Текст книги "ЛЮБЛЮ "

Автор книги: Алексей Дьяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

нездоровый огонёк. Почувствовав, что он совсем обессилил, Фёдор

попросил себе пятьдесят грамм коньяку и, без видимых причин разо-

злясь на Степана, сказал:

– 78 –

– Прыгай и баламуть, если тянет. Какие проблемы?

– Вот, – таинственно произнёс Степан, поднимая указательный

палец вверх, и перед тем, как разъяснить это «вот», сходил, взял пять-

десят грамм Фёдору, сто пятьдесят себе, и, выпив свои сто пятьдесят,

неприятно оживляясь, продолжил. – В этом-то всё и дело. Не могу

кинуться в озеро, отсюда и страх, о котором тебе говорю. Понимаешь,

это оказывается не моя фантазия, а что-то само по себе существую-

щее, постоянно преследующее меня. Сам того не желая, я просто ока-

зываюсь пленником этого видения. Я пленник, понимаешь? Среди бе-

ла дня идёшь, переходишь дорогу и, вдруг – бац, поехало. Деревья

мелькают, иду, спешу к своему озеру, в которое прыгнуть нельзя. Ме-

ня же машина может сбить в такую минуту, под трамвай могу уго-

дить. Понял ты, хоть что-нибудь, из того что я тебе рассказал?

С минуту друзья сидели молча, лишь временами поглядывая

друг на друга, наконец, Степан сказал:

– Хочешь знать, почему я разошёлся? Думаешь, слух тот, мни-

тельность моя? Нет. Я слишком сильно любил свою жену. Так нельзя

любить женщин. Это единственная и настоящая причина, и ещё знай,

сегодня ночью Алёнушке звонил.

Алёнушкой, по её роли в «Аленьком цветочке», Степан называл

жену Марину Письмар, с которой разошёлся, официально не разведясь.

– Номер набрал, попал не туда, а второй раз звонить не стал,

передумал.

– Да, видно хорошо тебя вчера припёрло, – сказал Фёдор, пони-

мая, как нелегко было Степану решиться на этот звонок и вдруг ласко-

во, по-матерински нежно, сказал, – прошу тебя, пойди в церковь.

– Да, ну, её, – сразу же отверг предложение Степан. – Я был там

как-то, смотрел, что и как.

– Ну, и как?

– Плохо. Поп с золотыми зубами, тут же лавка торговая, деньги

звенят. Люди снуют туда-сюда, как на вокзале. Смотрю – попу все ру-

ку целуют. А я, как представил себе, что он утром этой самой рукой…

Плюнул мысленно и ушёл.

– Постой, Степан, – взволнованно, но мягко заговорил Фёдор. –

Ты в рот не смотри и руку не целуй, и на звон денег внимания не об-

ращай. Приходи и стой. Следи за службой, найди священника, кото-

– 79 –

рый понравится, а до этого просто слушай певчих. Вот так же, как ка-

кой-то силой тебя к озеру ведёт, так ты себя в Храм силой отведи.

И постарайся отстоять всю службу, от начала и до конца. Поверь, всё

изменится, и страхи уйдут, и земля с небом займут своё место. Всё

будет именно так. Тем более, что ты сам этого хочешь. Хотя бы раза

два в неделю ходи, в субботу вечером и в воскресение утром. А, по-

том, если ничего положительного не произойдёт, называй меня об-

манщиком и делай, что знаешь.

– Ладно. Видно будет, – заторопился Степан закрыть щекотли-

вую для него тему, недовольный уже и тем, что разоткровенничался

перед Фёдором.

И молча закончив курицу, которую всё это время держал в ру-

ках, стал весело, как будто предыдущего разговора и не было, рас-

сказывать о внезапно объявившемся дяде, что и должно было быть

для Фёдора той неожиданной и приятной новостью.

– Помнишь, ты о режиссере говорил, который хочет снимать

кино, да денег нет? Родственник обещал денег дать.

– Ты прямо, как по следу. Я же с Мариной эти деньги ему дос-

таю, Ватракшин даёт.

– Да? Марина батьковна? А, знаешь, ведь я ей вчера звонил. На-

брал номер, не туда попал, а второй раз звонить не стал. Представля-

ешь? Хотя об этом я тебе уже говорил. Был я у дядьки, – продолжал

рассказывать Степан, делая вид, что дела Марины его не касаются, –

да, и сегодня от него. Ночевал. Всё, что на мне, из его сундука.

