Текст книги "Книга магов (антология)"

Автор книги: Алексей Бессонов

Соавторы: Далия Трускиновская,Федор Чешко,Марина Наумова,Марина Дяченко,Владимир Пузий,Генри Олди,Владимир Васильев,Андрей Печенежский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

– Да что хоть случилось?

Он мог бы и не спрашивать: сверток в ее руках шевелился.

– Спасите моего сына!

Она рухнула на колени, протягивая вперед ребенка; край лоскутной пеленки приоткрывал сморщенное красноватое личико, покрытое багровыми пятнами, похожими на уродливые родинки. От толчка малыш слабо пискнул – возможно, у него не хватало сил заплакать во весь голос. Странный холод полоснул Линго по сердцу, слова «я не имею права» застряли в горле. Молящие, полубезумные глаза незнакомки безмолвно кричали, требуя ответа.

– Я не… У него был жар?

– Нет.

– Он кормится только грудью?

– Плохо…

– Прикармливаете его?

– Да.

Ответы и вопросы сыпались быстро. Линго даже почудилось на миг, что кто-то подсказывает ему слова взамен тех, которые следовало бы произнести.

Заложник не принадлежит себе, он – в распоряжении просителей, тех, что отважились на сделку с Храмом и приняли ее условия. Посторонние люди, как бы велико ни было их горе, как бы ни хотелось им помочь, оказывались за бортом. Здесь нельзя обманывать ни себя, ни других, хоть лопни сердце. Но…

– …Вы собирали эти корни на болоте?

– Да.

– …Что здесь происходит? Олвэтар, что ты здесь делаешь?

Линго еще вчера показалось, что ненавязчивый хозяин дома все-таки украдкой наблюдает за ним издали. Сейчас Рианальт счел нужным выйти из тени и показаться на глаза открыто.

– Пощадите! – Женщина быстро приподняла руку, словно желая защититься от удара. – Мой сын…

– Ты… – Рианальт был готов сказать какую-то резкость, но взгляд бедняги задел и его. – …Он не может помочь, ясно? Не может!..

Последние слова прозвучали ласково.

– Мой малыш…

– Нельзя. – Рианальт попробовал обнять женщину за плечи, но она отклонилась, не вставая с колен. – Пойми же ты: он Заложник, а не всесильный маг! Да пусть бы все псу под хвост пошло – если бы только от меня зависело, я бы плюнул на всех и сказал: вперед! Но ведь не может он, пойми!

– Могу, – закусив губу, Линго встал,

– Как?!

– Все просто: у ребенка вовсе не пятнистая лихорадка. Грибок-мутант. Эта женщина, чтобы малыш лучше спал, собирала корни на болоте, вот и случайно заразила его. Ребенок не умирает, хотя и потерял много сил. Нужны примочки из соды. В селении ее можно найти?

– Да… – Рианальт был удивлен не меньше, чем если бы на его глазах произошло натуральное чудо.

– Когда-то я был врачом, – с неожиданной уверенностью проговорил Заложник.

Он не мог этого помнить, но не сомневался, что сейчас сказал правду.

Непреодолимые противоречия иногда имеют очень простые решения. А утренняя роса все-таки прекрасна!

Действительно ли бесполезны «ненужные» споры? Линго многому научили в Храме, но знать что-то хорошо – вовсе не значит знать все. Математику и музыку роднит высочайшая степень абстрактности, но из этого вовсе не следует, что любой хороший математик сумеет написать самую примитивную песенку, а каждый талантливый музыкант – не то что вывести новую формулу, а хотя бы решить без ошибок обычное уравнение. Много ли толку в понимании управляющих судьбами людей высших законов, если не получается вложить в чужую голову простенькую мысль?

По мнению Линго, его уже давным-давно должны были услышать, но нет, снова и снова чуть ли не дословно и он, и Норкрион повторяли каждый свое без малейшей подвижки. Мысль гуляла словно по заколдованному кругу: «Неужели смерть одного человека, пусть даже правителя, действительно может что-либо изменить?» – «Мы уже продумали все варианты» – и так далее.

