехали на рессорной тележке тётя Катя и дед Авдей.

Митька бросился было к старшему пастуху и принялся жаловаться на придурка Черныша, который сманил телят на посевы.

Но дед не стал его слушать.

Он резво соскочил с задника телеги и, путаясь в полах длинного брезентового плаща, подбежал к делянке, кинул взгляд на свежевытоптанные посевы, на телят, привязанных к берёзе, потом шлёпнул ладонями по полам плаща и накинулся на подпасков:

– И что вы только нагородили? Я ли вас не учил, как пасти надо! Зачем телят из леса выпустили? Зачем к посевам подогнали? Ах вы обормоты, недоноски, саранча зеленая!..

От такой затейливой брани мы все опешили, а Андрей начал даже заикаться:

– Дедушка, но я… но мы… Мы же ничего…

Андрей, видимо, хотел сказать, что он и я телят сегодня ещё не пасли, о потраве ничего не знали, но Авдей быстро перебил его.

– Ну вот вам, полюбуйтесь, – всплеснул он руками и обратился к взрослым: – Я не я, и лошадь не моя. Ушёл на часок по делу, а они тут напортачили и в кусты. – Взъерошенный, как драчливый петух, он шагнул к Митьке и схватил его за плечо. – Отвечай, паршивец! Кого я оставил стадо пасти? Какой вам наказ дал?

Вздрогнув, Митька попятился назад, потом, не глядя на меня с Андреем, с трудом выдавил:

– Мы… мы все вместе пасли… Да вот… зазевались…

– Да ты что! – кинулся я к Митьке. – Тень на плетень наводишь…

Но Авдей, замахав руками, не дал договорить и мне:

– И кого только в помощники мне навязали! Детский сад, глупыши, малявки какие-то… Морока с ними, а не пастьба.

– Кто ж тебе их навязывал? – заметила тётя Катя. – Сам отбирал – справных да резвых. И обучал сам. Выходит, с тебя и спрос.

– Значит, обмишурился, недоглядел, – развёл руками Авдей. – Придётся, видно, новых помощников подбирать.

– Ладно, дорогие соседушки, – оборвал его владычинский бригадир. – Кто виноват – стар или мал, вы потом у себя разберётесь. А пока суд да дело – надо о потраве подумать, акт составить.

– Правильно, – согласилась с ним тётя Катя. – От потравы мы не отказываемся – дело очевидное. Убытки вам, конечно, возместим, только телят отпустите. – И, обратившись к Авдею, сказала, что на днях состоится собрание животноводов. – Вот вы нам толком тогда и объясните насчёт потравы.

– Да уж доложу, всё чин по чину, – кивнул: Авдей. – Выведу огарков на чистую воду.

7

Собрание животноводов должно было состояться в воскресенье, в красном уголке фермы.

Из объявления, повешенного на дверях пожарного сарая, мы узнали, что речь пойдёт о кормах и пастбищах, об удоях и привесах, о пастухах и доярках.

После потравы владычинского участка с ячменём в колхозе стали поговаривать, что напрасно правление доверило пасти телят пионерам, что мальчишки подвели бывалого пастуха Авдея, накликали на него беду. И вообще, мол, не доросли мы ещё до пастухов, рано нас допускать к колхозному стаду.

– Оконфузились вы, ребятки, – упрекнула нас с Андреем Вовкина бабушка, встретив на улице. – И вы и дружки ваши. Определили вас на лето к золотому человеку, на хороший приработок, а вы самовольничать стали, озоровать, потраву допустили. Жалуется на вас дед Авдей. Придётся, говорит, отставить вас от телят.

Я принялся доказывать, что всё это неправда, одни пустые выдумки пастуха, но бабка только отмахнулась: дед Авдей человек достойный, уважаемый и незачем возводить на него всякую напраслину.

– Это ещё полбеды, что вас с Андрюхой из пастухов вытурят, – продолжала бабка. – А вот Вовке моему да Митьке каково? Я старенькая, крючком согнулась – кто меня прокормит? А у Митьки мамаша хворая, из больницы не выходит, сестрёнки мал мала меньше. Только на его пастушеских приработках и дом держится.

Потом нас встретила Зина Лобачёва и принялась упрекать, что мы не следим за телятами, травим колхозные посевы. Что же мы скажем теперь на собрании?

И неужели пионерам придётся краснеть за нашу пастушескую работу?

Помолчав, мы рассказали Зине о своих наблюдениях над Авдеем, о подслушанном разговоре деда с Митькой. И зачем только такому человеку стадо доверили?

– Ой, ребята! – всполошилась Зина. – Так надо же его на чистую воду вывести, рассказать обо всём.

– Думаешь, это так просто… – вздохнул Андрей. – Пришёл на собрание и рассказал. Авдей, он как уж, скользкий, его легко не ухватишь. Сразу всю вину на других свалит.

– Что ж делать-то?

– А надо глаз с него не спускать. И такое выследить, чтобы он уже не выкрутился. И главное, Митьку с Вовкой от него оторвать, на свою сторону перетянуть.