А костюм свой я уделал. Стирается. В трёхэтажном доме живёт, в

ванной зеркальные батареи, да там много всего.

– За городом?

– В Москве. У вас, на Козловке. Да, ты этот дом знаешь, он один

такой. Там в кабинете у дядьки два аквариума. В одном мелкая рыба,

гупяшки с яркими хвостами, в другом бычки с острыми зубами. Он

гупяшку отловит, щёлкнет ей по носу, чтобы быстро не плавала и к

бычкам. Знаешь, как лопают? Сам всё увидишь. Может, завтра и пой-

дём. Сегодня последний день работаю, с восемнадцатого отпуск, а

двадцатого тю-тю, к тёплому морю и высоким горам. Смотри, ещё не

поздно передумать, поехали бы вместе. Билет на тебя куплен.

– 80 –

Друзья распрощались. Степан пошёл в магазин, работать, а Фё-

дор поехал домой, отдыхать.

Добравшись посредством метро до станции Киевская, Макеев

вышел из вагона и решил продолжить путь с помощью наземного

транспорта. Ждать автобус пришлось долго, и висевшая на остановке

табличка, предупреждавшая, что в связи с перевозкой детей в пио-

нерские лагеря интервалы на всех маршрутах увеличиваются, не ус-

покаивала. Люди коротали время по-разному. Рядом с Фёдором сто-

ял мужчина с трёхлитровой стеклянной банкой пива. То и дело он

доставал соль, из бокового кармана пиджака, обмазывал ею край

банки и с этого края отпивал. Старушка, уставшая от ожидания, си-

дела, дремала прямо на урне с мусором.

Наконец, придав ожидающим оживление, из-за угла гостиницы

«Киевская», показался долгожданный автобус. Тот номер, что подо-

шёл, был не совсем удобен, из-за маршрута, но ждать удобного не бы-

ло сил и Фёдор в числе последних из желавших уехать, втиснулся в

заднюю дверь.

Шёл автобус медленно, в салоне было душно. Окружавшие его

люди сопели, поминутно смахивали с лица выступавший пот. Волей

судьбы Фёдор оказался притиснутым к двум товарищам, один из ко-

торых при входе в автобус, случайно выронил и разбил бутылку вина.

Его товарищ, сначала утешавший несчастного: «Хорошо, что свиде-

тель есть, а то, сказали бы – жеранул», потихоньку, от утешений, стал

переходить к упрёкам: «И как ты её мог уронить? Дал бы мне тогда,

что ли. Я бы сунул в карман, и была бы цела. Я бы её во внутренний

карман положил и всё время рукой бы придерживал. Она бы у меня

не упала».

Такое соседство Фёдору не импонировало и поэтому, выйдя на

следующей остановке, он с огромным трудом, но всё же влез в перед-

нюю дверь. Там и дышалось легче и помимо всего прочего, прямо пе-

ред ним, на переднем сидении, ехала красавица. Фёдор увидел девуш-

ку и обомлел. Девушка была не просто красива, она была прекрасна.

Чистота помыслов была так же хорошо видна в её глазах, как видно

солнце ясным днём на небе.

– 81 –

Фёдор залюбовался, а тем временем в салоне стало слишком

тихо. Все словно почувствовали надвигающуюся «грозу» и она разра-

зилась. Очень стремительно, между пассажирами завязалась драка.

Тишина заполнилась звонкими оплеухами, глухими ударами, криками

и руганью. Началось всё с того, что человек в очках, одетый в зелёную

женскую кофту на голое тело, стоявший рядом с горевавшими о раз-

битой бутылке товарищами, ударил кулаком в челюсть того из них,

что сначала утешал, а потом стал сетовать. Удар был нанесён с такой

силой, что получивший его на время потерял сознание.

Хулиган в зелёной кофте, тем временем, ухватившись руками

за поручни, подтянулся под самый потолок и стал скользить спиной

по людским головам, отбиваясь при этом ногами в ботинках от друга

потерпевшего, кинувшегося, в свою очередь, за ним. С этого всё и

началось.

Отбиваясь, хулиган стал задевать ботинками совершенно посто-

ронних и не заинтересованных в драке людей. Но, так уж заведено,

что если по-настоящему задеть кого, то человек из постороннего на-

блюдателя немедленно превращается в самого горячего участника.

Что и произошло. Десятки людских рук стащили, а, точнее, сорвали

хулигана с поручней и, кинув его на пол, стали топтать ногами. Что

незамедлительно напугало и возмутило людей, от хулигана не постра-

давших, потребовавших и приложивших свою руку к тому, чтобы из-

биение прекратилось.