Это утомляло Линго и (как ни странно для Заложника, который был специально обучен безропотно терпеть все, что только можно) раздражало, даже немного злило. Впрочем, злился он больше на себя, хотя и дошел в момент всплеска эмоций до почти кощунственной мысли: как же спорить-то их и не научили? Что толку в высшей цели (пусть и не слишком афишируемой), стремиться к осуществлению которой они были призваны, если у них нет навыков убеждать обычных людей? Мол, умение убеждать не входит в число главных обязанностей адептов Храма и воздействовать надо косвенно и так далее… Слабое оправдание: именно этот случай казался Линго тем самым исключением из правил, когда некоторые постулаты учения стоило попытаться изменить в открытую. Только даже высказанные, они почему-то повисали в воздухе: их упорно не желали воспринимать.

Заложник приносит Дар, но и Дар должен учить. А – как?

– Мы повторяемся, – уныло констатировал Норкрион.

– Согласен. Но подумайте еще раз…

– Нет! – скрипнул зубами старик. – Я очень долго думал… – При этих словах Линго скрипнул зубами от досады: какой цикл замкнутого круга пошел? Десятый? Похоже, повторы надоели старейшине не меньше, чем ему самому. – Да, я думал об этом всю жизнь!…Вот вы, Заложники, творите чудеса. А разве под силу вам сделать подлеца честным, а злого – добрым и справедливым? Ну, попрошу я: «Превратите нашего Правителя в достойного и хорошего человека!» – вы же первые скажете, что это невозможно.

– Невозможно, – подтвердил Линго, переводя дух: неужто круг таки разомкнулся? – Мироздание властно над судьбами и жизнями, но не над душами. Их неотъемлемая воля – выбрать свой путь. Отними ее – и все в мире потеряет смысл.

– Вот видите! Все мы перебрали: и убивать, по-вашему, плохо, и не убивать нельзя, и изменить нельзя…

– Можно, я же говорил: мож-но!

– Не то вы что-то говорите… Для философии ваши слова, может, и годятся, а для нашей жизни простой – тут уж, извините!

– Эти слова – часть того, что позволяет нам руководить равновесием, а по-вашему – «совершать чудеса».

– Для таких, как вы, – быть может. А нам проблемы надо решать. Свои, человечьи.

– Это – тупик. С точки зрения…

– Было!

– Все было. – Линго посмотрел на камень, который уж в чем-чем, а в споре с Норкрионом помочь не мог.

Удивительная вещь – кристаллы. Чем больше граней, тем больше отражений кусочков мира могут они охватить и полней собрать внутри себя его мозаичную картину. Но модель мира помещается на пальце, и, сколько бы смысла ни таилось внутри нее, размер все равно ограничен. А заглянуть можно не только по делу-просьбе. Вдруг хоть в отражении что-то станет видней?

Почему, в самом деле, идеи, живущие под призрачной крышей Храма и предназначенные в конечном счете для всех людей, в большинстве своем там и остаются?

Ждут своего часа?

Не могут быть осознаны теми, кто к этому не готов?

Жертвы заставляют задуматься, но ни одна не в силах разом изменить сознание человечества – этого самого умного и самого глупого существа. Не потому ли, что это уже было бы вторжением на запретную территорию: в сущность человеческой души? Но ведь задуматься – заставляют!

– Вы спрашиваете свой камень, какой Дар должен принести Широкий Круг? Мы все готовы… Да, я ведь уже говорил!

Заставляют… Может, в этом и суть?

Крошечная искра – не отражение какого-то внешнего огонька, а идущая из самой глубины сплетенных проекций – замерцала в камне.

– Это – ответ? Ваш камень дал ответ?! – подпрыгнул на месте Норкрион.

– Не на главный вопрос, – остудил его Линго. – Но это подсказка.

(«Я не совру, если произнесу вслух то, что мне сейчас хочется?» – спросил он у камня. В ответ огонек вспыхнул ярче.)

– Ну?! – старейшина-мятежник сгорал от нетерпения. – Что?

– Это не смерть и не боль, – твердо проговорил Заложник. – И уточнение придется делать вам. Вы, все, кто решился просить у Мироздания исполнения желания, должны принести ему в Дар самое ценное, что у вас есть.

– Самое ценное? – Норкрион слегка опешил.

– Что является для вас самым ценным – знаете только вы.

Перстень светился. Уже не мерцал – горел ровным огоньком, которому позавидовала бы любая свечка.