Удручённые, мы вернулись в лагерь и, встретив Митьку с Вовкой, сказали им, что нас, судя по всему, выгонят из подпасков. Выгонят с треском, с недоброй славой, как ловкачей и жуликов.

А чтобы этого не случилось, надо действовать: заявиться всем сообща на собрание, рассказать о всех проделках Авдея и вывести его на чистую воду.

– Не надо, ребята, – жалобно попросил Митька. – Помолчим лучше.

– Зачем же молчать? – удивился Андрей. – Вам же с Вовкой хуже будет… А скажете правду, как Авдей заставлял вас телят посевами подкармливать, всё и прояснится.

– Кто заставлял? – взъерепенился Митька. – Ты на деда не бреши!

– А твой разговор с ним? – напомнил Андрей. – Ночью тогда, у костра… Мы с Петькой всё слышали.

Опешив, Митька насупился, опустил голову. Потом, тяжело вздохнув, заговорил о том, что всё же Авдея надо бы пожалеть. У него сейчас самое удачное время – телята хорошо прибавляют в весе, в колхозе довольны его работой, и он рассчитывает на солидную премию. А из этой премии перепадёт не только деду, но и всем пастушатам…

– Ничего себе премия! – усмехнулся Андрей. – За счёт чужих посевов…

– Так дед Авдей теперь осознал вроде… – продолжал Митька. – Говорит, бес его попутал… Больше он к посевам ни одного телка не допустит. Ему бы сейчас только сухим из воды выбраться. – Он вдруг умоляюще заглянул нам в глаза: – Ну, ребята… Ну что нам стоит выручить его? Скажем, что по глупости посевы потравили. По неопытности. Мол, дедушкин наказ самовольно нарушили. Ну поругают нас, пожурят – и все дела. И деда никто не осудит…

– Значит, ври гуще, бреши почём зря? – перебил я Митьку. – Это кто ж тебя обучил этому? Дед Авдей, что ли?..

Митька молчал.

– А как он обучал-то тебя? – осторожно спросил Андрей. – Рукам воли не давал?.. Может, угрожал чем?

Митька продолжал молчать.

– Заколодило, значит… И сказать нечего, – бросил я ему в лицо. – Так вот знай: врать мы не обучены. И молчать на собрании не будем. Как всё было, так и скажем.

– Ладно! Тогда и я скажу! – Митька передёрнул плечами, глаза его блеснули. – Вчетвером мы телят пасли! Вчетвером. Я, Вовка, ты и Андрюха. И нарочно в ячмень их загнали. А дедушка тут ни при чём…

– Ах ты, подлипало авдеевское! Сума перемётная! – Не выдержав, я бросился на Митьку с кулаками.

Но Андрей вклинился между нами и не дал нам схватиться. Потом отвёл Митьку в сторону:

– Ну зачем ты Авдея выгораживаешь? Зачем? Он ведь жулик, пройдоха. Ни стыда у него, ни совести. Ему бы только словчить да грошей сорвать побольше. А ты у него как собачонка на привязи…

– А что мне делать осталось? – признался Митька. – Дед Авдей прямо сказал: «Оговорите меня на собрании, сам из пастухов уйду. В другой колхоз подамся. И ты, Митька, больше за мной не вяжись. Живи как знаешь». Вам-то ничто, а куда нам с Вовкой без заработков…

– Может, и впрямь помолчим? – подал голос Вовка. – И на собрание не пойдём. Пусть там дед Авдей выкручивается как знает. Ну, поругают всех нас, штраф наложат, а потом пожалеют, оставят в пастухах.

Покачав головой, Андрей сказал, что их молчание ни к чему не приведёт. Взрослые и так догадываются о проделках Авдея и держать его в пастухах, пожалуй, больше не будут.

– И знаете, чего я придумал? – продолжал он. – На место деда, наверное, нового человека поставят. А мы давайте так вчетвером и останемся.

– Вчетвером! – удивился Вовка. – Без деда Авдея?

– А что дед? Какой толк от него? Хитрит, ловчит, с браконьерами связался. А больше всего бездельничает: чекушки давит да в тенёчке отсыпается.

– Это верно, – согласился я с Андреем. – О телятах Авдей почти не думает. С кормами у нас совсем плохо стало. Видали, как солнышко траву подсушило? И пастбище всё вытоптано.

– Так смекать надо, – напомнил Андрей. – Я же говорил вам, как владычинские пастухи работают. Они траву в лесу косят, телят подкармливают. Разве ж мы так не сумеем?

– Авдей говорит: не пастушье это дело – траву выискивать, – заметил Вовка. – Пусть о кормах начальство думает, правление колхоза.

– А как же дядя Павел из Владычина со своими ребятами? – возразил Андрей. – Им тоже никто не приказывал. Сами о кормах позаботились. У них ни одна травинка в лесу не пропадает. А телята какие растут – загляденье. – Он обернулся к Митьке, который с безучастным видом стоял в стороне. – Ты как считаешь?

– Траву, конечно, найти можно, – буркнул Митька и вновь заговорил о том, что его больше всего занимало: – Говоришь, нам нового пастуха могут прислать? А разве меня в подпасках тогда оставят?