Продолжалось бы всё это неизвестно сколько, если бы води-

тель, извещённый о происходящем, не подогнал бы автобус к посту

милиции. Увидев жёлтую машину с синей полосой и сотрудников в

форме, стоящих рядом с ней, в салоне воцарилась прежняя, не харак-

терная для общественного транспорта, тишина. Всё само собой нор-

мализовалось.

– Ты, что ли, буянишь? – Спросил полный краснощёкий мили-

ционер у Фёдора, когда открылась передняя дверь.

– Нет. Не он, – вступились сразу несколько мужских и женских

голосов. – Вот они. Проходите сюда.

– 82 –

Через несколько минут водитель, выругавшись на отказ мили-

ционера поставить в путёвке отметку о задержке, повёл автобус даль-

ше. Среди пассажиров не было хулигана в зелёной кофте, не было

двух товарищей, известных по истории с разбитой бутылкой, и все в

автобусе вели себя так, словно и драки не было. И только девушка, на

которую загляделся Фёдор, тихо и ни для кого незаметно плакала.

Она вышла на одной остановке с ним, и никто не мог подсказать

ей дорогу к дому, хорошо известного Макееву.

– Я покажу. Нам по пути, – сказал Фёдор, стараясь дышать в

сторону.

Посмотрев на него, девушка кивнула.

Они шли мимо собачьей площадки, построенной энтузиастами

на том месте, где когда-то дымил цех обувной фабрики, а потом лежа-

ли горы обломков и хлама. Мимо магазина с названием «Свет».

Шли рядом, молча, несколько раз поворачивались лицом друг к

другу, как бы желая заговорить, но так и не решались на это.

Дойдя до кирпичного дома-башни в двенадцать этажей, Фё-

дор сказал:

– Ваш.

– Большое спасибо, – услышал он в ответ и долго ещё вспоми-

нал эти слова и ангельский голосок, каким слова эти были сказаны.

Застав дома Максима, лениво черпавшего ложкой щи, и матуш-

ку, собиравшую рюкзак для деревни, завязавшую бессмысленный раз-

говор о работе, Фёдор сел на диван и уставшим голосом сказал:

– На работу, говоришь? Сегодня утром предложили, весёлую и

высокооплачиваемую. Сразу хотел рассказать, как пришёл, да ты со

своей деревней не дала.

– Ну, и слава Богу, – с облегчением в голосе сказала Полина

Петровна, – хоть мышцы разомнёшь слегка, а то засох весь.

– Что за работа? – Спросил Максим, бросая ложку на стол и

отодвигая от себя тарелку.

– Вы же не слушаете, перебиваете. А, надо по порядку, с самого

начала рассказывать. Иначе не поймёте.

Дождавшись, пока домашние успокоились, Фёдор стал излагать:

– 83 –

– Неделю назад сел я на конечной в автобус и жду, пока отпра-

вится. Смотрю, бежит женщина. Пока бежала, успела всего меня через

окошко рассмотреть. Почему-то сразу догадался, что сядет именно ко

мне. Хотя мест свободных было предостаточно. Так и есть, села и

долго не думая – с места в карьер. Имея полную сумку талончиков,

подглядел, прошу прощенья, отыскала медный пятак и с ним ко мне:

«Не продадите талончик, мужчина»? Нет, говорю, не продам, женщи-

на. Признаюсь, грубо ответил, последнее слово, так прямо с обидной

интонацией и произнёс.

Она обиделась. «Как, вас никогда не называли мужчиной»? Нет,

говорю. Говорю не с тем, чтобы беседовать, а так, чтобы отстала от

меня. «Ах! Я вам соболезн ую». Да, да, не собол езную, а соболезн ую,

с ударением на последний слог сказала. После этой перепалки она ку-

пила себе талончик на стороне, пробила его и временно успокоилась.

Еду и думаю про себя: нет, эта не из тех, что спокойно ездят, эта себя

ещё покажет. И сам сделал ошибку, совестно стало, что нагрубил, по-

лез извиняться.

Только повернулся, полслова сказал, даже договорить не дала.

Глазами сверкнула и демонстративно на весь автобус: «О чём вы? Я

вас не понимаю». После этого я отвернулся к окну и ехал молча, а она

разошлась, стала по-польски на весь автобус говорить, обращаясь ко

всем подряд. Стала спрашивать обо всём, что в окно увидит, не у ме-

ня, а у всего салона. И так до Кутузовской без передышки. Точно её

лихорадило. На Кутузовской вышли, идём. Она идёт тихо и постоянно

на меня оглядывается, и тут я снова не выдержал, подошёл.