– Но… я не знаю!

– Подумайте. Хорошо подумайте, а я буду продолжать просить подсказку.

Ненужный разговор?…ну-ну.

Легко сказать: «самое ценное».

Взгляд Линго был прикован к камню дольше, чем это было, когда он только учился читать по нему. В крошечных гранях отражались те, кого сейчас не было рядом, – все люди, с которыми он общался в последние дни. Даже женщина с больным ребенком мелькнула.

…Они не ценят сейчас свою жизнь. У большинства не осталось даже близких, которые значили бы для них больше, чем их цель. Тогда – что?

Любовь? Ее в них нет. Вообще проще определить, чего эти люди не имеют, чем понять, какую общую для них всех ценность могут они принести в Дар. Мало в них общего…

Норкрион – его мозаичное отражение очень колючее и в то же время массивное как глыба, хоть внешне он юрок и сух. Мраморный кактус с живыми глазами. Каменный, твердый, монолитный кактус. Хитер, неглуп, но панцирь мешает ему свободно смотреть по сторонам, закрывает обзор, позволяет видеть маленький кусочек пространства перед собой, пусть хорошо видеть, но уж больно мал этот доступный ему кусок…

Что самое ценное у него?

Тапранон – сгусток энергии, сила, активность, воплощение борьбы. Не было бы Правителя, нашел бы другого врага и мнил бы смыслом своего существования уничтожить, спалить его, пускай вместе с собой. Даже странно – внешне он выглядит куда уравновешенней и сдержанней.

Рианальт… Надо же: здесь он предстает скрытым гордецом, хотя и мягонькое что-то теплится. Как бы сбоку, на периферии… Он – из тех, что любят смотреть в небо и уверять себя, будто получают истины оттуда напрямик. Даже его подчеркнутое внимание к чужим проблемам немного отдает чем-то показным. Нет, Рианальт не работает на публику – просто любит себя сопереживающего. Сейчас его идеи совпали с убеждениями других, и он упивается гордостью от своей искренней веры, что именно его жертва окажется решающей. Парадоксальная штука – гордыня…

Тейчан… Ее изображение почему-то похоже на кучку плотно склеившихся осколков. Искореженных. Ломаных, с ней все ясно, хотя и не верится, что такая молодая и симпатичная женщина может обладать настолько изношенной душой. С такими внутренними повреждениями чаще умирают сразу – но ведь держит же что-то осколки в куче? Что – желание отомстить? Возможно, только в этом случае даже успех может оказаться убийственным: пропадет смысл, и все рассыплется…

При виде изображения Рангихора Линго и вовсе болезненно скривился: вот уж кого втянуло не по делу… Мог бы себе расти, искать счастье, у молодых раны от потерь затягиваются быстрее. Да вот не повезло: попал в круг особых, одержимых людей, и не различить уже, где в нем его, а где – чужое… Можно не спрашивать, почему для него Правитель – воплощение зла. У Гихора не было возможности узнать ничего другого, это его система отсчета, нуль-цвет… Неужто такова судьба всех детей, которых угораздило родиться в смутные времена среди неравнодушных людей?

Неожиданно Линго поймал себя на том, что смотрит уже не в кристалл, а поверх него. На собравшихся в комнате и ждущих ответа-приговора людей.

Их взгляды сошлись на перстне, ухитрились ли они с такого расстояния разглядеть в нем себя? Вряд ли. Они и того, что Линго начал рассматривать их самих, не заметили.

А образы их вживе казались сейчас Заложнику куда более бледными и неразборчивыми, чем мелькавшие только что отражения. Несмотря на более четкие детали. Что у Тейчан от напряжения возникает морщинка у переносицы – асимметричная, одна. Что на кривящихся губах Рианальта (да он ведь свое самодовольство даже не прячет!) торчит приставшая хлебная крошка. Что у восторженного от ожидания чуда Гихора – родинка на щеке, а в волосах снова запутался какой-то сухой листок. Что в шевелюре Тапранона за последние два дня появились чуть заметные седые прядки, а сам он чем-то сильно недоволен. Что у старейшины в морщинах поблескивает пот, отчего кажется, будто их нарисовали серебром… Столько подробностей, столько деталей – и все ничем не могут помочь.