Думаю, гостья из Польши, а я нагрубил. Стыдно. В особенности

это слово, соболезную, с неправильным ударением сказанное, подей-

ствовало. И потом эта ссора, если вдуматься, совсем не из-за чего

произошла. Ну, обратилась фамильярно, но она же женщина, тем бо-

лее из Польши. Дай, думаю, попробую ещё раз извиниться.

Подошёл к ней, к этой паненке, а она, уже ожидавшая меня, как

понесёт на чистом и родном: «Что? К даме с левой стороны? Позор!

Мальчишка! Тебе сколько лет? Четырнадцать? Шестнадцать? У тебя

– 84 –

паспорт-то есть? Щенок! Молокосос! Ты мне в сыновья, во внуки го-

дишься. Пшёл вон! Вон пошёл!».

Представьте, идём рядом, и всё происходит на ходу. От этих её

слов я опешил. Опомнился только после слов: «Сейчас тебя в мили-

цию сдам. Скажу, что ко мне пристаёшь». И то, только потому, что

испугался. Остановился, а она пошла дальше.

– Ты обещал про работу, а рассказываешь, Бог знает что. А я

стою, слушаю, – вставила Полина Петровна и, сказав. – Мне нужно

холодильник разморозить. Да, думать, что на ужин готовить, – ушла

из комнаты на кухню.

– Ну, не желаете, не буду, – проговорил раздосадованный Фё-

дор, которому хотелось досказать.

Он уже собрался вставать с дивана и идти в другую комнату спать,

как Максим, глаза которого горели огнём внимания, остановил его.

– Расскажи. Мне расскажи.

Невольно подчиняясь, Фёдор откинулся на спинку дивана и

продолжал:

– Встреча вторая. Сутенёрша. – Торжественно объявил он.

– Кто? – Робко спросил Максим, но старший брат не ответил и

повёл повествование дальше.

– Сегодня утром, возвращаясь с прогулки, снова встречаю эту

паненку. Кинула она мне в руки свои продукты, попросила проводить

до подъезда. Недалеко, в панельной девятиэтажке живёт. Пошёл. Ин-

тересно всё-таки, что за птица. И потом, почти, по пути. По дороге

случился разговор:

– Как вас зовут? – Фёдор. – Хорошее имя. – Мне тоже нравится. –

Что делаете? Чем занимаетесь? Учитесь или работаете? – А вот этого,

говорю, я вам не скажу. – Боитесь? – Боюсь. – Испугались потому, что

обещала в милицию сдать? – Угадали. – После этого, она мне предста-

вилась Ольгой, показала своё окно, рассказала, как вселялась. Сказала,

что живёт с мужем, но уже в разводе и скоро переезжает.

Подошли к подъезду, взяла из моих рук свои продукты и как

бы невзначай спросила: «Фёдор, вы никогда не занимались силовой

гимнастикой»? Говорю – нет времени на это. «Очень жаль, вам обя-

– 85 –

зательно, надо будет заняться. У вас интересная внешность и вы мо-

жете за вечер иметь сто, а за ночь двести. Я вам помогу. Сделаю вам

карьеру».

И говоря уже не Максиму, а как бы вслух рассуждая с самим со-

бой, Фёдор сказал:

– Только деньги на уме, кроме денег ничего. Как неразумно, как

глупо живут. Всё у них просто.

– Подожди, я так и не понял, – заговорил Максим, стараясь ра-

зобраться в витиеватой речи брата. – Какую работу тебе предлагали?

– Проституткой, – резко ответил Фёдор, удручённый непонят-

ливостью собеседника.

Встав с дивана и собираясь уходить, он вдруг сел на стул, стоя-

щий у двери, и ухватившись за хвост новой мысли, мелькнувшей в го-

лове, стал про себя рассуждать, надеясь за хвост вытащить и всё тело.

«Проститутка, – рассуждал он, – это не та и не тот, точнее, не

только та и не только тот, кто торгует, продавая себя. Но, это так же и

та, и тот, кто покупает. Это люди одного уровня, ягоды одного поля.

Всё это, конечно не новость, но почему я отчётливо понял это только

теперь? Потому ли, что меня хотели купить, а точнее продать? Да.

Только поэтому».

В этот момент, открыв дверь и вытирая руки о фартук, в ком-

нату вошла Полина Петровна. Протянув старшему сыну руку, радо-

стно сказала:

– Если с работой не обманываешь, поздравляю.

Фёдор поднялся со стула и, засмеявшись, пожал протянутую ру-

ку. После чего, перестав смеяться и не выпуская протянутой ему руки,

с обидой в голосе сказал:

– Тебе всё равно, где, кем. Лишь бы знать, что сын числится ра-

ботающим и можно об этом рассказать подругам. Ты ушла, не дослу-

шала. Проституткой предложили работать, а ты – «поздравляю».

– Что ты?

– Точно. Сто рублей за вечер, двести за ночь.

– 86 –

– Ой, – испуганно, словно это уже решено, вскрикнула Полина

Петровна и как бы даже с брезгливостью высвобождая свою руку из

сыновней, умоляюще запричитала. – Что ты, что ты! Откажись! Ни-

какие деньги не нужны. Кусок в горло не полезет. Уж лучше не рабо-

тай совсем.

– Ну, вот, – снова засмеялся Фёдор. – То поздравляю, то откажись.

– Да, ну тебя. Придумаешь вечно, – сказала матушка, совершен-

но уверенная в том, что сын её разыграл.

Махнув в его сторону рукой, подошла к рюкзаку и принялась

его завязывать.

– Максим, стипендию дали? – Спросила она у младшего, испы-

тывая перед ним неловкость из-за того, что позволила Фёдору вести

себя некрасиво и рассказывать неприличные истории.

– Нет, – ответил Максим, опустив голову.

– В субботу приедешь, буду тебя ждать. Да, смотри, утром не

проспи. Попроси, чтобы разбудили. Федя, разбудишь Максима в суб-

боту, чтобы он на электричку не проспал?

– Разбужу, если заснуть сейчас дадите, – сказал Фёдор, уходя спать.

Пообедав, Максим поспешил к Назару, чтобы поделиться ус-

лышанным и узнать его мнение. Но, к своему огорчению, застал его

не одного, а в компании пьяненького Вольдемара, рассказывавшего

философию своей жизни.

– Что плавуче, то едуче, – говорил Вольдемар, поминутно теряя

равновесие и переступая с ноги на ногу. – Я на спор могу живьём ля-

гушку съесть. Смейтесь, смейтесь. Глухарь тоже смеялся. Ну, ёлки,

полностью. С когтями, с хвостом, в сопровождении её собственного

абсолютного писка.

Официально заявляю: сам ловлю, сам съедаю. Только смотрите

и платите деньги, потому что съедаю не за «будь здоров – хорошо жи-

вёшь», а за советские рубли, на спор. Такса такая: лягушка – чирик,

жаба – четвертак. «Что плавуче, то едуче», это мой принцип. Короче,

хотите – замажем? Сам поймаю лягушку и сам у вас на глазах съем.

Спрашивается – как? Безжалостно, но живописно. Есть десятка? По-

– 87 –

кажу. Но предупреждаю, зрелище не для слабонервных. Глухарь не

верил, замазали. Я поймал лягушку, показал. Спрашиваю: устраивает?

Чтобы не было потом разговоров. Он смеётся, говорит – лопай! Стал

лопать. А я их как ем? Беру зубами за краешек головы, и всё. Дальше

руками не помогаю, лягушка сама в рот идёт, как к удаву в пасть. Ид-

ти-то идёт, но пищит при этом страшно. Глухарь от этого писка, как

начал блевать, так все брюки себе и уделал. Чуть не подох. Торжест-

венное слово давал, что пить из одного стакана со мной не будет. Ка-

кой! Пошли на десятку его, я ещё добавил, взяли коньяку, как трес-

нул – и про клятву свою забыл.

Максим, не выдержав, перебил словоохотливого Вольдемара и

сообщил свежую новость:

– Брату сегодня работу предложили. С женщинами спать. Сто

рублей за вечер, двести за ночь.

– Врёт! – Возбуждённо сказал Назар.

– Нет, не врёт, – поддержал новость Вольдемар с той уверенно-

стью, будто и ему предлагали. – Я эту штуку знаю. Вдовушек обслу-

живать. У меня приятель, мясник, промышлял этим, пока здоровье

было. Потом бросил, говорит – надоело.

*

*

*

Расставшись с провожатым, Анна вошла в подъезд двенадцати

этажного дома и поднялась на четвёртый этаж, дотошно указанный в

бумажке.