А вот блеск пота в резко углубившихся морщинах исчез, брови старейшины слегка подпрыгнули вверх (не слишком ли у него выразительная мимика для человека, привыкшего от всех прятаться и все скрывать?). Почему? Ничего ведь…

Искорка!

– Норкрион!

По векам старика пробежало подобие судороги, зрачок расширился, но тут же сузился в точку.

Линго смотрел на него, словно разрезал взглядом, стараясь рассмотреть нечто скрытое под кожей, под мышцами, под костями черепа – то, что заставило камень мигнуть.

Было интересно пронаблюдать боковым зрением, как все по-разному и в то же время сходно отреагировали на обращение Заложника: подтянулся, но тут же оцепенел одновременно от ужаса и восторга подросток; вздулись мускулы под одеждой силача; хищный оскал изуродовал на миг красивые черты Тейчан; гордо шевельнулась бровь Рианальта…

– Что? – Взгляд старейшины метнулся, как у застигнутого на месте преступления воришки.

– подойдите ближе, если это вас не затруднит.

Норкрион шел медленно, напрягая волю для преодоления каждого нового сантиметра.

– Ты знаешь! – Глаза Заложника стали совсем черны и глубоки.

– Нет! – торопливо шелестнул голос, больше привыкший произносить приказания или чуть высокомерные слова.

– Я не могу угадать Дар, потому что не знаю ваших ценностей, – нарочно очень медленно, чуть ли не по слогам, проговорил Линго. – Ты – знаешь!

– Нет!!!

Изумил не ответ: то, как он был произнесен.

Скрывая догадку, Норкрион сам был готов перечеркнуть сейчас свою цель, ту, за которую уже столько было заплачено! Повернуть вспять в последний момент и при этом сделать вид, что ничего не произошло. Рискнуть попробовать солгать, причем не человеку – высшим силам, которые Линго сейчас представлял.

– Ты догадываешься, – отстраненно и жестко сказал Заложник.

– Нет!

– Да!

Они уставились друг на друга.

– Как? Не может быть! – воскликнула Тейчан и зажала рот ладонью.

Норкриону она привыкла верить без оглядки.

Старейшина уже вернул над собой контроль – не было бы тех нескольких секунд, линго и сам усомнился бы: вдруг не врет? Но ведь кристалл мигнул! Было это! Было!!!

– Я чувствую, что ты знаешь ответ. – заложник почти восхищался той силой, с которой Норкрион сопротивлялся его давлению.

– Ну хорошо… – Старейшина вдруг обмяк и словно отстранился в сторону: ощущение противостояния исчезло настолько резко, что Линго померещилось, что перед ним возникла полная пустота. – Допустим – что-то подумал. Допустим! Но это вовсе не значит…

– Значит… Что? – резко спросил Линго.

– Мне только показалось…

– Что?

– Я и сам не понял! Стукнула мысль – и нет ее. Забыл. Клянусь!

Теперь он не врал, и это открытие оказалось для Линго полной неожиданностью. Еще большей, чем нежелание отвечать.

– Ну хорошо… – гораздо мягче продолжил Заложник. – Попробуйте вспомнить… Повторите ход своих рассуждений, о чем вы подумали перед тем, как кристалл загорелся?

– Я попробую… Попробую, но вряд ли… – Дряблые веки снова дернулись, пот вышел из берегов морщин-каналов и несколькими струйками пополз по загорелому рябоватому лбу.

Ветки в очаге затрещали громче – или это снова пришла тишина? В прошлый раз и свечку было слышно…

Норкрион, скорчившись, наклонился к камню. Линго не видел его глаз, но мог наблюдать, как пот заливает уже весь лоб, – эдакое мини-наводнение, из-под которого холмиками выступают набрякающие вены.

За окном незаметно собрался дождь, капли зашарудели по крыше, и особый запах близкой сырости пахнул в окна вместе с отяжелевшей пылью.

Норкрион молчал. Пыхтел, тужился, темнел лицом, но не мог выдавить и слова.

Наконец тишину разорвал долгий с присвистом вздох (наэлектризованный ожиданием воздух словно всколыхнулся), и старейшина сник.

– Не получается, – опустошенно признался он и побрел на прежнее место. – Не могу!