Войдя в квартиру, ощутила запах окурков и пыли. Первым де-

лом обратила внимание на засохшую розу в бутылке из-под шампан-

ского и волнистого попугая сидящего в клетке, который, как только её

увидел, сказал:

– Как поживаешь?

– Спасибо. Хорошо поживаю, – улыбнувшись, ответила Анна.

– 88 –

Повсюду, и в комнате, и на кухне, толстым слоем лежала пыль,

шторы были наглухо задёрнуты, и казалось, что за окном не лето, а

поздняя, неуютная осень.

В холодильнике стояла одинокая кастрюля, в которой плавало в

бульоне отварное бычье сердце. На холодильнике, в миске с водой,

отмокая, плавали, сухие грибы. Других продуктов не было. Первым

делом Анна принялась за уборку и очень скоро всё заблестело и за-

дышало. Приняв душ, сходила в магазин, приготовила из купленных

продуктов ужин и стала ждать сестру.

*

*

*

Как стемнело, Максим с Назаром закрыли голубятню, рас-

прощались с Вольдемаром и шли по улице домой. Назар рассказал,

что приходили ребята, жаловались на Маслёнка и Мазая, просили

помощи. Ребятам Максим не прочь был помочь, но на уме теперь

было другое.

– Нечего жаловаться, пусть соберутся и разберутся с Маслом.

– Так и сказал. А, они говорят, что у Маслёнка постоянно нож

при себе и целая шайка.

Максиму было не до ребят, не до дворовых разборок. Он, как

ему казалось, давно вырос из всего этого. Отмахнувшись рукой от

Назара, он завёл разговор на другую тему.

– Помнишь, ко мне лаборантка липла? Я и догадывался, что ей

нужно и девчонка хорошая, фигуристая. А, не могу и всё. Словно ка-

кая-то сила держит.

– Вдовушек обслуживать, – задумчиво повторил Назар слова

Вольдемара.

– Вольдемар трепло, сам ничего не знает, – убеждённо сказал

Максим. – Вдовушек. Это нужно не старым, а молодым. Тем, у кого

есть деньги. А от старухи, всегда можно отказаться.

– 89 –

– Точно, – подтвердил Назар, полностью во всём с другом соглас-

ный. – Да, как ты её найдёшь, ту, что предлагала? У брата спросишь, в

лоб даст. Матери и сестре скажет, чтобы глаз с тебя не спускали.

– Зачем спрашивать, я её знаю. Почти каждый день вижу. Брат

сказал, что она в панельном доме живёт, можно подстеречь.

– Не можно, а нужно.

– Да, слишком даже нужно. Мать про стипендию спрашивала,

сказал, что не дали.

– Видишь, медлить нельзя. Давай завтра? Если получится, то и

матери стипендию отдашь, да ещё и на голубей останется. Беленькой,

курносой, купим голубя. Пары две синих для лёта возьмём. И пше-

нички мешок, чтобы не думать, что дать, чем кормить.

*

*

*

Рита пришла домой поздно, сказала, что было много дел, но пе-

дагогу, который нужен Анне для подготовки басни и отрывка, позво-

нила и обо всём договорилась. Придёт завтра.

Закончив речь словами:

– Анюта, милая, иди, спать. Ещё наговоримся, – закурила и, от-

казавшись от приготовленного ужина, пошла, принимать ванну.

Анна лежала в постели с открытыми глазами и смотрела на по-

толок, по которому время от времени тянулись, исчезая, полосы све-

та. Она знала, что это свет от фар проезжавших мимо окон машин.

Вспомнила свой приезд, старушку с собачкой, улицу Арбат с весё-

лыми клоунами, поэта с его смешным сватовством, экзамен и драку в

автобусе.

Особенно остановилась на молодом человеке, провожавшем

её до дома. Вспоминая, отметила одну деталь. У магазина «Свет»

весь асфальт был разрисован мелом. Дети нарисовали людей дер-

жащихся за руки. Прохожие смело и бездумно наступали на нарисо-

ванных людей, не замечая и не придавая рисунку никакого значе-

ния. Провожающий её молодой человек, в отличие от них, обошёл

– 90 –

рисунок стороной, глядя, при этом, себе под ноги. Опасаясь, как бы

случайно не наступить. Она порадовалась тому уважению, с каким

он отнёсся к детскому рисунку. Это говорило о том, что в груди его

бьётся доброе сердце.

Она так же осторожно обошла рисунки и, как ей показалось,

провожающий это отметил. Ещё подумала Анна о том, что в один ко-

роткий день уместилось много встреч и событий, возможно, таких, от

которых изменится вся её жизнь. И было от этого одновременно и

грустно, и радостно.

Закрывая глаза, она подумала о том, что дома всё-таки лучше.

Почти заснула, как в коридоре тихо затрещал телефон. Слыша-

ла, как Рита с кем-то разговаривала, после чего ходила, шмыгая шлё-

панцами, то к входной двери, то на кухню. Слышала, как кто-то вошёл

в квартиру без звонка. Всё это Анна слышала, находясь в полудрёме.

Засыпая, вспомнила на миг солнечное утро, то, как летела птицей над

светлым городом, и улыбнулась.

– 91 –

Часть вторая

Четверг. Восемнадцатое июня

Утром, хорошо выспавшись, сладко потянувшись и ещё некото-

рое время полежав в постели, Анна встала и пошла на кухню. По её

предположению там, на диване, должна была спать сестра. Но, на

кухне вместо Риты она обнаружила незнакомую женщину, совершен-

но голую, занимавшуюся зажиганием спичек и палением волос на но-

гах. Причём для удобства процедуры незнакомка, чувствовавшая себя

на чужой кухне по-домашнему, ставила обрабатываемую ногу на та-

бурет, туда же, рядом со ступнёй, складывались отгоревшие спички,

которых собралось десятка три.

Отвлекаясь от своего занятия, но, не снимая при этом ноги с

табурета, незнакомка обернулась и осмотрела первым делом ноги

вошедшей.

– Тебе хорошо, не растут, – сказала она и тяжело вздохнув, ста-

ла оправдываться. – Конечно, есть мази, гели специальные, машинки

электрические, бритва, наконец. Но, народное средство верней.

Говоря про народное средство, незнакомка, для наглядности,

потрясла коробком в воздухе.

Уловив во взгляде Анны нечто среднее между испугом и вопро-

сом, она постаралась её успокоить, а заодно и представилась.

– Марго скоро придёт. Меня не бойся, я её подруга. Зовут Ольгой.

Рита действительно скоро пришла и принесла с собой сумки-

пакеты, набитые, за редким исключением, заграничными продуктами.

Принесённое Ольга наскоро просмотрела и из всего изобилия

выбрала синюю, килограммовую, банку осетровой икры и белые жес-

тяные банки с пивом.

Приготовленные вчера вечером Анной макароны, были так же

востребованы для завтрака. Ольга, одевшись, подогрела макароны и

предложила их Анне, вприкуску с чёрной икрой. При этом рекомен-

– 92 –

довала всё это запивать пивом. Уверяла, что нет ничего вкуснее. От

пива Анна отказалась, а макароны с икрой ела и смотрела на сестру,

которая слушала гостью, разинув рот.

Гостья, слегка захмелев, то и дело поправляла волосы на голове

и трещала, как сорока. Ей не понравилось, что Рита вернулась в тём-

ных, солнцезащитных очках.

– Зачем очки надела? Муж мой синяков наставил?

– Да, нет. Для красоты, – смеясь, ответила Рита.

– Что же это за красота такая? Глаза – самое прекрасное, что

есть у дамы, – прятать за чёрными стёклами? Слепые, наверное, при-

думали. Только от них такая мода могла пойти. А, всё из-за того, что

кавалеров настоящих не осталось. Теперь такое время, что всякий ма-

ло-мальски себя уважающий мужчинка бежит или давно уже убежал.

Оглянитесь, посмотрите вокруг, кто остался? Что, извиняюсь за вы-

ражение, осталось? Это же позор! Не умеют ничего. Не знают элемен-

тарного, простейшего. Не знают даже того, что дамам нужно дарить

цветы букетами. Огромными, неподъёмными букетами.

Рита, не выдержав, прыснула смешком и попыталась что-то

вставить в быструю, как стремнина, речь гостьи, но та ей этого сде-

лать не позволила и продолжала, как бы на ходу сообразив, что ей хо-

тели сказать.

– Хорошо. Пусть воруют, если они нищие. Даму это не должно

интересовать. Что ж, по-твоему, он придёт без цветов, скажет – изви-

ни, денег нет? Да, он придет и скажет. Это по-русски. Но, не пройдёт!

Я ему на это так отвечу. Хорошо, у тебя мало денег или нет совсем.

Но, ты мог купить один цветок? Один, но такой, чтобы стоил целого

букета? Я это так понимаю. А, что проку в трёх согнутых гвоздичках?