– Я тоже, – сухо заметил Линго, и только тогда все обратили внимание, насколько он бледен: можно было подумать, что Норкрион перетянул на себя все его краски. – Но выхода нет. Мы должны!

– Норкрион! – Если бы голос Тейчан был от природы чуть грубее, можно бы было сказать, что она рявкнула. – Скажите! Вы же должны!!!

Гихор рассеянно заморгал, силясь понять, что же сломалось в непонятном ему магическом ритуале, и для большей уверенности пододвинулся вместе с табуретом поближе к Та-пранону. Воин пожал плечами и пристроил могучую лапу подростку на плечо.

– Это все он!!! – вскрикнула вдруг Тейчан, снова резко поворачиваясь к Линго. – Я же говорила, он не хочет приносить жертву!!!

…Вот тебе и здрасьте! Линго вытаращился на молодую женщину. Как же так? Линго был уверен, что между ними наметилась ниточка понимания, пусть слабенькая (а какой еще она могла быть – образ-отражение из острых обломков?), но нить, теперь же Тейчан снова находилась очень и очень далеко от него, и вычислить то, что отбросило ее назад, он не мог.

– Тейчан… – вяло попробовал одернуть ее Норкрион, но смолк на полуслове.

И снова скрестились взгляды, но взгляды других людей. Тейчан смотрела на Линго, Линго – на Тейчан.

«Она мне кого-то напоминает…»

«Он похож!»

Только личного здесь и не хватало…

Тейчан задрожала, отшатнулась и буквально упала на скамью.

Линго отвел глаза в сторону.

– Девочка… – Он разглядывал теперь исподтишка Рианальта, гордо созерцающего общее бессилие. – Ты ведь сама имеешь право назвать Дар… Любой из вас имеет право. И вам виднее, что у вас есть, не мне… Скажите вслух, просто подумайте – и при нужном слове придет подсказка. Ну, попробуй, это лучше, чем злиться… Итак, самое ценное для вас – это…

Ее голова поднялась медленно, как медленно и трудно выпрямляется побитая ливнем пшеница в поле.

– …Память, – коротко шепнула она продолжение фразы, сгибаясь вновь под тяжестью этих слов. – Память о тех, кто был… и кого нет.

Она не хотела видеть камень в этот момент.

– Прости, Тейчан, – ей показалось, что Линго погладил ее по голове, хотя на самом деле он и не шелохнулся, – но ты ошиблась – камень молчит. Это не та жертва, которая нужна Мирозданию.

– Тогда… Тогда я не знаю!

– Ну хорошо… – Линго отвернулся от молодой женщины, как снял с себя тяжесть груза. – А ты, Тапранон, воин и учитель воинов, что назовешь ты?

– Сила духа и верность, – совсем помрачнев, изрек силач.

Ни искорки.

– Вера в справедливость! – выпалил и зажмурился Гихор.

Тень горькой иронии тронула при этом предположении лицо Норкриона.

– Опять не то, – заметил Заложник.

– Воля? – потер лоб пальцем Тапранон.

– Мимо.

– Надежда? – Гихор чуть приоткрыл глаза и наблюдал теперь за кристаллом. – Мечты?

– Нет.

– Тогда я тоже не знаю, – сдался Тапранон. – У меня так точно ничего больше нет. Вот я, весь здесь – хоть проверьте!

– О да! – наконец-то решил высказаться и Рианальт. – У нас, разумеется, ничего нет, потому что все, что мы имели, уже отдано общему делу.

– Продолжайте. – Этот человек, несмотря на серьезность момента, показался Линго немного забавным. Именно так.

– У вас ведь есть свой вариант ответа? Если все отдано, что тогда остается?

Он был уверен, что ответ у Рианальта есть и ответ этот неверен, – камень реагировал на мысли не хуже, чем на слова.

– Мы, – нарочито весомо изрек Рианальт.

– То есть?

– Мы, – не без лукавинки продолжил этот странноватый тип. – Наши личности. Наши индивидуальности. Вы, Линго, можете не знать нас хорошо, но поверьте: здесь собрались отнюдь не зауряды.

– Увы… Нет.

– Вы не можете этого утверждать! – вспыхнул, но тут же изобразил снисходительность Рианальт.

– Я не о достоинствах вас как личностей: эта жертва тоже не нужна.

«Не может быть!» – сказала гримаса Рианальта.

– Но большей ценности, чем эта, у нас нет! – заявил он вслух.

Дождь прибил к земле всю пыль, из окна тянуло только свежестью. Шум падающей воды можно было слушать очень долго.

– Вот и все. – Норкрион отвернулся к окну. – Никто из нас ничего не знает… стало быть, все – зря.

– Вы ошибаетесь!

– У нас ничего нет. Ни-че-го. – Голос старика был похож на стук капель по листьям и словно перетекал в него время от времени. – Дар не может быть принесен, потому что мы – нищие. Нам нечем платить. Рианальт сказал верно: мы уже успели отдать все, что было. Привязанности. Покой. Лучшие годы жизни… да и сами наши жизни стоят недорого. Может, потому Мироздание и не хочет их, а, Линго? Высшие силы – высшими силами, а нас могут в любой момент найти, и – прощай, поминай, как звали. У нас нет денег, нет нормальной личной жизни, – он немного помолчал, признание было неприятным открытием для него самого (именно в своем внутреннем банкротстве Норкрион и не хотел признаваться пару минут назад), а затем спросил резко: – А как у вас принято поступать, если давшие поручение не в состоянии обеспечить плату?

– Так не бывает. – Линго погладил камень пальцем. – И это не так. Если бы вам действительно нечем было платить, Мироздание не потребовало бы Широкого Круга и не подсказало суть жертвы.

– Мы даже не нищие – еще хуже, – пугаясь эха своих слов, выдохнула Тейчан.

– А ведь и впрямь ничего… – задумчиво почесал затылок силач.

– Вот такие дела… – развел руками Норкрион. – Остались только борьба и вечная ненависть…

Ветер за окном поменял направление, капли застучали по стеклу.

– Тише! – воскликнул Линго, отдергивая руку от камня.

Кристалл горел ярче очага.

– Что он сказал? – привстал на месте Рианальт.

– Наша борьба? – не будь миг настолько драматичен, вид вытаращившего глаза Гихора смотрелся бы комично.

– Что-что мы должны отдать?! – грозно насупился Тапранон.

– Я так и знала! Так и знала – он придумает что угодно, лишь бы увильнуть!!!

– Я не властен над этим камнем так же, как и над собой. – Спокойный тон Линго был холодней дождя. – Вы все видели знак?

Ровность тона не уничтожает жестокость слов.

– Но как же так?.. Как же так? – Здоровяк Тапранон снова был похож на обиженного ребенка.

– …И я вовсе не утверждаю, – продолжил Линго и поднял руку, призывая к молчанию, – что Дар – именно ваша борьба. Было названо два слова. Не только это.

– Да не было же! – сердито топнула Тейчан.

– Было. Норкрион, повторите, пожалуйста, полностью вашу фразу.

– Я сказал, что у нас остались только наша борьба и… И…

– …Ненависть! – подхватил Линго. Кристалл на мгновение осветил комнату вспышкой молнии, но тут же умерил яркость до уровня фонарика. – Вот он – ваш Дар! Пожертвуйте ненавистью! – Линго с нежностью посмотрел на волшебный свет. И лицо его тоже просветлело. – Вот и все… Теперь вам пришел черед действовать.

– Но… – Норкрион потряс головой, как бы отгоняя наваждение. – Разве это возможно? Как?!

– Подумайте над этим наедине с собой, – светло улыбнулся Линго. – И добейтесь того, чтобы она ушла…

– Но это же… для этого надо заново родиться!

– Надо – так родитесь заново. Дар назван!

Линго ждал их возвращения терпеливо и долго, но дом молчал, будто вымер, – звуки сбежали из него, чтобы не мешать ничьим раздумьям. Дождь и тот утих.

Не один час прошел, прежде чем Линго нехотя (временная комната успела сделаться для него своей, обжитой) добрел до двери, выходить за которую ему вовсе не хотелось.

На полу у стены, прямо напротив порога, сидел Гихор. При виде Линго его взгляд заметался, желая скрыться хоть на миг, и нашел-таки убежище под опустившимися веками. Силач Тапранон возвышался над ним горой, оседлав единственный в доме стул со спинкой, уцелевший, видно, с незапамятных времен.