Хорошо, что ещё ума хватает по две не дарить. Ну, правда, подруги?

Ну, что за радость для дамы эти гвоздички, или несколько среднень-

ких роз, непонятных? Не то розы, не то цветки шиповника дикого. Я

бы на месте тех дам, кому такие подносят, этим букетом да по физио-

номии. И, в цветовой гамме, никто не разбирается. Идёт парочка, она

несёт в руках такие бордовые, что разве только старухе прилично да-

рить. Кто их только выдумал, эти бордовые розы? Они же почти чёр-

ные! Фу, какая мерзость! Только на могилу, а они – избранницам!

– 93 –

Взяли привычку жёлтые дарить, дубы стоеросовые! Жёлтые и

белые – это цветы для интерьера. Спокойные, приятные цвета, в

крайнем случае, со значением, к разлуке, можно послать. Но, как это

так, в знак симпатии, любимой женщине взять и дарить жёлтые ро-

зы? Ужас! Кавалер остался необразованный, такой, что дамой здесь

лучше и не быть. Зря, Марго, улыбаешься, ничего не выдумываю, всё

чистая правда.

То дарят, как девочке семнадцатилетней, нераспустившиеся

бутоны. То разухабистые, перецвет, как столетней. Тебе с сестрой

здесь жить, ещё не раз столкнёшься. Я всё это так болезненно пере-

ношу, так близко принимаю к сердцу, что не хочу об этом даже и

думать. Но, как не думать, когда сталкиваешься с этим на каждом

шагу? Ну, не буду. Не буду. Да, Марго? Не будем об этом думать?

Давай не будем, чтобы не расстраиваться. И последний совет. Нико-

гда не переодевайтесь при мужчине. Заведите ширмочку или просите

отвернуться, не смотреть. Хорошенько запомните, это первое прави-

ло. Разве, когда сами попросят, чтобы при них, тогда можно. Ну, это

отдельный разговор.

– Нет, значит, правил без исключений? – Вставила, наконец,

Рита своё слово и, торопясь, сбиваясь, рассказала о том, как в ин-

ституте одна студентка, при всех, грозилась отравиться, если муж

от неё уйдёт.

– Все смеялись над её слезами. Над её наивностью, – говорила

Рита. – Не понимаю, как можно так унижаться, должна же быть какая-

то гордость женская?

– Гордость, нужна той, которую любят, – необыкновенно серь-

ёзно и грустно заговорила вдруг Ольга, – а той, которую разлюбили,

она ни к чему. Смешно даже гордой быть, когда тебя бросили. По-

верь, Марго, не до того. Не осуждай. Какая тут к чёрту гордость, ко-

гда земля из-под ног уходит? Я тоже в своё время на коленях полза-

ла, рыдала, за брюки, за полы плаща его хваталась, как собачка бес-

помощная. Целовала грязь на его ботинках, следы на полу. Всё это,

со стороны, вроде как ни к чему, ведь поздно, ничего не изменить, не

вернуть. Но я это делала не для него, не для людей всё это наблю-

давших, а для себя. Чтобы с ума не сойти, не умереть на месте. И по-

верь, что в такие минуты только это от гибели и спасает. Слабые мы,

– 94 –

бабы, жизнь в нас еле теплится. Нас надо беречь, прятать от ветра, а

этого никто не понимает.

Ольга позавтракала и ушла. Закрыв за ней дверь, Рита верну-

лась на кухню и стала объяснять сестре ситуацию.

*

*

*

Стоя на единственной дороге, ведущей к остановке, Максим и

Назар поджидали известную особу.

– Вот она, не оборачивайся, – сказал Максим, глядя другу за

спину. – Спешит, не подходящий момент.

– Другого не будет. Подойди. Нет – так нет. Не убьёт же, а ста-

нет кричать – убежим.

Обернувшись через некоторое время, Назар увидел Максима,

стоявшего рядом с холёной, нарядно одетой и модно причёсанной

женщиной. Максим говорил с ней спокойно, как с приятной соседкой.

Назар даже позавидовал его умению так общаться с незнакомыми

людьми, да ещё тогда, когда так много от них нужно. В процессе раз-

говора, Максим часто показывал рукой в его сторону, после чего она о

чём-то спрашивала, снисходительно улыбаясь.

Разговор их был недолгим и закончился вырванным блокнот-

ным листом, на котором женщина прежде что-то написала. Она хотела