Линго уже и раньше отметил, что между ними наметилась какая-то близость. Возможно, этих двоих объединило опасное путешествие и выпавший на голосовании общины жребий, но могло быть и так, что остальные вошедшие в Широкий Круг духовно были от них намного дальше. В любом случае, под-ростка-сироту и учителя воинов тянуло друг к другу.

– Поговорим?

Линго нарочно обратился неконкретно, но адресат и сам догадался, о ком идет речь. Не открывая глаз, подросток утвердительно мотнул головой.

Линго прислонился к косяку (стоять ему все же было больно), а затем и вовсе присел на корточки.

– Я понимаю, задача не из простых. Своими чувствами, пожалуй, управлять труднее, чем чужими. Но, может, стоит разобраться, а? Если есть ненависть, есть и ее причина. Попробуй спросить себя, почему ты, именно ты лично, ненавидишь Правителя?

– Так как же! – Гихора поражала необходимость искать причины само собой разумеющимся вещам. – он ведь… вообще… это… такой!

Переход от запальчивости к растерянности получился настолько резким, что подросток устыдился.

Он прекрасно понимал, что ненавидит Правителя, но не знал ни одного слова, которое могло бы толково объяснить – почему.

– Тейчан тоже всех потеряла, – подсказал Линго. – Но некоторые относятся к своим утратам как к части нормального хода вещей. Тяжелого, удручающего, мучительного – но естественного…. А если бы вместо Пермангира при власти был кто-то другой? Если бы твоих близких унесла болезнь?

– Но ведь… Это же он виноват!

– Слушай, парень… Я уже слыхал подобные слова. Но все равно: чтобы повлиять на нечто, это «нечто», надо хорошо понимать. Давай, постарайся объяснить мне (хотя на самом деле – себе), почему ты ненавидишь. Четко объяснить, так, чтобы я, слушая, проникся твоей злостью. Но с условием, что это будет доказательно и чтобы я поверил: причина в том человеке, и только в нем. Горе, боль, злость – они порождают друг друга, накапливаются и требуют выхода. Иногда выбирают любую мало-мальски пригодную мишень, которая не обязательно является той единственной настоящей. Может, так произошло и с тобой?

– А можно… чтобы кто другой объяснил? – недовольно, но все же с надеждой спросил гихор. – Я трепаться не сильно люблю.

– Да нет, других я тоже хочу услышать. Нужно, чтобы каждый сказал за себя.

– А что – не ясно разве? мерзавец он, и все тут… Ну не умею я объяснять ничего, не могу – и все! Я его ненавидел, ненавижу и буду ненавидеть, чтоб он сдох!

– Но ведь «чтоб он сдох» осуществится, только когда ты перестанешь его ненавидеть, – ты это понял?

– Нет! – насупился подросток. – Как вообще можно такое понимать? Я могу сказать: «Больше не ненавижу» или что там еще полагается… Этого хватит?

– Не хватит. – Линго сел на пол и устроился поудобнее. Ему подумалось, что если он сможет преодолеть вот эту, взращенную с пеленок бессловесную ненависть, то подтолкнуть к освобождению от нее остальных будет совсем просто. – Дар приносят, а не изображают.

– Ну что вы к ребенку пристали! – не удержался Тапра-нон. – У меня и то от вашей головоломки башка пухнет.

– И вы попробуйте ответить почему. Может, ваш пример подействует?

– Да ну вас… – поморщился силач. – Неужели попроще чего не нашлось?

Отвечать на упрек смысла не было. По задумчивому и взъерошенному виду тапранона линго ясно читал, что тот сам понимает неотвратимость решения и бесится от собственного неумения разобраться, что к чему.

Не привык этот человек решать внутренние противоречия.

– Хорошо, я попытаюсь подсказать. – Линго сосредоточился на собственных словах: каждое из них должно было встать именно на свое место, иначе смысл будет утерян, но он прекрасно осознавал, что умение убеждать вряд ли успело возникнуть в нем за столь короткое время.

– Между ненавистью ради ненависти и желанием уничтожить само зло есть разница.

– Он – враг. И все.

– Враг, и все… – Линго смотрел на Тапранона, но в то же время наблюдал в первую очередь за реакцией подростка. – Действительно – все? А каждый из тех, кто служит в патруле, для вас тоже «враг, и все»?

– Вроде.

– И каждого из них вы ненавидите лично? Мне так не показалось… Поправьте, если я ошибаюсь: вы старались оценить ситуацию, сравнивали свою силу с силой противника, возможно – планировали, на кого из них будете нападать первым… Я не заметил других чувств.

– Ну так, ясное дело!

– Нет, погодите – вы только что подтвердили, что ненависти в критический момент не чувствовали. У вас на нее не было времени, верно?

Тапранон слегка оторопел, затем высоко поднял брови.

– А ведь верно! В тот момент я ни о чем не думал… Ну, разве что – успеете уплыть или нет. Чепуха какая-то получается…

– Не чепуха, – улыбнулся Линго. – Все правильно. Вам было не до того. Вы хотели уничтожить хоть кого-то из них, но – не ненавидели. Вы боролись с конкретной угрозой.

– Собирался…

– Не важно. А теперь поймите: то, что вы хотите сделать с Правителем, – в точности такое же ожидание схватки. Всего лишь. Вам надо думать, как добиться своего. Когда беда рядом, от нее надо спасаться и спасать других, а остальное – лишнее. Ненависть помешала бы вам тогда, на берегу, правильно действовать, не так ли?

– Ну?! – слово «ну» звучало как эквивалент «да». Чуть вопросительно, но все же и утвердительно.

– Ну? – машинально повторил за ним то же слово Линго, вкладывая другой оттенок.

Тапранон поскреб лоб и вдруг вытаращился на Линго, словно увидел его впервые:

– Черт вас возьми!!! Что же вы сразу этого не сказали?! Конечно – чего оценишь, если кровь в голову бьет?!. Так вы об этом нам все талдычили, так?

– Ну да! – Если Линго и покривил душой, то совсем немного. Пусть даже Тапранон и считался здесь учителем, вряд ли слишком сложные материи были ему доступны.

Искорка в кристалле показалась Заложнику какой-то веселой. Первый шаг был сделан!

– Поздравляю – Дар принят.

– А я ничего не понял! – Гихор дернул Тапранона за рукав.

– Да все просто! – наклонился к нему просиявший силач. – Хочешь, объясню? Эх вы!.. – качнул он головой, с легкой укоризной глядя на Линго. – Что ж вы сразу-то нормальными словами это не сказали? Вот, мудрецы! А ты, пацан, слушай…

Конца разговора Линго решил не дожидаться: теперь его присутствие могло только помешать.

«Трое, – отметил он для себя. – Остаются трое. Итак, кто первый? Да тот, кого я первым встречу!»

Тейчан стояла у колодца, опершись на серые полусгнившие доски и заглядывая через край.

«Осторожно! – напомнил себе Линго. – С Тапраноном тебе просто повезло! Здесь будет сложнее… Да, сложней всего, пожалуй!»

– Вы придумали все это нарочно!

Она не обернулась перед тем, как это сказать. Догадалась, что это он, сердцем почувствовала, узнала шестым чувством – мало ли как.

– Тейчан! – негромко позвал Линго. – Не стоит. Ты знаешь – все не так.

– Ничего я не знаю! – упрямо и сердито ответила она, наконец-то поворачиваясь.

Странно она смотрела, будто очень не хотела видеть Линго и в то же время жаждала глядеть на него.

– И я не знаю, – чуть помедлив, проговорил он, – почему вы противоречите сами себе. Ждете чуда – и стараетесь всеми силами ему помешать. Стремитесь принести себя в жертву – и в то же время делаете все возможное, чтобы Дар не получился.

– Да что вы вообще понимаете! Вы… Вы – не человек! Вот вам и не ясно… – Она скривилась как («как»?) от сильной боли.

Линго глубоко втянул в легкие воздух. Он не имел ни малейшего представления, что ей следует говорить. Все заранее заготовленные слова, все мысли, казавшиеся правильными и стройными, терялись под ее взглядом, чем-то похожим на взгляд той отчаявшейся женщины с больным ребенком – тоже преисполненным страданием, но все-таки другим. От боли Тейчан, вместившейся в этом взгляде, Линго самому становилось больно – но тоже по-другому.